Наука государственного права и кафедра МГУ

В те годы кафедра государственного права юридического факультета МГУ не была единственным научным центром государствоведения в СССР. В Москве функционировали секторы государственного права Института государства и права АН СССР, Всесоюзного НИИ советского законодательства. Серьезные государствоведческие кафедры были во Всесоюзном юридическом заочном институте (ВЮЗИ), в Высшей школе милиции, а впоследствии и в Академии управления МВД СССР. Солидные научные центры были в Ленинграде, Свердловске, Саратове, а также в союзных республиках, в частности в Киеве и Харькове, Алма-Ате, Тбилиси. Однако кафедра МГУ играла особую роль. Во-первых, престиж Московского университета был всегда высок. Во-вторых, серьезный научный уровень преподавательского состава кафедры выдвигал ее на одно из первых мест в науке и вузовской педагогике. Следует иметь в виду, что в те времена существовала единая государственная система программ преподавания научных дисциплин и выпуска учебников. Учебные пособия выпускали многие научные учреждения и вузы, но официальные программы преподавания по основным государствоведческим наукам и подготовка учебников возлагалась на кафедру МГУ. Все преподаватели и студенты юридических вузов страны работали по этим материалам. Поэтому наша кафедра государственного права МГУ была не только одним из ведущих научных, но и фактически единственным научно-методическим центром страны по государственному праву.

«Социалистическое государствоведение, – писал в 1976 г. А.А. Мишин, – является единой наукой, однако предмет ее множествен».

В 50 – 80-е годы XX века на кафедре занимались научными исследованиями и преподавали четыре дисциплины: советское государственное право, советское строительство, государственное право зарубежных соцстран, государственное право буржуазных стран и стран, освободившихся от колониальной зависимости. Каждая из них имела свой предмет изучения. Так, наука советского государственного права, по определению С.С. Кравчука, изучала нормы государственного права, закрепляющие устройство Союза ССР и регулируемые ими общественные отношения.

Наука государственного права, по моему мнению, осуществляет следующие функции: теоретическую, методологическую, мировоззренческую (идеологическую), прагматическую и прогностическую.

Главной из них, безусловно, является теоретическая функция. Ведь основное назначение науки – познание истины. Содержание данной функции состоит, во-первых, во всестороннем изучении, накоплении фактов, материалов, взятых из практики государственного строительства, во-вторых, в выявлении закономерностей развития государственно-правовых норм и государственно-правовых отношений. Методологическая функция заключается в том, что выдвигаемые наукой теоретические положения основываются на действительно научных методах выявления и проверки их действительной истинности. Ученые призваны совершенствовать эти методы. «Наука советского государственного права, – писал С.С. Кравчук, – это марксистско-ленинская наука, строящаяся на незыблемой базе марксизма-ленинизма. Ее методом является марксистский диалектический метод, а основой – марксистский философский материализм». Истинный марксизм-ленинизм предполагает всестороннее и объективное изучение предмета исследования, всех присущих ему внутренних противоречий, возникших в процессе его развития. По моему мнению, многие успехи и достижения ВКП(б) – КПСС и Советского государства были связаны с тем, что теоретической основой ее деятельности был диалектический материализм. Это можно в известном смысле отнести и к науке государственного права. Однако возможности применения материалистической диалектики в этой науке в 30 – 80-х годах прошлого века оказались ограниченными или деформированными из-за условий, в которых она существовала. Ситуация в этой науке была сложной, поскольку она отражала свойственные советскому обществу тех лет противоречия. В современной литературе их природа оценивается неоднозначно. Автор этих строк принадлежит к числу тех, кто считает, что в СССР тогда возникло раннесоциалистическое общество. Социализм вообще, тем более его первоначальные ступени развития, – противоречивое общество, основанное на стремлении к прогрессу, социальной справедливости, но не очистившееся от старых традиций эксплуататорских формаций. И это проявлялось и в общественных науках, к числу которых принадлежит наука государственного права. Ей были присущи как позитивные, так и негативные черты.

С одной стороны, в СССР постулировалось всестороннее использование в научных исследованиях материалистической диалектики в целях познания объективной действительности. С другой, идеологическими инстанциями, где ярко проявлялось нарастание пробуржуазных, бюрократических тенденций, были сформулированы антимарксистские правила, в соответствии с которыми предполагалось, что истина в основном уже известна и сформулирована в руководящих документах КПСС, которые рассматривались как высшее достижение марксизма. В действительности же истинный марксизм предполагает полное неприятие такого явления, которое Ленин называл «сладеньким коммунистическим враньем». Тем не менее ученым-государствоведам оставалось право интерпретировать государственно-правовые категории в рамках руководящих документов. Ограничение действительной свободы научного творчества препятствовало выполнению наукой своих задач. Невозможность до конца реализовать методологическую функцию мешала глубокой реализации, теоретической и прогностической. К этому необходимо добавить и искаженное представление о мировоззренческой функции науки государственного права, которое тогда доминировало.

Следует сказать, что общественные науки всегда несут в себе известные философские, нравственные ценности, содержат политические понятия. Мировоззренческое влияние любой гуманитарной науки в обществе несомненно. В особенности это относится к науке государственного права, одним из самых основных предметов которой прежде всего является государственная власть и формы ее осуществления. Но поскольку власть является объектом противоборства различных социальных, финансово-экономических и политических групп, то любые теоретические государственно-правовые конструкции не могут быть мировоззренчески нейтральными. «Наука советского государственного права, – писали авторы учебника кафедры МГУ в 1980 г., – глубоко партийна; она должна бороться против буржуазной идеологии, ревизионизма и догматизма в области права, показывать прогрессивный характер советского государственного права…» Ничего оригинального в этом суждении не было. Так писали в те времена все государствоведы. И это было связано, по крайней мере, с двумя обстоятельствами: во-первых, с реально существующей конфронтацией с западными державами, в которой СССР находился в течение всех лет своего существования, во-вторых, с действующей в стране однопартийной системой, в которой начиная с 30-х годов усиливались тенденции бюрократического вырождения.

Должен заметить, что в современных российских учебниках по конституционному праву Вы не прочтете открытых признаний о партийности науки, хотя, на мой взгляд, ее политическая ангажированность и мировоззренческая тенденциозность несомненны.

Хотел бы честно выразить свою позицию: наука государственного (конституционного) права не может быть мировоззренчески нейтральной. И, если тот или иной ученый-государствовед стремится к такого рода нейтральности, его труды, желает он этого или нет, несут мировоззренческую нагрузку. Но здесь речь идет не об этом, а о такой ситуации, когда стремление к объективности в оценке фактов, к логичности научных выводов подменяется псевдонаучным обоснованием политических установок правящей элиты. В этом случае превратно понимаемая мировоззренческая функция подменяет теоретическую. Безусловно, возможны и такие ситуации, когда научные суждения честного ученого, руководствующегося принципами научной объективности, совпадают или становятся теоретическими предпосылками действий прогрессивной власти. Но чаще встречаются научные деятели, представляющие апологетическое направление в исследованиях. Это – псевдонаучное течение, имеющее своей целью во что бы то ни стало оправдать существующую государственную власть. За апологетикой власти могут скрываться карьеристские и другие низменные побуждения, добросовестное научное заблуждение и т.д.

«Самый жалкий раб, – писал Л.Н. Толстой, – это человек, отдающий в рабство свой разум и признающий истиной то, чего не признает его разум». Как это верно! Псевдонаучная апологетика несправедливой власти, в сущности, есть форма духовного рабства. Однако следует признать, что то или иное апологетическое суждение могло быть лишь внешней формой, прикрывающей действительные поиски истины. И это тоже было. Но в целом апологетическая тенденция в научных исследованиях советского периода препятствовала выявлению подлинных противоречий, негативов, связанных с государственно-правовыми нормами и их реализацией. И это губительно не только для науки, но и для власти, не желающей знать всей правды.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов в 1983 году заявил, что «нам надо трезво представлять, где мы находимся», и призвал «видеть общество в реальной динамике». Это признание в то время произвело фурор. Советское руководство всегда определяло конкретный исторический период развития страны, его задачи («построение социализма», «развернутое коммунистическое строительство», «развитой социализм»). И вдруг такое заявление… Возникал вопрос: почему политические лидеры не знают общества? Ведь в стране существовали десятки НИИ и кафедр общественных наук, тысячи талантливых, умных исследователей. Не потому ли, что партгосноменклатура руководствовалась принципом, о котором один сатирик сказал: «Нам нужны лишь такие Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали»?

Все это порождало существование научных учреждений, где разрабатывались оторванные от жизни псевдонаучные проблемы. В художественной литературе того времени высмеивались эти явления. В одном из научно-фантастических романов братьев Стругацких описаны два таких учреждения: НИИЧАВО («научно-исследовательский институт чародейства и волшебства») и НИИКОВО («научно-исследовательский институт колдовства и ворожбы»). Формировались и научные работники, приспособленные к этой ситуации. О них Евгений Евтушенко писал: «Современник Галилея был Галилея не глупее. Знал, что вертится Земля, но у него была семья!»

Если обратиться к науке государственного права, можно привести такие примеры. Многие исследования были посвящены деятельности Верховного Совета СССР, но сказать, что в действительности он не является верховным, было невозможно. Вообще, его критическая оценка в течение многих лет была вне зоны критики. И лишь после XX съезда КПСС в журнале «Советское государство и право» появилась смелая статья М.Г. Кириченко о Верховном Совете (под псевдонимом). Впоследствии были опубликованы и другие работы. Но в брежневские времена эта тема вновь была закрыта для критического научного исследования.

Выступая в 1992 году в качестве эксперта в Конституционном Суде РФ по так называемому «делу о КПСС», Д.Л. Златопольский сказал: «В 1989 году вышел мой труд “Верховный Совет СССР – выразитель воли советского народа”. Я был лишен возможности сделать хотя бы некоторые критические замечания, которые у меня в тот период уже были». Надо сказать, что и по многим другим темам невозможно было высказываться до конца.

В советские времена стремление научных работников выразить объективную научную истину в полном объеме грозило определенными санкциями. Это, в частности, произошло с профессором А.А. Мишиным в 1970 году, о чем будет сказано ниже. Можно привести и другой пример. В написанном Д.Л. Златопольским и Л.Д. Воеводиным учебнике по государственному праву зарубежных соцстран были приведены данные о существовании в Болгарии турецкого национального меньшинства. Эти страницы учебника повлекли за собой протест болгарского посольства в Москве. Авторы подверглись соответствующему внушению, распространение тиража учебника было приостановлено. Лишь в 1999 году Д.Л. Златопольский восстановил объективную истину, написав в своей последней книге о насильственной ассимиляции турок в Болгарии 80-х годов.

Вместе с тем в описываемые мною времена было и немало позитивного, действительных достижений науки, в частности кафедры.

Следует заметить, что после смерти И.В. Сталина в 50 – 80 годы возможности действительных научных исследований в государственном праве расширились. Прежде всего, этому способствовала демократизация политического режима после XX – XXII съездов КПСС. В новой Программе КПСС было записано: «Все для человека, для его блага». Намечались пути повышения роли Советов, общественных организаций, трудовых коллективов, укрепления законности. В 1962 г. была создана Конституционная комиссия для подготовки проекта новой Конституции СССР. Это означало, что устарелость многих положений Конституции СССР 1936 года была официально признана. Правда, прошло 15 лет, прежде чем был принят новый Основной Закон. В течение этого периода существовала возможность критической оценки многих норм советского государственного права, разработки предложений о совершенствовании законодательства. Говорю это, исходя из собственного опыта. Изучая проблему индивидуальной свободы и личных (гражданских) конституционных прав, я использовал все существовавшие тогда возможности для разработки новых теоретических положений, опубликовал более трех десятков предложений, связанных с улучшением законодательства.

Следует также иметь в виду творческий потенциал, заложенный в марксистско-ленинской теории. В решениях партийных съездов и ЦК КПСС, посвященных науке, содержались призывы развивать юридическую науку. И научные работники стремились использовать эти возможности. В особенности это относилось к проблемам государственного права буржуазных и развивающихся стран, где для научных работников, на мой взгляд, были более благоприятные условия применения принципов материалистической диалектики. Успех работ А.А. Мишина и Г.В. Барабашева, посвященных принципу разделения властей, муниципалитетам в западном мире, можно объяснить не только их талантливостью, но и более благоприятными условиями для разработки таких тем по сравнению с проблемами советского государственного права. Такие возможности имели место и в исследовании конкретных государственно-правовых институтов. Чтобы это было понятно читателю, приведу пример. Так, в науке существовало догматическое суждение, аксиома, которая не подлежала сомнению: государственное право СССР выражает волю трудящихся во главе с рабочим классом, а начиная с 60 – 70-х годов – волю всего народа. Однако социально-политический анализ государственно-правовых норм, по моему мнению, показывал, что они действительно выражали волю трудящихся в первые десятилетия советской власти. Впоследствии же в них находили свое выражение интересы не только трудящихся, но и формирующейся пробуржуазной элиты. Поэтому указанные нормы, и особенно практика их применения, были весьма противоречивыми. С одной стороны, действительные гарантии важнейших социально-экономических прав трудящихся, с другой – фактическая несменяемость высших должностных лиц, формализация выборов, деятельности Советов и т.д. Многие в те годы осознавали эту ситуацию, но опубликовать подобные суждения было невозможно. Вместе с тем при разработке таких конкретных проблем государственного права, как, допустим, практика местных Советов, компетенция органов власти и управления, отдельные проблемы федерализма, прав и обязанностей граждан, открывались значительные возможности. Было выполнено много интересных работ.

Кроме того, необходимо иметь в виду, что государственное право, как и любая юридическая наука, содержит немало специфических правовых вопросов (предмет, метод правового регулирования, юридические свойства конституционных актов и т.п.). При разработке научных проблем ученые используют специальные методы исследования: сравнительно-правовой, конкретно-социологический и т.п. В советской науке государственного права, в частности на кафедре МГУ, в этой области были значительные достижения.

Научные журналы тех лет были переполнены материалами различных дискуссий. В 60 – 80-е годы в науке государственного права развернулась дискуссия (она не закончилась до сих пор!) о предмете правового регулирования в этой отрасли. В сущности, речь шла о том, какова специфика государственного права, чем оно отличается от других отраслей. По моему мнению, прав О.Е. Кутафин, который уже в наши дни утверждает, что предмет отрасли не может быть раз и навсегда данным, он зависит от содержания меняющейся конституции, воли государства. Однако он не прав в том, что вся дискуссия лишена оснований. Полагаю, что основания все же существуют, поскольку дискуссия позволяет ученым выделить самые существенные проблемы науки и практики, нуждающиеся в изучении.

Предметом другой дискуссии, разгоревшейся в эти времена, стал вопрос о переименовании отечественного государственного права в конституционное. В советский период этот вопрос впервые поставил академик И.П. Трайнин в 1938 году. На состоявшемся в секторе государственного права Института государства и права АН СССР обсуждении в апреле 1939 года идею переименования этой отрасли поддержали государствоведы того времени М.А. Аржанов, И.Д. Левин, А.А. Аскеров, В.Ф. Коток. Однако А.Я. Вышинский заявил, что вопрос поставлен «не ко времени». Кроме того, предмет государственного права составляют отношения государственного властвования. Поэтому нет оснований для переименования отрасли.

В 60 – 70-е годы этот вопрос был поставлен вновь В.Ф. Котоком, И.Е Фербером, В.А. Рянжиным. Другие ученые (С.С. Кравчук, А.И. Лепешкин, В.С. Основин и др.) защищали старое наименование. Третья группа (В.Е. Чиркин, Ю.Г. Судницын) выступали за двойное наименование: «государственное (конституционное)». Думаю, что в этих разногласиях в те времена не было какого-либо политического подтекста. Автор этих строк был сторонником термина «государственное право». Дело, конечно, не в аргументах А.Я. Вышинского, а в том, что в каждой стране существует определенная традиция в наименовании этой отрасли: в Великобритании, США, Франции – конституционное право, в ФРГ, Австрии – государственное право. В России же, где до 1918 года не было конституции, эта отрасль также называлась государственным правом. И, на мой взгляд, главное в том, что термин «конституционное право» связан с понятиями «конституционализм», «конституционное государство». Советское же государственное право строилось на совершенно иных теоретических основаниях, отрицающих принципы западного конституционализма.

Кафедра государственного права МГУ выступала в те времена за термин «государственное право». Должен сказать, что на кафедре работали очень талантливые, честные люди. Такие понятия, как научная истина, интересы Отечества, общественный долг, для них были превыше всего. Они были весьма требовательны к себе и другим. Вместе с тем это были живые люди, со свойственными каждому недостатками. Но им совершенно не были присущи мелкие мещанские чувства и цели. На кафедре господствовала интеллектуальная атмосфера, проникнутая взаимным уважением и украшенная проявлениями юмора. Упражнялись в изобретении розыгрышей, среди которых анонимная годовая подписка для коллеги на журнал «Свиноводство» был самой невинной шуткой. Бывали и конфликты, споры и идейные разногласия, о чем скажу ниже. Но в целом это был действительно творческий научный коллектив.

Разумеется, все они, умные люди, видели достоинства СССР, но прекрасно сознавали существующие в стране общественные противоречия, недостатки и даже пороки отечественной политической системы. Не всегда могли все сказать. Но и в этих условиях они обладали высокой научной честностью и принципиальностью. Никогда не поверю в то, что, скажем, Л.Д. Воеводин, Д.Л. Златопольский или А.А. Мишин были примитивными апологетами какой-либо из политических систем. В чем-то они заблуждались, думали, искали, спорили, но всегда были искренними поборниками истины. Да, они были реалистами, учитывавшими действительную ситуацию, но не приспособленцами. Август Алексеевич, вопреки всему, высказывал еретические мысли в советские времена. Леонид Дмитриевич и Давид Львович остались сторонниками социализма и после 1991 года.

Этот год стал идейным рубежом для многих людей в нашей стране. Это произошло и на кафедре государственного права МГУ. И я об этом скажу. Но прежде всего хотелось бы дать характеристику наиболее видным членам кафедры тех лет.

В течение десятилетий на кафедре работали многие известные в науке люди. Такие, например, как К.Ф. Шеремет, Р.Ф. Васильев. Выросло новое поколение членов кафедры (О.Е. Кутафин, С.А. Авакьян, Н.А. Богданова и др.) Много хорошего сделала заведующая кабинетом Г.А. Коханова. Обо всех не скажешь. Но прежде всего хотелось бы дать характеристику видным членам кафедры, которых уже нет среди нас. Разумеется, не претендую на непогрешимость, тем более что я не работал на кафедре. Однако в течение многих лет общался с этими людьми. Надеюсь, что мой взгляд, как бы со стороны, может что-то прояснить.