Глава 68. Право, подлежащее применению к имущественным и личным неимущественным отношениям
Статья 1205. Общие положения о праве, подлежащем применению к вещным правам
1. Даже внешний взгляд на структуру гл.68 ГК свидетельствует о том, что в третьей части ГК коллизионно-правовое регулирование права собственности и иных вещных прав подверглось масштабному укрупнению и усложнению. Это закономерно повлекло за собой увеличение количества подразделов, отведенных для рассматриваемой сферы международного частного права, конструирование и выстраивание в упорядоченную систему совокупности правил, предназначенных для регламентации особенностей соответствующих общественных отношений, а также определение принципов комбинаторики в сочетаниях общих и специальных коллизионных предписаний. Нормы одной статьи (ст.164), заключенные в Основы гражданского законодательства 1991 г., дали толчок для развития коллизионно-правового регулирования по нескольким векторам направлений - не только в части формирования фундаментальной основы, свойственной вещно-правовым отношениям, но и в части выработки спектра их специальных правил прикрепления, не говоря уже об их увязке с коллизионными принципами других институтов международного частного права, в частности обязательственного права.
В данной главе сконцентрирована наиболее значительная не только по существу, но и по объему совокупность разнообразных коллизионных норм, регулирующих "приципиальные" для международного частного права отношения. Так, комментируемая статья посвящена праву собственности и иным вещным правам, которые, как известно, составляют его "ядро". Правила данной статьи выделены в составе раздела в особую часть, образующую "блок" предписаний общего порядка, касающихся этого важнейшего института. Формулирование определенных норм, играющих первостепенную роль для целей регулирования прав собственности и иных вещных прав в качестве общих положений, осуществлено российским законодателем впервые за всю историю развития международного частного права в нашей стране. Их сочетание с зафиксированными в последующих статьях специальными правилами, а также правилами, касающимися вещных отношений, образуют систему коллизионных норм, которая характеризуется скоординированной вариативностью сочетания объемов и привязок, наиболее оптимально сообразующихся между собой.
Следуя общей тенденции коллизионно-правовой регламентации права собственности и иных вещных прав, отмечаемой в международном масштабе, заключающейся в недифференцированном прикреплении регулируемых отношений к закону места нахождения объекта, что распространяется как на недвижимые, так и движимые вещи, комментируемая статья отводит данной привязке существенную сферу действия, включая в нее содержание права собственности и других вещных прав, их осуществление и защиту, а также вопросы квалификации объектов в качестве движимых или недвижимых.
Наличие в п.1 рассматриваемой статьи конкретного перечня различных аспектов общественных отношений, которые подверглись регламентации, а именно их содержания, осуществления и особенно способов защиты, является весьма назревшим откликом на потребности экономической жизни в международной сфере и практике международного частного права. Дело в том, что перечисленные и связанные с этим области частноправового регулирования ощутимо разнятся в различных странах даже в пределах одной "правовой семьи", не говоря уже о государствах, принадлежащих к отчетливо несовпадающим системам (например, "общего права" и "цивильного", континентального права). В отличие от предшествующей регламентации, ограничивавшейся, во-первых, только правом собственности и не предполагавшей обращения к другим вещным правам (а если и допускавшей, то в порядке аналогии), и, во-вторых, отсылавшей регулирование к закону местонахождения имущества (п.1 ст.164 Основ гражданского законодательства Союза ССР 1991 г.), присутствующее сегодня в ГК регулирование располагает достаточным набором средств конкретизации, с помощью которого возможно учесть особенности соответствующего правопорядка государства не только в части оснований возникновения права собственности, но и самого разнообразия вещных прав, их содержания, а также квалификации определенных понятий, сопутствующих установлению надлежащей материальной нормы иностранного либо (в зависимости от ситуации) отечественного права.
2. Одно из самых первичных и в то же время кардинальных делений вещей на категории движимые и недвижимые, присущее издревле всем системам права, сравнительно недавно стало свойственным и российскому праву - после того, как это было легально закреплено в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. Согласно п.2 комментируемой статьи закон места нахождения объекта определяет право собственности или иное вещное право, что является решающим для целей квалификации вещи и отнесения ее к движимой или недвижимой. Подобный подход характеризует традиционность решения данного вопроса в практике международного частного права подавляющего большинства государств. Вместе с тем, по-видимому, правомерно допустить и расширительное толкование сферы действия lex rei sitae применительно к квалификации: на основе данного правопорядка возможно решение не только вопросов отнесения вещей к соответствующим категориям, но и иных аспектов, связанных с квалификацией в рамках права собственности и вещно-правовых отношений в целом, в той мере, в какой это не противоречит, в частности, положениям ст.1206 Кодекса.
За счет указания на закон места нахождения вещи, особенно для регламентации отношений по недвижимости, равно как и распределения вещей по категориям, достигаются бульшая определенность и предсказуемость регулирования, чем при обращении к какому-либо иному правилу выбора применимого права, благодаря четкости фактического (территориального) критерия. Подчинение территориальному закону не только отношений, обусловленных существом обязательства, но и вопросов квалификации, что образует в определенной степени стержень регулирования - известное единство вещно-правового статута, не случайно, поскольку правовые различия в данной области, влияющие на квалификацию, существенны, а значит, конститутивны для прав и обязанностей сторон.
Например, по российскому праву морские, речные и воздушные суда отнесены к категории недвижимого имущества со всеми вытекающими отсюда последствиями, в то время как в других государствах подобного рода вещи есть движимое имущество по своей сути. Характерны в этом отношении дефиниции, существующие в Кодексе Наполеона: "Движимые - это вещи, являющиеся таковыми по своей природе либо определенные в качестве таковых законом" (ст.527); "являются движимыми по своей природе вещи, которые могут перемещаться с одного места на другое, будь то сами, как, например, животные, или меняющие свое местоположение благодаря внешней силе, как, например, неодушевленные предметы" (ст.528), что свидетельствует о том, что морские, воздушные и прочие суда и средства транспорта причисляются во Франции и в Бельгии к движимым вещам. Такая же квалификация имеет место и в Испании.
Согласно Кодексу Наполеона право собственности на землю (земельный участок), признаваемую недвижимым объектом "по своей природе" (ст.517), подразумевает "собственность на все, что находится снизу и сверху" (ст.552). "Урожай на корню", "несорванные плоды на деревьях", "рыба в пруду" и т.д. также относятся, по французскому праву, к недвижимым вещам. Кроме того, признаются недвижимостью, согласуясь с объектом, к которому они относятся, узуфрукт и сервитут применительно к недвижимой вещи, а также право истребования вещи из чужого незаконного владения (виндикационные требования) в отношении объекта недвижимости (ст.526). Иллюстрации расхождений в материальном праве различных государств по поводу квалификации категорий вещей достаточно многообразны: право ипотечного залогодержателя в Великобритании и Канаде (провинция Онтарио) считается недвижимым имуществом, а в Новой Зеландии и Австралии - движимым; деньги, получаемые по завещанию для целей вложения в покупку земли, и земля, подлежащая продаже и обращению в деньги, с точки зрения английского права, - это недвижимость в первом случае и движимость - во втором. Отнесение к тому или иному разряду вещей зависит от характеристики конечного объекта, от того, во что они превращаются, - в землю (объект недвижимой собственности) или денежные средства (см.: Чешир Дж., Норт П. Указ. соч. М., 1982. С.320-324). Право залога купленных в кредит автомобилей путем внесения его в официальный реестр рассматривается в ФРГ как залог движимой вещи с правом преимущественного удовлетворения из ее стоимости (§ 1204 ГГУ, § 805 германского Устава гражданского судопроизводства - ГПК Германии), хотя по французскому праву речь идет об обеспечении требований из заложенного движимого имущества, не имеющего собственника. Тот же вывод последует из анализа вопроса о квалификации аналогичной ситуации применительно к автомобильной ипотеке по итальянскому праву (см.: Кох Х., Магнус У., Винклер фон Моренфельс П. Международное частное право и сравнительное правоведение. М., 2001. С.200, 211).
В российском праве не существует единого определения понятия "земельный участок", поскольку п.2 ст.6 ЗК и ст.1 Федерального закона от 2 января 2000 г. "О государственном земельном кадастре" (см.: СЗ РФ. 2000. N 2. Ст. 149) по-разному подходят к данному понятию (см. комментарий к ст.1181). Вместе с тем согласно второму из названных актов трактовка понятия "земельный участок" может считаться приближающейся к содержанию, которое используется французским законодателем в категории "право собственности на землю": это есть "часть поверхности земли (в том числе поверхностный почвенный слой), границы которой описаны и удостоверены в установленном порядке уполномоченным государственным органом, а также все, что находится над и под поверхностью земельного участка (выделено авт.), если иное не предусмотрено федеральными законами о недрах, об использовании воздушного пространства и иными федеральными законами".
Осуществление квалификации по закону места нахождения иногда может быть осложнено самим характером вещи. Таковыми, в частности, являются ценные бумаги. Нередко определенные решения в части квалификаций обусловливаются принадлежностью ценных бумаг к соответствующим их видам, поскольку правовое регулирование данной категории движимых вещей охватывает не только вещно-правовые отношения, но и обязательственные права по ценным бумагам. В той мере, в какой первостепенное значение имеет отыскание lex situs, возникает вопрос: как его установить? Если речь идет об именной ценной бумаге, то правообладатели по ней выступают одновременно и ее собственниками (например, абз. 2 § 952 ГГУ). Применимым правом является lex causaе. В отношении права, вытекающего из ценных бумаг на предъявителя, значение имеет не закон фактического местнахождения вещи, а место нахождения (ведения) реестра (lex cartae sitae).
Тем не менее указанные затруднения лишь подтверждают целесообразность обращения в целом к lex rei sitae как к общей коллизионной привязке для разрешения комплекса вопросов вещно-правовых отношений, включая и аспекты квалификации. Данный принцип закреплен и в международных договорах с участием Российской Федерации (п.1 ст.38 Минской конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам). Подход к квалификации, основанный на lex situs, типичен и для двусторонних международно-правовых актов. Так, в Российско-польском договоре о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 16 сентября 1996 г. применительно к регулированию наследования стороны установили, что вопрос о том, "какое наследственное имущество следует считать движимым, а какое недвижимым, решается в соответствии с законодательством договаривающейся стороны, на территории которой находится имущество" (ст.39).
Что же касается общих подходов к регулированию вещных отношений, закрепленных в двусторонних международных договорах, то незыблемым выступает принцип местонахождения вещей в отношении недвижимого имущества, закон страны, на территории которой находится регистрационный орган для решения вопросов права собственности на транспортные средства, подлежащие регистрации (см., например, ст.19 Договора между Российской Федерацией и Республикой Индией о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и торговым делам от 3 октября 2000 г.).
Статья 1206. Право, подлежащее применению к возникновению и прекращению вещных прав
1. Правила комментируемой статьи не дифференцируют подходов к институтам возникновения или прекращения права собственности и других прав на вещи в зависимости от их принадлежности к той или иной из двух известных принципиальных категорий вещей - движимых или недвижимых, хотя, разумеется, иногда само содержание соответствующих положений позволяет безошибочно идентифицировать, какой тип объектов подразумевается данной диспозицией нормы. Вследствие этого ст.1206 устанавливает ряд общих (за некоторым исключением) коллизионных правил, подлежащих применению для определения компетентного правопорядка в части решения множества юридических вопросов, касающихся возникновения и прекращения права собственности и прочих вещных прав. В качестве такового признается право страны, где это имущество находилось в момент, когда имело место действие или иное обстоятельство, послужившее основанием для возникновения либо прекращения права собственности и иных вещных прав. Приведенное правоположение подвержено определенному изъятию, которое приводится в действие с помощью постановлений других актов в ранге закона об ином. Классическим примером в этом отношении служит принцип привязки отношений по возникновению или прекращению вещных прав на особые категории объектов, образующих отдельный их разряд - морские, воздушные и речные суда, которые подчиняются праву того государства, в реестры которого данные объекты внесены. Например, п.1 ст.415 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации предусматривает: "Право собственности и другие вещные права на судно, а также возникновение, переход и прекращение таких прав определяются законом государства флага судна". Еще более конкретным правилом является предписание п.2 ст.415 КТМ: "К вещным правам на судно, которому временно предоставлено право плавать под флагом другого государства, применяется закон государства, в котором судно зарегистрировано непосредственно до смены флага". Приведенные предписания выступают специальными нормами по отношению к положениям п.1 ст.1206 Кодекса.
Коллизионный аспект, являющийся предметом регулирования в коммментируемой статье, обусловливает постановку разнопорядковых проблем: во-первых, тех, которые имманентны данному типу регулирования (квалификации понятий, разрешения "конфликта понятий", предварительного коллизионного вопроса и др.); во-вторых, обусловливающих необходимость углубления в отдельные особенности материально-правового регулирования данных областей общественных отношений, свойственные различным правовым системам. Так, безусловно, что после отыскания применимого правопорядка суд или иной орган обязан следовать тем правовым основам института вещных прав, которые связаны с системой права данного государства. Однако сравнительно-правовой подход к истокам вопроса о видах вещных прав применительно к той или другой "правовой семье" отнюдь не будет лишен смысла.
В частности, страны континентального права отличает существование помимо права собственности значительного разнообразия вещных прав. Так, в ряде государств Западной Европы, в том числе Бельгии, Испании, Италии, Франции, Швейцарии и др., практикуются в отношении недвижимостей сервитут, узуфрукт (ст.578-639 и сл. Кодекса Наполеона во Франции), право "пользования и обитания" (ст.625 и сл. французского и бельгийского гражданских кодексов), право проживания, отдельное и постоянное право суперфиция (Швейцария) и т.д. Яркой специфической чертой английской правовой системы, как известно, служит "доверительная собственность", квалифицируемая как институт вещного права, в отличие, скажем, от российской конструкции "доверительной собственности" или "доверительного управления", которая признается категорией обязательственного права. В том, что касается видового ряда отдельных вещных прав, закрепленных в российской системе гражданского права, то их специфика очевидна в соответствии со ст.216 ГК - наряду с правом собственности признаются следующие вещные права лиц, не являющихся собственниками имущества:
право пожизненного наследуемого владения земельными участками (ст.265 ГК, ст.21 ЗК);
право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком (ст.268 ГК, ст.20 ЗК);
сервитут (ст.274, 277 ГК, ст.23 ЗК);
право хозяйственного ведения имуществом (ст.294 ГК);
право оперативного управления имуществом (ст.296 ГК).
Поскольку в ст.216 ГК перечень не является исчерпывающим, возможно его расширение. Так, согласно ЗК РФ в рамках его правопорядка имеет место еще одна категория вещных правомочий - безвозмездное срочное пользование земельным участком (ст.24).
Основополагающие концепции коллизионно-правового регулирования разных стран, касающегося оснований возникновения права собственности и других вещных прав, так же не совпадают друг с другом, как и материальные нормы, регулирующие институт вещных прав в целом. Это затрагивает весь спектр оснований возникновения и(или) прекращения вещных прав: договорных, квази-договорных, сферы односторонних актов и, в частности, такой инструмент перехода прав собственности и иных вещных прав, как наследование. Например, в общем незыблемый в вещно-правовых отношениях принцип отсылки регулирования по поводу объектов недвижимости к закону местонахождения вещи (lex rei sitae) обладает различной сферой действия, включая и момент возникновения права. Так, в случаях наследования недвижимой вещи возможны отступления от него в ФРГ и Нидерландах, которые рассматривают недвижимость как составную часть наследуемого имущества в целом и подчиняют регламентацию недвижимости наследственному статуту, а не закону местонахождения вещи. При этом Вводный закон к ГГУ ФРГ предусматривает возможность избрания германского права в форме завещательного распоряжения по поводу недвижимости, находящейся на территории Германии, лицом, осуществлявшим его. В противоположность этому Великобритания и Франция применяют lex rei sitae вне зависимости от наследственного статута.
Привязка, сформулированная в российских коллизионных нормах, к праву страны места нахождения объекта в момент, когда имело место действие или иное обстоятельство, послужившее основанием для возникновения либо прекращения права собственности или иного вещного права, в целях установления компетентного закона, обусловлена также и тем, что далеко не безопасно подвергать последние риску непризнания, если соответствующее основание неизвестно, например, закону страны суда. Между тем и в этой сфере действия материально-правовых норм соответствующих государств расхождения достаточно существенны. Купля-продажа, договоры выкупа или мены, дарение будущему наследнику предполагаемой доли наследства в недвижимом или движимом имуществе, завещание, наследование по закону, установление определенных ограничений (обременений) вещных прав в отношении недвижимости (сервитут, узуфрукт, суперфиций и т.д.), реорганизация юридического лица и т.п. являются типичными основаниями возникновения рассматриваемых прав, встречающимися в практике зарубежных стран, хотя и не исчерпывают ее.
В случаях, когда речь идет о весьма распространенном основании возникновения вещных прав, в силу договора последние иногда бывают подвержены действию кумуляции коллизионных привязок: например, ипотека недвижимости замужней женщины в арабских странах или вещное право, возникшее из брачного договора, а также основанное на судебном решении (судебная ипотека), реализуются только при условии, что они признаются государством местонахождения имущества.
Конституирующий фактор возникновения права собственности или иного вещного права в их юридическом значении составляет понятие "момент возникновения". Как видно, п.1 комментируемой статьи по этому поводу не содержит необходимых уточнений, хотя имплицитно и позволяет предположить, что данное обстоятельство входит в сферу действия того правопорядка, который является компетентным в плане ответа на вопрос: правомерно или неправомерно возникло конкретное вещное право? Многие правовые системы связывают действительность возникшего вещного права на объект с действительностью формы совершения определенного действия и(или) делают ее производной от государственной регистрации. Указанное наиболее характерно для действий с недвижимым имуществом.
Типичным является нормативное требование о действительности сделок в отношении передачи недвижимого имущества только в случае их удостоверения должностным лицом, наделенным публично-правовыми функциями (нотариусом), т.е. совершения необходимых действий в нотариальной форме. Некоторые западноевропейские юристы именуют это "квалифицированной формой" (см.: Бюрри П.-Ж. Купля-продажа недвижимости // Развитие небюджетного нотариата в России: квалифицированная юридическая помощь, защита прав граждан и юридических лиц. М., 2000. С.219). В частности, таков подход Швейцарии, ст.9 Гражданского кодекса которой распространяет на нотариально удостоверенные документы презумпции признания указанных в них фактов достоверными, "неточность которых не доказана". Нотариальная форма императивно требуется для действий по передаче права собственности в связи с недвижимым имуществом (в рамках купли-продажи, обязательства заключить договор в будущем, договора о выкупе или мене, дарения будущему наследнику предполагаемой доли наследства в недвижимом имуществе и др.; по установлению определенных ограничений (обременений) вещных прав на недвижимость (узуфрукта, права проживания, отдельного и постоянного права суперфиция и т.д.), а также прав залога на недвижимость. Федеральный суд Швейцарии дает следующее определение нотариальной форме удостоверения: "Нотариально удостоверенным считается письменный документ, содержащий выражение воли сторон и констатацию фактов, который составлен лицом, уполномоченным на совершение такого действия кантоном с соблюдением установленных им (кантоном) формы и процедуры" (см.: Там же).
Как подчеркивалось выше, еще одним императивным требованием, касающимся совершения и признания действительности сделок с недвижимостью, выступает норма об обязательности регистрации самих сделок либо прав, вытекающих из сделок, или фактических данных, связанных с ними в публичных (государственных) реестрах. В странах континентального права таковыми являются для сделок с земельными участками и строениями, расположенными в их границах, земельные книги, а также торговые реестры. Кроме реализации принципа юридической достоверности реестры обеспечивают и иные цели: снабжение в необходимых случаях информацией о правах на объекты недвижимого имущества (праве собственности и ограничениях, праве залога и т.п.), а также данными о самом объекте недвижимости - земельном участке. Принцип юридической достоверности публичных реестров (например, земельной книги) трактуется, как правило, не только в положительном ("все, что записано в земельной книге, достоверно"), но и в негативном смысле ("то, что не занесено в земельную книгу, не существует"). Открытый характер подобных государственных реестров делает возможным предоставление сведений, зафиксированных в них, любому заинтересованному лицу в целях обеспечения правовой безопасности и юридической безупречности совершения сделок с недвижимостью. В мире насчитывается множество систем фиксации прав на недвижимое имущество: собственно система регистрации, основанная на внесении записи в реестр (Австрия, Германия, Швейцария, Эстония, Россия и др.); консенсуальная система (Франция, Италия), в рамках которой для перехода права собственности достаточно наличия договора независимо от внесения записи; система "traditio", характеризующаяся достаточностью для перехода вещного права нотариально удостоверенной сделки; "система Торренса" (Австралия, Канада, Новая Зеландия, ряд африканских стран), приближающаяся к регистрации, права собственности по которой осуществляются, однако, на основании заявления одного лица - продавца, что неприменимо, например, к мене и, кроме того, ущемляет значение воли другой стороны - покупателя; англо-американская система (США, Англия) ставящая внесение записи в реестр в зависимость от свободного усмотрения сторон. Переход права собственности происходит в результате заключения договора и вступления во владение. В США покупателю недвижимого имущества надлежит восстановить цепочку предшествующих документов на объект недвижимости.
Создание в Российской Федерации во исполнение требований ст.131 ГК системы регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним в силу Федерального закона от 21 июля 1997 г. (СЗ РФ. 1997. N 30. Ст.3594) позволяет с необходимой достоверностью определять, с какого момента имеет место возникновение или прекращение права собственности либо иного вещного права, относящегося к данному имуществу, у конкретного лица. В то же время, как подмечают специалисты, существует огромная разница между краткой административной описью и публичным реестром, ведением инвентаризации недвижимости и подлинным реестром недвижимости, имеющим правообразующую силу: "без регистрации нет собственности" (Мерлотти М. Разделение компетенции и ответственности между нотариусами и регистраторами // Развитие небюджетного нотариата в России: квалифицированная юридическая помощь, защита прав граждан и юридических лиц. С.94-95, 98).
В связи с распадом СССР вопросы права собственности приобрели особое значение в отношениях между странами СНГ и другими государствами - бывшими союзными республиками, поскольку на их территориях находилось внушительное число объектов собственности различного подчинения. Для целей решения проблемы, стоящей в круге внимания законодателя в связи с формулированием предписаний настоящей статьи, т.е. в части возникновения и прекращения прав собственности или иных вещных прав, принципиально важны нормы, содержащиеся в специальном международном документе - Соглашении и взаимном признании прав и регулировании отношений собственности от 9 октября 1992 г., заключенном странами СНГ, в соответствии с которым стороны взаимно признали осуществленный в соответствии с их национальным законодательством переход в их собственность имущества, в том числе финансовых ресурсов, предприятий, учреждений, организаций, их структурных единиц и подразделений бывшего союзного подчинения, расположенных на территориях сторон (ст.1). Кроме того, было подтверждено, что права собственности на землю и другие природные ресурсы регулируются законодательством стороны, на территории которой находятся объекты собственности, если иное не предусмотрено другими соглашениями сторон (ст.2) (см.: Бюллетень международных договоров. 1993. N 10. С.7-11; см. также: Соглашение о распределении всей собственности бывшего Союза ССР за рубежом от 6 июня 1992 г. // Бюллетень международных договоров. 1993. N 8. С.10). Со странами - бывшими республиками СССР, не входящими в состав СНГ, Российской Федерацией и иными его участниками заключаются двусторонние договоры, имеющие целью разрешение вопросов собственности.
Помимо сказанного регламентация отношений по возникновению и прекращению прав собственности обеспечивается положениями многосторонних и двусторонних договоров о правовой помощи. Минская конвенция 1993 г. стран СНГ в этом плане располагает развернутым коллизионным регулированием, которое определяет содержание права собственности, квалификацию объектов в качестве движимых или недвижимых вещей, возникновение и прекращение права собственности по закону места нахождения вещи (ст.38). Тождественны положения Киевского соглашения стран СНГ от 20 марта 1992 г. "О порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности" (см.: Содружество. Информационный вестник Совета глав государств и Совета глав правительств СНГ. Вып.4. 1992. С.53), а также двусторонних договоров о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, заключенных Россией с Эстонией, Латвией, Литвой, Казахстаном, Киргизией, Молдавией и др.
2. Применительно к вещам, обладающим стационарностью местоположения, принцип lex rei sitae более или менее легко реализуем. В то же время установление закона места нахождения в отношении движимых вещей, составляющих предмет сделки и подлежащих перемещению из одного государства (страны продавца) в другое (страну покупателя), для каждого определенного этапа ее исполнения будет сопровождаться неоднозначностью. Вследствие этого для "вещей в пути" (res in transitu), т.е. товаров по сделкам, совершаемым в порядке международной торговли, выработаны специальные коллизионные формулы, как правило, включающие, в свой состав "закон страны отправления", "закон страны назначения товара", "закон страны продавца" или "закон места заключения контракта". В этой области правового регулирования характерно переплетение вещных и обязательственных статутов, вызванное необходимостью учета органического единства разных элементов в отношениях. Так, ст.104 Закона Швейцарии о международном частном праве допускает выбор сторонами правопорядка (между законами государств отправления и назначения или правом, применимым к основной сделке) не только для обязательственных составляющих, но и применительно к вещному статуту, которому подчиняются приобретение и утрата права на движимое имущество.
Пункт 2 комментируемой статьи, таким образом, формулирует специальное коллизионное правило, рассчитанное на применение к особым случаям вещно-правовых отношений, а именно к таким, которые обусловлены, а значит, тесно связаны с обязательствами. Положение, присутствующее в нем, упрощает регулирование по сравнению с тем, что имело место в Основах гражданского законодательства 1991 г., так как не разделяет его на два типа режимов: относящийся к "обычным" сделкам и к сделкам внешнеэкономическим, причем с использованием разных коллизионных привязок (места совершения сделки - для возникновения и прекращения права в "простых" сделках и места отправления товара - для определения права собственности на имущество по внешнеэкономическим сделкам). Отныне возникновение и прекращение права собственности и иных вещных прав по сделке, заключаемой в отношении находящегося в пути движимого имущества, которое является ее предметом, т.е. по любой сделке купли-продажи товаров, должно регулироваться правом страны места отправления товара, правда, если иное не предусмотрено требованиями закона. В этом случае, разумеется, имеются в виду соответствующие императивные требования. Тем самым вновь осуществлена увязка данного коллизионного правила с иными нормами, которые отражают специфику оборота некоторых объектов особого рода, прежде всего воздушных, речных, морских судов или космических летательных аппаратов.
Этот пункт комментируемой статьи не содержит ссылок на исключения в действии содержащихся в нем норм, обусловленные соглашением сторон, как было раньше применительно к возникновению и прекращению права собственности в отношении товаров в пути. Однако нельзя забывать здесь и о краеугольном принципе "автономии воли сторон" в договорных отношениях, провозглашенном в п.1 ст.1210: "выбранное сторонами право применяется к возникновению и прекращению права собственности и иных вещных прав на движимое имущество без ущерба для прав третьих лиц" (см. комментарий к этой статье), и "перекрестном" в этой ситуации его действии.
В юридическом аспекте определение перехода права собственности или иного вещного права на имущество, выступающее предметом сделки, является ключевым в рамках решения вопроса об их возникновении и прекращении. Здесь также наблюдается разночтение в нормативном регулировании ряда государств. Например, по праву Франции, Бельгии, Люксембурга переход права собственности с продавца на покупателя происходит в момент достижения соглашения между сторонами, а для его перехода в соответствии с нормами ФРГ, Украины, Вьетнама (ст.432 ГК СРВ), Монголии (см. ст.202, 205, 207, 217 ГК МНР), а также России (ст.223 ГК РФ) необходима передача вещи. При этом целесообразно разграничивать два правовых института: переход права собственности как составляющую вещного права и переход риска случайной гибели вещи - категорию обязательственного права (в этом плане ст.459 ГК РФ устанавливает, что риск случайной гибели вещи в договоре купли-продажи, если стороны не договорились об ином, переходит с продавца на покупателя в момент, когда в соответствии с законом или договором продавец считается исполнившим свою обязанность по передаче товара покупателю).
Коллизионно-правовое регулирование затрагиваемых в п.2 ст.1206 элементов общественных отношений не только осуществляется с помощью норм национального законодательства, но и получает отражение в международно-правовых договорах. В частности, современные договоры о правовой помощи, как правило, содержат предписания по поводу возникновения и прекращения права собственности и иных вещных прав на имущество, составляющее предмет сделки. В этом отношении следует указать на расхождение в нормативном содержании, присутствующее в большинстве соглашений данного типа, по сравнению с российским правом: и Минская конвенция 1993 г., и приведенные выше в комментарии п.1 настоящей статьи двусторонние договоры о правовой помощи (с Латвией, Литвой, Молдавией, Киргизией, Эстонией) закрепляют другое коллизионное правило - привязку к закону страны места совершения сделки, допуская при этом свободу усмотрения сторон по выбору правопорядка. Таким образом, если российский суд разрешает дело, в ходе которого встает вопрос о переходе вещного права с одной стороны на другую по сделке поставки товара в условиях, когда ее участницами являются российская и эстонская организации, если субъекты в своем гражданско-правовом договоре не избрали применимое право, компетентным должно признаваться не право государства, из которого товар был отправлен, что обусловливается нормой п.2 ст.1206 ГК, а закон страны места совершения сделки, как этого требует п.3 ст.38 Договора между Российской Федерацией и Эстонской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 26 января 1993 г. (Договор ратифицирован Федеральным законом от 5 августа 1994 г. // СЗ РФ. 1994. N 15. Cт.1688. Он вступил в силу 19 марта 1995 г.). Аналогичная коллизионная формула используется в Киевском соглашении "О порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности" 1992 г. применительно к "вещам в пути". Рассматриваемые аспекты отношений по переходу права собственности и возникновению и прекращению вещных прав иногда регулируются нормами "прямого действия", устанавливаемыми международными договорами.
3. В течение последнего десятилетия в отечественном праве получил легальное закрепление такой вид оснований возникновения права собственности, как приобретательная давность, вошедший в правовой оборот благодаря принятию Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. Однако коллизионные нормы, относящиеся к приобретательной давности, впервые появились в российском праве только в комментируемой статье третьей части ГК. Сформулированное в настоящем пункте положение является специальным правилом по отношению к общей норме lex rei sitae, содержание которого надлежит уяснить с помощью анализа тех понятий, которые входят в категорию общей коллизионной формулы ("возникновение", "право собственности", "иные вещные права", "закон места нахождения" и т.д.). С другой стороны, составляющие ее юридическое содержание специфические элементы понятийного порядка - "приобретательная давность", "срок приобретательной давности", "момент окончания" срока приобретательной давности - содействуют четкому отграничению круга общественных отношений, входящих в объем рассматриваемого предписания, от объектов воздействия со стороны иных коллизионных норм, регулирующих вещно-правовые отношения. Все это, вместе взятое, характеризует норму комментируемого подраздела как самостоятельное правило современной системы коллизионно-правовой регламентации вещных отношений, введенной в отечественный правопорядок.
Хотя положения данной статьи не разграничивают движимое и недвижимое имущество, а исходят из общего применения lex situs к отношениям по приобретательной давности, безусловно превалирующее юридическое значение данной формулы для области права собственности на недвижимое имущество как наиболее весомого вещного права. Материально-правовые нормы различных правовых систем, касающиеся приобретательной давности, могут расходиться в сроках определения периода времени, который требуется для давностного владения, условий, с которыми государство связывает возникновение права собственности, и т.д. Например, согласно ст.234 ГК право собственности на основании приобретательной давности может быть признано по истечении различных периодов времени, относящихся к движимому и недвижимому имуществу. Недвижимое и иное имущество, подлежащее государственной регистрации, возникает у лица, приобретшего это имущество в силу приобретательной давности, с момента такой регистрации. На основании же ст.6 Федерального закона от 21 июля 1997 г. "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" право собственности на недвижимое имущество, приобретаемое в силу приобретательной давности, подлежит государственной регистрации после установления факта приобретательной давности в предусмотренном законом порядке (п.3).
Гражданский кодекс Франции диффенцирует институт приобретательной давности в отношении недвижимого имущества, презюмируя двадцатилетнее и десятилетнее владение в зависимости от того, обитает ли истинный собственник недвижимости, являющейся объектом приобретательной давности, в пределах округа апелляционного суда, на территории которого находится недвижимость, или нет (ст.2265). Тридцатилетний срок с начала владения по французскому праву означает, что лицо, даже и недобросовестный владелец, становится собственником имущества без указания оснований его приобретения (ст.2262). В то же время давностное владение определяется в любом случае как "длительное, непрерывное, спокойное, открытое, в качестве собственника" (ст.2229 Кодекса Наполеона) (судебная практика и доктрина Франции выработали ряд критериев, способствующих установлению существования такого владения, одним из которых является наличие фактических действий по владению, т.е. правомерное владение для целей приобретательной давности может первоначально возникать только как фактическая оккупация и сохраняется в качестве таковой на всем протяжении без перерыва).
В Великобритании признается лишь приобретательная давность на недвижимое имущество, для чего требуется 12 лет добросовестного владения. В странах, в которых существуют публичные реестры регистрации права собственности на недвижимое имущество ("земельные книги"), приобретательная давность на недвижимое имущество юридически невозможна. Особенно это касается тех государств (Швейцария, ФРГ), в которых занесение записи в реестр носит конституирующий для возникновения права собственности характер (см. комментарий к п.1). Как видно из формулировок вышеприведенных российских актов, отечественный законодатель, несмотря на сходство нормативного регулирования в России и последних из указанных стран в части правовых основ системы регистрации прав собственности и иных вещных прав в отношении недвижимого имущества, сумел совместить два концептуальных начала: правообразующую силу регистрационной (реестровой) записи и приобретательную давность на недвижимое имущество.
С точки зрения сравнительно-правового подхода к институту приобретательной давности сформулированная в ГК коллизионная норма достаточно типична: те законодательные акты зарубежных государств, которые оперируют этой категорией, традиционно используют такое же правило (венгерский указ N 13 "О международном частном праве" 1979 г., ст.53 Закона Италии "Реформа итальянской системы международного частного права" 1995 г.).
Статья 1207. Право, подлежащее применению к вещным правам на суда и космические объекты
В данном аспекте отечественное право идет по пути дальнейшего укрепления коллизионной привязки регулирования вещно-правовых отношений по поводу специфических объектов, к которым относятся суда и космические аппараты, к правопорядку того государства, в реестры которых последние внесены (см. п.1 ст.164 Основ гражданского законодательства 1991 г.). Сфера действия комментируемой нормы весьма широка, поскольку согласно буквальным ее формулировкам ею должны охватываться не только возникновение и прекращение права собственности и иных вещных прав, но и их осуществление, а также способы защиты гражданских прав.
В содержании рассматриваемого предписания наличествует некий элемент, который прежде всего требует квалификации. Поскольку в данной статье идет речь о том, что к праву собственности и иным вещным правам, следовательно, к их существу, видам, пределам реализации и допустимым средствам защиты гражданских прав на объекты, подлежащие государственной регистрации, применяется закон страны, в чьи реестры такие объекты занесены, первостепенным становится определение того, подлежит или не подлежит внесению в государственный реестр (и в какой именно) конкретная вещь.
Как указывалось выше, российское право перечисленные в комментируемой статье объекты причисляет к недвижимым вещам (ст.130 ГК). В нашей стране имеется специальный акт в ранге Федерального закона "О государственной регистрациии прав на недвижимое имущество и сделок с ним" 1997 г. Однако данный закон не распространяется на права и операции с упомянутыми транспортными средствами: согласно его ст.4 "обязательной государственной регистрации подлежат права собственности и другие вещные права на недвижимое имущество и сделки с ним в соответствии со ст.130-132 и 164 Гражданского кодекса Российской Федерации, за исключением прав на воздушные и морские суда, суда внутреннего плавания и космические объекты". Из этой нормы отнюдь не следует, что последние освобождены от регистрации вообще, - речь идет лишь о том, что правила, зафиксированные в цитируемом законе, исключают его применение к этой специфической категории вещей, признаваемых отечественным правопорядком недвижимыми. Сказанное означает, что Единый государственный реестр прав на недвижимое имущество и сделок с ним, предусмотренный ст.2 Федерального закона "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним", не включает в себя записи, касающиеся прав на морские, речные, воздушные суда и космические объекты, а также сделки с ними. Государственные реестры применительно к каждому виду перечисленных объектов ведутся компетентными органами и службами автономно (см., например, ст.35 КТМ). В связи с тем, что согласно Закону о регистрации недвижимого имущества к законодательству Российской Федерации о государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним отнесены помимо самого названного акта другие федеральные законы и нормативные правовые акты (ст.3), отраслевые кодексы РФ в области так называемых "транспортных отношений" необходимо считать образующими данный раздел законодательства, в котором поддерживается единая концепция государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним. Вместе с тем это не устраняет потребность в специальном акте, который регламентировал бы в соответствующей области порядок и механизм регистрации воздушных и морских судов, судов внутреннего плавания, а также космических объектов, проект которого стоит в повестке дня деятельности органа государственного управления в области транспорта (Министерства транспорта РФ).
В нынешних же условиях в отраслевых правовых актах обязательность государственной регистрации объектов рассматриваемого рода закрепляется лишь общим порядком. Так, ст.33 Воздушного кодекса Российской Федерации от 19 марта 1997 г. устанавливает, что "ведение Государственного реестра воздушных судов Российской Федерации возлагается на специально уполномоченный орган в области гражданской авиации" (ныне это Министерство транспорта РФ). В силу другого отраслевого акта - КТМ - судно подлежит регистрации в одном из реестров судов Российской Федерации: Государственном судовом реестре, судовой книге, бербоут-чартерном реестре. В то же время в ВК подчеркивается, что государственная регистрация прав собственности и иных вещных прав на воздушное судно, ограничение этих прав, их возникновение, переход и прекращение, а также установление порядка государственной регистрации и оснований для отказа в государственной регистрации прав на воздушное судно и сделок с ним осуществляются в соответствии со ст.131 ГК. В случаях залога гражданского воздушного судна сведения о залоге подлежат внесению в Государственный реестр гражданских воздушных судов РФ (п.10 ст.33 ВК). В свою очередь, и КТМ императивно устанавливает, что "право собственности и иные вещные права на судно, а также ограничения (обременения) прав на него (ипотека, доверительное управление и другие) подлежат регистрации в Государственном судовом реестре или судовой книге" (п.2 ст.33 КТМ).
В РФ существует еще целый ряд актов, которые предусматривают институт государственной регистрации соответствующих видов недвижимого имущества рассматриваемой категории и средства ее реализации: в отношении космических объектов - Закон РФ от 20 августа 1993 г. "О космической деятельности" (п.1 ст.17) (см.: СЗ РФ. 1996. N 50. Ст.5609); судов рыболовного транспорта - приказ Государственного комитета по рыболовству РФ от 31 января 2001 г. N 30, утвердивший Правила регистрации судов рыбопромыслового флота и прав на них в морских рыбных портах (см.: БНА РФ. 2001. N 22; см. также: Правила регистрации судов, эксплуатируемых на внутренних судоходных путях Российской Федерации, утвержденные приказом Министерства транспорта РФ от 5 марта 1993 г. N 18); морских судов - Правила регистрации судов и прав на них в морских торговых портах, утвержденные приказом Министерства транспорта РФ от 29 ноября 2001 г. N 145 (см.: БНА РФ. 2001. N 7). Посредством указанных актов государственная регистрация судов, прав на них и сделок с ними производится по всей территории России по единой системе записей, установленных по принадлежности в правилах соответствующими органами исполнительной власти.
Юридическое значение и правовые последствия регистрации в соответствии с перечисленными и иными актами различны. Например, регистрация судна в Государственном судовом реестре или судовой книге, права собственности и иных вещных прав на судно, а также ограничений (обременений) прав на него является единственным доказательством существования зарегистрированного права, которое может быть оспорено только в судебном порядке (п.3 ст.33 КТМ) (см.: Комментарий к Кодексу торгового мореплавания Российской Федерации / Под ред. Г.Г. Иванова. М., 2000. С.72-73). С момента регистрации морского судна в одном из реестров оно приобретает право плавания под государственным флагом соответствующего государства (например, Российской Федерации, и имеет национальность Российской Федерации - см. ст.16 и 17 КТМ). В этом заключается правообразующий эффект регистрации морского или воздушного судна (п.4 ст.33 ВК) в Государственном реестре.
Именно специфические особенности правового регулирования данных видов объектов, обусловленные практически универсальной распространенностью национальных требований об их государственной регистрации, не позволили ряду унифицирующих международных договоров включить последние в сферу действия содержащихся в них норм (таким документом является Конвенция Организации Объединенных Наций о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. Она не применяется к сделкам, предметом которых выступают суда водного и воздушного транспорта, а также суда на воздушной подушке (ст.2).
Коллизионно-правовое регулирование вещных отношений в связи с морскими, речными, воздушными судами и космическими объектами, построенное в отступление от общего правила lex situs на принципе привязки к закону государства регистрации, в современном мире не только закреплено в национально-правовых источниках, но и широко распространено в международно-договорных нормах. Достаточно сказать, что "последнее поколение" двусторонних договоров о правовой помощи Российской Федерации оперирует этой коллизионной формулой во всех случаях их заключения со всеми типами стран: и бывшими республиками Советского Союза, и со странами Балтии, и с западными, и с восточными государствами. Многосторонние документы стран СНГ - Минская конвенция 1993 г. (ст.38) и Киевское соглашение о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, 1992 г. (п."б" ст.11) - также обращаются к этой норме.
Статья 1208. Право, подлежащее применению к исковой давности
Правило данной статьи совпадает с одноименным правилом ст.159 Основ гражданского законодательства 1991 г., а также п.2 ст.566 ГК РСФСР, что обеспечивает преемственность правового регулирования. За краткой формулировкой кроется ответ на ряд основополагающих вопросов: на какие отношения распространяется действие ст.1208? Кем (каким судом, арбитражем, международным коммерческим арбитражем) и каким образом определяется право страны, подлежащее применению к исковой давности? Каков порядок применения исковой давности? С расширением предписаний третьей части ГК произошли значительные изменения и в смежных вопросах, затрагивающих комментируемую статью.
Подобный коллизионный критерий является широко признанным в международном частном праве и отражен, в частности, в разделе "Сфера действия применимого права" Конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам (Рим, 19 июня 1980 г.), и Межамериканской конвенции (Мехико, 17 марта 1994 г.) о праве, применимом к международным контрактам (текст Римской конвенции и Конвенции Мехико см.: Вилкова Н.Г. Договорное право в международном обороте. М., 2002), в которых закреплено правило о том, что данное право регулирует, в частности, сроки приобретательной и исковой давности (ст.10 Римской конвенции), сроки исковой давности и сроки обращения с иском (ст.11 Межамериканской конвенции).
Kaк следует из смысла статьи, закрепленный в ней коллизионный принцип охватывает "соответствующие отношения" и применяется не только в части договорных отношений, но и при защите права собственности путем предъявления виндикационного и негаторного исков, по требованиям из причинения вреда, включая ответственность перед потребителем, из неосновательного обогащения, при защите авторских прав и прав промышленной собственности, чести и достоинства, ко всем отношениям, регулируемым согласно ст.2 ГК гражданским законодательством.
При обращении к положениям комментируемой статьи возникает первостепенный вопрос: кем определяется исковая давность? Как следует из ст.11 ГК, судебную защиту гражданских прав осуществляют в соответствии с подведомственностью, установленной процессуальным законодательством, суд, арбитражный суд или третейский суд (под которым понимается также и международный коммерческий арбитраж). Таким образом, применение данного коллизионного принципа осуществляется и судами общей юрисдикции, и арбитражными судами, а также международным коммерческим арбитражем. Важное значение при этом имеет постановление Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ N 15(18) от 12 (15) ноября 2001 г. "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности" (БВС РФ. 2002. N 1).
В зависимости от характера правоотношения, из которого возник спор, определение права, подлежащего применению к соответствующему отношению, осуществляется различными органами правосудия. Если речь идет о внедоговорных отношениях, связанных с защитой абсолютных вещных прав или прав интеллектуальной собственности, требований из причинения вреда, равно как из иных внедоговорных отношений, определение права осуществляется только судом или арбитражем, рассматривающим такой спор; у сторон правоотношения отсутствует право на согласование применимого права. Если речь идет о договорных отношениях из международных коммерческих контрактов, выбор права в первую очередь может следовать из соответствующего контракта, а при отсутствии в нем указания на согласованное сторонами право его определение осуществляется отечественным судом, арбитражем, а также рассматривающим спор Международным коммерческим арбитражем, расположенным как на территории Российской Федерации (Международный коммерческий арбитражный суд при Торгово-промышленной палате Российской Федерации (МКАС при ТПП РФ), Коммерческий арбитраж при Торгово-промышленной палате города Москвы и др., или арбитраж ad hoc, проводимый на территории нашей страны), так и за рубежом (Арбитражный суд Международной торговой палаты, Арбитражный институт Стокгольмской торговой палаты, Лондонский международный арбитражный суд (LCIA) и др.). Этот вариант может иметь место при возникновении между сторонами, согласующими соответствующий контракт, вопроса о применении к разрешению возможного спора российского права и арбитражной оговорки, на основании которой стороны доверяют разрешение спора иностранному международному коммерческому арбитражу; в этом случае коллизионная норма комментируемой статьи может быть применена таким коммерческим арбитражем.
В договорных отношениях из международных коммерческих контрактов прежде всего выделяется принцип автономии сторон, проявляющийся не только в свободе согласования в договоре коммерческих условий, но и в свободе выбора, применимого к такому договору права, закрепленный впервые в Основах гражданского законодательства 1961 г., затем в ст.566 ГК РСФСР 1964 г., в последующем - в Основах гражданского законодательства 1991 г. и в ст.1210 ГК. В отличие от законодательства ряда зарубежных стран (США, Китай и др.) отечественное законодательство каких-либо дополнительных условий не предусматривает. Например, нет необходимости следовать принципу "наилучшей связи" (the better choice of the law), "наиболее реальной связи" (the most real connection), "собственного права договора" (the proper law of the contract), не требуется доказывания наличия связи избранного права с договором, в котором закреплен такой выбор. Важно отметить также, что в странах "общего права" (common law) определение применимого права является вопросом факта, поэтому каждая из сторон в споре из международного коммерческого контракта может определить, целесообразно ли для нее обращение к иностранному праву, и в зависимости от этого выстроить свою позицию. В странах "цивильного" права (civil law) суд обязан исследовать все соответствующие аспекты ex officio, а стороны лишь способствуют этому, обозначая свои позиции. При отсутствии выбора сторонами применимого права согласно ст.1211 Кодекса подлежит применению принцип the most significant relationship, согласно которому применяется право страны, с которой договор наиболее тесно связан, а по перечисленным в указанной статье договорам - приведенные в ней конкретные коллизионные нормы.
В качестве основы для выбора права страны, подлежащего применению к соответствующему отношению, в ст.1186 ГК выделяется несколько источников: международные договоры Российской Федерации, ГК, другие законы и обычаи, признаваемые в Российской Федерации. На основе международных договоров определение применимого права в отношениях между странами СНГ возможно, в частности, на основании Соглашения 1992 г. о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1992 г., в иных отношениях - Гаагских конвенций 1955, 1986 гг. о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров, Конвенции 1978 г. о праве, применимом к агентским договорам. Однако в большинстве случаев это происходит на основе норм ГК. Определение права на основе признанных в РФ обычаев в практике МКАС при ТПП РФ и иных международных коммерческих арбитражей не встречалось, поскольку отсутствует признание нашей страной какого-либо обычая по определению применимого права к отношениям из международных коммерческих контрактов.
Новым является правило ст.1188 ГК о применении права с множественностью правовых систем, что характерно для Австралии, Великобритании, Канады, США. Это имеет непосредственное отношение к определению права, применимого к исковой давности.
Например, в провинции Квебек Канады действует Гражданский кодекс (См.: Гражданский кодекс Квебека. М., 2001. С.422-423), в книге восьмой которого содержатся правила об исковой давности, общий срок которой составляет десять лет. Наряду с этим иск о сохранении или приобретении владения недвижимостью может быть предъявлен в пределах одного года с момента нарушения или утраты владения; иск о принудительном осуществлении личного права или вещного права на движимость ограничен давностью в три года; иск о диффамации ограничен давностью в один год. В провинции Ньюфаундленд Канады действует Закон об исковой давности от 1 апреля 1996 г. в отношении предъявляемых лицами исков и Закон об исковой давности по требованиям, связанным с недвижимостью, которые предусматривают три срока исковой давности: два года (по требованиям о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью личности), шесть лет (по иным требованиям из правонарушений, а также о взыскании долга, о возврате товара или о взыскании убытков, возникших в связи с возвратом товара, по требованиям об исполнении документов, совершенных за печатью), десять лет - по требованиям, связанным с возвратом земли (ранее 20-ти лет), по требованиям к доверительному собственнику (trustee) вследствие использования им доверительной собственности в личных целях (ранее шесть лет), против исполнителя или администратора завещания (ранее 20-ти лет). Кроме того, предусматривается нераспространение исковой давности на ряд требований (например, о признании права собственности на находящееся у владельца имущество, об осуществлении некоторых длящихся прав собственности) (См.: Simmons D. Limitation Periods in Transition. The new Limitations Act is in force but the full impact of tne changes is yet to be felt. White, 1997).
В США сроки исковой давности предусмотрены в гражданско-процессуальных кодексах штатов, которые принимаются каждым штатом на основании Единообразной федеральной модели. В штате Калифорния, например, действуют следующие сроки исковой давности: один год (иски в связи с нападением, иски, связанные с поддельными чеками, вследствие необоснованного заключения в тюрьму, из причинения вреда жизни или здоровью и др.); два года (иски из устного или подразумеваемого договора, из нарушения устного договора аренды, из гарантии, из прав на страховой полис); три года (иски в связи с мошенничеством или ошибкой, ответственностью по закону (иной, нежели штрафная), связанные с нотариальными актами, вследствие причинения вреда из-за медицинской небрежности, связанные с личной собственностью, включая возмещение причиненных убытков, например, в результате автомобильных происшествий, иски в связи с публичными официальными актами и облигациями, а также связанные с недвижимостью); четыре года (из контрактов, письменных, об исполнении гарантий, вытекающие из письменного договора иски о его нарушении или об отказе от него и др.) и десять лет (иски о недостатках в строительстве или реконструкции недвижимой собственности) (The Justice Center A program of the Mildred Rose Memorial Foundation, Inc. Statutes of Limitations // Интернет: www.hrh.servsite.com/jc/limits.htm).
Нормы об исковой давности по двум основаниям характеризуют значительное расхождение в праве отдельных штатов США. Это можно проиллюстрировать следующими делами, затрагивающими сроки исковой давности не только в связи с разрешением спора по существу, но и в связи с обращением в суд одного штата за принудительным исполнением вынесенного судом другого штата решения (более подробно об этом см.: Symeonidis S.C. Choice of Law in the American Courts in 2000 // American Journal of Comparative Law. 2001. Vol. 49. N 1).
В первом деле Juran v. Bron Chancery суд штата Дэлавер не признал наличия у сторон права выбора суда и отказался применить Закон данного штата о займах, согласно которому требования, возникающие за пределами штата, регулируются законом об исковой давности либо штата места нахождения суда, либо иного штата в зависимости от того, в каком из них срок исковой давности короче. Суд полагал, что законы такого типа направлены на устранение альтернативной подсудности и что в данном случае такой forum shopping имеет место, поскольку законом штата Калифорния предусматривается более короткий срок исковой давности. Суд применил исковую давность согласно закону штата Калифорния, полагая, что Калифорния имела наиболее тесную связь с возникшим спором.
В другом деле Streber v. Hunter от имени техасских клиентов к налоговому поверенному был предъявлен иск о злоупотреблении им правом. Суд мог применить право штата Техас или право штата Луизиана. По Закону об исковой давности штата Техас дело могло быть рассмотрено, поскольку данный Закон содержит не ограниченное во времени правило об обнаружении злоупотребления по требованиям о злоупотреблении правом, и лишь с момента обнаружения такого злоупотребления начинается течение исковой давности. По закону об исковой давности штата Луизиана предусмотренный для такого требования срок исковой давности в два года исчисляется с момента обнаружения злоупотребления независимо от того, когда именно оно было обнаружено. Следуя правилам второго "Свода законов о конфликте законов 1971 г. (Restatement Second), суд применил право штата Техас и рассмотрел дело по существу. Суд признал, что отношения между сторонами и иные факты дела равно разделены между двумя штатами. Однако решение было вынесено им по закону штата Техас с учетом того, что право Техаса предоставляет защиту гражданам данного штата в случае злоупотребления правом независимо от срока обнаружения злоупотреблений.
Важное значение для применения комментируемой статьи имеет еще одна новелла ГК - ст.1192 о применении императивных норм законодательства Российской Федерации и необходимости принимать во внимание при применении права другой страны императивные нормы права последней. Прежде всего возникает вопрос о характере таких императивных норм. Как следует из ст.1192, речь идет не о любых императивных нормах, а лишь о нормах, отвечающих указанным в данной статье признакам применительно к двум категориям норм права - нормам законодательства РФ и таковым права другой страны (см. комментарий к ст.1192).
Указанная статья имеет в виду лишь строго императивные нормы, имеющие публично-правовое значение. К таким нормам относится, например, правило ст.1209 Кодекса об обязательности письменной формы внешнеэкономической сделки для российских ее участников.
При отсутствии в международном контракте соглашения сторон о применимом праве возникает вопрос о порядке его определения: какие органы осуществления правосудия и на каком основании осуществляют выбор применимого права?
Неодинаковыми являются принципы, которыми руководствуются суд, арбитраж и международный коммерческий арбитраж при определении применимого права. Согласно ч.5 ст.11 ГПК РФ и п.5 ст.13 АПК РФ 2002 г. суд общей юрисдикции или арбитражный суд исходят из коллизионных норм отечественного законодательства. Следовательно, российский суд или арбитраж при определении права, применимого к внешнеэкономической сделке, а также к исковой давности, будет руководствоваться коллизионными нормами третьей части ГК.
Для определения международным коммерческим арбитражем применимого к внешнеэкономической сделке права первостепенное значение имеет Европейская конвенция о внешнеторговом арбитраже 1961 г. Согласно ст.VII Конвенции арбитры в этих случаях будут применять закон, установленный коллизионной нормой, которую они сочтут в данном случае применимой. Аналогичное правило закреплено в Законе РФ от 7 июля 1993 г. "О международном коммерческом арбитраже", а также в § 13 Регламента МКАС при ТПП РФ. Как правило, арбитры данного международного коммерческого арбитража применяют коллизионные нормы российского права. Однако Международный арбитражный суд Международной торговой палаты (§ 13 Регламента), определяя применимое право при отсутствии соглашения сторон, может исходить из правовых норм, которые сочтет применимыми, а Арбитражный институт Торговой палаты Стокгольма (ст.24 Регламента) вправе отдать предпочтение другим нормам. Следовательно, возможны неодинаковые подходы различных международных коммерческих арбитражных судов, что следует учитывать при согласовании арбитражной оговорки и применимого к внешнеэкономической сделке права.
Важное значение для определения права, применимого к исковой давности, имеет порядок применения избранного сторонами или определенного судом, арбитражем или международным коммерческим арбитражем права. При этом возникает два вопроса, получивших отражение в ст.1189 и 1190 ГК: о взаимности и об обратной отсылке. Общее правило ст.1189 определяет порядок применения иностранного права в РФ, согласно которому такое право подлежит применению в нашей стране независимо от того, применяется ли в соответствующем иностранном государстве к отношениям такого рода российское право, за одним исключением, затрагивающим ситуации, когда применение иностранного права на основе взаимности предусмотрено законом. Когда применение иностранного права зависит от взаимности, предполагается, что она существует, если не доказано иное.
Исследование взаимности при применении иностранного права имеет важное значение в практике отечественных судов общей юрисдикции и арбитражных судов, поскольку в случае неприменения иностранным судом российского права к соответствующему правоотношению взаимность может оказать решающее влияние на защиту нарушенных прав.
Вопрос о взаимности не возникает в практике международного коммерческого арбитража (МКАС при ТПП РФ, Арбитражный институт Стокгольмской ТП, MAC МТП, арбитраж ad hoc и др.) при разрешении споров из внешнеэкономических сделок, что объясняется правовой природой данных международных арбитражных центров, выступающих в качестве международных третейских судов; поэтому иностранное право применяется составом арбитров по конкретному делу к соответствующему отношению. Иное дело, когда применение иностранного права сопряжено с обратной отсылкой.
Согласно ст.1190 любая отсылка к иностранному праву в соответствии с правилами разд.VI ГК должна рассматриваться как отсылка к материальному, а не к коллизионному праву. Данное правило является традиционным не только для отечественного законодательства, но и для практики: в международных коммерческих контрактах стороны, закрепляя выбор права того или иного государства, часто согласовывают условие о том, что речь идет об избрании ими материального, а не коллизионного права. Поскольку в странах "общего права" исковая давность относится к процессуальному, а не к материальному праву, вследствие чего суды таких стран должны руководствоваться по вопросам исковой давности процессуальным законом своей страны, возникает вопрос: какой срок исковой давности применим при разрешении спора - содержащийся в нормах согласованного сторонами или определенного судом, арбитражем либо Международным коммерческим арбитражем применимого материального права или предусмотренный в гражданском процессуальном законодательстве страны суда, места проведения международного коммерческого арбитража?
В практике МКАС при ТПП РФ встречаются случаи применения иностранного права для разрешения возникшего между сторонами спора, включая вопросы исковой давности. Как подчеркивает М.Г. Розенберг, применение норм права иностранного государства по вопросам исковой давности осуществлялось МКАС при ТПП РФ независимо от того, считаются ли они в соответствующем государстве нормами материального или процессуального права (см.: Розенберг М.Г. Исковая давность в международном коммерческом обороте: практика применения. М., 1999. С. 59-60). Данный подход был обоснован в отечественной доктрине международного частного права (см.: Лунц Л.А. Курс международного частного права. Общая часть. М., 1973. С.302-303) и применяется в практике разрешения споров международным коммерческим арбитражем.
Например, в деле МКАС при ТПП РФ N 93/1995 (решение от 21 марта 1996 г.) состав арбитров, установив, что применимым к спорным отношениям является право Белоруссии, предпочел сроки исковой давности, предусмотренные действовавшим на момент возникновения спорного правоотношения ГК Белоруссии; в деле МКАС при ТПП РФ N 195/1997 (решение от 30 июня 1998 г.) состав арбитров, установив, что применимым к спорным отношениям является право Японии, применил сроки исковой давности, предусмотренные Торговым кодексом Японии; в деле МКАС при ТПП РФ N 64/1996 (решение от 28 апреля 1997 г.) состав арбитров, установив, что применимым к спорным отношениям является право Болгарии, применил сроки исковой давности, предусмотренные Законом об обязательствах и договорах 1950 г. с дополнениями, внесенными в него в 1993 г. (см.: Розенберг М.Г. Указ. соч.С. 61-63).
Если же к отношениям сторон применяется российское гражданское право, вопросы исковой давности разрешаются согласно ГК.
В п.1 ст.7 ГК речь идет о такой составляющей российского права, как общепризнанные принципы и нормы международного права (под которыми понимается международное публичное право), т.е. действующие правила ius cogens или soft law. Такие правила, как указано в этой статье, являются составной частью правовой системы нашей страны. К ним относятся, например, принцип справедливости и добросовестности в международных отношениях, принцип соблюдения принятых обязательств и др.
Иное соотношение предусмотрено в ст.7 ГК для международных договоров с участием Российской Федерации и гражданского законодательства: в абз.2 п.2 данной статьи закреплен приоритет международного договора Российской Федерации по отношению к правилам гражданского законодательства. Причем речь идет именно о договорах Российской Федерации, т.е. о договорах, участницей которых (вследствие ратификации, присоединения или подписания) является наша страна.
Российская Федерация участвует в ряде международных соглашений, в которых затрагиваются вопросы исковой давности. Можно выделить две группы таких соглашений: во-первых, многосторонние соглашения стран СНГ (Соглашение о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, Киев, 20 марта 1992 г.; Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, Киев, 22 января 1993 г., вступила в силу с 19 мая 1994 г.), во-вторых, рекомендательный акт - Модельный Гражданский кодекс для стран СНГ, одобренный Межпарламентской Ассамблеей государств-участников СНГ 17 февраля 1996 г. Во всех трех документах содержится коллизионная норма, совпадающая с правилом комментируемой статьи. Это дает возможность во всех странах СНГ обеспечить единообразный подход к определению применимого к исковой давности права.
Можно выделить три международные конвенции, затрагивающие вопросы исковой давности, в которых Российская Федерация не участвует: две региональные конвенции, в которых содержится коллизионная норма об определении применимого к исковой давности права: Римская конвенция о праве, применимом к договорным обязательствам 1980 г., и Конвенция Мехико о праве, применимом к международным контрактам, 1994 г., а также Нью-Йоркская конвенция 1974 г., дополненная Протоколом 1980 г., в которой унифицированы правила об исковой давности в международной купле-продаже товаров. Поскольку применимым к договору международной купли-продажи товаров может оказаться право страны - участницы последней - об исковой давности, последняя имеет важное значение для российских участников таких договоров.
Проект Нью-Йоркской конвенции был представлен Генеральной Ассамблее ООН и принят ею 14 июня 1974 г. В связи с подписанием в 1980 г. Венской конвенции о договорах международной купли-продажи товаров Нью-Йоркская конвенция была дополнена Протоколом, уточняющим порядок ее применения, что привело к гармонизации положений этих международно-правовых документов.
На март 2002 г. в Конвенции 1974 г. участвует 24 страны (Аргентина, Белоруссия, Босния и Герцеговина, Бурунди, Куба, Чехия, Доминиканская Республика, Египет, Гана, Гвинея, Венгрия, Мексика, Норвегия, Польша, Молдавия, Румыния, Словакия, Словения, Уганда, Украина, США, Уругвай, Югославия, Замбия (перечень стран приведен в порядке латинского алфавита)), в Протоколе 1980 г. - 17 стран (Аргентина, Белоруссия, Куба, Чехия, Египет, Гвинея, Венгрия, Мексика, Польша, Молдавия, Румыния, Словакия, Словения, Уганда, США, Уругвай, Замбия). Нашей страной не ратифицирована ни Конвенция 1974 г., ни Протокол 1980 г.
Конвенция является одним из первых многосторонних документов, разработанных Комиссией ООН по праву международной торговли (ЮНСИТРАЛ). Как Венская конвенция 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров является уникальным достижением в унификации материально-правовых норм о международной купле-продаже (на март 2002 г. в ней участвует 60 государств), так и Нью-Йоркская конвенция 1974 г. представляет уникальное достижение универсальной унификации норм об исковой давности в международной купле-продаже товаров.
Сфера применения Нью-Йоркской конвенции совпадает со сферой применения Венской конвенции, что создает единообразие, облегчающее их использование. Первоначально Нью-Йоркская конвенция подлежала применению к договорам купли-продажи товаров между сторонами, коммерческие предприятия которых находятся в странах - участницах данной Конвенции. Протоколом 1980 г. был добавлен еще один случай применения Конвенции: когда согласно нормам международного частного права применимо право государства - участника данной Конвенции. Следовательно, в отношениях российских хозяйствующих субъектов с контрагентами 17 стран - участниц Протокола 1980 г. данная Конвенция (с учетом Протокола) может быть использована в случае применения к договору международной купли-продажи товаров права страны - участницы данного Протокола. В отношениях российских хозяйствующих субъектов с партнерами 23 ратифицировавших Конвенцию стран даже при обращении к праву такой страны Конвенция применена быть не может, так как в ней предусмотрено, что это возможно только в случае нахождения коммерческих предприятий сторон в странах - участницах Конвенции.
Нью-Йоркская конвенция является первой в мире принятой ООН международной конвенцией, имеющей диспозитивный характер (ст.3 Конвенции) и позволяющей сторонам в ясно выраженной форме исключить ее применение (диспозитивный характер имеют также принятые позднее Венская конвенция 1980 г., Оттавская конвенция о международном финансовом лизинге 1988 г. и Оттавская конвенция о международном факторинге 1988 г. Во всех конвенциях предусматривается достижение только явно выраженного согласия сторон. Однако Венская конвенция 1980 г. предоставляет сторонам более широкие полномочия: не только отступить от ее положений, но и изменить их действие (ст.6). Оттавская конвенция о международном финансовом лизинге (ст.5) допускает исключение ее действия, если каждая из сторон договора поставки и каждая из сторон договора лизинга дает на это согласие). Также впервые в Нью-Йоркской конвенции установлено правило о необходимости при толковании и применении ее положений учитывать ее международный характер и необходимость содействовать достижению единообразия.
Конвенцией установлен единый срок исковой давности в четыре года, признанный наиболее подходящим для предъявления исков из международной купли-продажи товаров (ст.8). Новым по сравнению с российским законодательством является возможность продления исковой давности путем одностороннего письменного заявления должника, сделанного в любое время в течение этого срока (ст.22). Кроме того, Конвенция допускает возобновление такого заявления, а также предусматривает возможность согласовать в договоре купли-продажи условие о начале арбитражного процесса в пределах более короткого срока, чем срок исковой давности. Однако это допускается только в случаях, когда такое условие юридически действительно согласно праву, применимому к договору купли-продажи. Следует также учитывать, что использованный в Конвенции термин "арбитраж" в международном коммерческом обороте понимается как альтернатива судебному разбирательству и представляет собой международный коммерческий арбитраж.
Конвенция общим образом определяет начало течения срока исковой давности со дня возникновения права требования (ст.9), конкретизируя данное правило в ст.10, 11 и 12 (например, согласно ст.10 право на требование, вытекающее из нарушения договора, считается возникшим в день, когда имело место такое нарушение; право на требование, вытекающее из дефекта или иного несоответствия товара условиям договора, возникает со дня фактической передачи товара покупателю или его отказа от принятия товара; в ст.11 уточняется момент начала течения срока исковой давности по требованиям в отношении товаров, на которые продавец предоставил явно выраженную гарантию; в ст.12 - момент начала течения срока исковой давности в случае заявления о прекращении договора до наступления срока исполнения, а также момент начала течения исковой давности по требованию о нарушении стороной договора условия о поставке или оплате товара по частям).
В международном коммерческом обороте началом арбитражной (третейской) процедуры против должника не всегда является предъявление иска. Начало такой процедуры конституируется заявлением об арбитраже (MAC МТП, Арбитражный институт Стокгольмской торговой палаты) либо извещением об арбитраже - в арбитраже ad hoc по правилам Арбитражного регламента ЮНСИТРАЛ (request for arbitration).
Конвенция определяет начало перерыва исковой давности для случаев предъявления иска в суд и в международный коммерческий арбитраж. В первом случае течение срока исковой давности прерывается, когда кредитор совершает действие, которое по праву страны суда, где предъявляется иск, рассматривается как возбуждение судебного разбирательства или как предъявление требования в ходе ранее начатого судебного разбирательства (ст.13); во втором случае течение этого срока прерывается, когда любая из сторон возбуждает арбитражное разбирательство в соответствии с порядком, который предусмотрен арбитражным соглашением или правом, применимым к данному разбирательству. При отсутствии такого положения арбитражное разбирательство считается начатым в день, когда заявление о передаче спора в арбитраж доставлено по месту постоянного жительства или по месту нахождения коммерческого предприятия стороны либо за неимением таковых по последнему известному месту ее постоянного жительства или нахождения ее коммерческого предприятия.
Согласно Конвенции исковая давность прерывается в следующих случаях:
1) когда должник до истечения срока исковой давности в письменной форме признает свое обязательство перед кредитором (включая уплату процентов или частичное исполнение обязательства - ст.20);
2) когда кредитор в тот же период совершает в государстве, где должник имеет свое коммерческое предприятие, действие, которое не предусмотрено в ст.13-16, но в соответствии с правом которого совершение такого действия влечет за собой возобновление срока исковой давности.
Вместе с тем Конвенция защищает кредитора, который не мог прервать течение срока исковой давности вследствие не зависящих от него обстоятельств, которые он не мог избежать или преодолеть: в этом случае срок исковой давности не будет считаться истекшим до окончания одного года со дня прекращения действия соответствующего обстоятельства (ст.21).
Если требование предъявлено в ходе рассмотрения спора в пределах срока исковой давности в соответствии со ст.13-15 или 16, но такое рассмотрение закончилось без вынесения решения по существу требования, течение срока исковой давности не будет считаться прерванным. Однако истцу предоставлен дополнительный период времени для предъявления иска: если на момент окончания рассмотрения спора срок исковой давности истек или истекает менее чем через год, кредитор имеет право на предъявление требования в течение одного года, считая со дня окончания рассмотрения спора (ст.17). Кроме того, при рассмотрении спора в ином порядке, чем предусмотрено в ст.13 и 14, в связи со смертью или ограничением правоили дееспособности должника, с банкротством или объявлением о несостоятельности должника, затрагивающих все его имущество, а также с роспуском или ликвидацией являющейся должником корпорации, компании, товарищества и иной организации, Конвенция предписывает учитывать требования права, регулирующего порядок рассмотрения указанных ситуаций (ст.15).
Конвенция предусматривает единообразное регулирование вопросов, связанных с течением срока исковой давности, для двух особых случаев:
1) если начат юридический процесс против стороны договора международной купли-продажи, то перерыв исковой давности затрагивает и лиц, которые совместно или раздельно несут ответственность по договору, если истец в течение срока исковой давности в письменной форме информирует такое лицо о начале процесса;
2) если юридический процесс начат против покупателя стороной, которая, в свою очередь, приобрела у него товар (субпокупатель), исковая давность прерывается в отношении требования покупателя к продавцу, если только покупатель в течение срока исковой давности в письменной форме информирует продавца о начале процесса.
По окончании юридического процесса в этих двух случаях исковая давность в отношении лица, несущего солидарную ответственность, или по требованию покупателя не считается прерванной и продолжает течь без перерыва, если к этому времени срок исковой давности истек или истекает менее чем через год. Такой порядок предоставляет покупателю возможность до предъявления иска продавцу подождать вынесения решения по предъявленному к нему иску и избежать дополнительных расходов и трудностей при начале юридического процесса против продавца, а также ухудшения деловых отношений с ним в случае, если в иске субпокупателя к покупателю будет отказано (ст.18). Поскольку срок исковой давности при указанных выше обстоятельствах может быть увеличен или возобновлен, Конвенцией предусмотрен общий период в десять лет с даты начала течения первоначального срока исковой давности, по истечении которого не может быть заявлено никакого иска (ст.23).
Согласно Конвенции истечение срока исковой давности принимается во внимание при рассмотрении спора только по заявлению стороны, участвующей в таком рассмотрении (ст.24). В ней предусмотрены три последствия истечения срока исковой давности:
во-первых, после его истечения требование не подлежит признанию и принудительному исполнению при рассмотрении спора, начатом после истечения срока исковой давности (ст.25);
во-вторых, в случае исполнения обязательства должником по истечении срока исковой давности он не вправе требовать реституции, даже если он и не знал в момент исполнения своего обязательства, что срок исковой давности истек (ст.26);
в-третьих, с истечением срока исковой давности по главному долгу считается истекшим срок давности и по обязательству уплаты процентов по этому долгу (ст.27).
Статья 1209. Право, подлежащее применению к форме сделки
1. Данная статья содержит коллизионное регулирование ситуаций, затрагивающих форму трех видов сделок: обычные, внешнеэкономические и в отношении недвижимого имущества. В целом сохранен подход, закрепленный в Основах гражданского законодательства 1991 г., с рядом уточнений.
Правило п.1 ст.1209 не является новым для отечественного коллизионного права - содержащаяся в нем коллизионная норма была зафиксирована в ст.125 Основ гражданского законодательства 1961 г., в ст.165 Основ гражданского законодательства 1991 г. и в ст.565 ГК РСФСР (с дополнением относительно порядка подписания внешнеэкономической сделки). Подобный подход отражает последовательность законодателя к определению применимого к форме сделки права.
Хотя приведенные в комментируемой статье коллизионные привязки различны, но, в сочетании с отсылками к месту заключения сделки и к российскому праву, объединение правового регулирования вопросов заключения сделок остается традиционным для отечественного коллизионного права. В п.1 данной статьи содержится отсылка к праву места совершения сделки, в п.3 - к праву страны места нахождения недвижимого имущества, тогда как п.2 формулирует правило об определении формы внешнеэкономической сделки по российскому праву.
Сопоставление предписаний ст.1209 позволяет сделать вывод о том, что законодателем применен не субъектный, а пообъектный подход к выделению сделок, в отношении формы которых сформулирована соответствующая коллизионная привязка, причем в двух случаях (п.2 и 3) прямо указывается характер сделок, а в одном случае (п.1) приведено общее указание на сделки. Поэтому можно полагать, что под сделками, форма которых определяется на основании п.1 ст.1209, понимаются все сделки (действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей - ст.153 ГК), за исключением упомянутых в п.2 и З ст.1209.
Наряду с отсылкой в п.1 к месту совершения сделок в нем содержится правило, учитывающее возможные трудности, связанные с соблюдением требуемых в том или ином месте формальностей в отношении формы сделки. Поэтому в нем сформулировано правило, направленное на защиту интересов в основном российских граждан и иных участников совершаемых за границей сделок, в отношении их формы: заключенная за границей сделка не может быть признана недействительной вследствие несоблюдения формы, если соблюдены требования российского права. По остальным основаниям, например, при заключении за рубежом сделки вследствие превышения полномочий должностного лица, при заключении внеуставной сделки, а также сделки, заключенной под влиянием насилия, обмана или заблуждения, данное правило не применяется, и право, применимое к последствиям признания таких сделок недействительными, определяется согласно первому приведенному в п.1 коллизионному критерию.
Согласно ч.2 п.1 ст.1209 правила ее ч.1 применяются и к форме доверенности. В данном случае произошло изменение, так как ранее в ст.165 Основ гражданского законодательства 1991 г. содержалось более обширное регулирование. Поскольку коллизионный критерий в отношении формы заключаемой за границей сделки и формы выдаваемой за границей доверенности (представляющей одну из разновидностей односторонней сделки) совпадает, определение его в одном пункте представляется разумным. Однако следует подчеркнуть, что в третьей части ГК появилось новое правило о праве, применимом к обязательствам, возникающим из односторонних сделок (ст.1217), в котором определен коллизионный критерий в отношении срока действия доверенности и оснований ее прекращения, отсылающий к праву страны, где была выдана доверенность. Причем в п.1 комментируемой статьи и ст.1217 ГК используются неодинаковые выражения: в ст.1209 речь идет о месте совершения сделки, а затем указывается, что данное правило применяется и к форме доверенности, а в ст.1217 - о месте выдачи доверенности; по существу, в этих статьях зафиксирована коллизионная отсылка к месту совершения акта - locis regit actum.
Сделка, совершенная за границей, включая выдачу доверенности, может быть признана недействительной вследствие несоблюдения ее формы на территории Российской Федерации теми органами, которыми на основании ст.11 ГК осуществляется судебная защита согласно коллизионной норме п.1 комментируемой статьи (различия в подходах указанных органов, как и международного коммерческого арбитража, отражены в комментарии к ст.1208).
К признанной недействительной сделке могут быть применены последствия, предусмотренные в п.1 и 2 ст.161 ГК. Вопрос о признании сделки недействительной по данному основанию может возникнуть за рубежом и потребовать разрешения его компетентным судом соответствующей страны. При этом возможны две ситуации: во-первых, при признании сделки, заключенной за рубежом вне места нахождения рассматривающего данный вопрос суда, недействительной вследствие несоответствия ее формы по праву места совершения; во-вторых, при признании такой сделки недействительной вследствие несоответствия ее формы российскому праву. Решение о признании сделки недействительной принимается компетентным иностранным судом, но в соответствии с действующими в этой стране коллизионными нормами либо с нормами международной конвенции (например, Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам), либо с нормами национального права. Также в соответствии с правом страны суда будут определены последствия признания сделки недействительной. Обязан ли иностранный суд следовать правилу второй фразы п.1 комментируемой статьи? Представляется, что нет, поскольку данное правило относится к тем органам, которыми осуществляется судебная защита на территории РФ.
2. Пункт 2 комментируемой статьи посвящен праву, применимому к форме внешнеэкономической сделки, хотя бы одной из сторон которой выступает российское юридическое лицо или осуществляющее предпринимательскую деятельность физическое лицо, личным законом которого в соответствии со ст.1195 Кодекса является российское право.
Обращенное к российским юридическим лицам - участникам внешнеэкономических сделок общее правило повторяет коллизионную норму ст.165 Основ гражданского законодательства 1991 г., ст.565 ГК РСФСР, ст.125 Основ гражданского законодательства 1961 г., однако в нем исключено указание на несоблюдение порядка подписания внешнеэкономической сделки, содержавшееся в действовавшей до вступления Основ гражданского законодательства в силу указанной статьи ГК РСФСР.
Данным пунктом установлено правило о подчинении в этом случае российскому праву формы внешнеэкономической сделки, заключаемой двумя указанными категориями участников международного коммерческого оборота. Это правило относится к сфере регулирования, определяющей личный закон (ст.1202 ГК) российского участника внешнеэкономической сделки, и представляет императивную норму права. По своему юридическому характеру данное правило может быть отнесено к строго императивным нормам в смысле ст.1192, отступление от которых для российского участника внешнеэкономической сделки невозможно. Учитывая расширение числа российских участников внешнеэкономических сделок и возможность их заключения физическим лицом, осуществляющим предпринимательскую деятельность, законодатель распространил действие требования о подчинении российскому праву в отношении формы внешнеэкономической сделки также и на указанных физических лиц. Таким образом, произошло расширение субъектного состава участников внешнеэкономических сделок, которые обязаны подчиняться предписаниям российского закона в отношении их формы.
Исключение первоначально в ст.165 Основ гражданского законодательства 1991 г., а затем и в комментируемой статье Кодекса указания на порядок подписания внешнеэкономической сделки означает с учетом предписаний ст.162 ГК, что недействительной признается лишь внешнеэкономическая сделка, совершенная с нарушением письменной формы, поскольку постановление Совета Министров СССР от 14 февраля 1978 г. N 122, которым предписывался обязательный порядок подписания таких сделок, утратило силу как противоречащее действующему российскому законодательству, что было убедительно доказано М.Г. Розенбергом (см.: Розенберг М.Г. Контракт международной купли-продажи. Современная практика разрешения споров. М., 1998. Вместе с тем высказывалась и иная точка зрения, согласно которой, поскольку данный акт не отменен, он продолжает действовать. См.: Белов А.П. Международное предпринимательское право. М., 2001).
После вступления в силу Основ гражданского законодательства 1991 г. в практике МКАС при ТПП РФ не встречалось случаев признания недействительной внешнеэкономической сделки с участием российских участников вследствие несоблюдения указанным в постановлении Совета Министров СССР порядка ее подписания, так как ст.165 Основ не содержит подобного основания признания сделки недействительной, признавая таковым лишь несоблюдение ее письменной формы.
Например, при разрешении спора между бельгийской фирмой и российской организацией по делу N 243/1998 (решение от 28 мая 1999 г.) МКАС признал, что отношения сторон по контракту регулируются материальным правом Бельгии. Но, решая вопрос о том, состоялось ли соглашение сторон об изменении условия контракта, суд исходил из ст.165 Основ гражданского законодательства 1991 г. и, поскольку указанное соглашение не было оформлено в письменном виде, как того требует российское законодательство, пришел к выводу об отсутствии такого соглашения (см.: Розенберг М.Г. Международная купля-продажа товаров. Комментарий к законодательству и практике разрешения споров. С.53).
В международных соглашениях с участием Российской Федерации отражена позиция отечественного законодательства по этому вопросу.
Правило, в целом совпадающее с п.2 ст.1209, содержится в следующих соглашениях стран СНГ: Соглашении об Общих условиях поставок товаров между организациями стран - участников СНГ 1992 г. (см.: Содружество. Информационный вестник Совета глав государств и Совета глав правительств СНГ. Вып.4. Минск, 1992. С.57) (п.16 и 19), Соглашении о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности (ст.11), Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (СЗ РФ. 1995. N 17. Ст.1472) (ст.39), а также в Модельном Гражданском кодексе, одобренном на седьмом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств - участников СНГ 17 февраля 1996 г. (см.: Приложение к Информационному вестнику Совета глав государств и Совета глав правительств СНГ. 1996. N 10) (ст.1209).
В указанных соглашениях стран СНГ неодинаково определяется, к каким аспектам письменной формы применимо соответствующее правило. Соглашением стран СНГ об общих условиях поставок товаров 1992 г. предписывается соблюдение письменной формы при заключении договора, его изменении, расторжении и продлении срока действия дополнительным соглашением сторон (п.16 и 19). Соглашением стран СНГ о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, предусматривается, что форма сделки определяется по законодательству места ее совершения. Форма сделок по поводу строений, другого недвижимого имущества и прав на него определяется по законодательству места нахождения такого имущества (ст.11). В данном Соглашении отсутствует предписание относительно обязательности письменной формы внешнеэкономической сделки, что объясняется наличием такого правила в Соглашении об общих условиях поставок товаров. Однако, как следует из содержания последнего (п.1, 5), оно распространяется на отношения между субъектами хозяйствования государств - участников Содружества по межгосударственным экономическим связям, и его целью (п.6) являлось создание правового регулирования на период перехода государств - членов Содружества к свободным рыночным отношениям. Поэтому вряд ли возможно распространять данный акт на отношения свободного экономического оборота, внешнеэкономические связи такого рода.
При этом возникает вопрос: праву какой страны подчиняется форма внешнеэкономической сделки, заключаемой российским хозяйствующим субъектом с контрагентом из страны Содружества вне рамок межгосударственных связей: российскому праву на основании правила п.2 комментируемой статьи или ст.11 Соглашения? Учитывая положения ст.15 Конституции и ст.7 ГК, приоритет признается за правилами международной конвенции. В период заключения странами СНГ указанных соглашений в них действовали либо гражданские кодексы, принятые в 60-е годы, либо (в частности, в России) Основы гражданского законодательства 1961 г., в которых данный вопрос регламентировался единообразно. После принятия в феврале 1996 г. Модели ГК для СНГ ситуация изменилась. Хотя в ее ст.1216 содержится правило, совпадающее с п.2 ст.1209 ГК РФ, данный документ является рекомендательным, и страны СНГ при принятии национальных ГК могут вносить в него изменения. В настоящее время принявшие гражданские кодексы страны сохранили правило о подчинении внешнеэкономической сделки с участием хозяйствующего субъекта данной страны требованию об обязательной письменной форме внешнеэкономической сделки независимо от места ее заключения, однако в будущем возможны иные решения национального законодателя той или иной страны СНГ. Поэтому целесообразным представляется совершенствование как Соглашения об общих условиях поставок между организациями стран - участниц СНГ, так и Соглашения стран СНГ о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности (см.: Вилкова Н.Г. Унификация коллизионных норм в странах СНГ // Журнал российского права. 1997. N 10).
В ст.39 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам содержится правило, аналогичное ст.11 Соглашения о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, о коллизионных нормах в отношении формы сделки и формы сделки по поводу недвижимого имущества и прав на него. Как и в Соглашении, в Конвенции отсутствует правило об определении права в отношении внешнеэкономической сделки. Естественно, возникает вопрос, связанный с участием во внешнеэкономической сделке граждан-предпринимателей: по праву какой страны определяется форма внешнеэкономической сделки, если одной из сторон является такой гражданин? С учетом ст.15 Конституции РФ и ст.7 ГК применению подлежат правила Конвенции, и возникает ситуация, аналогичная приведенной применительно к Соглашению о порядке разрешения споров. В этой связи высказанное ранее предложение о достижении единообразия по данному вопросу представляется актуальным.
В двусторонних Общих условиях поставок товаров (ОУП), сохраняющих свое нормативное действие в настоящее время, также предусматривается обязательная письменная форма контракта, его изменений и дополнений (п.1 53 ОУП с КНР, § 1 ОУП с КНДР). Действовавшие в период 1951-1998 гг. Общие условия поставок товаров между организациями стран - членов СЭВ также содержали требование об обязательной письменной форме при заключении контракта, внесении в него изменений и дополнений, а также при заключении соглашения о прекращении действия контракта.
В указанных документах, как и в Соглашении со странами СНГ об ОУП, содержатся, кроме того, пояснения в отношении заключаемых впоследствии связанных с контрактом соглашений: ОУП с КНР и КНДР - о дополнении и изменении контракта, ОУП со странами СНГ - об изменении, расторжении договора и продлении срока его действия дополнительным соглашением. Эти уточнения являются весьма полезными для заключающих контракты участников внешнеэкономической деятельности и создают единообразное регулирование комплекса вопросов, связанных со всеми стадиями реализации гражданско-правовых сделок в виде их заключения, изменения и прекращения.
Констатируя последовательность в требовании обязательной письменной формы внешнеэкономической сделки, следует отметить, что согласно российскому законодательству данное предписание относилось и относится ко всем внешнеэкономическим сделкам, т.е. к любым видам международных коммерческих контрактов, заключаемых их российскими участниками. В отношении унификационных документов о внешнеэкономических сделках, и в частности о международной купле-продаже товаров (внешнеторговой поставке), в зависимости от объекта унификации можно выделить два направления (о современном состоянии унификации права международных коммерческих контрактов, ее формах и методах см.: Вилкова Н.Г. Договорное право в международном обороте. М., 2002. Гл.1).
Во-первых, поскольку и многосторонняя унификация в рамках СЭВ (ОУП СЭВ, ОУП СЭВ-Финляндия), и двусторонняя унификация ( ОУП с КНР, с КНДР, с СФРЮ) были направлены на достижение единообразия по одному виду внешнеэкономических сделок - международной купле-продаже (поставке), постольку содержащиеся в перечисленных документах предписания затрагивали только данный вид отношений из международных коммерческих контрактов. Осуществляемая в рамках СНГ международно-правовая унификация заключается в принятии ряда многосторонних актов: Соглашения об Общих условиях поставок товаров между организациями стран - участников СНГ 1992 г., Соглашения о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности, Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, частноправовая унификация - в принятии Модельного Гражданского кодекса 1996 г. Все эти правовые акты направлены направлены на достижение единообразия в отношении тех сделок, на которые рассчитано их применение.
Поскольку Российская Федерация является участницей многосторонней Конвенции ООН 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров (Венской конвенции 1980 г.), важное значение имеет определение соотношения предписаний в отношении формы соответствующих внешнеэкономических сделок указанных выше документов двусторонней унификации правил о международной поставке (ОУП с КНР (КНДР в Венской конвенции 1980 г. не участвует)) и многосторонней унификации (международно-правовые соглашения стран СНГ) с правилами Венской конвенции.
Соотношение международного соглашения государства - участника Венской конвенции и ее предписаний определено в ст.90, согласно которой Конвенция не затрагивает действий любого международного соглашения, которое заключено или может быть заключено и которое содержит положения по вопросам, являющимся предметом регулирования Конвенции, при условии, что стороны имеют свои коммерческие предприятия в государствах - участниках такого соглашения. Таким образом, эта Конвенция не затрагивает действие не только уже заключенных, но и могущих быть заключенными в будущем соглашений по регулируемым в ней вопросам международной купли-продажи товаров.
Венская конвенция 1980 г. является непревзойденным достижением в унификации международных коммерческих контрактов (см.: Розенберг М.Г. Международная купля-продажа товаров. Комментарий к законодательству и практике разрешения споров. Комментарий к Венской конвенции о договорах международной купли-продажи товаров. Венская конвенция ООН 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров. М., 2002). Применительно к форме внешнеэкономической сделки наиболее важными для отечественных участников договора международной купли-продажи товаров являются предписания Венской конвенции о форме данного договора. Эти правила содержатся в следующих статьях Конвенции: ст.11-13 ч.I и в ст.96 ч.IV и обязательны для всех государств - участников Конвенции, независимо от того, сделали ли они оговорку о том, что не считают себя связанными положениями ч.II "Заключение договора" или ч.III "Купля-продажа товаров".
Правила относительно формы договора купли-продажи содержатся в ч.II "Заключение договора", в которой определяется порядок заключения договора "между отсутствующими", т.e. путем направления предложения о заключении договора - оферты и согласия с офертой в виде ее акцепта. Важно отметить, что в качестве акцепта указанной Конвенцией признается заявление или иное поведение адресата оферты, выражающее согласие с акцептом; молчание или бездействие само по себе не является акцептом (ст.18). Это соответствует подходу ст.154 ГК, признающей необходимым для заключения договора выражения согласованной воли двух сторон (двусторонняя сделка) либо трех или более сторон (многосторонняя сделка). Иными словами, и Венская конвенция, и ГК исходят из необходимости явно выраженного намерения сторон и не признают в качестве выражения волеизъявления молчание или бездействие.
Согласно общему правилу ст.11 Венской конвенции 1980 г. не требуется, чтобы договор купли-продажи заключался или подтверждался в письменной форме или подчинялся иному требованию в отношении формы. Он может доказываться любыми средствами, включая свидетельские показания. Кроме того, ст.29 Конвенции предусматривает, что договор может быть изменен или прекращен путем простого соглашения.
Поскольку приведенные правила не соответствуют императивным предписаниям законодательства Российской Федерации и ряда других стран, в Конвенцию были включены ст.12 и 96. На основании ст.96 Договаривающееся Государство, законодательство которого требует, чтобы договоры купли-продажи заключались или подтверждались в письменной форме, вправе в любое время сделать заявление в соответствии со ст.12 Конвенции о том, что любое положение ст.11, 29 или ч.II Конвенции, которое допускает, чтобы договор купли-продажи, его изменение или прекращение соглашением сторон либо оферта, акцепт или любое иное выражение намерения совершались не в письменной, а в любой форме, неприменимо, если хотя бы одна из сторон имеет свое коммерческое предприятие в этом государстве. Таким образом, ст.96 Конвенции предоставляет Договаривающимся Государствам право на оговорку, определяет объем такой оговорки и время, когда такая оговорка может быть сделана.
При присоединении или ратификации Конвенции девять государств - Аргентина, Белоруссия, Чили, Эстония, Венгрия, Латвия, Литва, Украина и СССР - воспользовались правом, предоставленным ст.96, и сделали соответствующую оговорку. Заявление Советского Союза действует в отношении Российской Федерации, которая с 24 декабря 1991 г. продолжает членство бывшего СССР в ООН и начиная с этой даты несет в полном объеме ответственность по всем правам и обязательствам СССР согласно Уставу ООН и многосторонним договорам, депозитарием которых является Генеральный секретарь (см.: Статус конвенций и типовых законов ЮНСИТРАЛ. Документ A/CN/9/501 по состоянию на 28 марта 2002 г.).
Последствия несоблюдения письменной формы договора международной купли-продажи товаров в отношениях с участием коммерческих предприятий указанных государств в Венской конвенции не урегулированы. Более того, в ст.4 указывается, что она не касается действительности самого договора или каких-либо его положений. Вопросы, относящиеся к предмету регулирования Конвенции, которые в ней прямо не разрешены, подлежат согласно п.2 ст.7 разрешению в соответствии с общими принципами, на которых она основана, а при отсутствии таких принципов - в соответствии с правом, применимым в силу норм международного частного права, т.е. коллизионных норм.
Как убедительно было доказано Л.А. Лунцем, порядок подписания внешнеэкономической сделки отечественными организациями относится к личному статуту участников такой сделки (См.: Лунц Л.А. Внешнеторговая купля-продажа (коллизионные вопросы). М., 1972. С.85-100; Курс международного частного права. Особенная часть. М., 1975. С.42-65). Этот вывод впервые в отечественном гражданском законодательстве получил подтверждение в ст.1202 ГК, содержащей перечень вопросов, которые определяются на основе личного закона юридического лица. Поскольку согласно п.2.6 данной статьи порядок приобретения юридическим лицом гражданских прав и принятия на себя гражданских обязанностей определяется его личным законом, а именно на основании п.1 ст.1202 - правом страны, где учреждено юридическое лицо, восполнение Конвенции по вопросам, затрагивающим форму договора международной купли-продажи товаров, осуществляется на основании личного закона соответствующих участников данного договора.
Следовательно, в отношении прав и обязанностей сторон внешнеэкономической сделки возможно согласование ими применимого к их отношениям права на основании ст.1210 Кодекса, в то время как личный статут участников внешнеэкономической сделки определяется по личному закону каждого ее участника.
Необходимо подчеркнуть, что доказывание особенностей правового положения участников такой сделки осуществляется только ими самими путем использования предоставленных им способов доказывания (представления соответствующих документов и т.п.).
Важное практическое значение имеет определение, чту именно понимается под письменной формой внешнеэкономической сделки. В ст.160 ГК приведен исчерпывающий перечень способов заключения сделки в письменной форме: во-первых, такая сделка должна быть совершена путем составления документа, отражающего ее содержание и подписанного лицом или лицами, совершающими сделку, или должным образом уполномоченными ими лицами; во-вторых, двусторонние и многосторонние сделки (договоры) могут совершаться способами, установленными п.2 и 3 ст.434 ГК.
Договор в письменной форме согласно п.2 ст.434 ГК может быть заключен путем составления одного документа, подписанного сторонами, а также путем обмена документами посредством телеграфной, телетайпной, телефонной, электронной или иной связи, позволяющей достоверно установить, что документ исходит от стороны по договору. Следует обратить внимание на особенность п.3 ст.434, согласно которому письменная форма договора считается соблюденной, если письменное предложение заключить договор принято в порядке, предусмотренном п.3 ст.438 ГК. Действительно, согласно п.3 ст.438 акцептом считается совершение лицом, получившим оферту в срок, установленный для ее акцепта, действий по выполнению указанных в ней условий договора (конклюдентных действий в виде отгрузки товаров, выполнения работ, уплаты соответствующей суммы и т.п.), однако если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или не указано в оферте. Поскольку для отечественных участников внешнеэкономической сделки на основании ст.162 и комментируемой статьи обязательным является соблюдение письменной формы такой сделки, правило п.3 ст.438 ГК неприменимо при заключении ими такой сделки путем обмена офертой и акцептом.
В отношении способа, которым реализуется письменная форма внешнеэкономической сделки, следует обратить внимание, что ст.160 и 434 ГК содержат правила о том, какие средства воспроизведения текста допустимы, однако их содержание неодинаково. В п.2 ст.160 определен лишь порядок использования при совершении сделок факсимильного воспроизведения подписи с помощью средств механического или иного копирования, электронно-цифровой подписи либо иного аналога собственноручной подписи, согласно которому это возможно в случаях и в порядке, предусмотренном законом, иными правовыми актами или соглашением сторон. В соответствии с п.2 ст.434 ГК допускается заключение договора (помимо составления одного документа, подписанного сторонами) также путем обмена документами посредством почтовой, телеграфной, телетайпной, телефонной, электронной или иной связи, позволяющей установить, что документ исходит от стороны по договору.
Сопоставление правил указанных двух статей позволяет выделить два ключевых момента, важных, когда при заключении внешнеэкономических сделок используются новые технические средства связи: во-первых, основание для использования технических средств воспроизведения подписи при совершении сделок в виде соглашения сторон (поскольку предписания закона или иных правовых актов отсутствуют); во-вторых, уверенность в том, что документ исходит от стороны по договору.
В Венской конвенции 1980 г. конкретизируется, что для ее целей под "письменной формой" понимаются также сообщения по телеграфу и телетайпу. В период подготовки Конвенции электронные средства связи только зарождались, поэтому нет указания на их использование. Отсутствие в Конвенции требований о конкретной форме договора международной купли-продажи товаров позволяет сделать вывод, что такой договор может быть заключен не только путем обмена сообщениями по телеграфу и телетайпу, но и путем использования современных средств связи. Главное при этом, чтобы правоотношения сторон возникли из заключенного ими договора и у сторон не возникало различных позиций по вопросу о том, был ли заключен ими такой договор.
В качестве примера таких разногласий можно привести дело МКАС N 55/1998. В решении по делу от 10 июня 1999 г. было отвергнуто как необоснованное утверждение, согласно которому в силу Венской конвенции 1980 г. недействительны изменения контракта, совершенные посредством сообщений по факсу. Арбитры пришли к выводу, что в соответствии с Венской конвенцией (ст.4) вопрос о действительности договора или каких-либо его условий определяется не Конвенцией, а применимым национальным правом. При отсутствии соглашения сторон о применимом праве на основании п.1 ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г. признано применимым российское право как право страны продавца. При этом в соответствии с Конституцией РФ (п.4 ст.15) и ГК (ст.7) подлежали применению положения Венской конвенции пп."б" ст.1 Конвенции. ГК (ст.434) предусматривает, что договор в письменной форме может быть заключен путем обмена документами посредством электронной связи, одним из видов которой являются сообщения по факсу (см.: Венская конвенция ООН 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров. К 10-летию ее применения Россией. М., 2001. С.82-87).
3. В п.3 ст.1210 содержится коллизионная норма о форме сделки в отношении недвижимого имущества. Выделение данного вида сделок объясняется значением, которое придает законодатель обеспечению прав участников сделок с недвижимостью.
Аналогично правилу п.1 комментируемой статьи в отношении формы сделки в п.3 также содержатся две коллизионные отсылки, касающиеся формы сделки в отношении недвижимого имущества. Первая отсылка носит общий характер и подчиняет форму сделки в отношении недвижимого имущества праву страны, где находится это имущество (см. комментарий к п.1 ст.1206). Соответственно определение, какое именно имущество относится к недвижимому, осуществляется также по праву страны места нахождения такого имущества.
Вторая часть данного пункта предусматривает в отношении недвижимого имущества, которое внесено в Государственный реестр РФ, обязательность применения в отношении формы сделки российского права. Следовательно, определение, какое именно имущество относится к недвижимому, осуществляется по российскому праву (ст.130 ГК).
Статья 1210. Выбор права сторонами договора
1. Как явствует из заглавия статьи, она содержит регламентацию одного из основных явлений современного международного частного права - автономию воли сторон. В традиционном понимании международного частного права автономия воли представляет собой институт, согласно которому стороны в сделке, имеющей юридическую связь с правопорядками различных государств, могут избрать по своему усмотрению то право, которое будет регулировать их взаимоотношения и применяться ими самими либо компетентными учреждениями, рассматривающими возникшие между ними спорные вопросы. Иными словами, автономия воли обеспечивает действие закона, избранного сторонами, что выражается в латинской формуле lex pro voluntate (lex voluntatis). Из наименования и содержания статьи может следовать, что законодатель в данном случае ограничил сферу ее проявления лишь применительно к договорным отношениям.
В этом плане необходимо отметить своего рода парадоксальность, обозначившуюся в развитии российского международного частного права с принятием нового регулирования. Дело в том, что ранее в Основах гражданского законодательства 1991 г. автономия воли - соглашение о выборе применимого права - представала в качестве одного из общих установленных в законе оснований применения иностранного права (ст.156). Это формировало действующий в целом для регулируемых в разделе отношений постулат, что не противоречащее национально-правовым законодательным актам, международным договорам соглашение сторон о выборе права в силу их свободного усмотрения служит основанием для применения на территории нашего государства иностранного права. Раздел Основ, названный "Гражданская правоспособность иностранных граждан и юридических лиц, применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров", содержал нормы международного частного права, касающиеся многих важнейших институтов (правового положения лиц, права собственности, обязательственных отношений, внедоговорных обязательств, прав наследования), но в широких масштабах предусматривал автономию воли, по существу, лишь в обязательственных отношениях, в то время как в иных отношениях - в достаточно узких пределах, предоставляя возможность усмотрения стороне при определении применимого права только для потерпевшего при защите им личных неимущественных прав (ст.163) или в вещно-правовых отношениях собственнику имущества - в случае предъявления им вещных требований о защите права собственности (между правом страны, где имущество находится, и правом страны, в суде которой заявлено требование) либо в подлежащих случаях - правом страны, в которой транспортное средство внесено в государственный реестр (п.4 ст.164). Однако при всей отмеченной незначительности объемов применения автономии воли, помимо договорных отношений, отведенных Основами гражданского законодательства 1991 г., не уменьшалось юридическое значение этого института в общей характеристике действовавшей системы нормативного регулирования применительно к международному частному праву.
Нынешняя регламентация, введенная ГК РФ, напротив, соглашение сторон как одно из оснований для применения иностранного права вывела за скобки общих положений, характеризующих в целом международное частное право России, и поместила автономию воли в рамки гл.68 "Право, подлежащее применению к имущественным и личным неимущественным отношениям". Области, которыми охватывается обращение к правилам, сгруппированным в этой главе, на самом деле достаточно широки, однако вряд ли можно спорить, что это специальные вопросы международного частного права, а не его общие предписания, обладающие в силу этого достаточно ярко выраженным, универсальным (с точки зрения сферы действия самого международного частного права) характером. Таким образом, в сегодняшнем виде правовое регулирование отношений, "осложненных иностранным элементом", формально лишилось автономии воли как одного из генеральных оснований применения иностранного права, хотя фактически и расширило в существенной мере области конкретного (специального) ее использования.
В теории международного частного права "автономия воли сторон" все больше связывается с квалификацией в качестве самостоятельного, специфического его института, а не просто принципа коллизионного права или формулы прикрепления. Недаром даже по форме выражения "автономия воли" (соглашение о выборе права) не совпадает с таковой обычных коллизионных привязок: "Стороны договора могут при заключении договора или в последующем выбрать по соглашению между собой право, которое подлежит применению к их правам и обязанностям по этому договору". Однако отечественный законодатель не стал придавать этому правовое значение, что отчетливо проявилось в упомянутых и других нормах комментируемого раздела ГК, указав непосредственно как в наименовании раздела, так и в его содержании на то, что "выбор права сторонами договора" представляет собой часть коллизионно-правового регулирования ("право, подлежащее применению к имущественным и личным неимущественным отношениям"). При этом если в вещно-правовых отношениях нашлось место для общих положений, характеризующих "общие стандарты", применимые к этой группе общественных отношений, то в остальных частях, в том числе в обязательственных и деликтных отношениях, о предписаниях общего характера речи не ведется.
Область регулирования, определяемая в нормах ст.1210, достаточно широка: форма выражения воли сторон, допускаемые средства достижения соглашения, сфера действия соглашения о выборе применимого права, включая его действие во времени, соотношение соглашения с императивными нормами иностранного или отечественного правопорядка, действительность прав третьих лиц, возникших в отсутствие выбора сторонами применимого права начиная с момента заключения основного договора и др. Некоторые предписания, присутствующие в разделе, обладают абсолютной новизной с точки зрения обобщенных оценок состояния и развития российского международного частного права. Эта новизна делает процесс их правоприменения не только сложным, но и неоднозначным. Направление дальнейшего законотворчества в этом плане во многом зависит от путей, которые будут проложены в части указанных решений правоприменительной практикой.
Отечественный правопорядок традиционно не ограничивал, как не ограничивает и в настоящее время, существо автономии воли сторон по выбору права, применимого к договорным отношениям: стороны вправе в принципе избрать любую правовую систему. В отличие от некоторых западноевропейских государств континентального права или англо-саксонских стран (см. также комментарий к ст.1208), которые автономию воли рассматривают с учетом оговорки о необходимости "локализации" договора (Франция, США), российское право не связывает выбор сторонами правопорядка, которому они желают подчинить свои отношения, какими-либо иными предписаниями, кроме императивных норм (ст.1292) или положений, образующих "публичный порядок" (ст.1293). В силу этого стороны свободны избрать то право, которое они считают целесообразным, вплоть до определения различных правовых систем для отдельных частей совокупности их взаимоотношений с учетом, разумеется, сформулированных в нормативных положениях оговорок.
В том, что касается соглашения о применимом праве как формы закрепления волеизъявления обоих (или всех, если речь идет о многосторонней сделке и оформляющем ее договоре) субъектов, в настоящей статье присутствуют определенные требования. Прежде всего соглашение о применимом праве может быть включено в текст основного договора, в результате чего моменты заключения того и другого будут совпадать. Наряду с этим закон предоставляет и другую альтернативу - стороны вправе заключить соглашение в любое время после заключения основного договора. Избранному по усмотрению сторон праву подчиняются права и обязанности субъектов договора.
В п.1 ст.1210 включено положение о том, что право, определенное в силу автономии воли, распространяется и на договорные отношения, в рамках которых право собственности или иное вещное право переходит на движимые вещи. Избранный сторонами правопорядок применяется к возникновению или прекращению права собственности и иных вещных прав на объекты указанной категории без ущерба для прав третьих лиц. Помещение анализируемой нормы в комментируемую статью обусловлено, с одной стороны, тем, что вопросы такого основания возникновения и прекращения вещных прав, как договор, в принципе входят все же в институт обязательственных отношений, следовательно, могут быть подвержены регулированию на базе автономии воли сторон, а с другой стороны, выпадают из области действия общих коллизионных привязок, свойственных вещным отношениям, которые непосредственно указывают на закон местонахождения вещи либо являются его модификациями. Поскольку прикрепление регулирования отношений, возникающих по поводу недвижимых вещей, к закону их местонахождения выступает основной, к тому же императивной коллизионной нормой, присущей всем правопорядкам без исключения, отсылка регулирования возникновения и прекращения прав собственности и других вещных прав на движимые вещи к закону, избранному сторонами договора, с оговоркой о ненанесении подобным выбором ущерба третьим лицам, является оправданным шагом, хотя на первый взгляд и может показаться не вполне логичным.
2. В процессе правоприменения различными органами, особенно судами общей юрисдикции, не исключено, что серьезную трудность будут представлять вопросы, касающиеся соглашений о применимом праве, если таковые заключены в качестве отдельных договорных инструментов или составляют условие основного договора, признаваемого недействительным, ибо в связи с этим возникает нужда установить существо надлежащих требований к форме и порядку подписания последних, основаниям и последствиям признания их ничтожными или недействительными и т.д. Указанный спектр вопросов неоднократно возникал в деятельности третейского суда (см. об этом: Розенберг М.Г. Международный договор и иностранное право в практике Международного коммерческого арбитражного суда. С.13-19) в ходе рассмотрения внешнеторговых (внешнеэкономических) споров, поскольку ни ранее, ни сегодня российское законодательство не располагало и не располагает специальными указаниями в отношении формы соглашения о применимом праве, квалификации его правовой природы (возможности либо невозможности отнесения его к внешнеэкономическим сделкам), его существенных условий и т.п.
В специальной литературе подчеркивается, что ввиду специфики соглашения о применимом праве практика МКАС при ТПП РФ опирается на широкий подход к возможным способам его заключения. Оно считается совершенным в случаях, когда содержится в документе, подписанном сторонами, или заключено в форме обмена письмами, путем сообщений по телетайпу, телеграфу или с использованием иных средств электросвязи, обеспечивающих фиксацию такого соглашения; когда в договоре или в корреспонденции сторон, на основании которой договор признается заключенным, имеется ссылка на документ, содержащий условие о праве, подлежащем применению. В ряде случаев МКАС признавал наличие такого соглашения на том основании, что истец ссылался на какие-либо нормы законодательства определенного государства, а ответчик в отзыве на иск не оспаривал этой позиции и ссылался на те же или иные нормы закона того же государства. Признавалось наличие соглашения между сторонами о применимом праве и в тех случаях, когда оно достигалось в ходе процесса и фиксировалось в протоколе заседания арбитражного суда (см.: Розенберг М.Г. Указ. соч. С.16).
Комментируемые положения ГК действительно не содержат никаких указаний на особую форму соглашения о применимом праве. Эти нормы не могут расцениваться и как квалифицирующие соглашения о применимом праве в качестве внешнеэкономической сделки; они не определяют, какие его условия считаются существенными. Более того, они должны являться предписаниями, которые распространяются на все виды договоров, будь то внешнеэкономические или иные. В настоящее время имеются международно-правовые договоры, в которых присутствуют нормы, проливающие определенный свет на ряд поставленных вопросов. В частности, в Гаагской конвенции о праве, применимом к договорам международной купли-продажи материальных движимых вещей, 1955 г., аналогичной Конвенции о праве, применимом к договору международной купли-продажи товаров, 1986 г., Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам, 1980 г., связывающей страны ЕС, Межамериканской конвенции о праве, применимом к международным контрактам, 1994 г., заключенной странами Латинской Америки, содержатся положения, во-первых, определяющие, что недействительность рассматриваемого соглашения обусловливается избранным правом (ст.2 Гаагской конвенции 1955 г.), во-вторых, что соглашение сторон о выборе права должно быть явно выражено или недвусмысленно (со всей последовательностью) вытекать из положений договора и поведения сторон, рассматриваемых в совокупности (ст.2 Конвенции 1955 г., ст.7 Конвенции 1986 г.), и, в-третьих, что необходимо различать материальную и формальную действительность как согласия сторон на применимое право, так и самого договора купли-продажи. Тот факт, что ни один из перечисленных документов не имеет юридической силы для Российской Федерации, существенен с точки зрения формального подхода. Однако многое, что содержится в указанных международных актах, в той или иной степени практически воспринято сегодня российским правом). Следовательно, соглашения о применимом праве с точки зрения требований о его действительности подчиняются основным критериям действительности сделок, закрепленных в материальном праве РФ применительно к договорам, среди которых принципиальным является необходимость соответствующего волеизъявления сторон - их взаимное согласие, добровольность, достижение соглашения по поводу определенного правопорядка.
Для целей установления факта, достигли ли стороны соглашения о выборе применимого права, п.2 настоящей статьи предусматривает некоторые конкретизирующие обстоятельства, следуя в известной мере подходам ранее указывавшихся международных договоров, в которых Россия хотя и не участвует, но регулирование которых она все же восприняла. Так, зафиксировано правило о том, что соглашение должно быть прямо выражено или определенно вытекать из условий договора либо совокупности обстоятельств дела. Это означает, что суд или иной орган, осуществляющий правоприменение, не может своим усмотрением подменять реальную волю сторон в отыскании избранного правопорядка. Указанное важно с точки зрения различий, существующих в правовых системах мира при подходе к данной проблеме. Например, в странах англо-американского права суды при отсутствии явно выраженной воли сторон в отношении выбора применимого права нередко трактуют вопрос о соглашении между ними в порядке установления "гипотетической воли" субъектов договора.
Вместе с тем выбор права ограничен именно "правом", т.е. правилами, сформулированными и существующими в качестве норм права, а не какими-либо "вненациональными" системами или совокупностями норм, "принципами справедливости", "общими принципами" или нормами, некогда бывшими правовыми, но утратившими свою юридическую силу (нормы отмененного акта или денонсированного международного договора). Если соглашение о применимом праве не может быть квалифицировано как заключенное или не удается установить, какое право подлежит применению, и стороны не пришли к обоюдному решению в процессе разбирательства дела, суд определяет применимое право на основании коллизионных норм.
3. Регулирование п.3 комментируемой статьи ставит точки над "i" в вопросе о пределах действия во времени соглашения о применимом праве и признании последствий, наступивших в отсутствие надлежащего выбора сторонами регулирующей системы норм. Законодатель, впервые нормативно обозначив данную проблему, прежде всего допускает обратную силу соглашения по выбору права, достигнутого после совершения основного (материального) договора, и признает его действительность с момента заключения последнего. Однако, делая оговорку о признании впоследствии совершенного соглашения о выборе права действительным с момента заключения гражданско-правового договора с учетом условия, что это не нанесет ущерба третьим лицам, рассматриваемая норма ведет к появлению другой проблемы: как должно разрешаться противоречие, если таковое возникнет, касающееся причинения ущерба третьим лицам в результате подобного признания?
Формулировки нормы исходят из недопустимости признания обратной силы соглашения о выборе применимого права и его действительности с момента заключения основного договора, если это вредит, ущемляя их права, интересам третьих лиц. Такое правило введено не случайно: исполнение договора, в частности, порождение им прав для третьих лиц, в период с момента его заключения до времени избрания применимого права не должно затрагивать действительность их прав и интересов, поскольку в состоянии существенно поколебать стабильность гражданского и торгового оборота. Очевидно, что в этом случае необходимым станет признание упомянутых последствий как возникающих de facto на основе соответствующего правопорядка. Обязательственным статутом в подобных ситуациях для определенной части правоотношений может быть как право, избранное в силу коллизионных норм, так и право страны суда. Однако по-прежнему остается не вполне ясным, касается ли установление этого статута только прав третьих лиц или распространяется вообще на все стадии и грани договорных отношений, предшествующих заключению соглашения о применимом праве. С учетом того, что основным фактором, препятствующим признанию обратной силы соглашения о применимом праве, непосредственно упомянутым в акте, выступает ущерб, наносимый правам и интересам третьих лиц, представляется правильным именно "рестриктивное" понимание.
4. В положения комментируемой статьи введено правило, отражающее суть дискуссии, состоявшейся некогда в специальной юридической литературе, которая связана с вопросом о "делимости" обязательственного статута. Л.А. Лунц в свое время категорически утверждал, что "советскому коллизионному праву чужда тенденция дробного регулирования отношения с иностранным элементом - такого регулирования, при котором часто возникает кумулирование привязок к двум или более иностранным правовым системам" (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. С.238-239). Между тем тот же автор отстаивал самостоятельность коллизионных привязок и подчинение взаимосвязанных, но отличающихся отношений разным правопорядкам применительно к ситуациям, в частности, наличия основного и акцессорного обязательств: "...практика твердо придерживается взгляда, согласно которому коллизионные вопросы поручительства и главного обязательства обсуждаются раздельно, так что может получиться, что поручительство и главное обязательство подчинены каждое различным правопорядкам" (Лунц Л.А. Указ. соч. С.233). Действительно, в тех условиях, в каких писались приведенные строки, когда существовала, в частности, регламентация, основанная на жестких привязках преимущественно к советскому праву либо с помощью односторонних коллизионных норм, либо посредством прикрепления к территориальному закону, говорить о "распадении" обязательственного статута на прикрепление к нескольким правопорядкам было бы нереалистично. В тот период весьма немногочисленные акты даже зарубежных государств едва ли могли допускать подобное, хотя бы и с оговорками. Так, венгерский Указ о международном частном праве 1979 г. в § 30 устанавливал, что "право договора распространяется на все его элементы" (п.1). Однако, "если стороны не договорились об ином, вопрос о наличии обязанности провести проверку, возлагаемую на лицо, которому причитается исполнение по договору, о способе проведения такой проверки, а также о сроках заявления связанных с этим претензий и о правовых последствиях всего этого рассматривается по праву государства места назначения или места приемки" (п.2). И это - в противовес бытовавшей тогда тенденции к "целостности" правового регулирования даже в случаях юридически независимых, самостоятельных, но фактически связанных между собой многосторонних сделок, подчинявшихся единой коллизионной норме. Обратимся к еще одному правовому акту - Закону ЧССР о международном частном праве 1963 г., действующему ныне в Чешской Республике. Отечественное право, гласит Закон, позволяет "дробление" обязательственного статута, в силу которого стороны договора наделяются правомочием выбрать применимый правопорядок не только в целом для договора, но и для отдельных его частей (пп."д" п.2 10). Нелишне отметить в связи с этим, что современная отечественная практика последних лет, пожалуй, не содержит доказательств того, что она резко отрицательно относилась к самой идее "множественности" регулирования применительно к обязательственному статуту. Во всяком случае, материалы обобщения практики арбитражных судов высшей судебной инстанцией (ВАС РФ) дают определенные основания для подобных утверждений.
Так, в деле по рассмотрению иска белорусского акционерного общества к российскому обществу с ограниченной ответственностью о взыскании задолженности и неустойки по договору поставки, заключенному в Москве и содержавшему в дополнительном соглашении условие о том, что споры разрешаются в порядке, установленном действующим законодательством Республики Беларусь и законодательством ответчика, российский арбитражный суд, ввиду того, что стороны в судебном заседании не могли конкретизировать, какие отношения подчиняются праву Республики Беларусь, а какие - праву Российской Федерации, вынужден был устанавливать применимое к договору право на основании коллизионных норм (см.: п.10 Информационного письма от 16 февраля 1998 г. N 29 Высшего Арбитражного Суда РФ "Обзор судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц" // Вестник ВАС РФ. 1998. N 4). Поскольку при обосновании своих действий суд не оспаривал право сторон подчинить составляющие части их взаимоотношений различным правопорядкам, закономерно предположение, что тем самым он исходил из презумпции существования такой возможности.
Анализируемая норма п.4 ст.1210 уже подверглась разноречивому толкованию. Одни комментаторы полагают, что закон якобы не формулирует возможность регулирования договорных отношений несколькими правопорядками явным образом (см.: Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья (официальный текст от 26 ноября 2001 г.). Постатейный научно-практический комментарий. М., 2001. С.183), и посредством цепочки рассуждений приходят к выводу о допустимости применения к договорным отношениям права нескольких государств, опираясь при этом на принцип: "все, что не запрещено, разрешено". Думается, тем не менее, что как цель, так и результат, к которым стремился законодатель, выражены достаточно ясно: необходимость учета отдельных специфических элементов комплекса договорных взаимоотношений сторон, далеко не всегда могущих быть урегулированными материальными нормами того правопорядка, к которому отсылает единая коллизионная норма, и предоставление сторонам соответствующего выбора. Другие, справедливо не усматривая в предписаниях нормы ничего неясного, считают подчинение отдельных частей правоотношения действию различных национальных правовых систем нецелесообразным и способным породить неразрешимую коллизию правовых норм нескольких правовых систем (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев В.И. Указ. соч. С.252). Присоединясь к определенным опасениям второй группы авторов по поводу возможных расхождений между избранными правовыми системами, вызванных расчленением договорного единства, следует все же отметить, что скорее всего анализируемые положения предназначены для случаев, когда соответствующие отношения в рамках договора отчетливо выделяются из его комплекса, вследствие чего и возникает необходимость регулирования их особым правопорядком (хотя стоит оговориться, что в некоторых нетипичных ситуациях фактическое и юридическое проведение "водораздела" между соответствующими элементами договорных отношений, подпадающими одни под действие норм одной правовой системы, а другие, в свою очередь, - другой, может оказаться реально затруднительным).
В связи с тем что комментируемые положения обладают безусловной новизной содержащегося в них регулирования, нелишне подчеркнуть, что речь идет только о сфере действия "автономии воли" сторон, т.е. о границах выбора права самими сторонами. Иными словами, если в отсутствие соглашения сторон о применимом праве оно определяется судом либо иным компетентным органом на основании коллизионных норм, допускаемое ст.1210 "расчленение" обязательственного статута не может иметь места.
5. Отказ от строгого принципа единства обязательственного статута, провозглашенный в п.4 комментируемой статьи, используется законодателем и для иных целей. В частности, для того, чтобы в максимальной мере обеспечить действительность отношений, подчиненных по соглашению сторон правопорядку, избранному ими, предусматривается, что если договор реально связан только с одной страной, то выбор сторонами права другой страны не может затрагивать действие императивных норм того государства, с которым такой договор реально связан. Нет нужды подчеркивать, таким образом, что учет соответствующих императивных норм еще одной правовой системы помимо избранной сторонами так или иначе обусловливает в обозначенных в норме пределах появление второго регулирующего обязательство статута. Проблемы, свойственные вообще действию иностранных императивных норм (см. комментарий к ст.1192), могут проявляться и в данном случае. В ситуациях, когда правом, "реально связанным" с договорными отношениями, выступает право Российской Федерации, вопрос об императивных нормах приобретает качество оговорки о публичном порядке "в позитивной концепции" (см. об этом выше).
Вместе с тем формулировки п.4 рождают и другие проблемы. Так, возникает необходимость определить, что же подразумевается под понятием "реальная связь"? Является ли оно синонимом категории, которая также присутствует в VI разделе третьей части ГК, "наиболее тесной связи" отношения с правом определенного государства? Думается, что надлежащие ответы в состоянии дать только по прошествии времени правоприменительная практика. Сегодня можно высказать лишь субъективное предположение общего характера, что законодатель имел в виду совпадение содержания указанных двух явлений. В то же время наличие термина "реальный" применительно к связи, существующей между договором и соответствующим правопорядком, не может устранить ее качества быть "тесной связью" в отношении этого правопорядка. В итоге речь идет о такой тесной связи договорного отношения с правопорядком определенного государства, которая должна быть прежде всего не только "реальной", но и действенной, и которая, таким образом, предстает в виде необходимой конкретизации содержания "тесной связи" в контексте решения поставленной в норме специальной задачи. Обращает на себя внимание особый момент, выделенный в норме: при разрешении вопроса о том, с каким правопорядком реально связан договор, следует исходить из всей совокупности обстоятельств дела, существующих на момент выбора подлежащего применению права. Это означает, что принимаются в расчет не только юридически закрепленные в договоре положения, но и фактически сложившаяся ситуация с исполнением обязательств по нему, переписка сторон, вновь открывшиеся обстоятельства и иные факторы, присутствующие в деле.
Статья 1211. Право, подлежащее применению к договору при отсутствии соглашения сторон о выборе права
1. Центральное место в регламентации обязательственных отношений вообще и в данном подразделе третьей части ГК занимают вопросы отыскания применимого к договору права, если стороны не осуществили свой выбор в силу автономии воли. Не случайно в комментируемой статье содержится целая система главных коллизионных правил: общих и специальных, основных и вспомогательных (генеральных и субсидиарных), свойственных рассматриваемому институту. В отношениях, регулируемых ею, коллизионной нормой общего характера выступает прикрепление отношения к правопорядку того государства, с которым договор имеет наиболее тесную связь, о чем заявлено законодателем сразу же, в начале статьи. Как указывалось выше (см. комментарий к ст.1186, 1188, 1191 и др.), с принятием раздела ГК, включающего нормы международного частного права, отечественному праву стали близки новые подходы и принципы коллизионно-правового регулирования, каковыми являются гибкие коллизионные привязки, представленные прежде всего правилом о "наиболее тесной связи". Специалистами отмечается, что "гибкие" нормы позволяют "решать коллизии законов адекватно конкретным ситуациям и, таким образом, находить справедливое в каждом отдельном случае решение" (Гражданский кодекс России. Часть третья. Проект. Наследственное право. Международное частное право: Текст. Вводный комментарий. М., 2001. С.46). Коллизионный принцип наиболее тесной связи как формула прикрепления регулируемого отношения к соответствующему правопорядку лежит, как уже подчеркивалось, в русле современных тенденций в международном частном праве, в том числе в процессах его кодификации, и известно правопорядкам многих государств, как континентальных, так и англо-саксонских. В последних данная привязка иногда трактуется весьма широко. Российский законодатель, допуская такой коллизионный принцип, счел целесообразным все же регламентировать подходы к определению его существа, устранив тем самым риск неограниченного толкования этого понятия.
Следует отметить в связи с этим и общую черту, характерную ныне для российского коллизионно-правового регулирования в области обязательственных отношений, - включение в нормативную основу все в более и более значительных масштабах диспозитивных правил поведения, в разумных пределах сочетаемых с императивными нормами.
Кроме того, традиционное в прошлом для данной сферы разграничение регулирования в зависимости от характера сделки ("внешнеэкономических" или "иных") отсутствует - все коллизионные правила являются общими для всех типов сделок, за исключением того, что специально оговорено в других правовых актах и непосредственно в нормах комментируемого раздела (см. комментарий к ст.1209, 1210). В сочетании с положениями ст.1210, устанавливающими в качестве преимущественного средства определения применимого права выбор его сторонами в силу соглашения, нормы комментируемой статьи представляют собой совокупность дополнительных правил установления надлежащего правопорядка. Если же рассматривать коллизионную формулу прикрепления договорных обязательственных отношений на основе их наиболее тесной связи с соответствующей правовой системой изолированно от прочих инструментов регулирования (автономии воли сторон), то данная привязка обладает качеством основного коллизионного принципа, которое с учетом требований, изложенных в законе, может подвергаться соответствующим изъятиям, и, следовательно, существует наряду с привязками субсидиарного значения.
2. Следует обратить внимание на строгую последовательность в выстраивании нормативного содержания коллизионно-правового регулирования в рассматриваемой области. Так, п.2 ст.1211 формулирует конкретные критерии, на которых надлежит основываться органу, осуществляющему правоприменение, в связи с установлением правопорядка, с которым договор связан наиболее тесным образом. Таковыми согласно его нормам являются, если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела, место жительства или основное место деятельности стороны, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора. Фактически положения комментируемого пункта предлагают формулу для осуществления квалификации присутствующего в ГК понятия "право страны, с которой договор имеет наиболее тесную связь", исходя из презумпций, предложенных законом. Метод разрешения этой проблемы предполагает непосредственное указание на факторы, позволяющие определить такую квалификацию. Центр тяжести в ходе ее разрешения приходится на установление, к какому государству принадлежит сторона, предоставляющая "решающее" для содержания данного договорного вида исполнение. Средства отыскания в конечном итоге правопорядка, с которым договор связан наиболее тесным образом, будут складываться из двух элементов (своего рода стадий квалификации): определения стороны, исполнение которой является характерным для данного договорного вида, и установления того, где находится ее местожительство или осуществляется основная деятельность. Здесь речь идет, как и в прежнем регулировании, об использовании законодателем коллизионного принципа "закона страны продавца" (lex venditoris) в широком смысле этого понятия. В ранее действовавшем акте применительно к аналогичной ситуации (в частности, к определению стороны, осуществляющей наиболее характерное для данного договорного вида действие, для целей применения lex venditoris, являющегося предметом ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г.), фигурировало три признака: место учреждения, место жительства и место осуществления основной деятельности. Указанное сокращение вызвано, по всей видимости, способностью охватывать все или, по крайней мере, бульшую часть жизненных ситуаций рассматриваемого типа именно лишь двумя приведенными понятиями: признаками места жительства и места осуществления основной деятельности, поскольку не всегда критерий учреждения будет универсальным (например, в случае, если законодательство соответствующего государства не требует инкорпорации - регистрации, а исходит из принципа оседлости, равно как и в ситуациях регистрации в качестве коммерсанта в нескольких государствах, при осуществлении, однако, основной коммерческой деятельности в каком-либо одном из них или осуществлении деловой активности организацией, не являющейся юридическим лицом, и т.д.).
Практика правоприменения в достаточно широкой мере уже сталкивалась с содержанием принципа "закона страны продавца", неоднократно обращаясь к нему при разрешении споров, особенно в том, что касается деятельности арбитражных судов Российской Федерации в области разрешения экономических споров с участием иностранных физических и юридических лиц. Так, упоминавшееся Информационное письмо Высшего Арбитражного Суда РФ от 16 февраля 1998 г. N 29 "Обзор судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц", обобщающее практику российских арбитражных судов, свидетельствует о разнообразии отношений, для рассмотрения которых арбитражным судом применялся принцип lex venditoris: к отношениям аренды (п.12), перевозки (п.1), поставки (п.5) и др. Таким образом, можно утверждать, что на настоящем этапе уже сложился определенный опыт правоприменения в части анализируемой формулы прикрепления, которым можно воспользоваться и в дальнейшем, с учетом, правда, изменения роли данного коллизионного правила в общей системе действующего коллизионно-правового регулирования. Эти изменения связаны с тем, что "закон страны продавца" из самостоятельной привязки превратился в настоящее время в "масштаб измерения" - "закон наиболее тесной связи".
Ранее единственной альтернативой этой норме мог быть лишь институт автономии воли сторон, чем, собственно говоря, и была обусловлена ее диспозитивность. Сегодня же комментируемое предписание имеет диспозитивный характер более широкого спектра действия и предусматривает, что из закона, обстоятельств дела, условий или существа договора может вытекать и "иное". Причем последнее нужно понимать как несовпадающее с предметом регулирования ст.1210, безоговорочно допускающей автономию воли сторон. Следовательно, для подобных случаев возникнет необходимость определять применимое право, с которым рассматриваемые отношения имеют наиболее тесную связь, руководствуясь другими критериями. Если они сформулированы непосредственно в законе, применимое право устанавливается согласно указаниям закона и можно допустить, что в принципе это не встретит трудностей. Совершенно иначе обстоит дело, когда необходимые признаки для квалификации соответствующего правопорядка в качестве имеющего с договором наиболее тесную связь и тем самым являющегося надлежащим, следует выводить из обстоятельств дела, условий или существа договора. В этой ситуации суд обязан будет осуществлять квалификацию "права, с которым отношение наиболее тесно связано", по собственному усмотрению, что отнюдь не исключает различного рода сложностей.
3. Для целей облегчения проведения правоприменительным органом вышеуказанной квалификации и отыскания применимого права в п.3 комментируемой статьи содержится необходимое разъяснение в отношении того, что подразумевается под "стороной, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора". Нормы этого пункта представляются неотъемлемой частью содержания соответствующих положений норм п.1 и 2, так как выступают инструментом их реализации: без учета их содержания невозможно осуществить регулирование, предусматриваемое последними. В результате сущность коллизионного регулирования, зафиксированного в подразделе "Право, подлежащее применению при отсутствии соглашения сторон о выборе права", в имущественных и личных неимущественных отношениях раскрывается в последовательности коллизионных правил, сформированной на основе движения от общего к конкретному: от основного коллизионного принципа (наиболее тесной связи) к частным его преломлениям и индивидуализации его содержания применительно к фактическим обстоятельствам, подлежащим юридической оценке, каковыми являются, например, принципы "реальной связи", "наиболее тесной связи договора, рассматриваемого в целом".
Некоторые авторы в положениях комментируемой статьи, и в частности, ее п.3 и 4, усматривают нормы-презумпции, "подсказывающие", какой правопорядок следует признавать в качестве права страны, с которой договор наиболее тесно связан (см.: Гражданский кодекс России. Часть третья. Наследственное право. Международное частное право: Текст проекта. Вводный комментарий. С.53 / Авт. вводного комментария В.П.Звеков, А.Л. Маковский, О.Ю. Шилохвост. См. также: Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья (официальный текст от 26 ноября 2001 г.). Постатейный научно-практический комментарий. С.185-186; Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев В.И. Указ. соч. С.254. В связи с этим В.И. Елисеев указывает, что названные в тексте закона правовые презумпции выступают опровержимыми предположениями, вследствие чего, если из закона, существа договора или совокупности обстоятельств дела следует, что решающее исполнение по договору осуществляет другая сторона, соответствующая презумпция прекращает действовать). Однако думается, что речь идет о другом. Прежде всего они обеспечивают юридическую квалификацию определенного фактического состава реального отношения для целей установления применимого к нему права. Обладая подобным свойством, эти презумпции одновременно служат и правилами-инструментами реализации общих коллизионных принципов. Их конкретно-прикладной характер представляется очевидным. С другой стороны, каково бы ни было метафоричное название этих норм ("нормы-презумпции", "нормы-подсказки" или иное), основное их качество как юридических предписаний состоит в их диспозитивности - отсюда и разрешенная возможность отступления от основного "презюмируемого" образца поведения.
Существенное расширение списка договорных видов, которые иллюстрируют действие коллизионного принципа lex venditoris в широком смысле слова, образует еще одну характеристику закрепленного в ГК регулирования. Сегодня их 18, не считая привязки к закону страны-продавца, предназначенной для собственно договора купли-продажи (lex venditoris в узком смысле этого понятия) по сравнению с 12-ю, зафиксированными в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г.
4. В п.4 помещены положения, на первый взгляд сходные с двусторонними коллизионными нормами, присутствующими в п.2-4 ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г. Однако их сравнение друг с другом позволяет выявить значительное расхождение в том, что касается, во-первых, их юридической силы регулирования, а во-вторых, некоторых весьма существенных его деталей. Правила, позволявшие определить применимое право в отношении особых договорных видов и бывшие императивными нормами (п.3-4 ст. 166 Основ гражданского законодательства), в настоящем разделе ГК РФ утратили свою императивность и стали нормами диспозитивного характера, в которых появилось место для учета особенностей фактических обстоятельств, условий договора, а также прямых указаний законодательных актов. Иначе сформулированы и положения, касающиеся объема коллизионных норм: вместо перечней видов или областей договорных отношений (опытно-конструкторские разработки, выполнение строительных, монтажных и других работ по капитальному строительству, специализации и кооперированию и т.д.) в пп.1 п.4 ст.1211 указан общий признак (создание "в основном" предусмотренного соответствующим договором результата) применительно к прямо поименованным договорам (строительного подряда и договора подряда на выполнение проектных и проектно-изыскательских работ). Это обстоятельство носит важный с правовой точки зрения характер. Прежде всего подробная конкретизиция и перечисление договорных видов, имеющихся в отечественном праве, чреваты опасностью негативного в конечном итоге для целей предметного регулирования вопроса эффекта, особенно если применение российских коллизионных норм осуществляется иностранным судом. Указанное происходит тогда, когда отсылкой предусматривается обращение ко всей правовой системе конкретного государства (в данном примере - РФ), а не только к ее материально-правовым предписаниям. Квалификация фактического состава гражданско-правовых отношений, "осложненных иностранным элементом", как правило, обеспечивается lex fori ("законом страны суда"), т.е. в предлагаемой ситуации иностранным законом. Кроме того, наложение в этом плане "лекал" договорных видов, как они сформулированы в гражданском праве России, на произведенные судом согласно иностранному правопорядку квалификации фактических отношений при последующих стадиях решения проблемы используемых в коллизионных нормах понятий, если подлежит применению право Российской Федерации, было бы весьма затруднено, поскольку право множества стран мира не знает подобной "попозиционной" разбивки договоров на виды, а исходит из более общего деления: договоры, содержащие обязательства по достижению определенного результата "выполнения работы" (locatio conductio operis - лат.; works contracts - англ.; obligation de rеsultat: contrats d'entreprise - фр.), и договоры, основывающиеся на обязательстве по совершению действий (obligations de moyens - фр.). Представляется, что использование в нынешней регламентации анализируемых отношений вышеупомянутого признака - "создание результата" (хотя бы и с уточнением "в основном") - рассчитано как раз на действенный учет некоторых особенностей иностранных правовых систем, на "адаптацию" к ним отечественных правил для более эффективного их взаимодействия и в конечном счете для достижения общих целей регулирования в международном частном праве. Плодотворность такого подхода очевидна.
Договор простого товарищества выделен среди договорных видов и сопровождается специальной коллизионной привязкой к праву страны, где в основном осуществляется деятельность такого товарищества (напомним, что в Основах гражданского законодательства 1991 г. предметом большего внимания законодателя был договор о создании совместного предприятия). Целям необходимого уточнения содержания коллизионной привязки к применимому праву в данном случае служит поставленный явным образом акцент на том, что определяющим моментом служит не вся деятельность товарищества, а лишь такая, которая складывается в рамках главных ее параметров ("право страны, где в основном осуществляется деятельность товарищества"). Как и при обращении к пп.1 комментируемого пункта, данная формула "в основном" будет требовать усилий со стороны судебного учреждения или иного правоприменительного органа по углублению в анализ ряда деталей, способствующих ее надлежащей квалификации.
Правило пп.3 п.4 повторяет положения п.4 ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г. и подтверждает верность использованию в ряде случаев "территориального" принципа - прикрепление к закону страны, где проводится аукцион, конкурс или находится биржа, если речь идет о специфических договорах, подверженных действию особых правил аукциона, конкурса либо биржи. Немаловажное, однако, отличие от прежней регламентации составляет то обстоятельство, что помещенные в рассматриваемый подраздел нормы, как и в договоре подряда, договоре о создании совместных предприятий с участием иностранных граждан и юридических лиц, стали диспозитивными.
5. Следующий, пятый пункт ст.1211 в целом исходит из подтверждения концепции возможности "дробного" коллизионного регулирования договора, если он содержит элементы различных договорных видов, обеспечивающей применение к различным его частям разных правопорядков при общей оговорке о том, что это вытекает из положений закона, условий договора и всей совокупности обстоятельств дела. Однако в нем рассматривается особый вариант регулирования отношений по договору, содержащему множественность элементов, когда в отсутствие выбора сторон и "иного" (т.е. указанных обстоятельств, связанных с действием закона, условий договора или со всей совокупностью особенностей и деталей дела) необходимо установить применимое право. В качестве такового предлагается признавать право страны, с которой этот договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан. Следовательно, в данной ситуации используется частная формула указанной "гибкой" коллизионной привязки.
6. Поскольку международная сфера с участием частно-правовых субъектов характерна тем, что в ней используются многообразные средства регулирования, в том числе и негосударственного характера, в договорах зачастую фигурируют различные термины, связанные с обычаями международной торговли, иногда именуемыми "торговыми обычаями" или "обычаями делового оборота". Не имеющие юридически обязательной силы правила распространены во многих областях международного оборота - в банковской, финансовой, торговой, в мореплавании и др. Например, в отношениях международной купли-продажи традиционны условия по базису поставки, обозначаемые торговыми терминами, подвергшимися изучению и единообразному толкованию неправительственной международной организацией - Международной торговой палатой, которые сформулированы в специальном документе Инкотермс. В настоящее время он существует в редакции 2000 г. (см.: Инкотермс-2000. Международные правила толкования торговых терминов. Публикация Международной торговой палаты 1999 г. N 560. М., 2000). Тем же институтом проведена разработка и других рекомендательных документов, в числе которых - Унифицированные правила и обычаи по документарным аккредитивам 1993 г. (публикация N 500), Унифицированные правила по инкассо 1995 г. (публикация N 522), Унифицированные правила по договорным гарантиям 1978 г. (публикация N 325), Унифицированные правила по гарантиям по первому требованию 1992 г. (публикация N 458), Унифицированные правила межбанковского рамбурсирования по документарным аккредитивам 1996 г. (публикация N 525). Чтобы приобрести юридическое значение для прав и обязанностей сторон, ссылки на указанные и иные рекомендательные акты должны быть включены в качестве договорного условия в содержание контракта.
Судебно-арбитражая практика в Российской Федерации до введения в силу третьей части ГК устойчиво следовала правилу о том, что использование положений рекомендательных актов требует непосредственного включения соответствующей ссылки в контракт. В частности, п.11 Информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 25 декабря 1996 г. N 10 "Обзор практики рассмотрения споров по делам с участием иностранных лиц, рассмотренных арбитражными судами после 1 июля 1995 года" устанавливает, что арбитражный суд при решении спора применяет обычаи в сфере международной торговли, используя формулировки Инкотермс, если стороны договорились об этом при заключении внешнеэкономического контракта (Вестник ВАС РФ. 1997. N 3). П.2 Информационного письма от 16 февраля 1998 г. N 29 также исходит из близкого подхода: "Арбитражный суд при разрешении спора, вытекающего из внешнеторговой сделки, применяет обычаи международной торговли в редакции Инкотермс в том случае, когда участники сделки договорились об их применении или изменили предусмотренные ими в договоре базисные условия в письменной форме".
Таким образом, согласно действующим нормам, если в гражданско-правовом соглашении присутствуют какие-либо термины, свойственные определенной сфере коммерческой деятельности, то в силу положений п.6 комментируемой статьи будет признаваться, что стороны согласовали применение к их отношениям соответствующих обычаев международного делового оборота. К примеру, с учетом положений договора, оперирующих такими понятиями, как ФОБ, СИФ, ФАС и т.д., отныне презюмируется, что стороны опираются в их понимании и интерпретации на содержание, определенное в Инкотермс. Аналогично этому, если в международном контракте предусматривается аккредитивная форма расчетов между партнерами и содержится условие об аккредитиве с "красной оговоркой", то применение унифицированных правил и обычаев по документарному аккредитиву будет полагаться согласованным между ними.
Следовательно, в отличие от прежнего регулирования, когда требовалось особое указание сторон на применение к их отношениям соответствующих факультативных документов, содержащих или толкующих понятия, характеризующие нормы обычаев, которые имеют распространение в деловой сфере международной жизни, в настоящее время будет признано достаточным присутствие лишь названия каких-либо из принятых в международном обороте торговых или иных терминов, если только, разумеется, стороны прямо не исключили в договоре такой подход. Данная новелла во многом обусловлена присоединением Российской Федерации к международным договорам, в которых решен вопрос об отношении к обязательности обычаев делового оборота. Одним из важнейших международных соглашений подобного рода является Конвенция ООН (Венская) о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г., в ст.9 которой предусматривается, что "при отсутствии договоренности об ином считается, что стороны подразумевали применение к их договору или его заключению обычая, о котором они знали или должны были знать и который в международной торговле широко известен, постоянно соблюдается сторонами в договорах данного рода в соответствующей области торговли". Связанность же партнеров по договору любым обычаем, относительно которого они договорились, подразумевалась и раньше благодаря, помимо действия норм Конвенции (п.1 ст.9), другим положениям ГК и иных актов (в частности, санкционирование использования применения обычаев делового оборота в российской правовой системе обеспечила ст.5 ГК, к которым она отнесла "сложившееся и широко применяемое в какой-либо области предпринимательской деятельности правило поведения, не предусмотренное законодательством, независимо от того, зафиксировано ли оно в каком-либо документе". Многочисленные иные положения диспозитивного характера ГК также отсылают регулирование к нормам обычаев (п.5 ст.421, ст.836, 848, 853, 862 и др). Участие в правовой регламентации определенных отношений обычно-правовых правил недвусмысленно закреплено также в Кодексе торгового мореплавания РФ 1999 г. (п.1 ст.414, п.2 ст.285), Федеральном законе о третейских судах в Российской Федерации от 24 июля 2002 г.
Статья 1212. Право, подлежащее применению к договору с участием потребителя
1. Было бы неверным игнорировать тот факт, что в Российской Федерации отношения с участием потребителя подвергались правовому регулированию, в том числе и коллизионному, еще до принятия настоящей статьи. Необходимо помнить, что коллизионное регулирование не ограничивается только национальными нормами. Договоры международной перевозки, одной из сторон которых является потребитель, регулируются нормами многочисленных международных конвенций и договоров Варшавской конвенции об унификации некоторых правил, касающихся международных воздушных перевозок 1929 г., Таможенной конвенции о международных перевозках грузов с применением книжки МДП ("международная дорожная перевозка") 1959 г. (в новой редакции 1975 г.), Афинской конвенции о перевозке морем пассажиров и их багажа 1974 г. и др. Являясь участницей данных конвенций, Российская Федерация обогатила свою правовую систему нормами международных актов, одновременно восполнив отсутствие национальных коллизионных норм.
В российском законодательстве комментируемая статья является новеллой, поскольку никогда ранее ни в ГК РСФСР 1964 г., ни в Основах гражданского законодательства 1991 г. коллизионных норм, регулирующих выбор права применительно к договорам с участием потребителя, не было. Очевидно, это связано с тем, что ранее преимущество отдавалось государственному регулированию внешнеторговых, а позднее - внешнеэкономических сделок. Что касается бытовых сделок, то законодатель, скорее всего, не считал необходимым рассматривать бытовые сделки, осложненные иностранным элементом, как сделки международного характера, регулирование которых тоже связано с проблемой выбора права. Даже в международных договорах, посвященных различного вида сделкам, отношения физических лиц как потребителей, как правило, исключаются из сферы действия договоров (это видно на примере конвенций о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г., финансовом лизинге 1988 г., факторинге 1988 г.).
Несмотря на то что законодатель в п.1 ст.1212 сформулировал норму об обязательном применении в определенных случаях императивных норм для защиты прав приобретателя, основным началом, регулирующим договор с участием потребителя, является соглашение сторон, т.е. продавца (или лица, оказывающего различного рода услуги, выполняющего работу) и потребителя. Это значит, что стороны сами могут выбрать применимое право, которое необязательно будет совпадать с правом места жительства потребителя или правом места деятельности продавца. Напомним, что "автономия воли" сторон может быть ограничена только в случае специального указания на это законодателя. В данном случае такие ограничения законодатель указывает, и они касаются двух принципиальных вопросов, один из которых сформулирован в п.1, а второй - в п.3 ст.1212.
В п.1 ст.1212 речь идет о ситуациях, при которых независимо от выбора права, регулирующего договор с участием потребителя, потребитель будет защищен императивными нормами права страны своего места жительства при наличии одного из закрепленных в статье обстоятельств. К таким обстоятельствам относятся:
1) предложение, адресованное потребителю с намерением заключить договор, или реклама, направленная на достижение той же цели, были совершены в стране места жительства потребителя, и потребитель со своей стороны совершил в этой стране действия, необходимые для заключения договора;
2) продавец (или иное лицо, оказывающее услуги, выполняющее работы - законодатель обозначает его через понятие "контрагент потребителя") получил заказ от потребителя в стране места жительства потребителя;
3) заказ на приобретение движимых вещей, выполнение работ и оказание услуг был сделан потребителем в какой-либо третьей стране (не в стране места жительства потребителя), но посещение этой страны было обусловлено деятельностью продавца, направленной на побуждение потребителя к заключению договора. Законодатель специально оговаривает, что в третьей стране потребитель в части приобретения имущества мог сделать заказ только в отношении движимых вещей. В случае, если бы договор был заключен в отношении недвижимых вещей, то соответственно императивные нормы уже не применялись бы, а действовало в полном объеме право, избранное сторонами.
Разумеется, что такая подробная регламентация направлена на защиту прав более слабой стороны данного договора, поскольку потребителем является физическое лицо, приобретающее или имеющее намерение приобрести вещи (работы, услуги) для личных нужд, не связанных с осуществлением предпринимательской деятельности. Следует обратить внимание, что законодатель специально отмечает, что потребителем в контексте ст.1212 является лицо, приобретающее или желающее приобрести только движимые вещи.
2. В отличие от общих норм ст.1211, закрепляющих принцип наиболее тесной связи, который применяется при отсутствии соглашения сторон о выборе права применительно к регулированию любых договоров, при заключении данного договора действует закон страны места жительства потребителя. Это значит, что, если стороны не воспользовались "автономией воли" (т.е. не заключили соглашение о подлежащем применению праве), российские судьи должны применять право страны места жительства потребителя. Однако и в этой ситуации законодатель формулирует определенное условие: для применения права страны места жительства потребителя при отсутствии соглашения сторон необходимо еще и наличие обстоятельств, указанных в п.1 ст.1212. Этим условием законодатель подчеркивает для потребителя важность применения права страны его места жительства, которое потребителю наиболее близко и знакомо и где у него есть больше возможностей получить защиту нарушенных прав.
В случае же, если отсутствуют указанные в п.1 обстоятельства (к примеру, реклама имела место только в стране места нахождения продавца, и покупатель познакомился с ней, находясь в туристической поездке в стране продавца), применимым будет не право страны места жительства потребителя, а общая норма ст.1211 - право страны, с которой договор наиболее тесно связан. Так, если граждане РФ в качестве туристов отдыхают на территории Объединенных Арабских Эмиратов и там приобретают для себя бытовую технику, ювелирные изделия, то в случае, если они не заключат специальных соглашений с продавцами о применимом праве к регулированию их отношений по купле-продаже, в последующем их иски с претензиями к продавцам будут рассматриваться судьями РФ по праву ОАЭ. Это объясняется тем, что в данном случае применяться будет не ст.1212, а ст.1211, согласно п.3 которой к договору купли-продажи применяется право страны продавца (именно это право считается правом страны, с которой договор наиболее тесно связан).
Однако если изменить некоторые обстоятельства в изложенном примере, то применимым может оказаться и право страны места жительства потребителя. Например, это будет в той ситуации, когда продавец - юридическое лицо ОАЭ направил предложение всем российским гражданам с целью заключить договор купли-продажи видеотехники на льготных условиях (разместив в России рекламу) и потоки россиян двинулись в ОАЭ. В данном случае есть все основания полагать, что заказ на приобретение движимых вещей, сделанный российским потребителем в ОАЭ, был инициирован продавцом в целях побуждения заключить договор.
3. Рассмотренные правила не будут действовать применительно к двум ситуациям: к договору перевозки и к договору о выполнении работ или оказании услуг, если работа (услуги) должна быть осуществлена исключительно в иной стране, чем страна места жительства потребителя. К примеру, российский гражданин воспользовался услугами иностранной компании и заключил договор перевозки своего багажа. В данном случае все вопросы и возникшие споры по поводу качества перевозки (соблюдение срока, правил транспортировки и т.п.) будут регулироваться по правилам ст.1211, в соответствии с которой при отсутствии соглашения сторон применимым будет право страны перевозчика. Под правом страны перевозчика согласно п.2 ст.1211 следует понимать право страны, где имеет место жительства или основное место деятельности перевозчик, - в случае, если иное не вытекает из закона, существа договора или совокупности обстоятельств дела.
Что касается второго изъятия, то факт выполнения работ или оказания услуг на территории иного государства, чем государство места жительства потребителя, должен быть решающим при выборе в данном случае не коллизионных норм ст.1212, а соответствующих коллизионных норм ст.1211. Такими ситуациями могут быть услуги переводчика или специального бюро, оказывающего подобного рода услуги, когда они выполняются в определенном государстве и потребитель знает о том, что переводчик будет работать на территории иностранного государства. К аналогичным обстоятельствам можно отнести также оказание транспортных услуг или услуг по обеспечению автотранспортом потребителей, берущих в аренду автомобили на территории иностранного государства. Данные договоры, несмотря на то, что они квалифицируются согласно ст.1212 как договоры с участием потребителя, будут регулироваться не специальными коллизионными нормами ст.1212, а общими коллизионными нормами ст.1211, применимыми к договорным отношениям.
Сформулировав в п.3 ст.1212 исключения из правил, закрепленных в п.1 и 2, законодатель расширяет правила и соответственно сужает сферу исключений: указанные изъятия не распространяются на договоры об оказании за общую цену услуг по перевозке и размещению. В качестве примера подобного договора, на который не будут распространяться изъятия п.3, приводится договор в сфере туристического обслуживания. Это значит, что при заключении договоров об оказании за общую цену услуг по перевозке и размещению (допустимо также и включение в эту общую цену стоимости других услуг, например, услуг по экскурсионному обслуживанию или по обеспечению питанием) будет применяться право страны места жительства потребителя или же право, избранное сторонами, т.е. основные принципы ст.1212.
Коллизионные нормы, определяющие право, применимое к договорам с участием потребителя, закрепляются во многих правовых актах иностранных государств. К примеру, в Указе о международном частном праве Венгрии 1979 г. основным принципом является право государства, на территории которого потребитель имеет место жительства или место длительного пребывания. При этом такой выбор обусловлен определенными рамками, аналогичными российским нормам (реклама должна быть размещена на территории государства, где потребитель принял предложение, продавец организовал для потребителя поездку в целях заключения договора купли-продажи). В отличие от коллизионных правил РФ согласно Указу Венгрии стороны не могут заключить соглашение о применимом праве, когда речь идет о договорах с участием потребителя. Подобно российскому праву венгерские коллизионные нормы, регулирующие договор с участием потребителя, были введены не одновременно с принятием Указа 1979 г. (аккумулирующего коллизионные нормы венгерского законодательства), а позднее, в 1997 г. Это является еще одним доказательством того, что не только в РФ, но и на территории других государств специальное законодательство, включая коллизионное, посвященное защите прав потребителей, было принято позднее, чем основные нормы по международному частному праву. Одним из факторов, обусловивших принятие в Венгрии специальных норм по защите прав потребителей, является вступление Венгрии в Европейский союз. Возможно, и для РФ совершенствование законодательства, включая рассматриваемые нормы, связано с перспективами вступления в ЕС.
В качестве другого примера коллизионного регулирования договора с участием потребителя можно привести Федеральный закон о международном частном праве Швейцарии 1987 г. Подобно Венгрии к потребительским договорам согласно швейцарскому Закону о международном частном праве выбор применимого права не допускается. Швейцарский законодатель ограждает от выбора правопорядка, который впоследствии может оказаться для потребителя невыгодным. Основным же коллизионным принципом является право государства обычного пребывания потребителя. Данный принцип действует в отношении потребительских договоров, направленных на удовлетворение повседневных нужд не только самого потребителя, но и членов его семьи. При этом также существенным является, чтобы заказ был получен продавцом (изготовителем или иным лицом) в государстве, где находится потребитель; договору предшествовала реклама или оферта в государстве пребывания потребителя или поездка потребителя в другое государство и оформление там заказа были организованы продавцом. При отсутствии указанных условий будут применяться общие коллизионные нормы, регулирующие договорные отношения. Позиция швейцарского законодателя интересна еще и тем, что одновременно в разделе, содержащем коллизионные нормы, закрепляются правила подсудности. Так, потребитель может предъявить иск, вытекающий из своего договора, по своему выбору в швейцарский суд либо по месту своего жительства (или обычного пребывания), либо по месту жительства ответчика (или обычного его пребывания).
Вариации в коллизионном регулировании договоров с участием потребителя следует учитывать российским гражданам, обращающимся за защитой своих прав в иностранные суды. Иностранный суд при отсутствии международных норм будет применять национальные коллизионные нормы. Что касается применения российским судом иностранных коллизионных норм к данным отношениям, то это исключено в соответствии со ст.1190: отсылка к иностранному праву будет рассматриваться как отсылка к материальному праву иностранного государства. И наконец, последнее, о чем никогда нельзя забывать, - возможное существование норм международных договоров, вносящих коррективы в национальное коллизионное регулирование.
Статья 1213. Право, подлежащее применению к договору в отношении недвижимого имущества
1. Проблема выбора права, применимого к договору, заключенному по поводу недвижимого имущества, если стороны не предусмотрели его в своем соглашении, подчиняется разрешению с помощью такой же "технологии", что и в других отношениях договорного характера, ставших предметом регламентации в предыдущих статьях. Обращает на себя внимание, что в договорных отношениях этого типа сохранена фундаментальная основа обязательственного права - принцип автономии воли сторон. Вместе с тем аналогично правовому регулированию обязательственных отношений договорного происхождения в целом общей коллизионной привязкой в данной сфере является принцип наиболее тесной связи. Квалифицирующим элементом в целях определения закона, имеющего наиболее тесную связь с договором и тем самым прикрепления рассматриваемых отношений к надлежащему правопорядку, выступает коллизионная формула закона местонахождения вещи (lex rei sitae). Следовательно, как и в случае анализа положений ст.1211, необходимо указать, что этот закон приобрел новое качество - из самостоятельного коллизионного принципа превратился во вспомогательный, обеспечивающий квалификацию соответствующего правопорядка в качестве права, с которым отношение связано наиболее тесным образом. Это, в свою очередь, формирует презюмируемое правило поведения, которое тем не менее может быть заменено другим, если из закона, обстоятельств дела или условий договора будет вытекать иное. В результате здесь также необходим учет оговорок, высказанных выше применительно к предыдущим комментируемым статьям. Правда, для этой ситуации закон не сформулировал конкретного положения, заложив лишь смягчение нормы - вместо жесткости императивного правила предусмотрена диспозитивная формула.
Сопоставление регулирования, имеющегося в различных подразделах третьей части ГК, приводит к неоднозначным заключениям. Это, в частности, касается соотношения регулирования, содержащегося в комментируемой норме, с таковым, присутствующим в ст.1206. Как частный случай, подлежащий разрешению, в ней существует задача определения правопорядка, которому подчиняется возникновение права собственности (иных вещных прав). Известно, что одним из самых распространенных оснований в данной области является договор. Если правила ст.1206 императивно прикрепляют возникновение и прекращение права собственности и иных вещных прав на имущество к праву страны, где это имущество находилось в момент, когда имело место действие или иное обстоятельство, послужившие основанием для возникновения либо прекращения права собственности и иных вещных прав, оговаривая при этом лишь одно исключение - возможность установления иного регулирования в законе, то сам договор, выступающий юридическим основанием подобного возникновения права собственности на вещи, будь то движимые или недвижимые, в силу положений ст.1210 и 1213, может подчиняться другому правопорядку, если стороны реализовали свое право на автономию воли. Спрашивается, возможно ли, что возникновение права собственности на виллу, находящуюся в Республике Кипр, подчиняется кипрскому праву, а гражданско-правовой договор (требования к его действительности и ничтожности, содержание, права и обязанности сторон и т.д.), заключенный на Кипре российским гражданином и английским подданным (на основании которого и переходит право собственности с продавца на покупателя), будет рассматриваться сообразно тому, что дозволяют и в чем состоят запреты права Великобритании, избранного сторонами? Между тем именно такую схему предполагают вышеуказанные нормы.
2. Положения п.2 комментируемой статьи проливают свет на систему коллизионного регулирования договорных отношений по поводу недвижимого имущества. Законодатель заранее дифференцировал принципы подхода к соответствующим отношениям в зависимости от того, идет ли речь о недвижимости, расположенной в иностранных государствах, или о строениях, участках земли, недрах, обособленных водных объектах и т.д., находящихся на территории Российской Федерации. В одном случае, определяемом положениями п.1 ст.1213, помимо действия ведущего начала международного частного права - "автономии воли" сторон предусматривается привязка к закону наиболее тесной связи, квалификацию в качестве которого обеспечивает правопорядок местонахождения вещи, за изъятиями, установленными в норме (если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств). Иными словами, общим "мерилом" необходимой конкретизации закона наиболее тесной связи, с учетом, однако, соответствующих оговорок, служит принцип lex rei sitae. В другой же ситуации, изложенной в п.2, не только не предусматривается выбор сторонами права, применимого к отношениям, возникающим из договора, но и не оставляется места для коллизионной привязки, выраженной принципом наиболее тесной связи, и, следовательно, для так называемой презумпции, что в качестве такового выступает закон местонахождения вещи, поскольку в силу п.2 к договору в отношении перечисленных в статье и иных объектов недвижимой собственности строго предписывается применять нормы российского права. Правила, таким образом, являются императивными и не допускают иных вариантов поведения, кроме тех, которые в ней сформулированы expressis verbis. Для какого-либо другого толкования характера регулирования данных отношений, думается, едва ли найдется материал в положениях комментируемой статьи.
Статья 1214. Право, подлежащее применению к договору о создании юридического лица с иностранным участием
Юридическое лицо с иностранным участием - это, как правило, организация, занимающаяся инвестиционной деятельностью, именуемая ранее, в советской действительности, "совместным предприятием". Так, в ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г., регулирующей обязательства по внешнеэкономическим сделкам, была закреплена коллизионная норма о том, что к договору о создании совместного предприятия с участием иностранных юридических лиц и граждан применяется право страны, где учреждено совместное предприятие. Корректировка данного правила в новой коллизионной норме ст.1214 Кодекса состоит в следующем: во-первых, законодатель уже не рассматривает создание юридического лица с иностранным участием исключительно как совершение внешнеэкономической сделки; во-вторых, "иностранное участие" не сводится только к участию иностранных юридических лиц и иностранных граждан (иностранное участие может быть выражено и во вкладе иностранной собственности в уставный капитал юридического лица); в-третьих, правильнее вести речь не о праве страны, где уже учреждено совместное предприятие, а о праве страны, где такое юридическое лицо согласно договору должно быть учреждено, поскольку именно договором опосредуется создание юридического лица.
Несмотря на то что в большинстве случаев юридическое лицо с иностранным участием предполагает создание юридического лица с иностранными инвестициями, деятельность которых регулируется в РФ специальным Федеральным законом "Об иностранных инвестициях в Российской Федерации" 1999 г. (см.: СЗ РФ. 1999. N 28. Ст.3493), речь в данной коллизионной норме идет не только о договоре создания коммерческих организаций. Юридическое лицо с иностранным участием может быть создано и в виде общественной организации. В любом случае договор о создании и коммерческой, и некоммерческой организации будет регулироваться правом государства, где юридическое лицо должно быть учреждено. Кроме того, следует иметь в виду, что законодатель не конкретизирует степень и характер иностранного участия в юридическом лице. Это значит, что независимо от того, выражено ли оно в субъектном составе учредителей или в капитале, договор о создании юридического лица будет регулироваться коллизионной нормой ст.1214.
Юридическое лицо с иностранными инвестициями может быть учреждено как на территории Российской Федерации, так и на территории иностранного государства. В первом случае оно будет иметь российскую национальность, во втором - иностранную. Однако учреждению юридического лица предшествует заключение договора о его создании. Учитывая, что при заключении гражданско-правовых сделок международного характера стороны могут воспользоваться "автономией воли" и сами выбрать право, регулирующее обязательственный статут сделки, российский законодатель формулирует норму, ограничивающую "автономию воли" при заключении данного рода договоров. Когда речь идет о праве, регулирующем договор о создании юридического лица с иностранным участием, будет действовать не право, выбранное в силу "автономии воли" сторон, а право, закрепленное настоящей коллизионной нормой. Таким правом является право государства, где согласно договору будет учреждено юридическое лицо. Круг вопросов, связанных с договором (его толкование, исполнение, признание недействительным и др.), определяется в другой коллизионной норме - ст.1215 ГК.
Аналогичные коллизионные нормы закрепляются в гражданских кодексах государств - членов СНГ, обновивших свое национальное законодательство дополнением ГК специальным разделом "Международное частное право". Практически текстуально совпадают с комментируемой статьей ст.1286 ГК Армении 1998 г., ст.1126 ГК Белоруссии 1998 г., ст.1200 ч.II ГК Киргизии 1998 г., ст.1191 ч.II ГК Узбекистана 1996 г. В законодательстве Казахстана (Особенная часть ГК Казахстана 1999 г.) вопрос о праве, применяемом к договору о создании юридического лица с иностранным участием, решается не только применительно к самому договору о создании юридического лица, но и к другим учредительным документам, в которых определяются права и обязанности участников юридического лица с иностранным участием.
В правовых системах некоторых иностранных государств право, регулирующее договор о создании юридического лица с иностранным участием, определяется общими коллизионными нормами о праве, применимом к любому договору. Например, в законодательстве Германии закреплен общий принцип выбора права при регулировании договорных отношений, которым является принцип "автономии воли" сторон с определенными изъятиями. Специальной нормы, регулирующей выбор права применительно к рассматриваемому вопросу, в законодательстве Германии не предусмотрено (вторая глава "Международное частное право", принятая в 1986 г. к Вводному закону к германскому Гражданскому уложению 1896 г.) (см.: Вводный закон 1896 г. к германскому Гражданскому уложению // Международное частное право: Иностранное законодательство // Сост. А.Н. Жильцов, А.И. Муранов. М., 2001. С.270).
Что касается международных норм, которые в случае противоречия национальной коллизионной норме будут изменять регулирование рассматриваемого отношения, то необходимо признать, что наличие международной нормы в данном случае следует рассматривать как редко встречающееся явление: ни в одном договоре о правовой помощи, заключенном в рамках СНГ, ни в Конвенции государств - членов СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1993 г. коллизионных норм, определяющих право, применимое к договорным обязательствам вообще и к договорам о создании юридического лица с иностранным участием в частности, не содержится.
Статья 1215. Сфера действия права, подлежащего применению к договору
Проблема адекватного определения сферы действия права, применимого к договорным отношениям сторон, при отсутствии детальной регламентации в законодательстве нередко вынуждает правоприменительные органы допускать серьезные ошибки, влекущие за собой ряд негативных последствий. В свете этого весьма практически назревшим и актуальным выглядит введение в разд.VI ГК соответствующего перечня составляющих комплекс взаимоотношений, которые подчиняются избранному судом или сторонами правопорядку и выступают, таким образом, в качестве lex causal ("обязательственного статута" или "статута, регулирующего отношение по существу"). Особо подчеркнем, что в отечественное право подобные нормы включены впервые.
Указанные в комментируемой статье направления его действия в основном совпадают с аналогичным перечнем, присутствующим в Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам, от 19 июня 1980 г., связывающей страны - члены ЕС (п.1 ст.10), которая, однако, допускает применение к договорным отношениям между сторонами права, установленного в соответствии с ее положениями, даже если одна из них и не принадлежит к государству - участнику Конвенции (ст.2). Например, в Законе от 31 мая 1995 г. N 218 "Реформа итальянской системы международного частного права" прямо устанавливается отсылка к нормам указанной Конвенции (ст.57), обеспечивающая наряду с Законом от 18 ноября 1984 г. N 975, который ввел Конвенцию в действие на территории Италии, имплементацию последней во внутригосударственной сфере этой страны. Следовательно, если договор совершен между российским и итальянским юридическим лицом и подчиняется итальянскому праву, то обращение к положениям Римской конвенции, включая и ее предписания по сфере действия применимого права, неизбежно, несмотря на то, что Россия в ней не участвует. В ряде зарубежных кодификаций по международному частному праву (Венгрия, ФРГ), особенно осуществленных в последние годы (Грузия, Тунис), сфера действия обязательственного статута также подверглась уточнению с помощью специальных правоположений.
В контексте буквального прочтения данной статьи список вопросов, подпадающих под сферу действия lex causal, не является закрытым, поскольку законодатель непосредственно вводит его с помощью выражения "в частности", безусловно, свидетельствующего о том, что он может быть расширен. Установление круга договорных отношений, подпадающих под сферу действия права, являющегося "решающим", производится помимо применения положений ст.1215 и на основании иных его предписаний. Например, положения ст.1210, непосредственно указывающие на то, что в силу правопорядка, избранного сторонами договора по поводу недвижимого имущества, разрешаются вопросы возникновения и прекращения права собственности и иных вещных прав на такое недвижимое имущество, должны, безусловно, восприниматься в контексте целей регулирования и содержания норм ст.1215. Это, кстати, объясняет наряду с прочим наличие в положениях статьи отмеченного выше оборота "в частности".
В то же время излишняя лапидарность перечня способна вновь вызвать затруднения у практиков. Так, имеет место охват нормами обязательственного статута лишь прав и обязанностей сторон договора в отрыве от таковых третьих лиц. Отсутствует в объеме обязательственного статута и такой элемент, как заключение и вступление договора в силу, равно как и способы защиты гражданских прав (особенно в случаях, не связанных с нарушением договорных обязательств, - допустим, по преддоговорным спорам). Обходится молчанием вопрос об основаниях признания договора недействительным, в то время как последствия его недействительности составляют отдельную позицию в определении сферы действия закона, применимого к обязательству. То же самое относится и к проблеме ничтожности договора и т.д. В этом плане включение последствий недействительности договора в предмет действия обязательственного статута и отсутствие в нем такой позиции, как основания признания договора недействительным, не только имплицитно подразумевают, что "законодатель не связывает эти вопросы единым коллизионным регулированием" (Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья (официальный текст от 26 ноября 2001 г.). Постатейный научно-практический комментарий. С.193-194), но и достаточно определенно выражает это нормативно. Более того, анализ положений ст.1210-1211 при сопоставлении их со ст.1215 позволяет заключить, что в зависимости от фактических обстоятельств те или иные составляющие взаимных отношений субъектов договора способны подчиняться разным правопорядкам, при этом круг вопросов, который будет охватываться каждым из них (см., в частности, п.4 и 5 ст.1210, п.5 ст.1211), примерно может быть сопоставлен и с содержащимся в ст.1215 списком. Следовательно, очевидным становится факт, что нынешнее российское коллизионное регулирование договорных отношений может вмещать в себя концепцию нескольких обязательственных статутов, которыми определяются помимо указанных и иные аспекты взаимоотношений сторон.
Следует категорически возразить авторам, которые, во-первых, квалифицируют приведенный в статье перечень как относящийся к "существенным условиям" договора, во-вторых, рассматривают его как "исчерпывающий" ("законодатель четко определил сферу действия права:"), в-третьих, квалифицируют содержание анализируемой статьи как сферу действия права, свойственного заключению договора и распространяющегося как на договор в целом, так и на составные его части, и, в-четвертых, полагают, что последствия признания договора недействительным (равно как и последствия неисполнения или ненадлежащего исполнения договора), а также его прекращения "устанавливаются законодательством места его заключения". (Пиляева В.В. Указ. соч. С.218-219. Выделено авт.). Мало того, что подобные утверждения находятся в прямом противоречии с буквальным текстом комментируемой статьи ГК, - они не имеют основы и ни в каких бы то ни было иных его нормах. К тому же ст.1210-1214 и 1216, упомянутые в ст.1215 в связи с тем, что на их основании определяется применимый к договору в целом или отдельным его частям правопорядок, никоим образом не касаются (и не могут касаться, ибо имеют целью выбор права, а не предназначены формировать материально-правовое регулирование договорных отношений) ни существенных, ни прочих условий.
Допущение того, что единый обязательственный статут регулирует весь комплекс договорных отношений, в состоянии войти в противоречие с другими нормами раздела. Так, безусловно, что некоторые обязанности сторон характеризуются "пограничными" аспектами: например, обязанность, возложенная договором на нанимателя арендуемого помещения, находящегося на территории России, зарегистрировать право на недвижимое имущество в компетентных органах Российской Федерации, обусловлена императивными требованиями закона и связана не столько с действием правопорядка, применимого к существу сделки, сколько с законом, регулирующим ее форму (locus formam regit actum), а также основания действительности и вступления договора в силу. Сходные обстоятельства зачастую вызываются условиями, когда для действительности гражданско-правового соглашения требуется разрешение или одобрение государственного органа (таковы, например, заказ-наряд Министерства обороны Саудовской Аравии для поставки гражданской техники, могущей быть использованной для военных нужд, или одобрение Правительством Нигерии договора-подряда, заключаемого с иностранным контрагентом в отношении объекта на ее территории). Аналогичным порядком некоторые нормы, регламентирующие статус лица (его право-, дееспособность) и влияющие на соответствующие обязанности по договору (скажем, обусловливающие получение лицензии на право заниматься деятельностью в качестве лизинговой компании при совершении договора о лизинге, если речь идет о российском праве), выходят за рамки обязательственного статута и представляют собой положения, не относящиеся к закону, избранному судом или сторонами в качестве решающего вопрос по существу. В ряде государств, в том числе и в России, такие нормы носят императивный характер, и их применение вне зависимости от права, регулирующего вопрос по существу, объективно сужает сферу действия обязательственного статута. Таким образом, правила, предусмотренные ст.1192 и в принципе касающиеся применения императивных норм (отечественных и иностранных), в свою очередь, изымают существенную часть договорных отношений из масштабов действия обязательственного статута и превращаются в отдельный элемент правовых инструментов в регламентации договорных отношений. Кроме того, применительно к рассматриваемой проблеме постановления п.5 ст.1210 настоящего Кодекса обладают таким же действием.
Нельзя также не подчеркнуть, что регулирование комментируемой статьи имманентно связано с действием ст.1191, посвященной установлению содержания иностранного права, регулирующего отношение с "иностранным элементом", и формулирующей определенные принципы его применения. В частности, если применимым к обязательству правом выступает право зарубежного государства, а толкование договора, следовательно, и юридических норм, которым он подчиняется, осуществляется в соответствии с официальным их толкованием, принятым в конкретном иностранном государстве, и его доктрине и практике, необходимо обратиться к последним (см. комментарий к ст.1191).
Толкование договора, как такового, т.е. уяснение понятий, которыми оперирует гражданско-правовой договор, равно как и содержания договора в целом, прав и обязанностей субъектов, а в случаях нечеткости или двусмысленности выражений - установления истинных намерений и подлинной воли сторон и т.д., не случайно указано в числе первых позиций в списке вопросов, подчиненных рассмотрению с точки зрения обязательственного статута, определенного согласно положениям ст.1210 и 1211, ибо соответствующие выводы правоприменительного органа в процессе будут применяться к юридическим оценкам рассматриваемых фактических обстоятельств по всему допускаемому правовыми предписаниями спектру договорных отношений (п.2-6).
В условиях современного правового регулирования частноправовых отношений, лежащих в сфере международного обмена, зачастую применимыми нормами являются положения международно-правовых соглашений. В этой связи аспект надлежащего толкования приобретает еще бульшую юридическую значимость. Многие международные договоры в своем содержании непосредственно устанавливают правила толкования. Так, Венская конвенция 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. (ст.7), Гаагская конвенция о праве, применимом к договорам международной купли-продажи, 1986 г. (ст.16), Конвенции УНИДРУА 1988 г. о международном финансовом лизинге (ст.7) и международном факторинге (ст.4) включают в свои тексты практически полностью совпадающие друг с другом (во всяком случае, если не буквально в текстуальном плане, то по основному смыслу) правила: "При толковании настоящей Конвенции следует учитывать ее предмет и цель, указанные в преамбуле, ее международный характер и необходимость обеспечить единообразие в ее применении, а также соблюдение принципа добросовестности в международной торговле" (п.1 ст.6 Оттавской конвенции о международном финансовом лизинге). Аналогичны постановления Конвенции о международных гарантиях в отношении подвижного оборудования от 16 ноября 2001 г., заключенной в Кейптауне и подписанной Российской Федерацией (ст.5).
На необходимость особого подхода при толковании международных соглашений обратил внимание Высший Арбитражный Суд Российской Федерации в постановлении Пленума от 11 июня 1999 г. N 8 "О действии международных договоров Российской Федерации применительно к вопросам арбитражного процесса", отметив, что "суд, применяя нормы международных договоров, руководствуется тем, что толкование международных правил производится в порядке, определенном разд.3 ч.3 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г." (Вестник ВАС РФ. 1999. N 8. С.6). Ст.31 последней, посвященная вопросам толкования, предусматривает, что договоры должны толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора (п.1). Специальное значение термину придается в том случае, если установлено, что участники имели такое намерение (п.4).
Статья 1216. Право, подлежащее применению к уступке требования
1. Появление в разд.VI ГК новых коллизионных норм, предназначенных для специальных случаев, как уже подчеркивалось, является характерной чертой нового регулирования. К их числу относятся и положения комментируемой статьи. В российском (а ранее в советском) праве никогда не выделялись в особую категорию обязательственных отношений, требующих специальных коллизионных правил, соглашения и обусловленные ими отношения между первоначальными и новыми кредиторами (в их увязке с таковыми, имеющимися между кредиторами и должниками) вследствие перехода прав требования с одного лица на другое на основании уступки (цессии). Коллизионный аспект цессии и соответственно взаимоотношений между цедентом (лицом, уступающим право требования) и цессионарием (лицом, на которое переходит право требования) впервые стал предметом отдельного внимания российского законодателя.
В практике международного делового общения есть примеры многостороннего межгосударственного регулирования этих вопросов. В данном случае имеется в виду уже упоминавшаяся Римская конвенция стран ЕС 1980 г. о праве, применимом к договорным обязательствам. Характерно, что само название ст.1216 сразу же обозначает сферу действия закрепляемых в ней коллизионных норм путем указания на то, что речь идет о договорной уступке права требования, и устанавливает, что общие обязательства цедента и цессионария по отношению к другому лицу (должнику) подчиняются праву, которое в силу Конвенции применяется к соглашению между цедентом и цессионарием (п.1). Правопорядок, регулирующий уступку права требования, определяет допустимость уступки, отношения между цессионарием и должником, условия, на которых право требования может быть заявлено должнику, а также любой иной вопрос, касающийся исполнения должником своих обязательств (п.2). Таким образом, нормы российского права свидетельствуют об их явном сходстве с приведенными положениями Римской конвенции в этом вопросе. Тем не менее полного совпадения нет, ибо Римская конвенция проводит разграничение между договорной цессией, как таковой, и суброгацией, несмотря на то, что последняя также может быть частным случаем договорной уступки права требования (например, в силу договора страхования).
Закрепление регламентации подобных отношений в отдельном подразделе (статье) не означает, однако, что законодатель отказался от распространения на них общих принципов правового, в том числе коллизионно-правового, регулирования. Это подтверждается, в частности, наличием включенной в положения ст.1217 отсылки к нормам п.1 и 2 ст.1211. К тому же выводу приводит и анализ последних с точки зрения их юридического содержания: на рассматриваемые отношения распространяется, во-первых, "автономия воли" сторон и, во-вторых принцип наиболее тесной связи отношения с соответствующим правопорядком как основная коллизионная привязка; в-третьих, отыскание применимого права на базе последней производится благодаря норме-квалификации ("норме-инструменту"), определяющей право страны, с которой договор наиболее тесно связан, посредством обращения к вспомогательной формуле lex venditoris в широком смысле слова.
Для понимания концептуального подхода законодателя при вынесении уступки требования за скобки общего коллизионного регулирования договорных отношений важную роль играет установление объема коллизионных норм, присутствующих в ст.1216. В этих целях важно отправляться от существа самого понятия "уступка требования" в рассматриваемом акте. Если исходить из того, что в него не только может быть включено соглашение сторон, но при этом может предполагаться вообще перемена лиц в обязательстве (см.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая / Отв. ред. О.Н Садиков. М., 1996. Глава 24 "Перемена лиц в обязательстве". § 1. "Переход прав кредитора к другому лицу"), происходящая в результате множества разнообразных юридических фактов и актов (в случае универсального правопреемства вследствие смерти лица и перехода его прав и обязанностей к наследникам, реорганизации юридического лица в форме слияния, поглощения или выделения, замены кредитора в обязательстве на основании закона или решения суда), логично констатировать, что данной статьей охватываются все или, по крайней мере, наиболее типичные ситуации, так или иначе приводящие к уступке требования. К подобным заключениям, судя по всему, пришли практически все авторы, выпустившие на данный момент свои комментарии ГК (см.: Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья (официальный текст от 26 ноября 2001 г.). Постатейный научно-практический комментарий. С.194-195; Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев В.И. Указ. соч. С.263. Исключение составляет комментарий В.В Пиляевой, которая, хотя и не высказала этого явно, но в своих рассуждениях опирается именно на возникновение уступки требования из договора, причем даже как на якобы единственную предпосылку ее существования - см.: Пиляева В.В. Указ. соч. С.219-220).
Обратимся, однако, к буквальному прочтению положений комментируемой статьи. В ее п.1 недвусмысленно заявляется, что правопорядок, подлежащий установлению, - это "право, подлежащее применению к соглашению (выделено авт.) между первоначальным и новым кредитором об уступке требования", которое определяется в соответствии с п.1 и 2 ст.1211 настоящего Кодекса. Иными словами, приведенные нормы предназначены регулировать не какие-то туманные по своей правовой природе отношения, а строго идентифицируемые Кодексом как "договорные". А значит, сомнения в том, имеет ли в виду законодатель регламентацию в ст.1216 уступки требования в рамках универсального правопреемства по наследованию или правопреемства, вытекающего из закона либо на основании решения суда, рассеиваются, так как самим текстом статьи установлено, что речь идет о соглашении об уступке требования. Что же касается юридических оснований, или, точнее, правовых предпосылок, вызывающих необходимость заключения такого соглашения, они настоящей статьей регламентироваться не могут. Если соглашению предшествовало универсальное правопреемство вследствие перехода прав и обязанностей на лицо в порядке наследования, такого рода отношения подчиняются коллизионным нормам ст.1224. Если уступка требования явилась результатом действия договорного механизма перехода права требования (купля-продажа товаров или нематериальных объектов, акций, других ценных бумаг и т.д., финансирование под уступку денежного требования, индоссамент векселя или чека и т.п.), надлежащее регулирование будет определено теми коллизионными, а затем и материально-правовыми предписаниями, которые применяются к основному договорному обязательству ст.1210-1212 ГК либо специальными правилами, содержащимися в других актах (например, в Женевской конвенции, имеющей целью разрешение некоторых коллизий законов о переводных и простых векселях, Женевской конвенции о единообразном законе о простом и переводном векселе от 7 июня 1930 г.). Отношения по реорганизации юридического лица подчиняются коллизионным правилам п.2 ст.1202 ГК (см. комментарий к указанной статье) и т.п.
2. Пункт 2, по существу, разграничивает сферу действия закона, применимого к соглашению между первоначальным и новым кредитором, и закона, выступающего в качестве статута отношения, обусловленного предметом уступки. Из его содержания достаточно определенно вырисовывается перечень аспектов отношений, в том числе возникающих между новым кредитором и должником, которые изымаются из регулирования посредством соглашения об уступке и, следовательно, не могут повлечь за собой новацию (допустимость пересмотра вообще) первоначального договора, применительно к которому осуществляется переход права требования с одного лица на другое. Тем самым вне зависимости от того, какому правопорядку подчиняется соглашение об уступке требования между первоначальным и новым кредитором, "решающим" для существа взаимоотношений сторон по основному договору по-прежнему будет оставаться право, избранное его сторонами или определенное правоприменительным органом на основе коллизионных норм, либо то, которое последний сочтет применимым. Основополагающим признаком для установления подлежащего применению права является предмет уступки. Предположим, что кредитор в договоре займа, подчиняющемуся праву страны "N", передает право получения кредитной суммы другому лицу, заключая с ним соглашение об уступке требования, оговорив, с учетом встречного согласия партнера, что к нему будет применяться право страны "M". Хотя сам вопрос о допустимости подобной передачи прав требования представляет собой "ядро" и "несущую конструкцию" рассматриваемого соглашения, его разрешение на основании норм государства "M" не может состояться ввиду императивности положений комментируемого пункта. Наряду с допустимостью подобной уступки как одного из основных вопросов соглашения об уступке, подлежащих, однако, регулированию с помощью правопорядка, применимого к предмету уступки, ст.1216, как видно, называет и условия, при которых новый кредитор способен предъявить требование.
Примечательно, что законодатель использует при этом строго конкретизированные формулировки для указания на надлежащий правопорядок: "определяется по праву, подлежащему применению к требованию, являющемуся предметом уступки", а не прибегает к правилам, выражаемым в общем виде: "определяется по праву, подлежащему применению к договору, из которого возникает требование, являющееся предметом уступки". В данном случае, как представляется, принято в расчет то обстоятельство, что различные элементы договора могут быть подчинены разным правовым системам, вследствие чего более общая постановка вопроса (т.е. исходящая из концепции единства обязательственного статута) завела бы в тупик или, по меньшей мере, существенно осложнив отыскание применимого правопорядка. Аналогичный подход, что следует из норм п.1 комментируемой статьи, присущ и разрешению проблемы отыскания применимого права в части надлежащего исполнения обязательств должника. Таким образом, несмотря на то, что все указанные обстоятельства являются первостепенными для целей и конечного результата заключаемого между первоначальным и новым кредитором соглашения, они могут быть подчинены иному правопорядку, нежели тот, который избран для соглашения об уступке требования.
В свете этого в подобных отношениях еще бульшую остроту имеет основания приобрести проблема квалификации. Скажем, закон, являющийся статутом соглашения (например, российское право), права требования по цессии отличает от создания кредитором соответствующих прав в пользу третьих лиц (в частности, по договору страхования жизни) либо не распространяет правила о переходе прав кредитора к другому лицу на регрессные требования (ст.382 ГК), а сам договор страхования рассматривает в качестве самостоятельного вида договоров. В то же время в странах англо-американского права договор страхования (а также и резервный аккредитив) рассматриваются в качестве способов обеспечения обязательств, что влечет за собой для целей обеспечения перехода прав требования действие соответствующих юридических средств и механизмов.
Иной пример. Согласно гражданскому законодательству РФ, касающемуся допустимости уступки, не подлежат передаче права, неразрывно связанные с личностью кредитора (ст.383 ГК), в том числе личные неимущественные права автора (право на имя, право авторства, право на защиту произведения от всякого искажения и или иного посягательства, способного нанести ущерб чести и достоинству автора - право на защиту репутации автора) (см. ст.15 Закона РФ от 9 июля 1993 г. "Об авторском праве и смежных правах" //ВВС РФ. 1993. N 32. Ст.1242, 1243), составляющие так называемые "моральные права автора". В противовес этому авторскому праву Соединенных Штатов Америки не свойственна категория "моральных прав", вследствие чего подобная передача вполне могла бы иметь место. Следовательно, одним и тем же отношениям может быть дана разная юридическая оценка ввиду того, что закон, применимый к соглашению, будет квалифицировать их иначе, нежели закон, применимый к предмету уступки.
Законодателем оставлен нерешенным вопрос о распространении (либо нераспространении) комментируемой статьи на "зеркальные" отношения, т.е. касающиеся перевода долга. С одной стороны, допустимость аналогии закона (в том числе и специальных его правил) в действующем российском праве закреплена нормативно. С другой стороны, если отсутствуют нормы, предназначенные регулировать данную частную группу отношений, следует, очевидно, руководствоваться общими положениями. В этом смысле, если перевод долга должен подчиняться правилам общего характера, то в качестве таковых следует рассматривать не общие предписания в целом (ст.1186), а общие коллизионные принципы регулирования договорных (обязательственных) отношений или их элементов, вследствие чего преимущественное значение приобретают правила ст.1211.
Статья 1217. Право, подлежащее применению к обязательствам, возникающим из односторонних сделок
Обязательствам, возникающим из односторонних сделок, особенно отдельным их видам, в международном частном праве издавна придается самостоятельное значение. В правопорядках различных государств, а также в доктрине и практике, к односторонним сделкам (актам) в большинстве случаев относят завещательные распоряжения, дарение, доверенности, индоссаменты на оборотных платежных и иных ценных бумагах (векселе, чеке, складском свидетельстве, бонде, сберегательном или депозитном сертификате и т.п.), учреждение доверительной собственности (фонда, траста) и т.п. Конкретное установление разнообразия видов и категорий односторонних сделок, вытекающих из них обязательств, а также их юридического содержания обеспечивается действующим правом соответствующего государства (Кодекс Бустаманте, например, по этому поводу содержит следующую норму: "Понятие и разделение обязательств на виды определяются местным законом" (ст.164)). Японский Гражданский кодекс 1896-1898 гг. содержит регулирование лишь одной разновидности односторонней сделки (волеизъявления одного лица), не давая при этом никаких дефиниций последней, - завещания (ст.960-985 и сл.). Кодекс Наполеона 1804 г. не выделяет односторонние сделки в особую категорию, хотя и упоминает "об обязательствах, образуемых без соглашения" (титул IV книги 3), противопоставляя в связи с этим соглашениям (договорам, контрактам) квази-договоры и квази-деликты и указывая, что обязательства могут возникать и помимо воли субъекта (из закона), либо "путем совершения лицом, которое становится в положение обязанного, собственных действий" (ст.1370 ГК Франции).
В силу материальных норм российского права односторонней сделкой признается сделка, для совершения которой необходимо и достаточно воли одного лица (ст.154 ГК).
Хотя потребности в специальных нормах, предназначенных для односторонних сделок, выражены в значительно меньшей степени, чем в регулировании двусторонних или многосторонних договоров и вытекающих из них обязательств, выработка и включение в законодательство соответствующих коллизионных правил для некоторых видов отношений стали уже традиционными в отечественном правопорядке. Так, в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. вопросы формы и срока действия доверенности как достаточно распространенной разновидности односторонних сделок выделены в рамках раздела, посвященного сделкам, в обособленную часть ст.165, хотя и прочие аспекты соответствующего акта (содержание, основания недействительности, правоспособность лица на его совершение и т.д.) могли считаться получившими отражение благодаря введению общего правила о прикреплении регулирования отношений по сделке к месту ее совершения (выдачи доверенности).
Однако, если прежняя регламентация характеризовалась известной жесткостью, поскольку в большинстве случаев ориентировалась на строго сформулированные правила поведения по выбору применимого права, то сегодня законодатель предпочел закрепить в действующем праве инструменты учета особенностей отдельных односторонних актов и использовал, напротив, отличающиеся большей гибкостью положения. В частности, положив в основу определения применимого правопорядка критерий места жительства или mutatis mutandis основного места деятельности стороны, принимающей на себя обязательства по односторонней сделке (lex loci obligationis), он предусмотрел возможность отхода от этого принципа с помощью допускаемых исключений, которые обусловливаются:
а) требованиями закона;
б) условиями сделки;
в) существом сделки;
г) всей совокупностью обстоятельств дела.
Подход к установлению характера изъятий, как видно, идентичен тому, что присутствует в других подразделах третьей части ГК (ст.1210, 1211, 1213 и др.). В силу этого некоторые из перечисленных выше наиболее распространенных действий, квалифицируемых по преобладающему правилу почти повсеместно в мире в качестве односторонних сделок, будут подлежать регулированию с помощью отдельных норм предусматриваемых специальных актов. Из сказанного отнюдь не следует также, что все поименованное включается в предмет регулирования с помощью коллизионных предписаний комментируемой статьи. Допустим, коллизионные вопросы вексельного индоссамента будут подчиняться положениям Женевской конвенции 1930 г. Если же речь идет о такой односторонней сделке, как завещательное распоряжение, то его существо обусловливает применение к нему не норм ст.1217, а правил ст.1224 Кодекса и т.п.
За рамками исключений, установленных в первой части комментируемой статьи, которые были отмечены выше, общим правилом выступает положение о прикреплении в этих случаях отношения к праву государства, в котором сторона, принимающая на себя обязательство, имеет место жительства или осуществляет основную деятельность. В данном случае целесообразно подчеркнуть, что коллизионное регулирование оперирует ныне только двумя факторами, которым придается квалифицирующее значение для установления стороны, возложившей на себя бремя исполнения обязательства, и должны содействовать отысканию применимого права: место жительства лица (физического лица- гражданина определенного государства или лица без гражданства) и место осуществления основной деятельности. Последнее может характеризовать как деловые операции юридического лица либо организации, не являющейся юридическим лицом, так и соответствующих физических лиц, относимых в различных странах к разрядам частных предпринимателей: "индивидуальные предприниматели" и "предприниматели без образования юридического лица" - в России, "коммерсанты" - во Франции, в Германии, Испании, Португалии. Право Чешской Республики оперирует категорией предпринимателей (так, п.2 § 2 Торгового кодекса Чешской Республики 1991 г. (в редакции, вступившей в силу с 1 января 2001 г.) определяет, что в соответствии с Кодексом предпринимателем является лицо, внесенное в торговый реестр и действующее на основании предпринимательского свидетельства. При этом п.4 § 21 предусматривает, что разрешение на предпринимательскую деятельность на территории Чешской Республики возникает в день внесения записи этого лица в торговый реестр. Согласно же § 23 "иностранные лица, имеющие право вести предпринимательскую деятельность за границей, считаются предпринимателями по настоящему закону". Как и в п.2 ст.1211 (см. комментарий), в ст.1217 принципиальный подход основан на использовании двух критериев и их анализе: установлении стороны, принимающей на себя обязательства, и ее места жительства или места основной деятельности.
Категория односторонних сделок представляется одной из сложных в международном частном праве, поскольку определение применимого правопорядка затрудняется даже с чисто фактической стороны - гораздо меньше, нежели в двусторонних отношениях, юридически значимых признаков, присущих их существу и правовой природе, на которых закономерно может базироваться выбор надлежащего права. С другой стороны, вследствие многообразия специфических особенностей, свойственных каждой их разновидности, они труднее поддаются типологии для целей нахождения какого-либо универсально пригодного коллизионного правила (ср.: учреждение траста или доверительной собственности и выдача гарантии, индоссамент на векселе и акт отмены завещания и т.п.).
Вместе с тем в ряде государств используется правило о том, что односторонние сделки регулируются нормами о договорах, если иное не предусмотрено законом (ст.30 Закона о международном частном праве от 12 ноября 1965 г. Польши, § 31 Указа о международном частном праве 1979 г., ст.3541 ГК Луизианы 1991 г.). В некоторых других странах (Монголия) осуществляется прикрепление регулирования к праву государства места совершения акта. Лихтенштейн, Чехия, некоторые государства бывшей Югославии, как и Россия, устанавливают привязку к праву того государства, в котором должник имеет свое обычное местопребывание или обзаведение (ст.41 Закона 1996 г. Лихтенштейна о международном частном праве) либо место жительства (местонахождение) (§ 14 Закона о международном частном праве и процессе 1963 г., ст.26 Закона 1982 г. Югославии "О разрешении коллизий законов с правилами других стран"). Нетипичным, хотя и возможным случаем выглядит правило, которым предусматривается "автономия воли" лица, совершающего одностороннюю сделку (ст.92 Закона N 105 применительно к регулированию отношений международного частного права Румынии).
Закономерно, что наибольшее правовое значение среди односторонних сделок признается за такими актами, как доверенности, поскольку именно их оборот преобладает в международном гражданском и хозяйственном обмене. В абз.2 ст.1217 ГК получил разрешение вопрос о том, на какие области отношений, связанных с выдачей доверенности, она распространяется. В статье недвусмысленно устанавливается, что ею регулируются коллизионные аспекты срока действия доверенности, а также оснований ее прекращения, которые подчиняются праву страны, где она была выдана. Форма доверенности составляет предмет регламентации ст.1209 (см. комментарий). Тем самым урегулирование указанного в законе аспекта явным образом связывается с действием правопорядка страны места совершения акта (lex loci actus), что повторяет, в сущности, прежние коллизионные привязки.
Вследствие этого российские акты исходят из основанной на законе предпосылки оборота в России документов, в том числе и доверенностей, выданных за границей. В подавляющем большинстве случаев доверенности совершаются в нотариальной форме. По свидетельству специалистов обращение к нотариальной форме преследует три цели: а) защиту сторон от необдуманных решений; б) правовую безопасность; в)точность записей в публичных реестрах (см.: Развитие небюджетного нотариата в России: квалифицированная юридическая помощь, защита прав граждан и юридических лиц. Сборник докладов, прочитанных швейцарскими нотариусами на семинарах в Российской Федерации, которые проводились в соответствии с программой российско-швейцарского сотрудничества в области нотариата (1997-1999 гг.). М., 2000. С.220).
В Основах законодательства о нотариате Российской Федерации от 11 февраля 1993 г. (ВСНД и ВС РФ. 1993. N 10. Ст.357) предусматривается, что нотариус принимает "документы, составленные за границей с участием должностных лиц компетентных органов других государств или от них исходящие". Он принимает такие документы, если они составлены в соответствии с требованиями международных договоров, при условии их легализации органом Министерства иностранных дел Российской Федерации. Без легализации такие документы принимаются нотариусом в тех случаях, когда это предусмотрено законодательством Российской Федерации и международными договорами РФ (ст.106). К таким договорам относится прежде всего Гаагская конвенция, отменяющая требование легализации официальных иностранных документов, от 5 октября 1961 г., которая в целях подтверждения подлинности подписи, верности печати и полномочий должностного лица иностранного государства, выдавшего документ, ввела особый инструмент - строго формализованный штамп, именуемый апостилем (см.: Бюллетень международных договоров РФ. 1993. N 6; а также договоры о правовой помощи). Кроме того, в Основах закрепляется еще одна принципиальная норма, касающаяся международного взаимодействия и обусловливающая обращение нотариуса в необходимых случаях к правопорядку иностранных государств: "Нотариус в соответствии с законодательством Российской Федерации, международными договорами применяет нормы иностранного права" (ст.104). В той же статье содержится важное положение о том, что нотариус "совершает удостоверительные надписи в форме, предусмотренной законодательством других государств, если это не противоречит международным договорам Российской Федерации" (такое же положение содержится в ст.54 Консульского устава СССР, продолжающего свое действие в РФ // ВВС СССР. 1976. N 27. Ст.404). Несмотря на присутствие этого правила в действующем отечественном законе, в нотариальной практике, по крайней мере отраженной в юридической литературе, пожалуй, трудно найти примеры его применения.
Сроки действия доверенности, определяемые законодательством соответствующего государства, могут весьма разниться. Так, максимальный общий срок, установленный в ГК для доверенностей, исчисляется в три года. Если срок в доверенности не указан, она сохраняет силу в течение одного года (п.1 ст.186). Однако применительно к доверенностям, предназначенным для действия за границей, устанавливается иная норма: удостоверенная нотариусом доверенность, не содержащая указания о сроке ее действия, сохраняет силу до ее отмены лицом, выдавшим доверенность (п.2 ст.186 ГК).
Консульским уставом СССР 1976 г., Положением о консульском учреждении Российской Федерации от 5 ноября 1998 г. (СЗ РФ. 1998. N 45. Ст.5509), а также консульскими конвенциями, заключенными Российской Федерацией с другими государствами (см. в этой связи, например, ст.39 "Консульские функции в целом" и ст.42 "Нотариальные функции" Консульской конвенции между Российской Федерацией и Итальянской Республикой от 15 января 2001 г. (ратифицирована Федеральным законом Российской Федерации от 17 декабря 2001 г.); ст.37 "Консульские функции в целом" и ст.40 "Выполнение нотариальных функций" Консульской конвенции между Российской Федерацией и Португальской Республикой от 26 октября 2001 г.), предусматривается осуществление соответствующих нотариальных действий как неотъемлемая часть задач и функций консула представляемого государства.
Российскому праву известен институт односторонних актов, совершаемых в форме, приравненной к нотариальной. Материально-правовые нормы, регламентирующие порядок удостоверения доверенностей иными лицами помимо нотариусов и консулов, содержатся в подзаконных (ведомственных) актах Российской Федерации, в частности, в Инструкции Министерства юстиции РФ о порядке совершения нотариальных действий должностными лицами органов исполнительной власти от 15 марта 1996 г. (см.: БНА РФ. 1996. N 6), предназначенной для случаев, когда право совершения нотариальных действий предоставлено законом должностным лицам.
Исходя из исчерпывающей конкретности положения комментируемого пункта о применении к срокам и основаниям доверенности права места ее выдачи, российский законодатель исключил тем самым из сферы действия lex loci actus вопросы право -, дееспособности субъекта, совершающего одностороннюю сделку. В целях установления надлежащего правопорядка следует обращаться к нормам общего характера, зафиксировавшим в ГК коллизионный принцип личного закона: применительно к физическим лицам - к ст.1196 и 1197, а в отношении юридических лиц и организаций, не являющихся юридическими лицами согласно правопорядку иностранного государства, - к ст.1202, 1203 соответственно (см. комментарии к указанным статьям). Следовательно, с точки зрения российского закона в подобных отношениях допустимо дробное коллизионно-правовое регулирование. В некоторых юрисдикциях закон места совершения акта - выдачи доверенности либо совершения иного действия, лежащего в основе односторонних сделок, - распространяется также и на другие аспекты регламентируемых взаимоотношений: форму, определение право-, дееспособности (Великобритания), средства защиты и др.
Статья 1218. Право, подлежащее применению к отношениям по уплате процентов
Уплата процентов в международном хозяйственном обороте, как правило, является неотъемлемой частью денежного обязательства в собственном смысле этого понятия. Хотя денежные обязательства образуют отдельную группу договорных обязательств, они встречаются в практике международной торговли не только в качестве самостоятельной их разновидности, но, зачастую имеют место как элемент внешнеэкономической или иной международной гражданско-правовой (частноправовой) сделки. Некоторые из них поименованы в ст.1211 (особо см. пп.8, 9, 10 ее п.3, несмотря на то, что в любом из перечисленных в статье договорных видов денежные обязательства имманентно присутствуют в юридическом их содержании) для целей определения применимого права на основе коллизионного принципа наиболее тесной связи с договором. Вместе с тем денежное обязательство может носить и внедоговорный характер, как, например, при причинении вреда и наступлении обязанности делинквента возместить нанесенный ущерб, либо вытекать из квази-договорных отношений (ведения чужих дел без поручения, неосновательного обогащения и т.д.). Вследствие этого, как представляется, законодатель вынужден был задаться целью сформулировать специальные правила для регулирования отношений, связанных с уплатой процентов.
В денежном обязательстве в целом, как и в любом другом, существует две стороны, противостоящие друг другу: кредитор и должник. Подчинение обязанности должника по уплате кредитору процентов с учетом оснований взимания, порядка исчисления и их размера обеспечивается на основе привязки к праву того государства, которое выступает lex causae соответствующего обязательства (права, регулирующего обязательство по существу обязательственного статута). Это вызывается тем, что квалификация самой природы взимания процентов по денежному обязательству не отличается единообразием в правовых системах стран мира.
Для некоторых случаев денежных обязательств (когда они сопутствуют сделкам международного характера и непосредственно входят в их содержание) сформулированная в настоящей статье привязка имеет вспомогательное значение, ибо суд или иной правоприменительный орган должен сначала установить закон, регулирующий главное обязательство по существу. Так, при отсутствии соглашения сторон о выборе права надлежащим для договора поставки является право страны продавца. Предположим, в рамках этого договора возникает денежное обязательство продавца, который должен возвратить часть аванса, выплаченного покупателем за всю контрактную партию, если из-за несоответствия качества товара условиям договора его цена подверглась уменьшению. Однако указанное денежное обязательство между продавцом и покупателем не будет регулироваться в соответствии со ст.1211 правом кредитора (т.е. покупателя) как правом государства, где имеет место жительства или основное место деятельности сторона, осуществляющая решающее исполнение. В свою очередь, если стороны осуществили выбор права в силу автономии воли и специально условились об ином, подчинив денежное обязательство как относительно самостоятельную часть сделки какому-либо третьему правопорядку, обязательственный статут также не будет совпадать с законом договора - законом страны продавца. Как в первой, так и во второй ситуации обязательственный статут собственно денежного или порождающего его обязательства согласно комментируемой статье будет отвечать на вопросы о том, каковы основания взимания процентов, условия и порядок исчисления, размер, допустимые пределы и т.д.
Тем не менее нельзя не прогнозировать того, что введение подобного правила сопряжено с некоторыми осложнениями для последующих отношений процессуального характера, существующими на стадиях исполнения определенных решений иностранных судов, которые были приняты в соответствии с допускаемыми применимым правом положениями. В частности, существуют государства, основы правовых систем которых не признают начисления повышенных процентов на сумму долга в "исправительных целях" как принцип применения карательных мер к должнику (punitive damage). Наоборот, прямо противоположный подход характерен для практики Соединенных Штатов Америки.
В швейцарский государственный суд обратились истцы с требованием принудительного исполнения решения окружного суда штата Техас. Ответчики обязаны были выплатить денежную компенсацию вследствие установленного судом факта искажения данных при продаже земельных участков. Суд, принимая решение на основе национального права, исходил из принципа punitive damage и начислил штраф в двойном размере от суммы ущерба с добавлением его к самой сумме ущерба. Президиум окружного суда в г.Саргане признал просьбу истца невыполнимой, так как такая "тройная" компенсация - переплетение элементов уголовного и гражданского судопроизводства - противна самой швейцарской правовой идее, чужда швейцарским правовым устоям, правовому мышлению (см.: Морозова Ю.Г. Отказ в признании и приведении в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений: основания публичного характера // Вестник ВАС РФ. 2000. N 7. С.145-146).
В этой связи важно отметить, что в части третейского разбирательства негативные последствия указанного рода устраняются в порядке превенции регламентами некоторых постоянно действующих арбитражей. Так, существенное для содержания выносимого арбитражем решения и последующего его исполнения, в том числе и в иностранных юрисдикциях, условие заключено в п.5 ст.28 Правил производства Американской арбитражной ассоциации (ААА): "До тех пор пока стороны не согласуют иное, считается, что они непосредственным образом отказались от права на обращение к карательным, штрафным или аналогичным мерам взыскания убытков, если законом не предусматривается компенсаторное повышение размера взыскания убытков в особых формах". (Данное положение не применяется к решениям в части присуждения арбитражных расходов стороне вследствие ее попыток затянуть процесс или недобросовестного поведения в ходе разбирательства.)
Другое серьезное обстоятельство юридического порядка, вытекающее из закрепленной в комментируемой статье коллизионной формулы, связано с действием материально-правовых предписаний, к которым приводит коллизионная норма. Помимо уже сказанного о неоднозначном подходе различных правовых систем к пониманию той роли, которую могут выполнять проценты, взимаемые с суммы долгового обязательства, существуют также и различия в квалификации их правовой природы (неустойки, разновидности убытков, особой их формы - заранее исчисленных убытков, "liquidated damages", самостоятельной формы гражданско-правовой ответственности и т.д.), что, как было показано выше, способно в конечном счете привести к риску неполучения кредитором удовлетворения и финансовым потерям. В этом смысле даже международные договоры, унифицирующие в определенных областях гражданско-правовые нормы, не всегда могут считаться исчерпывающими средствами регулирования для целей ответа на указанные вопросы. Так, например, Венская конвенция о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. в ст.78 непосредственно предусматривает возможность требования о процентах: "Если сторона допустила просрочку в уплате цены или иной суммы, другая сторона имеет право на проценты с просроченной суммы без ущерба для любого требования о возмещении убытков, которые могут быть взысканы на основании ст.74". Следовательно, если материальным правом, регулирующим основное обязательство, являются нормы Венской конвенции (допустим, в силу ст.1186 ГК РФ), то требование об уплате процентов закономерно будет основываться на ее нормах. Однако положения Конвенции ничего не говорят ни о размерах последних, ни о соотношении с убытками, вследствие чего указанное должно определяться на основании субсидиарно применяемых норм соответствующего национального права. Если, скажем, компетентным правопорядком, установленным согласно предписаниям Конвенции, выступает российское право, обращение к материальным правилам гражданского законодательства России (ст.395 ГК РФ) будет происходить с учетом их содержания, придаваемого в ходе правоприменительной практики. В частности, совместный акт двух высших судебных инстанций - постановление Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" от 1 июля 1996 г. N 6/8 (Вестник ВАС РФ. 1996. N 9) - разъяснил, во-первых, порядок применения ст.395 ГК в части установления процентной ставки, указав, что размер взыскиваемых процентов определяется учетной ставкой банковского процента, действующей в месте нахождения кредитора на день предъявления иска или вынесения соответствующего судебного решения, либо в отношениях между гражданином и организацией - в размере учетной ставки Центробанка России по кредитам для коммерческих банков (ставки рефинансирования) (п.51). Во-вторых, указал, что положения ст.395 применяются не во всех случаях предъявляемых требований (например, при взыскании морального вреда), а лишь к установленным случаям наличия денежных обязательств. В-третьих, квалифицировал взимание процентов за пользование чужими денежными средствами по отношению к убыткам как инструмент, имеющий компенсаторный (зачетный) характер, что весьма нетипично для зарубежной законодательной или правоприменительной практики. Другой акт - постановление Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 8 октября 1998 г. N 13/14 "О практике применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о процентах за пользование чужими денежными средствами" - определил, что имеются явные различия в юридической сущности между процентами, подлежащими уплате в силу п.1 ст.395, и процентами за пользование чужими денежными средствами, предоставленными по договору займа, кредитному договору или коммерческому кредиту.
Комментируемая норма непосредственно сформулировала ответ на вопрос о праве, применимом к основаниям взимания, порядка исчисления и размера процентов по денежным обязательствам. При этом очевидно, что законодатель исходит не из узкой, а из более широкой сферы действия нормы, связанной с тем, что денежные обязательства неразрывно сплетаются с иными отношениями. До принятия третьей части ГК указанные проблемы, возникая в практике международного коммерческого арбитража, получали, по существу, разрешение в аналогичном ключе.
В частности, в одном из дел, рассмотренных МКАС при ТПП РФ (дело N 258/1996, решение от 11 февраля 1997 г. (см.: Арбитражная практика за 1996-1997 гг. / Сост. М.Г. Розенберг. М., 1998. С.172-174)), взыскание процентов явилось составной частью исковых требований, которые подчинялись праву Словении, поскольку в контракте между организациями из Словении и России имелась ссылка на Общие условия поставок товаров между организациями СССР и СФРЮ 1977 г. Основываясь на § 89 ОУП СССР-СФРЮ, согласно которому по вопросам неурегулированным или не полностью урегулированным ОУП применяется право страны продавца, МКАС при ТПП РФ признал применимым право Республики Словении, в результате чего обратился к предписаниям Закона Словении от 18 марта 1992 г. с изменениями от 26 февраля 1993 г. "О взимании процентов по просроченным платежам".
В другом деле по спору между российской организацией и шведской фирмой (дело N 1/1994, решение от 16 ноября 1994 г.) третейский суд опирался на контракт, который устанавливал, что во всем, что не предусмотрено его положениями, действуют Общие условия поставок товаров СЭВ-Финляндия 1978 г. Ввиду того что ни контракт, ни ОУП СЭВ-Финляндия не содержали условий о взыскании процентов за задержку оплаты товара, МКАС в этой части отношений применил материальное право Швеции как закон страны продавца, подлежавший субсидиарному применению в силу п.16.2.1 ОУП СЭВ-Финляндия (см.: Розенберг М.Г. Международный договор и иностранное право в практике Международного коммерческого арбитражного суда. С.17-18).
Статья 1219. Право, подлежащее применению к обязательствам, возникающим вследствие причинения вреда
1. Предлагаемое регулирование деликтных отношений существенно отличается от регулирования, действовавшего до настоящего времени. Впервые статья о коллизионном регулировании деликтов появилась в советском законодательстве в 1977 г. с принятием Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 14 июля 1977 г., который ввел в действовавший ГК РСФСР 1964 г. новую статью 5664 (см.: ВВС РСФСР. 1977. N 24. Ст.586) "Закон, применяемый к обязательствам, возникающим вследствие причинения вреда". Принятие Основ гражданского законодательства 1991 г. не внесло ничего нового в эту статью, повторив ее почти дословно, заменив лишь слово "закон" на "право".
Первая фраза п.1 комментируемой статьи практически воспроизводит действовавшее в старом законодательстве положение, которое представляет собой общий, наиболее распространенный принцип определения применимого права в деликтных отношениях - право места совершения деликта. Этот давно устоявшийся принцип коллизионного права в течение долгого времени неизменно применялся во многих странах и сохраняет свое значение и поныне.
Вторая фраза того же пункта свидетельствует о возможном разном толковании понятия место причинения вреда. В последние десятилетия в связи с научно-техническим развитием эта проблема приобрела большое значение. Что необходимо брать за точку отсчета: место совершения деликта или место наступления его результатов? От ответа на этот вопрос зависит, какое право будет сочтено применимым к конкретным правоотношениям между причинителем вреда и потерпевшим. Различные правовые системы по-разному решают эту проблему. Очевидно, что какое бы решение ни предлагалось - право места наступления результатов, выбор наиболее благоприятного для потерпевшего права, предоставление выбора права истцу и др., - оно отходит от жесткой единой коллизионной привязки и предлагает определенные альтернативы.
Жесткая привязка к месту совершения деликта не всегда позволяет обеспечить адекватное урегулирование всех проблем и защиту интересов участников деликта. Именно деликты оказались первой сферой применения так называемых гибких коллизионных норм. В настоящее время большое число публикаций как в России, так и за рубежом посвящено гибким коллизионным нормам, основной смысл которых заключается в возможности в самой норме предусмотреть различные практические ситуации, к каждой из которых должна применяться своя коллизионная привязка. Вторая фраза п.1 иллюстрирует именно эту тенденцию современного международного частного права.
Практика нередко сталкивалась с ситуацией, когда результаты противоправных действий проявлялись не в стране их совершения, а в другом государстве, но классическая коллизионная норма lex loci delicti не давала возможности применить иную правовую систему, а привязывала ситуацию к праву места совершения деликта, которое никак не было связано с местом проявления результатов, и поэтому не всегда могла разумным образом и справедливо урегулировать возникшие последствия. Потребовалось немало времени для того, чтобы осознать необходимость разработки новых подходов к решению таких проблем. В настоящее время международное частное право многих стран уже содержит новые положения, - в частности Швейцарии, провинции Квебек в Канаде.
Российский законодатель также проявил необходимую гибкость и включил в закон положение о применении права места наступления результата противоправного действия, если результат наступает не в стране совершения деликта, а в другой. Однако это положение ограничено важным обстоятельством - такое решение может быть принято только в том случае, если причинитель вреда предвидел или должен был предвидеть, что вред может наступить в этой стране. Можно предположить, что не всегда просто будет доказать, предвидел или мог ли предвидеть причинитель вреда такие последствия, поэтому пострадавший и суд должны учитывать все относящиеся к конкретному делу обстоятельства и исходить из принципа разумности и добросовестности.
2. Второй пункт комментируемой статьи дает ответ на относительно новую проблему, обсуждавшуюся в последние годы и нашедшую свое отражение во многих законодательных актах зарубежных стран. Речь идет об определении права при условии, что и причинитель вреда, и пострадавший являются гражданами одного государства или - современное уточнение - проживают в одном государстве. В конце XX столетия практика многих стран, на основании которой разработан ряд законодательных актов, пришла к следующему выводу: если деликт совершен в одном государстве, а стороны деликта являются гражданами другого государства или проживают в другом государстве, то целесообразно к их отношениям применять право этого другого государства, а не lex loci delicti. Практика продемонстрировала, что такое определение применимого права обеспечивает разумное распределение ответственности между участниками деликта, подчиняя его той правовой системе, к которой они принадлежат.
В предшествующем Гражданском кодексе (ГК РСФСР 1964 г.) в упоминавшейся ст.5664 эта проблема затронута, однако, в весьма редуцированном виде, что вполне объяснимо, если учитывать время разработки и принятия этого документа. В ней было установлено, что если сторонами деликта, совершенного за границей, являются советские граждане или советские организации, то должно применяться советское право. Другими словами, идея о возможности отойти от жесткого коллизионного принципа lex loci delicti была знакома уже и советскому праву, равно как и идея о возможности применения к деликту права общего гражданства сторон деликта. Однако по понятным причинам отступление от основного коллизионного принципа не формулировалось как более или менее общая норма, а применялось в четко очерченных рамках и в ограниченном числе случаев: если деликт совершен за границей, а его участники - советские граждане или организации. В Основы 1991 г. это положение было включено без изменений.
Произошедшие с момента принятия в 1977 г. ст.5664 ГК РСФСР изменения в регулировании деликтов во многих странах показали полезность коллизионной привязки к праву страны общего гражданства или проживания сторон деликта наряду с использованием общего принципа lex loci delicti. В ГК РФ нашли отражение эти последние достижения коллизионного права: теперь привязка к общему гражданству или общему месту жительства не обусловлена российским гражданством или проживанием в России. Названный принцип применяется независимо от того, гражданами или юридическими лицами какой страны являются стороны деликта. Это очень важная новелла и существенный шаг вперед в создании современного коллизионного регулирования.
Однако в комментируемой статье все-таки остались "следы" старого регулирования - всего два слова из старой формулировки, которые, к сожалению, снижают значимость введенной новеллы. Дело в том, что оставшиеся слова "за границей" существенно сужают применение новой коллизионной привязки и практически будут приводить к тому же результату, что и старое регулирование ГК РСФСР 1964 г. Оставшаяся оговорка приведет к тому, что совершение деликта на территории России лицами из одного иностранного государства не дает им оснований на применение к ним права их государства - в этом случае должен применяться lex loci delicti, так же как и по старому Кодексу. Совершение же деликта за границей российскими лицами будет приводить к применению российского права как в силу российского ГК, так и в силу иностранного права, если дело рассматривается в иностранном суде, поскольку большинство стран применяет эту гибкую коллизионную норму. Таким образом, осталась практически старая норма, лишь изложенная другими словами.
Новый ГК воспринял очень многие новеллы, выработанные международной и зарубежной практикой и законодательством, что, несомненно, позволило ему встать в один ряд с современными зарубежными кодификациями. В третьей части ГК в не меньшей, а может быть, в большей степени отражены современные законодательные решения коллизионного регулирования различных ситуаций. Естественным было бы ожидать, что и в сфере коллизионного регулирования деликтов произойдет то же самое и новая коллизионная привязка к праву общего гражданства или общего места жительства будет сформулирована как общее правило. Такие соображения уже высказывались в юридической литературе (см.: Звеков В.П. Курс лекций по международному частному праву. М., 1999. С.365). К тому же соответствующие коллизионные формулы уже нашли свое воплощение в Модельном Гражданском кодексе для стран СНГ. По всей видимости, применительно к российскому регулированию деликтных отношений это будет следующий шаг в совершенствовании коллизионных норм.
В связи с п.2 ст.1219 следует упомянуть международные договоры, заключенные Россией или являющиеся действующими для нее. В первую очередь необходимо упомянуть Конвенцию стран СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1993 г. (см.: СЗ РФ. 1995. N 17. Ст.1472), которая по месту заключения нередко именуется Минской конвенцией, вступившую в силу для России 10 декабря 1994 г. Ст.42 Конвенции, названная "Возмещение вреда", устанавливает общепринятый принцип определения применимого права к обязательствам о возмещении вреда - lex loci delicti. В п.2 ст.42 затрагивается проблема определения применимого права, если причинитель вреда и пострадавший являются гражданами одной Договаривающейся Стороны, - в данном случае применимым признается право этой Договаривающейся Стороны.
При сравнении этой формулировки с формулировкой п.2 комментируемой статьи обращает на себя внимание отсутствие в Конвенции слов "за границей", что может внести существенные коррективы в определение применимого права. При наличии расхождений между положениями международного договора и законом в соответствии с п.4 ст.15 Конституции Российской Федерации должны применяться положения международного договора. В данном случае это означает, что если, например, на территории России произошел деликт, сторонами которого являются граждане Казахстана, то к обязательствам, возникшим из такого деликта, должна применяться не общая норма lex loci delicti, установленная российским законодательством, а право страны общего гражданства сторон деликта в соответствии с положениями международного договора- в данном случае право Казахстана.
В другом многостороннем документе стран СНГ - Соглашении о порядке разрешения споров, связанных с осуществлением хозяйственной деятельности 1992 г. - в п."ж" ст.11, предусмотрен порядок определения применимого права к деликтным обязательствам. В нем нашел отражение принцип "lex loci delicti" и не регулируется случай, когда стороны деликта имеют общее гражданство.
Судебно-арбитражная практика не столь богата делами, где подлежали бы разрешению вопросы "деликтов с иностранным элементом". В одном из них, информация в отношении которого опубликована в Вестнике Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (см.: Информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 25 декабря 1996 г. N 10 "Обзор практики рассмотрения споров по делам с участием иностранных лиц, рассмотренных арбитражными судами после 1 июля 1995 года" // Вестник ВАС РФ. 1997. N 3. С.96), рассматривался аспект соотношения п."ж" ст.11 упомянутого Соглашения 1992 г. и национального законодательства России - действовавших Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. Поскольку эти два акта содержали аналогичную коллизионную норму, определение применимого права не вызывало серьезных трудностей. В противном случае предпочтение надо было бы отдать международному договору.
В двусторонних договорах России о правовой помощи со странами СНГ - с Азербайджаном, Киргизией, Молдавией - содержится формулировка, отличающаяся как от российского закона, так и от Минской конвенции. В случае общего гражданства сторон деликта применяется законодательство Договаривающейся Стороны, в суд которой подано заявление (ст.40 упомянутых договоров). Это означает, что при определении применимого права должно приниматься во внимание право страны суда - lex fori, а не страны, где совершен деликт, и не страны их общего гражданства. Например, если в России происходит действие, причинившее вред, сторонами которого являются граждане Азербайджана, то применимым будет российское право, если стороны обратятся в российский суд, и право Азербайджана, - если стороны обратятся в суд этой страны.
В двусторонних договорах со странами Балтии содержится аналогичное условие - право Договаривающейся Стороны, в суд которой подано заявление (см.: Договор между Российской Федерацией и Латвийской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 3 февраля 1993 г. (п.2 ст.40); Договор между Российской Федерацией и Литовской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 21 июля 1992 г. (п.2 ст.40); Договор между Российской Федерацией и Эстонской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 26 января 1993 г. (п.2 ст.40) // Сборник международных договоров Российской Федерации по оказанию правовой помощи. М., 1996).
Далеко не во всех двусторонних договорах о правовой помощи, заключенных СССР со странами Восточной Европы, по которым Россия является преемником прав и обязанностей СССР, содержатся условия об определении применимого права, касающиеся деликтных ситуаций. В этом случае должны действовать общие правила определения применимого права. В договорах с Вьетнамом и Монголией предусмотрено, что при совершении деликта гражданами одной Договаривающейся Стороны применяется право этой Договаривающейся Стороны, т.е. предусмотрены положения, аналогичные формулировке Минской конвенции.
Следует подчеркнуть, что ни в одном из упомянутых международных договоров не содержится ссылка на право общего места жительства сторон деликта - в них идет речь только об общем гражданстве сторон. Эта новелла еще не нашла своего отражения в международно-правовой практике Российской Федерации, однако можно предположить, что в будущем пробел будет заполнен.
3. Значение и прогрессивность п.3 ст.1219 ГК трудно переоценить. Впервые в российское законодательство вводится "автономия воли" сторон при определении применимого права в сфере деликтов. Безусловно, "автономия воли" сторон в договорных отношениях гораздо шире, чем во внедоговорных, однако и это предоставляет сторонам деликта определенную свободу выбора. В отличие от договорных отношений в данном случае стороны могут договариваться о применимом праве только после совершения деликта или наступления его результата. Это представляется весьма разумным, поскольку на практике в сфере деликтов вопрос выбора применимого права возникает после совершения деликта. Стороны деликта могут выбрать право суда, тем самым отказавшись от применения права, определенного в соответствии с коллизионной нормой.
Необходимо отметить, что в действующем законе отсутствует положение старого законодательства о неприменении иностранного закона, "если действие или иное обстоятельство, послужившее основанием для требования о возмещении вреда, по советскому законодательству не является противоправным" (ст.5664 ГК РСФСР 1964 г.). Отказ от этого положения можно только приветствовать, поскольку он будет способствовать увеличению доверия к российскому законодательству и судопроизводству. Исключение этого положения объясняется также тем, что российское право, обновляясь и изменяясь, вновь включает в себя положения, общие для всего цивилизованного мира. Упомянутое условие использовалось ранее в основном для отказа в удовлетворении требований о возмещении морального вреда, отсутствовавшего в советском праве; теперь, с введением норм о возмещении морального вреда в российское гражданское законодательство, оно потеряло смысл.
Статья 1220. Сфера действия права, подлежащего применению к обязательствам, возникающим вследствие причинения вреда
Как ст.1215 Кодекса определяет сферу действия права, подлежащего применению к договору, так и настоящая статья определяет сферу действия права, подлежащего применению к деликту. Список вопросов, которые регулируются применимым правом, - не исчерпывающий, что подтверждается словом "в частности", используемым в статье. По аналогии со списком, приведенным в ст.1215 (практически дословно повторяющим ст. 10 Конвенции стран - участниц Европейского союза 1980 г. о праве, применимом к договорным обязательствам, получившей по месту своего принятия названия "Римской". Более подробно о Римской конвенции см.: Бардина М.П. Конвенция стран - членов ЕС "О праве, применимом к договорным обязательствам" // Внешняя торговля. 1994. N 11. С.37-41; О праве, применимом к договорным обязательствам в странах ЕС // Хозяйство и право. 1997. N 4. С.114-126), в данной статье также перечисляются вопросы, связанные с правами и обязанностями сторон деликта, объем возможной ответственности, размер и способы возмещения причиненного вреда.
Указание в законе на круг вопросов, пусть и примерный, входящий в статут деликтного обязательства, важен, поскольку позволяет избежать споров о том, какие основные вопросы регулируются применимым правом. В частности, указание на то, что объем и размер возмещения вреда определяется на основании применимого права, поможет избежать спора, аналогичного спору, возникшему в 1971 г. в деле по иску гражданки США к таксомоторному парку о возмещении вреда. Истица фактически утверждала, что объем и размер возмещения причиненного ей вреда должен определяться не на основании lex loci delicti, а на основании представленных ею справок о стоимости лечения в США.
Включение п.1 закрепляет утвердившуюся практику определения дееспособности лица в отношении обязательств, возникающих в результате причинения вреда, исходя из применимого права.
Статья 1221. Право, подлежащее применению к ответственности за вред, причиненный вследствие недостатков товара, работы или услуги
В прежнем законодательстве действовала единственная коллизионная норма в сфере деликтов, устанавливавшая общее правило для различных видов деликтов. Современная практика со всей очевидностью продемонстрировала, что деликты могут возникать в столь различных областях, что единое регулирование на все случаи жизни не в состоянии обеспечить адекватного и разумного результата. Дорожно-транспортные происшествия, ядерный ущерб, вред, причиненный в сфере глобальной сети Интернет и др. - вот неполный перечень областей, потребовавших более детального регулирования.
Не случайно, что гибкие коллизионные нормы, ознаменовавшие собой новый этап развития коллизионного права, появились в сфере деликтов. Основной целью таких норм являются учет и урегулирование возможно большего числа ситуаций путем включения различных коллизионных привязок, применение которых обусловлено конкретными обстоятельствами. Яркие примеры гибких коллизионных норм можно найти в международных Гаагских конвенциях, посвященных коллизионному регулированию дорожно-транспортных происшествий (1971 г.) и ответственности изготовителя (1973 г.). При сравнении основных положений Конвенции 1973 г. и комментируемой статьи просматривается явное сходство. В данной Конвенции после установления общего принципа lex loci delicti излагаются дополнительные требования, наличие или отсутствие которых может привести к применению не основного принципа, а иного правила. В ст.4-6 данной Конвенции установлена следующая альтернативная схема нахождения применимого права:
применяется право страны причинения вреда, если в этой стране проживает пострадавший, или имеет основное место деятельности делинквент, или был приобретен товар пострадавшим (ст.4);
применяется право страны постоянного жительства пострадавшего, если в этой стране имеет основное место деятельности делинквент или был приобретен товар пострадавшим (ст.5);
если не применяется право, указанное в вышеприведенных случаях, то применяется право страны, где имеет основное место деятельности делинквент, при условии, что пострадавший не избирет право места причинения вреда (ст.6).
Статья 7 Конвенции устанавливает, что ни одно из указанных в ст.4-6 этого документа право не будет применяться, если делинквент докажет, что не мог разумно предполагать, что его товар поступит в соответствующую страну.
Хотя Россия не участвует в Конвенции 1973 г., в ст.1219 ГК используется набор альтернатив, установленных в ст.4 Конвенции, однако в отличие от последней выбор предоставленных альтернатив осуществляет сам потерпевший. Если в п.3 ст.1219 законодатель предоставил сторонам деликта право самим выбирать применимое право (пусть пока и в ограниченных пределах), то в комментируемой статье право выбора применимого права предоставлено одной стороне деликта - потерпевшему. Если потерпевший не выбирает применимое право, то в этом случае применяются общие положения ст.1219.
Статья 1222. Право, подлежащее применению к обязательствам, возникающим вследствие недобросовестной конкуренции
Как и предыдущая, данная статья вводит специальный случай определения применимого права в случае причинения вреда - при недобросовестной конкуренции. Такая "специализация" деликтов уже закреплена в законодательстве некоторых стран, в частности Швейцарии, Австрии. Формулировка комментируемой статьи весьма близка к формулировкам ст.136 швейцарского Федерального закона о международном частном праве 1987 г. и п.2 § 48 Австрийского Федерального закона о международном частном праве 1978 г. В обоих приведенных примерах применимым правом является право страны, рынок которой был затронут недобросовестной конкуренцией или где проявились результаты такой конкуренции. В швейцарский Закон включена также ст.137 о препятствовании конкуренции, в которой применимое право определяется как право страны, на рынке которой проявились результаты препятствий конкуренции.
Предлагаемые положения создают определенные проблемы, бульшую часть которых придется решать судам. Использованные в статье термины "затронут", "если иное не вытекает из существа обязательства" потребуют судебного толкования, исходя из конкретных обстоятельств дела и всех сопутствующих обстоятельств.
Можно, безусловно, приветствовать включение в гражданское законодательство такой статьи, которая дает ответ на общий вопрос о применимом праве при недобросовестной конкуренции. Однако необходимо учитывать, что еще многие вопросы и проблемы остались за ее пределами. Взять, в частности, случай, когда недобросовестной конкуренцией затронут не один, а несколько рынков в разных странах, - право какой страны является применимым? Постепенное накопление практики позволит выработать решения этого и других вопросов и закрепить их в последующем законодательстве.
Статья 1223. Право, подлежащее применению к обязательствам, возникающим вследствие неосновательного обогащения
1. Коллизионная норма, закрепленная в п.1 данной статьи, воспроизводит норму, ранее содержавшуюся в Основах ГЗ 1991 г.: выбор права страны, где имело место обогащение, традиционно является основным коллизионным принципом при рассмотрении обязательств, возникающих вследствие неосновательного обогащения. В законодательстве государств - членов СНГ по рассматриваемому вопросу имеются аналогичные коллизионные нормы (ГК Армении 1998 г., ГК Белоруссии 1998 г., ГК Киргизии 1998 г., Закон о международном частном праве Грузии 1998 г. и др.). Различие состоит в закреплении дополнительных коллизионных принципов. К примеру, в соответствии с ГК Армении 1998 г. к обязательствам, возникающим вследствие неосновательного обогащения, применяется право государства, где неосновательное обогащение имело место, если иное не предусмотрено соглашением сторон. Соглашение сторон согласно законодательству Армении в отличие от российского законодательства не ограничено правом выбора только закона суда.
Прежде чем вести речь о коллизионном регулировании, следует уточнить, что понимают под обязательствами, возникающими вследствие неосновательного обогащения. При этом необходимо учитывать, что при рассмотрении дела в суде РФ судья будет определять содержание этого понятия по российскому праву. В случае, если дело будет рассматриваться в судебных учреждениях государств - членов СНГ или учреждениях любых других иностранных государств, его толкование будет осуществляться по иностранному праву. В коллизионных нормах законодательства государств - членов СНГ, как правило, прямо указывается на то, что понятие неосновательного обогащения определяется по праву соответственно Белоруссии, Грузии, Киргизии и т.п. Что касается Российской Федерации, то вопрос о квалификации любых понятий, включая данное, решается на основе общей коллизионной нормы, закрепленной в ст.1187 ГК.
2. В российском праве под обязательствами вследствие неосновательного обогащения (кондикционными обязательствами) понимают обязательства, связанные с приобретением или сбережением одним лицом имущества или денежных средств, которые предназначались другому лицу. Основаниями возникновения кондикционных обязательств могут служить различные фактические обстоятельства: покупатель дважды оплачивает поставленный товар; банк перечисляет деньги на счет третьего лица, не имеющего вообще никакого отношения к сделке; организация ошибочно переводит на счет продавца большую сумму, чем обусловлено договором; хранитель без согласия поклажедателя пользуется имуществом, сданным на хранение, получая при этом доход (охранник автостоянки занимается извозом) и т.п. Кондикционные обязательства возникают при наличии двух условий: отсутствия законных оснований для приобретения или сбережения имущества (не имеет значения, где закрепляются эти основания - в законе, правовом акте или договоре сторон) и осуществления обогащения за счет другого лица.
Кондикционные обязательства тесно связаны с обязательствами вследствие причинения вреда и виндикационными требованиями. Так, правила, регулирующие обязательства вследствие неосновательного обогащения, могут быть применены к требованиям о возврате имущества. К примеру, может возникнуть такая ситуация, когда суд признал сделку недействительной и обязал стороны возвратить друг другу все полученное по сделке, однако одна из сторон продолжает удерживать имущество, что позволяет квалифицировать ее действия как неосновательное обогащение, применяя соответствующие материально-правовые нормы (в российском законодательстве это ст.1104, 1105, 1107 ГК). Другой пример: судья, рассмотрев гражданское дело о возврате имущества из чужого незаконного владения, удовлетворяет иск (ст.303 ГК). В этом случае истец вправе предъявить иск к недобросовестному владельцу о возмещении всех доходов, которые это лицо извлекло за время владения имуществом, поскольку из обстоятельств дела однозначно усматривается неосновательное обогащение.
Как при материальном, так и при коллизионном регулировании российский законодатель предусматривает специальные нормы, посвященные институту неосновательного обогащения. Формулируя специальные коллизионные принципы, законодатель тем самым подчиняет решение любых вопросов, возникающих или связанных с неосновательным обогащением, определенному правопорядку. В круг таких вопросов входят не только основания, порядок и способ возмещения убытков, причиненных в результате неосновательного обогащения, но и случаи неосновательного обогащения, когда имущество или денежные средства не подлежат возврату.
В Российской Федерации, по общему правилу, приобретатель обязан возвратить неосновательное обогащение в натуре (ст.1104 ГК). Возвратить в натуре - значит, возвратить вещи того же рода и качества. При невозможности вернуть в натуре приобретатель должен возместить потерпевшему действительную стоимость имущества на момент его приобретения. Если стоимость изменилась, приобретатель обязан компенсировать убытки. Однако предметом кондикционных обязательств могут быть и индивидуально-определенные вещи. В этом случае сначала предъявляется требование о возврате индивидуально-определенной вещи, основанное на виндикационном иске (ст.301 ГК), а нормы, регулирующие обязательства вследствие неосновательного обогащения, будут применяться субсидиарно.
Неосновательное обогащение имеет место и в том случае, если лицо пользуется чужим имуществом без намерения его приобрести. Так, например, собственник гаража, согласившийся на хранение чужого автомобиля, стал заниматься извозом без согласия автовладельца. Последствием этого может быть требование о возмещении причиненных убытков (если таковые были причинены) и о возврате всех доходов, которые были получены в результате эксплуатации автомобиля.
Следует учитывать, что в законодательстве каждого государства могут быть предусмотрены свои требования к предъявлению иска, связанного с неосновательным обогащением, и свое регулирование расчетов между сторонами при возврате неосновательного обогащения или возмещении его стоимости. Согласно российскому законодательству объем содержания материальных норм, регулирующих указанные вопросы, будет определяться правом страны, где имело место обогащение. Данное правило может быть изменено только соглашением сторон, рамки которого российский законодатель ограничил возможностью выбора только права страны суда. Это значит, что стороны, обратившиеся в суд РФ, могут договориться до или в процессе судебного разбирательства о применении к обязательствам, возникшим вследствие неосновательного обогащения, права Российской Федерации, несмотря на то, что обогащение имело место на территории Украины. Для суда РФ этот выбор будет обязательным независимо от того, гражданами какого государства являются истец и ответчик.
Комментируя разд.VI третьей части ГК, некоторые авторы отмечают тщетность поиска взаимообусловленности объема и привязки коллизионных норм (см. комментарий к данной статье И.В. Елисеева в Комментарии к Гражданскому кодексу Российской Федерации. М., 2002). Применительно к рассматриваемым обязательствам это означает, что бесполезно задаваться вопросом о том, почему российский законодатель ограничил возможность сторон выбрать любое право (как это решено, например, в ГК Армении 1998 г.). При отсутствии международно-правовых норм судья РФ руководствуется национальными коллизионными нормами, а это значит, что соглашение сторон по данным обязательствам может предусматривать только выбор права страны суда. К примеру, иностранная организация ошибочно переводит деньги на счет совершенно постороннего российского юридического лица. Получив "свалившиеся с неба" деньги, случайный приобретатель не стремится их вернуть. В последующем иностранная организация предлагает российскому лицу заключить соглашение о выборе устраивающего обе стороны органа, компетентного рассмотреть дело о возврате денежных средств, одновременно договорившись и о выборе права страны суда. В случае, если дело будет рассматриваться в российском суде, применимым будет российское право.
Приобретенное без законных оснований имущество может приносить доходы. В этом случае лицо, неосновательно получившее имущество, как правило, должно возместить потерпевшему все доходы, которые оно извлекло из этого имущества. Если предметом неосновательного обогащения являются денежные средства, можно требовать уплаты процентов за пользование чужими денежными средствами. В законодательстве разных государств закрепляются определенные виды имущества, которые не подлежат возврату при неосновательном обогащении. В российском законодательстве согласно ст.1109 ГК к такому имуществу относятся: имущество, переданное в качестве исполнения обязательства, если обязательством не предусмотрено иное; заработная плата и приравненные к ней платежи (пенсии, пособия, стипендии, алименты и др.), предоставленные гражданину в качестве средств к существованию, при отсутствии недобросовестности с его стороны и счетной ошибки; имущество, предоставленное во исполнение несуществующего обязательства, если приобретатель докажет, что лицо, требующее возврата имущества, знало об отсутствии обязательства либо предоставило это имущество в целях благотворительности. Так, например, если в филиале иностранной организации, расположенном на территории РФ, были выданы денежные премии двум работникам - участникам Великой Отечественной войны - по случаю празднования 9 Мая, а в последующем иностранный инвестор (один из учредителей) обратится в суд РФ с иском к работникам об истребовании выплаченных сумм, то в иске ему должно быть отказано.
Отдельная коллизионная норма сформулирована применительно к ситуациям, когда обогащение возникло в связи с существующим или предполагаемым правоотношением.
К примеру, подобная ситуация может иметь место, когда между российской и иностранной фирмами был заключен договор международной купли-продажи, согласно которому российская фирма-покупатель должна была перечислить определенную сумму на денежный счет иностранной организации-продавца. Не дождавшись поставки товара, российская организация перечисляет продавцу денежные средства. Однако впоследствии оказывается, что перечисленная сумма почти в два раза превышает денежные средства, обусловленные договором. В этом случае, если стороны не достигнут согласия путем переговоров и дело будет передано в российский суд, применимым будет право страны, которому было подчинено регулирование договора о купле-продаже.
Согласно п.2 ст.1223, если обогащение возникло в связи с каким-либо правоотношением, применяться будет право страны, которому было или могло быть подчинено это правоотношение. При этом не имеет значения, существовало или только предполагалось это правоотношение. Учитывая, что при заключении договоров международной купли-продажи стороны, используя автономию воли, могут избрать любой правопорядок, для суда, рассматривающего дело по иску, связанному с неосновательным обогащением, применимым будет право, выбранное сторонами. Если же стороны не определили применимое к регулированию их договора право, то при рассмотрении иска по неосновательному обогащению вначале суд должен будет определить применимое право, регулирующее обязательственный статут сделки. Это право будет определяющим и при решении вопроса о правомерности возвращения денежных средств, при определении порядка возвращения, расчетов между сторонами, а также рассмотрения всех других требований, заявленных сторонами уже по кондикционному обязательству.
Коллизионный принцип о применении права страны, где обогащение имело место, является, пожалуй, наиболее оптимальным решением в рассматриваемой категории дел. В законодательстве других государств предпочтение тоже отдается этому принципу (см. Указ Венгрии о международном частном праве 1979 г., Федеральный закон о международном частном праве Швейцарии 1987 г., румынский Закон 1992 г. N 105 применительно к регулированию отношений международного частного права). Вместе с тем в разных правовых системах не существует идентичности в коллизионном регулировании любых правоотношений, включая и неосновательное обогащение. Российским гражданам следует знать, что в случае, если иск, связанный с кондикционным обязательством, будет рассматриваться в суде иностранного государства, применимым может быть не российское, а соответствующее право иностранного государства, отличающееся от рассматриваемых коллизионных норм. К примеру, согласно венгерскому законодательству вообще не допускается соглашение сторон о выборе права применительно к обязательствам, возникающим вследствие неосновательного обогащения.
Что касается многосторонних и двусторонних договоров о правовой помощи, где получили коллизионное закрепление многие вопросы, связанные с гражданско-правовыми отношениями, то, к сожалению, регулирование отношений, возникающих вследствие неосновательного обогащения, в них не нашло отражения. При рассмотрении данной категории дел выбор права будет осуществляться судом в большинстве случаев исходя из национальных коллизионных норм.
Статья 1224. Право, подлежащее применению к отношениям по наследованию
1. Коллизионные вопросы наследования были и остаются в международном частном праве одними из наиболее сложных. Разрешение различных наследственных споров неизбежно порождает имущественные отношения, которые входят в систему отношений собственности одного государства и органично взаимодействуют с системой собственности иной страны. Это дает основания каждому из правопорядков претендовать на регулирование данных отношений. Выбор компетентного правопорядка, необходимый в таком случае, не отличается большим разнообразием. Одно государство может оставить за собой право регламентировать весь комплекс отношений по наследованию, руководствуясь тем, что завещательное распоряжение составлено в ее пределах. Другое государство, напротив, использует несколько критериев подчинения отношений по наследованию своему законодательству и считает себя правомочным в вопросах наследования такого имущества, которое или находится на ее территории, либо принадлежит гражданину данной страны. Как указывает первый пункт ст.1224 ГК, который открывается коллизионной формулой "закон места жительства наследодателя" (lex domicilii), Российская Федерация относится к числу государств, использующих этот принцип коллизионного регулирования. Как следует из текста комментируемой нормы, он применяется как общий принцип наследования для разрешения разнообразных аспектов наследственных отношений: при установлении круга наследников (в том числе и вне пределов России), определении условий перехода прав на наследуемое имущество от наследодателя к наследникам, включая регламентацию принятия наследства (см. комментарий к ст.1156), состава наследства и круга вещей, могущих быть объектами наследования, а также режимов охраны наследуемого имущества и др. По закону места жительства наследодателя будут выявляться и сроки принятия наследства (п.1 ст.1114, ст.1154 ГК). Обращение к этой норме может потребоваться и в ситуации, когда в составе наследства имеется имущество, требующее управления, либо когда кредиторы наследодателя предъявили иск к наследникам до принятия наследства, и т.п.
Из сопоставления ч.1 и 2 п.1 настоящей статьи со всей непреложностью вытекает, что в целом речь идет о коллизионном принципе регулирования наследственных отношений, возникающих по поводу движимого имущества (Тезис о том, что "закон места жительства" применяется как общая коллизионная привязка к отношениям гражданско-правового характера, связанным с наследованием движимого имущества, подтверждается и положениями международных соглашений, в частности, договора между Российской Федерацией и Азербайджанской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22 декабря 1992 г. // Бюллетень международных договоров. 1995. N 5. С.48).
Рассматриваемое коллизионное правило не имеет однозначного содержания ввиду различий в толковании понятия "место жительства". Известно, что любое лицо обладает местом жительства по рождению. Оно может также приобрести "домициль" и по выбору, если переезжает в иную страну. Пункт первый ст.1224 ГК не указывает, какое содержание "закона места жительства" используется в целях определения права, подлежащего применению. Хотя обращение к термину "последнее" по отношению к приведенному коллизионному принципу дает некоторые основания полагать, что комментируемый пункт ст.1224 подразумевает именно "домициль по выбору". Подобное содержание данного понятия используется также и в договорах об оказании правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, например в Соглашении между Правительствами Российской Федерации и Кыргызстана от 14 сентября 1992 г., хотя, текстуально, в буквальном выражении ("домициль по выбору"), в соглашении не присутствует (см.: Бюллетень международных договоров. 1995. N 3. С.26).
Понятие "последнего места жительства", думается, не случайно, поскольку оно, будучи составляющей коллизионно-правового принципа, отражает заложенные законодателем определенные критерии для отыскания надлежащего правопорядка. В частности, имеется в виду не просто пребывание лица, а нахождение его в конкретном месте (государстве) в течение достаточно длительного промежутка времени, что характеризует его "проживание" в данном месте, в результате чего в норме закреплено требование о "последнем месте жительства". Указанное необходимо для возникновения соответствующей правовой связи наследодателя с данным государством, что только и может объяснить прикрепление наследственного отношения к соответствующему правопорядку (В частности, ст.2 Закона РФ от 25 июля 2002 г. "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации" различает следующие категории иностранных граждан с точки зрения их нахождения в РФ, хотя и не содержит понятия "место жительства": "временно пребывающие в Российской Федерации иностранные граждане (это лица, прибывшие в Российскую Федерацию на основании визы или в порядке, не требующем получения визы, и не имеющие вида на жительство или разрешения на временное проживание); "временно проживающие в Российской Федерации иностранные граждане" (лица, получившие разрешение на временное проживание) и "постоянно проживающие в Российской Федерации иностранные граждане" (лица, получившие вид на жительство) // РГ. 2002. 27 июл.).
Пункт 1 ст.1224 не содержит также и конкретизации понятия "место жительства". По-видимому, подразумевается любое жилое помещение, в котором индивид проживает на основаниях постоянного, либо преимущественного обладания им, либо на иных условиях, предусмотренных действующим законодательством Российской Федерации (договор найма, поднайма, аренды и др.), в отличие от категории "место пребывания" (см. комментарий к ст.1195 ГК). Подобный взгляд следует из правоположений Закона РФ от 25 июня 1993 г. "О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации", ст.20 ГК, постановления Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1998 г. по делу о проверке конституционности пунктов 10, 12, 21 Правил регистрации и снятия граждан Российской Федерации с регистрационного учета по месту пребывания и по месту жительства в пределах Российской Федерации, утвержденных постановлением Правительства РФ от 17 июля 1995 г. (см.: ВСНД и ВС РФ. 1993. N 32. Ст.1227 // СЗ РФ. 1998. N 6. Ст.783). В любом случае при установлении содержания понятий "место жительство" и "последнее место жительства" для разрешения наследственных отношений в ходе применения материального российского права неизбежно сопоставление с регулированием, содержащимся в ст.1115 ГК (в частности, с понятием "места открытия наследства" - см. комментарий к этой статье).
Регулирование, содержащееся в первом пункте комментируемой статьи, представляет собой обновление подходов к наследственным отношениям, поскольку произведено разграничение наследования движимого и недвижимого имущества. Как установлено ст.1224 ГК, порядок наследования недвижимого имущества должен определяться особым образом: надлежащие нормы, как правило, следует искать в законодательстве той страны, на территории которой такое имущество находится. В данном случае российское законодательство идет в русле положений международных соглашений, заключенных Российской Федерацией с различными государствами и активно используемых ею в последнее время, - договоров об оказании правовой помощи и о правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам. Они предлагают аналогичную формулу (она закреплена в российско-литовском, российско-молдавском, российско-польском, российско-кубинском и других двусторонних соглашениях о взаимном оказании правовой помощи, а также в многосторонней Минской конвенции стран СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22 января 1993 г.). Исключения из генерального коллизионного правила об отсылке к закону домицилия наследодателя, как вытекает из содержания предписаний комментируемого пункта ("если иное не предусмотрено настоящей статьей"), должны быть сведены к тому, что установлено в самой ст.1224, с учетом, однако, и того, что имеется в общих положениях раздела, в частности, правил, применяемых в случаях расхождения норм национального закона и международных договоров (последние во многих случаях подчиняют наследование закону гражданства умершего лица - таковы, например, договоры между Россией и Польшей, Россией и Кубой).
Заметим, что коллизионная формула lex rei sitae ("закон места нахождения имущества") активно применялась и в актах, действовавших до вступления в силу части третьей ГК (и соответственно ст.1224). Однако она создавала прежде всего условия для подчинения отечественному законодательству отношений по наследованию различных строений, находящихся в пределах ее территории (ст.169 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. и ст.567 ГК РСФСР 1964 г.). П.1 ст.1224 ГК существенно расширил сферу применения данного коллизионной привязки по сравнению с приведенными актами. Теперь ее действие распространяется на отношения, когда объектами наследования выступают не только строения на территории РФ, но и на многообразие других объектов недвижимостей: здания или сооружения, земельные участки, многолетние лесные насаждения, участки недр, - словом, на те объекты, перемещение которых без несоразмерного ущерба их назначению невозможно (как следует из ст.130 ГК). Кроме того, не вызывает сомнений такое понимание применения анализируемой коллизионной формулы, которое не обусловливается рамками нахождения имущества лишь на территории России. "Закон места нахождения вещи" должен давать ответы и на вопросы квалификации - т.е. о том, какие объекты относятся к той или иной категории вещей.
Вместе с тем принцип "местонахождения" вещи как общее коллизионное начало в вещных отношениях, включая наследование, являющееся одним из наиболее распространенных оснований перехода вещного права, подвергся в российском регулировании уточнению, связанному со спецификой конструирования отечественнным законодательством категории "недвижимые вещи". В этом плане следует напомнить, что к недвижимым вещам в соответствии с российскими правовыми нормами относятся также морские, речные и воздушные суда и космические объекты. Поскольку эти объекты по своей природе способны перемещаться в пространстве, подчинение режима их наследования российскому праву лишь по причине физического нахождения в России в тот или иной момент было бы недостаточно обоснованнным. Этим и объясняется то обстоятельство, что в отношении указанных объектов первый пункт ст.1224 ГК использует не принцип lex rei sitae, а "закон места государственной регистрации" - специальную формулу прикрепления. Настоящая коллизионная привязка оказалась наиболее приемлемой для такого рода объектов, как, в частности, морские, воздушные или речные суда. Как следует из иных актов, например, из КТМ (ст.33), только регистрация может подтвердить приобретение прав и обязанностей (в том числе и наследственных) в отношении того или иного судна (см.: СЗ РФ. 1997. N 18. Ст.1387; 1999. N 18. Ст.2207) (см. также комментарий к ст.1207 ГК). Правила рассматриваемого пункта предельно четки - в них говорится о подчинении наследования российскому праву лишь того недвижимого имущества, которое внесено в государственный реестр Российской Федерации, в остальном же наследование недвижимого имущества определяется по праву страны, где находится это имущество. В то же время возникает вопрос: как надлежит поступать в случаях, когда речь идет не об имуществе, внесенном в реестры РФ? Иными словами, вправе ли юрисдикционные органы расширительно подходить к данной коллизионной формуле и обращаться к праву того иностранного государства, где имущество внесено в реестр, если в процессе спорных отношений будут фигурировать подобные вещи (морские, речные, воздушные и т.д. суда), если они внесены в реестр не Российской Федерации, а других государств, либо будут следовать общей формуле, рекомендующей "закон места нахождения вещи" (например, применительно к яхте, внесенной в реестр малых морских судов Испании (При наличии общего коллизионного принципа наследования, которым является закон гражданства наследодателя, закрепленный в Гражданском кодексе Испании, эта страна для указанного типа имущества использует аналогичную российскому праву привязку наследственных отношений к праву того государства, где оно внесено в подобный реестр (ст.9, 10 Вводного титула к Гражданскому кодексу Испании от 24 июля 1889 г. с изменениями и дополнениями от 31 мая 1974 г.)), будет применяться закон Марокко, поскольку таковая стоит на рейде порта Танжер)? Правда, следует иметь в виду, что в большинстве государств в отношении недвижимых объектов (земельных участков, сооружений, строений, вещных прав на недвижимое имущество и т.д.) закон места их нахождения будет совпадать с законом места внесения в реестр. В силу этого гипотетические трудности разночтения в содержании первого и второго как будто бы снимаются. Более того, практически везде запись в реестр обладает конституирующим значением для возникновения или утраты права собственности или иного вещного права на объект недвижимости (см. комментарий к ст.1206). Однако это характеризует материально-правовой аспект содержания соответствующих правовых норм. В том же, что касается применения анализируемых коллизионных правил российского законодательства, они могут вызывать неясность у иностранных правоприменительных органов.
Содержание норм первого пункта ст.1224 Кодекса заставляет обратиться к общим положениям о праве, подлежащем применению к вещным правам. В соответствии с действующим законодательством, предписания того государства, на территории которого находится имущество, относятся не только к недвижимости, но также и к движимым вещам. Они определяют объем прав на это имущество, их осуществление и формы защиты (ст.1205 ГК). Если же рассматривать ст.1205 в контексте наследственного права, то очевидно, что она непосредственно влияет на дезинтеграцию единства вещно-правового статута. Вследствие этого ст.1224 может восприниматься как возникновение коллизионно-правового "расщепления" статута наследования, когда в силу различий в местонахождении движимых и недвижимых объектов к наследственному отношению применяются различные правопорядки и иногда возникает необходимость трудоемкого разграничения сфер действия российского и иностранного закона. Подобная квалификация встречается в некоторых комментариях нового отечественного регулирования по наследованию (см., в частности: Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья (официальный текст от 26 ноября 2001 г.). Постатейный научно-практический комментарий. С.209). Однако еще Л.А Лунц обращал внимание на небезупречность подобного подхода, указывая, что речь идет не о расщеплении наследственного статута (коллизионной привязки), а о различиях в коллизионно-правовом регулировании отношений по наследованию двух категорий объектов (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1970. С.232-233; Коллизионные вопросы наследования в советском праве // Очерки международного частного права. М., 1963. С.103-111) и, следовательно, о дифференциации правовых режимов для недвижимых и движимых вещей. Эти соображения представляются правильными, и с ними следует согласиться в полной мере, поскольку в данном случае имеют место две разные, причем самостоятельные коллизионные привязки: одна (применительно к движимым вещам) прикрепляет отношение к закону домицилия наследодателя, вторая (если имеет место наследование недвижимимого имущества) - к закону места нахождения вещи. Явление же "расщепления" наследственного статута предполагает, что отыскание последнего произведено на основе соответствующего коллизионного принципа, действие которого приводит к "распадению" единого статута на два или более правопорядков, чего в анализируемом случае, как видно, не происходит. В данном случае законодатель изменил свой подход к регламентации наследственных отношений - вместо генеральной коллизионной привязки к личному закону наследодателя, применяемой ко всей наследственной массе, которая практиковалась и в Основах гражданского законодательства СССР 1961 г. (ст.127), и в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. (ст.169), предпочтение оказано раздельности в регулировании наследования движимых и недвижимых объектов. Сказалось, безусловно, то, что в ряде ситуаций (например, при составлении завещания наследодателем, проживавшим в СССР или в последующем - в РФ, по поводу недвижимости, расположенной за рубежом), подчинение наследования советскому или российскому праву как закону домицилия вело к затруднениям либо даже невозможности реализации этих отношений в условиях, когда практически повсеместно регулирование недвижимости (в том числе и наследование) осуществляется по принципу lex rei sitae (закону места ее нахождения). Таким образом, в нынешних обстоятельствах наследование разных категорий имущества может быть подчинено различным правопорядкам - отчественному и иностранному либо и тому и другому иностранным.
В результате обращения к различным правовым системам такие понятия, как "место жительства", "последнее место жительства", "движимое и недвижимое имущество", "вещные права" и др., не могут избежать расхождений в толковании, базирующихся и устанавливаемых на основании соответствующих правовых норм. Так, в Республике Венесуэла понятие "место жительства" обладает в принципе теми же правовыми характеристиками, что и в Российской Федерации (ст.34 Закона Венесуэлы "О международном частном праве" 1998 г.). Напротив, по законодательству Швейцарской Конфедерации, лицо может быть признано проживающим в Швейцарии лишь в том случае, если оно пребывает на ее территории в течение определенного срока либо осуществляет там производственную и коммерческую деятельность (Закон "О международном частном праве" 1987 г., ст.20) (см.: Международное частное право: Иностранное законодательство / Предисл. А.Л. Маковского; Сост. и науч. ред. А.Н. Жильцов, А.И. Муранов. М., 2001. С.252, 635). В Испании, в отличие от России, за денежными средствами не признается свойство именоваться движимым имуществом (Вводный титул к Гражданскому кодексу Испании от 24 июля 1889 г. с последующими изменениями и дополнениями от 31 мая 1974 г. и от 18 мая 1999 г.). Законодательство же Великобритании допускает подобное признание. Однако если эти средства были вложены в земельный участок, то необходимыми условиями данного признания являются наличие доверительного собственника и факта продажи этого участка с последующей выплатой выручки определенному лицу (Закон "О собственности" 1975 г.) (Международное частное право: Иностранное законодательство. С.311; Чешир Дж., Норт П. Международное частное право. М., 1982. С.326).
Применение иностранного закона в целях установления содержания перечисленных понятий может повлечь за собой необходимость толкования и иных терминов, таких как: "место обычного проживания", "место делового обзаведения" (содержатся в законодательстве Швейцарии), "вдовий узуфрукт" (присутствует в нормативных актах Испании), "реальная и персональная движимость" (известно английскому праву собственности), "судебная ипотека" (содержится в Законе Французской Республики от 4 января 1955 г. N 55-22). В таком случае российский юрисдикционный орган будет поставлен перед выбором: либо квалифицировать их в том виде, в каком они изложены и понимаются в иностранном нормативном акте, либо в соответствии с правилами ст.1187 ГК искать аналоги этих понятий в отечественном праве.
2. Как следует из вышеизложенного, дифференциация приведенных коллизионных принципов обусловлена структурой наследственной массы. Каждый из них действует в отношении соответствующих ее частей. Основное свое значение они приобретают в ходе регламентации перехода прав на наследуемое имущество с одного лица на другое в результате наследования. Специальные коллизионные привязки, регламентирующие выбор права, подлежащего применению при таком переходе к отдельным аспектам отношений, содержатся в правилах второго пункта ст.1224.
Передача наследуемого имущества от наследодателя к наследникам является одной из опорных конструкций правового регулирования процесса наследования. Правовые системы мира насчитывают множество разнообразных инструментов в подобном отношении: наследники могут вступить в права владения имуществом по закону, по завещательному распоряжению, распоряжению на случай смерти, по договорам о наследовании, либо по соглашениям о дарении на случай смерти, соглашениям о наследовании и т.д. Одной из ключевых форм перехода прав и распоряжения имуществом или имущественными правами при наследовании выступает институт завещания. Как правило, совершение завещательного распоряжения заставляет компетентный орган того или иного государства устанавливать, соответствует ли оно требующейся согласно определенному правопорядку форме, удовлетворяет ли оно материальным требованиям по его составлению, не нарушает ли оно нормы публичного порядка конкретной страны, составлено ли оно дееспособным лицом, не нарушены ли им права и законные интересы третьих лиц, подлежащие обязательной защите (обладающих, например, правом на обязательную долю в наследстве), и т.д.
Совершение завещательного распоряжения обусловливается наличием дееспособности завещателя в момент совершения акта о распоряжении имуществом на случай смерти (см. комментарий к ст.1118). Лицо, составляющее завещание, должно обладать дееспособностью в полном объеме. Природа завещательной дееспособности отличается известной двойственностью. С одной стороны, способность лица к составлению завещания представляет собой одно из проявлений его общей гражданской дееспособности и входит в содержание личного статута. В то же время в практическом плане она проявляется лишь тогда, когда рассматривается как предпосылка действительности наследственных правоотношений. Разрешая возникшую коллизию, пункт второй ст.1224 предпочитает согласовывать способность индивида к составлению завещания с требованиями того государства, где он проживал в момент его составления.
Практическое применение данной нормы может обусловить возникновение нескольких проблем. В первую очередь, заявляет о себе следующая ситуация. Подавляющее большинство государств (в том числе и Россия) исходит из тезиса о том, что индивид может свободно составить завещание, если он достиг возраста полного совершеннолетия (как правило, 18 лет) и осознает как значение, так и последствия своих действий. В то же время при установлении завещательной дееспособности несовершеннолетних различные государства уже не столь единодушны. Так, французское законодательство признает, что несовершеннолетний индивид, проживающий на ее территории, может составлять завещание без каких-либо дополнительных условий. При этом наследники по такому завещанию приобретают право лишь на половину имущества, принадлежащего завещателю (ст.904 ФГК). Напротив, в России несовершеннолетний индивид может стать завещателем имущества только в том случае, если он вступит в брак, либо начнет работать по трудовому контракту, либо займется предпринимательской деятельностью с согласия родителей, усыновителей, опекунов (ст.27 ГК).
Во-вторых, нельзя не коснуться и так называемой проблемы обратной отсылки. Вполне реальна ситуация, когда наличие места жительства за рубежом приведет к необходимости использования иного критерия установления права применительно к возможности завещать, например, критерия гражданства. В частности, отсылка к закону гражданства определяет способность наследодателя к составлению или отмене завещания в праве Германии, Испании, Египта, Греции, Италии, Кубы и других государств. Аналогичен подход договоров о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и уголовным делам, заключенных между Российской Федерацией и Республикой Польша 16 сентября 1996 г., Российской Федерацией и Республикой Индия от 3 октября 2000 г., и др.
Если наследодатель обладает постоянным местом жительства в одной из приведенных стран - участниц такого соглашения, то возникает вопрос, какое право должно быть применено (материальное или коллизионное). Ст.1190 ГК формулирует необходимость применения материального права. Любая отсылка к иностранному праву должна рассматриваться в пользу применения материального права соответствующей страны (Индии или Польши, предположим). Вместе с тем российский закон резервирует возможность применения и коллизионного права. Так, ст.1195 ГК утверждает, что если завещатель сохранил гражданство России, то судебная инстанция, в конечном итоге, должна подчинить наследование российскому праву (даже при наличии у наследодателя места жительства в одной из вышеназванных стран).
Любое распоряжение имуществом на случай смерти, если оно выполнено дееспособным субъектом и признается завещанием, должно отвечать целому ряду юридических признаков. Основополагающей в этом плане является форма завещательного распоряжения. Как указывает п.2 ст.1224, форма завещания, как, впрочем, и способность завещать, определяются в соответствии с законодательством того государства, где проживает наследодатель в момент составления распоряжения на случай смерти. Если такой страной является Россия, то последняя воля этого индивида должна быть представлено в письменной форме, вне зависимости от того, в каких обстоятельствах она совершается и какого имущества касается. Исключения из этого правила строго регламентированы российским законом.
В виде общеобязательного правила закон предусматривает, что завещателю следует удостоверить свое распоряжение. Согласно ст.13 Основ законодательства Российской Федерации о нотариате от 11 февраля 1993 г. любой нотариус, независимо от того, работает ли он в государственной нотариальной конторе либо занимается частной практикой, обладает полномочиями по удостоверению завещания. Нотариальное удостоверенный акт о распоряжении имуществом на случай смерти регистрируется в реестре нотариальных действий, сведения о нем вносятся в алфавитную книгу учета завещаний (см.: ВСНД и ВС РФ. 1993. N 10. Ст.357).
Однако действие закона "места жительства завещателя" (которое при этом не является "последним местом жительства") вполне может привести к тому, что к завещанию российского гражданина будут применяться формальные требования, обусловленные правом иностранного государства как места его составления. Зарубежные нормы, касающиеся этого вопроса, весьма разнообразны. Тогда при совершении завещания, допустим, во Франции, завещателю придется обратиться к услугам не одного, а двух нотариусов (либо одного нотариуса, но двух свидетелей). Швейцарское законодательство исключает нотариуса из круга участников наследственных правоотношений. Его функции исполняет должностное лицо - служащий судебного или административного органа. Присутствие свидетелей также обязательно (исходя из правоположений ст.86 швейцарского Закона о международном частном праве 1987 г.) (см.: Международное частное право: Иностранное законодательство. С.645).
Как следует из изложенного, законодательства Франции и Швейцарии исходят из того, что основной формой завещания является распоряжение, выполненное в виде публичного акта. Законодательство Германии, напротив, отдает предпочтение собственноручно составленному завещанию (§ 2064 ГГУ), поэтому оно практически не обращается к статусу свидетеля, как одного из непосредственных участников правоотношений по наследованию (см.: Савельев В.А. Гражданский кодекс Германии (система, история, институты). М., 1994. С.92). Вместе с тем и во Франции, и в других странах (Испании, Бельгии, Люксембурге) практикуется такая специфическая форма (элементы которой, кстати говоря, восприняты и нынешним российским правом), как олографическая, т.е. завещание в простой письменной форме, которое составлено и написано, подписано с указанием числа, месяца и года его составления собственноручно завещателем; если оно содержит зачеркнутые или исправленные слова, либо слова между строк, то последние должны быть заверены подписью завещателя (см., в частности, ст.688 Гражданского кодекса Испании).
В отличие от положений ГГУ Германии, ГК РФ воспринимает приглашение свидетеля как вполне закономерную стадию процесса совершения завещания. Присутствие свидетеля при нотариальном удостоверении завещательного распоряжения представляет собой неотъемлемое право любого завещателя (в том числе и иностранца). Естественно, что нотариусу вменяется в обязанность известить свидетеля о необходимости соблюдения тайны завещания (см. комментарий к ст.1123). Следует отметить, что с принципом тайны завещания непосредственно связан и порядок выдачи дубликата нотариально заверенного завещания, который выдается только самому завещателю либо его наследнику. Наследники другой очереди также приобретают право на дубликат завещания (по предоставлении необходимых документов о смерти завещателя и умершего наследника).
Положения закона о тайне завещания позволяют завещателю не сообщать кому-либо о его содержании и о внесенных изменениях. Вместе с тем существует вероятность того, что сведения, содержащиеся в нем, все-таки станут достоянием гласности (скажем, при удостоверении завещания либо при подписании завещания другим лицом). Во избежание этого законодатель предлагает завещателю составить закрытое завещание. Структура закрытого завещания и требования, предъявляемые к нему, определяются ст.1126 (см. комментарий). Однако нельзя не отметить, что проживание наследодателя на территории, скажем, Франции, при условии подчиненности завещательного распоряжения ее материальному праву, если иное не вытекает из применимых коллизионных норм, способно внести коррективы в порядок передачи закрытого завещания нотариусу или подписания его свидетелями.
Коллизионная привязка к "закону места жительства" (домицилия) применительно к форме завещания делает весьма существенной проблему принятия обязательной доли в наследстве, которая иногда бывает тесно связана с другими институтами, например, с закрытым завещанием. После передачи такого завещания нотариусу последний обязан объяснить завещателю сущность ст.1149 ГК (об обязательной доле в наследстве) и оставить об этом соответствующую запись. Вместе с тем возникает вопрос: когда индивид вступает во владение имуществом - после оглашения текста завещания либо после подачи нотариальному органу по месту открытия наследства заявления о принятии наследства? Предположим, что иностранный законодатель допускает и первую и вторую форму вступления во владение. Будут ли они признаны в России? Гражданский кодекс не дает ответа на этот вопрос, хотя, как показывает судебная практика, любой из перечисленных способов, в принципе, может использоваться для установления обязательной доли в наследстве, вне зависимости от способа вступления завещания в силу.
Примечательно в этом отношении решение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда РФ от 28 октября 1997 г. по иску гражданки Моисеенко о признании за ней права на 2/9 доли наследственного имущества, причитавшегося ее отцу - Малинникову И.Ф. Судебная коллегия отметила, что Малинникову И.Ф. следовало своевременно обратиться с заявлением об открытии наследства либо осуществить иные действия, направленные на принятие наследуемого имущества. Так как Малинников И.Ф. не предпринял подобных шагов, то истица не приобретает право на данное имущество (см.: Зайцева Т.И., Крашенинников П.В. Наследственное право. М., 2002. С.60).
Помимо этого, сохраняет свою актуальность и проблема обратной отсылки. Немало стран стремятся использовать известный нам критерий гражданства в целях установления права, подлежащего применению, и для формы завещания. Так, Закон Италии от 31 мая 1995 г. N 218 "Реформа итальянской системы международного частного права" указывает, что форма завещания может определяться в соответствии с правом страны, гражданином которой завещатель являлся в момент составления завещательного распоряжения (ст.48). Законодательство Греции (ст. 28 Гражданского кодекса 1940 г.) и Турции (ст.22 Закона от 20 мая 1982 г. N 2675 "О международном частном праве и международном гражданском процессе") также взаимоувязывает процедуру установления формы завещания и гражданство завещателя. Хотя фактически во внимание принимается то гражданство, которым завещатель обладал в момент своей кончины. Критерий гражданства известен и международным соглашениям. Именно ему подчиняет отношения по определению формы составления завещательного распоряжения договор о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и уголовным делам, заключенный между Российской Федерацией и Республикой Куба 14 декабря 2000 г. (см.: Международное частное право: Иностранное законодательство. С.334, 295, 579).
Коллизионные принципы, посредством которых в законодательстве различных государств и международных актах определяется право, наиболее приемлемое к форме завещания, имеют значение и для его содержания. Последнее может включать в себя множество положений, вплоть до инструкций об очередности исполнения отдельных пунктов и о назначении опекуна наследнику. Однако основу волеизъявления на случай смерти составляют распоряжения завещателя о порядке распределения наследственной массы.
Процедуры перехода имущественных прав от умершего к его правопреемникам также несут в себе различного рода расхождения, свойственные правопорядкам соответствующих государств. Стремясь разрешить коллизии подобного характера, государства, как правило, руководствуются коллизионными привязками, аналогичными тем, что регулируют форму завещаний. Так, законодательство Японии (Закон от 10 июня 1964 г. N 100 "О праве, применимом к форме завещания") предлагает прибегнуть либо к законодательству той страны, где было составлено завещание, либо к праву того государства, на территории которого находится имущество (для недвижимости). Этот акт предусматривает возможность обращения и к закону места жительства, к закону гражданства (см.: Ануфриева Л.П. Международное частное право: В 3-х т. Т.2. Особенная часть: Учебник. М., 2000. С.531).
Однако, как следует из п.2 ст.1224 ГК, в России содержание завещания определяется по праву страны, где завещатель проживал (в момент составления такого завещания или акта его отмены). Это означает, что если российский гражданин составляет завещание во Франции (стране, где он проживает), то на основании ст.913 ФГК в соответствии с текстом такого распоряжения наследники смогут получить либо половину того имущества, которым обладает данный индивид, либо одну четвертую его часть (в случае, если на наследство претендуют трое и более наследников). Составление завещательного распоряжения, предположим, в Германии не позволит российскому гражданину отстранить кого-либо из индивидов от участия в распределении наследства. В соответствии с § 2303 ГГУ российский гражданин обязан предусмотреть в завещании, что даже если физическое лицо и отстранено от наследства, тем не менее завещатель должен предоставить ему обязательную долю из наследуемого имущества. Она равна половине стоимости той доли из наследуемого имущества, которую данное лицо получило бы без завещания (в ходе наследования по закону) (см.: Савельев В.А. Гражданский кодекс Германии. М., 1994. С.61).
Существуют ли какие-либо способы защиты прав и интересов российских граждан - как тех, кто составляет завещание за рубежом, так и тех, кто является наследниками по таким распоряжениям? Распространенным вариантом искомых гарантий является обращение в консульское учреждение. Консул окажется полезным при составлении точной описи наследственного имущества (в соответствии с консульскими конвенциями консул присутствует при опечатывании наследства компетентными органами государства пребывания). Вмешательство консула позволит принять меры по обеспечению сохранности и распоряжения наследуемым имуществом (консульское должностное лицо правомочно подавать прошения о принятии таких мер). Для целей судебной защиты данного лица консул может возложить на себя представление интересов завещателя в различных инстанциях (данные правомочия отражены в нормах Консульской конвенции между Российской Федерацией и Украиной от 15 января 1993 г., Консульской конвенции между Российской Федерацией и Республикой Узбекистан от 2 марта 1994 г. и аналогичной конвенции между Российской Федерацией и Республикой Куба от 23 марта 1998 г. // Бюллетень международных договоров. 1999. N 2. С.19; 1999. N 3. С.48; 2000. N 4. С.26).
Заметим, что в ряде случаев обращение к консулу просто необходимо. Одна из таких ситуаций приведена в Договоре между Российской Федерацией и Республикой Индия о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и торговым делам от 3 октября 2000 г. Если гражданин договаривающегося государства умирает в поездке по территории другого государства, не имея в последнем постоянного места жительства, то находящееся при нем имущество передается дипломатическому представительству или консульскому учреждению той страны, гражданством которой обладал умерший, для его передачи потенциальным наследникам (ст.23).
Как указывалось выше, п.1 ст.1224 решает общие вопросы определения и действия наследственного статута. Ни завещательная способность как особая сторона гражданской право-, дееспособности, ни форма завещательного распоряжения, по общему правилу, не входят в сферу действия наследственного статута. Принципы, относящиеся к завещательной способности и форме завещательного распоряжения, а также акту его отмены, также нашли отражение в п.2 комментируемой статьи, который объединяет коллизионно-правовое регулирование этих институтов, закрепляя отсылку, в том числе и в отношении недвижимого имущества, к закону страны, где завещатель имел место жительства в момент составления такого завещания или акта. Вместе с тем, как свидетельствует законодательная практика ряда государств, применительно к форме акта представляется вполне возможным и альтернативный вариант установления компетентного правопорядка. Так, Закон Чехии от 4 декабря 1963 г. "О международном частном праве и процессе" утверждает, что форма завещания определяется правом государства, гражданином которого был наследодатель в момент составления завещания; однако достаточно и соблюдения права той страны, на территории которой составлялось завещание. Те же правила распространяются и на форму отмены завещания (см.: Международное частное право: Иностранное законодательство. С.607). Как видно, российский законодатель в комментируемых нормах пошел еще дальше по этому пути, указав, что завещание или его отмена не могут быть признаны недействительными вследствие несоблюдения формы, если она удовлетворяет требованиям права места составления завещания или акта его отмены, а также требованиям российского права.
Альтернативность выбора между формальными требованиями закона места составления акта и закона страны суда была известна отечественному праву и ранее (п.2 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г.), с той лишь разницей, что в Основах фигурирует привязка к закону страны составления завещания или акта его отмены, в которой завещатель имел постоянное место жительства на момент составления или отмены акта. Следовательно, ныне право на составление завещания в конкретной стране в соответствии с действующими в ней правилами и формальными требованиями, которые кажутся завещателю предпочтительными, не связывается с условием постоянного проживания лица на территории последней.
Таким образом, коллизионные принципы п.2 ст.1224 убеждают в том, что законодатель в рассматриваемом вопросе исходит из относительной свободы выбора права, подлежащего применению к форме завещания или акта его отмены, устанавливая регулирование, оперирующее множественностью коллизионных привязок и имея в арсенале средств "цепочку" коллизионных норм. Все это свидетельствует об использовании современным отечественным правом гибких инструментов регламентации наследственных отношений.
Предположим, что некто П. в 1991 г. покинул страну и приобрел гражданство Австрии. Однако он живет и работает в Венгрии. В 1998 г. он составляет завещание в пользу своего сына Ю., живущего в России. В 2000 г., пребывая в Польше, он составляет завещание, но уже в пользу иного наследника - своей племянницы О., проживающей в Украине. Действующее законодательство Венгерской Республики (Указ 1979 г. N 13 "О международном частном праве") позволяет ему произвести отмену завещания (аннулирование завещания с точки зрения формы является действительным, если оно соответствует венгерскому праву). Он обладает возможностью воспользоваться и австрийским законодательством (аннулирование завещания считается действительным с точки зрения формы, если оно соответствуют личному закону наследодателя на момент составления акта). Законодательство Венгрии позволяет привлечь даже польское право. Оно допускает, что новое завещание и акт отмены предыдущего волеизъявления по форме считаются действительным, если соответствуют праву места составления (либо аннулирования). Российскому закону остается только признать надлежащими формы отмены завещания, принятые в законодательстве Венгрии, Австрии, Польши (см.: Там же. С.238). Помимо этого, нельзя не отметить, что п.2 ст.1224 предполагает и непосредственную возможность применения российского права как к форме самого завещательного распоряжения, так и к форме его отмены. Таким образом, завещатель всегда может иметь в виду те формы составления и отмены завещания, которые указаны в отечественном законе.
В заключение следует отметить, что несмотря на обилие возможных коллизионных ситуаций, комментируемая статья в целом учитывает как сложившиеся, традиционные средства коллизионного регулирования наследственных отношений, так и современные тенденции развития международного частного права в данной области.
Федеральный закон
"О введении в действие части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации" от 26 ноября 2001 г. N 147-ФЗ
Комментируемый закон не дифференцирует вступление в силу отдельных подразделов третьей части ГК (как это было, скажем, при введении в действие части первой ГК - см., например, ст.1, 6, 13 Федерального закона от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" // СЗ РФ. 1994. N 32. Ст.3302). Он имеет традиционное название, которое присваивается всем федеральным законам соответствующего назначения, относится к части третьей Гражданского кодекса в целом и, следовательно, к обеим его составляющим: разд.V "Наследственное право" и разд.VI "Международное частное право". Законодатель единым порядком, интегрально, определил общий срок введения в действие третьей части, указав, что ее нормы вступают в силу с 1 марта 2002 г. Тем не менее в устанавливаемых им процедурах введения в действие и применения норм нового наследственного права присутствуют исключения особого рода, наличие которых обусловливает возможность разграничения общих и специальных правил.
Общие правила предусматривают механизм встраивания комплексного блока новых норм наследственного права в сложившуюся систему законодательства Российской Федерации и взаимодействия с нею. Поэтому в общих правилах о порядке введения в действие норм нового наследственного права определяется не только момент вступления в силу новых норм наследственного права, но и пределы действия правовых актов, которые применялись до введения в действие новых норм, а также основные принципы применения новых норм к отношениям наследования.
Специальные правила предусматривают особенности применения норм нового наследственного права в случаях, если наследство открылось до введения в действие новых норм, а также в иных особых случаях. Общие правила сосредоточены в ст.1-5 комментируемого Закона. Специальные правила, касающиеся процедур введения в действие норм ГК, посвященных наследованию, зафиксированы в ст.6-8 Закона.
Прежде чем перейти к предметному комментированию закона, заметим, что по отношению к нему, как и к законам о введении в действие первой и второй частей Гражданского кодекса, в литературе, пожалуй, не вполне правомерно используется термин "вводный" - "Вводный закон" (см.: Комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации. М., 1996. С.21 и след.; Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (часть первая) / Отв. ред. О.Н Садиков. М., 1997; Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (часть вторая) / Отв. ред. О.Н Садиков. М., 1998; Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (постатейный). Часть третья. М., 2002; Суханов Е.А. О третьей части Гражданского кодекса Российской Федерации // Вестник ВАС РФ. 2002. N 3 и др.). В русском языке слово "вводный" означает "вступительный, являющийся введением во что-либо" (см.: Словарь русского языка: В 4-х т. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. М., 1981. С.141). Именно так трактуется этот термин и в мировой юридической практике. Используемые в целом ряде стран понятия "вводные положения", "вводный закон" подразумевают особые нормы и отдельные разделы соответствующих актов, которые, как правило, предшествуют основным положениям либо представляют собой специфическое регулирование отдельных отношений в рамках общего акта. Таковы вводные законы ("вводные титулы") к гражданским кодексам (в ФРГ - к Германскому гражданскому уложению) Бразилии, Египта, Испании, Ирана, Португалии и др. В этом смысле правильной представляется позиция авторов "Комментария к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации" (под. ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. М., 2002), не оперирующих термином "вводный закон" применительно к указанным федеральным актам.
Статья 1.
Статья 1 комментируемого Закона предусматривает точную дату, с которой вводятся в действие новые нормы наследственного права. В качестве таковой выступает 1 марта 2002 г. Эта дата является определяющей. В соответствии с нею устанавливаются принципы применения новых норм к отношениям наследования с учетом принципиального обстоятельства - момента открытия наследства.
По общему правилу, все условия наследования (круг наследников, порядок и сроки принятия наследства, состав наследства и др.) устанавливаются согласно нормам, действующим на день открытия наследства (о понятии открытия наследства см. комментарий к ст.1113 ГК). В соответствии с этим в ст.5 Закона устанавливаются общие начала применения части третьей Кодекса к правоотношениям наследования.
С указанным сроком (1 марта 2002 г.) связано определение правовой судьбы ранее действовавших норм о наследовании, других обусловленных ими правил, а также положений, регулировавших правоспособность иностранных граждан и лиц без гражданства, применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров.
Комментируемый Закон устанавливает соотношение новых норм наследственного и международного частного права в области регулирования гражданских отношений и отношений гражданско-правового характера с ранее действовавшими нормами.
Во-первых, в ст.2 и 3 Закона предусмотрен перечень правовых актов, которые утратили силу или не подлежат применению.
Во-вторых, ст.4 комментируемого Закона предопределяет перспективы применения действующих правовых актов: они должны быть приведены в соответствие с частью третьей Кодекса, при этом определенная группа актов согласно нормам части третьей Кодекса должна быть заменена федеральными законами.
В-третьих, до приведения правовых актов в соответствие с частью третьей Кодекса в целях надлежащего их применения в связи с вступлением в силу новых норм наследственного права в ст.4 Закона установлен принцип соотношения действующих и новых правовых актов: первые применяются постольку, поскольку не противоречат части третьей ГК; этот принцип одновременно является принципом вытеснения устаревших норм и устаревших форм правовых актов.
В-четвертых, дата введения в действие части третьей Кодекса является хронологическим рубежом, разграничивающим правовые последствия наступления соответствующих актов (действий), событий или фактов, в зависимости от того, когда возникли определенные обстоятельства - до или после 1 марта 2002 г. Этот момент является компонентом специальных правил, установленных ст.6-8 Федерального закона "О введении в действие третьей части Гражданского кодекса".
Статья 2.
В соответствии со ст.2 данного Закона утратили силу с 1 марта 2002 г. нормы наследственного права, составлявшие разд.VII Гражданского кодекса РСФСР 1964 г., другие нормы, взаимосвязанные с соответствующими нормами наследственного права, а также предписания, относившиеся к международному частному праву и регулировавшие, в частности, правоспособность иностранных граждан и лиц без гражданства, применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров. Таким образом, в комментируемой статье непосредственно закреплена отмена разд.VIII "Правоспособность иностранных граждан и лиц без гражданства. Применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров" Гражданского кодекса РСФСР 1964 г. В юридической литературе неоднократно обращалось внимание на то, что разд.VII Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., сохранявший на основании постановления Верховного Совета Российской Федерации от 14 июля 1992 г. N 3301-1 "О регулировании гражданских правоотношений в период проведения экономической реформы" юридическую силу на территории России впредь "до принятия нового Гражданского кодекса Российской Федерации" (п.1 постановления), поскольку Основы гражданского законодательства были введены им в действие в Российской Федерации с 3 августа 1992 г., фактически устранил применение разд.VIII ГК РСФСР (см.: Розенберг М.Г. Международный договор и иностранное право в практике Международного коммерческого арбитражного суда. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2000. С.22-23; Богуславский М.М. Международное частное право: Учебник. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2001. С.227-230).
В упомянутом постановлении прямо оговорены пределы сохранения юридической силы положений ГК РСФСР 1964 г.: они не могут противоречить актам, действующим в установленном порядке на территории Российской Федерации (п.2 постановления). Однако формальная отмена указанного разд.VIII не имела места до сего момента и, как видно, произведена лишь настоящим Федеральным законом.
Правовые акты, вносившие изменения в правовое регулирование наследственных отношений, которые были приняты до вступления в силу третьей части ГК, подверглись прямой отмене путем указания на это в комментируемой статье Закона. Так, Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 18 декабря 1974 г. "Об изменении и признании утратившими силу некоторых законодательных актов РСФСР в связи с введением в действие Закона РСФСР о государственном нотариате" (ВВС РСФСР. 1974. N 51. Ст.1346) были внесены изменения в ст.541 и 543 ГК РСФСР 1964 г. В соответствии с ними расширялись возможности осуществления гражданами завещательных распоряжений, приравниваемых к нотариальным, вводился дополнительный порядок отмены завещаний путем подачи заявления в исполнительный комитет местного Совета депутатов трудящихся. Эти нормы утратили юридическое значение в связи с новыми правилами составления, изменения и отмены завещаний согласно нормам наследственного права, закрепленным в части третьей ГК РФ.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 24 февраля 1987 г. "О внесении изменений и дополнений в Гражданский кодекс РСФСР и некоторые другие законодательные акты РСФСР" (ВВС РСФСР. 1987. N 9. Ст.250) были внесены редакционные изменения в ст.534, 543, 550, 555 и 556 ГК РСФСР 1964 г. в связи с переименованием Советов депутатов трудящихся в Советы народных депутатов. Эти изменения не затрагивали существа правил наследования имущества.
Вместе с тем ст.560 ГК РСФСР 1964 г. была дополнена важным положением, в соответствии с которым правила наследования в колхозном дворе были распространены на хозяйства граждан, занимающихся индивидуальной трудовой деятельностью в сельском хозяйстве. Таким образом, в зоне существенных ограничений наследования в пользу семейной общности оказалось не только имущество колхозного двора, но и имущество, используемое для индивидуальной трудовой деятельности граждан в сельском хозяйстве.
Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации от 16 января 1996 г. N 1-П "По делу о проверке конституционности частей первой и второй статьи 560 Гражданского кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина А.Б. Наумова" положения ст.560 ГК РСФСР 1964 г. были признаны неконституционными как противоречащие ст.35 (ч.2 и 4) и 55 (ч.1) Конституции Российской Федерации (см.: СЗ РФ. 1996. N 4. Ст.408). Статья 560 ГК РСФСР 1964 г., хотя формально и не была признана утратившей силу, после вступления в силу Конституции Российской Федерации 1993 г. применению не подлежала.
Согласно п.9 постановления Верховного Совета Российской Федерации от 3 марта 1993 г. N 4604-1 "О некоторых вопросах применения законодательства Союза ССР на территории Российской Федерации" (ВСНД и ВС РФ. 1993. N 11) ст.153 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик, предусматривавшая наследование банковских вкладов граждан на общих основаниях, не подлежала применению, если в состав наследства входили вклады граждан в Сберегательном банке Российской Федерации. В последнем случае применялись положения ст.561 ГК РСФСР 1964 г. об особом режиме наследования вкладов граждан в Сбербанке, в отношении которых были сделаны завещательные распоряжения.
Это разграничение, с одной стороны, исключительного правового режима завещанных вкладов в Сбербанке и Центральном банке Российской Федерации, с другой - общих правил наследования завещанных вкладов, внесенных в другие банки, утратило силу с 1 марта 2002 г. Сохраняя особый порядок завещательных распоряжений денежными средствами на банковском вкладе или банковском счете, новое наследственное право включает эти средства в состав наследства и распространяет на них общие основания и условия наследования (см. комментарий к ст.1128 ГК). Вместе с тем переход от исключительного правового режима завещанных вкладов в Сбербанке и ЦБ РФ к новым правилам наследования завещанных вкладов имеет особенности, которые раскрываются в комментариях к ст.7 и 8 Закона.
Поскольку в ст.2 комментируемого Закона отмене еxpressis verbis подвергся основной кодифицированный источник правового регулирования гражданских - наследственных - отношений и таковых, включаемых в сферу действия международного частного права, а именно ГК РСФСР 1964 г., закономерна и отмена актов, вносивших в него на определенных этапах изменения различного рода. Так, практически накануне принятия третьей части ГК Федеральным законом от 14 мая 2001 г. "О внесении изменений и дополнений в статью 532 Гражданского кодекса РСФСР" (СЗ РФ. 2001. N 21. Ст.2060) был значительно расширен круг наследников по закону благодаря установлению третьей и четвертой их очередей и наследников по праву представления. Однако он утратил силу вместе с ГК РСФСР 1964 г.
Статья 3.
На основании данной статьи с 1 марта 2002 г. не подлежат применению нормы, составлявшие разд.VI "Наследственное право" и разд.VII "Правоспособность иностранных граждан и лиц без гражданства. Применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров" Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик, утвержденных постановлением Верховного Совета СССР от 31 мая 1991 г. N 2211-I (ВСНД и ВС. 1991. N 26. Ст.733). Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик формально были признаны действующими на территории Российской Федерации с 3 августа 1992 г., после принятия постановления Верховного Совета Российской Федерации от 14 июля 1992 г., "О регулировании гражданских правоотношений в период проведения экономической реформы" (ВСНД и ВС РФ. 1992. N 30. Ст.1800), и применялись в части, не противоречащей Конституции Российской Федерации и другим законодательным актам Российской Федерации, принятым после 12 июня 1990 г. Разъяснением в духе утвердительного ответа на вопрос о действии Основ гражданского законодательства 1991 г. на территории Российской Федерации послужило постановление Пленума Верховного Суда РФ от 22 декабря 1992 г. N 17 "О некоторых вопросах применения Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик на территории Российской Федерации" (БВС РФ. 1993. N 2), а нормативно такой подход был закреплен в постановлении Верховного Совета Российской Федерации от 3 марта 1993 г. "О некоторых вопросах применения законодательства Союза ССР на территории Российской Федерации". Напомним, что общие подходы к действию не только Основ, но и других актов бывшего Советского Союза на территории России были закреплены еще в Законе РСФСР от 24 октября 1990 г. N 263-1 "О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР". Однако многие из предпосылок и условий, установленных в нем для целей континуитета действия соответствующих актов, принятых органами СССР, в последующем были отменены и замещены другими требованиями.
Во взаимосвязи с нормами Основ действовал ГК РСФСР 1964 г., положения которого подлежали применению в части, не противоречащей Основам гражданского законодательства Союза ССР и республик.
В комментарии предшествующих статей указывалось на достаточно сложный механизм установления юридической силы регулирования, содержавшегося в ГК РСФСР 1964 г. Аналогично этому ввиду отсутствия в законодательстве Российской Федерации прямых предписаний в отношении сохранения либо, наоборот, несохранения действия строго определенных положений Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. сказанное во многих случаях касается и их.
Утрата ГК РСФСР 1964 г. юридической силы в области наследования, а также отдельных вопросов международного частного права, урегулированная в ст.2 комментируемого Закона, полностью согласуется с утратой, зафиксированной в комментируемой статье, юридического значения в тех же областях и Основ гражданского законодательства. В то же время, поскольку ни в различных актах более раннего периода, ни в настоящем законе не была зафиксирована полная отмена ГК РСФСР 1964 г. и Основ гражданского законодательства Союза ССР 1991 г. в целом, остается ряд спорных позиций, затрагивающих, например, правовые основы регулирования отношений, связанных с исключительными правами ("интеллектуальной собственностью"). В этом плане в юридической литературе высказываются различные, в том числе диаметрально противоположные, мнения. К примеру, А.П. Сергеев полагает до сих пор действующими правила по охране научных открытий и рационализаторских предложений (см.: Сергеев А.П. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации: Учебник. М., 1996. С.601-618; 679-695), которые нормативно не признаны утратившими силу вплоть до настоящего времени. Напротив, Е.А Суханов выразил твердую убежденность в том, что с 1 марта 2002 г. "полностью утрачивают силу последние действовавшие в Российской Федерации разделы Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 года и Гражданского кодекса РСФСР 1964 года, а тем самым окончательно лишаются юридической силы и в целом сами эти акты прежних кодификаций" (см.: Суханов Е.А. О третьей части Гражданского кодекса Российской Федерации // Вестник ВАС РФ. 2002. N 3; см. также: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. С.500-501, 510). В подходе к решению данного вопроса кроется ответ на главные сомнения относительно действия Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик в Российской Федерации (а также и ряда положений ГК РСФСР 1964 г., регулирующих права на объекты "интеллектуальной собственности") - сохранение юридической силы за отдельными положениями Основ гражданского законодательства автоматически влечет за собой вывод о продолжении их действия на территории РФ, и, наоборот, поэтапная отмена всех разделов рассматриваемого акта, в итоге тождественных по их последовательности и сумме общему содержанию и структуре Основ, приводит к заключению о прекращении его действия.
Вместе с тем, отчасти и для целей разрешения споров в среде специалистов по поводу специальной сферы охраны объектов интеллектуальной собственности и защиты соответствующих исключительных прав в этой области, думается, принципиальное юридическое значение имеет тот факт, что ст.9 Федерального закона "О введении в действие части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации", формулируя необходимые изменения ст.4 Закона Российской Федерации от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации", подвергла ревизии вторую ее часть, оставив без изменения часть первую, которая прямо называет Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик в числе "действующих на территории Российской Федерации в пределах и порядке, предусмотренных Конституцией России, постановлением Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1991 г. "О ратификации Соглашения о создании Содружества Независимых Государств" и других актов. В ситуации, когда законодатель исходил бы из противоположного - отсутствия юридической силы у предписаний Основ как источника права, очевидно, что в Федеральном законе о введении в действие третьей части ГК были бы зафиксированы надлежащие изменения и ч.1 ст.4 вышеназванного акта 1994 г.
В свете этих обстоятельств представляется правильным в любом случае констатировать не только факт отсутствия формальной отмены в российском праве анализируемых актов, но также и желательность ее непосредственного законодательного выражения.
Статья 4.
Статья 4 комментируемого Закона предусматривает приведение правовых актов в соответствие с частью третьей ГК. Обновление законов и иных нормативных актов, действующих на момент введения в действие части третьей Кодекса, в целях приведения их в соответствие с ГК должно осуществляться согласно этой статье дифференцированно по двум основным направлениям. Первое - обновление самого содержания правового регулирования отношений. Второе - обновление правовой формы актов нормативного регулирования. Оба этих направления взаимосвязаны и взаимообусловлены.
Первое направление приведения правовых актов в соответствие с частью третьей ГК - это обновление правовых актов по существу их содержания. Оно является смысловым обновлением действующих норм права во взаимосвязи с частью третьей Кодекса.
Этим направлением охватываются все правовые акты, включая законы и иные правовые акты, действующие на территории Российской Федерации на момент введения в действие части третьей ГК. Сюда входят правовые акты Российской Федерации и акты законодательства Союза ССР (последние - при условии, что обладают юридической силой, которой наделены в пределах и порядке, предусмотренных российским законодательством).
По смыслу ч.1 ст.4 комментируемого Закона этим направлением обновления охватываются правовые акты всех ступеней юридической иерархии в системе законодательства: от законов до нормативных актов министерств и ведомств. Вместе с тем полагаем, что в процессе обновления действующих актов законодательства Союза ССР они будут заменены соответствующими правовыми актами законодательства Российской Федерации. В особенности это относится к обновлению нормативных документов ведомственного значения.
На период с 1 марта 2002 г. до приведения в соответствие с частью третьей ГК правовые акты сохраняют силу и могут применяться постольку, поскольку не противоречат нормам нового наследственного права. В каждом конкретном случае правоприменения необходимо фактически проводить юридическое их "очищение" путем сравнения с новыми нормами Кодекса. Например, к правовым актам, подлежащим приведению в соответствие с Кодексом и подпадающим под особый режим "контрольного" применения, могут быть отнесены федеральные законы, регулирующие вопросы наследования отдельных видов имущества: Трудовой кодекс РФ (ст.141) (СЗ РФ. 2002. N 1. Ст.3), Закон РФ "Об обществах с ограниченной ответственностью" (ст.21) (СЗ РФ. 1998. N 7. Ст.785), Федеральный закон "О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан" (ст.30) (СЗ РФ. 1998. N 16. Ст.1801).
К правовым актам, нуждающимся в приведении их в соответствие с частью третьей ГК, относятся и такие акты, которые непосредственно регулируют не отношения наследования, но отношения, связанные с ними или содействующие их осуществлению (например, нотариальные действия по удостоверению завещаний, охране наследства, учету заявлений наследников о принятии ими наследства, выдаче свидетельств о праве на наследство). Это касается, в частности, правовых актов, регулирующих нотариальную деятельность, - Основ законодательства Российской Федерации о нотариате, Инструкции о порядке совершения нотариальных действий должностными лицами органов исполнительной власти (утверждена Минюстом РФ 19 марта 1996 г. N 1055 // БНФ РФ. 1996. N 6), Консульского устава СССР (ВВС СССР. 1976. N 27. Ст.404), Инструкции о порядке совершения нотариальных действий консульскими учреждениями Союза ССР (утверждена Минюстом СССР по согласованию с МИД СССР 29 июля 1977 г. // Государственный нотариат: Сборник нормативных актов. М., 1989. С.436).
Консульский устав СССР, утвержденный Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июня 1976 г. и Законом Верховного Совета СССР от 29 октября 1976 г., примыкает к системе наследственного права в части, регламентирующей нотариальные действия консульских учреждений, и может применяться в пределах, не противоречащих части третьей Кодекса.
К группе подлежащих обновлению правовых актов должны быть отнесены ведомственные инструкции, регулирующие порядок удостоверения должностными лицами завещаний, приравненных к нотариальным: больничных, воинских, экспедиционных, "морских" и др.
Укажем следующие инструкции:
Инструкция о порядке удостоверения завещаний главными врачами, их заместителями по медицинской части, дежурными врачами больниц, других стационарных лечебно-профилактических учреждений, санаториев, а также директорами и главными врачами домов для престарелых и инвалидов, утвержденная Министерством юстиции СССР по согласованию с Минздравом СССР, министерствами соцобеспечения союзных республик 20 июля 1974 г. (см.: Государственный нотариат: Сборник нормативных актов. М., 1989. С.427);
Инструкция о порядке удостоверения завещаний и доверенностей командирами (начальниками) воинских частей, соединений, учреждений и военно-учебных заведений, начальниками, их заместителями по медицинской части, старшими и дежурными врачами госпиталей, санаториев и других военно-лечебных учреждений, утвержденная Министерством юстиции СССР по согласованию с Министерством обороны СССР 15 марта 1974 г. (см.: Государственный нотариат: Сборник нормативных актов. С.410).
Инструкция о порядке удостоверения завещаний капитанами морских судов или судов внутреннего плавания, утвержденная Министерством юстиции СССР по согласованию с Министерством морского флота СССР, Министерством рыбного хозяйства СССР 20 мая 1974 г.;
Инструкция о порядке удостоверения завещаний начальниками разведочных, арктических и других подобных им экспедиций, утвержденная Министерством юстиции СССР по согласованию с Мингеологии СССР, Миннефтепромом СССР, Минцветметом СССР, Мингражданавиации СССР, Минугольпромом СССР, Главным управлением гидрометеослужбы при Совете Министров СССР, Президиумом Академии наук СССР, Главным управлением геодезии и картографии при Совете Министров СССР 29 июня 1974 г.;
Инструкция о порядке удостоверения завещаний и доверенностей начальниками мест лишения свободы, утвержденная Министерством юстиции СССР по согласованию с МВД СССР 14 марта 1974 г.
Указанные инструкции возлагают на определенный круг должностных лиц, не относящихся к органам исполнительной власти, специальные, приравненные к нотариальным, служебные обязанности и полномочия по удостоверению завещаний граждан и закрепляют регламент их выполнения. Без таких инструкций, обязательных к соблюдению в рамках должностной компетенции в ведомственной системе, сами по себе нормы Кодекса недостаточны для осуществления гражданами права на совершение завещаний, требующих удостоверения со стороны определенных должностных лиц, перечисленных в ст.1127 ГК, и на предъявление соответствующих требований к этим должностным лицам.
Поскольку обязанности указанного круга должностных лиц по удостоверению завещаний граждан предусмотрены Федеральным законом, а именно - ГК, постольку отдельный регламент выполнения ими этой служебной обязанности должен быть определен, на наш взгляд, в порядке, предусмотренном законом. Такой подход соответствует требованиям п.2 ст.1110 ГК. В связи с этим обновление указанных инструкций представляется неотложно необходимым в целях их нормального правоприменения, не требующего предварительной квалифицированной юридической экспертизы по вопросу соответствия этих инструкций нормам части третьей ГК.
Второе направление приведения правовых актов в соответствие с частью третьей ГК - это обновление их правовой формы по статусу в иерархической системе законодательства во взаимосвязи с Кодексом. В отличие от первого вторым направлением охватываются изданные до введения в действие части третьей ГК правовые акты, не являющиеся законами, но принятые соответствующими законодательными органами РСФСР, Российской Федерации, СССР по вопросам, которые согласно новым нормам части третьей ГК отнесены к компетенции федеральных законов.
К правовым актам этого направления согласно ч.2 ст.4 комментируемого Закона отнесена группа нормативных актов, отвечающих следующим условиям. Первое - они не имеют статуса законов. Второе - они приняты определенными органами. Такими органами являются: Верховный Совет РСФСР, Верховный Совет Российской Федерации, Президиум Верховного Совета РСФСР, Президент Российской Федерации и Правительство Российской Федерации, а также Верховный Совет СССР, Президиум Верховного Совета СССР, Президент СССР и Правительство СССР. Третье - по предмету регулирования эти правовые акты изданы по вопросам, отнесенным согласно части третьей Кодекса к сфере действия федеральных законов.
Указанная группа правовых актов, подлежащих замене по статусу формы федеральными законами, более строго конкретизирована и одновременно существенно расширена согласно условиям ч.2 ст.4 комментируемого Закона по сравнению с соответствующими положениями Федеральных законов от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" и от 26 января 1996 г. "О введении в действие части второй Гражданского кодекса Российской Федерации". В связи с этим внесены изменения в названные федеральные законы, так что условия обновления по статусу указанной группы нормативных актов стали одинаковыми во всех трех законах о введении в действие ГК.
На период с 1 марта 2002 г. до момента фактической замены соответствующими законами Российской Федерации правовые акты этой группы временно сохраняют юридическую силу, несмотря на формальное несоответствие их статуса требованиям Кодекса. Положения ч.2 ст.4 комментируемого Закона обеспечивают гарантированное применение этих правовых актов в указанный период. Следует при этом подчеркнуть, что обновление нормативных актов по статусу их правовой формы не исключает обновления этих же актов по существу их содержания. Поэтому правовые акты, временно действующие до их замены федеральными законами, применяются в пределах, не противоречащих части третьей Кодекса.
К группе действующих правовых актов, подлежащих обновлению и по статусу нормативной формы, и по содержанию, следует отнести Положение о порядке учета, оценки и реализации конфискованного, бесхозяйного имущества, имущества, перешедшего по праву наследования к государству, и кладов, утвержденное постановлением Совета Министров СССР от 29 июня 1984 г. N 683 (в ред. 1989, 1990, 1991 гг.) (см.: СП СССР. 1984. N 24. Ст.127). Согласно ст.1151 ГК порядок наследования и учета выморочного имущества, а также порядок передачи его в собственность субъектов Российской Федерации или в собственность муниципальных образований определяется федеральным законом. Таким образом, должен быть изменен статус нормативного акта: вместо нормативного акта органа исполнительной власти должен действовать правовой акт органа законодательной власти. Должно быть изменено содержание указанного правового акта, поскольку расширяется предмет регулирования закона: им охватывается не только учет выморочного имущества, но и порядок наследования (не реализация выморочного имущества, а передача в собственность субъектов Россий-ской Федерации или муниципальных образований).
В постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 28 февраля 1995 г. N 2/1 "О некоторых вопросах, связанных с введением в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (БВС РФ. 1995. N 5) даны руководящие разъяснения относительно применения правовых актов, подлежащих обновлению. Несмотря на то, что постановление принято в связи с введением в действие части первой ГК, указанные разъяснения имеют принципиальное значение, и суды могут руководствоваться ими применительно к введению в действие части третьей ГК. Учитывая необходимость переходного периода для приведения действующих правовых актов в соответствие с ГК и для замены определенных нормативных актов федеральными законами, Верховный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ рекомендовали судам применять действующие на территории Российской Федерации правовые акты в части, не противоречащей ГК (п.3 и 4 постановления).
Исходя из положений комментируемого Закона и части третьей ГК, может быть обозначена система российского наследственного права с позиции правоприменительной силы законов и иных правовых актов. Она включает: нормы нового наследственного права (разд.V ГК), нормы действующих на территории Российской Федерации законов и иных правовых актов, применяемых в части, не противоречащей разд.V ГК, нормы правовых актов, применяемых впредь до замены их федеральными законами в пределах, не противоречащих части третьей ГК.
Наряду с указанными действующими правовыми актами и введенным в действие новым разделом Кодекса законодательство о наследовании должно быть дополнено законами и иными правовыми актами, необходимость принятия которых предусмотрена нормами разд.V ГК. Так, ст.1125 и 1171 ГК предусматривают наличие в системе законодательства федерального закона, предоставляющего должностным лицам органов местного самоуправления в Российской Федерации право совершения нотариальных действий по удостоверению завещания и охране наследственного имущества.
Федеральный закон от 28 августа 1995 г. (в ред. от 21 марта 2002 г.) "Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации" не наделил органы местного самоуправления нотариальными полномочиями даже в ограниченном объеме, но предусмотрел как общее правило, что наделение органов местного самоуправления отдельными государственными полномочиями осуществляется только федеральными законами (СЗ РФ. 1995. N 35. Ст.3506.). Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что необходим специальный закон, наделяющий органы местного самоуправления полномочиями по совершению нотариальных действий определенного вида и устанавливающий порядок их выполнения. Одновременно в Основы законодательства Российской Федерации о нотариате федеральным законом должны быть внесены соответствующие изменения и дополнения, в соответствии с которыми будут определены полномочия должностных лиц органов местного самоуправления совершать нотариальные действия, объем этих полномочий и особенности их выполнения.
Взамен действующего на территории Российской Федерации постановления Совета Министров СССР от 29 июня 1984 г. N 683 "Об утверждении Положения о порядке учета, оценки и реализации конфискованного, бесхозяйного имущества, имущества, перешедшего по праву наследования к государству, и кладов" (в ред. 1989, 1990, 1991 гг.) должен быть принят федеральный закон о порядке наследования и учета выморочного имущества (ст.1151 ГК).
Отметим, что в соответствии со ст.1128 ГК РФ постановлением Правительства Российской Федерации от 27 мая 2002 г. N 351 утверждены Правила совершения завещательных распоряжений правами на денежные средства в банках (РГ. 2002. 31 мая, 8 июня), а на основании ст.1171 ГК Правительством Российской Федерации от 27 мая 2002 г. N 350 принято постановление "Об утверждении предельного размера вознаграждения по договору хранения наследственного имущества и договору доверительного управления наследственным имуществом" (РГ. 2002. 31 мая).
Статья 5.
Статья 5 комментируемого Закона закрепляет основные принципы применения новых норм к гражданским правоотношениям, возникающим или действующим на рубеже вступления в силу части третьей Кодекса. Указанные принципы одинаковы в каждом из трех законов, предусматривающих порядок введения в действие соответственно частей первой, второй и третьей ГК.
Основные принципы применения новых норм к правоотношениям наследования вытекают из основных принципов применения новых норм к гражданским правоотношениям. Наряду с этим основные принципы применения новых норм к правоотношениям наследования определяются также всеми условиями смены ранее действовавших норм новой системой гражданского права (относительно комментируемого предмета - новой системой наследственного права).
Во-первых, нормы нового наследственного права применяются к гражданским правоотношениям наследования, возникшим после введения в действие части третьей Кодекса. Это означает, что все наследства, открывшиеся 1 марта 2002 г. и позднее, подчиняются нормам разд.V ГК. Новый закон обладает силой будущего времени с момента введения в действие. Действие нового закона протекает в пространстве движения времени.
Этот основной принцип применения новых законодательных актов действовал и ранее, при внесении изменений в систему наследственного права. На него опирались Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 июня 1945 г., который был принят в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР "О наследниках по закону и по завещанию" (ВВС СССР. 1945. N 15) и внес изменения в раздел "Наследственное право" Гражданского кодекса 1922 г.; Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 июня 1964 г., в соответствии с которым был введен в действие Гражданский кодекс РСФСР 1964 г.
Во-вторых, с первым неразрывно связан другой основной принцип: к правоотношениям, возникшим и существовавшим до введения в действие новых законов, в частности до 1 марта 2002 г., применяется ранее действовавшее законодательство.
Разъясняя этот общий принцип, Пленум Верховного Суда РСФСР указывал следующее: "При рассмотрении дел о наследовании судам следует иметь в виду, что круг наследников, порядок, сроки принятия наследства и состав наследственного имущества определяются законодательством, действующим на день открытия наследства" (постановление Пленума Верховного Суда РСФСР "О некоторых вопросах, возникающих у судов по делам о наследовании" от 23 апреля 1991 г. N 2 (в ред. от 25 октября 1996 г.), п. 1 // БВС РФ. 1991. N 1). Это принципиальное указание в равной степени справедливо и для случаев применения "старого" закона к отношениям, возникшим во время его действия, и для случаев применения нового закона к отношениям, возникшим после введения его в действие.
Комментируя приведенное положение постановления Пленума Верховного Суда РСФСР, Т.П. Евдокимова обращает внимание на неоднократные изменения российского законодательства о наследовании и в связи с этим правильно отмечает, что в зависимости от времени открытия наследства вопросы о круге наследников, составе наследственного имущества, сроках и порядке принятия наследства должны решаться на основании норм ГК РСФСР 1922 г., Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 июня 1945 г., ст.527-561 ГК РСФСР 1964 г. (см.: Евдокимова Т.П. Комментарий постановления N 2 Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21 апреля 1991 г. "О некоторых вопросах, возникающих у судов по делам о наследовании" // Комментарий к постановлениям Пленума Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам / Под ред. В.М. Жуйкова. М., 1999. С.254).
Добавим, что в настоящее время во внимание должен быть принят также Федеральный закон от 14 мая 2001 г., который внес изменения в ст.532 ГК РСФСР 1964 г. о круге наследников по закону (РГ. 2001. 17 мая). Он вступил в действие со дня его официального опубликования - 17 мая 2001 г. Вопрос о круге наследников в отношении наследств, открывшихся в период с 17 мая 2001 г. по 28 февраля 2002 г., должен решаться на основании ст.532 ГК РСФСР 1964 г. в редакции 2001 г., если иное не предусмотрено специальными правилами введения в действие части третьей ГК (см. комментарий к ст.6-8).
Указанный принцип правоприменения основан на том, что "старые" законы, даже будучи заменены новыми, навсегда не "умирают". Исходя из этого принципа, Верховный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ в своем постановлении N 2/1 рекомендовали при осуществлении судебной защиты прав исходить из того, что нормы законов, признанные утратившими силу в соответствии со ст.2 Закона о введении в действие ГК, подлежат применению при разрешении споров к тем правам и обязанностям, которые возникли до введения в действие ГК (см. п.2 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 28 февраля 1995 г. N 2/1 "О некоторых вопросах, связанных с введением в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации // БВС РФ. 1995. N 5).
В-третьих, комментируемый Закон предусматривает еще один основной принцип правоприменения, образуемый соединением первых двух принципов: если гражданское, а именно - наследственное, правоотношение сложилось во время действия "старого" закона, но в рамках этого "длящегося" правоотношения возникли права и обязанности после введения в действие нового закона, такое наследственное правоотношение оказывается в правовом поле действия и прежнего и нового законов:
в части прав и обязанностей, возникших до 1 марта 2002 г., т.е. до введения в действие части третьей Кодекса - в период действия ГК РСФСР 1964 г., должны применяться нормы разд.VII "Наследственное право" ГК РСФСР 1964 г.;
в части прав и обязанностей, возникших 1 марта 2002 г. и позднее, т.е. после введения в действие части третьей Кодекса, должны применяться нормы разд.V "Наследственное право" ГК РФ.
Этот принцип распределенного применения прежнего и нового закона к динамически развивающимся различным состояниям правоотношения полностью основан на смысловом содержании ст.5 комментируемого Закона.
Действие этого принципа можно показать на следующем примере. Наследство после А. открылось 10 апреля 2001 г. Права на наследство заявили все наследники первой очереди: дети от первого брака Н. и Е. и сын от второго брака Д. Наследники приняли наследство в установленном порядке. Спустя год после открытия наследства наследники приступили к разделу наследства, в составе которого имелась квартира, домашняя обстановка и легковая автомашина. Наследники - дети от первого брака - требовали произвести раздел имущества по правилам ст.559 ГК РСФСР 1964 г. и ст.252 части первой ГК, ссылаясь на то, что наследство открылось до введения в действие части третьей ГК. Наследник Д., сын от второго брака, считал необходимым применить ст.1168 ГК, в соответствии с которой требовал учесть принадлежащее ему преимущественное право на неделимую вещь при разделе наследства. Д. проживал в квартире совместно с А. одной семьей на протяжении всей своей жизни и не имел другого жилого помещения. Д. по доверенности А. постоянно пользовался автомашиной, главным образом, в личных интересах, но также обеспечивал поездки в автомобиле самого А. Обстоятельства данного наследственного правоотношения позволяют применить к нему нормы и прежнего и нового законодательства о наследовании. Круг наследников и состав наследственного имущества должны быть определены в соответствии с нормами ГК РСФСР 1964 г., действовавшими на момент открытия наследства. Права, связанные с разделом наследства, возникли после введения в действие части третьей Кодекса, поскольку до этого момента наследники не произвели раздела приобретенного наследства. Поэтому к отношениям раздела наследства должны быть применены нормы нового наследственного права: ст.1168-1170 ГК.
Статья 6.
Ст.6 комментируемого Закона устанавливает специальные правила применения новых норм наследственного права к правоотношениям наследования в случаях, если время открытия наследства относится к периоду до введения в действие части третьей ГК, но процесс наследственного правопреемства не завершился к моменту ее вступления в силу.
Специальные правила являются исключениями из общих правил введения в действие норм нового наследственного права. Они определяют условия применения норм нового наследственного права с обратной силой, а также особые условия применения некоторых институтов, закрепленных в части третьей Кодекса.
Давая характеристику в целом специальных правил, закрепленных в ст.6-8 комментируемого Закона, необходимо отметить следующее:
специальные правила определяют пределы действия норм наследственного права ГК с обратной силой;
общая правовая цель применения специальных правил заключается в максимально возможном ограничении случаев перехода наследственного имущества как выморочного к государству;
специальные правила направлены к соблюдению завещательной воли наследодателя, выраженной им до введения в действие нового закона;
специальные правила устанавливают особенности введения в действие института наследования по завещанию;
специальные правила применяются лишь к наследствам, открывшимся до 1 марта 2002 г., если иное не предусмотрено положениями комментируемого Закона.
Ст.6 предусматривает применение правил части третьей Кодекса о наследниках по закону к наследствам, открывшимся до введения в действие нового закона. Это положение является специальным, определяющим применение указанных норм нового наследственного права с обратной силой. Закрепляя возможность применения нового закона с обратной силой, данная статья признает факт открытия наследства до 1 марта 2002 г. в качестве единого основания действия закона с обратной силой, однако дифференцирует условия и пределы такого применения нового закона в зависимости от обстоятельств, влияющих на формирование наследственного правопреемства.
Рассмотрим, каковы предусмотренные ст.6 комментируемого Закона правила, различающиеся по условиям и пределам применения новых норм о наследниках по закону с обратной силой.
Правило первое. Круг наследников по закону определяется в соответствии с нормами части третьей ГК, если наследство открылось до 1 марта 2002 г., но срок принятия наследства не истек на 1 марта 2002 г.
Это правило означает, что при указанных условиях наследство может быть принято в порядке очередности лицами, относящимися к наследникам по закону всех восьми очередей, предусмотренных соответствующими новыми статьями ГК, - как прямыми наследниками, так и наследниками по праву представления.
Применение данного правила требует пояснений по вопросу о том, какой юридический смысл заложен в условие "если срок принятия наследства не истек на 1 марта 2002 года". Имеются ли в виду правила о сроке для принятия наследства, установленные ст.546 и 548 ГК РСФСР 1964 г., или соответствующие правила части третьей ГК?
Исходя из внутренней взаимосвязи всех положений ч.1 ст.6, а также установленных пределов действия новых норм с обратной силой, считаем, что рассматриваемое правило должно применяться в случаях, если на указанную дату не истек срок для принятия наследства, установленный ст.546 и 548 ГК РСФСР 1964 г. В соответствии с ними максимальный непрерывный совокупный срок для принятия наследства первыми очередными наследниками и лицами, у которых право наследования возникает в случае непринятия наследства другими наследниками, может составить девять месяцев (шесть месяцев - для первых и три месяца - для вторых). Если при соответствующих конкретных обстоятельствах наследования такой срок для принятия наследства не истек на 1 марта 2002 г., круг наследников должен определяться по правилам части третьей ГК.
Например, наследство открылось в любой из дней в период с 1 сентября 2001 г. до 28 февраля 2002 г.; имеются наследники первой очереди, срок принятия наследства которыми составляет шесть месяцев; срок истекает соответственно в любой день, начиная с 1 марта 2002 г. включительно по 31 августа 2002 г. Поскольку наследство не принято этими наследниками первой очереди до 1 марта 2002 г. и срок для принятия ими наследства не истек на день 1 марта 2002 г., круг наследников должен быть определен по правилам раздела "Наследственное право" ГК.
При определении круга наследников по закону согласно нормам ГК должны быть применены правила, в соответствии с которыми лица призываются к наследованию по закону в порядке очередности (см. комментарий к ст.1141-1149 Кодекса) и осуществляют свое право на принятие наследства в сроки, предусмотренные соответствующими статьями ГК (см. комментарий к ст.1152-1160 Кодекса). При этом, если иное не предусмотрено положениями комментируемого Закона (см. ниже данный комментарий специальных правил), во внимание будут приняты сроки принятия наследства, исчисление которых зависит от отказа других наследников от наследства, отстранения их от наследства либо непринятия ими наследства (см. комментарий к ст.1154 Кодекса).
Правило второе. Если наследство открылось до 1 марта 2002 г., срок для его принятия истек до указанного момента, и наследство на 1 марта 2002 г. не получило необходимых правопреемников по основаниям, предусмотренным законом, круг наследников по закону определяется в соответствии с правилами части третьей Кодекса.
Применение этого специального правила опирается на сложный фактический состав, включающий совокупность целого ряда условий.
Условие 1. Наследство открылось до введения в действие части третьей ГК.
Условие 2. Срок принятия наследства по правилам ГК РСФСР 1964 г. истек до введения в действие части третьей ГК. Вопрос о продолжительности и порядке исчисления срока для принятия наследства, как это предусмотрено ст.546 и 548 ГК РСФСР 1964 г., должен быть решен так же, как при рассмотрении случая применения нового закона к наследству, срок для принятия которого не истек.
Условие 3. На день введения в действие части третьей Кодекса - 1 марта 2002 года - наследство не было принято никем из наследников по закону или в порядке наследственной трансмиссии в соответствии со ст.532 и 548 ГК РСФСР 1964 г. При этом не имеет значения, открылось ли наследство по закону или по завещанию либо в части наследства - по завещанию, а в незавещанной части - по закону.
В случае если наследство в целом было завещано, но не принято всеми наследниками по завещанию, оно поступает к наследникам по закону, которые имели право его принять.
В случае если завещана лишь часть наследства, другая часть, оставшаяся незавещанной, переходит к наследникам по закону; к ним же переходит и часть наследства, которая хотя и была завещана, но не принята наследниками по завещанию.
Таким образом, в случае непринятия всего наследства или части его наследниками по закону на день введения в действие части третьей Кодекса, наступают последствия, предусмотренные ч.1 ст.6 комментируемого Закона, в отношении всего наследства в целом либо в отношении части наследства, которая должна была перейти к наследникам по закону.
Условие 4. В ст.6 комментируемого Закона определен круг наследников, чье отношение к принятию наследства признается условием для решения правовой судьбы наследства по правилам нового закона.
Если наследство не было принято лицами, которые включены в круг наследников по закону, указанных в ст.532 ГК РСФСР 1964 г., или в круг наследников, призываемых к правопреемству в порядке наследственной трансмиссии согласно ст.548 ГК РСФСР 1964 г., круг наследников по закону определяется по правилам части третьей Кодекса.
С учетом момента открытия наследства круг наследников по закону до 17 мая 2001 г. был ограничен лишь первой и второй очередями наследников и одной категорией лиц, наследовавших по праву представления, после 17 мая 2001 г. круг наследников по закону включал четыре очереди наследников и три категории лиц, наследующих по праву представления. Указанное изменение круга наследников по закону следует иметь в виду, изучая конкретные обстоятельства открывшегося наследства, в том числе круг лиц, которые имели право принять наследство, открывшееся до 1 марта 2002 г., но не приняли его.
Непринятие наследства могло быть результатом отказа от наследства, пропуска срока для принятия наследства либо отсутствия в окружении наследодателя на момент открытия наследства лиц, относящихся к кругу наследников по закону. Пропуск срока для принятия наследства не является необратимым препятствием для осуществления права на наследство. Срок для принятия наследства мог быть продлен по правилам ст.547 ГК РСФСР 1964 г., ныне может быть восстановлен в порядке ст.1155 ГК (см. комментарий к ст.1155 ГК).
В случае если наследники по закону пропустили срок для принятия наследства, открывшегося до 1 марта 2002 г., и наследство оказалось на 1 марта 2002 г. не принятым наследниками по закону, последние не лишены права принять наследство по истечении установленного срока. Однако при этом должны применяться положения не ст.547 ГК РСФСР 1964 г., а ст.1155 ГК, поскольку в ст.6 комментируемого Закона безоговорочно предусмотрено, что круг наследников по закону определяется в соответствии с нормами нового наследственного права, если на 1 марта 2002 г. наследство не было принято никем из возможных наследников, устанавливаемых в соответствии с нормами ГК РСФСР 1964 г.
Правила о сроке для принятия наследства и восстановлении этого срока по его истечении оказывают прямое влияние на определение круга наследников по закону. Поскольку Закон о введении в действие части третьей ГК при указанных им обстоятельствах требует применения положений части третьей Кодекса для определения круга наследников по закону, постольку положения того же Кодекса следует применять и при решении вопроса о круге наследников по закону в случаях пропуска срока для принятия наследства.
Условие 5. Если наследство, открывшееся до 1 марта 2002 г., не принятое никем из наследников по закону на 1 марта 2002 г., не перешло ни в государственную, ни в муниципальную собственность на ту же дату, оно подчиняется правилам о круге наследников по закону, установленным частью третьей Кодекса.
Формулируя данное условие, комментируемый Закон вводит два обязательных его признака, неразрывно связанных между собой. Первый признак касается оснований, по которым наследственное имущество могло перейти, но не перешло в собственность Российской Федерации, субъектов Российской Федерации или муниципального образования. Второй признак ограничивает действие данного условия временными рамками - не далее дня введения в действие части третьей Кодекса - 1 марта 2002 г.
Рассмотрим данное условие детально.
1. Основаниями перехода наследства к государству как наследнику в период до 1 марта 2002 г. являлись обстоятельства, предусмотренные ст.552 ГК РСФСР 1964 г. При подобных обстоятельствах по новому ГК наследство признается выморочным и переходит в собственность Российской Федерации в силу ст.1151 ГК. Переход наследственного имущества к государству в порядке наследования подтверждается выдачей ему нотариального свидетельства о праве на наследство, как это указано в ст.557 ГК РСФСР 1964 г. и ст.1162 ГК.
Заслуживает серьезного внимания замечание А.П. Сергеева по поводу оснований перехода наследства к субъекту Российской Федерации или муниципальному образованию. Автор прав, указывая, что, как прежде, так и ныне, выморочное наследственное имущество могло перейти лишь к государству - Российской Федерации, но не к иным публичным субъектам (Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. С.290).
При наследовании имущества (как выморочного, так и завещанного) государство в соответствии со ст.557 ГК РСФСР 1964 г. могло получить свидетельство о праве на наследство в таком же порядке, какой установлен для всех иных наследников. Согласно данной норме государство не было обязано, вопреки высказанному мнению (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.289, 290), получить свидетельство о праве на наследство, хотя и не могло отказаться от выморочного наследства, переходившего к государству независимо от совершения специальных актов принятия наследства.
Иное дело - переход к Российской Федерации, субъекту Российской Федерации или муниципальному образованию наследства по завещанию. В этом случае действуют общие правила наследования, включая правила о принятии или непринятии наследства, последствиях таких действий. Учитывая ситуацию непринятия указанными публичными субъектами завещанного наследства, косвенно подтвержденную неполучением свидетельства о праве на наследство, можно считать оправданной, вполне допустимой и обоснованной примененную формулировку, указывающую на отсутствие свидетельства о праве на наследство у Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципального образования.
Сущность сформулированного условия заключается в констатации в юридическом смысле того, что названные публично-правовые субъекты (Российская Федерация - в случаях выморочного имущества, любой из них - в случаях завещанного имущества) не стали наследниками имущества.
2. Кроме того, наследственное имущество могло поступить в государственную или муниципальную собственность по иным основаниям, не связанным с наследственным правопреемством, но предусмотренным законом: как бесхозяйное имущество (бесхозяйная вещь), бесхозяйственно содержимая культурная ценность, конфискованное имущество, обращение взыскания на имущество по долгам и др. Основания перехода имущества граждан в собственность государства были предусмотрены соответствующими нормами действовавших до 1 января 1995 г. ГК РСФСР 1964 г., Закона РСФСР от 24 декабря 1990 г. "О собственности в РСФСР", части первой действующего ГК.
Следует особо подчеркнуть, что ст.6 комментируемого Закона требует лишь того, чтобы основания перехода наследственного имущества гражданина в государственную или муниципальную собственность были предусмотрены законом, а следовательно, не имеет значения, какой закон действовал на момент открытия наследства или на момент перехода имущества в собственность государства либо муниципальных образований.
Вместе с тем возможные основания, по которым наследственное имущество при определенных обстоятельствах конкретного случая должно было перейти в государственную или муниципальную собственность, но не перешло, следует рассматривать с учетом правовых норм лишь тех законов, которые действовали до введения в действие части третьей ГК. Этот вывод с неизбежностью вытекает из фактора времени, с которым закон связал судьбу имущества как объекта правопреемства: комментируемое условие предусматривает тот случай, когда наследственное имущество на 1 марта 2002 г. не успело поступить в государственную или муниципальную собственность. Следовательно, любые законные основания такого правопреемства должны были возникнуть и существовать до 1 марта 2002 г.
3. В отношении лишь одного из оснований перехода наследственного имущества к Российской Федерации, субъекту Российской Федерации или муниципальному образованию, а именно в отношении перехода к ним права на наследство, данный Закон прямо указал на конкретный документ, отсутствие которого служит доказательством того, что имущество не перешло в публичную собственность. Этот документ - нотариальное свидетельство о праве наследования, выданное уполномоченному органу, осуществляющему правомочия публичного собственника.
Необходимость подобной конкретизации применительно к праву наследования государства и иных публичных образований является совершенно оправданной. Она обусловлена тем, что позволяет с бесспорной определенностью установить момент осуществления государством и иными публичными образованиями права на наследование выморочного или завещанного им наследственного имущества. Как установлено ст.6 комментируемого Закона, отсутствие указанного документа означает, что наследственное имущество не перешло по праву наследования в публичную собственность. Данное условие документирования права представляется особенно необходимым, поскольку устраняет возможность для властных структур определять судьбу наследства иным, административным путем.
Комментируемый Закон не дает аналогичной конкретизации в отношении иных оснований, по которым наследство могло перейти в публичную собственность. Это объясняется тем, что любое иное основание правопреемства или иного правоприобретения само раскрывает себя с полной определенностью. Например, конфискация имущества невозможна без соответствующего судебного акта (решения или приговора), который, в свою очередь, приводится в исполнение соответствующим актом судебного пристава-исполнителя (ранее - судебного исполнителя). Равным образом решение суда было необходимо для передачи бесхозяйного имущества в государственную или колхозную собственность (ст.143 ГК РСФСР 1964 г.). По решению суда может быть признано право муниципальной собственности на бесхозяйную недвижимую вещь, находящуюся на территории соответствующего муниципального образования (ст.225 ГК).
Условие 6. Если наследство, открывшееся до 1 октября 1964 г., не было принято никем из наследников по закону на 1 марта 2002 г. и не перешло по праву наследования ни в государственную, ни в муниципальную собственность на день введения в действие части третьей Кодекса, круг наследников определяется по правилам нового наследственного права.
Правило касается весьма редких, даже единичных в настоящее время случаев не определившейся правовой судьбы наследств, которые открылись еще до введения в действие ГК РСФСР 1964 г.
Согласно ст.2 комментируемого Закона п.16 Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 июня 1964 г. "О порядке введения в действие Гражданского и Гражданского процессуального кодексов РСФСР" утратил силу. В связи с этим нормы наследственного права ГК РСФСР 1964 г. не должны применяться к наследствам, открывшимся до 1 октября 1964 г., не принятым никем из наследников и не перешедшим по праву наследования к государству. Период "до 1 октября 1964 года" полностью поглощается периодом "до 1 марта 2002 года". Поэтому наследства, открывшиеся до 1 октября 1964 г., подпадают под действие ст.6 комментируемого Закона, правила которой подлежат применению, если наследства открылись до 1 марта 2002 г.
Расширение круга наследников по закону третьей и четвертой очередями и связанное с этим изменение ст.532 ГК РСФСР 1964 г., предусмотренные Федеральным законом от 14 мая 2001 г., не сопровождались специальными правилами о введении в действие указанных изменений. Эту задачу решил, на наш взгляд, комментируемый Закон. Периоды "до 17 мая 2001 года" и "от 17 мая 2001 года до 28 февраля 2002 года" также целиком поглощаются периодом "до 1 марта 2002 года". Поэтому ст.6 комментируемого Закона распространяется на все наследства, открывшиеся до 1 марта 2002 г., но не принятые никем из наследников и не перешедшие по праву наследования либо иным законным основаниям к государству или другим субъектам.
Представляется правильным и не случайным решение законодателя распространить нормы нового наследственного права на наследства, открывшиеся в любой момент до 1 марта 2002 г. и остававшиеся все это время вплоть до введения в действие части третьей Кодекса "бессубъектными" как по основаниям наследования, так и по иным основаниям правоприобретения имущества умершего лица. Это решение возвращает приоритет частного наследственного правопреемства всем наследствам, открывшимся до введения в действие новых правил Кодекса о наследовании. По причинам исторического и экономического характера оно не сможет вызвать "девятого вала" судебных исков к государству о признании прав на отдельные объекты из состава наследств, открывшихся за последнее 50-летие. Поэтому вряд ли следует остерегаться нежелательного развития событий, как отмечается в научной литературе (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.290).
В то же время указанное правило, на наш взгляд, содействует утверждению правопорядка. Поскольку "бессубъектные" ("лежачие") наследства приобретут наследников по закону из числа родственников наследодателя, будет устранена неопределенность правового статуса имущества и обеспечено возложение бремени собственности на определенное лицо.
Можно также говорить о положительной нравственной стороне этого решения, поскольку переход наследства к родственникам бывшего собственника является определенным возрождением уважения к памяти о прошлой жизни и деятельности лиц, связанных общим родством.
Условие 7. Применительно к наследствам, открывшимся до введения в действие части третьей ГК, его правовая судьба определяется по правилам нового наследственного права также и в случаях, если наследственное имущество не перешло в частную собственность других лиц в порядке и по основаниям, установленным законом.
Наследственное имущество, не принятое никем из наследников и не перешедшее в государственную или муниципальную собственность, могло поступить в частную собственность других лиц по иным основаниям, предусмотренным законом, например в силу приобретательной давности. Во всех подобных случаях, если наследственное имущество, не ставшее объектом наследственного правопреемства, поступило в частную собственность других лиц правомерно, исключается восстановление отношений наследования по правилам части третьей ГК РФ.
Сделанный вывод не означает, что исключается спор между наследниками, которые не осуществили своего права на наследство, и лицами, которые приобрели право собственности на спорное имущество по иным основаниям, предусмотренным законом. Однако такой спор не может иметь своим основанием одно лишь требование о применении новых норм наследственного права с обратной силой, если наследство не было принято наследниками в установленные сроки. Положения ст.6 Закона касаются только наследств с не определившейся на 1 марта 2002 г. судьбой наследственного правопреемства или иного правообладания.
Правило третье об определении круга лиц, призываемых к наследованию, и правило четвертое о сроках принятия ими наследства следует рассматривать во взаимосвязи.
Правило ст.6 комментируемого Закона об определении круга наследников по закону в отношении наследств, открывшихся до 1 марта 2002 г., требует применения норм части третьей Кодекса.
По смыслу ст.6 при определении круга наследников по закону в соответствии со ст.1142-1148 ГК следует различать, во-первых, наследников, круг которых обозначен ст.532 и 548 ГК РСФСР 1964 г., во-вторых, "новых" наследников, которые не могли быть наследниками по закону в соответствии с правилами прежнего ГК РСФСР 1964 г., но могут быть таковыми по правилам ГК. Первые не могут включать лиц, относящихся к очередям наследников по закону далее четвертой. Вторые, напротив, включают тех, кто относится к очередям наследников по закону далее четвертой. Кроме того, в зависимости от времени открытия наследства к "новым" наследникам могут быть отнесены также наследники по закону третьей и четвертой очередей, введенных в круг наследников по закону Федеральным законом от 14 мая 2001 г. "О внесении изменений и дополнений в ст.532 Гражданского кодекса РСФСР", вступившим в силу 17 мая 2001 г.
Выделяя "новых" наследников, ст.6 Закона делает отсылку к ст.1142-1148 части третьей Кодекса. Отсылка ко всему ряду статей Кодекса, устанавливающих полный круг наследников по закону, включая лиц, которые могли быть и которые не могли быть наследниками по правилам ГК РСФСР 1964 г., не вызывает трудностей для правоприменения. Данная отсылка является также оправданной. Она имеет не прямой и узкий, но косвенный и широкий характер, так как предполагает выявление "новых" наследников на основе сравнения соответствующих статей прежнего и нового кодексов и с учетом времени открытия конкретного наследства. Кроме того, нельзя не учитывать, что статьи нового кодекса, определяющие наследников по закону, имеют очевидные структурные и редакционные отличия от соответствующих положений ГК РСФСР 1964 г. Это касается, например, формулировок о полнородных и неполнородных братьях и сестрах, полного или частичного обособления статей о наследовании усыновителей и усыновленных, внуков и правнуков и т.д. Общий характер отсылки облегчает применение ст.6 комментируемого Закона в соотношении с правилами части третьей Кодекса.
Указанные различия наследников и "новых" наследников связаны с различными сроками принятия наследства, установленными законом для первых и вторых. Для принятия наследства первыми действуют сроки, предусмотренные ст.546 и 548 ГК РСФСР 1964 г., что вытекает из толкования ст.6 Закона. Для принятия наследства вторыми особо установлен срок продолжительностью в шесть месяцев, исчисляемый со дня введения в действие части третьей Кодекса, что закреплено в предложении втором ч.1 ст 6 комментируемого Закона. В течение указанного срока право принятия наследства предоставлено лицам, которые не могли быть наследниками по закону в соответствии с правилами ГК РСФСР 1964 г., но являются таковыми по правилам части третьей ГК. Поэтому нельзя не согласиться с утверждением специалистов о том, что лица, относящиеся к наследникам по закону по правилам как ГК РСФСР 1964 г., так и ГК РФ, не имеют права на принятие наследства в срок, исчисляемый со дня введения в действие части третьей Кодекса.
Данное положение ст.6 комментируемого Закона об особом сроке принятия наследства нуждается в толковании, поскольку при его применении непременно возникает ряд вопросов, имеющих практическое значение:
является ли указанный в ст.6 Вводного закона срок принятия наследства единым и общим для всех "новых" наследников независимо от их очереди и не устраняет ли он действующие правила о сроке принятия наследства лицами, для которых право наследования возникает в случае непринятия наследства другим наследником?
предназначен ли указанный в ст.6 срок принятия наследства именно для положительного акта принятия наследства или в течение этого срока возможен также отказ от наследства - безусловный либо направленный?
допустимо ли восстановление пропущенного срока принятия наследства, указанного в ст.6?
допустимо ли применение правил о наследственной трансмиссии, если "новый" наследник не успел принять наследство в течение срока, указанного в ст.6?
Все эти отдельные вопросы могут быть сведены к одной проблеме: если правило ст.6 Закона об особом сроке принятия наследства "новыми" наследниками по закону вступает в коллизию со ст.1153-1158 ГК, должна ли она быть разрешена пользу исключительного применения особого срока?
При ответе на эти вопросы следует исходить из внутреннего смысла и направленности в целом данной статьи, а также из взаимосвязи ее частей первой и второй. Продолжительность срока принятия наследства "новыми" наследниками совпадает с общей продолжительностью срока принятия наследства (см. комментарий к п.1 ст.1154 ГК). Но отличительная особенность этого срока состоит в обозначении того момента, с которого начинает исчисляться течение срока: не со времени открытия наследства, а со дня введения в действие части третьей ГК. Такое правило позволяет "новым" наследникам участвовать в определении судьбы наследства и ставит их в равное положение с другими наследниками относительно наследств, открывшихся до 1 марта 2002 г., но не принятых на указанную дату предшествующими очередями наследников. Отмеченная особенность срока принятия наследства "новыми" наследниками выражает самую сущность наследования этими лицами: у них субъективное право на наследство возникает не ранее 1 марта 2002 г., и закон предоставляет им равные возможности для приобретения наследства.
Эта норма вытекает из цели ст.6 комментируемого Закона, опирающейся на общее социально-правовое назначение наследственного права по ГК. Цель ст.6 Вводного закона заключается в наиболее полном обеспечении частного наследования, а не в ограничении осуществления права на наследование и передаче частного имущества граждан в публичную собственность.
Таким образом, исходя из смысла и целей ст.6, следует сделать вывод о том, что не существует коллизии между правилом этой статьи об особом сроке принятия наследства, с одной стороны, и нормами ст.1153-1158 Кодекса о сроках, связанных с приобретением наследства. Все наследники, независимо от того, относятся ли они к "новым" очередям наследников по закону или нет, могут осуществить право на приобретение наследства с момента возникновения этого права на равных условиях, предусмотренных соответствующими правилами Кодекса.
Поэтому полагаем, что особое правило ст.6 о сроке принятия наследства "новыми" наследниками не исключает применения правил о способах принятия наследства (см. комментарий к ст.1153 ГК), правил о сроке принятия наследства лицом, для которого право наследования возникает только вследствие непринятия наследства другим наследником (см. комментарий к п.3 ст.1154 ГК), правил о восстановлении срока (см. комментарий к ст.1155 ГК), правил об отказе от наследства и его видах (см. комментарий к ст.1156), правил о наследственной трансмиссии (см. комментарий к ст.1156). В этой связи следует признать ошибочными утверждения о том, что лицам, ставшим наследниками лишь в силу правил части третьей Кодекса, "следует подать заявление о выдаче свидетельства о праве на наследство или о принятии наследства до 1 сентября 2002 г.", что она "ограничивает права наследников, в частности, на иные способы принятия наследства" (см.: Пиляева В.В. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (постатейный). Часть третья. М., 2002. С.235).
По смыслу ст.6 комментируемого Закона при определении круга наследников по закону применительно к наследствам, открывшимся до введения в действие части третьей Кодекса, не исключаются лица, признанные наследниками третьей и четвертой очереди в соответствии с Федеральным законом от 14 мая 2001 г., вступившим в действие 17 мая 2001 г.
Иное мнение, высказанное в литературе, комментирующей новое наследственное законодательство (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.291-292. Авт. раздела А.П. Сергеев), вызывает замечания. Вопрос имеет практическое значение и заслуживает внимательного рассмотрения на основе правил ст.6 комментируемого Закона в соотношении с другими правилами части третьей Кодекса.
Если наследство открылось после 31 августа 2001 г., т.е. за шесть месяцев до введения в действие нового закона, и срок принятия наследства на 1 марта 2002 г. не истек, в круг наследников по закону, определяемый по правилам части третьей Кодекса, должны быть включены наследники третьей и четвертой очереди, признаваемые наследниками с 17 мая 2001 г. Этому не препятствует то обстоятельство, что указанные наследники не относились к "новым" наследникам, ставшим таковыми лишь в силу части третьей Кодекса. Однако возможность наследования имущества наследниками по закону третьей и четвертой очереди не исключается с учетом правил об исчислении сроков принятия наследства предшествующей и последующими очередями, правил о восстановлении срока принятия наследства и др.
Если наследство открылось в период с 17 мая до 31 августа 2001 г., круг наследников по закону применительно к такому наследству в соответствии со ст.6 Закона также должен быть определен по правилам части третьей Кодекса. Вопрос о том, истек ли на 1 марта 2002 г. срок принятия наследства и не осталось ли наследство никем не принятым, может быть решен только с учетом конкретных обстоятельств наследственных отношений.
В этом случае не исключается призвание к наследству наследников третьей и четвертой очереди с учетом правил приобретения наследства. При этом необходимо принять во внимание, что продолжительность периода с 17 мая 2001 г. до 1 марта 2002 г. составляет 9 месяцев 11 дней. Данным периодом охватывается не только первый шестимесячный срок для принятия наследства, но также дополнительные трехмесячные сроки, предоставленные каждой последующей очереди для приобретения наследства в случае, если имеющиеся предшествующие очереди наследников не примут наследства. Таким образом, при указанных обстоятельствах срок для принятия наследства может оказаться непропущенным и не исключается участие в наследовании лиц, признаваемых наследниками по закону третьей и четвертой очереди.
Если наследство открылось до 17 мая 2001 г. и срок для принятия наследства истек на 1 марта 2002 г., но наследство не было принято никем из наследников и не перешло по праву наследования к государству, лица, включенные в круг наследников по закону третьей и четвертой очереди с 17 мая 2001 г., не являлись таковыми на день открытия наследства. Они относятся к числу "новых" наследников и в соответствии со ст.6 комментируемого Закона призываются к указанному наследству по правилам части третьей Кодекса.
Следует признать, что возможна ситуация, когда наследство, открывшееся после 17 мая 2001 г., не было принято наследниками третьей или четвертой очереди в установленные сроки, исчисляемые со дня открытия наследства, и по их истечении государству не было выдано свидетельство о праве наследования. К такому наследству будут призываться наследники, начиная с пятой очереди, а при их отсутствии или непринятии ими наследства в срок, исчисляемый с 1 марта 2002 г., наследство окажется выморочным и перейдет к государству. Однако подобная ситуация не означает, что ст.6 Закона не распространяется на существующих наследников третьей и четвертой очереди, если наследство открылось после 17 мая 2001 г. Неучастие наследников третьей или четвертой очереди в наследовании при указанных обстоятельствах является не формулой закона, а результатом отношения к наследству этих наследников.
Вместе с тем многие из проблем соотношения ст.6 Закона и Федерального закона от 14 мая 2001 г. не могли бы возникнуть, если бы в процессе дальнейшей работы над проектом части третьей Кодекса и комментируемого Закона было реализовано предложение распространить правило об особом сроке принятия наследства на тех наследников, которые перечислены в Федеральном законе от 14 мая 2001 г. (см.: Звеков В.П., Маковский А.Л., Шилохвост О.Ю. Вводный комментарий к проекту части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации // Гражданский кодекс России. Часть третья. Проект. Наследственное право. Международное частное право: Текст проекта. Вводный комментарий / Исследовательский центр частного права. М., 2001. С.57).
Таковы особенности применения новых правил наследования, вытекающие из соотношения ст.6 комментируемого Закона и Федерального закона Российской Федерации от 14 мая 2001 г.
Отдельного внимания заслуживает вопрос об условиях наследования нетрудоспособных иждивенцев наследодателя в рамках ст.6 комментируемого Закона.
Это объясняется тем, что условия наследования этих лиц по правилам части третьей Кодекса изменились в сравнении с правилами ст.532 ГК РСФСР 1964 г. Если в соответствии с правилами ст.6 Закона условия применения нового закона с обратной силой связаны с принятием (непринятием) наследства лицами, указанными в ст.532, 548 ГК РСФСР 1964 г., включая нетрудоспособных иждивенцев наследодателя, то и основания признания таких лиц наследниками в рамках ст.532 ГК РСФСР 1964 г. следует определять по правилам названной статьи.
Однако в случаях, если в соответствии с правилами ст.6 комментируемого Закона нетрудоспособные иждивенцы наследодателя призываются к наследованию в числе наследников по закону, определяемых согласно нормам части третьей Кодекса, эти лица могут наследовать, если отвечают условиям, предусмотренным ст.1148 ГК (см. комментарий к указанной статье).
Таким образом, в число наследников по закону, призванных к наследству, открывшемуся до 1 марта 2002 г., не могут быть включены нетрудоспособные лица, состоявшие на иждивении наследодателя не менее года до его смерти, если такие иждивенцы не состояли в определенной степени родства с наследодателем и не проживали совместно с ним. Особое значение имеет вопрос о справедливости такого положения. Однако здесь он не рассматривается, так как является частью специальной проблемы, связанной с семейными и социально-обеспечительными началами наследования.
Часть вторая ст.6 комментируемого Федерального закона определяет основания, по которым наследство, открывшееся до 1 марта 2002 г., признается выморочным и переходит в порядке наследования по закону в собственность Российской Федерации по правилам части третьей Кодекса.
Все основания признания наследства выморочным имуществом, перечисленные в ч.2 ст.6 данного Закона, полностью соответствуют положениям ст.1151 ГК (см. комментарий к этой статье).
Хотя в части второй ст.6 Закона прямо не указано, что она применяется к наследствам, открывшимся до 1 марта 2002 г., иное не вытекает из смысла данной нормы и ее взаимосвязи с частью первой ст.6 Федерального закона. Закрепленная ч.2 его ст.6 норма представляет собой еще одно специальное правило применения нового закона с обратной силой, поскольку применяется к наследствам, открывшимся до 1 марта 2002 г. и не принятым никем из наследников по закону ни до 1 марта 2002 г., ни в установленный шестимесячный срок после 1 марта 2002 г.
Сокращение случаев выморочного наследства, открывшегося до 1 марта 2002 г., обеспечивается не только тем, что право наследования могли осуществить лица из весьма широкого круга наследников по закону, предусмотренного нормами нового закона о наследовании, но также и тем, что для принятия наследства "новыми" наследниками установлен особый срок, начинающийся со дня введения в действие части третьей Кодекса (см. выше).
Важно отметить, что по смыслу ст.6 решен вопрос о моменте перехода выморочного наследства к государству. По истечении шестимесячного срока для принятия наследства, установленного частью первой ст.6, имущество признается выморочным и переходит в собственность государства в силу самого закона. Окончание указанного шестимесячного срока следует считать моментом перехода наследства в собственность государства. Соответствующие государственные органы вправе получить нотариальное свидетельство о праве наследования Российской Федерацией определенного имущества. С переходом выморочного наследства к государству устраняется неопределенность правового статуса имущества, правообладатель которого умер, и его правопреемники не заявили о своих правах на наследство.
Статья 7.
В ст.7 комментируемого Закона получили закрепление специальные положения, касающиеся юридического значения завещания как основания наследования в соответствии с частью третьей Кодекса. Правила этой статьи являются исключением из общих положений о введении в действие части третьей Кодекса, включая раздел "Наследственное право".
Завещание - сделка лица, совершаемая им при жизни, но порождающая правовые последствия после его смерти.
Согласно ст.7 завещания, совершенные до 1 марта 2002 г. и отвечающие требованиям их действительности на момент совершения, но не соответствующие требованиям новых правил части третьей Кодекса, сохраняют юридическую силу в случае открытия наследства после 1 марта 2002 г. Такие завещания действуют в качестве оснований наследования с применением во всем остальном норм части третьей Кодекса.
Положения ст.7 данного Закона предназначены служить гарантией признания завещаний, совершенных до 1 марта 2002 г., юридически значимыми индивидуальными правовыми актами, выражающими достоверную волю наследодателя, сложившуюся и оформленную по правилам, действовавшим на момент совершения завещания. Завещания, совершенные до 1 марта 2002 г. в противоречии с требованиями, предъявляемыми к действительности завещаний на момент их совершения, должны признаваться недействительными, хотя бы они соответствовали требованиям правил части третьей Кодекса.
Так, например, завещание, удостоверенное старшим врачом госпиталя как военно-лечебного учреждения, является действительным по правилам ст.540 ГК РСФСР 1964 г., но недействительным по правилам ст.1127 ГК, поскольку последняя не допускает удостоверения завещаний старшими врачами госпиталей. Напротив, завещание, составленное до 1 марта 2002 г. в чрезвычайных обстоятельствах в простой письменной форме с соблюдением иных требований ст.1129 ГК, будет признано недействительным как не соответствующее правилам о формах завещаний, действовавшим на момент совершения завещания.
Основания недействительности завещания по содержанию на момент его составления достаточно ограничены. Оно может быть составлено в отношении конкретного имущества, имеющегося на момент совершения завещания, но которого не окажется на день открытия наследства, либо в отношении имущества, которое окажется принадлежащим наследодателю на день открытия наследства, но которого не было у наследодателя на момент совершения завещания. Может случиться, что на момент составления завещательных распоряжений завещатель обошел права необходимых наследников, однако на день открытия наследства такие наследники не будут относиться к необходимым наследникам либо их вовсе не окажется.
Все подобные обстоятельства не влекут порока завещания по содержанию на момент его составления. Конечно, завещателю должны быть известны правила наследования, в том числе ограничения свободы завещательных распоряжений, чтобы продуманно и взвешенно, с учетом личных обстоятельств и отношений, распорядиться своим имуществом на случай смерти. Однако правила об обязательной доле действуют независимо от содержания завещания и лишь в связи с открытием наследства. Поэтому несоблюдение этих правил в момент совершения завещания не влечет порока завещания.
Проблема действительности завещания в соотношении с правилами наследования обязательной доли в наследстве практически возникает с открытием наследства, а не в день составления завещания. Вместе с тем, как правильно отмечает А.П. Сергеев (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.293, 294), она стала существенной проблемой для законодателя в связи с введением в действие нового института обязательной доли и несовпадением сферы, в которой сформировалась воля завещателя и в которой воле завещателя надлежит быть исполненной. Эту коллизию между волей завещателя как субъективным воплощением прежнего закона и новым законом как условием исполнения субъективной воли законодатель решил посредством правил ст.8 Закона.
Статья 8.
Статья 8 предусматривает специальные правила, касающиеся применения института обязательной доли в наследстве, открывшемся после 1 марта 2002 г.
По смыслу ст.8 Закона, новые правила о наследовании по закону обязательной доли, существенно изменившие прежний институт обязательной доли в наследстве (ст.535 ГК РСФСР 1964 г.), применяются лишь в случаях, если завещание совершено после 1 марта 2002 г.
В соответствии с таким правилом наследство, открывшееся после 1 марта 2002 г. на основании завещания, совершенного до 1 марта 2002 г., подчиняется прежнему институту обязательной доли, который действовал на момент совершения завещания, т.е. нормам ст.535 ГК РСФСР 1964 г. В соответствии с последней несовершеннолетние или нетрудоспособные дети наследодателя (в том числе усыновленные), а также нетрудоспособные супруг, родители (усыновители) и иждивенцы умершего наследуют, независимо от содержания завещания, не менее двух третей доли, которая причиталась бы каждому из них при наследовании по закону (обязательная доля).
Несмотря на то, что наследство открылось после 1 марта 2002 г. и, следовательно, на момент открытия наследства действовали нормы нового наследственного права, наследование на основании завещания, совершенного до 1 марта 2002 г., ограничивается в пользу обязательных наследников в пределах, предусмотренных ст.535 ГК РСФСР. При этом не имеет значения, сколько времени прошло с момента совершения завещания до момента открытия наследства. Завещания, совершенные до 1 марта 2002 г., и ограничения свободы завещания в виде института обязательной доли, действовавшие на момент совершения этого завещания, не погашаются давностью, остаются нерушимыми и не подчиняются действию нового закона, принятого после их совершения. Здесь как бы воплощается аналогичный принцип неизменности договора, действующий, однако, с ограничениями, что предусмотрено ст.422 ГК.
Идея, которой руководствовался законодатель, предусматривая правила ст.8 ГК, заключается в том, чтобы содержание и исполнение завещательной воли наследодателя не было искажено в условиях нового правового регулирования. Принимая завещательные распоряжения, наследодатель руководствовался теми правовыми обстоятельствами, которые соответствовали действовавшим на момент совершения завещания правовым нормам. Наследодатель знал или должен был знать о таких нормах, и они не могли не оказать влияния на формирование воли завещателя, в особенности в связи с обязательной долей в наследстве, о чем делается специальная оговорка в тексте нотариально удостоверенного завещания.
Однако правила, закрепленные в ст.8 комментируемого Закона, не могут не вызвать серьезных замечаний теоретического и практического свойства. По существу они рассчитаны на ограниченно выбранные ситуации, когда завещания совершены либо до, либо после 1 марта 2002 г. и наследство открылось после 1 марта. При таких обстоятельствах моменту совершения завещания соответствует "свой" институт обязательной доли, реализуемый при наследовании по завещанию по правилам ст.8 Закона.
Если отойти от идеального случая с одним или даже несколькими завещаниями наследодателя, совершенными им до 1 марта 2002 г., и обратиться к тем нередким ситуациям, при которых одни завещания совершены до, а другие - после 1 марта 2002 г., при этом завещания, сделанные до указанной даты, не отменяются вовсе, но дополняются последующими завещаниями, совершенными после 1 марта 2002 г., применение положений ст.8 окажется невозможным. Это произойдет потому, что институты обязательной доли прежнего и нового закона о наследовании несовместимы и не могут применяться одновременно к одному наследству.
Невозможность применения ст.8 при указанных обстоятельствах частичного изменения завещания или совершения нового дополнительного завещания после 1 марта 2002 г., тогда как предыдущие завещания были составлены до 1 марта 2002 г., не устраняется, даже если пренебречь ошибочной формулировкой данной статьи Закона. Как указано в ст.8, правила об обязательной доле в наследстве "применяются к завещаниям". Однако правила об обязательной доле в наследстве применяются только к наследству. Использованная формулировка неверна теоретически. Завещание - это сделка, а обязательная доля является субъективным правом в рамках наследственного правоотношения. Формулировка ст.8 комментируемого акта применительно к правовому контексту нового закона о наследовании противоречит, прежде всего, положениям ст.1110 ГК, которые исходят из универсального характера наследственного правопреемства и принципиального признания наследства как единого целого.
Примененная формулировка ст.8 непригодна в практическом плане, так как искажает условия определения обязательной доли в наследстве. В соответствии с правилами и ст.535 ГК РСФСР 1964 г., и ст.1149 ГК обязательная доля определяется из стоимости всего наследства, а не "применительно к завещанию", т.е. завещанному имуществу, как можно вывести из буквального толкования текста ст.8 комментируемого Закона.
Пренебрегая юридически некорректной формулировкой ст.8, необходимо тем не менее признать, что в случаях, если завещания одного наследодателя, совершенные им как до, так и после 1 марта 2002 г., дополняют друг друга и признаются действующими основаниями наследования по завещанию, отсутствует нормативно-правовое решение вопроса о том, в каком размере должна быть определена обязательная доля в наследстве: 2/3 или 1/2 той доли, которая причиталась бы необходимому наследнику при наследовании по закону. Поскольку при определении размера обязательной доли необходимо учитывать все наследство в целом, дифференцировать размер доли "применительно к завещанию" никак не удастся.
Не менее трудным оказывается решение вопроса о круге необходимых наследников, имеющих право на обязательную долю в наследстве, по правилам ст.8 Закона. Пределы свободы завещания до и после 1 марта 2002 г. различаются, в связи с чем некоторые лица, имевшие право на обязательную долю в наследстве до 1 марта 2002 г., утратили это право после 1 марта 2002 г., и наоборот: лица, не имевшие права на обязательную долю в наследстве до 1 марта 2002 г., приобрели это право после 1 марта 2002 г. Поэтому совмещение прав на обязательную долю тех и других в одном наследстве не имеет правового и нормативно-технического решения.
Полагаем, в ст.8 Закона допущен существенный пробел правовой регламентации, и он может быть устранен только законодательным путем. Какое решение вопроса может быть предложено? Одно из возможных - отказ от нормы, закрепленной в ст.8 Закона. Вместо этого может быть предусмотрено общее правило о том, что новые правила об обязательной доле действуют на момент открытия наследства независимо от момента совершения завещания: до или после 1 марта 2002 г. Другое возможное решение представляется более мягким и компромиссным: если предыдущие и последующие завещания, как бы они не изменяли или не дополняли друг друга, совершены только до 1 марта 2002 г., новые правила части третьей ГК об обязательной доле не подлежат применению в случае открытия наследства после 1 марта 2002 г. Однако если одни завещания сделаны до 1 марта 2002 г., другие - после 1 марта 2002 г., и при этом все они являются действующими на момент открытия наследства, то закономерно должны применяться правила части третьей ГК РФ об обязательной доле в наследстве.
Комментируя ст.8 Федерального закона о введении в действие третьей части ГК, следует особо остановиться на весьма актуальном вопросе о том, применяются ли правила этой статьи к специальным завещательным распоряжениям вкладчика, сделанным банку относительно передачи после его смерти вкладов, внесенных в Сберегательный банк Российской Федерации (филиалы Сбербанка). Иначе, действуют ли правила ст.561 ГК РСФСР 1964 г. в случаях, если завещательные распоряжения о судьбе вклада были даны банку до 1 марта 2002 г., а смерть вкладчика последовала после 1 марта 2002 г.?
Решение данного вопроса зависит от той позиции, которую занимали прежний и современный законодатели, судебные органы и правовая теория относительно правовой природы специальных завещательных распоряжений вкладчика своим вкладом на случай смерти.
Как указывалось, ст.561 ГК РСФСР 1964 г. сохранила свое действие применительно к вкладам граждан в Сберегательном банке Российской Федерации в силу ст.9 постановления Верховного Совета Российской Федерации от 3 марта 1993 г. N 4604-1 "О некоторых вопросах применения законодательства Союза ССР на территории Российской Федерации". Особенность правового режима вкладов, относительно которых вкладчик оставил завещательное распоряжение банку о выдаче денежных сумм по вкладу указанным им лицам, заключалась в том, что в соответствии со ст.561 ГК РСФСР 1964 г. такие вклады не включались в состав наследства и на них не распространялись нормы наследственного права. Правила этой статьи давали абсолютную свободу распоряжения вкладами на случай смерти, за исключением обращения взысканий на вклады после смерти вкладчика на основании судебного приговора или решения.
Следуя буквальному толкованию положений ст.561 ГК РСФСР 1964 г., Пленум Верховного Суда РСФСР последовательно поддерживал точку зрения, согласно которой завещательные распоряжения вкладчика банку выводят завещанные специальным порядком вклады из правового поля наследования и наследственного права. Эта позиция высшего судебного органа получила четкое выражение в п.12 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 23 апреля 1991 г. N 2 (в ред. постановления N 11 Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21 декабря 1993 г.) "О некоторых вопросах, возникающих у судов по делам о наследовании". Действия, посредством которых лицо получило после смерти вкладчика завещанные им в Сбербанке вклады или иным образом распорядилось завещанным вкладом, Пленум не признал актом принятия всего наследства, поскольку завещанные в банке вклады не входят в наследственную массу и не составляют, следовательно, части последней. Из этого был сделан вывод о том, что намерение получить вклад нельзя расценивать как намерение принять иное имущество, являющееся наследством.
Эта позиция Пленума Верховного Суда РСФСР соответствовала позиции Пленума Верховного Суда СССР, который, опираясь на положения Основ гражданского законодательства и гражданских кодексов союзных республик, указал в своем постановлении от 1 июля 1966 г. N 6 "О судебной практике по делам о наследовании" (см.: БВС СССР. 1966. N 4) на то, что вклад, находящийся в государственной сберегательной кассе (ныне - филиалах Сбербанка) и завещанный на случай смерти любому лицу или государству путем распоряжения банку или сберегательной кассе, не входит в состав наследственного имущества и на него не распространяются правила о порядке наследования (п.9 постановления). Вместе с тем Пленум Верховного Суда СССР расширил толкование закона и указал, что вклад не входит в состав наследственного имущества и тогда, когда распоряжение о выдаче вклада на случай смерти сделано путем указания об этом в завещании, а не исключительно путем завещательного распоряжения банку, записанного и оформленного на лицевом счете вкладчика. Тем самым Пленум Верховного Суда СССР признал завещательные распоряжения вкладчика банку на случай смерти разновидностью завещаний общего типа и лишь усилил спорность правовой природы завещательных распоряжений о вкладах и перехода прав на них в соответствии с этими распоряжениями.
Позиция законодателя и судебных органов, связанная с отрицанием юридической природы наследования в случаях приобретения завещанных специальным путем вкладов в сберегательных кассах и Государственном банке СССР, получила определенную поддержку в научной литературе. Обоснование ее находили в том, что специальное распоряжение вкладом на случай смерти имеет форму распоряжения, адресованного сберкассе или банку, и порождает не универсальное, а сингулярное правопреемство, не являющееся наследованием. Иное мнение высказано А.Н. Самцовой, которая считала, что Пленум Верховного Суда СССР в постановлении по делу о наследстве Поручика Ф.С. занял позицию, согласно которой распоряжение о вкладе не признается завещанием, каким бы способом оно ни было сделано: путем завещательного распоряжения, оформленного в сберкассе или банке, либо посредством нотариального завещания (см.: Самцова А.Н. Вопросы наследственного права в судебной и нотариальной практике. М., 1964. С.41).
Наряду с приведенной позицией была высказана и отличающаяся как от первого, так и второго взгляда точка зрения. Согласно ей завещательное распоряжение вкладчика сберкассе или Госбанку о выдаче вклада в случае его смерти определенному лицу представляет собой специальное завещание, порождающее наследственное правопреемство особого рода (подробнее см.: Седугин П.И. Вклады граждан в кредитных учреждениях. М., 1964. С.61, 62; Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. М., 1972. С.141, 142; Гордон М.В. Наследование по закону и по завещанию. М., 1967. С 47; Грибанов В.П. Границы свободы завещания вкладов // СГиП. 1968. N 3. С.116; Чепига Т.Д. Наследование по завещанию: Автореф. канд. дис. М., 1965. С.11; Охрана прав несовершеннолетних наследников // Правовое положение несовершеннолетних: Сб. науч. статей / Отв. ред. А.М.Михайлич. Краснодар, 1985. С.87; и др.). В связи с этим указывалось, что отсутствуют теоретические препятствия для подчинения особым способом завещанных вкладов общим правилам наследования, включая институт обязательной доли в наследстве.
Современный законодатель отказался от правил о специальном правовом режиме завещательных распоряжений о вкладах и признал, что по своей юридической природе завещательные распоряжения денежными средствами на вкладах, совершенные непосредственно в банках, являются завещаниями. В соответствии с новой конструкцией, закрепленной в ст.1128 ГК, указанное завещательное распоряжение имеет силу нотариально удостоверенного завещания, а завещанные вклады входят в состав наследства и наследуются на общих основаниях (о возможностях законодательного оформления изменений в регулировании хотя бы части отношений, которые затрагиваются этой проблемой, см. комментарий к ст.1128).
Новая и прежняя правовые конструкции завещательного распоряжения вкладами в банках принципиально различаются и несовместимы одна с другой.
Занимая позицию, основанную на ст.561 ГК РСФСР 1964 г., указанных постановлениях Пленума Верховного Суда СССР и Пленума Верховного Суда РСФСР (РФ) и отмеченных теоретических суждениях, и признавая, что завещательные распоряжения о вкладах не являются завещаниями и не порождают наследственных правоотношений, следует сделать вывод о том, что правила ст.8 Закона не имеют отношения к завещательным распоряжениям о вкладах.
Этот вывод придется распространить и на нотариально удостоверенные завещания, составленные с оговоркой о вкладах. Даже если согласиться с судебной практикой по отдельным делам и положением п.9 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 1 июля 1966 г., которые приравняли по правовым последствиям нотариальные завещания о вкладе к завещательным распоряжениям о вкладе, оформленным непосредственно в сберкассе или банке, остаются сомнения относительно допустимости столь широкого вывода и применения правового режима завещательных распоряжений в рамках ст.561 ГК РСФСР 1964 г. к нотариально удостоверенным завещаниям о вкладе, поскольку указанная статья предусматривает совершение завещательных распоряжений вкладами лишь посредством специальных указаний вкладчиков сберкассе или банку (см.: Зайцева Т.И., Крашенинников П.В. Наследственное право. Комментарий законодательства и практика его применения. М., 2000. С.75). Приравнивая по юридическим последствиям нотариальные завещания о вкладах и завещательные распоряжения о вкладах, совершенные в банках, авторы не дают правового обоснования данной позиции.
К прямо противоположному выводу приводит еще одна научная позиция, согласно которой специальные завещательные распоряжения банку о выдаче вклада определенному лицу после смерти вкладчика и тем более нотариальные завещания о вкладе признаются завещаниями по юридической природе, что не исключает особого режима наследования завещанных вкладов. Данная позиция получила поддержку у современного законодателя: в соответствии со ст.1128 ГК завещательное распоряжение вкладом, совершенное в банке, имеет силу нотариально удостоверенного завещания. Мы намеренно, в целях обнажения существа вопроса, используем здесь прежнюю формулировку ст.561 ГК РСФСР 1964 г. вместо новой, аналогичной по юридическому смыслу формулировки: "завещательные распоряжения правами на денежные средства, внесенные гражданином во вклад или находящиеся на любом другом счете гражданина в банке" (ст.1128 ГК).
Если распоряжения о вкладах признать завещаниями, а переход их к назначенным лицам после смерти вкладчика наследованием вкладов, неизбежно следует вывод о том, что к отношениям по наследованию завещанных особым способом вкладов должны применяться правила ст.8 комментируемого Закона.
Казалось бы, не имеет значения, что те или иные позиции порождают прямо противоположные выводы относительно применения или неприменения ст.8 Федерального закона к завещательным распоряжениям о вкладах в банках. Что бы ни содержалось в любой из них, правила об обязательной доле не применяются к завещанным до 1 марта 2002 г. вкладам ни в том, ни в другом случае. Однако различия в правовых последствиях применения или неприменения ст. 8 Закона к отношениям по передаче завещанных особым способом вкладов к правопреемникам вкладчика являются существенными.
Согласно ст.8 ограничивается применение лишь института обязательной доли в наследстве, но не других правил наследования (например, об ответственности по долгам наследства, сроках и способах принятия наследства). Поэтому если ст.8 будет применена к завещанным до 1 марта 2002 г. вкладам, правопреемники вкладчика обязаны нести ответственность по долгам наследства, им необходимо соблюдать сроки принятия наследства под угрозой утраты права на получение вклада и включения его в общую наследственную массу и т.д.
Если завещанные вклады не подпадают под действие ст.8 комментируемого Закона, к ним в полном объеме применяется специальный режим их правопреемства, в силу которого исключается применение всех правил наследования, как это предусмотрено ст.561 ГК РСФСР 1964 г. Лица, к которым перешел завещанный вклад, замещают бывшего вкладчика в договоре банковского вклада или бывшего владельца счета в договоре банковского счета по распоряжению бывшего правообладателя. Для такой замены закон не требовал ни акта принятия наследства, ни срока реализации права на вклад, ни ограничения права на вклад обязательной долей в наследстве, долгами наследодателя-вкладчика и др.
Однако в ситуации выпадения завещательных распоряжений о вкладах из правового поля применения ст.8 Закона возникает новый вопрос: сохраняется ли после введения в действие части третьей ГК особый правовой режим завещанных до 1 марта 2002 г. вкладов, опирающийся на ст.561 ГК РСФСР 1964 г.?
Указанный закон не содержит специальной нормы, которая была бы отдельно посвящена регулированию отмены особого режима правопреемства завещанных вкладов в рамках ст.561 ГК РСФСР 1964 г. и перехода к общему порядку наследования вкладов как всякого иного наследственного имущества умершего лица.
В связи с этим решение поставленного вопроса должно быть дано на основании положений ч.2 ст.5 Федерального закона. Гражданское правоотношение по договору банковского вклада гражданина или договору иного банковского счета с завещательным распоряжением вкладчика или владельца счета своему банку, в котором находится вклад или иной банковский счет, возникло до введения в действие части третьей Кодекса. Права требования преемников владельца вклада и счета к банку и соответствующие обязанности банка, вытекающие из завещательного распоряжения, возникли после введения в действие части третьей Кодекса. Следовательно, к отношениям по передаче после 1 марта 2002 г. вкладов, завещанных до 1 марта 2002 г., необходимо применять новые нормы наследственного права. В соответствии с ними права на денежные средства - вклады, в отношении которых в банке совершено завещательное распоряжение, включаются в общую наследственную массу и наследуются на общих основаниях. Это означает, что открывается наследование по завещанию со всеми особенностями, присущими этому виду наследования, а также со всеми общими условиями, свойственными отношениям наследования имущества.
Таким образом, если завещательные распоряжения банку сделаны вкладчиком до введения в действие части третьей Кодекса, а право получения вкладов после смерти вкладчика возникло после 1 марта 2002 г., в соответствии с ч.2 ст.2 комментируемого Закона применяются правила части третьей Кодекса.
Иное решение вопроса о правовом режиме завещательных распоряжений о вкладах, сохраняющее действие ст.561 ГК РСФСР 1964 г. после 1 марта 2002 г. и ограничивающее применение нового Кодекса, должно быть дано законодателем посредством принятия специальной нормы в порядке дополнения закона о введении в действие третьей части ГК. При этом в ней необходимо также предусмотреть продолжительность действия ст.561 ГК РСФСР 1964 г. в условиях полного применения части третьей Кодекса.
Итак, в качестве выводов из комментария правил ст.5 и 8 комментируемого акта в аспекте их соотношения с правилами ст.561 ГК РСФСР 1964 г. вытекает следующее:
1) вопрос о применении правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. после 1 марта 2002 г. и соотношении их с положениями ст.5 и 8 Закона нуждается в четком законодательном закреплении, необходимом для единообразного разрешения споров в судебной практике, надлежащего применения новых норм Кодекса в нотариальной деятельности, а также правильного понимания норм наследственного права участниками отношений наследования;
2) опираясь на свою позицию придания завещательным распоряжениям о вкладах силы нотариально удостоверенных завещаний по распоряжению определенной частью имущества, современный законодатель может внести соответствующее дополнение в ст.8 Федерального закона в виде второй ее части, посвященной вопросу о применении правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. В этом случае у законодателя есть два пути решения проблемы:
первый - ограничить рамки действия ст.561 ГК РСФСР 1964 г. лишь правилами об обязательной доле. В этих целях дополнительное правило может быть сформулировано следующим образом:
"В случаях, если завещательные распоряжения о вкладах в Сберегательном банке Российской Федерации или Центральном банке Российской Федерации в порядке ст.561 ГК РСФСР совершены до 1 марта 2002 года, к отношениям по передаче вкладов умершего после 1 марта 2002 года вкладчика в соответствии с его распоряжениями не применяются правила об обязательной доле в наследстве, установленные законом, действовавшим до введения в действие части третьей Кодекса, и правила об обязательной доле в наследстве, установленные частью третьей Кодекса";
второй - сохранить действие ст.561 ГК РСФСР 1964 г. в полном объеме. Реализуя такую задачу, в дополнении к ст.8 Закона следует предусмотреть иное:
"В случаях, если наследство открылось после введения в действие части третьей Кодекса, а завещательные распоряжения о вкладах в Сбербанке или Центральном банке Российской Федерации в порядке ст.561 ГК РСФСР совершены до 1 марта 2002 года, к отношениям по передаче вкладов умершего вкладчика в соответствии с его завещательными распоряжениями не применяются правила о наследовании, установленные законом, действовавшим до введения в действие части третьей Кодекса, и правила о наследовании, установленные частью третьей Кодекса. Выдача таких вкладов лицам, указанным в завещательном распоряжении вкладчика, производится в соответствии с банковскими правилами, действовавшими до введения в действие части третьей Кодекса";
3) представляется более последовательным и правильным внести дополнение в виде отдельной статьи закона о введении в действие третьей части ГК, специально посвященной применению правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. Такое предложение соответствует той особой правовой природе завещательных распоряжений о вкладе в банке, которая была легализована прежним законодателем в рамках ст.561 ГК РСФСР 1964 г., а также тем идеям, которые лежали в основе правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. В этом случае также может быть предложено два варианта решения проблемы.
Первый вариант: отказ от применения правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. в случаях, если наследство открылось после введения в действие части третьей Кодекса. Доводы, изложенные выше, заключаются в том, что нет правовых оснований для отступления от общих начал введения в действие нового законодательства, установленных ст.5 комментируемого Закона.
Что же касается идеологического обоснования отказа от применения правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. после введения в действие части третьей Кодекса, оно совпадает с доводами, которые привели авторы комментария, давая отрицательную оценку правил ст.8 Закона. Они убедительно доказали, что запрет применения нового института обязательной доли, предусмотренного частью третьей Кодекса, к завещаниям, совершенным до 1 марта 2002 г., противоречит идее расширения свободы завещания, на которой построено новое наследственное законодательство 2002 года (Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.294). Аргументы упомянутых авторов, на наш взгляд, являются серьезной платформой для отказа от применения правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г., после введения в действие части третьей Кодекса. Добавим, что предложение, заключающееся в отказе от применения ст.561 ГК РСФСР 1964 г., снимает явно несоразмерные различия в содержании права на вклад, возникающего у преемников умершего после 1 марта 2002 г. вкладчика, в зависимости от момента составления им завещательного распоряжения о вкладах - до 1 марта 2002 г. или после этой даты, с одной стороны, и дискриминационные, по их существу, различия в правовом положении преемников вкладчиков Сберегательного банка и всех прочих банков, - с другой. Однако, чтобы решение об отказе от применения ст.561 ГК РСФСР 1964 г. было идеологически последовательным, оно должно сочетаться с отменой правил ст.8 анализируемого закона.
Второй вариант: сохранение правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. для применения в случаях, если наследство открылось после введения в действие части третьей Кодекса, но завещательное распоряжение банку о вкладе совершено до 1 марта 2002 г. В этом случае дополнительная статья, которую предлагается ввести в текст закона, может быть сформулирована следующим образом:
"В случаях, если завещательные распоряжения о вкладах в Сбербанке или Центральном банке РФ в порядке ст.561 ГК РСФСР совершены до 1 марта 2002 года, к отношениям по передаче вкладов умершего после 1 марта 2002 года вкладчика не применяются правила о наследовании, установленные законом, действовавшим до введения в действие части третьей Кодекса, и правила о наследовании, установленные частью третьей Кодекса. Выдача таких вкладов лицам, указанным в завещательном распоряжении вкладчика, производится в соответствии с банковскими правилами, действовавшими до введения в действие части третьей Кодекса";
4) впредь до решения вопроса в соответствии с предложенными или иными вариантами на отношения по передаче вкладов после 1 марта 2002 г. согласно завещательным распоряжениям вкладчика банку следует распространять действие ч.2 ст.5 Закона.
В связи с рассмотрением вопроса о действии ст.5 и 8 комментируемого Закона применительно к отношениям, возникающим после 1 марта 2002 г. из завещательных распоряжений, совершенных до 1 марта 2002 г. в порядке ст.561 ГК РСФСР 1964 г., необходимо отметить позицию, которую занимает Ю.К. Толстой, комментируя ст.1128 ГК. При анализе Закона, в частности ст.5, 6, 8, его соавтор А.П. Сергеев не выделяет проблемы, связанной с применением правил ст.561 ГК РСФСР 1964 г. после введения в действие части третьей Кодекса, если завещательные распоряжения были сделаны до 1 марта 2002 г. При этом сам термин "завещательные распоряжения" в контексте ст.8 комментируемого акта, рассматриваемой автором в качестве логического продолжения и дополнения его ст.7, использован как синоним завещания, но не как специальный термин, выражающий распоряжения вкладчика банку о выдаче вклада после его смерти. Вместе с тем, комментируя ст.1128 Кодекса, Ю.К. Толстой обращает внимание на моменты внесения и последующего поступления денежных сумм на счет банковского вклада или иного банковского счета. Он отстаивает идею единого правового режима вклада или счета независимо от момента внесения сумм на счет. Автор пишет, что правила ст.1128 подлежат применению, независимо от времени открытия счета и внесения на него сумм, если завещательное распоряжение в банке совершено не ранее 1 марта 2002 г. Если же завещательное распоряжение сделано ранее 1 марта 2002 г., применению подлежат правила ст.561 ГК РСФСР 1964 г., хотя бы внесение соответствующих сумм на счет имело место и после 28 февраля 2002 г. (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.52-55, 287-295).
Мы разделяем идею единого правового режима банковского вклада или иного банковского счета, однако применительно к завещательным распоряжениям она имеет иное обоснование, нежели указанная Ю.К. Толстым недопустимость различного правового режима сумм вклада в зависимости от времени внесения их на счет. Завещательное распоряжение о вкладе или ином счете может быть исполнено лишь в отношении остатков денежных сумм на счетах на момент смерти вкладчика или владельца счета. Приходно-расходные операции с денежными суммами по банковскому вкладу или иному счету до этого момента никак не влияют на правовой режим вкладов, относительно которых банку сделаны завещательные распоряжения.
Что же касается утверждения о том, что правила ст.561 ГК РСФСР 1964 г. должны применяться и после 28 февраля 2002 г., если завещательное распоряжение о вкладе сделано ранее указанной даты, то оно не получило обоснования. Полагаем, это утверждение не вытекает из смысла ст.1128 Кодекса, ст.6-8 комментируемого Закона и противоречит ч.2 ст.5 Закона. Наша позиция по этому вопросу изложена при анализе содержания ст.8 Вводного закона и его соотношения с правилами ст.561 ГК РСФСР 1964 г.
В связи с введением в действие разд.V "Наследственное право" третьей части ГК встает вопрос о сохранении правового значения разъяснений Пленума Верховного Суда Российской Федерации по вопросам применения законодательства о наследовании. Руководящие указания по вопросам применения в судебной практике законодательства о наследовании, действовавшего до введения в действие части третьей ГК, были даны в постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР "О некоторых вопросах, возникающих у судов по делам о наследовании" от 23 апреля 1991 г. N 2 (в ред. постановления Пленума N 11 Верховного суда Российской Федерации от 25 октября 1996 г.). Как вытекает из положений комментируемого Закона, потребуется переходный период для полного обновления законодательства о наследовании, и наряду с новым наследственным правом, составляющим разд.V части третьей ГК, в установленных законом пределах будут применяться ранее принятые правовые акты. Это касается также норм наследственного права, присутствующих в ГК РСФСР 1964 г. Они в определенной мере будут оставаться действующими нормами, применяемыми после введения в действие части третьей ГК.
Для обеспечения единообразного решения спорных вопросов применения нового наследственного права в судебной практике необходимо принятие нового постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Этому должно предшествовать обобщение судебной практики по делам, вытекающим из наследственных правоотношений, что потребует определенного времени. Поэтому впредь до принятия нового постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации не следует пренебрегать указаниями постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 23 апреля 1991 г. по вопросам применения судами законодательства о наследовании. В целом оно не утратило своего значения. Однако, применяя его, необходимо учитывать пределы действия указанного постановления.
В п.3 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 28 февраля 1995 г. N 2/1 "О некоторых вопросах, связанных с введением в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" даны принципиальные руководящие разъяснения относительно пределов применения постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации, положения которых касались законодательства, действующего на момент принятия нового ГК.
Судам рекомендуется применять постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации, содержащие разъяснения по применению законодательства, в части, не противоречащей ГК. Таким образом, постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 23 апреля 1991 г. по вопросам применения судами законодательства о наследовании следует признать действующим в части, не противоречащей части третьей ГК. Однако в целях избежания казуистичности и излишних сложностей, объективно присутствующих в "перекрестном" толковании, представляется целесообразным специальное формулирование разъяснений со стороны высшей судебной инстанции по вопросам применения законодательства, а также соответствующего правового эффекта предшествующих актов, изданных ею в порядке обеспечения единообразия в правоприменительной практике судов Российской Федерации в области наследования.
Статья 9.
Комментируемая и последующая (ст.10) статьи имеют принципиальное отношение к системе правового регулирования не только наследственных отношений или таковых, включаемых в сферу международного частного права, но и в целом к реализации гражданско-правовых отношений и правоприменения в упомянутых областях. Этот подраздел, развивая положения основополагающей ст.4 (см. комментарий) Закона, равно как и ст.10, намечают вслед за ст.4 Федерального закона от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (см. комментарий к ст.3 настоящего Закона) и ст.4 Федерального закона от 26 января 1996 г. "О введении в действие части второй Гражданского кодекса Российской Федерации", во-первых, в полном согласовании с принципами ст.3 ГК, в которой провозглашено, что гражданское законодательство Российской Федерации состоит из ГК и принятых в соответствии с ним федеральных законов, единую перспективу развития гражданского законодательства (в последнем хотя и могут действовать нормы другого уровня нормативных актов, но они непременно должны сообразовываться с ГК и соответствующими федеральными законами), а, во-вторых, завершают в концептуальном отношении элементную структуру и нормативный состав российского гражданского права в зависимости от юридической природы и иерархии входящих в его систему актов.
В то же время законодатель, исходя из реалий времени, весьма подробно перечисляет все возможные - пока! - категории актов, которые должны приниматься во внимание при разрешении вопросов правового регулировании гражданских отношений или отношений, носящих гражданско-правовой характер. В данном случае имеются в виду и отношения, включаемые в сферу действия международного частного права. Осознавая, что акты, не являющиеся законами, к тому же федеральными законами Российской Федерации, в нередко встречающихся случаях содержат нормы гражданского и международного частного права, законодатель в вышеупомянутых подразделах комментируемого Закона попытался дать по возможности исчерпывающую картину источников правового регулирования гражданских отношений и отношений гражданско-правовой природы.
В юридических изданиях последнего времени, посвященных комментированию ГК и настоящего Закона, высказывается тезис о том, что положения ст.9 и 10 не имеют прямого отношения к ГК, поскольку ими вносятся изменения в Федеральный закон от 30 ноября 1994 г., касающийся введения в действие его первой части (см.: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.295). С этим нельзя согласиться прежде всего потому, что такой взгляд основан на внешних очертаниях явления. На самом же деле анализируемые положения ст.9 и 10, а также, разумеется, предшествующей им ст.4 должны, пожалуй, квалифицироваться едва ли не главенствующими в ряду краеугольных вопросов содержания регулирования рассматриваемых отношений, понимание которого возможно только при уяснении самой системы законодательства, что особенно важно для целей и самого хода надлежащего правоприменения.
Определяющими для дальнейшей судьбы в применении таких актов, которые не являются законами вообще и российскими федеральными законами в частности, но предназначены для регламентации гражданских либо имеющих гражданско-правовой характер отношений, служат критерии, установленные в самом ГК и обеспечивающих его действие актах. В качестве таковых выступают, во-первых, хронологические рамки - их действие "впредь" предусматривается, но ограничивается моментом принятия необходимых актов Российской Федерации нужной иерархической силы (прежде всего в ранге федеральных законов); во-вторых, - содержательные параметры, т.е. предъявляется сущностное требование непротиворечия ГК.
Вместе с тем развитие гражданского и международного частного права за счет принятия федеральных законов либо иных, допускаемых ГК с оговорками актов должно осуществляться, помимо того, что уже разработано и вступило в силу, в дальнейшем. На настоящем же этапе реализация правоотношений возможна на основе актов, не являющихся законами, принятыми органами Советского Союза, РСФСР и Российской Федерации, а также подзаконных актов Верховного Совета РСФСР, Верховного Совета Российской Федерации, Президиума Верховного Совета РСФСР, Президента Российской Федерации и Правительства Российской Федерации, равно как и Президиума Верховного Совета СССР, Президента СССР и Правительства СССР, - изданных по вопросам, которые в силу постановлений первой части Кодекса подлежат регулированию только посредством федеральных законов. Иными словами, речь идет не только об указах Президента Российской Федерации или постановлениях Правительства Российской Федерации, именуемых в п.6 ст.3 "иными правовыми актами", но и о:
1) действующих подзаконных нормативных актах, принятых высшими законодательными органами государственной власти СССР (Верховным Советом СССР), либо Президентом СССР, либо Правительством СССР, либо об актах равной им юридической силы,
2) фактически применяемых на территории РФ актах аналогичной правовой природы РСФСР (принятых Верховным Советом РСФСР или Президиумом Верховного Совета РСФСР), которые не были прямо упомянуты ни в самом тексте Кодекса, ни во вводных законах применительно к его первой и второй частям.
Несмотря на безусловно временное юридическое значение действия всех последних видов актов, не входящих в категорию федеральных законов Российской Федерации, стоит подчеркнуть, что комментируемый Закон кардинально расширил номенклатуру таких "иных правовых актов, действующих на территории Российской Федерации", указанных в федеральных законах при введении в действие соответственно первой и второй частей Гражданского кодекса, включив в нее, кроме соответствующих союзных законов и постановлений союзного правительства, акты РСФСР, не являющиеся законами, продолжающие временно применяться на территории РФ. Тем самым, с одной стороны, создана юридическая платформа для обоснования действия широкого спектра видов подзаконных актов, фактически применяемых по вопросам гражданского права на территории России, что не имело ранее строго формальной базы, с другой, - вместо требующегося последовательного сужения круга актов, выходящих за рамки установленного иерархического уровня (в ранге федеральных законов), составляющих корреспондирующуюся с ГК правовую основу гражданско-правового регулирования общественных отношений, объективно обеспечивается его расширение и, следовательно, увеличение продолжительности срока приведения нормативной базы в соответствие с установленными в законе ориентирами.
Из "буквы и духа" ст.3 ГК, ст.4, 9 и 10 комментируемого Закона становится ясным, что кодификационный акт - ГК - представляет собой стержень этой системы, вокруг которого происходит "наращивание" нормативного объема. В данной связи специалистами подчеркивается верховенство Кодекса в системе российского гражданского законодательства (см.: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Суханова. С.502). В этом смысле налицо субсидиарный, точнее "обслуживающий", характер комментируемых статей Закона по отношению к ст.3 ГК. С другой стороны, все три подраздела Закона - ст.4, 9 и 10 - обеспечивают единообразие в представлениях о том, какие акты и в каких юридически значимых пределах имеют действие на территории Российской Федерации в сфере регламентации гражданских и иных (обладающих гражданско-правовой природой) отношений, и тем самым в совокупности со ст.3 ГК формируют целостную систему нормативных актов, предназначенных для их правового регулирования.
Вся комментируемая статья имеет своим назначением помимо того, о чем было сказано выше, и приведение в соответствие первой и третьей частей ГК, а также федеральных законов о введении их в действие. Так, часть вторая этой статьи изменяет положения ст.10 Федерального закона от 30 ноября 1994 г. Последние страдали неясностью в отношении установленных первой частью ГК сроков предъявления исковых требований, так как не содержали точного ответа, подразумеваются ли при этом и новые правила исчисления таких сроков, что вызывало разночтения при их применении. Путем прямого указания в Законе на данный предмет - "правила их исчисления"- законодатель имел в виду расставить точки над "i" для целей разрешения сомнений, если они касаются проблем исковой давности по требованиям, сроки предъявления которых, предусмотренные ранее действовавшим законодательством, не истекли до даты введения в действие части первой ГК РФ - 1 января 1995 г.
На продолжительность сроков исковой давности в конечном итоге влияет не только увеличение или уменьшение периодов, составляющих тот или иной давностный срок, но и порядок их исчисления. Существенное значение имеют, таким образом, нормы о приостановлении, перерыве и восстановлении сроков исковой давности, которые по смыслу ч.1 ст.10 Федерального закона от 30 ноября 1994 г. не могли безоговорочно быть отнесены к собственному понятию "сроков исковой давности". Следовательно, отныне исковая давность по требованиям, срок предъявления которых не истек к 1 января 1995 г., если в подлежащих случаях они изменились по сравнению с теми, которые существовали согласно более раннему законодательству (ГК РСФСР 1964 г.), определяется не только в сооветствии с правилами первой части ГК, устанавливающими материальные значения этих сроков, но и с учетом нового порядка их исчисления в совокупности с измененными условиями применения последнего.
Юридически принципиальным является точное определение момента, с которого имеет место регулирование, основанное на этом подходе. Он распространяется на те отношения, которые возникли после введения в действие изменений упомянутого Федерального закона от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации". Ст.6 Федерального закона от 14 июня 1994 г. "О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания" (СЗ РФ. 1994 г. N 8. Ст.807) определяет, что "закон вступает в силу одновременно на всей территории Российской Федерации по истечении десяти дней после его официального опубликования", если им не установлен другой порядок вступления его в силу. С учетом того, что Федеральный закон "О введении в действие части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации", содержащий изменения к Федеральному закону от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" и Федеральному закону от 26 января 1996 г. "О введении в действие части второй Гражданского кодекса Российской Федерации", был опубликован 28 ноября 2001 г., истечение десятидневного срока имело место 8 декабря 2001 г. Соответственно в силу правил об исчислении сроков вступление в силу наступает на следующий день после последнего дня срока. Десять дней истекают 8 декабря 2001 г. Таким образом, вступление в силу самого Федерального закона N 147-ФЗ и изменений актов, которые в нем содержатся, приходится на 9 декабря 2001 г. (В некоторых публикациях указываются иные итоги расчета - см., например: Сергеев А.П., Толстой Ю.К., Елисеев И.В. Указ. соч. С.281, 296, 297).
Статья 10.
Ранее в комментариях к ст.4 и 9 были изложены позиции, представляющие общую оценку принципиальных моментов, заключенных в их содержании. В свете того, что в прикладном аспекте цель данной статьи состоит в достижении соответствия между правилами второй и третьей частей ГК, равно как и федеральных законов, обеспечивающих введение их в действие, предшествующие высказывания, mutatis mutandis, применимы и к настоящему. С учетом этого изменения, касающиеся ч.2 ст.4 Федерального закона от 26 января 1996 г. "О введении в действие части второй Гражданского кодекса Российской Федерации", идентичны изменениям, внесенным в Федеральный закон от 30 ноября 1994 г. "О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (ч.2 ст.4), вследствие чего соображения, связанные с характером или оценкой значения произведенных изменений указанных подразделов вышеназванных актов, в равной мере относятся и к комментируемой статье.
Важными правилами, подвергшимися уточнению в ч.2 ст.10 комментируемого Федерального закона, являются положения ст.5 Федерального закона от 26 января 1996 г. "О введении в действие части второй Гражданского кодекса Российской Федерации". В данном случае, как и в предшествующей статье, законодатель прямо устанавливает необходимость применения к отношениям, возникающим из требований, предусмотренных ранее действовавшим законодательством, срок предъявления которых не истек на 1 марта 1996 г., как самих материальных сроков исковой давности, так и порядка их исчисления.
В отсутствие четко сформулированных норм по этому поводу правоприменительная практика ориентировалась на разъяснения пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ. В этом плане серьезную роль для достижения единообразия в области применения в судебном и арбитражном процессах норм Гражданского кодекса, регулирующих исковую давность, сыграло постановление Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 12/15 ноября 2001 г. N 15/18 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности" (см.: БВС РФ. 2002. N 1). В частности, совместным актом высших судебных инстанций обращалось внимание на то, что правила ст.203 ГК о перерыве течения исковой давности в связи с совершением обязанным лицом действий, свидетельствующих о признании долга, не могут быть применимы к отношениям между организациями по признанию долга, имевшим место до вступления части первой ГК, поскольку действовавшим в тот период законодательством такого основания перерыва течения срока исковой давности в отношениях между юридическими лицами не предусматривалось. При этом, исходя из практики применения ст.86 ГК РСФСР 1964 г., судам рекомендовалось учитывать, что течение исковой давности прерывалось совершением обязанным лицом действий, свидетельствующих о признании долга, по спорам, в которых одной или обеими сторонами являлись иностранные организации (п.18). Кроме того, в постановлении подчеркивалось, что обстоятельства, перечисленные в ст.203 ГК, являются безусловными основаниями для перерыва течения срока исковой давности. Перечень оснований перерыва течения срока давности, установленный в ст.203 ГК и иных федеральных законах (часть вторая ст.198 ГК), не может быть изменен или дополнен по усмотрению сторон и не подлежит расширительному толкованию (п.14). Из всего приведенного можно сделать лишь один несомненный вывод: поскольку перерыв срока исковой давности относится к порядку, методам и условиям исчисления сроков исковой давности, интерпретация ВС РФ и ВАС РФ сферы действия предписаний ГК о сроках исковой давности имела широкий характер и включала правила их исчисления. В этом смысле указанное постановление было юридически значимым для надлежащего понимания судами и иными правоприменительными органами содержания ст.5 Федерального закона о введении в действие части второй ГК в том охвате, который в нынешних условиях установлен комментируемыми предписаниями. Тем не менее законодательное устранение всех неясностей, возникающих в связи с пробельностью регулирования или неточностью выражения норм, и соответствующее закрепление в законе требующихся решений не могло считаться снятым с повестки дня.
«все книги «к разделу «содержание Глав: 14 Главы: < 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14.