Г. М. РЕЗНИК. ЛИЧНОСТЬ ПРЕСТУПНИКА: ПРАВОВОЕ И КРИМИНОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

»

Личностный аспект в криминологии и уголовно-правовЪй науке разработан недостаточно. Координационное совещание в октябре 1976 г. в г. Горьком, специально посвященное проблеме личности преступника, отчетливо продемонстрировало явную поспешность заявлении, что полемика по данной проблеме «давно канула в Лету» '. Дискуссия развернулась по существу по всем основным вопросам: сомнению подверглась далее сама правомерность понятия «личность преступника»2.

Повышенная дискуссионность личностной проблематики в криминологии и уголовно-правовой науке вполне естественна. Личность — наиболее сложный объект для любой области знаний. Она ее «вмещается» целиком ни в одну научную дисциплину. Каждая наука имеет свой «образ» и в соответствии с ним дает свое определение личности. Понятия личности в социологии, психологии, этике, эстетике и т. д. существенно отличаются одно от другого. Более того, даже в.рамках одной науки личность нередко изучается в различных теоретических аспектах. Достаточно указать на многообразные теории, «модели» личности в психологии3. В связи с этим необходимо детально проанализировать понятие «личность преступника», поскольку вкладываемое в него содержание отражает общее понимание «личностного подхода» в криминологии, определяя направления конкретных исследований.

См.: Игошев К. Е. Типология личности преступника и мотивация преступного поведения. Горький, 1974, с. 3.

См.: Теоретические проблемы    учения о личности    преступника- М.,

„    3 См., например: К о н И. С. Открытие «Я». М., 1978; ШихиревП. Н. овременная социальная психология США. М., 1979.

29

Если бы общее понятие «личность преступника» использовалось только как инструмент анализа различных криминальных типов, его употребление, видимо, не вызывало бы особых возражений. Как и всякая абстракция («производство», «общество», «государство»), «личность преступника» выполняла бы методологическую функцию одного .из этапов проникновения в суть конкретного. К. Маркс писал о «производстве вообще», что «это абстракция, но абстракция разумная, поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас от повторений»4.

Между тем, большая часть криминологов и представителей уголовно-правовой науки не удовлетворилась абстрайт-ным и потому достаточно сдержанным определением личности преступника как понятия, очерчивающего (путем указания на факт совершения индивидом преступления) границы, г, рамках которых существуют различные, в том числе полярные по своим социальным и психологическим свойствам лич ностные типы. Напротив, уже на уровне общего понятие «личность преступника» стало определяться в содержательном плане, наполняться вполне конкретным социальным и психологическим смыслом. Каждое лицо, нарушившее уголовно-правовой запрет, наделяется определенной степенью общест венной опасности и тем самым отличается от всех остальных людей, «непреступников».

Ч го же служит основанием для такого весьма обязывающего утверждения? Сразу обращает на себя внимание то обстоятельство, что конструкция «общественно опасной личности» не опирается на результаты конкретных социологических и психологических исследований5. Вся аргументация проводится на индивидуальном уровне, в жестких рамках схемы «от-' дельное лицо — единичное преступление», и именно само совершение преступного деяния оказывается по сути единствен-

•  4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 711.

5 При введении указанной конструкции в оборот отечественной криминологической и уголовно-правовой науки в начале — середине 60-х гг. каких-либо систематических исследований личности    преступников у нас не проводилось и, стало быть, отсутствовали основания для утверждения, что «современный уровень исследований личности преступника позволяет сделать достоверный вывод о том, что личности всех   преступников очевидно присущи определенные черты, которые есть у всех, независимо от харак- ! тера совершенного ими преступления»  (Сахаров А. Б. Учение о лично-, сти преступника.— Сов. гос-во и право, 1968, № 9, с. 65).    Не существует! таких оснований и сейчас, о чем подробно будет сказано ниже.

30

ным аргументом, свидетельствующим об общественной опасности личности преступника.

«Факт совершения преступления характеризует данную личность как антиобщественную»6. «Факт совершения преступления является основанием для качественно новой (и весьма существенной!) социальной оценки личности как личности преступника»7. Вместе с тем, «преступник как личность отличается от других людей тем, что он совершил преступление вследствие присущих ему антиобщественных взглядов, отрицательного отношения к общественным интересам»8. Рассуждение, таким образом, движется по замкнутому, порочному кругу, являя собой, как правильно подметил Ю. Д. Блув-штейн, пример известной логической ошибки: с одной стороны, постулируется, что все преступники обладают какими-то специфическими личностными особенностями, порождающими преступление, с другой — наличие этих личностных особенностей обосновывается фактом совершения преступного деяния9.

Подобная ситуация выдвигает следующий вопрос: из какого теоретического представления о человеческой личности исходят сторонники конструкции «общественно опасной личности» каждого преступника, какой «парадигмой» руководст--вуются они, пренебрегая важнейшим методологическим принципом научного исследования, требующим рассматривать отдельные, единичные события как части целого, как элементы совокупности? В противном, случае, если изучать их сами по себе, ни на какие закономерности выйти нельзя, ибо последние всецело носят вероятностный, статистический характер. Рассматриваемая конструкция, несомненно, покоится на морально-этическом «образе» личности, обладающей разумом и свободой воли, сознательно и целесообразно производящей выбор определенного варианта поведения. Как известно, именно образ человека, одаренного сознанием, выбирающего между «добром» и «злом», был положен просветителями в основу принципа уголовной ответственности за совершение обще-

6              Личность преступника. М., 1975, с. 16.

7              Сахаров А. Б. Об антисоциальных чертах личности преступника. —

Сов. гос-во и право, 1970, № 10, с. 113.

8              Лейки на Н. С. Личность преступника и уголовная ответственность

Л , 1968, с. 9.

личности преступника,

9              См.:Б л у вштейн Ю. Д. О содержании понятия «личность преступ

ника». —В кн.: Теоретические проблемы   учения о

с. 50-51.

31

ственно опасного деяния. На подобном понятии о личности базируется институт уголовной ответственности и поныне. Однако никакое представление об объекте, даже доказавшее свою полезность в каком-либо отношении, нельзя отождествлять с самим объектом. Свобода воли, «разумность» воли, способность саморегуляции, «самозаконодательства» не есть антропологическая или психологическая характеристика человека, константы или параметры его психики и мышления. Напротив, это «феномен самой нравственности, порождение присущего ей специфического механизма детерминации человеческого действия... таковые способности вменяются человеку нравственностью. Они образуются не внутренней структурой его сознания или его «эмпирическим характером», «природой» (даже «второй», социально сформировавшейся «природой»), а тем способом вменения, который составляет специфическую осо-.бенность морали» 10.

Вычленяя путем абстракции специфический способ нормативной регуляции, мораль (и право)-не в состоянии объяснить реальный процесс детерминации человеческого поведения— процесс сложнейший, многофакторный. Данное обстоятельство понимали многие мыслители прошлого, в том числе такие великие моралисты, как Аристотель и Кант, специально обращавшие внимание на недоступность отождествления «человека нравственного» (человека «в понятии») с фактическим, эмпирическим индивидом11. Ныне благодаря многочисленным социологическим и психологическим исследованиям уже нет сомнений в том, что просветительски-рационалистическая интерпретация выбора весьма далека от действительных механизмов человеческого поведения. Действия человека детерминируются как «извне» — множеством социальных факторов и конкретных жизненных обстоятельств, так и «изнутри» — потребностями, интересами, привычками, в том числе ситуативно возобладавшими влечениями, мимолетной страстью или просто капризом. Подчас индивидом движут подсознательные импульсы, в том числе и тогда, когда внешне акт выбора протекает по рационалистической схеме взвешивания «за» и «против» 12. Даже стойкое моральное поведение далеко

10            Дробницкий О. Г. Понятие   морали. М., 1974, с. 284, 292. См.

также: К р у т о в Н. Н. Мораль в действии. М., 1977, с. 19—20.

11            См.: Аристотель. Этика. Спб., 1908, с. 83—86; Кант И. Соч. в

6-ти т. М.., 1965, т. 4, ч. 1, с. 244—245.

12            См.: Дробницкий О. Г. Понятие морали, с. 182.

не всегда базируется на рассудочно обоснованных нравственных мотивах. Опорой устойчивости нередко служат побуждения, возникающие на авторитарной основе, не опосредствованное критическим размышлением следование обычаю, страх перед наказанием, конформизм, несформированность (бедность) потребностей, то есть внеморальная мотивация.

Всей этой богатейшей и противоречивей реальности этико-лравовая абстракция свободы воли (выбора) учесть, естественно, не в состоянии, вследствие чего беспочвенными выглядят попытки приспособить ее для изображения фактической картины мотивации преступного (непреступного) поведения. По существу все теоретические построения и классификации приверженцев «общественно опасной личности» не выдерживают столкновения с действительностью, опровергаются результатами статистических наблюдений и конкретных социально-правовых исследований. Это, в частности, относится к типизации, наделяющей каждого законопослушного гражданина высокой сознательностью, а каждого нарушителя уголовного закона—дефектами сознания. Не говоря уже о том, что деление людей на «безусловно сознательных» (нравственных, честных, порядочных) «правопослушников» и «всегда несознательных» (безнравственных, непорядочных) правонарушителей, проводящееся на основе единственного случая нарушение закона, выглядит, пожалуй, чрезмерным даже с точки зрения наиболее ортодоксальных ревнителей морали, оно вступает в прямое противоречие с результатами изучения общественного правосознания. Как показали исследования такого рода, ни знание правовых установлений, ни согласие с правом и практикой его применения, ни устойчивость усвоения правовых норм не бывают у населения полными. Дефекты правового сознания распространены как среди преступников, так и среди лиц, соблюдающих закон, причем статистические различия между обоими контингентами не столь значительны 13. Конкретные исследования подтвердили правильность сделанных ранее наблюдений, что для большинства преступников характерно нарушение правовых норм без отвержения их социального смысла по существу14. Сводя механизмы правового

13            См., например: Ратинов А. Р. Правосознание и преступное пове

дение.— В кн.: Вопросы изучения преступности и борьбы с нею. М., 1975,

Ci   ОО.

14            См.: Яковлев А. М. Преступность и социальная    психология. М.,

1971, с. 168.

3 Заказ 302

33

поведения к рефлексирующей деятельности сознания, приверженцы конструкции «общественно опасной воли» допускают ошибку, на которую обращал внимание Ф. Энгельс: они объясняют действия людей из их мышления, вместо того чтобы объяснять эти действия из их потребностей 15.

Неверным в отношении подавляющего большинства преступников оказывается и тезис об их общественной опасности, выражающейся в реальной угрозе совершения повторных преступлений. Многие преступные деяния, например, неосторожные, почти не знают рецидива. Но и среди преступлений с повышенной «рецидивоопасностью» (кражи и грабежи личного имущества) доля рецидива не превышает одной трети.

Искажение сложнейшей, многофакторной картины детерминации преступного поведения не может пройти бесследно для решения даже сугубо правовых вопросов. Теория общественно опасной личности всех преступников, каковы бы ни были субъективные устремления ее сторонников, отрицательно сказывается на разработке проблем уголовной ответственности и уголовной политики, не позволяя адекватно осознать, затушевывая реальные, отчетливо выраженные противоречия между карой и исправлением, общей и специальной превенцией, характеристикой лица и характером преступления и тем самым способствуя переоценке роли уголовной репрессии в борьбе с преступностью. Если считать личность каждого нарушителя уголовного закона общественно опасной, всегда можно оправдать применение к нему суровых мер наказания необходимостью предотвратить специальный рецидив.

Для обеспечения принципов законности и справедливости уголовной ответственности нет необходимости априорно переносить общественную опасность — материальный признак преступления — на личность его субъекта. Обладают ли люди, совершающие преступления, специфическими личностными свойствами, каковы они, воздействием каких факторов обус- ; ловлены — ответ на все эти вопросы могут дать только конкретные криминологические исследования, а не умозрительные построения.

Выясняется, однако, что рожденный    нормативно-оценоч- І ной рефлексией понятийный    аппарат   теории «общественно!

15 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 493.

Наиболее отчетливо классификацию всех граждан на сознательных и несознательных проводит В. Д. Филимонов. См.: Филимонов В. Д. Общественная опасность личности отдельных категорий    преступников и е уголовно-правовое значение. Томск, 1973, с. 86—88.

34

опасной личности» оказывается непригодным для проведения эмпирических, экспериментальных исследований, так как не допускает опытной проверки большинства формулируемых в ее русле утверждений. Действительно, как убедиться в том, что личность всех преступников составляет «единый социальный тип», если тут же следует разъяснение об отсутствии в обществе какого-либо социального класса, слоя или группы преступников16? Значит, перед нами социальный тип, не репрезентирующий никакой социальной группы?! Довольно .своеобразное понимание категории «социальный»! А как, например, доказать или опровергнуть наличие такого свойства, как способность противопоставить свои интересы обществу, пренебречь в определенной ситуации требованиями закона !7?

Лишенные конкретного научного содержания понятия «антиобщественная установка», «преступная направленность», «способность противопоставить» становятся синонимами «злой воли». Принятие их в качестве исходных категорий криминологических исследований в лучшем случае ведет (и фактически уже привело) к тому, что преступное поведение объясняется при помощи нравственно-психологических оценок: убийца— жестокий, агрессивный; вор •—корыстный, алчный; «неосторожник» — легкомысленный, недисциплинированный; мошенник — хитрый, коварный; хулиган — дерзкий, циничный, анархически настроенный и т. п. Объясняющая способность такого понятийного аппарата практически равна нулю, ибо его применение, но удачному выражению А. М. Яковлева, означает «удвоение терминологии», а качества личности оказываются полностью оторванными от социальных закономерностей, детерминирующих преступность.

Сложности, существующие в настоящее время по вопросу изучения личности преступника, производны от решения более общей проблемы — предмета и дисциплинарной характеристики криминологии как науки.

Независимо от того, рассматривается криминология тем или иным автором как самостоятельная наука либо как часть какой-либо иной дисциплины (уголовного права, социологии,

3*

См.: Сахаров А. Б. Учение о личности преступника.— Сов. гос-во право, 1968, № 9, с. 64; Дате ль П. С. Учение о личности преступника советском уголовном праве. Владивосток, 1970, с. 17—28.

См.: Сахаров А. Б. О личности преступника и причинах преступ-Х:Р. М„ 1961, с. 58—59, 160—162; Он  же. Актуальные вопросы я о личности преступника.— В Іш:  Теоретические    проблемы учения ичности преступника, с. 12.

35

социальной психологии), отличительной чертой ее признается, по общему правилу, комплексный, «стыковой» характер. Именно в комплексности усматривается прочная основа, надежное средство познания закономерностей преступного поведения. Следует, однако, учитывать, что комплексность как методологический принцип предполагает необходимость обязательной дифференциации (и только затем интеграции) тех знаний и представлений, которыми оперируют исследователи, объединившиеся для решения какой-либо сложной проблемы. При этом сотрудничество представителей различных научных направлений вовсе не ведет к созданию новых комплексных наук. Как пишет П. В. Копнин, «нет комплексных наук, а существует комплексное изучение методами и средствами различных наук какого-то сложного и важного объекта, в результате чего достигается его постижение во всех многообразных связях и опосредованиях» 18.

Биофизика, биохимия, психофизиология, инженерная психология, техническая эстетика — все эти дисциплины, возникшие на стыке разных наук, представляют собой самостоятельные, отдельные отрасли научных знаний в общепринятом смысле слова, имеющие свой предмет, сложившиеся и разработанные методы. «Нет оснований считать некоторую дисциплину комплексной в силу того только, что возникает она на стыке разных наук. Она и по генезису, и по смыслу своего существования и изучения есть и остается наукой специальной» 19.

Однако криминология в том состоянии, в каком она реально существует и с которым нельзя не считаться, не может, с нашей точки зрения, рассматриваться в качестве специальной «стыковочной» науки. Она выступает не как отдельная отрасль науки, а как комплекс наук, их своеобразная «федерация».

Исследование преступного поведения ведется на разных теоретико-методологических уровнях: философском, конкретно-социологическом, социально-психологическом, общепсихологическом, психолого-психиатрическом (патопсихологическом), медико-биологическом. Уровни эти принципиально несводимы один к другому: для каждого характерны свои понятия, методы абстрагирования и логика объяснения. Поэтому

18            Копнин П. В. Логические основы науки. Киев, 1968, с. 10.

19            Дмитриев А. В., Иванов О. И., Голофаст  В. Б. Комплекс

ное социально-экономическое исследование. Л., 1978, с. 36.

36

крайнє важно уяснить границы объясняющей способности различных научных подходов к изучению личности преступника, чтобы избежать методологически необоснованных взаимных упреков в неполноте исследования объекта. Ни одна наука не в состоянии объяснить «все». Этим научное сознание отличается от всевозможных идеологических форм, в частности религии.

В криминологической сфере, однако, взаимопонимание при исследовании проблемы личности далеко еще не достигнуто, что ясно видно на примере соотношения двух основных подходов к ней: социологического и общепсихологического. Социо-криминология призвана изучать общественные отношения, лежащие в основе межличностного или группового взаимодействия людей, которые выступают в качестве исходных детерминантов преступности. Социально-типические черты личности -продукт такого взаимодействия. Личность для социолога — это объект общественных отношений, продукт социализации индивида, совокупность его функциональных связей с обществом, институтом, организацией, группой,— словом, с любым социальным целым, в которое он включен. Специфическое видение личности как интеграции социально заданных функций фиксируется в языке социологии: «социальный статус», «социальная позиция», «социальная роль» и т. д.

В отличие от социологии психология исследует в личности ее субъективное начало, ее психологическую активность, стремится зафиксировать регулятивные функции внутренних свойств и качеств личности как целостного субъекта деятельности: установки, ориентации.

Следовательно, социологический и психологический подходы к личности прямо противоположны. Их интеграция в единое системное представление об объекте представляется, конечно, заманчивой. Однако пока подобного рода пожелания не в состоянии воплотиться в решаемую исследовательную задачу, поскольку требуют конструирования специального «синтетического» языка, позволяющего «читать» данные разных на-ук в некотором сопоставимом контексте. В частности, пока не увенчались успехом попытки осуществить такой синтез в социальной психологии, хотя такие ее понятия, как «потребности», «интересы», «ценности», носят, казалось бы, междисциплинарный характер, применимы и к социологии, и к психоло-ии. Реальная исследовательская практика выразилась в ас-|Имиляции этих понятий с одной стороны социологией    (как Иноменов, производимых обществом и   присваиваемых   его

37

членами), с другой — психологией (как механизмов внутренней активности личности), что привело к практическому существованию двух социальных психологии — «социологической» и «психологической»20.

При таком положении необходимо четко осознать пределы компетенции социологии преступности и криминальной психологии в изучении личности преступника. Эти пределы вполне определенно очерчиваются теми постулатами, которые собственно и создают возможность описания и объяснения преступного поведения с позиций обеих наук. Последние же полностью сохраняют те теоретические концепции личности, какие существуют в «материнских» дисциплинах.

Ведущее место в изучении личности преступника (как и личности вообще) принадлежит социологии и «социологической» психологии. Исследование личности средствами социологии должно логически предшествовать ее изучению средствами других наук и образовывать их необходимую предпосылку21. Только социолог исследует личность как «совокупность общественных отношений», как «носителя» наиболее глубоких и определяющих-социальных качеств, как представителя больших социальных групп (в первую очередь классовых и социально-профессиональных различий, как персонификацию социальных противоречий.

Данное положение в полной мере осознано в отечественной психологической науке. Чрезвычайно точно оно выражено Б. Г. Ананьевым: «Лишь охарактеризовав основные силы, воздействующие на личность, включая социальное направление образования и общественного воспитания, т. е. определив чс ловека как объект общественного развития, мы можем понять внутренние условия его становления как субъекта общественного развития»22.

Между тем, в криминологии последовательно социологический подход к личности' нередко подвергается критике. Так, А. Р. Ратинов решительно возражает против, как он пишет, «механического переноса на криминологическую почву» теории социальных ролей, поскольку даваемое ею толкование

20            Л. М. Андреева    отмечает    принципиальную    оправданность такой

двойственности на современном   этапе развития   науки    (см.: Андрее

ва   Л. М. Актуальные проблемы советской    социальной психологии.— Со

циологические исследования, 1977, № 4, с. 96).

21            См.: Человек как объект социологического   исследования. Л., 1977,

с. 3.

22            Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969, с. 276,

38

«превращает человеческую личность в набор социальных функций, вынуждаемых ситуациями и экспектациями. Внутренняя активность, деятельная сущность и вообще психологическое содержание личности при этом утрачиваются»23. Такая аргументация озадачивает: научная теория критикуется даже не за то, «чего в ней нет», а за то «чего в ней и быть не должно». Психологическая мотивация, индивидуальный опыт и вообще все то, что составляет внутреннюю активность человека, не входит в социологическую концепцию личности вовсе не по ошибке или по «недосмотру». Социология сознательно отвлекается от психических источников активности человека, но именно в таком отвлечении реализуется программное требование марксизма рассматривать сущность личности в виде совокупности (ансамбля) общественных отношений. Анализ личности с помощью понятий «статус», «роль», «социализация* включает ее в один теоретический континуум с обществом, обеспечивая последовательный переход от проблемы личности к проблемам общества и обратно24. Сведение личности к социальным функциям свидетельствует не о «слабости» социологии, а о ее «методологической точности, последовательности и в этом смысле о силе»25.

Возражая против исследования личности преступника понятийными средствами социологии, А. Р. Ратинов не просто интерпретирует «криминологическую почву» в психологическом ключе26. Он прямо апеллирует к уголовно-правовой док-

в Ратинов А. Р. Психология личности преступника. Ценностно-нормативный подход.—В кн : Личность преступника как объект психологического исследования. М.., 1979, с. 27—28. См. также: МиньковскийГ.M О некоторых общих положениях криминологического изучения личности.— В кн.: Теоретические проблемы учения о личности преступника, с. 31.

21 См.: ГолофастВ. Б. К истории определения понятия «роли» в социологии.— В кн.: Личность и ее ценностные ориентации. М.. 1969, вып. 2, с. 44.

25            Наумова  Н. Ф. Проблема человека в социологии.— Вопросы фи

лософии, 1971, № 7, с. 65.

26            В своей критике статусно-ролевого подхода А. Р. Ратинов опирается

на точку зрения известного советского психолога А. Н. Леонтьева, считав

шего теорию ролей «одной из самых чудовищны:;» (см.: Леонтьев А. Н.

деятельность. Сознание. Личность. М„ 1975, с. 170). Позиция А. Н. Ле-нтьева подверглась критике в философской и психологической литерату-

А  н   ^' ^он> в частности,   заметил, что   в своей   критике теории ролей

А- Н. Леонтьев объективный процесс взаимодействия индивидов в общест-в подменяет восприятием и оценкой индивидом своих действий (см.:

*е.°Д ^- С. Открытие «Я», с. 39—40; см. также: Вопросы философии, 1976,

As 12, с. 168—169).

39

грине с ее принципом ответственности за вину, к свободе.выбора субъектом альтернатив поведения, то есть как раз к тем морально-правовым концептам, которые все общественные науки (политическая экономия, социология, социальная психология) просто обязаны оставить в стороне. В противном случае, допустив свободу воли (выбора) в область социальных закономерностей, они не получат, по словам В. И. Ленина, «ничего, кроме утопии или пустой морали»27.

"Объясняющая способность статусно-ролевой концепции весьма велика. Социальный статус — это не только положение личности в социальной структуре, центр сосредоточения се прав и обязанностей, но и «основа ее образа жизни, совокупности тех обстоятельств жизни и событий, которые детер-

/   минируют ее деятельность и преобразуются в процессе этой деятельности»28.

I—-"""Статусные характеристики личности многообразны. Б. Г. Ананьев пишет, что научное исследование статуса личности должно включать изучение реального экономического положения, политически-правового положения, членства в организации макро- и микроколлективов, трудовой профессиональной характеристики, образовательного статуса, положения семьи и положения в семье, национальных и религиозных особенностей. В каждом социологическом исследовании присутствует так называемая «паспортичка», в которой отражены следующие стороны ртатуса личности: 1) пол, 2) возраст, 3) социальное происхождение, 4) национальность, 5) партийность, 6) образование, 7) культура, 8) квалификация, 9) стаж работы29. Представляется, что эти характеристики далеко не исчерпывают реальный статус личности. Но в криминологических исследованиях и они, как правило, присутствуют не все. Между тем даже чисто объектный анализ статусных характеристик личности нередко позволяет выявить определяющие факторы детерминации преступного поведения. Вообще социальный и психологический причинные уровни присутствуют в любом поведенческом акте. Но ограничиваться общим рассуждением об их взаимодействии малопродуктивно. В зависимости от степени заданности, «жесткости» требований, предъяв-! ляемых к ролевому поведению, вклад каждого из этих уровней может меняться. Так, существуют статусы, сохранить ко-

27            Ленин В  И. Поли. собр. соч., т. I, с. 440.

28            Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания, с. 286

23*См.: Рабочая книга социолога. М.. 1976, с. 122.

40

торые индивид может лишь ценой нарушения моральных и правовых норм. Типичный пример отрицательно оцениваемого морального поведения — пресловутый «школьный процент»: критерии оценки профессиональной деятельности неумолимо толкают на завышение отметок; поступать иначе — значит проявлять героизм, ставить под угрозу существование статуса.

Подобного рода «предельные» ситуации возникают иногда и в сфере действия уголовного закона. Это — приписки в условиях дефицита рабочей силы, приобретение заведомо похищенных запчастей при отсутствии какой-либо возможности достать их законным путем, нарушения правил техники безопасности при необходимости досрочного пуска объекта, нарушение правил торговли спиртными напитками при непомерном плане, сокрытие преступлений в органах милиции при несоответствии их «пропускной способности» фактическому уровню преступности-. Такие нарушения норм уголовного закона целиком объясняются на социологическом уровне как реализация ролевых предписаний, вытекающих из занимаемой социальной позиции. Психологическое изучение личностных свойств субъекта здесь заведомо излишне: перед нами «нормальная реакция нормального человека на ненормальные условия».

Заметим, что социологический анализ личности, выявляя реальные возможности выбора поведения, способствует точности и правомерности нравственных оценок. Напротив, не учитывающая конкретных социальных условий конструкция свободы выбора способна обусловить нереалистические требования к личности, заведомо обреченные на нарушения в массовом масштабе.

Значимой в криминологическом отношении характеристикой личности является дисгармоничность, рассогласованность статусов. Так, при исследовании досуговой преступности в молодом промышленном городе нами было выявлено следующее криминогенное сочетание статусов: малопривлекательный конвейерный труд — молодой возраст — относительно низкий уровень образования — сравнительно высокая заработная плата. Личность с подобными статусными характеристиками оказывается в фокусе двух конкретно-исторических противоречий нынешнего этапа функционирования общественной системы: во-первых, между «расщепленным» конвейерным трудом с монотонным, принудительным ритмом работы, усиливающим потребность в разрядке, в снятии напряженности, и неразвитостью досуговой сферы, препятствующей смене стереотипа

41

деятельности; во-вторых, между потребностью в не- и малоква лифицированном труде и закрытием каналов его обеспечения, вынуждающим компенсировать повышенной заработной платой низкую привлекательность многих массовых рабочих профессий, что при неразвитости культурных интересов увеличивает расходы на спиртные напитки и, соответственно, повышает шансы быть вовлеченным в конфликтные ситуации.

Статусно-ролевой подход может плодотворно использоваться также при психологическом изучении личности преступника. Социальные статусы и роли — это важнейшие общественные ценности, и в этом своем качестве они формируют установки и ориентации личности, ее структуру и динамику.

Известно, что индивидуальные свойства очень часто «привязаны» к социальным ролям личности. Индивид может быть отважным в роли дружинника, охраняющего общественный порядок, и дрожащим перед начальником; вежливым и предупредительным на службе и деспотом в семье; «негативи-стом» в одной группе и «конформистом» — в другой, «заторможенным» учеником и «смекалистым» правонарушителем. Имеются экспериментальные данные, свидетельствующие о преобразованиях личных качеств при смене ролей и положения в группах30. Таким образом, статусно-ролевая концепция препятствует «стерильному» в социальном отношении объяснению преступного поведения через «вечные» корысть, жестокость, вспыльчивость, слабоволие и т. п., наполняя «Я» вполне конкретным содержанием — взаимодействия различных социальных подсистем (интернализованных ролей, социальных требований и ожиданий) внутри человека.

Пристальное внимание к социологическому и социально-психологическому изучению личности преступника отнюдь не означает отрицания того, что преступное поведение может носить внеролевой характер. Примерами могут служить преступления сексуальных психопатов, хулиганские действия в виде эксгибиционизма, феномен «тотальной агрессивности» некоторых насильственных преступников. В этиологии таких преступлений видное место бесспорно принадлежит индивидуально-психологическим свойствам личности, в том числе, видимо, и имеющим природную основу. Неразумно оспаривать

30 См., например: Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания, с. 298; Социальная психология личности М., 1979, с. 100—ПО; Ш и хире в П. Н. Современная социальная психология США, с. 138—150.

42

Т0т факт, что агрессивный и сексуальный виды поведения заложены в человеке биологически31. Как пишет Н. Д. Левитов, поскольку оборонительный рефлекс относится к природным, то могут быть природными и те задатки к наступательным действиям, которые в зависимости от общественных условий развиваются как в социально оправдываемую «боевитость», так и во-враждебную агрессивность. Поэтому .«поиски биологических основ агрессии и агрессивности должны продолжаться, но каковы бы ни были их результаты, они не смогут занять ведущее значение по сравнению с изучением роли общественных условий и прежде всего воспитания»32.

Особо следует подчеркнуть, что ни на одном уровне — социологическом, социально-психологическом, индивидуально-психологическом— не существует ни одного фактора (личностного свойства), позволяющего однозначно прогнозировать совершение (как, впрочем, и несовершение) преступления конкретным индивидом. Более того, никто не вправе рассматривать отдельное лицо как «личность преступника» («криминогенную личность») при сколь угодно большом сочетании негативных личностных и ситуационных характеристик, хотя, разумеется, вероятность преступного поведения может быть очень высокой. Необходимо ясно видеть пределы всякого научного изучения личности и не переносить социальные закономерности (носящие исключительно вероятностный, статистический характер, обнаруживающиеся на массовом, а не индивидуальном уровне) на поступки отдельного человека, его духовный мир и самосознание. Здесь (не в границах научного исследования, а за его пределами!) в свои права вступает гуманистический постулат об автономности, уникальности человеческой личности, о способности человека принимать свободные и ответственные решения вопреки любому давлению внешней среды и даже собственной психической (второй) природе. Эта уникальность, неповторимость каждого человека неподвластна эмпирическому анализу и не может быть выражена ни в какой системе понятий33.

Сложнейшая и многогранная проблема личности будет обсуждаться в криминологической науке и дальше. Заострив не-

См.: Холличер В. Человек и агрессия. М., 1975, с. 95. Левитов  Н. Д   Психическое состояние агрессии — Вопросы психологии, 1972, № 6, с. 171—172.

33 См.: Шубкин В. Н. Пределы —Новый мир,    1978, № 2, с. 132—

43

31 32

которые методологические грани этой проблемы, автор надеется, что там, где его полемика становится резкой, она буде І воспринята как касающаяся идей, а не личностей.