Глава 3. СВОБОДА ВЫБОРА ПОВЕДЕНИЯ (СВОБОДА ВОЛИ) В СВЯЗИ С УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ ЛИЦ С ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ

Для того чтобы обсуждать вопросы ответственности, необходимо определиться в ее фундаменте, дабы не нарушить важнейшей из принципов уголовного права - принцип справедливости.

В юриспруденции является аксиомой положение, согласно которому ответственность наступает за объективированное вовне волимое поведение, противоречащее нормам права. Оно актуально для уголовного права, которое интересуется лишь целеустремленным человеческим поведением, в процессе которого человек, как разумное существо, способен воспринимать требования правопорядка и следовать им. Нормы уголовного права обращены к воле субъекта и требуют от него соответствующего норме поведения. Поэтому лишь волевое поведение становится предметом рассмотрения уголовного права, изучающего все явления под углом зрения преступления и наказания.

Несмотря на то что вопросы свободы выбора варианта поведения имеют принципиальное значение для уголовной ответственности и наказания лица, совершившего преступление, они не стали предметом глубокого изучении в юриспруденции. Юристы ограничивались лишь общими посылками, согласно которым сущностью вины человека является разумное господство над самим собой и над природой1. Используя марксистско-ленинские штампы, они не давали себе труда проанализировать ноумен воли, постоянно используя одни и те же выражения:

любое преступное деяние есть акт свободного волеизъявления, результат свободного выбора того или иного варианта поведения. Однако такие выводы не соответствуют реальной действительности, которая отражена в работах по философии, психофизиологии и психологии.

1 Курс советского уголовного права. Часть Общая. - Л., 1968, Т. 1. С. 411.

Не обращая должного внимания на вопросы свободы выбора варианта поведения, юристы становились на позиции нормативизма, философской основой которого является позитивизм, ограничивающий исследование узкими рамками “собственной” науки и игнорирующий ее связь с другими научными дисциплинами. Диалектический же подход к рассмотрению явлений базируется на гносеологических, методах, способствующих более полному их исследованию.

Прежде всего следует отметить, что юридического понятия воли, как и юридического понятия мотива, быть не может, т.е. они не имеют специфически правового содержания, так как базируются на интерпретации психофизиологов. Юристы обязаны использовать названные понятия в соответствии с их интерпретацией, принятой в базовой науке. В отношении свободы, применительно к свободе выбора варианта поведения, дело обстоит несколько сложнее. Однако нужные ориентиры можно обнаружить прежде всего в философии, а также в психофизиологических исследованиях, игнорировать которые юрист, занимающийся вопросами противоправного поведения, не может, если, разумеется, желает построить стройную и непротиворечивую концепцию ответственности, особенно лиц с психическими аномалиями, в отношении которых современный юридический подход к пониманию воли неприемлем.

Противоречивость суждений на данную тему обнаруживается уже при первом знакомстве с юридической литературой. Выше приводилась цитата о разумном господстве над собой и над природой. Здесь использовано высказывание Гегеля, но лишь отчасти, отрывочно, вне основного контекста. А между тем он блестяще доказал, что над природой господствовать невозможно, ибо природа - это неизбежность. Тогда в цитате усматривается явное логическое противоречие: воля позволяет господствовать над неизбежностью. Для того чтобы избежать подобных “ригидностей” в вопросах свободы выбора варианта поведения, необходимо проанализировать три момента: ноумен воли, ноумен свободы и корректность употребления словосочетания “свобода воли”.

В фундаментальных научных дисциплинах, разрабатывающих проблему воли, выделяются три подхода к ее пониманию: “мо тивационный”, “свободного выбора” и “регуляционный1. В плане мотивационного подхода воля рассматривается как побудитель к поведению определенного рода. Считая волю способной инициировать поведение, С.Л. Рубинштейн полагал также, что она, помимо этого, есть такое свойство человеческой психики, которое позволяет индивиду преодолевать препятствия в виде противоположного мотива (так называемая борьба мотивов)2. Понимание воли как способности человека к инициации действийи преодолению препятствий представлено в работах Л. И. Божович, В.И. Селиванова, П.В. Симонова и многих других российских психологов.

1 См.: Иванников В.А. Психологические механизмы волевой регуляции. - М. 1991. С. 8-9.

2 Рубинштейн С.Л. Указ. раб. Т. 2. С. 182, 184, 186.

В плане “свободного выбора” воля наделяется способностью выбирать между возможностями, предлагаемыми реальной действительностью. Рубинштейн пишет: “В действительности всякое подлинно волевое действие является избирательным актом, включающим сознательный выбор и решение”1. Однако считая выбор одной из функций воли, он никоим образом не отходит от “мотивационной теории”, справедливо полагая, что волевой акт начинается с возникновения побуждения, выражающегося в стремлении. К авторам, писавшим о воле как способности выбора поведенческой реакции, можно отнести П.Я. Гальперина, Н.Г. Алексеева и др. Однако примечательно, что проблема выбора как составная часть или стадия волевого акта признается и многими исследователями, работающими в рамках мотивационного подхода к воде. Это означает, что непримиримых противоречий между двумя подходами нет. Более того, сторонники мотивационного подхода вовсе не отрицают способности воли к выбору поведения, рассматривая эту способность как составную часть воли.

Представители мотивационного подхода склонны также считать регуляционный процесс составной частью волевого процесса, одной из функций воли. В плане регуляционного подхода воля понимается как “психический механизм, через который личность регулирует свои психические функции, прилаживая их друг к другу и перестраивая их в соответствии с решаемой задачей”2. Подобную интерпретацию можно встретить также в работах В.Е. Франкла, В.К. Калина.

Отдельного рассмотрения заслуживает позиция Л.А. Выготского, который в понимании воли объединил все три названных подхода. Ученый считал, что воля есть способность человека к инициации действий, преодолению препятствий, выбору варианта поведения и регуляции его. При этом, по его мнению, главное в проблеме воли - произвольная регуляция поведения и психических процессов.

1 Рубинштейн С.Л. Указ. раб. С. 22. 2 Иваннчков В.А. Указ. раб. С. 24.

Теперь обратимся к логическому анализу. Начнем с наиболее полно разработанного понимания воли как свойства психики, которое инициирует деятельность по преодолению препятствий. С этих позиций она не является самостоятельным элементом, а лишь обслуживает наиболее сильную потребность, придавая ей еще большую силу, способную направить поведение (активность) в необходимое русло. Если подвергнуть это утверждение сомнению, тогда возникает вопрос: зачем еще нужна обслуживающая роль воли?

Если воля придает потребности дополнительную силу для преодоления возникших преград, следовательно, воля - это такой феномен, который придает мотиву еще большую побуждающую силу, необходимую для преодоления препятствий. Такую трактовку не отрицают сторонники понимания воли как способности к преодолению препятствий. Отсюда вывод - понимание воли как способности преодолевать возникшие препятствия вовсе не отрицает ее способность побуждать поведение.

Можно ли категорически заявить, что преодоление препятствий отвергает выбор из двух альтернативных вариантов? Однако прежде чем дать ответ на поставленный вопрос, ответим на другой: что понимается под препятствиями? Под препятствиями (в контексте волевого поступка) в психологии понимаются как внутренние преграды в виде конкурирующих потребностей, так и различного рода внешние. При наличии двух равносильных мотивов - быть или не быть - Человек должен отдать предпочтение одному из них, преодолев модальность другого. Однако чтобы осуществить этот акт, необходимо сделать выбор, на каком мотиве остановиться, а какой преодолевать. Следовательно, преодоление препятствий предполагает выбор хотя бы того мотива, который служит препятствием. В.А. Иванников, выражая мнение психологов, пишущих о волевом действии, отмечает:

“Чаще. всего о волевом выборе приходится говорить при конфликте мотивов разных уровней актуальных витальных потребностей человека и социальных личностных мотивов”1.

1 Иванников В.А. Указ. раб. С. 76.

Проведенный анализ понимания воли в психологических исследованиях и логическая обработка соответствующих понятий дают возможность предложить формулировку понятия воли, естественным образом включающую все функции, которыми психологи наделяют этот феномен: воля - это психический механизм, служащий дополнительным импульсом, а также регулятором активности человека, предполагающий преодоление возникших преград на основе выбора одного из предпочтений. При этом следует иметь в виду, что воля есть производное от сознания. Она является осознанным свойством психической деятельности, поэтому волевой поступок - поступок осознанный, предполагающий сознательный выбор предпочтений (некторые психологи не без основания называют волю мотивом поведения). Однако сознательный выбор предпочтений нельзя рассматривать как самостоятельный объект, ибо воля всегда существует при определенной потребности, усиливая ее активирующие свойства. П.В. Симонов писал по поводу так называемой свободы воли:

“Человек детерминирован наследственными задатками и условиями воспитания (то есть несвободен) с точки зрения внешнего наблюдателя. Вместе с тем и в то же самое время он свободен в выборе поступка с точки зрения своего рефлексирующего сознания. Это субъективное ощущение объективно несуществующей свободы и порождает ценнейшее чувство личной ответственности, побуждающее нас вновь и вновь анализировать возможные последствия тех или иных действий”1. Данный вывод основывается на психофизиологическом фундаменте, где, как известно, квинтэссенцией является афферентный синтез. Подчиняясь доминирующей в данный момент мотивации и будучи под контролем памяти, афферентный синтез обеспечивает подбор возможных степеней свободы. Когда же соответствующие степени свободы отобраны и решение принято, то уже ни о какой свободе воли или свободе выбора говорить не приходится. “Другой характеристикой принятия решения, - пишет П.К. Анохин, - является его исключающая, ограничительная роль. Благодаря принятию решения к совершению вполне определенного акта организм освобождается от огромного количества потенциальных степеней свободы, которые он мог бы реализовать в каждый данный момент”2.

Философской основой отрицания современными психофизиологами так называемой свободы воли в период после принятия решения является метафизический подход Канта с его идеей явлений как обусловленных сознанием представлений. Основываясь на этой идее, Шопенгауэр предлагал логически безупречные выводы.

1 Симонов П. В. Природа поступка //Коммунист. 1988, № 8. С. 92. 2 Анохин П.К. Очерки по физиологии функциональных систем. - М., 1975. С. 328.

Свобода воли означает, по сути дела, свободу хотений: я могу делать то, что я хочу, и если так, то я свободен. Однако “Я хочу” истинным волевым актом становится только через поступок, и в этом утверждении Шопенгауэр предвосхищает Маркса, который не без основания считал, что человек безразличен для закона до того момента, покуда он не проявит свои намерения посредством поведенческого акта. “Я хочу” до поведения есть желание, которое неравнозначно решению. Решение наступает лишь после того, как желание конкретизировалось и вариант поведения выбран. Решение в этом случае равнозначно хотению.

“Свободен ли человек в одинаковой мере хотеть одного, как и другого?”, - задает себе вопрос Шопенгауэр1. Есть лишь два варианта ответа на этот вопрос: да и нет. Предположим, что человек, считающий себя детерминистом, скажет: конечно, я могу равным образом хотеть как одного, так и другого, поскольку воля моя свободна. Но тогда возникает другой вопрос: может ли человек одновременно хотеть двух противоположностей? Ответ на него означает одновременно и ответ на вопрос: может ли человек решиться на два взаимоисключающих поступка (в этом плане решение и хотение аналогичны)? Логика и опыт показывают, что хотеть одновременно двух противоположных вещей нельзя, хотя, возможно, человек думает о том, что, обладая свободой воли, может хотеть одновременно двух противоположностей. Если же предположить, что он действительно способен хотеть одновременно двух противоположностей и способен решиться на достижение двух взаимоисключающих целей, то почему тогда правонарушитель совершает преступление, обладая одновременно возможностью, хотением и решением его не совершать? Почему он выбирает из двух противоположностей лишь одну?

Причину этому Шопенгауэр видит в мотиве. “Все мотивы, -пишет философ, - причины, а всякая причинность сопряжена с необходимостью”2. В этой связи он рассуждает как истинный детерминист, признающий всеобщую причинность явлений. Мотив, доминируя в сознании и определяя афферентный синтез, исключает все иные варианты свободы и при посредстве воли диктует поведению соответствующую доминанте направленность. Данный вывод, который следует из философских построений Шопенгауэра, был взят на вооружение русским криминалистом С. И. Тихенко и позволил ему прийти к выводу о том, что каждый преступник не мог не совершить того преступления, которое он совершил3. Но в таком случае обоснованы возражения оппонентов о несправедливости наказания лицу, лишенному свободы воли.

1 Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. - М., 1992. С. 58.

2 Там же. С. 70

3 Тихенко С.И. Невменяемость и вменяемость. - Киев, 1927. С. 63.

Тихенко, вслед за Шопенгауэром, не соглашается с такими мнениями. Он выводит теорию относительной свободы воли. Согласно ей, человек одновременно и свободен в выборе определенной поведенческой реакции, и несвободен в своем поведении. Психофизиологические особенности субъекта влияют на него фатально. Сам Тихенко не отказывается от этого термина. Субъект не в состоянии освободиться от влияния фило- и онтогенеза. Поэтому импульсы, идущие от генетических программ, заставляют его действовать именно в том направлении, на которое эти программы настроены. Надо сказать, что данное положение получило продолжение и разрешение в трудах последующего поколения криминологов. И.И. Карпец, В.Н. Кудрявцев и Н.П. Дубинин пишут: “Генетически заданное явление или процесс, например наследственная детерминация действий, естественно, устраняет возможность выбора варианта поведения, лишает человека свободы воли”1.

Социальные нормативы, усваиваемые субъектом, также могут действовать фатально. Это происходит тогда, когда, по предложенному в литературе определению, “мотив усвоен волею”, т.е. тогда, когда доминанта заняла господствующее положение в сознании, не допуская других возможных в данной ситуации вариантов поведенческой реакции. Однако до этого момента, до момента превращения импульса в доминанту, субъект в состоянии выбрать соответствующую направленность действия (если, разумеется, есть альтернатива).

Так какое же значение для криминалистических дисциплин имеет теория относительной свободы воли, которая может быть психофизиологически интерпретируема через степени свободы, оказывающие влияние на возможность принятия решения, но лишь до момента его принятия? В литературе криминального цикла в качестве одной из стадий принятия решения называется стадия борьбы мотивов. Криминалисты совершенно верно отмечают, что в случае противоборства двух противоположных побуждающих поведение факторов воля способствует доминированию одного из них, на что задолго до современных юристов обращал внимание Сеченов, утверждавший, что воля свободна только в период противоборства мотивов. Итог же противоборства всегда фатален: более сильный мотив одерживает верх над менее сильным и поведение подчиняется доминирующему импульсу2. Однако несмотря на эту очевидность, подтвержденную и современными психофизиологическими исследованиями3, в уголовном праве и других отраслях права по прежнему распространено представление о свободе воли и на основе такого подхода строятся далеко идущие выводы.

Так, если воля свободна (хотя фактор борьбы мотивов криминалистами признается), следовательно, все лица, способные на водимые поведенческие акты и совершившие преступления, должны подлежать равной ответственности, невзирая на то что психологические процессы протекают у них неодинаково. Безоговорочное признание свободы воли позволяет применять репрессии в равной мере и к случайно оступившимся правонарушителям, и к преступникам, совершившим так называемые парадоксальные преступления, и к привычным преступникам.

Между тем дело обстоит следующим образом. Поведение определяет доминирующий мотив, причем только один, который отбрасывает в сторону все другие возможные степени свободы. Если нет альтернатив, если данный мотив имеет для индивида смысл, поскольку только этот импульс способен удовлетворить его потребность, то он один и определяет поведенческую реакцию. Однако бывает так, что субъект вынужден выбирать между двумя доминантами, находящимися в состоянии антиномии. Например, совершить преступление, дабы удовлетворить потребность, или утолить ее правомерным способом. В этом случае конфликт между мотивами приведет к борьбе ведущих личностных смыслов, к их возможной смене. Естественно, это скажется в первую очередь на сфере предпочтений: их иерархия изменится в соответствии со смыслообразующим мотивом.

1 Дубинин Н. П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Указ. раб. - М., 1982. С. 84.

2 Сечете И.М. Учение о несвободе воли. Избр. произв.- М., 1952, С. 436 - 437.

3 См.: Рубинштейн CJI. Основы общей психологии. - М., 1989, Т. 2; Анохин П.К. Очерки по физиологии функциональных систем. - М., 1975; Соколова Е.Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. - М., 1989 и др.

В конфликте мотивов всегда должен быть какой-то итог, поскольку человеческая психика фатально запрограммирована на поведение. Но ведь поведение может быть лишь одной направленности, что с очевидностью доказывается теорией афферентного синтеза, который работает лишь благодаря одной доминанте. Следовательно, победа одного из противоборствующих мотивов дает один результат - неизбежное решение, которое является последней стадией развития активности и фатально приводит к определенного рода поведению. Признание практически всеми учеными и криминального, и некриминального цикла стадии борьбы мотивов служит еще одним подтверждением несвободы воли: как же может происходить борьба, где обязательно выявляется победитель, если воля свободна?

Этап борьбы мотивов вовсе не обязателен при формировании решения. Биологически модальная потребность может существовать и без противодействия со стороны другого мотива. Она может быть единственным побудителем активности (в частности, при неосознанной или импульсивной детерминации). Однако если конфликт происходит, можно говорить о том, что человек в состоянии выбрать наиболее смыслозначимый импульс, но уже после выбора воля порабощена им.

Российские юристы, рассуждая о свободе воли, не обращают внимания на то важное обстоятельство, что законодатель, сознательно или неосознанно, учел в законе фактор несвободы воли. В большей мере признание российским законодателем теории С.И. Тихенко иллюстрирует ст. 61 УК Российской Федерации, где предложен перечень смягчающих вину обстоятельств.

Как, например, можно истолковать такое смягчающее обстоятельство, как “совершение преступления в результате физического или психического принуждения либо в силу материальной, служебной или иной зависимости” (пункт “е” ст. 61 УК)? Юристы совершенно правильно отмечают, комментируя данный пункт, что субъект, совершая преступление под влиянием угрозы или принуждения, действует с подавленной волей(Советское уголовное право. - М.: МГУ, 1981. С. 364.). Следовательно, угроза или принуждение содержат такой конгломерат информации, который делает ее смыслообразующей для индивида и превращает в доминанту, соответственно воздействующую на механизм афферентного синтеза. Таким образом, законодатель, выделяя пункт “е” в ст. 61, признает возможность подчинения воли доминирующему импульсу.

То же самое можно сказать и о пункте “д” ст. 61 (совершение преступления вследствие стечения тяжелых жизненных обстоятельств). Такого рода стечение обстоятельств признается смягчающим вину лишь тогда, когда оно обусловливает поведение виновного, т.е. когда соответствующая информация приобретает для индивида смысл, наиболее полно обслуживая имеющиеся у него потребности.

Пункт “в” анализируемой статьи устанавливает возможность смягчения наказания в том случае, если преступление совершено беременной женщиной. Известно, что состояние беременности в некоторых случаях понижает способность адекватно воспринимать окружающую действительность и сказывается, в частности, на возможности обдумать вариант своего поведения в конкретной стрессовой ситуации. Такая возможность у беременных женщин ниже, чем в обычном состоянии. Более того, им в этом случае иногда свойственна агрессивность и импульсивность действий. Но ведь это обстоятельство относится к числу аномальных, присущих именно данному состоянию. Следовательно, пункт “в” ст.61 УК ставит возможность смягчения наказания в зависимость от аномалии, которая и явилась одной из главных причин преступления. То же самое относится и к пункту “з” (совершение преступления в результате противоправного или аморального поведения потерпевшего). В этом случае сильное душевное волнение - доминирующий импульс - охватывает все существо индивида и подчиняет себе его психику.

То же самое можно сказать и о некоторых нормах Особенной части УК, например о примечаниях к ст. 291. Здесь устанавливается возможность освобождения от уголовной ответственности лица, давшего взятку, если имело место ее вымогательство. В данном случае создается такая правовая ситуация: субъект совершил преступление, которое выражается в виде дачи взятки. Правоприменитель констатирует данное обстоятельство. Вместе с тем отмечается, что преступление было совершено под воздействием вымогательства, т.е., по сути дела, устанавливается зависимость воли от конкретного, объективно существующего обстоятельства. Можно ли здесь говорить о свободе воли?

В ст. 107 и 113 УК также устанавливается возможность смягчения наказания в зависимости от господствующего в психике человека импульса. В данном случае смягчающее обстоятельство из ст. 61 перенесено в Особенную часть УК и на этой основе создана норма права - как будто законодатель желал особо акцентировать внимание на том, что воля человека несвободна и это следует учитывать. Более того, перечень смягчающих обстоятельств ст. 61 примерный. Правоприменитель может в качестве таковых назвать и другие обстоятельства, что лишний раз позволяет говорить о фактическом и юридическом признании зависимости воли от доминирующих импульсов, а следовательно, о признании несвободы воли.

Соображения Тихенко не были развиты, к сожалению, в исследованиях российских юристов, что, впрочем, понятно по причинам исторического характера. Между тем доктрина немецкого права базируется на тех же соображениях (правильнее было бы говорить о рецепции немецкой доктрины).

По вопросу о свободе воли доминирующей в немецкой доктрине уголовного права является теория, построенная на совокупности постулатов детерминизма и индетерминизма. Авторы одного из самых распространенных учебников по уголовному праву профессора Маурах и Ципф пишут: “Детерминизму мы обязаны знанием о том, что каждое человеческое поведение обусловлено импульсами, причинными факторами, которые опосре дуют побуждение человека к конкретному деянию. Индетерминизму, напротив, мы обязаны представлению о том, что человек способен в определенном объеме познать не только ценность или вредность действия, к совершению которого его толкают его импульсы, но и направить свою волю в соответствии с представлениями о ценности в таком направлении, которое оценивается как “хорошо”, и в этом направлении действовать”1.

В основании ответственности, по мнению немецких ученых, лежит противоречие установленному нормативному порядку. Вместе с тем они считают, что человеческое поведение многослойно. Первый (низший) слой составляют психофизиологические детерминанты, человеческая “самость”. Детерминанты, о которых шла речь, способны делать процесс волеобразования фатальным. Однако это еще не поведение. “Я-импульс” переходит затем в верхний слой и там сталкивается с “общественным Я”. В .результате этого столкновения происходит решение, которое и является фундаментом соответствующего поведения. И в этом случае, если в поведении “Я” противопоставляется общественным нормам, которые индивид способен познать как ценность, наступает ответственность и правонарушитель превращается в преступника2.

Немецкие авторы постоянно акцентируют внимание на двух слоях человеческого сознания, отдавая, однако, предпочтение “высшему” слою - социальному. Вместе с тем и “низший” слой ими не забыт. Поэтому когда речь идет о способности человека понимать ценность установленных нормативов, исследователи постоянно подчеркивают наличие этой способности, имея ввиду, что воля может быть подвержена более значительному влиянию “низшего” слоя, и тогда человек может быть в полной мере лишен возможности оценки соответствующих социальных нормативов. Характерологические черты личности играют здесь весьма важную роль3.

1 Maurach R., Zipf H. Strafrecht. Allgemeiner Teil Teilband 1. Grundlehren des Strafrechts und Aufbau der Straftat. Heidelberg, 1983. S. 455.

2 Ibidem. S. 457

3 Ibidem. S. 456.

Австрийские исследователи также разделяют в вопросе волевых процессов постулаты детерминизма и индетерминизма в совокупности. Так, профессор Моос, один из авторов действующего УК Австрии, считает, что наказание, которое основано на принципе вины, должно принимать во внимание не только характерологические качества субъекта, но и его способность познавать ценность установленных норм, что является основным. Вместе с тем личностные свойства правонарушителя все же имеютогромное значение, но только при назначении соответствующей меры изоляции1, в связи с чем в австрийском уголовном праве, также как и в немецком, исповедуется принцип двухколейности: меры изоляции разделяются на меры наказания и социально-терапевтические меры.

Однако если воля порабощена доминантой и свобода выбора после принятия решения действовать исключена, как обосновать моральность, а отсюда и справедливость наказания?

Шопенгауэр считал, что, несмотря на предопределенность поступка, человек должен отвечать за ущербность своего характера. Субъект сознает, что он поступает именно так, а не иначе. Он сознает также, что в его арсенале средств поведения имеется, по крайней мере, еще один вариант, но он выбирает именно данный, поскольку таков его характер2.

Даже в том случае, если мотивы фальсифицированы и человек совершает противоправный поступок по незнанию, он все равно будет нести ответственность, поскольку при существующих обстоятельствах интеллект был в состоянии передать необходимую информацию о противоправности деяния. Такая информация может основываться, например, на законах, которые представляют собой мотив в виде угрожающего наказания, и этот мотив должен превалировать в мотивообразующем комплексе индивида.

По Шопенгауэру законы исходят из правильной посылки о том, что у воли нет моральной свободы, но что она подчинена принуждающему действию мотивов: по этой причине они должны всем возможным мотивам к преступлению противопоставить более сильные противоположные мотивы в виде угрожающих наказаний, и уголовный кодекс есть не что иное, как список противоположных мотивов по отношению к преступным деяниям. Надо сказать, что это положение является концептуальным в Уголовном кодексе России, в частности при формулировании разновидностей вины и установлении ответственности за мнимую оборону. Например, ответственность за совершенное по небрежности преступления наступает потому, что субъект в данных конкретных условиях места и времени мог предвидеть соответствующие обстоятельства, но его интеллект, способный к мыслительным операциям, дремал. В данном случае субъект не подчинил свою волю велениям закона, хотя был в состоянии сделать это.

1 Moos R. Die voibeugenden Masnahmen im neuen osterreichischen Strafrecht. Jn:

Zum neuen Strafrecht. Wien, 1973. S. 59. 2 Шопенгауэр А. Указ. раб. С. 116 - 117.

По сути дела, то же самое получается и с прямым умыслом. Момент желания, который странным образом отрывается от сознания, означает не что иное, как порабощение воли субъекта. Желание неотрывно от сознания, оно само осознается. Следовательно, субъект, совершая преступление с прямым умыслом или с косвенным (в данном случае это безразлично), сознает свое желание в виде стремления к достижению потребного результата и под руководством этого сознания действует. Ответственность субъект несет не потому, что он совершил общественно опасное деяние, а потому, что он совершил его, покоряясь социально осуждаемому мотиву при реальной возможности выбрать другой вариант поведенческой реакции. Если под характером понимать склонность к определенного рода поведению, тогда несомненно, что субъект будет нести ответственность за ущербность характера1.

Аналогичную позицию занимал и Сеченов, посвятивший немало времени изучению преступного поведения. Физиолог писал: “Благодарностью и наградой признается, следовательно, известная ценность поступка, помимо его внутреннего способа происхождения, и еще принадлежность поступка лицу, которым он совершен. Этот вид заслуги остается, очевидно, неизменным, будет человек со свободной волей или нет”2. Провозглашая несвободу воли, Сеченов в итоге считал, что порочность характера должна получить оценку со стороны государства, но оценку такого рода, благодаря которой субъект сможет исправиться и поменять модальность смыслов. Если же субъект лишен этой возможности, то Сеченов советовал изолировать таких лиц, дабы обезопасить от них общество3. Подобную же позицию в вопросах ответственности при несвободе воли занимал и С.И. Тихен ко полагая, что субъект несет ответственность потому, что он имел потенциальную возможность выбирать иной вариант поведенческой реакции.

1 С.Л. Рубинштейн определяет характер как “закрепленную в индивиде систему генерализованных обобщенных побуждений”. См.: Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. - М., 1989. Т. 2. С. 235.

2 Сеченов И.М. Учение о несвободе воли. Избр. произв. - М., 1952. С. 442.

3 Там же. С. 442 - 443.

Разделяя это мнение, мы полагаем, что несвобода человеческих поступков вовсе не означает моральную несправедливость общественного порицания, хотя бы уже потому, что государство, как и отдельный человек, должно себя защищать. И именно в этих целях разрабатываются определенные границы поведения в виде правовых норм, которые должны давать индивиду смыслообразующий, общественно одобряемый импульс. В этом как раз и заключается смысл теории психологического принуждения, базирующейся на норме как на необходимой психологической доминанте. Но если в действиях лица преобладают мотивы иного рода, он должен нести ответственность за то, что отдал предпочтение социально порицаемому мотиву, имея возможность сделать наоборот.

Воля лица, совершившего преступление, несвободна в итоге. Но ведь также несвободна и воля законопослушного гражданина. Он точно так же, как и преступник, совершает поступки под воздействием имеющей для него смысл доминанты при наличии возможности покориться другому мотиву. Правопослушный не наказывается, поскольку выбрал вариант поведения, не наносящий обществу вреда. Преступник наказывается, поскольку выбрал социально порицаемый вариант демонстрации своего “Я”, сознавая при этом, что такой вариант поведения наказуем, и имея возможность отказаться от него.

Справедливость кары при несвободе воли в итоге обусловлена также тем обстоятельством, что человек детерминирован не только биологическими импульсами, но и социальными, средовыми. Субъект всегда имеет альтернативу выбора, и лишь он один виноват в том, что выбирает тот вариант поведения, который для него наиболее смыслозначим.

В связи с тем что человек подвержен не только биологическим, но и социальным детерминантам, вопрос о допустимости его привлечения к уголовной ответственности вообще некорректен. Он мог бы быть поставлен, если бы зависимость поведения была связана только с биологическими или только с социальными факторами. Рассуждая в таком контексте, естественно сомневаться в этической стороне наказания. Но ведь донкихоты воспитываются, как воспитываются и смердяковы, и если первые поощряются, то вторые караются. Вместе с тем кара справедлива, если справедливы нормы права, установленные в обществе. Качество справедливости кара может иметь лишь тогда, когда из просто мести превращается в необходимый смыслообразующий мотив, когда она становится способной изменить смысловые модальности индивида, изменив тем самым доминанты.

Наконец, последнее обстоятельство, о котором мы упоминали в начале параграфа: о корректности употребления термина “свобода воли”. Дело в том, что воля есть определенное ограничение, благодаря которому блокируются все степени свободы, за исключением одной, воплощающейся в конкретном поведении. Следовательно, воля не может быть свободна, ибо сама стремится к сужению свободы. В свою очередь, свобода есть возможность действовать на основе хотения. По Шопенгауэру, это означает: могу делать все то, что хочу, но могу делать и противоположное этому, если только захочу. Таким образом, свобода и воля не могут быть соединены, поскольку это противоречит естеству: “свобода воли есть нечто противоречивое в себе, ибо эти два объединенных в одном термине слова выражают противоположные тенденции”1. С учетом этих положений представляется обоснованным мнение Тихенко о том, что термин “свобода воли” неуместен и вместо него следует ввести в употребление термин “свобода выбора”2.

Разделяя данное мнение в дальнейшем изложении мы будем пользоваться термином “свобода выбора поведения”, имея в виду, что таковая существует до момента принятия решения, когда не исключена борьба доминант, и прекращается сразу после его принятия, фатально предопределяя поведение.

Контрольные вопросы

1. Как философы и психологи трактуют свободу воли и какое правовое содержание юристы вкладывают в это понятие?

2. Назовите три основных научных подхода к пониманию проблемы воли и разъясните смысл каждого из них?

3. Почему криминалисты интерпретируют теорию относительной свободы воли через борьбу мотивов?

4. Как фактор несвободы воли законодательно отражен в нормах Уголовного кодекса РФ?

5. В каких случаях наступает уголовная ответственность и как она соотносится со свободой воли в плане выбора субъектом варианта поведения?

1 Москаленко А. Т., Сержантов В.Ф. Указ. раб. - С. 276. 2 Тихенко С.И. Невменяемость и вменяемость.- Киев, 1927. С. 67 – 68