Введение

Среди многих сомнений, отягощающих российское сознание, два кажутся серьезнее других. Первое касается места, которое в современной мировой политике реально занимает Россия. Второе - эффективности ее международного курса в условиях, когда в обществе и структурах политической власти продолжается острое противоборство между несколькими главными силами, которое так или иначе проецируется на сферу отношений Российской Федерации с внешним миром.

Соперничество противоположных течений неизбежно и нормально. В известном смысле оно может радовать: наличие даже и грубо-примитивно конкурирующих точек зрения - есть показатель естественной динамики общества, отдаляющегося от режима всевластия одной партии. Тревожит другое. В обществе сложилась жесткая "трехполюсная" структура: коммунисты, радикал-демократы и национал-радикалы буквально растаскивают аморфную политическую середину по кускам. Умеренные течения в России пока так и не состоялись, пребывая в состоянии между апатией и выяснением личных отношений. Непримиримый большевизм "красных" в 1991 г. был заменен столь же бескомпромиссным "демократическим романтизмом" "белых", на которых с конца 1993 г. бесцеремонно наседают национал-радикалы в лице прежде всего либерально-демократической партии. Сможет ли русское, российское общество разорвать порочный круг радикализма?

Но в стране слабо ощущается - прежде всего интеллектуально - влияние умеренной внешнеполитической философии, нацеленной на рациональное осмысление базисных потребностей Российского государства, России как страны, а не просто этно-географического обрамления того или иного режима (абсолютистско-монархического, диктаторско-большевистского, авторитарно-антикоммунистического, реваншистского и т.д.). Точно определить суть нынешнего российского устройства вряд ли можно, оно остается переходным. Само по себе это подразумевает динамику - динамику, хотелось бы добавить, позитивную. Однако для ее однозначных оценок нет достаточных оснований. И не только потому, что еще не исчерпан ресурс большевистского реванша, но и оттого, что наметилась опасность неоимпериалистических утопий, которые могут прийти на место "демократическому романтизму" 1992-1993 гг. подобно тому, как тот сам сменил остатки большевистских "мирореволюционных химер" в 1991 г.

Исходной точкой этого исследования стала мысль о том, что подобно вечным ценностям, у России, как у каждой страны, были и есть некие базисные интересы - свобода и независимость личности и государства, процветание и национальное единство. Это их имел в виду лорд Г.Пальмерстон, произнося почти полтора века назад свою ставшую потом знаменитой фразу. Об этом вечном и постоянном в России стало не принято говорить со времен большевиков. Предпочитался классовый подход и классовая же солидарность. В 1991 г. большевиков свергли. Но вместо классовой солидарности ("Россия - против Запада") сразу же заговорили о солидарности демократической ("Россия - с Западом"). О вечных интересах не вспоминали, а уж когда вспомнили (после декабря 1993 г.), то оказалось, что разговор о них едва ли не монополизирован либерал-демократами, основная идея которых, во всяком случае, в том виде, как ее формулирует партийное руководство, вполне вкладывается в формулу "Россия - против всех".

Российские национальные интересы в сфере внешней политики имеют достаточно четкие очертания и устойчивые параметры - в той же мере, как реальна и весома совокупность страновых характеристик России как обширной, многонациональной евразийской державы, с характерным для нее соотношением культурно-цивилизационных, историко-эволюционных и социально-экономических, политических и психологических данностей. Другое дело, что эти интересы не вполне осознаны. Но они и в принципе не могут быть верно поняты, если смотреть на внешнюю политику только через призму партийной и идейной борьбы. Ни в одной ведущей стране мира, включая такую довольно высоко "заидеологизированную'', как США, один только морализм в чистом виде никогда не определял внешнюю политику. Рядом с идейными ценностями на шкале приоритетов всегда размещались геополитические интересы. Иначе американская внешняя политика после 1945 г. вылилась бы в нескончаемую цепь войн в защиту прав человека и по-американски понимаемых идеалов политической демократии. Соотношение идеологии и прагматизма менялось, но обе эти линии, к счастью (для Америки и всего мира), всегда сосуществовали.

Не без отталкивания от американского опыта, авторы доклада пытались дать сбалансированное и беспристрастное, прочтение российских интересов во внешнеполитической сфере, держась "серединного" пути, равноудаленности хотя бы от главных разновидностей внешнеполитического радикализма. Важно было проанализировать прежде всего изменившиеся геополитические характеристики России и на этом основании обрисовать контуры, задающие направление поиска новой международной роли России.

Эта задача тем более актуальна, что в стране нет отлаженного и разумно регулируемого процесса принятия внешнеполитических решений. Сложившийся в советскую эпоху процесс этот, не встроенный в приемлемые рамки устойчивых правил и процедур, не только не облегчает внешнеполитические решения, но попросту провоцирует конфликты различных политикоформирующих структур. Руководитель МИД по-прежнему не имеет постоянного парламентского заместителя и стремится отгородиться от новоизбранной Думы точно так же, как уклонялся от попыток наладить взаимодействие со старым парламентом в 1991-1993.

Отдавая отчет в невозможности раскрыть все аспекты затрагиваемых проблем в рамках одного исследования, авторы и не задавались такой целью. Смысл доклада - не в комментированном перечне всех мыслимых действий и возможностей российской дипломатии, но в абрисе соотношений между главнейшими задачами - при том, что установление соотношений и есть по сути дела назначение любой внешнеполитической концепции. Или ее варианта, материалом к которому можно считать предлагаемый ниже анализ.