§ ХХIХ О ВЗЯТИИ ПОД СТРАЖУ

Существует заблуждение, столь же распространенное, сколь и противоречивое цели существования общества, т.е. личной безопасности, заключающееся в том, что от усмотрения судьи, который является лишь исполнителем закона, зависит заключить гражданина в тюрьму, под ничтожным предлогом лишить свободы недруга и оставить безнаказанным друга невзирая на самые тяжкие улики его виновности. Тюремное заключение является наказанием, которое по необходимости, в отличие от всех других наказаний, должно предшествовать установлению преступления. Но этот отличительный признак не лишает его другого существенного свойства наказания, т.е. что только закон должен определять случаи, в которых человек заслуживает наказания. Следовательно, должны быть в законе указаны те улики преступления, которые оправдывают задержание обвиняемого, его допрос и наказание. Народная молва, побег, внесудебное признание, признание сообщника в преступлении, угрозы и постоянная вражда с потерпевшим, вещественные доказательства и тому подобные улики являются достаточным основанием, чтобы подвергнуть гражданина задержанию. Но эти основания должны быть установлены законом, а не судьями, решения которых, если они только не являются частными положениями общего правила, содержащегося в общественном Уложении, всегда направлены против личной свободы. По мере того как наказания будут смягчены, по мере того как мрак и голод покинут тюрьму, а сострадание и человечность проникнут за железные двери и будут властвовать над неумолимыми и ожесточенными служителями правосудия, законы могут довольствоваться все

131

более слабыми уликами для задержания. На обвинявшегося в преступлении, заключенного в тюрьму и затем оправданного не должно падать какое-либо бесчестье. Немало было римлян, которые обвинялись в тягчайших преступлениях и которым затем, после признания их невинными, народ оказывал почет избранием на высшие должности. Но почему же столь различна судьба обвиняемого в наше время? По-видимому, оттого, что в теперешней уголовной системе идея силы и власти господствует, по общему мнению, над идеей справедливости; оттого, что в одну и ту же яму бросают без разбору и обвиняемых, и осужденных; оттого, что тюрьма является скорее местом наказания, чем содержания обвиняемых под стражей,** и оттого, что внутренняя сила, охраняющая законы, отделена от внешней, защищающей престол и нацию, вместо того чтобы быть объединенной. В таком случае первая, имея общую опору в законах, сочеталась бы с судебной властью, но не зависела бы от последней непосредственно, а слава, сопровождающая блеск и пышность военного сословия, смывала бы бесчестье, связываемое — как и все другие чувства народа — скорее с внешностью, чем с существом. Доказано, что в общественном мнении военные тюрьмы не приносят столько бесчестья, как судебные.** Продолжают еще жить в народе, в обычаях и в законах, отставая на века от теперешнего просвещения нации, продолжают еще жить варварские чувства и дикие идеи наших предков — диких звероловов.

Некоторые высказывали мнение, что преступление, т.е. действие, противное законам, где бы оно ни было совершено, должно быть наказано. Как будто бы состояние подданства неизменно, т.е. равносильно и даже хуже состояния рабства. Как будто бы можно оставаться подданным одного государства, живя в другом, и одновременно подчиняться двум суверенам, двум законам, часто противоречащим друг другу. Некоторые равным образом думают, что злодеяние, совершенное, например, в Константинополе, может быть наказано в Париже, по тому отвлеченному основанию, что оскорбивший человечество заслуживает ненависть всего человечества и всеобщее отвращение. Как будто бы судьи не являются скорее мстителями за нарушение договоров, связывающих людей, чем за оскорбление их чувствительности. Местом наказания является только место совершения преступления, ибо только там и нигде иначе принуждены люди причинять зло одному человеку, чтобы предотвратить зло от всего общества. Злодей, не нарушивший договоров того общества, членом которого он не является, может вызывать к себе страх. Он может быть поэтому исключен и изгнан высшей властью этого общества. Но он не может быть формально наказан по законам, карающим человека за нарушение договоров, а не за его внутреннюю испорченность.

132

Обычно за более легкие преступления виновные наказываются мраком тюрьмы. Или же их наказывают рабством в отдаленной местности — почти бесполезным, потому что они должны служить примером для той нации, против которой они ничего не совершили. Поскольку люди не так легко решаются на совершение наиболее тяжких преступлений, публичное наказание за тяжкое злодеяние будет рассматриваться большей частью их как нечто необычное, что с ними не может случиться. Но публичное наказание более легких преступлений, к которым люди скорее склонны, произведет впечатление, которое, отвращая их от более легких преступлений, удержит их от более тяжких. Наказания должны соразмеряться с преступлениями не только в отношении своей тяжести, но и способа их выполнения. Некоторые освобождают от наказания за маловажные преступления, если потерпевший простит виновного. Такого рода действия соответствуют требованиям милосердия и человечности, но противны общественному благу. Отдельный гражданин может отказаться от возмещения вреда, нанесенного ему, но его прощение не устраняет необходимости показать другим пример. Право наказания не является правом одного, а всех граждан или суверена. Отдельный гражданин может отказаться только от принадлежащей ему части права, но он не может сделать недействительной ту его часть, которая принадлежит другим.