Глава 3. ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО

§ 1. Особенность показаний обвиняемого заключается в том, что они исходят от лица, которое является субъектом права на защиту и которое непосредственно и ближайшим образом заинтересовано в исходе дела. Поэтому показания обвиняемого являются в советском уголовном процессе одновременно одним из источников доказательств, а также одним из средств защиты обвиняемого, что, в свою очередь, определяет подход суда к этим показаниям и даваемую им оценку.

Отрицание обвиняемым своей вины зачастую объясняется стремлением преступника избежать наказания за совершенное им преступление. Поэтому суд обязан подвергать такого рода показания особо тщательному рассмотрению и углубленному анализу, чтобы выявить наличие или же, напротив, отсутствие в них существенных противоречий, а также для того, чтобы проверить их путем сопоставления со всеми обстоятельствами дела и со всей совокупностью других имеющихся в этом деле доказательств; принятие же показаний обвиняемого, отрицающего свою вину, без такого анализа и проверки означает некритическое отношение суда к данному доказательственному материалу и, как следствие этого, вынесение необоснованного приговора.

Рассмотрев в порядке надзора дело Иванова, оправданного по обвинению в допущении прогула без уважительных причин, Пленум Верховного суда СССР нашел, что «не исследованы с достаточной полнотой обстоятельства, сопутствовавшие прогулу Иванова. Сам Иванов дал по этому поводу противоречивые показания. Вначале Иванов объяснил причину прогула тем, что должен был обратиться к содействию милиции против его жены, забравшей вещи и уехавшей в Ташкент; такую причину

- 177 -

прогула Иванов привел в своем письменном объяснении. На суде Иванов дал другое показание, заявив, что он был вызван в милицию в качестве свидетеля и в милиции его задержали до 8 часов вечера. Эти противоречия в показаниях Иванова не устранены по делу; хотя Иванов и представил справку о том, что он был в милиции, однако из этой справки не видно, в какие именно часы он был задержан и сколько времени он там находился». По этим основаниям приговор был отменен и дело переждано на новое расследование.      

По делу Мартышкина, оправданного линейным судом по обвинению по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г., Водно-Транспортная коллегия Верховного суда СССР, согласившись с кассационным протестом, указала: «Суд поверил голословному заявлению Мартышкина о том, что он якобы подавал заявление об освобождении его от работы в связи с учебой в институте и после неудовлетворения заявления оставил работу, так как была необходимость продолжать учебу. Эти объяснения Мартышкина судом не проверены, и суд преждевременно вынес Мартышкину оправдательный приговор», почему приговор этот был отменен и дело передано на новое судебное рассмотрение.

Такое же некритическое отношение к показаниям обвиняемого имело место в деле Злобина, преданного суду по обвинению в том, что он совместно с Дыриным и другими скрывшимися от следствия лицами совершил разбойное нападение на квартиру Давидова и Мухиной. Приговором областного суда Дырин был осужден, а Злобин оправдан. Верховный суд СССР при пересмотре дела в порядке надзора признал оправдательный приговор в отношении Злобина необоснованным и указал: «Оправдание Злобина суд мотивировал тем, что Дырин и Злобин отказались в суде от своих признаний на предварительном следствии, а иных улик против Злобина не имеется». Между тем, будучи задержан, Злобин признал себя виновным в предъявленном обвинении, причем «описание разбойного нападения на квартиру Давидова и Мухиной Злобин дал такое же, как и Дырин, а пока-

- 178 -

зания потерпевших совпадают с заявлением Злобина и Дырина, что свидетельствует о правдивости повествования. Более того, после передачи дела народному следователю Дырин и Злобин дважды допрашивались в качестве обвиняемых и оба раза признали себя виновными в совершении разбоя. Лишь после того, как Новосибирский областной суд, рассматривая дело в подготовительном заседании, без достаточных оснований направил дело к доследованию, Дырин и Злобин отказались от своих показаний первоначальных и выдвинули версию, что они оговорили себя. При изложенных обстоятельствах, когда правдоподобность первоначальных показаний Дырина и Злобина подтверждена рядом объективных доказательств, точно совпадающих с ходом событий, суд без достаточных оснований счел отказ их от показаний на предварительном следствии заслуживающим уважения. Отвергнув показания Злобина на предварительном следствии, а равно Дырина, изобличающие Злобина, суд нарушил ст. ст. 58 и 319 УПК. Суд, вынося обвинительный приговор Дырину и оправдательный Злобину, оказался непоследовательным в оценке доказательств, ибо, признавая Дырина виновным в разбое, суд тем самым отверг его ссылку на то, что его первоначальные показания ложны. Но если они не могут быть исключены как доказательство в отношении Дырина, то отпадает основание для отвода их в отношении Злобина... В основе непоследовательности и противоречивости выводов суда лежит ошибочное представление суда о процессуальном значении показаний обвиняемых по данному делу, приведшее к тому, что суд не подверг показаний Дырина и Злобина надлежащей оценке в качестве доказательств по делу». Ввиду этого оправдательный приговор в отношении Злобина был отменен и дело в этой части передано на новое судебное рассмотрение.

Но критическое и осторожное отношение к показаниям обвиняемого, отрицающего свою вину, вовсе не означает огульного к ним недоверия. Показания эти представляют собой один из видов доказательств и, следовательно, подлежат рассмотрению и оценке на общих

- 179 -

основаниях. Поэтому, если такие показания соответствуют обстоятельствам дела, то отклонение их судом только потому, что они исходят от обвиняемого, т.е. от лица, заинтересованного в исходе дела, является неправильным и противоречит исходным положениям советского уголовного процесса.

Приговором народного суда Гуков был признан виновным в том, что, отправившись с Тимофеевым на гулянье в соседнюю деревню, убил в пути Тимофеева, нанеся ему несколько ударов палкой по голове. Действия Гукова были квалифицированы по ст. 136 УК РСФСР. Как видно из материалов дела, Гуков, признавая себя виновным в убийстве, утверждал, однако, на всех допросах, что во время возникшей между ним и Тимофеевым ссоры первый удар был нанесен Тимофеевым, который при этом грозил Гукову убийством. Поэтому Гуков, как он показал в суде, «предостерегая себя», ударил несколько раз палкой Тимофеева, который от этих ударов умер. Гуков также утверждал, что перед тем, как отправиться в соседнюю деревню, он и Тимофеев выпили много вина и были пьяны. При пересмотре приговора в порядке надзора Верховный суд СССР нашел: «Свидетели на суде показали, что во время выпивки Гуков и Тимофеев всегда ругались, причем Тимофеева свидетели характеризовали лишь с отрицательной стороны. Проживая в бараке, он бил стекла, ломал табуретки и воровал у рабочих продукты питания. При наличии таких показаний свидетелей показания Гукова о том, что первый ему нанес удар Тимофеев, угрожая при этом убийством, заслуживают доверия, а при таких обстоятельствах квалификацию преступления Гукова нельзя признать правильной» почему приговор был изменен и действия Гукова были квалифицированы по ст. 139 УК РСФСР со снижением наказания, назначенного судом первой инстанции.

В тесной связи с вопросом об оценке показаний обвиняемого находится вопрос о бремени доказывания в советском уголовном процессе. В числе гарантий, которые советский закон обеспечивает обвиняемому, видное место занимает презумпция невиновности, сущность которой заключается в том, что обвиняемый не может

- 180 -

быть осужден до тех пор, пока вывод суда о его виновности не будет установлен с достоверностью, исключающей обоснованное сомнение в правильности этого вывода. Это значит, что бремя доказывания, обязанность представления доказательств виновности обвиняемого лежит на обвинителе и что, пока такие доказательства не представлены, обвиняемый не может быть осужден. Отсюда же следует, что если доказательства, представленные обвинителем, недостаточны для получения достоверного вывода о виновности обвиняемого, то суд не вправе восполнять эту недостаточность доказательства обвинения тем, что обвиняемый не представил доказательств своей невиновности. «Решительно противоречат советскому принципу о бремени доказывания попытки подменить обязанность обвинителя доказать вину обвиняемого обязанностью последнего доказывать свою невиновность. Такие попытки явно извращают природу советского процессуального права, исходящего из принципа презумпции невиновности обвиняемого, доколе его вина не доказана».

Ввиду этого неправильными являются действия суда, который при недостаточности доказательств обвинения основал свой приговор на том, что обвиняемый, отрицающий свою вину, не представил доказательств в подтверждение своих объяснений, так как тем самым суд возложил на данного обвиняемого обязанность доказывать свою невиновность.

При пересмотре в порядке надзора дела Гургенидзе, признанного виновным в краже вещей из комнаты гр-на Тавадзе, Верховный суд СССР нашел: «Из материалов дела видно, что кража была совершена 3 апреля 1940 г. В ноябре 1940 г. потерпевший узнал в одной из пошивочных мастерских свое пальто, которое было кем-то сдано на перелицовку. Вскоре в мастерскую явился сдавший пальто Гургенидзе, на котором Тавадзе узнал и свои брюки... На предварительном и судебном следствии осужденный заявил, что брюки и пальто он купил на рынке, что для этой цели он копил деньги. Это обстоятельство подтвердили свидетели. Суд в приговоре указывает, что осужденный не доказал, что он купил эти

- 181 -

вещи, а не похитил их у потерпевшего Тавадзе. Такая мотивировка приговора должна быть признана несостоятельной, так как ничем не доказано, что осужденный совершил кражу», почему приговор был отменен и дело производством прекращено.             

Этот же вопрос о бремени доказывания и о правах обвиняемого в данной области получил четкое свое освещение в определении Верховного суда СССР по делу Кузнецова, признанного виновным в том, что, состоя в должности агента по снабжению завода «Дубитель», «принял от завода под сохранную расписку 612 мешков, которых при сдаче экстракта не оказалось. Кузнецов виновным себя не признал и объяснил, что экстракт был со склада похищен, но суд этих объяснений Кузнецова не принял во внимание и в основу приговора положил факт недостачи 40 мешков экстракта, а также и то, что о краже обвиняемый стал говорить только в момент обнаружения недостачи. Кроме того, суд сослался на то, что «обвиняемый веских доказательств в свое оправдание не представил».

При пересмотре дела в порядке надзора Верховный суд СССР нашел, что суд при вынесении приговора не учел ряд существенных обстоятельств и, в частности, не принял во внимание, что завод «Дубитель» организовал в доме Кузнецова склад для хранения экстракта, но не организовал при этом никакой охраны склада и что доступ в склад имел не только Кузнецов, но и другие работники завода; кроме того, по роду своей работы Кузнецов не мог постоянно быть при складе, который находился в Мордовской ССР, в то время как завод находился в Рязанской области. «Никаких доказательств, – указывает Верховный суд СССР, – которые изобличали бы Кузнецова в присвоении или растрате экстракта, в деле нет; объяснения же Кузнецова о том, что экстракт со склада похищен, остались непроверенными. Вместе с тем суд в подтверждение виновности Кузнецова привел мотив, который совершенно извращает положение обвиняемого в процессе. Следственные органы и суд должны собрать доказательства виновности обвиняемого, а не обвиняемый должен представлять

- 182 -

суду доказательства своей невиновности». По этим основаниям приговор был отменен и, ввиду нецелесообразности дополнительного расследования, дело было производством прекращено.

§ 2. Один из основных вопросов, возникающих в связи с оценкой показаний обвиняемого, заключается в определении ценности сознания обвиняемого как доказательства. Сознание это очень часто соответствует действительности и устанавливает виновность обвиняемого в приписываемом ему преступлении, почему и является таким доказательством, которое может быть положено в основу обвинительного приговора. Но наряду с этим встречаются случаи, когда обвиняемый по тем или иным соображениям приносит ложное, неправильное сознание, имеющее своей целью ввести в заблуждение следственные органы и суд. Поэтому сознание обвиняемого, каким бы оно ни казалось внешне убедительным, не может быть принято судом без проверки. Оно, как и всякое другое доказательство, подлежит оценке, для чего требуется анализ его содержания и сопоставление его со всеми обстоятельствами дела и со всеми другими доказательствами, собранными по данному делу. Отсюда следует, что неправильными являются действия суда там, где суд, придавая чрезмерно большое значение сознанию обвиняемого, строит свой приговор на одном лишь этом сознании, несмотря на то, что оно не находит себе подтверждения в материалах дела, вследствие чего вынесенный при этих условиях приговор подлежит отмене, как необоснованный.

Привлеченный в качестве обвиняемого в убийстве своей жены Джурабеков на предварительном следствии признал себя виновным, в судебном же заседании от ранее данных показаний отказался, заявляя, что убийства не совершал. Приговором суда Джурабеков был осужден. При пересмотре этого приговора в порядке надзора Верховный суд СССР указал, что «следствие проведено крайне неполно, важнейшие обстоятельства дела остались невыясненными. Поэтому, когда Джурабеков отказался от своих первоначальных показаний, то объективных данных, подтверждающих его вину, не ока-

- 183 -

залось. Между тем показание обвиняемого есть только одно из доказательств по делу и должно оцениваться в совокупности с другими доказательствами и обстоятельствами дела. Свидетели не дали никаких показаний о самом факте убийства. Хотя свидетели отрицательно характеризовали отношения Джурабекова к его жене, но эти показания не могли сами по себе служить доказательством виновности его в убийстве. По делу не установлено даже место совершения убийства. Вскрытие трупа не было произведено. Эксперт как на предварительном следствии, так и на судебном следствии не допрошен, и все вопросы медицинского характера остались невыясненными. Следствие и суд не выяснили, каким ножом были нанесены ранения потерпевшей, был ли такой нож у Джурабекова и где он находился; на месте происшествия нож не обнаружен». Остались невыясненными и другие существенные обстоятельства дела, и, таким образом, приговор в конечном результате оказался основанным только на сознании обвиняемого, которое не было надлежаще проверено, почему приговор этот был отменен и дело передано на новое расследование.

Если не подтвержденное материалами дела сознание обвиняемого недостаточно для вынесения обоснованного приговора, то тем более неправильным является приговор, основанный на таком сознании обвиняемого, которое этими материалами дела прямо опровергается либо содержит в себе существенные противоречия, лишающие его всякой доказательной силы и значения. При пересмотре в порядке надзора дела Захаровой Верховный суд СССР установил следующее: «Захарова признана виновной в том, что, работая в хозяйственно-техническом отделе одного из учреждений в должности кассира, она систематически присваивала вверенные ей деньги. В апреле 1944 г. она присвоила 2000 руб., в июне – 2000 руб. и в июле 870 руб., но все эти суммы она погасила своими средствами. 4 октября 1944 г. у нее обнаружена недостача 15 059 р. 63 к. и, кроме того, дополнительно установлена недостача 839 р. 74 к. по неоприходованным документам и неоплаченным расходным до-

- 184 -

кументам. Суд признал, что все эти суммы Захарова присвоила, как это подтверждается ее признанием во время расследования дела и свидетельскими показаниями. Из материалов дела видно, что Захарова при втором ее допросе в органах милиции действительно показала, что ее предыдущие ссылки на кражу денег в сумме свыше 21 000 руб. из несгораемого шкафа кассы являются неправильными, что на самом деле она эти деньги растратила на свои нужды. Дав эти показания, Захарова собственноручно написала обязательство возместить растраченную сумму. Ссылаясь на это признание обвиняемой, суд не только не учел, что она уже на допросе у следователя отказалась от него, объяснив, что она его сделала потому, что в случае признания она рассчитывала освободиться из-под стражи, но, что еще важнее, суд не обратил внимания на то, что это признание обвиняемой содержит указания на такие обстоятельства, которые не нашли себе подтверждения при их проверке. Как в протоколе допроса, так и в выданном обвиняемой обязательстве указано, что присвоенные деньги она израсходовала на приобретение двух зимних пальто для ее дочерей на 9500 руб., а остальную сумму, главным образом, на продукты питания. Между тем путем допроса дочерей осужденной, а также других свидетелей установлено, что никаких пальто для своих дочерей она не приобретала, что никакого улучшения в материальных условиях жизни этой семьи заметно не было, что для погашения обнаруженных у нее ранее недостач она прибегала к продаже своих вещей и к займу денег у знакомых. При наличии таких данных следует признать, что признание ею своей вины в присвоении является неправильным». Усматривая из материалов дела халатное отношение Захаровой к своим обязанностям, что выразилось в небрежном ведении отчетности по кассовым операциям и в непринятии должных мер к надлежащему хранению денег в кассе, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим определением от 29 апреля 1945 г. изменила приговор, квалифицировала действия Захаровой по ст. 111 УК РСФСР и соответственно снизила наказание, назначенное приговором.

- 185 -

Такая же неправильная оценка была дана сознанию обвиняемой в деле Кузьминой, которая была признана виновной в том, что в августе 1944 г., приехав в село Сельцы для свидания со своим мужем военнослужащим, похитила 75 м мануфактуры в квартире Чистюлина, у которого временно проживала вместе с мужем. При пересмотре дела в порядке надзора Верховный суд СССР нашел: «Обвинение Кузьминой в краже мануфактуры основано на признании обвиняемой. Признание обвиняемой является одним из видов доказательств, но никакого изъятия из общих правил допуска, проверки и оценки доказательств закон для признания не делает. Признание может лечь в основу приговора только в соответствии со всеми обстоятельствами дела в их совокупности. Эти основные положения оценки признания как доказательства суд нарушил в данном деле и вынес приговор на основе признания обвиняемой, несмотря на то, что оно как по своему содержанию, так и по отношению к обстоятельствам дела не могло рассматриваться как бесспорное доказательство виновности осужденной. Уже в самом приговоре суд отметил один недостаток этого признания. Как указано в приговоре, подсудимая не могла объяснить, почему она совершила кражу мануфактуры. Этого объяснения нельзя найти и в показаниях свидетелей, характеризующих ее, а также в отзывах о ней с места ее работы. Но этим не ограничиваются недостатки этого признания. Суд не обратил внимания на противоречивость ее показаний по поводу совершенной кражи. Во время расследования дела Кузьмина показала, что похищенную в квартире Чистюлина мануфактуру она положила в свою сумку и увезла с собой в автомашине, на которой она возвращалась в Орехово-Зуево. Прибыв в Орехово-Зуево, она по дороге домой продала похищенную мануфактуру на 2000 руб., хотя она считала, что эта мануфактура стоит около 6000 руб. Продажу мануфактуры она объясняла тем, что не могла отнести ее домой, так как боялась родителей. В судебном же заседании она показала, что она продала похищенную мануфактуру в г. Павлово-Посаде. У обвиняемой, признавшей совершение данной кражи и обязавшейся еще до суда возместить потерпевшему всю указанную им стоимость похищенного, не могло быть оснований скрывать от суда, как она использовала по-

- 186 -

хищенное. Поэтому указанное противоречие в ее показаниях и явная несостоятельность ее первоначальных показаний о продаже вещей из-за боязни перед родителями, побудившая ее, очевидно, изменить эти показания, могут лишь свидетельствовать о надуманности всех ее объяснений». Находя, что в деле нет вообще доказательств совершения кражи из квартиры Чистюлина и что, таким образом, не установлено само событие преступления, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим определением от 7 апреля 1945 г. отменила приговор и дело производством прекратила.

Сознание обвиняемого заключается по существу своему в признании правильности предъявленного ему обвинения. Но формулировка обвинения содержит в себе наряду с указанием на определенные действия обвиняемого, также и юридическую квалификацию этих действий. Между тем обвиняемый не всегда вполне уясняет себе сущность этой юридической квалификации и вследствие этого иногда, признавая совершение им определенных действий, одновременно признает правильной и квалификацию этих действий как преступных, хотя в действительности виновным себя в совершении данного преступления не считает; иными словами, в этих случаях обвиняемый приносит сознание, которое в известной своей части является ошибочным. Поэтому производимые судом анализ и оценка сознания обвиняемого должны охватывать все содержание этого сознания и, в частности, должны установить, является ли ясной для обвиняемого юридическая квалификация предъявленного ему обвинения и насколько обоснованно он эту квалификацию признал правильной. Рассмотрев в порядке надзора дело Федорова, осужденного за растрату ценностей, вверенных ему, как председателю сельпо, Верховный суд СССР нашел, что «суд признал Федорова виновным в растрате по его собственному показанию, которое, однако, не может служить доказательством виновности в растрате. Федоров, являясь колхозником и признавая себя виновным в растрате, не находил разницы между недостачей и растратой». Признав, что в деле

- 187 -

нет доказательств виновности Федорова в растрате вверенных ему ценностей и что установлено лишь халатное отношение Федорова к своим служебным обязанностям, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим определением от 6 июля 1942 г. приговор изменила, квалифицировала действия Федорова по ст. 111 УК РСФСР и соответственно снизила назначенное приговором наказание.

§ 3. Особо осторожного и критического к себе отношения требуют показания обвиняемого, приписывающего совершение преступления другому лицу в качестве ли соучастника или единственного его виновника. Как известно, обвиняемый не несет уголовной ответственности за дачу ложных показаний; в то же время такие ложные показания, приписывающие совершение преступления другому лицу, могут быть вызваны самыми различными мотивами, каковы: месть, стремление смягчить свою ответственность, желание скрыть подлинных участников преступления и др. Это иногда приводит к тому, что обвиняемый приписывает в своих показаниях совершение преступления лицу, которое в действительности к этому преступлению непричастно, и тогда такое показание обвиняемого представляет собой оговор, который должен быть отброшен судом. Поэтому всякий раз, когда в деле имеются показания обвиняемого, указывающего на совершение преступления другим лицом, требуется особо углубленный анализ этого показания и особо тщательное сопоставление его со всеми другими доказательствами, имеющимися в данном деле. И если после такой проверки окажется, что это показание обвиняемого не подтверждается никакими другими данными дела, оно не может рассматриваться, как достаточный доказательственный материал, на котором может быть основан обвинительный приговор.

Приговором линейного суда начальник вокзала Кодзаев и весовщик Бадоев были признаны виновными в том, что получили у пассажиров 400 руб. за компостирование билетов. Рассмотрев дело по кассационной жалобе осужденных, Железнодорожная коллегия Верховного суда СССР признала, что «обвинение Кодзаева основано исключительно на голословном оговоре Бадоева, пока-

- 188 -

зания которого Кодзаев отрицает; других же доказательств виновности Кодзаева по делу не добыто, а при таких данных нельзя считать доказанной виновность Кодзаева в получении взятки», почему приговор в отношении Кодзаева был отменен и дело в этой части прекращено производством.              

Трояновская и Горбачева приговором народного суда были признаны виновными в том, что при получении продуктов на московском мясокомбинате похитили колбасу, с которой были задержаны. Горбачева виновной себя не признала. Трояновская же, признавая себя виновной, показала, что колбасу она положила в кабину автомашины по просьбе Горбачевой. Верховный суд СССР признал, что «никаких данных, которые подтверждали бы хищение колбасы Горбачевой, в материалах дела нет. Обвинение ее основано на одних только показаниях Трояновской, которая, как заинтересованная в ходе дела и с целью смягчить свою вину, могла оговорить Горбачеву. Поэтому обвинение Горбачевой надлежит признать недоказанным». Ввиду этого приговор в отношении Горбачевой был отменен и дело в этой части производством прекращено.

Еще меньше имеется оснований рассматривать не подтвержденное никакими другими данными показание одного обвиняемого в отношении другого как достаточное доказательство виновности последнего в тех случаях, когда по делу установлены враждебные отношения между обвиняемыми, что и могло явиться мотивом оговора. Приговором народного суда Файкерман был признан виновным в том, что, работая мастером базы Маслопрома, он по соглашению со сторожем базы Ковалевым и кочегаром Петровым похитил с базы 15 кг сливочного масла. «Обвинение Файкермана,– указывает Верховный суд СССР,– основано на показаниях осужденных Ковалева и Петрова. Между тем из материалов дела видно, что Файкерман находился с Ковалевым и Петровым в неприязненных отношениях, что подтверждается имеющимися в деле заявлениями Файкермана на имя начальника базы Маслопрома, написанными за

- 189 -

шесть дней до задержания Ковалева с похищенным маслом. Никакими другими данными не установлено соучастие Файкермана в хищении масла». По этим основаниям приговор в отношении Файкермана был отменен и дело в этой части производством прекращено.

Если не подтвержденное материалами дело показание одного обвиняемого в отношении другого обвиняемого недостаточно для осуждения последнего, то в тех случаях, когда показание это опровергается материалами дела, оно тем более лишено значения и доказательной силы. Заведующий магазином Дульнев и его заместитель Грязнов были осуждены по ст. 109 УК РСФСР за продажа копировальной бумаги по повышенной цене. Рассмотрев дело в порядке надзора. Верховный суд СССР нашел, что «обвинение Дульнева основано на показаниях Грязнова..., который показал, что продал бумагу якобы по предложению Дульнева, присутствовавшего при продаже. На суде было установлено, что бумага была продана Ножевщиковой, которая показала, что покупала бумагу у Грязнова, Дульнева же в то время не было. Это обстоятельство подтверждено свидетелем Павловым. В своих объяснениях администрации и прокурору Грязнов об участии Дульнева ничего не показал. При наличии таких данных для осуждения Дульнева у суда не было оснований. Никакие доказательств виновности Дульнева, кроме оговора его Грязновым, в материалах дела нет». Ввиду этого приговор в отношении Дульнева был отменен и дело в этой части производством прекращено.

Такую же оценку получил оговор в деле Пачека, который приговором Военного Трибунала железной дороги был признан виновным в том, что совместно с бывшим кладовщиком материального склада Львовской железной дороги Стрепко и бывшим кладовщиком паровозного отделения Гуменным пытался похитить кровельное железо и вывезти его на автомашине со склада. Этот приговор был оставлен в силе Военно-Железнодорожной коллегией Верховного суда СССР, но при пересмотре дела в порядке надзора Пленум Верховного суда

- 190 -

СССР признал приговор в отношении Пачека необоснованным по следующим соображениям. Как видно из материалов дела, первоначально Стрепко и Гуменный признали себя виновными в попытке похитить железо, причем заявляли, что никаких других сообщников у них не было; впоследствии же они свои показания изменили и каждый из них, отрицая свою вину, указывал на другого, как на совершившего хищение совместно с Пачеком, который поэтому был также привлечен к ответственности, Между тем «допрошенные в стадии предварительного следствия свидетели Майхрович, Гулящий и Ханас показали, что нанимал их грузить Гуменный и что никакого Пачека на складе они не видели и дел с ним не имели. В стадии судебного следствия свидетели Шельхвостов и Луцев показали, что пропуск на автомашину с железом вручал сторожу контрольных ворот Гуменный и что никакого Пачека они не знают. Свидетели Журавлев. Цепко, Куранов, Горбатов и другие также подтвердили, что они ни около автомашины, ни в самом складе гр-на Пачека не видели, но что Гуменный около автомашины был, пропуск на автомашину предъявлял он и он же был с автомашиной задержан. Суд обязан был особо критически отнестись к показаниям Гуменного и Стрепко, которые четыре раза меняли свои показания, но суд этого не сделал, в результате чего Пачек оказался осужденным без достаточных к тому оснований, так как оговор Гуменного и Стрепко не нашел подтверждения в стадии судебного следствия». Ввиду этого приговор в отношении Пачека был отменен и дело в этой части производством прекращено.

Из сказанного, однако, вовсе не следует, что показания обвиняемого, указывающего на другого обвиняемого как на участника преступления, всегда лишены доказательственной силы. Показания эти, как было уже отмечено выше, требуют особо тщательной и углубленной проверки, но если в результате такой проверки будет установлено, что они подтверждаются другими имеющимися в деле доказательствами и соответствуют обстоятельствам данного дела, то они, как и всякий другой доказательственный материал, могут получить

- 191 -

положительную оценку суда и лечь в основу обвинительного приговора.

Рассматривая дело по кассационной жалобе Парунакяна, осужденного линейным судом по закону от 7 августа 1932 г., Железнодорожная коллегия Верховного суда СССР признала, что «ссылка Парунакяна на оговор его Саркисьяном и Арутюняном, осужденными? по тому же делу, не заслуживает уважения, так как ни на предварительном, ни на судебном следствии не установлено между ними неприязненных отношений». По этим основаниям, а также ввиду того, что виновность всех подсудимых, в том числе и Парунакяна установлена имеющимися в деле документами, заключением судебно-бухгалтерской экспертизы и свидетельскими показаниями, приговор был оставлен в силе.

Такую же оценку получили показания обвиняемого в деле Павленашвили, который приговором линейного суда был признан виновным в том, что, состоя в должности кассира, он совместно с осужденным по этому же делу Бурнотом присвоил 4329 руб. путем составления фиктивных ведомостей. «Ссылка осужденного,– указывает Верховный суд СССР,– на оговор его Бурнотом не заслуживает уважения, так как о наличии неприязненных отношений между ними в деле данных нет. Кроме того, виновность Павленашвили подтверждена показаниями свидетелей и приобщенными к делу фиктивными ведомостями», почему кассационная жалоба Лавленашвили была отклонена и приговор оставлен в силе.

Таким образом, показание обвиняемого, уличающего другого обвиняемого в совершении преступления, может оказаться в одном случае лишенным всякой ценности а в другом – может в соответствии с обстоятельствам» дела установить виновность данного лица в совершении приписываемого ему преступления. Отсюда следует, что если показание одного обвиняемого в отношении другого обвиняемого нельзя принимать без проверки и строить на нем приговор, то в такой же мере неправильно отвергать это показание только потому, что оно исходит от обвиняемого и относится к другому обвиняе-

- 192 -

мому. И в том и в другом случае требуется углубленная я тщательная проверка, которая и должна определить значение и ценность такого показания по делу. Поэтому, если вышестоящим судом будет установлено, что при рассмотрении дела по существу показание одного обвиняемого в отношении другого обвиняемого было отброшено без надлежащего анализа и проверки, то такая неправильная оценка судом первой инстанции этого показания может привести к признанию приговора необоснованным и, как следствие этого, к его отмене. Так, в приведенном выше деле Ободовой, которая была предана суду по обвинению в том, что, работая в совхозе на посеве пшеницы, совместно с осужденным по тому же делу трактористом Бабаевым похитила 114 кг пшеницы, суд вынес Ободовой оправдательный приговора ссылаясь на то, что обвинение ее ничем, кроме оговора Бабаева, не подтверждено. Верховный суд СССР признал этот приговор необоснованным по следующим соображениям: «Народный суд правильно считал, что оговор одного обвиняемого другим обвиняемым, не подтвержденный никакими другими данными дела, не может служить доказательством обвинения в отношении оговоренного подсудимого. Однако ни органы следствия ни суд не приняли мер для того, чтобы проверить показания Бабаева. Так, Бабаев показал, что в первый день хищение пшеницы было произведено по его предложению, причем похищенная пшеница была всыпана в собственный его мешок, который он с этой целью принес из дому. Наследующий же день вновь похищенная пшеница была насыпана в мешок, который принесла из своего дома Ободова. Оба мешка были обнаружены и изъяты вместе с похищенной пшеницей. Однако никаких попыток установить принадлежность обнаруженных мешков не было сделано. Не проверено, мог ли Бабаев по условиям работы совершить хищение семенной пшеницы без участия Ободовой. Не проверены показания Ободовой о том, что после ухода ее с работы Бабаев оставался на месте работы, так же как оставались и другие работники, и таким образом вовсе не исключено, что хищение могло быть произведено в ее отсутствие».

- 193 -