§ 1. Юридическая надстройка и собственно право

В первой главе нашей задачей было исследование социаль­ных истоков права, описание его связей с экономикой, государ­ством, формами общественного сознания. В этом случае вся правовая действительность воспринимается в качестве цельной специфической формы общественных отношений. При рассмот­рении внешних оснований и связей правовых явлений не было ни смысла, ни возможности особо выделять элементы юриди­ческой надстройки и в том числе то, что следует считать соб­ственно правом. Конечно, вскрывая зависимость права от про­изводственных отношений, чаще всего приходится сталкиваться с правовыми отношениями, с правами и обязанностями субъек­тов. Соотношение правовой действительности с государством выдвигает вперед законодательные нормы. Идеологический аспект права обращает прежде всего внимание на правосозна­ние. Многоплановый подход к праву 'необходим и полезен, но сам по себе еще не дает ответа на вопрос: что есть право и какова его сущность? Он лишь подготавливает нас к решению этой коренной проблемы юридической науки, создает для него необходимую предпосылку.

Если право является в первую очередь юридическим выра­жением производственных отношений, то научная материа­листическая теория права должна начинаться с констатации владения как простейшего правоотношения. Но владение в исто­рическом плане оказывается неразвернутой собственностью. Точно так же элементарные правовые связи и отношения (инди­вида, семьи, рода, общины) периода становления классовых формаций не были юридическим правом, развернутой правовой действительностью. Развитие отношений собственности, в основе которого лежало принудительное отчуждение и присвоение чужого овеществленного труда, влечет за собой формирование права эксплуататорских обществ, превратившего факт облада­ния собственностью, присвоения в меру, масштаб деятельности людей, сообразно которому строятся и другие общественные

74

отношения. Зачатки юридического упрочения господствующего способа производства из области фактических имущественных (вещных) отношений, где нет еще собственно права, превра­щаются в наличное бытие права и разворачиваются в целую юридическую надстройку над экономическим базисом. Этот про­цесс приобретения правовыми явлениями качественной опреде­ленности и относительной самостоятельности происходит тем интенсивнее, чем быстрее экономически господствующие инди­виды осознают свои общеклассовые интересы, конституируют свою силу в виде государства, а волю в качестве государствен­ной воли, придавая ей всеобщность в форме закона. Формиро­вание юридической надстройки означает появление новой раз­новидности духовного усвоения общественного бытия, в том числе и такого его феномена, как право. Несмотря на то, что исторический генезис права в общих чертах ясен, исследование и описание сущности права нельзя считать простым делом.

Проникновение познания в сущность любого предмета иссле­дования всегда вызывает большие трудности. Когда речь идет о праве, анализ его сущности наталкивается на специфическую' .сложность, и состоит она в том, что до сих пор в юридической науке ведутся дебаты—какие правовые явления надо относить к собственно праву? Ответить на этот вопрос не столь просто. Между тем сущность права должна быть, естественно, соотне­сена только с ее непосредственным проявлением, а не со всей юридической надстройкой. Правовая действительность, юриди­ческая надстройка состоят из всей совокупности правовых явле­ний (правосознания, правовых норм, правоотношений, субъек­тивных прав и юридических обязанностей, правопорядка и т. п.). 'Но распространенный термин «правовое явление», который применяется к любому компоненту юридической надстройки, не­идентичен явлению права. Понятие «явление права» соотносится со столь же строгим философским понятием «сущность права». Явление и сущность в своем противоречивом единстве образуют собственно право. Следовательно, требуется с самого начала определить круг правовой действительности, относящейся к соб­ственно праву, а затем уже от его явлений проникнуть в основу, в сущность интересующего нас предмета изучения. По всей вероятности, собственно правом в первом приближении должны считаться те компоненты правовой действительности, которые служат изначальными общезначимыми масштабами социальной деятельности, позволяющими судить о правомерности поведения, решать при споре, кто прав (за кем правда), справедливо нака­зывать виновного в нарушении правопорядка, пользоваться •беспрепятственно социальными возможностями, своим правом и требовать исполнения соответствующих обязанностей. Нет сомнения, что таким масштабом являются правовые нормы. Признание правом общих норм поведения явилось важным эта­пом в развитии советской юридической науки п практики.

75

Однако можно ли абсолютизировать общие нормы, если извест­но, что они нередко являются в генетическом плане результатом обобщения состоявшихся уже персонифицированных решении, зафиксировавших наличное право субъекта, если в функцио­нальном аспекте ни одна общая норма права не может стать специфически юридическим регулятором поведения, не вопло­тившись в субъективном праве (соответствующих юридических обязанностях), в индивидуализированных масштабах?

Наше юридическое мышление дает следующую картину пра-вообразования и правореализации, 'юридического опосредования общественных отношений. Объективные потребности данного способа производства находят свое выражение в общеклассо­вых интересах господствующих при нем индивидов, в соответ­ствии с которыми формируется их правосознание и вырабаты­вается единая государственная воля, она находит свое выраже­ние в общеобязательных юридических установлениях (законах), защищаемых государством. Общие правовые нормы оказывают воздействие на поведение людей и деятельность организаций, наделяя субъектов общественных отношений соответствующими правами и вытекающими из них юридическими обязанностями, образуя в целом ряде случаев конкретные правоотношения. К числу юридических фактов, влекущих возникновение (измене­ние, прекращение) правоотношений относятся и акты примене­ния норм права, в которых фиксируются права и обязанности субъектов правовых отношений. Реализуя субъективные права, исполняя юридические обязанности, субъекты права практически осуществляют в жизни общества то, что установлено юридиче­скими нормами в качестве возможного (должного) поведения. В условиях режима законности и соответствующего уровня правосознания, а также правовой культуры, реализация объек­тивного права приводит к существованию в стране определен­ного правопорядка, вне которого невозможна нормальная жизнь классового общества, нормальное функционирование данного способа производства в первую очередь. Дальнейшее развитие производительных сил и производственных отношений вызывает новые объективные потребности, они в конечном счете обуслов­ливают изменения в законодательстве, наступает новый цикл правообразования и правореализации и т. д. Такова типичная картина функционирования правовой надстройки развитой клас­совой общественной формации.

Обрисованная выше картина, безупречная в логическом пла­не и отражающая закономерное функционирование правовой действительности, является результатом определенной теорети­ческой абстракции. Исторически она вовсе не всегда выполня­ется, особенно в периоды становления классовых общественно-экономических формаций и в периоды их смены. К тому же даже в развитых формациях действует, и подчас дос1аточно интенсивно, так называемый встречный правообразовательный

76

процесс, в силу которого сложившаяся в обрисованном порядке система объективного права подчас существенно дополняется судебным (административным) правотворчеством и санкциони­рованными обычаями.

Уже упоминалось в иной связи, что в ранние эпохи станов­ления классового общества правом оказывались сами фактиче­ские отношения, защищавшиеся варварскими способами прямого насилия. В таких случаях установление субъективных прав (юридических обязанностей), конкретных правоотношений пред­шествует формированию общих норм права, выраженных в законе и охраняемых профессионально выделившимся на основе разделения труда правоохранительным аппаратом (судом). Однако и впоследствии имели место исторические периоды, когда в процессе формирования новой общественно-экономической стадии развития образованию новых норм права предшествует государственная защита фактически складываю­щихся общественных отношений.

Было бы неправильно полагать, что любые сдвиги в сторону правосознания и конкретного санкционирования прав участников общественных отношений судебной практикой носят реакцион­ный характер, оказываются произволом. В революционные периоды становления новых общественных формаций, когда еще не успевает сложиться всеобъемлющая новая система объективного права (законодательства), правосознание и осно­ванные на нем судебные акты, признающие те или иные субъек­тивные права (юридические обязанности), конкретные правоот­ношения, могут идти в какой-то мере впереди общих норм права со значительной пользой для социального прогресса и упроче­ния нового типа правопорядка, прокладывая подчас путь новому законодательству.

Напротив, в условиях загнивания классово-антагонистиче­ской формации (например, в эпоху империализма) противопо­ставление сложившейся правовой системе правосознания отжи­вающих классов и социальных группировок, стремящихся удер­жать свою политическую власть и экономическое господство, играет реакционную роль. Столь же реакционным будет в этих случаях противопоставление законодательству—судебной прак­тики, устаревших правовых обычаев, фактических отношений, которые произвольно берутся под защиту бюрократическим аппаратом государства.

Последнее эпизодически имеет место при обострениях клас­совой борьбы в любой период существования антагонистических формаций, но приобретает систематический характер при исто­рическом закате каждой из этих формаций, когда государ­ственная власть уже не может полностью опираться на легаль­ные правовые средства подавления трудящихся масс, что ведет к процессу разложения данного типа законности и право­порядка.

77

Помимо экстремальных процессов противопоставления объек­тивному праву (общим нормам) юридической практики судеб­ных органов, надо иметь в виду и другое обстоятельство, кото­рое нами было упомянуто. Нельзя забывать и так называемый встречный правообразовательный процесс, который вовсе не оказывает деструктивного влияния на сложившуюся правовую систему (на объективное право), но может, наоборот, активно способствовать восполнению пробелов в действующей системе общих юридических норм. Такой процесс наиболее интенсивен в странах, где официально признан правовой, в первую очередь судебный, прецедент, но фактически имеет место и тогда, когда такого признания нет и судебная практика в принципе как источник права отвергается.

Правотворчество судебных органов часто используется гос­подствующими классами для нарушения и обхода законов, при­нятых органами власти, но в таких случаях речь идет об уже описанном экстремальном процессе противопоставления судеб­ной деятельности закону. При иных обстоятельствах судебный прецедент является и может быть подзаконным источником права, дополняющим нормотворческую деятельность органов государственной власти и управления.

Совершенно ясно, что прецедентное право свидетельствует о том, что субъективные права (юридические обязанности) фор­мируются если не раньше, то во всяком случае одновременно с формированием общей правовой нормы, вытекающей из одно­образной судебной практики и связанной с обобщением персо­нализированных судебных решений по конкретным делам. Коль скоро судебная практика была весьма распространенным источ­ником права в рабовладельческом и феодальном обществе, осталась достаточно важным источником права в буржуазном обществе (особенно в англо-американских системах права), то сам по себе факт одновременного формирования субъективного и объективного права нельзя сбрасывать со счета, когда ведет­ся речь о механизме правообразования и правореализации вообще. Такой вывод тем более основателен, если учесть извест­ные факты, когда даже в условиях социалистического общества, активной законодательной деятельности государства и непри-знанности в принципе судебного правотворчества судебная практика сталкивается с необходимостью известного восполне­ния пробелов в объективном праве и служит серьезным стиму­лом совершенствования правового регулирования.

Так называемый встречный процесс правообразования может быть схематически обрисован следующим образом. Объектив­ные потребности господствующего способа производства ведут к постоянному формированию таких фактических отношений, которые нуждаются в некой форме своего упрочения, опреде­ляют притязания их субъектов и получают первоначальную защиту в конкретных судебных решениях. Подобная поддержка

78

притязаний и защита лежащих в их основе фактических отно­шений означают формирование субъективного права (юридиче­ских обязанностей, отдельных конкретных правоотношений) одновременно с образованием в ходе единообразной судебной практики общей нормы, объективного права. Нередко в даль­нейшем такая судебная (административная) практика обобща­ется на уровне законодательного закрепления. Термин «встреч­ный» процесс правообразования вовсе не означает, что он идет вразрез с законодательство^ и обязательно ему противопостав­ляется, но подчеркивает, что тут стихийное формирование фак­тических отношений опережает их общеклассовое осознание в общей норме права, отправляется от казуального решения. Если угодно, то встречным его можно назвать лишь примени­тельно к развитому классовому обществу, когда обширна нормотворческая деятельность органов власти и управления, в первую очередь законодательная функция государства. В прошлом обрисованный процесс правообразования был весьма распространен. Не исчез он и теперь, хотя в принципе оказы­вается лишь дополнительным по отношению к прямому нормо-творчеству. Знакомясь с древней историей, мы видим, что в трактовке права учеными нового времени часто происходит смешение обычного неписаного права, а также судебных пре­цедентов с позднейшими кодификациями, в силу чего склады­вается впечатление о достаточно развитой нормотворческой деятельности государства в прошлом. Так, скажем, судебник Хаммурапи XVIII в. до н. э. был, вероятно, всего лишь кодифи­кацией обычного права, так же как значительно позже «Саличе-ская Правда» 'и «Русская Правда». Судебники 1497 и 1550 гг. были уже систематизацией сравнительно развитого русского фео­дального права, 'когда княжеские суды применяли не только обычные нормы, но и немногочисленные акты государственной власти. Следует заметить, что только правовое регулирование государственно-политических и административных отношений с давних времен осуществлялось в первую очередь нормативно-правовыми актами высшей власти—свидетельство тому рефор­мы Сервия Тулия 594 г. до н. э., Великая хартия вольностей XIII века, акт английского парламента 1679 г. и «Билль о правах» 1689 г. К XIX веку на континенте Европы положение резко меняется, о чем свидетельствуют не только Конституция Фран­ции 1791 г. и все последующие французские конституции, но Гражданский кодекс 1804 г., Саксонское гражданское уложение 1863—1865 гг., Германское гражданское уложение 1900 г., Свод законов Российской империи, введенный в действие в 1835 г. Такая практика во многом предопределила и теоретические концепции права европейских буржуазных ученых (за исклю­чением юристов Англии, где вплоть до XX века над статутным правом явно довлело общее право). Впрочем, в XX веке судеб­ный прецедент продолжает существовать во всех буржуазных

79

странах и остается распространенным в Англии, США, Канаде и Австралии.

Чем больше законодательство отстает от динамики обще­ственных отношении и новых потребностей общества, тем шире оказывается судебное правотворчество, наиболее ясно свидетель­ствующее о том, что общие правовые нормы в генетическом плане связаны с фактически складывающимися отношениями и обобщенными решениями по конкретным делам. Впрочем, об этом же говорят и все менее встречающиеся в нашу эпоху факты государственного санкционирования обычаев, отражаю­щих фактически складывающиеся отношения. В данном случае мы далеки от положительной оценки прецедентного и обычного права, даже когда оно не развивается в противоречии с законо­дательством (иными нормативно-правовыми актами государ­ства), потому что и то и другое исключает активно-творческую роль правового регулирования, юридически закрепляя лишь то, что уже сложилось в общественных отношениях. Но дело не в оценке, которая, кстати, не может быть для всех фактов однозначной и зависит от определенных исторических условий, а в том, что отмеченный выше встречный процесс правообразо-вания реально существует и, несмотря на все свои недочеты, оказывается в целом необходимым условием стихийного под­держания правовых систем на уровне объективных потребностей господствующего способа производства. Иначе говоря, как бы мы ни относились к этому встречному процессу, он действует.

Последнее означает, что представления о том, что субъек­тивное право непременно следует за объективным правом в аспекте всей истории юридической формы оказываются не­адекватными, не учитывают встречного правообразовательного процесса как в его экстремальном выражении в периоды рево­люционных преобразований общественных формаций, так и в более спокойных условиях стихийного влияния социальной основы на правовые системы, когда этот встречный процесс носит дополнительный характер, но все же неизменно действует с большей или меньшей силой.

Отменяет ли сказанное обрисованную в начале изложения этой темы картину правообразования и правореализации, пред­полагающую установление субъективного права на основе объективного права? Ни в какой мере, ибо эта картина типична и закономерна для функционирования развитой и совершенной правовой системы, особенно современного общества. Это более всего подтверждает социализм, при котором создаются предпо­сылки активного и научно обоснованного правотворчества орга­нов государственной власти, в наибольшей степени способного выражать назревшие объективные потребности и волю народа.

Можно считать достоверным, что существует вместе с тем и встречный правообразовательный процесс, схему которого мы также обрисовали. На это было бы неправильно закрывать

80

глаза. Этот встречный процесс предполагает одновременное образование субъективного и объективного права. Если он носит дополнительный характер, то не подрывает авторитета общих норм права и престижа закона, по существу своему восполняет пробелы в правовой системе страны. Лишь в исто­рические периоды становления новых общественно-экономиче­ских формаций или, напротив, упадка и загнивания старых формаций встречный правообразовательный процесс может терять дополнительный характер, отражать становление нового типа права или разрушение старой юридической формы. Верная общая картина функционирующей правовой надстройкой полу­чается при наложении на прямой правообразовательный процесс встречного правообразования. Однако и этого мало. При бли­жайшем рассмотрении правового регулирования выясняется, что его нельзя осуществлять вне воплощения общих юридических норм в субъективное право (в юридические обязанности). Тут мы встречаемся еще с одной закономерностью, нарушение кото­рой разрушает процесс реализации общих норм, исключает правопорядок, разрывает связь юридических законов с социаль­ной деятельностью, с общественными отношениями. Объективное право без субъективного права не срабатывает. Если это так, в чем нет сомнений, то оказывается, что сведение собственно права только к системе юридических норм является лишь неко­торым следствием их абсолютизации, не отражающей ,их диалек­тического единства с системой прав субъектов общественной деятельности.

Верным является не только то, что субъективное право, мера (масштаб) поведения конкретного участника общественных отно­шений получают определенность и оформляются полностью как юридическое право только благодаря фиксации в нормах права (общих масштабах), но и то, что эти правовые нормы могут осуществлять специфически юридическое регулирование, только воплощаясь в субъективных правах (юридических обязан­ностях).

Уместно заметить, что в диалектическом единстве объектив­ного и субъективного права отражается, помимо всего прочего, способность юридического воздействия не просто опираться на государственное принуждение и обязательные приказы власти, но и подключать к обеспечению правопорядка всех управомо-ченных лиц, поскольку использование ими своих субъективных прав всегда зависит от соответствующего исполнения юридиче­ских обязанностей (другими лицами и самими). В этом плане субъективное право оказывается в значительной степени консти­туирующим и активизирующим фактором выполнения юридиче­ских обязанностей. Эта тонкость правового регулирования весь­ма существенна, и без нее трудно понять особенность права. Политически ясно, что чем шире социальная база государствен­ной власти, тем действеннее срабатывает этот механизм,

81

в котором субъективное право оказывается в первую очередь персонифицированным правом требования обязанного поведения. Узость социальной базы, отрыв государства от населения, реак­ционная роль господствующего класса приводят к тому, что в отношениях власти-подчинения все права сосредоточиваются в руках незначительной группы должностных лиц, в то время как населению остаются почти одни только обязанности, испол­нения которых требуют управомоченные агенты власти. Так или иначе, но недостаточность одного лишь объективного права для регулирования общественных отношений и заключается, в част­ности, в том, что общие предписания должного поведения до возникновения субъективного права еще не подкреплены правом соответствующих лиц требовать от обязанных соответствую­щего поведения. В дальнейшем на этом вопросе придется оста­новиться подробнее.

К сказанному пока добавим лишь то, что субъективное право не только персонифицированная, но и в определенном аспекте общезначимая мера поведения, признанная и потому гаранти­рованная государством, и что самые глубокие корни субъектив­ного права, как и юридического закона, уходят в объективные потребности господствующего способа производства и обмена. Государственная власть в общем и целом не может только по произволу властвующих одарять правами и свободами своих подданных, как и не должна своевольно лишать граждан их жизненно важных прав. И если при власти имущих это проис­ходит, то в конечном итоге источником субъективных прав все же оказывается экономическая необходимость, так или иначе пробивающая себе дорогу. Государство при помощи закона и суда юридически закрепляет меру гарантированной свободы, притязания на нее людей, социальных групп, классов, народа, соответственно интересам тех, кто осуществляет при данных отношениях господство, а потому и выражает потребность этого типа производственных отношений.

Все отмеченное свидетельствует о том, что субъективное право не является «побочным продуктом» объективного права, как потому, что может возникать одновременно с последним, так и потому, что без субъективного права немыслимо законо­дательное регулирование общественных отношений. Это совсем не слабые доводы в пользу того, что собственно правом надо считать объективное и субъективное право в их единстве.

Буржуазной юриспруденции никогда не удавалось верно решить вопрос о соотношении объективного и субъективного права. В борьбе против феодального деспотизма идеологи рево­люционной в прошлом буржуазии выдвинули идею естественных прав человека, которая, помимо прочего, возвеличила субъек­тивное право, поставив его не только над позитивным законо­дательством, но и над самой государственной властью. Однако в дальнейшем, придя к власти, буржуазия на первый план

82

выдвигает закон, объективное право. Известно, что в эпоху империализма падает не только престиж буржуазного закона, ко и субъективное право все чаще объявляется лишь искус­ственной юридической конструкцией, дополняющей юридические обязанности.

В изменениях отношения буржуазной теории и практики к субъективному праву, к его соотношению с законом и юриди­ческими обязанностями хорошо прослеживается ход классовой борьбы в период становления, упрочения и загнивания капита­лизма. В целом можно утверждать, что идеологи буржуазного строя абсолютизировали либо субъективное, либо объективное право, и в любом случае их соотношение отождествляли со связью юридических норм и правоотношений, рассматривая последние как единственную область юридических обязанностей и правомочий. Советская теория права вскрыла диалектику взаимодействия правовых норм и прав субъектов общественных отношений, их социально-классовое содержание, однако многие вопросы в этой части еще остаются спорными.

В описании диалектической связи объективного и субъектив­ного права значительную роль сыграли работы А. А. Пионтков-

•ского,' в которых он решительно, хотя и несколько односторон­не, выступал против сведения права к одним лишь юридическим

•нормам, считал необходимым включение в понятие и определе­ние права правовых отношений. Отождествляя многоаспектный подход к исследованию правовых явлений с проблемой сущности .собственно права, еще дальше пошли некоторые другие теоре­тики социалистического права, полагая, что правом являются правоотношения, юридические нормы и правосознание.2 Можно думать, что, с методологической точки зрения, причиной тепе­решних стремлений объединить в одном понятии права нормы и отношения лежит ошибочная формализация правоотношений, трактуемых как связь прав и обязанностей, лишенная собствен­ного социального-деятельного содержания, а также неверное представление о том, что вне правоотношений нет юридических обязанностей и прав, что субъективное право является только элементом правоотношений. Между тем в последние годы полу­чено достаточно строгое доказательство того, что непосредствен­ным содержанием правоотношения является деятельность их субъектов, что субъективное право выходит за рамки правоот­ношений. Выясняется, что признание правом объективного и субъективного права не обязательно влечет за собой вывод о включении в собственно право юридических общественных отношений. К тому же логика не допускает соединения в одном

' См. напр.: Пионтковскии А. А. К вопросу о взаимоотношении объективного и субъективного права.— «Советское государство и право», 1958, № 5.

'Миколенко Я. Ф. Право и его формы.— «Советское государство и право», 1965, №7; Сабо И. Основы теории права. М., 1974.

83

определении права описания его на атрибутивном и институцио­нальном уровне. Каждый из них предполагает свое определение,. лишь субстанциональный уровень рассмотрения права, предпо­лагающий формулировку его сущности, может дать синтезиро­ванное определение, но для этого находят полное основание права, о чем речь пойдет в следующем параграфе.

В последние годы советская общая теория и отраслевые юридические дисциплины больше внимания уделяют изучению содержания правоотношений как разновидности общественных отношений, связанных с взаимодействием их субъектов. Так, например, Р. О. Халфина тщательно исследует реальное пове­дение участников правоотношений.3 К сожалению, в книге Р. О. Халфиной права и обязанности субъектов продолжают трактоваться в качестве содержания (непосредственного) право­вых отношений, в силу чего их традиционная формализация полностью не устраняется и субъективное право вне правоотно­шений не мыслится. Тогда остается и прежняя альтернатива по вопросу понятия права: кто не считает правом юридические отношения, тому приходится считать правом одни только общие нормы, объективное право. Но тогда происходит в конечном итоге некоторая абсолютизация общих правовых установлении, что столь же малоприемлемо, как и доказательство не суще­ствующего в жизни приоритета субъективного права. Только закрепление прав субъектов в общих юридических нормах озна­чает полное оформление субъективного права. Без объективного права нет сформировавшихся юридических обязанностей и пра­вомочий! Особое значение приобретают законодательные нормы в социалистическом обществе благодаря активной правотвор-ческой деятельности государства. Нет лишь оснований экстрапо­лировать это на все эпохи и страны. Вместе с тем при всей значимости в правовом регулировании норм права, никогда нельзя упускать того, что общие нормы могут быть реализованы только через соответствующие права и юридические обязан­ности. Неоднократное упоминание такого положения диктуется особой значимостью для состояния законности и правопорядка фактической возможности использования предоставленных прав и обеспечения четкого выполнения юридических обязанностей. Самый лучший юридический закон имеет весьма ничтожную социальную ценность, если он не может найти своей реализации в общественных отношениях.

Вывод из всего изложенного один — ни в теории, ни на прак­тике нельзя противопоставлять объективное и субъективное право, их соответствие закономерно и обеспечивает нормальное функционирование юридической формы, общественных отно­шений.

3 Х а л ф и и а Р. О. Общее учение о правоотношении. М.» 1974.

84

В заключение несколько замечаний по поводу регулятивной роли правосознания и актов применения права. Никто не дол­жен сомневаться в регулятивном значении правосознания (обще­ственного и индивидуального).

Однако в отличие от собственного права любые формы правового сознания не могут обретать сами по себе свойства общезначимого масштаба поведения, обеспеченного государ­ством. Даже тогда, когда правосознание революционного класса, только пришедшего к власти, практически оказывается в ка­кой-то период источником права из-за отсутствия нового законодательства или его неполноты, оно (правосознание) счи­тается общезначимым, специфически юридическим регулятором, масштабом поведения лишь настолько, насколько находит свое воплощение в субъективном и объективном праве, которое фор­мируется в судебной (административной) практике в результате единообразного решения конкретных дел. Известны факты, когда источниками права оказывались труды тех или иных вид­ных для своего времени юристов, но их положения считались общепризнанными нормами лишь в той мере, в какой воспроиз­водились в судебной практике, создававшей право наряду с законодательством. В целом же правосознание является непре­менной предпосылкой правотворчества и применения права. В этом смысле от него, конечно, всегда непосредственно зависит объективное и субъективное право, а также их реализация. Характер и уровень правосознания населения, а также долж­ностных лиц государственного аппарата существенно влияют, как и их правовая культура, на состояние в стране законности и правопорядка.

Акты применения права играют исключительно важную роль в реализации общих юридических норм, о чем еще будет идти речь в разделе об осуществлении права. Но можно ли их счи­тать собственно правом? Надо полагать, что нет. Отрицательный ответ относится не только к судебным (административным) актам, основанным на уже существующих общих нормах. Даже судебные решения, которые в силу действия прецедента стано­вятся официальным источником права, нет оснований считать собственно правом—это лишь форма его выражения. Собствен­но право нельзя сводить к его источнику. Это обстоятельство не является лишь юридической тонкостью, оно имеет и принци­пиальное значение. Из него следует, что даже для стран, где развит правовой прецедент, отдельный акт суда по конкретному делу не может считаться правом. Последнее по существу дела содержится лишь в соответствующей единообразной судебной практике. Следовательно, английский юрист, утверждающий, что право—это то, что решает суд,4 будет неправ, хотя в Англии

4 Д ж е н к с Э. Английское право. М., 1974, с. 32.

85.

'судебная практика является источником права. Объективное и субъективное право не содержится в каком-то одном судебном акте, а формируется лишь многими такими актами.