К. Ф. ТИХОНОВ. НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ВИНЫ И СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Положение об уголовной ответственности и наказании только лиц, виновных в совершении преступления,— ведущий принцип деятельности органов социалистического правосудия в борьбе с преступностью. Ст. 160 Конституции СССР возводит этот принцип в ранг конституционных и по сравнению с действующим уголовным и уголовно-процессуальным законом дает ему более совершенную и точную формулировку: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом».

Эти положения Конституции СССР выдвигают целый ряд теоретических и практических проблем, среди которых центральное место принадлежит дальнейшему развитию учения о вине и ответственности в теории уголовного права. Без определенных усилий в этой области невозможно правильно осмыслить всю глубину и принципиальную значимость содержания ст. 160 Конституции и обеспечить неуклонное претворение в правотворческой и правоприменительной практике ее требований. В плане усиления материально-правовых гарантий законных интересов личности особенно важно исследование общего понятия вины в совершении преступления и ее степени, раскрытие их содержания и значения как основания и меры от-

71

ветственности лица за содеянное и закономерностей установления этих категорий в каждом конкретном случае.

Проблема вины, как известно, имеет большую и сложную историю, массу различных и противоречивых теоретических решений в науке уголовного права. Помимо наиболее распространенного, господствующего представления о вине как психическом отношении лица к содеянному в форме умысла и неосторожности ее понятию даются самые различные и неожиданные интерпретации в виде характеристики ее как совокупности объективных и субъективных обстоятельств, дающих основание к отрицательной морально-политической оценке ', как причинной связи между лицом, совершившим преступление, и объектом совершенного преступления2 и т. д. В начале 50-х годов в советской науке уголовного права проходили острые дискуссии по вопросам «широкого» и «узкого» понимания вины, значения оценочного момента в ее определении, соотношения вины и состава преступления3. Однако в результате довольно бурных споров о понятии вины единства в его понимании так и не было достигнуто. В связи с этим Б. С. Никифоров, выступая с докладом при обсуждении Основ уголовного законодательства, очень метко иронизировал: «Насколько можно судить, война эта закончилась обоюдной победой, хотя в нарушение всех правил военного дела обе стороны от начала до конца оставались на своих исходных позициях»4.

Принятие Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, указавших в ст. 3 на то, что уголовной ответственности подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, хотя и подвело итог «длинной и богатой социальными событиями полосе развития» 5 и позволило авторам уточнить свои позиции, но все же не устранило основных разноречий в материально-правовой трактовке вины. Более того, само содержание ст. 3 Основ стало истолковываться различно в зависимости от позиций автора в понимании вины Поэтому в интерпретации одних криминалистов ст. 3 Основ под виновностью имеет в виду умысел или неосторожность,

1              См.: Утевский Б. С. Вина в советском уголовном праве. М., 1950,

с. 103.

2              См.: Сов. гос-во и право, 1953, № 4, с. 23.

3              См.: Уголовное право. История юридической науки. М., 1978, с. 90—

95.

4              Важный этап в развитии советского права. М., 1960, с. 34,

5              Там же, с. 32,

72

выраженные в совершенном лицом преступлении6, по мнению других, понятие виновности в этой статье охватывает не только субъективные, но и объективные признаки преступления 7.

За последние годы в изучении вины как субъективной стороны преступления проделана большая и плодотворная работа: опубликован ряд монографий и статей8, в которых глубоко и детально анализируется субъективная сторона преступления, пути и методы ее установления. Такое внимание к субъективной стороне вполне естественно, так как и нормативное определение значимых для ответственности лица субъективных элементов его поведения — умысла, неосторожности, мотивов и целей, и в особенности их установление в каждом конкретном случае — наиболее сложная и трудная теоретическая и практическая задача. Решение ее во многом зависит от точности и полноты исследования объективных признаков совершенного лицом деяния и других обстоятельств, через посредство которых осуществляется проникновение во внутренний мир человека, познание его помыслов и чувств, обусловивших совершение преступления. Поэтому решение указанной задачи выступает как завершающий этап установления фактической стороны содеянного, как нахождение в цепи фактических элементов конкретного случая совершения лицом общественно опасного деяния, того основного звена, которое и позволяет обосновать вывод о социальной характеристике этого деяния — проявленного в нем отношения лица к интересам общества.

Из достижений нашей теории в области учения о вине особенно важными представляются принципиальные изменения в характеристике вины как социальной категории (имеются

6              См.: Да гель П. С. Проблема вины в советском уголовном праве,—

Учен. зап./Дальневосточн. гос. ун-т, 1968, вып. 21, ч. 1, с. 56.

7              См.: Комментарий к уголовному кодексу РСФСР. М., 1971, с. 6; Де

мидов Ю. А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. "М., 1975,

с. 115.

8              Не имея возможности перечислить все опубликованные в последние

годы работы, посвященные вопросам субъективной стороны преступления,

хотелось бы особо    отметить    весьма    значительную заслугу   профессора

Т- С. Дагеля в разработке названной проблематики. См.: Дагель П. С, Михеев Р. И. Установление субъективной стороны преступления. Владивосток, 1972; Д а ге л ь П. С., Ко то в Д. П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974; Дагель П. С., Михеев Р. И. Теоретические основы установления вины. Владивосток, 1975; Дагель П. С. Неосторожность. Уголовно-правовые и криминологические проблемы. М., 1977; и др.

73

в виду преодоление оценочных    трактовок вины    и развитие представления о ней как об отрицательном отношении лица к. интересам социалистического общества, выраженном в умышленном или неосторожном совершении общественно опасного ] деяния, предусмотренного уголовным законом).

Однако до настоящего времени нет полного единства в центральном вопросе учения о вине — о содержании и объеме ее общего понятия. И. С. Самощенко вынужден был констатировать, что «термином «вина» в советской юридической литературе, в практике, да нередко и в законе охватываются не всегда одни и те же понятия. Наиболее часто им обозначается родовое понятие, охватывающее умысел и неосторожность как формы психического отношения лица к своему общественно опасному действию (бездействию) и его последствиям. Помимо этого термином «вина» может обозначаться провинность лица перед обществом и государством, т. е. совершение умышленно или по неосторожности общественно опасного или общественно вредного деяния»9.

Отмеченное автором двойственное понимание вины в теории материального права далеко не исчерпывает всех разноречий по этому вопросу. Если обратиться к ст. 3 Основ уголовного законодательства и в особенности к уголовно-процессуальному закону, где значительно чаще, чем в уголовном законе, употребляются термины «вина» и «виновность», то обнаруживается, что смысловое значение этих законодательных терминов не совпадает с их теоретическим истолкованием как в узком (вина — субъективная сторона преступления — умысел или неосторожность), так и в широком смысле (вина — совершение преступления).

Хотя в нашей теории правильно отмечается принципиальная важность единого понимания одноименных категорий права и процесса и провозглашается, что «тождественны (и "должны пониматься и применяться в одном и том же значении) многие правовые понятия и термины уголовного права и уголовного процесса: преступление, состав преступления, виновность, ответственность, наказание и т. д.» 10, в действительности такого единства в понимании и применении понятий вины и соста-

9              Самощенко И. С. Социальная сущность вины по советскому пра

ву.— Сов. юстиция, 1967, № 5, с. 8.

10            См.: Да гель П. С. Взаимодействие уголовного    материального и

процессуального права в регулировании   общественных отношений.— Пра

воведение, 1972,   № 2, с. 86—87; См. также: Полянский H. H. Вопросы

теории советского уголовного процесса. М., 1956, с. 246—247.

74

ва преступления нет. Напротив, бросаются в глаза противрре-чия между их материально-правовыми теоретическими трактовками и тем смыслом, который вкладывает в эти термины уголовно-процессуальный закон.

Это явление уже отмечалось в нашей правовой литературе. Л. М. Карнеева писала, что «значение, которое приобретают в уголовно-процессуальном законе такие понятия, как «событие преступления» и «состав преступления», а также «виновность», существенно отличается от определений этих понятий уголовно-правовой наукой»11. То же признают М. П. Карпу-шин и В. И. Курляндский и объясняют это положение нечет-костью и недостатками редакции ряда норм процессуального (ст. 5, 303 и др. УПК РСФСР) и материального (ст. 3 и 7 УК РСФСР) уголовного законодательства 12. По мысли авторов, к таким недостаткам относится то обстоятельство, что в материальном и процессуальном уголовном законе вина не включается в число признаков преступления и его состава, а, напротив, выделяется особо. Например, ст. 303 УПК РСФСР требует сначала установить состав преступления и только после этого ставить и решать вопрос о виновности. Поскольку это ^ положение не соответствует господствующим в теории представлениям о соотношении состава преступления и вины, оно и зачисляется в разряд недостатков действующего закона.

Действительно, с помощью укоренившихся в нашей теории штампов объяснить указанные положения закона довольно трудно. Но вряд ли правильно квалифицировать их как неудачные лишь на том основании, что они не укладываются в привычные схемы и представления. Такой подход не только не способствует пониманию смысла позиции закона относительно состава преступления и вины, но и полностью снимает сам вопрос об исследовании этой позиции, поскольку она объявляется ошибочной. Поэтому для правильного понимания и надлежащей оценки положений закона, противоречащих господствующим теоретическим трактовкам состава преступления и вины, необходим иной, менее ортодоксальный и более диалектичный подход к проблеме. Только при этом условии можно объяснить ошибочность отнесения к неточностям и недостаткам закона именно того, что с полным основанием должно считаться его несомненным достоинством.

11            Карнеева Л. М. Об уточнении обстоятельств, входящих в пред

мет доказывания по уголовному делу.— Сов. юстиция, 1968, № 24, с. 17.

12            См: Карпу шин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответ

ственность и состав преступления. AI, 1974, с. 85, 123 и след.

75

В законе могут быть неточности и недостатки. Но в данном случае речь идет о таких «недостатках», которые в действительности выражают принципиальную позицию всего нашего материального и процессуального уголовного законодательства и нуждаются в обстоятельном изучении.

В том, что дело здесь не в погрешностях редакционного характера, а в определенной отчетливо выраженной принципиальной позиции закона, убеждает и законодательное решение вопроса о соотношении с составом преступления таких обстоятельств, как вменяемость и достижение определенного возраста.

С точки зрения теоретических представлений о составе преступления признание лица, совершившего общественно опасное деяние, невменяемым или не достигшим возраста уголовной ответственности всегда означает отсутствие состава преступления и, следовательно, не исключает прекращения уголовного дела-или оправдания лица за отсутствием состава преступления. С позиций процессуального закона такое решение принципиально недопустимо вследствие того, что невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности представляют собой совершенно самостоятельные обстоятель-ства, устраняющие уголовную ответственность, которые специально выделены законом (п. 5 ст. 5 и ст. 410 УПК РСФСР) и по своей правовой природе и последствиям существенно отличаются от такого основания, как отсутствие состава преступления (п. 2 ст. 5, ст. 309 УПК РСФСР).

Анализируя указанные нормы, М. П. Карпушин и В. И. Курляндский также признают самостоятельный характер таких оснований устранения уголовной ответственности, как невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности, но при этом считают, что указанные обстоятельства свидетельствуют и об отсутствии состава преступления. «Невиновность и невменяемость,— пишут они,— самостоятельные обстоятельства, обусловливающие отсутствие состава преступления» 13. Доказывается это положение довольно просто:^по-скольку общественно опасное деяние, совершенное невменяемым и лицом не достигшим возраста уголовной ответственности, не может быть признано преступным, указанные обстоятельства обусловливают отсутствие состава преступления.

С таким умозаключением и выводом   нельзя согласиться,

3 Карпушин М. П., Курляндский В. ность и состав преступления, с. 127,

76

И. Уголовная ответствен-

Потому что в них не учитывается действительное отношение указанных обстоятельств к • преступности деяния: устраняя уголовную ответственность, они не дают оснований ни для признания общественно опасного деяния преступным, ни для вывода о непреступности этого деяния, а как бы снимают этот вопрос вследствие невозможности ни положительного, ни отрицательного его решения. В совершенно ином отношении к преступности деяния находятся вина и общественная опасность: их отсутствие непосредственно и безусловно устраняет преступный характер совершенного деяния.

Таким образом, невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности исключают не преступность деяния, не состав преступления и виновность как таковые, а самую возможность постановки вопроса о них. Именно поэтому названные обстоятельства являются совершенно самостоятельными, не связанными ни с составом преступления, ни с виновностью основаниями, исключающими уголовную ответственность.

По тем же соображениям нельзя признать правильным то обоснование устранения уголовной ответственности невменяемого, которое было дано в комментированном определении Военной коллегии Верховного Суда СССР: «Лицо, совершившее общественно опасное деяние в состоянии невменяемости в соответствии с ч. 1 ст. 11 УК РСФСР, подлежит освобождению от уголовной ответственности, так как состав преступления в его действиях отсутствует» и.

Для правильного понимания законодательного решения проблемы соотношения вменяемости и возраста с составом преступления необходимо иметь в виду следующее.

Вопрос о вменяемости и достижении возраста уголовной ответственности может возникать только в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния. «Вменяемость и невменяемость нельзя рассматривать вне связи с совершением лицом общественно опасного деяния, — правильно считают

14 Бюл. Верховного Суда СССР, 1980, № 3, с. 24. Представляется не совсем точным и положение приведенного комментария о том, что невменяемый освобождается от уголовной ответственности. Невменяемый вообще не подлежит уголовной ответственности, в то время как освобождаться от нее могут только лица, совершившие преступление (см.: Кели-н а С. Г. Теоретические вопросы освобождения от уголовной ответственности. М., 1974, с. 7). Впрочем, несогласованность терминологии имеет место и в самом законе: ср. ч. 1 ст. 11 УК РСФСР, где говорится, что невменяемый «не подлежит уголовной ответственности», и ст. 410 УПК РСФСР, где сказано, что он «освобождается от уголовной ответственности».

77

M. П. Карпушин и В. И. Курляндський.— Психически больной человек, не совершивший общественно опасного деяния, не может быть назван невменяемым. Ему нечего вменять. Равным образом нельзя назвать вменяемым человека, который не совершил преступления» 15. Но это означает, что вопрос о вменяемости и возрасте не может и не должен решаться до установления причастности лица к общественно опасному деянию. Поэтому в отношении признанных невменяемыми или недостигшими возраста уголовной ответственности теоретически и практически исключается возможность прекращения уголовного преследования за отсутствием события преступления, состава преступления и за недоказанностью участия лица в совершении преступления.

По смыслу процессуального закона отсутствие состава преступления служит основанием для реабилитации, оправдания человека, признания его невиновным в совершении преступления. При установлении же невменяемости (а равно недостижения возраста уголовной ответственности) лица, совершившего общественно опасное деяние, вопрос о составе преступления и виновности вообще не может возникать и обсуждаться, поскольку «как виновными, так и невиновными могу І быть признаны только лица вменяемые» 16. Эти положения, достаточно четко сформулированные Пленумом Верховного Суда СССР еще в 1944 г., имеют принципиальное значение для правильного понимания состава преступления и его соотношения не только с вменяемостью, но и с виной. Они прежде всего указывают на сложный диалектический характер этого соотношения и недопустимость упрощенных, формально логических решений рассматриваемой проблемы.

Если к вопросу о соотношении состава преступления и вины подходить с формально-логических позиций, то оно может быть представлено в следующем виде: вина — это такой элемент (признак, сторона) состава преступления, который образует последний только в совокупности с другими его элементами и без которого состав преступления не существует. Следовательно, понятие состава более широкое, поскольку оно охватывает целое, а понятие вины — более узкое, так как характеризует только часть этого целого.

15            Карпушин М. П.,    Курляндский В. И.   Уголовная ответст

венность и состав преступления, с. 121.

16            Вопросы уголовного процесса в практике    Верховного Суда СССР.

М„ 1948, с. 338.

Такое решение внешне выглядит логически стройным и убедительным. В действительности же оно, сводя все богатство взаимосвязи между виной и составом преступления к соотношению части и целого и ограничивая этим проблему, представляет указанную взаимосвязь в явно упрощенном и иска-

"жагощем ее существо виде. «...Часть и целое,— писал Ф. Энгельс,— это такие категории, которые становятся недостаточными в органической природе. Выталкивание семени — зародыш— и родившееся животное нельзя рассматривать как «часть», отделяющуюся от «целого»: это дало бы ложное толкование. Части лишь у трупа» 17.

Но если категории части и целого недостаточны в органической природе, то тем более они не могут служить основой для теоретического объяснения характера социальных связей. Поэтому применение этих категорий к анализу соотношения вины и состава преступления дает (и не может не давать) этому соотношению ложное антидиалектическое толкование, порождающее массу искусственных проблем и тупиков в теоретическом исследовании состава преступления и вины и соз-

[ дающее серьезное препятствие для применения диалектического метода и действительно научного объяснения с его позиций целого ряда теоретических, законодательных и практи-

Рческих решений.

Формально-логический подход к проблеме обусловил результаты отмеченной выше дискуссии о вине, которая зашла в тупик именно потому, что вместо исследования с позиций материалистической диалектики действительных связей между виной и составом преступления она свелась к явно бесперспективному и непримиримому спору о том, какое понятие

.является более широким. Одна сторона считала вместилищем всех условий уголовной ответственности и, стало быть, более широким понятием состав преступления, другая теми же качествами наделяла понятие вины.

С позиций соотношения категорий части и целого невозможно вразумительно объяснить уже упоминавшиеся требования закона (пп. 2 и 4 ст. 303 УПК РСФСР) сначала установить состав преступления и лишь после этого ставить и решать вопрос о виновности. Такое требование возвращаться к решению вопроса о «части», когда уже установлено «целое» выглядит если не абсурдным, то по крайней мере совершенно излишним.

17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 20, с. 528.

79

Между тем, очевидно, что выделение законом такого признака преступления, как вина, имеет важное практическое значение и основано на действительно научном диалектическом решении проблемы соотношения преступления и его признаков. То, что именно вина (а не какой-то иной признак преступления) выделена законом (ст. 3 УК РСФСР, ст. 303, 309 и др. М1К РСФСР), указывает на особо существенный характер этого признака, не просто характеризующего преступление наряду с другими, а определяющего природу этого явления и выступающего как его основа. Поэтому с позиций материалистической диалектики соотношение вины и преступления может рассматриваться только как соотношение сущности и явления, а не части и целого.

Указанный подход многое объясняет и прежде всего позицию закона, выделяющего вину как самостоятельный и наиболее важный признак преступления.

Положение, когда теоретические трактовки вины и состава преступления не соответствуют значению этих терминов І! законе, нельзя признать нормальным. Оно порождает вполне резонные сомнения в правильности этих трактовок, в их способности выполнять основное свое предназначение, состоящее в раскрытии смысла и содержания указанных законодательных категорий и в связанном с ним материально-правовом объяснении процессуального порядка их установления в каждом конкретном случае. С другой стороны, оно достаточно ясно подтверждает то обстоятельство, что само учение о вине и споры о ее понятии развивались в определенном отрыве от требований и установок уголовно-процессуального закона. Этот отрыв можно объяснить тем, что уголовно-процессуальный закон определяет порядок, систему решения вопроса о виновности, а не ее признаки, и поэтому обращение к процессуальному закону для выяснения содержания понятия вины бесперспективно. Но так ли это? Может быть, действительно, процессуальная система установления вины не имеет существенного значения для раскрытия ее понятия и поэтому ссылка на порядок и последовательность решения этого вопроса не может приниматься во внимание при рассмотрении самого содержания понятия вины?

Думается, этот вопрос нельзя решать однозначно. Конечно, порядок, последовательность установления виновности не дают прямого ответа на вопрос о содержании ее понятия. Вместе с тем, этот порядок, отражая соотношение вины с преступлением и его составом, их «субординацию», позволяет в

80

известной степени и в самых общих чертах судить и о содержании понятия вины. Анализ процессуальных норм довольно -ясно показывает, что понятие виновности не может отождествляться ни с событием преступления, ни с составом преступления, пи тем более с одним из его элементов — с его объективной или субъективной стороной.

? В связи с этим возникает необходимость более подробного /анализа соответствующих уголовно-процессуальных норм.

Прежде всего хотелось бы отметить, что в процессуальном законе четко определено соотношение вывода о виновности с его предпосылками. Так, в ст. ст. 221 и 222 УПК РСФСР говорится о предании обвиняемого   суду и   исследовании воп-.росов, не предрешающих вывода о его виновности. В их числе закон указывает и на такие, как «содержит ли деяние, вменяемое в вину обвиняемому, состав    преступления»  (п. 2 ст. 222), «правильно ли применен к деяниям, вменяемым обвиняемому, уголовный закон»  (п. 6 ст. 222). В этих положениях уголовно-процессуального закона обращает на себя внимание то обстоятельство, что установление состава   преступления в .действиях обвиняемого, то есть того, что в материально-пра-. вовой доктрине считается единственным   основанием уголов-Вой ответственности, не предрешает вывода о виновности. Аналогичный вывод можно сделать и из ст. 213 и   особенно 303 ••УПК РСФСР. Здесь прямо указывается, что постановке и ре-Иению вопроса о виновности предшествует установление, (1) имело ли место деяние, в совершении которого    обвиняется подсудимый, (2) содержит ли это деяние состав преступления и каким именно уголовным законом оно   предусмотрено, (3) совершил ли это деяние подсудимый. И   только после этого может быть поставлен вопрос о том, виновен ли подсудимый в совершении этого преступления (п. 4 ст. 303).

Авторы комментария к ст. 303 УПК РСФСР разъясняют, что «положительное решение по каждому из вопросов, указанных в пп. 1—6, служит предпосылкой (курсив наш.— К. Т.) для обсуждения каждого последующего вопроса. Наоборот, отрицательный ответ делает беспредметным обсуждение последующего вопроса» 18. Это значит, что при определенных условиях такие категории, как преступление и состав преступления, действительно могут и должны рассматриваться в качестве предпосылок для вывода о виновности.

Такой подход, при котором преступление и его состав вы-

18 Комментарий к УПК РСФСР. М„ 1978, с. 422. 6 Заказ 302

81

ступают в роли предпосылок для постановки вопроса о винов-ности, представляется практически необходимым и теоретически обоснованным не только с процессуальных, но и с материальных правовых позиций, поскольку, как совершенно правильно заметил Ю. А. Демидов, «понятие преступления берется по отношению к ценностям социалистического общества, абстрагируясь от индивидов, совершающих преступления! Преступление обезличено. По своим абстрагированным от виновного свойствам оно отражается в признаках состава преступления» Г9.

Нельзя в связи с этим не отметить полного единства в вопросе о соотношении вины и преступление материального и процессуального законов. В этом легко убедиться, сопоставив содержание ст. 3 и 7 Основ уголовного законодательства между собой и с приведенными выше процессуальными нормами, регулирующими установление виновности. Так же как и процессуальный закон, материальное уголовное право выделяет вопрос о виновности из общего понятия преступления, подчеркивая тем самым необходимость вначале установить наличие преступления в действиях лица и только после этого ставить и решать вопрос о его виновности.

Из приведенных выше норм уголовного процессуального закона следует, что отрицательное решение вопроса о событии преступления, составе и т. д. снимает все последующие вопросы и позволяет сделать вывод о невиновности лица, привлеченного к ответственности. Это значит, что отсутствие любой из этих предпосылок всегда свидетельствует и об отсутствии вины. Но если вывод о невиновности возможен при отсутствии любой из предпосылок, то вопрос о виновности может возникать только при наличии их всех.

Представляется необходимым рассмотреть подробнее основные черты взаимосвязи указанных предпосылок между собой и с решением вопроса о виновности. Прежде всего общее в характеристике этой взаимосвязи то, что положительный ответ на любой из указанных в пп. 1—4 ст. 303 УПК РСФСР вопросов хотя и служит основанием для постановки и обсуждения каждого последующего, не предопределяет заранее его положительного решения. Так, установление события преступления не предрешает вопроса о наличи-и состава преступления, а требует самостоятельного анализа и выводов относи-

19 Демидов Ю. А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве, с. 114.

82      —

тельно правовой оценки этого события. Это происходит пото-лу, что несмотря на самую тесную взаимосвязь этих предпосылок, при которой событие преступления предполагает наличие состава, а последний — доказанность события, меняется аспект рассмотрения предмета: если при установлении первой предпосылки внимание сосредоточивается на доказанности фактов события преступления, то при решении вопроса о составе преступления акцент перемещается на правовую оценку этих фактов. Как правило, специальный анализ правового аспекта события подтверждает предположение о его преступном характере, что вполне закономерно, так как вопрос о составе преступления возникает не на пустом месте, а при наличии события, действительно выглядящего как преступление. И тем не менее, несмотря на всю иск-лючительность в данных условиях отрицательного ответа на вопрос о наличии состава при правовой оценке события такого, он вполне возможен.

Е. была осуждена народным судом по ч. 1 ст. 147 УК РСФСР за мошенничество: она взяла у С. большую сумму денег, пообещав ей купить в Москве нужные вещи; однако своего обещания не выполнила и деньги не возвратила. Вышестоящий суд не нашел в действиях Е. состава преступления, сославшись на то, что между -Е. и С. имели место договорные отношения и вопрос о возмещении вреда должен решаться в порядке гражданского судопроизводства.

Но если отрицательный ответ на вопрос о составе преступления в подобных ситуациях возможен, то он, с одной стороны, дает основание снять с обсуждения все последующие вопросы и сделать вывод о невиновности лица в совершении преступления, с другой — не лишая установленное событие его фактического содержания и определенных социальных свойств (например, аморальности, гражданской или административной противоправности), указывает на отсутствие в нем качеств преступления как предпосылки для постановки и решения вопроса о виновности в нем определенного лица.

При этом важно отметить, что вывод о наличии или отсутствии состава преступления не требует доказывания или опровержения каких-то фактических обстоятельств, как это делается в отношении события преступления, а основывается на анализе »и сопоставлении уже доказанных фактов с содержанием нормы уголовного закона.

Иное положение имеет место при ответе на вопрос, совершил ли данное преступление подсудимый. Установление события и состава преступления не предрешает вопроса о соверше-

6*            83

ний преступления данным лицом: этот факт, как и всякий др\. гой в уголовном деле, должен быть доказан или опровергнут. Причем наличие или отсутствие этого факта не оказывает такого «обратного» воздействия на уже установленные пред, посылки, как это имеет место во взаимоотношениях между составом и событием преступления.

Поэтому отрицательный ответ на вопрос о совершении преступления данным лицом, хотя и исключает возможность постановки вопрос-a о виновности данного лица и позволяет сделать вывод о его невиновности в совершении данного преступления, не устраняет самого наличия преступления и необходимости принятия мер по выявлению лица, действительно его совершившего.

Установление всех предпосылок дает основание поставить

вопрос непосредственно о самой виновности, но, как уже отме

чалось, еще не предопределяет его положительного решения:

оно нуждается в самостоятельном исследовании и обоснова

нии. Для ответа на вопрос о виновности при наличии всех

предпосылок не требуется, конечно, доказывания или опро

вержения каких-то фактических обстоятельств, как это имеет

место при установлении события преступления и причастности

лица к его совершению. Вывод о наличии или отсутствии ви

ны основывается на анализе безусловно доказанных по делу

фактов и их правовой оценки, то есть всех предпосылок и об

стоятельств конкретного дела в совокупности. И здесь, так же

как при-взаимодействии первых двух предпосылок (события

и состава преступления), общим правилом будет положитель

ное решение вопроса о виновности, а исключением — отрица

тельное. , .

Возможность таких исключений не отменяет, разумеется, общего правила о том, что в принципе вопрос о виновности решается путем доказывания определенных фактов и установления таких предпосылок, как событие преступления, состаз преступления и причастность данного лица к его совершению, а вывод о невиновности может иметь место при отсутствии любой из этих предпосылок (ст. 309 УПК РСФСР). Вместе с тем возможность отмеченных исключений указывает на необходимость особо внимательного подхода к обоснованию конечного вывода о наличии вины и на правомерность специального выделения этого вопроса в перечне, предусмотренном ст. 303 УПК РСФСР.

Касаясь соотношения положительного и отрицательного вывода о виновности с его предпосылками, следует отметить,

84

что при положительном решении этого вопроса не только устанавливается решающий признак, определяющий в конечном вете преступность совершенного лицом деяния и обосновывающий его уголовную ответственность. Сами предпосылки при этом приобретают новое качество: они превращаются в обстоятельства, в которых вина выражается и которые характеризуют ее как сущность содеянного.

Если при положительном решении вопроса о всех предпосылках все же делается вывод о невиновности лица, то и сами эти предпосылки утрачивают при этом свои качества: совершенное деяние лишается преступного характера, а факты предвидения, желания или сознательного допущения определенных последствий теряют значение элементов умысла. Поэтому отрицательный ответ на вопрос о виновности, несмотря на наличие фактических элементов содеянного, всегда свиде-вльствует об отсутствии умысла и неосторожности и преступ-•ения   как определенного единства сущностного и   являющегося.

В силу этой взаимозависимости вины с ее предпосылками и возникают вполне естественные трудности в теоретическом •нализе и выделении ее как самостоятельной   категории,   не ИЬвпадающей непосредственно с такими понятиями, как пре-•г'упление, состав преступления, умысел » неосторожность, но в то же время являющейся конститутивным    моментом этих •снятий. Такое выделение невозможно без учета конкретных условий практической постановки и последовательности решения вопроса о виновности, динамики соотношения между ука-Ванными понятиями и виной в процессе установления последней. В противном случае открывается возможность более простого и легкого, но вряд ли правильного решения проблемы путем определения вины через ее   предпосылки — преступление, умысел или неосторожность и т. д. Но именно такой путь и порождает бесконечные и бесперспективные споры о ее по-". нятии и теории. В практическом же отношении отождествление вины с предпосылками ее установления противоречит закону и способно лишь дезориентировать следствие и судебное разбирательство по уголовному Делу в решении вопроса о виновности.

Рассмотрение, процессуальной системы решения вопроса о виновности и взаимосвязей между включаемыми в нее понятиями убеждает в том, что эта система четко и последовательно направляет разбирательство каждого уголовного дела и исследование его обстоятельств не только на установление

85

определенных фактов, но и на проникновение в их сушност-ные характеристики, к разряду которых и должна относиться вина.