ГЛАВА II

Возникновение

вульгаризаторских

тенденций в криминологии

и их последствия

Многообразная  и

плодотворная работа советских криминологов по изучению личности преступника и преступности неожиданно была прервана в конце 20-х годов. Произошло это так. В первом номере журнала «Революция права» за 1929 год появилась статья сотрудника Комакадемии С. Я- Булатова под названием «Возрождение Ломброзо в советской криминологии», выражавшая, как вскоре выяснилось, мнение руководства Комакадемии. В этой статье С. Я. Булатов подверг резкой критике советских криминологов за их работу по изучению личности преступника и за сам факт привлечения психиатров к криминологическим исследованиям. Поскольку идеи этой статьи более сорока лет довлели над умами криминологов и до сих пор еще не всеми преодолены, необходимо напомнить, о чем в ней шла речь. С. Я. Булатов обвинил советских криминологов в следующих «грехах»: в сохранении методологических предпосылок «грехопадения» Ломброзо; в выдвижении при изучении преступности на первое место личности преступника с тем, чтобы «через личность преступника познать корни преступности как социальной болезни»; в поручении психиатру изучения личности преступника и единодушном признании такой необходимости всеми членами Московского кабинета по

42

изучению личности преступника и преступности еще при организации этого кабинета; в некоммунистическом поведении коммунистов из Московского кабинета по изучению преступника и преступности, выразившемся в том, что «т. Герцензон, представлявший в кабинете «ex professo марксистскую социологию», написал следующее: «Вторжение социолога в чужую ему область может привести лишь к вульгаризации, а стремление в каждом данном случае найти исключительно социологическое объяснение причин преступного поведения изучаемой личности правонарушителя приводит к механическому материализму» (А. А. Герцензон. К методике индивидуально-социологического изучения правонарушителей.—В сб.: Преступник и преступность. Сб. П.М., 1928, с. 152). Далее С. Я. Булатов пишет: «Истинный же диалектический материализм, с точки зрения автора (А. А. Герцензона.—И. Я.), проявляется в том, что «при исследовании личности правонарушителя он (социолог. — С. Б.) находится в неизбежной и вполне понятной зависимости от данных биологического порядка», посему, — заключил С. Я. Булатов, — вполне оправдан вышеизложенный приоритет психиатра». «Эта,— пишет далее С. Я. Булатов, — капитуляция социологов перед психиатрами сопровождается соответствующими энергичному духу нашей эпохи оргвыводами: сам кабинет состоит приМосздравотделе, в рядах его сотрудников и на страницах печатных трудов психиатры представлены в подавляющем числе и количестве страниц. Для этого, чтобы зачислить изучение преступности по ведомству народного комиссариата здравоохранения, нужно образное выражение «преступность— социальная болезнь», понять буквально»1.

С. Я. Булатов осудил сотрудников Московского кабинета и за следующее их утверждение: «Центр тяжести работы социолога в нашем учреждении мы видим, помимо общей консультации по вопросам социологии и уголовной статистики, в исследовании среды, из которой происходит преступник, очагов преступности, как рынки, ночлежные дома». Его «порочность» С. Я. Булатов объяснил так: «Ведь и при изучении социальных болезней — сифилиса, туберкулеза — желательна общая консультация социолога в исследовании среды — очагов заболевания». Поскольку, рассудил С. Я- Булатов, подобные исследования психолога «целиком приемлемы для изучения любой соци-

1 Булатов С. Я. Возрождение Ломброзо    в советской криминологии. — «Революция права». Журнал секции общей теории права и государ-

Коммунистической академии, 1929, № 1, с. 47.

4,4

альной болезни, напр., тифа», «призыв к таким исследования^ означает ломброзианство» (?!), и поэтому сформулировал следующий вывод: «В понятии преступления нет ни грана ни от биологии, ни от психологии. Как можно было не заметить этого?» 2. Хотя по поставленным С. Я. Булатовым вопросам состоялся в секции права и государства Комакадемии диспут, но дискуссии не получилось. Все выступавшие единодушно поддержали положения, содержавшиеся в статье «Возрождение Ломброзо ъ советской криминологии»3. Вскоре последовали оргвыводы. Кабинеты по изучению личности преступника и преступности были ликвидированы, а Институт по изучению преступности и личности преступника реорганизован. Личность преступника перестала изучаться. Криминологическая наука прекратила свое существование.

С тех пор прошло много времени. Сейчас мало кто помнит о статье С. Я. Булатова и о том, как появились в советской криминологической науке представления о порочности использования данных естественных наук в изучении причин преступности, об очень осторожном отношении к изучению личности преступника и к тем, кто может это сделать наиболее квалифицированно,— психиатрам. Но еще многие судят об этих вопросах так, как они излагались в многочисленных публикациях проф. А. А. Герцензона и публикациях тех ученых, которые пропагандировали его взгляды. Именно им пока удается сохранять отлучение от проведения криминологических исследований психиатров и удерживать воздвигнутую в конце 20-х годов крепкую стену между юристами и учеными естественных наук в изучении криминологических проблем. Очевидно, только поэтому до сих пор крайне мало сделано по реализации в криминологической науке положений резолюции XXIV съезда КПСС по Отчетному докладу ЦК КПСС об укреплении «взаимодействия ученых, работающих в области естественных, техниче-

2              Булатов  С.   Я. Возрождение Ломброзо   в советской   криминоло

гии. — «Революция права», 1929, № 1, с. 47, 57.

3              Единственным выступившим против по существу вопроса   был В. А.

Внуков, назвавший «рецепты», прдложенные С. Я. Булатовым,   «пафосом

невежества». На это председательствовавший на диспуте Е. В. Пашуканис

ответил: «Социальное явление методами науки естественной, методами пси

хиатрии, конечно, объяснено быть не может. А его пытаются объяснить, ис

ходя из того, что всякое, мол, социальное явление преломляется через био

логическую или биопсихологическую среду». См. Диспут к вопросу об изу

чении преступности в СССР. — «Революция права», 1929, № 3, с. 63, 66,

44

/•ких и общественных наук»4, и претворению в жизнь кримино-Л0гами партийных указаний о том, что «в современных условиях главное, на что мы должны ориентироваться и из чего исходить,— это комплексный научный подход к решению проблемы развития человека. Необходимо теснее связать исследования в области социологии, этики..., юриспруденции, педагогики с естествознанием, всегда имея в виду, что определяющим фактором формирования человека были и являются социальные условия его жизни и деятельности»5.

О том, насколько далекими от современной советской науки, партийных решений и соответствующих партийных указаний были некоторые криминологи, свидетельствует тот факт, что всего лишь за четыре года до XXIV съезда партии в «Вопросах борьбы с преступностью», изданных в 1967 г. Всесоюзным институтом по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, на первом месте была опубликована статья проф. А. А. Герцензона «Против биологических теорий причин преступности», из которой следовало, чтр он продолжает разделять взгляды, погубившие 40 лет назад нашу криминологическую науку. Выступая противником союза криминологов с учеными естественных наук, он писал: «Когда медик, психолог, антрополог, психиатр из своей специальной области вторгается в чужую ему по существу область криминологии, пытается исследовать преступление и личность преступника, он выходит за пределы своей научной компетенции. А так как этого обычно не бывает, то любое вторжение их в область криминологии неминуемо приводит к биологизации социального явления, уводит в сторону от правильной постановки вопроса о причинах преступности, о личности преступника. «Естественнонаучный» метод не пригоден, таким образом, для решения социальной проблемы, какой является преступность»6.

Указанные взгляды А. А. Герцензон и его единомышленники широко пропагандировали в нашей литературе, проведя их и в первом учебнике по советской криминологии для юридических факультетов и институтов. Так, в написанном проф. И. И.

4              Материалы XXIV съезда КПСС. М., 1972, с. 206.   См.:    Ной   И.  С.

Взаимодействие ученых различных    специальностей в исследовании    кри

минологических проблем. — В сб. Юридические гарантии   применения со

ветских правовых норм и укрепление социалистической законности.    Киев,

'"П, с. 96—97; его же. Сущность и функции уголовного наказания в Со

ветском государстве. Саратов, 1973, с. 110—111.

5              См. «Коммунист», 1971, № 15, с. 34.

См. Вопросы борьбы с преступностью, вып. 5. М., 1967, с. 45.

45

Карпецом введении к этому учебнику принципиальная противоположность советской и буржуазной криминологии усматривалась в том, что «буржуазная криминология концентрирует свое внимание на «преступной личнести», в то время как советская криминология, по мнению авторского коллектива, не должна выделять личность преступника в качестве самостоятельного объекта исследования, а вопросы, связанные с ней, должны изучаться «лишь в связи с деянием», и поэтому в учебнике «вопросы о личности преступника рассматриваются как в общих главах о причинах преступности, так и применительно к конкретным видам преступлений. Именно в такой связи,— утверждается во введении учебника, — можно проследить причины, приведшие конкретного человека к преступлению, условия нравственного формирования личности и другие сложные вопросы»7. Почему «именно в такой связи можно проследить» сложные вопросы, приведшие конкретного человека к преступлению, не объясняется ни во введении, ни в других местах учебника. Но зато «единственная правильность» именно такого отношения к личности преступника объясняется И. И. Карпецом тем, что «этот подход позволяет в то же время избегать ошибок, которые в прошлом были допущены при изучении воров, убийц, спекулянтов и т. п. как таковых, что неизбежно приводило ... к попыткам выявления «врожденных» биологических черт, присущих якобы отдельным категориям преступников» 8. Попытка же выявления «врожденных» биологических черт, характерных для отдельных категорий преступников, уже сама по себе рассматривалась учебником как методологически порочная. При таком подходе к вопросу изучения личности преступника большая область криминологических исследований 20-х годов в нашей стране теряла какое-либо научное значение и отвергалась как методологически несовместимая с марксизмом. По мнению А. А. Герцензона, из всех криминологических исследований 20-х годов ценными были лишь работы тех криминологов, которые «комментировали показатели уголовной статистики, основывали на них свои научные выводы»9. Однако такое направление было свойственно лишь меньшинству ученых тех лет. Большая же часть криминологических исследований в 20-е годы носила не комментаторский ха-

7              См. Советская криминология. Отв. редакторы: А. А. Герцензон, И. И.

Карпец, В. Н. Кудрявцев. М., 1966, с. 5.

8              Там же.

3 Т а м ж е, с. 22.

46

рактер, а была связана с изучением личности преступника и именно эти исследования в учебнике подвергаются критике, {(акие же конкретные положения подвергаются критике? По этому вопросу пишется следующее: «Вместе с тем следует отметить, что идейно-теоретический уровень большинства из этих работ (имеются в виду исследования преступности, проводившиеся в кабинетах по изучению преступника и преступности.— //. Я.) страдал серьезными методологическими недостатками. Например, кабинеты в Саратове и Ростове-на-Дону целиком придерживались биопсихологического направления. За 9 лет существования Саратовский кабинет опубликовал свыше 80 докладов, из которых почти все относились к психоневрологическим исследованиям и помещались, как правило, в специальных медицинских журналах. Многие представители Московского кабинета были сторонниками биосоциологического направления.

Методологической основой изучения преступника и преступности для биосоциологов и биопсихологов являлся чуждый советским исследователям позитивизм и вульгарный материализм, механически переносящие закономерности биологического развития явлений природы на общественные явления. Отрицание избирательности поведения человека вследствие якобы патологической склонности к совершению преступлений приводило к игнорированию социальной природы преступлений. Признание фатальной приверженности «особой личности» к преступлениям отвергало всякую возможность исправления и перевоспитания лиц, совершивших общественно опасные деяния, и сводило меры борьбы с преступностью лишь к лечению психопатов и пожизненной изоляции «неисправимых»10.

Предъявление столь тяжких обвинений большинству советских криминологов 20-х годов требует разбора этих обвинений со всей научной добросовестностью. Необходимо это в интересах не только объективного освещения истории развития советской криминологической науки, но и определения преемственности научной работы различных поколений советских Ученых и правильного понимания дальнейшего направления Развития советской науки о личности преступника, выдвинувшейся в число проблем первоочередной важности.

Вдумчивое отношение к приведенной выше критике и знакомство не по произвольной интерпретации, а по первоисточникам с опубликованными в 20-х годах работами советских

Советская криминология, с 24.

криминологов дают основание полностью отвергнуть все обвинения идеологического характера в их адрес как необоснованные. Как известно, в науке ничто не может приниматься на веру и поэтому признать ошибочной или правильной ту или иную научную критику можно лишь в зависимости от характера ее аргументации. Лишь с этих позиций и следует оценить выдвинутые авторами учебника по криминологии обвинения в адрес криминологов 20-х годов, суть которых состояла в следующем.

Осуждение кабинетов по изучению преступника и преступности в Саратове и Ростове-на-Дону за то, что они «целиком придерживались биопсихологического направления». Оставляя в стороне неясность мысли критиков о том, следовало ли обвинять деятельность указанных кабинетов, если бы они лишь «наполовину» или хотя бы «частично» придерживались биопсихологического направления, остановлюсь на существе этого обвинения. Прежде всего обращает на себя внимание научная бессодержательность сочетания слов «биопсихологическое», поскольку без биологии немыслима психология как наука. В связи с этим уместно напомнить, что академик Б. М. Кедров, рассматривая вопрос о месте психологии в системе наук, пишет следующее: «Особое место.... занимает психология. Она изучает психическую деятельность человека сестественноистори-ческой стороны (отсюда ее связь с физиологией высшей нервной деятельности как частью биологических наук, следовательно, с естествознанием) и со стороны социальной (отсюда ее связь, например, с педагогическими науками как отраслью общественных наук). Психологию нельзя целиком отнести ни к социальным, ни к естественным, ни к философским наукам, и вместе с тем она связана теснейшим образом и с теми, и с другими, и с третьими»и. К сказанному можно лишь добавить, что, например, в Саратовском университете Министерством высшего и среднего специального образования психологическое отделение создано на биологическом факультете, что весьма примечательно.

Что касается обвинения в психологическом изучении преступников криминологами 20-х годов, то его несерьезность очевидна уже потому, что такое изучение современными специалистами-психологами признается как одно из важнейших достижений не только советской криминальной психологии, но и всей советской психологической науки в целом. Значительность этого явления отмечена проф. А. В. Петровским в его ра-

11  Кедров   Б.   М. Классификация наук. Т.  II. М.,  1965,  с. 470.

48

«История советской психологии». В пятой главе этой работы, посвященной основным направлениям и областям науч-ной работы в психологии в период начала ее перестройки, в л 1, озаглавленном «Судебная психология. Ее области и проблемы», автор, отмечая, что с первых лет своего существования Советская власть «начинает напряженно искать новые формы борьбы с преступностью, стремясь не допустить возрождения мертвой «буквы» старого закона», подвергает резкой критике капиталистический мир,в котором «за преступлением исчезает личность преступника», в то время как «новый общественный строй видел в преступнике прежде всего человека. Этот гуманистический принцип закономерно усиливал интерес и внимание к психологическим особенностям личности преступника или заключенного и вводил психологию в круг наук, разработка которых жизненно необходима для борьбы с преступлениями и преступностью вообще»12. И хотя А. В. Петровский не сумел преодолеть существующий несколько десятилетий взгляд на «биологизаторские ошибки» криминологов 20-х годов, тем не менее он не только отмечает важность психологического изучения преступников, но и дает высокую оценку деятельности криминологических учреждений того времени, работавших именно в этом направлении. Он пишет: «Крупнейшим в СССР учреждением такого рода (криминально-психологического и психопатологического исследования личности преступника. — И. Я.) был созданный в Москве в 1925 г. Государственный институт по изучению преступности и преступника, к работе в биопсихологической секции которого были привлечены видные психологи. Институт выпускал значительную научную продукцию (см. «Проблемы преступности». Сборник статей, вып. I, II, III, IV. М., 1926—1929) и координировал во всесоюзном масштабе работу по изучению преступника» 13.

Таким же совершенно бездоказательным заявлением является и утверждение авторов учебника криминологии о том, будто бы, «методологической основой изучения преступника и преступности для биосоциологов и биопсихологов являлся чуждый советским исследователям позитивизм и вульгарный материализм, механически переносящие закономерности биологического развития явлений природы на общественные явления». Обвинение криминологов 20-х годов в позитивизме несостоя-

12 Петровский А. В. История советской психологии. М., 1967, с. 181. 3 Там    же, с. 186.

4.   И. с   Ной

49

1 тельно потому, что ни один из них ни в одной из своих работ не отрицал мировоззренческого характера философии, не отвергал традиционные философские проблемы (отношение сознания к бытию и др.) и не пытался создать методологию, которая стояла бы «выше» противоположности материализма и, идеализма, равно как не рассматривал как задачу науки чистое описание фактов-ощущений вместо их объяснения. Напротив, все советские криминолога в своих исследованиях преступности исходили из диалектического материализма, и смысл их научных исследований состоял в объяснении причин преступного поведения конкретных людей, что и представляло особую ценность не только для науки, но и для практики борьбы с преступностью, заинтересованной не в рассуждениях общего характера, а в эффективной профилактике преступлений и исправлении преступников. Никто из советских криминологов 20-х годов не был и вульгарным материалистом. Нельзя назвать ни одной работы того времени, выполненной в нашей стране, в которой причиной сознания признавались бы физиологические процессы или отождествлялось сознание и материя, а мысль рассматривалась бы в качестве вещественного выделения мозга. Все советские криминологи с первых же дней существования советской криминологии понимали, что сознание человека является общественным продуктом и содержание всех психических процессов причинно обусловлено общественным бытием и никогда не писали ничего противоположного. Никто из них никогда ни «механически», ни «творчески» не переносил закономерности биологического развития явлений природы на общественные явления.

По тем же причинам несостоятельно и обвинение советских криминологов 20-х годов в отрицании ими «избирательности поведения человека вследствие якобы патологической склонности к совершению преступлений», поскольку стремление познать патологические склонности вызывалось лишь потребностью объяснения причин соответствующего избирательного поведения человека, а сами патологические склонности в конечном счете объяснялись и в 20-е годы определенными неблагоприятными социальными условиями жизни людей.

Столь же надуманным является   и утверждение   авторов . упомянутого учебника, будто бы в криминологических работах 20-х годов признавалась фатальная приверженность «особой личности» к преступлениям и отвергалась всякая возможность f исправления и перевоспитания лиц, совершивших общественно опасные деяния, а предлагаемые меры борьбы с преступностью

SO

сводились к лечению психопатов и пожизненной    изоляции «неиспр авимых».

Но такие по существу крайне реакционные взгляды за все годы существования советской печати в ней не излагались и не могли излагаться. Все это не больше как плод фантазии тех, кто с таких позиций критиковал ученых-криминологов 20-х годов.

И только в одном вопросе А. А. Герцензон увидел в работе криминологов 20-х годов то, что они действительно делали: поиск врожденных биологических черт, присущих отдельным преступникам. К обсуждению этой проблемы необходимо будет еще вернуться.

Как же вообще могла появиться статья С. Я. Булатова «Возрождение Ломброзо в советской криминологии»? В силу каких причин она оказала столь огромное влияние на умы криминологов, не одно поколение которых усвоило ее положения как догмы, не подлежащие какому-либо пересмотру? Как можно было столь длительное время всерьез относиться к психиатрам как к опасным для криминологической науки ученым и всякое сотрудничество с ними в изучении преступности считать ломброзианством? Какими положениями марксизма можно обосновать суждение о том, что всякое обращение к естественным наукам для понимания природы асоциального поведения есть подпадание под влияние буржуазной идеологии, и как согласовать с диалектической логикой тезис проф. И. И. Карпеца о том, что причины преступности могут быть «либо социальные, либо биологические — третьего не дано»?14. Как могли криминологи исключить из объектов криминологического изучения преступника как человека и при этом не по-' нять, что «бесчеловечной» криминологии быть не может, так же как немыслима «бездетная» педагогика? Почему в Институте по изучению причин преступности и мер по ее предупреждению 10 лет не изучались индивидуально-психологические свойства личности преступников 15, хотя именно по ним можно выявить криминогенные качества преступника, отличающие

14 См. Карпец И. И. О природе и причинах преступности в СССР.— «Советское государство и право», 1966, № 4, с. 86.

Академик Б. Л. Астауров, остановившись на стыке социальных и биологических дисциплин, заметил: «Они простираются в область педагогики, в область юриспруденции, в область психологии, но разрабатывать их надо, стоя не на позициях «или-или», а на позициях «и-и». См. «Вопросы филосо-Фии>>, 1972, № 9, с. 115.

ь См. «Социалистическая законность», 1973, № 2, с. 19,

4*            51

его от непреступника, и на каком основании студенческую молодежь юридических вузов обучали и воспитывали в духе того, что изучение личности преступника не только в связи с его деянием являлось бы неправомерным по соображениям принципиально-методологического характера? 16.

Ответить на эти вопросы не просто, но и обойти их нельзя и не только в интересах правильного понимания истории развития криминологической науки, но прежде всего верного представления тех подлинно научных основ, на которых должна строиться советская криминология как наука, призванная оказывать существенную помощь органам суда, прокуратуры и МВД в успешной борьбе с преступностью, памятуя о том, что эта борьба остается «серьезной задачей» 17 и поэтому требует к себе серьезного, ответственного отношения и со стороны ученых.

Очевидно, пришло время возложить ответственность за состояние преступности в стране не только на работников административных органов, но и на ученых-криминологов и оценивать коэффициент их полезного действия не только по количеству опубликованных работ и защищенных диссертаций, но главным образом по тем идеям, реализация которых может помочь борьбе с преступностью. Во имя этого и следует прежде всего разобраться в сложившемся в криминологической науке положении и использовать все ценное, что накоплено историей этой науки. Начать такую работу необходимо и потому, что объективная история развития советской криминологической науки еще не написана, а то, что здесь сделано, зачастую сводится к бездоказательному очернению большой и весьма по-"лезной работы, проделанной советскими криминологами-специалистами разных областей наук в первое десятилетие существования Советского государства.

Чтобы разобраться в происходящих в науке событиях, надо хорошо представлять «локальный климат» этой науки, памятуя о том, что науку развивают живые люди, находящиеся под решающим влиянием условий определенного места и времени их действия и их чисто личных интеллектуальных и моральных качеств.

«Историку науки, — пишет академик Б. М. Кедров, — всегда приходится учитывать конкретную обстановку, сложившую-

16            См. Советская криминология, М., 1966, с. 5.

17            См. Брежнев Л. И.   Ленинским   курсом, том   третий.   М., 1972,

52

ся б данную эпоху именно в данной стране, принимать во вни-доание научные традиции, на которых воспитывались ученые данной страны, особенности сложившихся здесь школ и направлений, которые определяют преемственность одних идей и отсутствие научной почвы для появления здесь других идей и т. д. Все это составляет, так сказать, «локальный климат» развития науки» 18.

Что же это за «локальный климат», сложившийся к концу 20-х годов, благодаря которому было упразднено изучение личности преступника и как следствие этого произошла ликвидация криминологии как науки? Чтобы ответить на этот вопрос, надо иметь в виду следующее. Преступное поведение, как и всякая иная поведенческая реакция, детерминируется социальными и психофизическими обстоятельствами, взаимодействие которых определяет человеческое поведение. Поэтому научная криминология теснейшим образом связана и с социологией, и с биологией. На данных этих наук криминолог может основывать свои заключения, поскольку сама криминология не имеет собственных методов исследования, которые могли бы быть использованы в изучении личности преступника независимо от данных других наук об обществе и человеке. Одним из косвенных подтверждений этого может явиться прослеживание того влияния, которое оказывает на криминологию то или иное положение, складывающееся в этих науках. С другой стороны, ознакомление с «локальным климатом» в социологии и биологии в определенное время может помочь пониманию «локального климата», создающегося в это же время и в криминологии.

Рост культуры исследований в современной науке проявляется и в том внимании, с которым стали относиться к истории науки. В последние годы значительно возрос интерес к истории науки и со стороны философов. В этом отношении заслуживает внимания работа И. Т. Фролова «Генетика и диалектика» 1Э. Большой интерес в ней представляет, в частности, анализ причин острых дискуссий среди философов и естествоиспытателей, возникавших в 20-е годы и продолжавшихся в последующее время. Их влияние на криминологию представляется очевидным и именно в них ключ к пониманию того, что происходило в криминологии.

'Кедров Б. М. История науки и принципы ее исследования. —• «опросы философии», 1971, № 9, с. 87.

9 См. Фролов И. Т. Генетика и диалектика. М., 1968.

53

Успешность союза юристов и психиатров в проведении криминологических исследований в 20-е годы можно объяснить происшедшим после Октябрьской революции крупным переломом в мировоззрении многих ученых, связанным с овладением их умами новыми мировоззренческими идеями и принципами20. Особенно важным результатом процесса честного и открытого перехода ученых на сторону революции и их активного включения в социалистическое строительство явилось овладение биологами диалектико-материалистической методологией, на что специально было обращено внимание в резолюции ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 г., отметившей, что «процесс проникновения диалектического материализма в совершенно новые области (биологию, психологию, естественные науки вообще) уже начался»21.

Однако в конце 20-х годов в перманентно происходивших философских дискуссиях, особенно между «деборинцами» и «тимирязевцами», во многом трансформировавшихся в непринципиальную чисто групповую борьбу, со стороны обеих дискутировавших философских группировок особым нападкам стали подвергаться биологи, которых по существу стали грубо третировать. На страницах печати по отношению к ним допускались такие выражения, как «разоблачение», «решительный отпор», [ Освещая этот вопрос, И. Т. Фролов пишет: «Такая нетерпимая позиция извращала ленинскую идею союза философов-материалистов и естествоиспытателей, выдвинутую им в качестве программной задачи деятельности, в частности, журнала «Под знаменем марксизма»22. Далее И. Т. Фролов, отмечая однобокий характер философских дискуссий того времени, обусловленный «ложной трактовкой ряда идеологических проблем», пишет о том, что проведение ленинского принципа партийности «выражалось зачастую упрощенно и поверхностно, что сопровождалось вульгаризацией этих принципов»23.

В качестве одного из примеров И. Т. Фролов ссылается на постановку Комакадемией задачи «большевистской реконструкции самой науки биологии», а в одном из докладов того времени заявлялось, что «фронт биологии — отсталый фронт»24-

20            См. Фролов И. Т. Генетика и диалектика, с. 60—61.

21            См.   О партийной и советской   печати.   Сборник   документов,

1954, с. 344.

22            Фролов И. Т. Указ, соч., с. 67.

23            Т а м же, с. 68.

24            Т а м же.

54

Указанная обстановка конца 20-х — начала 30-х годов, сло--кившаяся в Комакадемии по отношению к биологии и естествоиспытателям, очевидно, обусловила и появление статьи С. Я. Булатова «Возрождение Ломброзо в советской криминологии», выразившей позицию тогдашнего руководства секции права и государства Комакадемии. Ведь указанная статья С. Я. Булатова, не аргументированная научно и лишенная элементарной логики, появилась как гром среди ясного неба, и до этого ничто не предвещало грозных событий в криминологической .науке.

Длительная же консервация в уголовно-правовой, а затем криминологической литературе положений, отраженных в бу-латовской статье, также не беспричинное явление.

С тридцатых годов на научно-политическую арену стал выходить Т. Д. Лысенко, и очень скоро его влияние почувствовали не только в биологической науке. О необходимости освещения ряда вопросов уголовного права «в свете» решений сессии ВАСХНИЛ А. А. Герцензон, например, писал в учебнике Обшей части уголовного права для студентов юридических вузов в 1948г.25 Также как и генетику криминологию губили лженаучные утверждения, будто бы все, что имеется в человеке, проистекает лишь от среды, а всякое стремление проникнуть в психофизические качества преступника, чтобы понять, почему по-разному воспринимают люди внешние условия своей жизни, расценивалось как ломброзианство. Даже из медицинской нау-.ки исчезло понятие наследственности, и им перестали пользоваться также и психиатры. Но генетики вели борьбу за свою науку, например, Н. П. Дубинин решительно возражал против того, чтобы «великой науке надеть дурацкий колпак»26.

Криминологи же, к сожалению, легко согласились со всеми обвинениями в ломброзианстве и перестали заниматься инди-. зидуальными особенностями человека, совершающего преступ-^ ление. Во многом это объясняется тем, что юристам, из которых исключительно стали рекрутироваться кадры криминоло-г°в, хорошо известны правовые нормы и социологическая характеристика преступников, но мало понятна психофизическая область человека. То, что не понятно, чаще всего и не воспринимается. Разрыв между гуманитарным и естественнонаучным эбразованием особенно сказался в самом мышлении новых

См. Уголовное право. Общая часть. М., 1948, с. 213.

Спорные вопросы генетики и с —24 декабря 1936 г. М.-Л., 1937, с.

селекции. Работы IV сессии ВАСХНИЛ 334.

55

криминологов, отлучивших психиатров от изучения личности преступника (ведь, как писал С. Я- Булатов, выступая против психиатров, «Ломброзо тоже был психиатром» — ?!).

Лишившись возможности путем квалифицированного г„\у, бокого изучения личности преступника выявлять подлинны^ конкретные криминогенные факторы социальной среды, криминология не смогла уже добывать новых знаний и поэто-му в криминологической литературе из года в год стали пере- •. сказываться самые общие положения о причинах преступности в нашей стране, заключающихся, как известно, в пережитках капитализма в сознании людей и влиянии капиталистического окружения, а затем капиталистического лагеря.

Неблагоприятная обстановка, складывавшаяся в тех или иных областях науки, в большой мере порождалась культом личности, связанным с волевыми решениями и администрированием в науке. Но лишь культом личности все это объяснить нельзя. За состояние той или иной области науки несут ответственность и сами ученые.

Интересно отметить, что в статье «Против биологических теорий причин преступности» А. А. Герцензон объяснил, почему он перестал считать, что «стремление в каждом данном случае найти исключительно социологическое объяснение причин преступного поведения изучаемой личности правонарушителя приведет к механическому материализму», и выступил против другого им опубликованного положения об «особенно выпукло» чувствуемой зависимости «социолога от представителей биопсихологической специальности», о чем писал всего лишь за год до статьи С. Я- Булатова 1929 года. Почему же то, что он считал раньше механическим материализмом, он очень скоро стал защищать как марксизм?! А. А. Герцензон напом- • нил ту критику, которой он подвергся со стороны С. Я- Булатова в 1929 г., и подтвердил ее правильность в отношении своих ранних взглядов о важности участия психиатра в изучений личности преступника.

В этой статье А. А. Герцензон рассказал, как он сразу же тогда раскаялся и через три месяца после выступления С. Я-Булатова опубликовал критические статьи против психиатров, с которыми ранее сотрудничал. «С. Я. Булатов,—писал в 1967 г. А. А. Герцензон,— высказал критические замечания и в адрес пишущего эти строки, который в 20-е годы работал в Московском кабинете по изучению личности преступника в области социологического изучения преступности и в одной из своих ранних статей, как и в практической деятельности в ка-

56

б0нете, исходил из неправильной в теоретическом отношении установки о том, что изучение личности преступника якобы должно находиться в руках психиатра, а социолог должен заниматься только изучением преступности как массового явления. Критика С. Я. Булатова была правильной. Автор признал ее, выступил на диспуте в Коммунистической Академии с кри--и'кой биологических тенденций в криминологии и в этом же ]Эду поместил в журнале «Революция и право» критические статьи на биокриминологические работы психиатров. См., например, рецензию на книгу Н. П. Бруханского «Судебная психопатология» (1929 г. № 5) и на книгу В. В. Браиловского «Опыт биосоциального исследования убийц» (1929г. № б)»27. К сожалению, А. А. Герцензон до конца своих дней так и не вернулся на правильные позиции, которые он занимал до появления в 1929 году статьи С. Я. Булатова28.

Однако через два года после опубликования первого учебника по советской криминологии в его втором исправленном издании А. А. Герцензон признал, что «резкая и не всегда справедливая критика деятельности кабинетов, института (имеется в виду Государственный институт по изучению преступности и преступника.— И. Н.) и работ отдельных ученых... привела к тому, что изучение преступности стало сокращаться... Попытки отдельных ученых привлечь внимание к криминологическим проблемам в те годы не встречали поддержки»29. Следует также отметить, что во втором издании учебника лич- * ности преступника уже посвящена специальная глава.

Однако и до сих пор ошибки вульгаризаторского характера в криминологической литературе имеют место   и их вредное

!7 См.  Вопросы  борьбы с  преступностью,  вып.  5.  М.,   1967, с. 39.

28 Любопытней всего то, что сам проф. С. Я. Булатов не разделял впоследствии мнения, связанного с отрицанием роли психических особенностей, человека в преступном поведении, и уже не опровергал данные по этому вопросу, приводившиеся судебными психиатрами в конце 20-х годов. Об-этом свидетельствует его рецензия на мою работу «Вопросы теории наказания в советском уголовном праве». Изд-во Сарат. ун-та, 1962. См. С. Я. Булатов. И. С. Ной. Вопросы теории наказания в советском уголовном праве. Саратов, 1962. — В сб.: Вопросы государства и права. Сборник трудов юридического факультета Казахского гос. университета им. С. М. Кирова. Алма-Ата, 1963, с. 400.

Между тем А. А. Герцензон, оставшись на позиции   указанной статьи

•• Я. Булатова 1929 г., подверг меня критике   за согласие с теми самыми

иными судебных психиатров 20-х годов, на которые я сослался в своей

помянутой работе. См. Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 5. М., 1967,,

28 См. Криминология. М., 1968, с. 79.

57

влияние на практическую работу по изучению причин преступ-ности и личности преступника весьма значительно. Достаточно обратить внимание хотя бы на то, что в штате Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности до сих пор нет ни одного психиатра. Очевидно, он там не нужен потому, что глубокое изучение психофизических особенностей преступников продолжает некоторыми учеными оцениваться как «ломброзианство».

Но прогрессом является уже то, что в Институте стала признаваться недостаточность социально-демографического анализа личности преступника для познания причин индивидуального преступного поведения. В этой связи, как пишет В. Н. Кудрявцев, «потребовались знания специалистов-психологов»30. Хотя Институт занимается интересным вопросом, связанным с изучением «общих исторических закономерностей динамики, структуры и географии преступности в нашей стране за весь период ее существования»31, социально-биологический механизм индивидуального преступного поведения остается сложнейшей научной проблемой. Представляется, что лишь ее решение значительно повысит эффективность криминологической науки в решении важнейших практических задач борьбы с преступностью, независимо от географии совершения преступлений.

Однако научное кредо Института по этому вопросу на восьмом году его существования довольно четко было выражено в опубликованной в 1971 г. монографии о личности преступника. В ней был поставлен вопрос «имеются ли в личности преступника такие естественные психофизические свойства, которые отличают его от человека, не совершившего преступления, и, следовательно, имеют криминогенное значение?» и дан следующий ответ: «На этот кардинальный вопрос следует ответить отрицательно». Но как можно было отвечать на этот вопрос, если в Институте никто не занимался исследованием преступника в указанном направлении?! Объяснение же самой постановки в указанной монографии вопроса о взаимодействии социального и биологического в личности преступника •оказалось совершенно неожиданным. «Необходимость в освещении этого вопроса связана, в частности, с тем,— указыва-

30 См. Кудрявцев  В.  Н. Всесоюзному институту по изучению при* •чин и разработке мер     предупреждения  преступности — 10 лет. — В сб.:: Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 20. М., 1974, с. 10.

"Там же, с. 8.

58

£тся в монографии,— что у некоторых советских ученых нет «остаточной ясности в его понимании. Это в первую очередь .относится к И. С. Ною, который в ряде статей утверждает, что якобы в советской криминологии существует недооценка био-логических свойств преступника. Изучаются социальные причины преступности, а «биологические детерминанты человека при этом совершенно игнорируются» (см., например, «Личность преступника и ее значение в изучении преступности в условиях социалистического общества».— «Ученые записки Саратовского юридического института», вып. XVI, 1969, с. 14)».

Итак, оказывается, И. С. Ной своим непониманием навязал авторам коллективной монографии проблему соотношения социального и биологического в личности преступника!

Правда, совершенно непонятно, почему категорически и безапелляционно отвергнув саму проблему соотношения социального и биологического в личности преступника, Институт вдруг начинает заниматься этой проблемой и очень скоро приходит к выводам, прямо противоположным тем, которые декларировались в вышеупомянутой монографии. Так, в 1973 г. тогдашний директор института проф. В. Н. Кудрявцев сообщил о начале изучения индивидуально-психологических свойств личности преступника и об уже полученных весьма важных результатах. «Проведенные институтом исследования,— писал В. Н. Кудрявцев,— показывают, что некоторые индивидуальные особенности у преступников более или менее типичные. Это — подверженность внешним впечатлениям, неустойчивость поведения как черта характера, стремление к возбуждающим ситуациям, пренебрежение к моральным ценностям и др.»32. Важно и другое заявление В. Н. Кудрявцева: «Нельзя, разумеется, сбрасывать со счета и индивидуальные особенности людей — свойства характера, темперамента, особенности интеллектуальной, волевой и эмоциональной сферы личности. Мы отнюдь не отвергаем биологических различий в людях и определенного влияния природных свойств организма на поведение человека, например, значение способностей, волевых навыков, состояния психики...»33. Опрашивается, зачем же тратились «толь огромные усилия, чтобы доказать ненужность работы по изучению психофизических качеств преступников, если уже

См.

33

32 См. Кудрявцев  В. Борьба с преступностью и задачи криминоло-науки. — «Социалистическая законность», 1973, № 2, с. 19. там   ж е, с. 18.

59

начало такого изучения дало сюль плодотворные результаты? Не лучше ли было заниматься делом и не доказывать столь много лет его ненужность?! Все это напоминает отношение s свое время некоторых ученых34 к кибернетике и генетике, причинившее, как известно, серьезный вред нашему государству.

34            См. Краткий философский словарь. Под ред. М. Розенталя и П. Юди

на. М., 1954, с. 236—237; с. 357.

35            См. «Известия», 1971, 3 июня.

Ведь теоретическое обоснование ненужности исследований психофизических особенностей людей, делающих их восприим. чивыми к криминогенным условиям среды, рассматривалось Институтом как важный компонент «теоретических основ со-ветской криминологии». Более того, такие «теоретические ос-новы советской криминологии» в 1971 году выдвигались Институтом даже на соискание государственной премии35. Между тем, совершенно очевидна возможность государственного при-знания лишь тех работ, которые обогащают науки и практику результатами важных исследований. Отказ же от проведения исследований в определенном направлении вряд ли может считаться научным достижением. Разобраться в том, могут ли некоторые положения входить в «теоретические основы советской криминологии» — одна из задач настоящей работы.