4.4. Презумпция добросовестности

Каково соотношение презумпции добросовестности с презумпцией вины, которая установлена для договорной (ст. 401 ГК) и внедоговорной (ст. 1064 ГК) ответственности? Они взаимоисключающие. Следует согласиться с Е.Богдановым и другими авторами*(94), которые утверждают, что презумпция добросовестности действует только в том случае, когда закон ставит защиту гражданского права в зависимость от добросовестности субъекта. Однако такой вывод ставит новый вопрос: есть ли необходимость освобождать некоторых субъектов гражданских прав от обязанности доказывать свою невиновность? Для ответа на него рассмотрим более внимательно положение лиц, на которых распространяется презумпция добросовестности.

Целесообразно ли установление презумпции добросовестности для лиц, о добросовестности которых говорится в ст. 53 ГК, Законах "Об обществах с ограниченной ответственностью" (п. 1 ст. 44), "Об акционерных обществах" (ст. 71), "О сельскохозяйственной кооперации" (ст. 28)? Например, ст. 53 ГК устанавливает, что "лицо, которое в силу закона или учредительных документов юридического лица выступает от его имени, должно действовать в интересах представляемого им юридического лица добросовестно и разумно. Оно обязано по требованию учредителей (участников) юридического лица, если иное не предусмотрено законом или договором, возместить убытки, причиненные им юридическому лицу".

В силу названных статей указанные в них лица, совершив правонарушение, оказываются в более выгодном положении по сравнению с другими причинителями вреда - на них распространяется презумпция невиновности. Оправданно ли такое положение? Действительно ли они нуждаются в такой "льготе"? Мы считаем, что нет. Более того, статус этих лиц предполагает необходимость скорее повышения их ответственности. И по всей видимости, причиной введения в законодательство названных норм как раз и было желание повысить их ответственность. В самом деле, формула ст. 53 ГК на первый взгляд устанавливает наряду с общими правилами о наступлении ответственности еще и дополнительное требование - действовать добросовестно. Об этом свидетельствует и тот факт, что презумпция добросовестности закреплена в ст. 10 ГК, в которой говорится о пределах осуществления гражданских прав. Однако в результате, при отсутствии какого-либо определения понятия "недобросовестность" (кроме как виновности в широком смысле), единственным эффектом введения ст. 53 ГК и других, аналогичных ей, норм стало распространение на таких лиц презумпции невиновности. Таким образом, эти нормы привели к обратному результату по сравнению с тем, который, вероятно, стремились достичь авторы этих законов.

Перейдем теперь к субъектам, добросовестность которых имела правовое значение по предшествовавшему законодательству и имеет по действующему. Это добросовестный приобретатель (ст. 302 ГК) и сторона условной сделки, влияющая своими действиями на наступление условия (ст. 157 ГК). Ввиду того что действия, о которых говорится в этих статьях, не являются правонарушениями, на совершающих их лиц презумпция вины не распространяется, что снимает вопрос о конфликте презумпций. Поэтому изъятие из общего правила о презумпции вины для этих случаев в прежнем законодательстве и не устанавливалось. Заявляя о недобросовестности приобретателя чужого имущества либо лица, содействовавшего или препятствовавшего наступлению условия, сторона в споре должна была доказывать такое утверждение. Эта обязанность закреплена в гражданском процессуальном законодательстве, которое устанавливает, что каждая сторона должна доказывать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основание своих требований и возражений. В учебнике гражданского права под редакцией О.А.Красавчикова (М., 1985) по поводу презумпции добросовестности по ГК 1964 г. говорится: "В юридической науке и на практике сложилось мнение, что действующее гражданско-правовое законодательство исходит из предположения (презумпции) добросовестности приобретателя"*(95).

Таким образом, правило о презумпции добросовестности для случаев, предусмотренных сейчас ст. 302, 157, 220 и 1109 ГК, не требовалось до вступления в действие ГК РФ. Нет в нем необходимости и в настоящее время. Однако некоторыми авторами ставится вопрос о целесообразности такого положения: всегда ли способен тот, кто оспаривает добросовестность действий другого лица, представить доказательства этого?

Российское гражданское право традиционно возлагает обязанность доказывания невиновности (при решении вопроса о привлечении к договорной и деликтной ответственности) на причинителя вреда, несмотря на то, что потерпевший обычно также располагает доказательствами его вины. Когда речь идет о виновности в нарушении договорного обязательства или совершении деликта, он обладает сведениями о сущности нарушенного обязательства либо о том, какой вред и при каких обстоятельствах был причинен деликтом его личности или имуществу.

При решении вопроса о добросовестности или недобросовестности субъекта в некоторых случаях рассматриваются действия, которые совершались без участия того, кто их оспаривает, например приобретение имущества у третьего лица. Для истца является довольно затруднительным приводить в подобных случаях доказательства недобросовестности действий ответчика, ведь доказывание добросовестности или недобросовестность действий - это представление доказательств того, при каких обстоятельствах совершались действия и какой информацией при этом должно было располагать действующее лицо. Субъект, оспаривающий добросовестность другого лица, не всегда обладает такими сведениями.

Поэтому некоторые российские цивилисты высказывались и высказываются в пользу установления для таких случаев презумпции недобросовестности. В.А.Дозорцев говорил, что "такая презумпция (добросовестности. В.Е.) предполагает существование лица, на котором лежит бремя опровержения этой презумпции. Таким лицом может быть только истец, собственник вещи, который зачастую не располагает и не может располагать никакими данными о способе и об условиях приобретения вещи ответчиком. Напротив, ответчик располагает необходимыми данными. Поэтому обстоятельствам рассматриваемого иска соответствует противоположная презумпция. Бремя доказывания своей добросовестности лежит на владельце, приобретателе вещи"*(96).

По мнению А.П.Сергеева, несмотря на то, что ст. 12 Патентного закона РФ не возлагает бремя доказывания добросовестности преждепользования на какую-либо из сторон, следует полагать, что его несет потенциальный преждепользователь*(97).

Наконец, Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ в п. 24 постановления от 25 февраля 1998 г. N 8, говоря о распределении бремени доказывания при рассмотрении дел об истребовании имущества, указывает, что "собственник должен доказать, что имущество выбыло из его владения или владения лица, которому имущество было предано собственником во владение, в силу указанных (в ст. 302 ГК. - В.Е.) обстоятельств. Приобретатель должен доказать, что он приобрел имущество возмездно и что он не знал и не мог знать о том, что имущество приобретено у лица, не имевшего права на его отчуждение".

Мы полагаем, что установление презумпции недобросовестности, хотя бы для добросовестного приобретателя и преждепользователя, вряд ли упростит и сделает более справедливым процесс доказывания добросовестности или недобросовестности. Ведь не будет достаточным доказательством добросовестности приобретателя вещи его объяснение в суде о том, что данная вещь была куплена им такого-то числа, на таком-то рынке у человека средних лет, среднего роста, одетого в серый пиджак. Следовательно, ответчик, который ничего не сможет добавить к такому рассказу о приобретении вещи, будет считаться недобросовестным и вещь у него будет отобрана. Каждый приобретатель вещи или преждепользователь тогда будет вынужден собирать доказательства своей добросовестности на случай ее оспаривания. Нам представляется, что такой порядок был бы еще более несправедливым, чем презумпция добросовестности.

Кроме того, если согласиться с разъяснениями, содержащимися в постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 февраля 1998 г. N 8, и закрепить презумпцию недобросовестности приобретателя в законе, то законодателю придется, будучи последовательным, установить ее и для ст. 174 ГК, в которой речь идет об оспоримости сделки, совершенной с выходом за пределы ограничения полномочий; и для ст. 253 ГК, согласно которой может быть признана недействительной сделка участника совместной собственности по мотивам отсутствия у участника, совершившего сделку, необходимых полномочий; и для ст. 72 и 1044 ГК, в которых установлены правила соответственно для полного и простого товариществ о том, что в отношениях с третьими лицами товарищи не могут ссылаться на ограничения прав товарища, совершившего сделку по ведению дел товарищества, за исключением случаев, когда они докажут, что в момент совершения сделки третье лицо знало или должно было знать о наличии таких ограничений; и для других подобных статей. Характерным признаком всех названных статей об оспоримости сделок, совершаемых с выходом за пределы полномочий, является то, что лицо, которому закон предоставляет право оспаривать сделку, не присутствовало при ее совершении и, следовательно, не знает, в каких "информационных условиях" принимало решение о совершении сделки третье лицо. Истец в этих случаях не знает обстоятельств совершения сделки, которую он просит признать недействительной. Однако во всех подобных случаях (ст. 72, 174, 253, 1044 ГК и др.) закон устанавливает, что знание или возможность знания ответчиком об отсутствии полномочий у контрагента должен доказывать истец. Аналогичным образом вряд ли целесообразно заставлять приобретателя вещи видеть в каждом продавце правонарушителя и, вступая в правоотношения с ним, собирать доказательства своей добросовестности.