V

Составители уложения 1903 г. вместо того, чтобы коренным образом изменить постановку преступлений против избирательного права, удержали взгляд на них, как на дисциплинарные провинности или даже легкие должностные преступные деяния, и потому большею частью совершенно исключили их из уложения, сочтя, что место им преимущественно в уставе о должностных провинностях. Вследствие этого в уложении образовался пробел, не могущий быть восполненным некоторыми отрывочными постановлениями, сохранившимися в главе о должностных преступлениях и отчасти в главе о неповиновении власти.

Сохраненной в угол. уложении 1903 г. мы находим ст. 1425 улож. о нак. (ст. 150 уг. ул.): "Виновный в покушении склонить посредством взятки или наказуемой угрозы, члена сословного или общественного собрания к подаче голоса в пользу свою или другого лица или против другого лица наказывается арестом на срок не свыше трех месяцев или денежною пеней не свыше 300 рублей. Сверх того суду предоставляется воспретить виновному участие в таком собрании на время от одного до трех выборных сроков." Изменения, внесенные составителями уложения в редакцию прежней ст. 1425, не только не являются улучшениями, но порою искажают правильный смысл ее.

Прежде всего; по нашему мнению, является неправильным и произвольным расширение применения этой статьи, т. е. наказуемость подкупа, во всяком общественном собрании. Государство должно санкционировать уголовной угрозой только те выборы, за которыми оно признает серьезный публичный интерес, как то и принято повсюду, а не выборы во всяком общественном собрании, как напр., выборы в члены какого либо клуба или частного общества: угроза наказанием за злоупотребления при таких выборах совершенно неуместна. Приравнивая с уголовно-правовой точки зрения выборы в какое либо общество, составившееся, напр., для увеселения, к выборам в Государственную Думу, государство теряет всякий политический критерий наказуемости.

Понятие и состав преступного действия ст. 1425 сохранены прежние, и следовательно по прежнему в них не входит склонение к воздержанию от голосования. Однако, вместо перечисления отдельных средств (подкупа, подарков, обещаний), в ст. 150 уг. ул. указаны лишь два средства "наказуемая угроза и взятки".

Что касается наказуемой угрозы, как средства воздействия при выборах, то редакционная комиссия, руководясь правильными соображениями, не оглашенными однако в объяснительной записке, сначала выпустила указание на нее в ст. 150, так как наказуемость угрозы, стесняющей свободу голоса, и наказуемость подкупа, подрывающего лишь искренность голосования, покоятся на различных основаниях. Однако образовавшийся пробел в дальнейшем комиссией не был восполнен. Поэтому, по предложению мин. внутр. дел, совещание при министерстве юстиции вновь внесло в ст. 150 уг ул. указание на наказуемую угрозу, отвергнув предложение о распространении наказуемости на всякую угрозу, "так как понятие ее без того представляется слишком неопределенным и не может служить признаком, обусловливающим уголовную наказуемость." Неправильность такого дополнения, помимо соединения двух разнородных преступных деяний воедино, выражается в сильном и безусловно вредном ограничении наказуемости посягательств на свободу голосования. Мы уже говорили раньше о том, как нецелесообразно суживать в этой области понятие угрозы, направленной к стеснению избирательного права, и указывали на тенденцию западных законодательств придавать широкое толкование угрозе, подводя под нее даже угрозу молчаливую, конклюдентную, а не только ясно выраженную на словах или на письме. Между тем, согласно ст. 510 уг. ул., угрозой наказуемой явится лишь, угроза лишить жизни или свободы угрожаемое лицо или члена его семьи или учинить насильственное на их личность посягательство или произвести поджог, взрыв или потопление их имущества, если такая угроза могла вызвать у угрожаемого опасение ее осуществимости." Наказанием за такую угрозу, независимо от того, по каким побуждениям она учинена, является арест до 3 месяцев или пеня до 300 руб., т. е. здесь наказание то же, что и при угрозе против свободного осуществления избирательного права, и следовательно специального ограждения, которое вызывало бы необходимость указать на это в особой статье, избирательному праву не предоставлено. Мало того, даже простое принуждение к выполнению или допущению чего либо, нарушающего право или обязанность принуждаемого, или к отказу от осуществления права или исполнения обязанности, учиненное посредством наказуемой угрозы, по ст. 507 уг. ул. карается заключением в тюрьме. Таким образом принуждение к отказу от избирательного права, за которое грозит только арест на срок, явится привилегированным видом принуждения, по сравнению с принуждением к отказу от права личного или имущественного. Вывод этот не указывает на высоту оценки, придаваемой законодателем свободному осуществлению избирательного права.

Разъяснение понятия "взятки", заменившего перечисление отдельных средств ст. 1425, мы находим в объяснительной записке (т. II. стр. 320 - 323), где взятка определяется, как "материальный имущественный интерес, могущий включать в себя непосредственную передачу или обещание, имеющее реальный характер, 1) каких-либо ценностей, денег, вещей (в том числе и подарков), 2) предоставления имущественного права и 3) доставления какой либо имущественной выгоды." При таком определении под понятие взяток не подведены ни обещание наград, отличий, должностей, ни простое угощение, и предоставление благ не материального характера. Комиссия объясняет такого рода ограничение наказуемости невозможностью провести точные границы ответственности при таких условиях: "тогда бы пришлось привлечь к ответственности за подкуп того, кто, хотя бы и в виду будущих выгод от служебных чьих-либо действий, пригласил должностное лицо в свою ложу в театре или к себе на домашний вечер; пришлось бы признать наказуемою женщину, ласково поговорившую с подкупаемым, подарившую ему многообещающий взгляд, и т. д." Трудно согласиться со столь оригинальными доводами комиссии. Конечно, трудно предусмотреть все влияния, направленные к тому, чтобы играть на струнке тщеславия и честолюбия, но отдельные из них (обещание должностей, массовое угощение и пр.) легко могут быть признаны преступными. Мы не станем сейчас обсуждать вопроса, пригоден ли такой объем понятия "взятки" для служебного подкупа, в целях регулировки которого он и был установлен, но лишь укажем, что для регулировки подкупа при выборах такое определение является совершенно недостаточным. Если и сохранить это понятие в его узком объеме, то необходимо наряду с ним поставить ряд отдельных подкупных влияний, в равной степени наказуемых.

Но мнению комиссии, не всякое доставление имущественного интереса явится взяткой, а лишь такое, которое сделано в определенных видах, причем выполнено оно может быть или в непосредственных отношениях подкупающего к подкупаемому, с глазу на глаз, или же оно может быть выполнено через третье лицо, посредника; оно может быть совершенно открыто или прикрываться какою-либо сделкою, займом, куплею, продажею. Необходимо только доказать, что виновный склонял дачею взятки, какими бы приемами и средствами это склонение ни достигалось. (Объясн. зап. т. II стр. 322).

В своем стремлении крайне обобщать преступные деяния редакционная комиссия уничтожила специальную главу о нарушении правил, установленных для выборов, а сохранившиеся отдельные статьи этой главы разместила по различным отделам, часто без всякого соотношения к внутреннему содержанию их. Так, избирательные подкуп и угроза попали в главу "о неповиновении власти", к чему они решительно никакого отношения не имеют. Если бы речь шла только о расположении статей, то беда была бы невелика, однако на деле такое перенесение повлекло за собою искажение в самом понятии подкупа при выборах. Так, по-видимому, комиссия раньше предполагала соединить этот вид подкупа с подкупом служебным, но после предположила указать случай ст. 1425 отдельно, "так как при таком подкупе не предполагается, чтобы подкупленный учинил что-либо само по себе преступное". В соответствии с таким взглядом комиссия установила лишь наказуемость лица подкупающего, откинув по мотивам, оставшимся неизвестными, наказуемость подкупленного. Непонятно, откуда у комиссии мог явиться взгляд, что подкупаемый, продающий свой избирательный голос, не совершает ничего преступного. Такому взгляду противоречит и уложение о нак., признающее равную ответственность подкупленного и подкупившего, и все без исключения западные законодательства и, наконец, историческое развитие преступлений против избирательного права. Такой взгляд комиссии, вводящий весьма существенное и зловредное ограничение наказуемости, не мотивирован, но если бы презумировать мотивы, то можно было бы думать, что комиссия руководилась правилом qui suo jure utitur, neminem laedit. Однако применимость этого правила к данному случаю не может быть установлена, особенно в русском праве, где существует обязанность участия в собраниях и подачи (само собою разумеется, чистосердечной) избирательного голоса. Если даже не придавать решающего значения положительному законодательству различных государств, то единственно возможною мотивировкою могло бы явиться указание на известные неудобства с правно-политической точки зрения, которые повлекла бы за собою уголовная ответственность подкупленного, но такие соображения привести трудно, так как наказуемость подкупленного с точки зрения принципов уголовной политики, как мы уже имели случай доказать, вполне оправдывается. Такой существенный промах можно объяснить только недосмотром.

Одно из положительных достоинств действующего законодательства об избирательном подкупе, по нашему мнению, заключается в соответствии санкции значению этого преступного деяния. Уголовное уложение и здесь вводит неосновательные изменения. Оно значительно смягчает наказание по сравнению с действующим правом, и вместо тюрьмы на срок грозит арестом до 3-х месяцев, низводя деяние на степень проступка, и тем самым устраняя наказуемость покушения на него и соучастия в нем в качестве подстрекателя или пособника (ст. 49, 51 уг. ул. 1903 г.). Воспрещение участия в собрании из бессрочного сделано срочным; по предположениям комиссии оно продолжалось в течение срока от 3-х до 10 лет, а по окончательной редакции, принятой в уложении 1903 г., оно назначается на время от одного до трех выборных сроков.

Из анализа изменений, внесенных в ст. 1425 статьей 150 уг. ул., мы приходим к печальному выводу, что эти изменения, почти совершенно немотивированные, улучшениями отнюдь назвать нельзя; наоборот, они вносят еще больше спутанности в вопрос и исходят из неясного представления о значении избирательного подкупа.

Постановления уложения о нак. о нарушении правил для выборов, носившие характер преимущественно должностных преступлений, претерпели ряд изменений в предположениях отдельных инстанций, составлявших уголовное уложение, пока, наконец, не были совершенно поглощены и не расплылись в бланкетных нормах ст. 636 угол. улож.

Сообразно с существующим законодательством, комиссия занялась прежде всего вопросом об ограждении свободы выборных собраний и права свободного участия в них лиц, имеющих на то право. В объяснительной записке, после краткого обзора некоторых западноевропейских уголовных уложений, мы находим следующее рассуждение, определяющее взгляд комиссии: "Обсудив сие преступное деяние (посягательство на свободу выборов), комиссия находит, что подобные случаи могут иметь место у нас исключительно лишь в форме недопущения собранию состояться или продолжать его деятельность и вообще посягательства свободному действию дворянских, земских и т. п. собраний или отдельных их членов, посредством злоупотребления властью или угрозы злоупотребления оною, каковое деяние заключает в себе все признаки притеснения и потому должно быть предусмотрено наряду с последним" (объясн. записка т. VIII, стр. 67). Почему комиссия признавала такую исключительность положения России и не признала возможными посягательства на свободу собраний посредством простой угрозы или насилия со стороны отдельных групп лиц, а придала этим посягательствам исключительно должностной характер, - остается неизвестным. В соответствии с таким взглядом в проекте редакционной комиссии были созданы две статьи. Первая из них, ст. 560 гласила: "служащий, виновный в 1) отказе от своей обязанности или в постановлении незаконного условия для исполнения оной, заведомо, что сим причинится вред интересу обратившегося к нему лица; 2) в учинении несогласно с законом служебного действия, заведомо, что сим причинится вред интересу того лица, к коему сие действие относится... если притеснение заключалось в воспрепятствовании притесненному воспользоваться принадлежащим ему правом участия в общественном или сословном собрании, наказывается тюрьмою на срок не ниже трех месяцев*(171). Вторая из указанных статей, ст. 561, гласит: "служащий виновный в недопущении, без законного на то основания, открытия или продолжения частного, общественного или сословного собрания или в стеснении законной свободы его деятельности, буде сие учинено по корыстному или иному несовместному с долгом службы побуждению, наказывается: тюрьмою - за притеснение общественного или сословного собрания; арестом - за притеснение частного собрания"*(172).

Совещание при министерстве юстиции, установив крайне общее понятие превышения власти, исключило совершенно обе эти статьи, признав, что обе они объемлются общими постановлениями ст. 636 уг. улож., чем совершенно стерло социальное отличие преступлений против свободы собраний, и в частности собраний избирательных, от обычного нарушения органом власти постановлений закона. Законодатель не сознал необходимости оградить этот интерес особо, более строгими наказаниями, и указать с большей ясностью границы наказуемой служебной деятельности в этой области.

Перед тем как перейти к краткому рассмотрению ст. 636, поскольку она относится к нарушению свободы избирателей и избирательных собраний, остановимся немного подробнее на предположениях редакционной комиссии.

Преступные деяния, охватываемые указанными двумя статьями, соответствуют изложенным в ст. 1419, 1420, 1422, 1426, 1434 улож. о нак. Проект сделал дальнейший шаг в смысле придания этим преступлениям чисто должностного характера. Субъектами преступного деяния могут быть только служащие, все же остальные частные лица, если даже они были соучастниками, остаются безнаказанными, так как в проекте такое соучастие не оговорено и не поставлено в качестве самостоятельного проступка. Проект не ставил в качестве способа учинения деяния одно лишь злоупотребление по службе, но, судя по ст. 65 уг. ул., деяние учиненное таким способом, он признавал квалифицированным. Для применения ст. 560 требовались только два условия*(173): чтобы виновный действовал по побуждению, несогласному с долгом службы, и чтобы его произвол нарушал охраняемые законом и стоящие под его защитой права и интересы притесняемого. Способами притеснения могли явиться 1) категорический или условный отказ от исполнения возложенного на него служебного действия, причем условный отказ являлся наказуемым, если служащим были выставлены произвольные, несоответственные закону требования, часто граничащие с требованием взятки, и 2) зловредное исполнение своей обязанности, состоящее в произвольном нарушении чужого интереса. Специальным видом такого служебного притеснения являлось воспрепятствование кому-либо пользоваться принадлежащим ему правом участия в общественном или сословном собрании (ст. 1426, 1434 ул. о нак.)*(174). Ст. 560 предусматривает посягательства против свободы частных, общественных и сословных собраний. Соединение в одну группу собраний, составившихся для самых разнородных целей, едва ли целесообразно; необходимо выделить собрания, имеющие публичное значение и специально - собрания избирательные.

Притеснение собрания наказуемо только в том случае, если оно было произведено служащим "без законного на то основания". В объяснениях ред. комиссии к проекту устава о служебных провинностях мы находим указание, что выражение "без законного основания" предполагает действие, учиненное: а) по поводу такого события, которое по закону не давало права на совершение данного действия, и б) по поводу события, допускающего то или иное действие по службе, но без действительного к тому основания (стр. 82), т. е. здесь требуется не только формальное соблюдение закона, но и основательность действий, допущенных к принятию законом.

Предположения редакционной комиссии, как мы уже говорили, пройдя ряд бюрократических инстанций, были заменены ст. 636. Если формулировка проекта была слишком общей, то уложение еще более обобщило ее; если проект еще признавал необходимым специально оградить права общественных, сословных и частных собраний, то уложение смешало их с прочими интересами, предоставив оценку каждого интереса в отдельности полному усмотрению судьи.

Ст. 636 предусматривает учинение служащим действия по службе: 1) не предоставленного ему законом или возложенным на него поручением или хотя и предоставленного, но не вызывавшегося законными к тому основаниями, 2) без разрешения подлежащей власти, если такое разрешение требовалось законом. За такое превышение власти: а) если оно совершено умышленно или если оно учинено по небрежности и от него последовал важный вред для порядка управления или для казенного, общественного или частного интереса, виновный наказывается арестом; б) если превышение власти учинено умышленно и от него последовал важный вред для порядка управления или казенного, общественного и частного интереса или опасность такого вреда или если виновный употребил насилие над личностью или наказуемую угрозу или если превышение власти учинено по корыстному побуждению, то виновный наказывается заключением в исправительном доме или заключением в тюрьме; в) если от превышения власти, учиненного по корыстному побуждению, последовали важный вред и т. д. или опасность такого вреда, то виновный наказывается заключением в исправ. доме на срок не ниже трех лет". Далее мы находим легальное определение понятия "служащий": "служащим почитается всякое лицо, несущее обязанности или исполняющее временное поручение по службе государственной или общественной, в качестве должностного лица или полицейского или иного стража или служителя или лица сельского или мещанского управления".

Переданная нами 636 статья карает виновного за нарушения формального характера, лишь в некоторой степени приспособив тяжесть наказания к важности причиненного вреда или опасности и к характеру мотива, руководившего им. Мы не предполагаем останавливаться на подробном разборе этой статьи, испытавшей на себе наслоения различных комиссий и потому получившей столь нестройную редакцию, ограничимся только рассмотрением того, поскольку она может быть применена к интересующим нас преступным деяниям и поскольку целесообразен такой способ регулировки этих преступных деяний. По мнению совещания при министерстве юстиции, изменившего редакцию проекта, против изложенной конструкции может быть сделано единственное (?) возражение, которое сводится к указанию на недостаточную определительность понятия вреда, вследствие чего суду открывается слишком широкий простор в применении тягчайших карательных мер. По поводу этого возражения совещание замечает, что "уголовный закон едва ли может обойтись без таких общих признаков, как "причинение вреда или существенного вреда"; с другой стороны, нужно иметь в виду, что "никакой перечень не в состоянии исчерпать всех видов вредоносного превышения или бездействия власти, как бы он тщательно ни был составлен" (стр. 298 - 300). Таким образом, мы видим, что невозможность примириться на одной крайности заставила совещание прибегнуть к другой. Совещание упустило из виду, что, становясь на абстрактную точку зрения нарушения законных пределов власти, оно игнорирует те реальные институты, ради которых уголовные наказания создаются. Напр., мы видим в разбираемой статье, что виновный карается не за насилия и угрозы и даже не за вред, который является только квалифицирующим обстоятельством, а за превышение власти, т. е. за чисто формальную провинность. С равным успехом законодатель мог бы все общие преступления свести к бланкетной норме о наказуемости неуважения к закону, установив некоторые квалифицирующие обстоятельства. Едва ли, однако, в этом можно было бы видеть последнее слово законодательной техники. Если норма уголовного закона призвана оказывать и известное воспитательное влияние, то она должна определенно описывать то поведение, для поддержки которого она установлена, а не сводить его к абстрактной формуле.

Квалифицирующие обстоятельства указаны также крайне неудачно: едва ли можно провести строгое различие между обыкновенным вредом, важным вредом и опасностью важного вреда. Единственным критерием разграничения здесь явится то же судейское усмотрение, между тем как смысл квалифицирующих обстоятельств только и можно видеть в ограничении этого усмотрения; при таких условиях можно лишь говорить о том, что важность вреда принимается в соображение. Нельзя далее признать удачной квалификацию по корыстному побуждению: для гражданской свободы корыстное побуждение представляет меньше опасности, нежели превышение власти, учиненное по другим мотивам (из неуважения к правам личности, склонности к насилию и т. д.). Что касается насилия и наказуемой угрозы, то они, конечно, могут служить основаниями для квалификации, однако также лишь в зависимости от того блага, против которого они были направлены.

По предположениям совещания при Министерстве юстиции, в уголовном уложении должны были определяться лишь наказания за умышленную вину, вина же небрежная должна была быть отнесена к уставу о дисциплинарных провинностях. Умышленность требовалась не только для самого действия, но и для последствий его, так что совершивший деяние с умыслом, но не предвидевший важного вреда, проистекшего от сего, подлежал бы взысканию по дисциплинарному уставу. Однако, особое присутствие, расширяя область преступных деяний по службе, подлежащих наказанию по суду, отнесло сюда и важнейшие случаи служебной небрежности (см. Таганцев. Уголовное уложение 1903 г., стр. 980). Служебная небрежность наказуется по уложению только тогда, когда от нее последовал важный вред, причем по наказуемости она сравнена с умышленным учинением деяния просто вредного.

Наказание, как мы видели, варьируется в пределах от ареста до заключения в исправительном доме на срок не ниже трех лет; денежная пеня, применяемая часто в западных уложениях и у нас по улож. о нак., при рассмотренных нами преступных деяниях, совершенно не применяется в уложении 1903 г.; отсутствуют также всякие дополнительные наказания*(175).

Нам остается указать, поскольку эти широкие постановления могут быть примененными к преступлениям против избирательного права. Как сознаются сами сочинители этой статьи, характер ее столь общ, что дается полная возможность подвести под нее всякое общее или служебное деяние должностного лица, а потому статья эта вместе с двумя последующими должны служить дополнительным общим законом по отношению ко всем постановлениям уложения, предусматривающим не только специальные, но и общие посягательства служащих (стр. 305). Мы поэтому не станем заниматься доказательством ясного самого по себе постановления, что, если существуют обязанности по выборам, возложенные на должностных лиц общественного управления, то нарушение их, без законного основания, должно будет подойти под указанные статьи. Отметим лишь, что если несмотря на эту оговорку, совещание при м. ю. признало ненужными ст. 560 и 561 проекта, то этим оно создало крупный пробел. О существовании такого пробела по отношению к преступлениям против избирательного права не приходится скорбеть: нормы, предусматривающие эту категорию преступлений, должны в настоящее время быть созданы вновь, так сказать, из ничего, так как уголовное уложение никаких специальных постановлений по этому предмету не установило*(176). Пусть остается эта бланкетная, созданная про запас, угроза, но наряду с этим должна создаваться реальная, конкретная угроза за нарушения оснований государственного строя, и в том числе за посягательства против избирательного права.

Нам остается резюмировать сказанное об уложении 1903 г. Из всех преступлений против избирательного права специально в нем предусмотрены только подкуп и угроза против избирателя*(177); но как конструкция, так и наказуемость этого преступления установлены весьма неудачно. Это одинокое постановление, заброшенное в совершенно чуждый ему отдел, должно одно служить опорой выборного института; должностные преступления против избирательного права совершенно стерты в общих постановлениях ст. 636 и нуждаются в охране более действительной угрозой; остальная же, весьма значительная область преступлений этого рода, наполняющая у наших соседей целые небольшие кодексы, в уложении 1903 г. совершенно отсутствует.

"Новое уголовное уложение устарело"... таков часто раздающийся за последнее время возглас. В применении к рассматриваемой нами сфере можно сказать: новое уголовное уложение еще не дозрело... Грядущий политический строй не найдет в нем достаточной опоры, необходимо создание новых уголовных устоев избирательного права, и можно только радоваться, что у нас имеется пробел, который нужно восполнить, а не устарелое здание, которое еще раньше приходится срывать с большим усилием. Мы наметили только основные положения, с которыми придется считаться при такой работе, и ознакомили с опытом ападных государств и с недостатками русского права, более же близкое определение законодательных норм будет зависеть от того нового права, которое прочным цементом соединит воедино расслабленные и разбредшиеся силы России. И чем шире будет круг захваченных этой живительной силой народного объединения участников, тем большую важность приобретут намеченные в этой книге проблемы. Уголовное избирательное право может связать крепкой связью выработанный избирательный строй с государственной жизнью народа и положить фундамент для его прочного существования, но для этого необходимо прежде всего полное осуществление в этом избирательном строе тех народных убеждений, которые одни только могут создать правильное народное представительство.