А.ОСИПОВ. Вступительное слово

Наш семинар был организован «Просветительской группой по правам человека» при активном содействии Общества «Мемориал». Идея провести дискуссию с участием правозащитников, юристов, ученых-гуманитариев, журналистов по проблемам, связанным с лозунгом самоопределения народов, возникла в «Мемориале» давно, и не случайно именно в «Мемориале», то есть среди правозащитников. Почему семинар, посвященный самоопределению, воспринимается нами как важное, нужное и своевременное дело?

Уже девять лет российское общество потрясают различные кризисы и конфликты, а участвующие в них политические силы нередко апеллируют к праву народов на самоопределение и требуют, часто весьма агрессивно, от тех, кто к этим кризисам так или иначе причастен — правозащитников, ученых, журналистов, — ясной политической позиции. Многие задают себе вопрос — как реагировать на те или иные проблемы, связанные с этническими конфликтами и требованиями национальных движений? Принимать ли позицию той или иной партии, которая требует реализации лозунга национального самоопределения, или отстраняться, или вступать в полемику? Это первое.

Второе — это почти та же проблема, но поставленная в ином масштабе и рассматриваемая в ином ракурсе, уже с точки зрения не наблюдателя, выбирающего линию поведения в конфликтной ситуации, а человека, осознающего ответственность за происходящее не только в отдельной «горячей точке», но в целом в стране и в мире, и стоящего перед необходимостью выбора системы ценностей, приоритетов и приемлемых подходов.

Третье. Вопросы, связанные с идеей права народов на самоопределение, представляют большой академический интерес, и не только для юристов. За последние годы ученые-гуманитарии, журналисты, правозащитники, политики собрали много ценной информации, накопили большой опыт общения с национальными движениями, получили возможность на практике проверить действенность многих старых и новых концепций и представлений. Все это нуждается в осмыслении и обсуждении. Чуть позже я позволю себе злоупотребить вашим терпением и особо заострить внимание на наиболее существенных проблемах, которые организаторы семинара хотели бы предложить для обсуждения в первую очередь. А пока — небольшое отступление.

Наш семинар не первое мероприятие, на котором обсуждается идея права народов на самоопределение. В бывшем СССР, в России в частности, она регулярно всплывала на разных конференциях, симпозиумах, семинарах на протяжении последних как минимум девяти лет, с тех пор, как этот лозунг приобрел практическое значение. И на мой взгляд (не знаю, может быть, многие с этим не согласятся), обсуждение почти всегда проходило неудачно и неконструктивно. В значительной степени дело оборачивалось подобным образом из-за того, что в одной аудитории оказывались представители односторонне ангажированных политических сил, прежде всего различных этнических движений, и представители академической среды. Диалог между ними не получался. Обычно такие собрания, как только речь заходила о «национальном самоопределении», скатывались к митингу не самого лучшего пошиба; от дискуссии все быстро переходили к персональным обвинениям и к выяснению, кто шовинист, кто империалист, кто экстремист, а кто борец за свободу и т.п.

Я думаю, что мы сможем этого избежать по нескольким причинам. Во-первых, среди участников семинара нет практикующих политиков и, в частности, представителей национальных движений. Замечу, так случилось не по нашей вине, мы приглашали нескольких депутатов Государственной думы. Во-вторых, сейчас наступил намного более благоприятный период для обсуждения «горячих» тем, связанных с идеей самоопределения, чем это было в 1988 или, допустим, 1995 году. Перестроечная эйфория осталась в прошлом, мы все накопили немалый опыт, знаем цену словам и лозунгам. Закончилась война в Чечне, и резко снизилась вероятность того, что собравшихся будут захлестывать эмоции в связи с соответствующей проблематикой. В-третьих, и это главное, мы имеем шанс заранее договориться о базовых понятиях и ценностях. Почему не получается конструктивный диалог? Не в последнюю очередь из-за того, что люди ведут спор, придерживаясь, скажем, разных иерархий ценностей, не говоря уже о разных сводах понятий и терминов.

Для представителей этнических движений идея «права народов на самоопределение», как и вообще идея, утверждающая бытие этнических коллективов в качестве самостоятельных политических субъектов, самоценна, она, если угодно, выступает для них как экзистенциальная ценность, как ценность сама по себе, независимо от того, к чему приведет ее практическое использование.

Для других людей, и, надеюсь, для правозащитников прежде всего, разные политические лозунги, к каковым может быть отнесен и лозунг самоопределения, выступают в качестве инструментальной ценности. То есть их можно оценивать в зависимости от того, помогают они или нет реализации иных, приоритетных ценностей. И поскольку половина собравшихся в зале — это люди, имеющие отношение к правозащитному движению, понятно, какого рода ценностей придерживается, я надеюсь, большинство нашей аудитории: это, естественно, права и свободы человека и гражданина, законность, правопорядок, мир и международная безопасность.

Теперь я возвращаюсь к теоретическим проблемам, связанным с идеей права народов на самоопределение.

Как известно, идея о праве народов на самоопределение провозглашена на высоком уровне и закреплена в двух документах, которые носят характер международных договоров: Международном пакте о социальных, экономических и культурных правах и Международном пакте о гражданских и политических правах. Она также декларирована в ряде документов, принятых Генеральной Ассамблеей ООН и разными региональными организациями.

Позволю себе напомнить, как звучит Ст.1, п.1 международных пактов о правах человека: «Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие». В Заключительном Акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года содержится более радикальная формулировка: «Исходя из принципа равноправия и права народов распоряжаться своей судьбой, все народы имеют право в условиях полной свободы определять, когда и как они желают, свой внутренний и внешний политический статус без вмешательства извне и осуществлять по своему усмотрению свое политическое, экономическое, социальное и культурное развитие».

Таким образом, весьма недвусмысленно проводится идея, что некий коллектив, именуемый «народ», может фактически вне зависимости от контекста определять свой политический статус и, как нетрудно догадаться, статус территории, на которую он претендует, и притом решать этот вопрос в одностороннем порядке. Полномочия этого коллектива оказываются неограниченными и осуществляемыми вне какого-либо внешнего регулирования. Роль каких бы то ни было советчиков, организаторов, координаторов со стороны международного сообщества не предусматривается.

Если народ понимается как совокупность граждан независимой страны, то все становится на свои места: «самоопределение» реально выступает как синоним суверенитета государства со всеми производными — недопустимостью вмешательства во внутренние дела, применения силы и угрозы силой и т.п. Однако при такой трактовке понятие «самоопределения» лишается самостоятельного смысла. Конфликты же возникают из-за того, что в термин «народ» вкладывается совсем другое содержание, не противоречащее приведенным выше формулировкам.

Возникает естественный вопрос — трактовать ли текст Ст.1, п.1 буквально или надо воспринимать его как значок некоей знаковой системы и искать какие-то иные смыслы и интерпретации. И какими бы эти интерпретации ни были, трудно отмахнуться от факта, что идея, именно в таком бескомпромиссном виде, закреплена на самом высоком уровне — в тексте международного договора — и никакие декларации с формальной точки зрения первую, буквальную трактовку отменить не могут.

В дискуссиях о самоопределении неизбежно возникают вопросы о том, что такое народ, и как быть с «правом на самоопределение», если нет однозначного толкования понятия «народ». Лично мне эти вопросы кажутся не самыми существенными. Вполне можно согласиться с рядом юристов-международников, которые высказываются в таком духе: нет смысла давать узкое определение «народа», потому что могут сложиться ситуации, когда оно не будет работать, но если возникает политический кризис и какая-то группа заявляет, что она является народом, и подкрепляет это заявление некими массовыми действиями, то становится очевидным, что эта группа и есть народ. То есть достаточно самых общих критериев, а конкретные определения должны вырабатываться применительно к случаю.

Проблема в другом. Действительно, можно назвать общие ориентиры и можно с их помощью придумать более или менее операциональное определение применительно к каждому конкретному случаю. Но в любой ситуации «народ» (население территории, сообщество, отличающееся по культурным параметрам, или группа членства, например, согражданство) будет представлять собой (в зависимости от точки зрения) статистическое либо символическое множество. Но откуда следует, что статистическое или тем более символическое множество, не важно, население территории или этническая группа, следует рассматривать как коллективный индивид, то есть как социальное тело, которое может ставить рациональные цели, делать выбор, иметь интересы и приобретать какие-то права? Многие находят это само собой разумеющимся, но мне кажется многое здесь, мягко говоря, сомнительным.

В реальности от имени этих статистических или символических категорий выступают какие-то партии, движения или даже харизматические лидеры, и не совсем ясно, почему этим вполне конкретным политическим силам должен быть дан статус и должны быть предоставлены возможности, сопоставимые с возможностями и полномочиями государства. Если такой процесс будет происходить на практике, не слишком ли много неконтролируемых центров силы может возникнуть тогда на международной арене?

Очень важно, что идея самоопределения в большинстве случае подразумевает односторонние действия от имени части общества, например, одной этнической группы, и следовательно, приглашает людей к конфликту. Встает вопрос, к сожалению, риторический, о том, как этот конфликт может разрешаться, если сама идея подразумевает невозможность какого-либо многостороннего регулируемого процесса.

Какое практическое значение имеют подобные коллизии, мы все знаем. Мы знаем, как лозунг самоопределения понимается и претворяется в жизнь разными этническими партиями, мы знаем, что такое этнические конфликты и что такое этнические чистки. Живые примеры перед глазами: Абхазия, Цхинвальский регион, Босния, Нагорный Карабах и т.д.

За поставленными в самом общем виде вопросами стоят более глубокие проблемы, и я не уверен, что мы будем в силах обсудить их. Я имею в виду прежде всего концепт групповых прав, его культурно-исторические корни и его практическое значение. Говорю — «групповых», а не «коллективных» прав, потому что, насколько я знаю, не будучи специалистом в этой области, последнее понятие намного шире, чем первое. Выражение «коллективные права» имеет как минимум три прочтения: права индивида, реализуемые совместно с другими людьми (право на ассоциацию, на забастовку), «специальные права», то есть права, признаваемые за лицами, относящимися к определенным формализуемым категориям (права инвалидов или беженцев) и «групповые права», признаваемые за группой как таковой, выступающей как субъект права. Хочу напомнить, что в некоторых международных документах правозглашено не только право на самоопределение, но и другие идеи — типа права на международный мир, право на здоровую окружающую среду, право на развитие и пр. Стоит ли понимать такие формулировки как метафоры или за ними стоит определенная философия? Если последнее, то как эта философия соотносится с идеей защиты прав и свобод индивида? У меня есть свой ответ на эти вопросы, но я думаю, что у каждого из собравшихся в зале тоже есть свои ответы на эти вопросы, и нам было бы, наверное, интересно их позже сравнить.

И еще одно. Сидящие в этом зале этнологи меня прекрасно поймут. При обсуждении проблемы «самоопределения народов», как и других аналогичных проблем, было бы полезно расстаться с традицией «овеществления» наших мыслительных конструктов. Право, в том числе и «право на самоопределение», не есть объективная реальность или что-то, что можно подержать в руках. Как и любая социально значимая идея, «самоопределение народа» есть условность, есть результат неписаной конвенции, заключенной внутри широкого, но в конечном счете ограниченного круга теоретиков и идеологов. И «самоопределение», и другие понятия из этого ряда — «интересы народа», «право народа», «волеизъявление народа» и т.п. — возникли в культурно-историческом контексте и в разных обстоятельствах получали и продолжают получать разные толкования. А это значит, что нет единственно «правильного» языка для описания обсуждаемых проблем: в какой-то аудитории доминирует одна система понятий, в какой-то — другая, но каждая из них является в историческом и культурном смысле ограниченной по своим возможностям. Не менее важно и то, что все понятия могут иметь разные и притом меняющиеся толкования. Нет и не может быть некоего окончательного и истинно верного ответа на возникающие спорные вопросы, — ответ зависит от выбранного языка и выбранной точки зрения. Понимание культурной относительности обсуждаемых понятий и концептов должно приводить к осознанию того, что всегда возможен выбор между разными стратегиями — в теоретических изысканиях и в практической политике. Выбор определяется используемым языком и иерархией ценностей.