4.2. Доктрины, определяющие применимое право в отношении действительности договорного обязательства

Еще одной непростой проблемой, непосредственно связанной с вопросами недействительности гражданско-правовых отношений с иностранным элементом, является применимое право в вопросах действительности его заключения, т.е. существования, исполнения, формы и других вопросов.

В целом доктриной разработаны два подхода:

первый - указанные вопросы договорного обязательства решаются различными правовыми системами, применимость которых определяется на основе принципа тесной связи указанного обязательства с соответствующей правовой системой;

второй - эти вопросы решаются в рамках единой правовой системы.

Первый подход условно можно назвать доктриной расщепления статута действительности спорного правоотношения, чаще всего договорного обязательства. Д.Чешир и П.Норт по этому поводу пишут: "...обстоятельства иногда могут требовать, чтобы разные вопросы регулировались разными правовыми системами. Например, вопросы о том, состоялось ли соглашение, обладают ли стороны право- и дееспособностью, действителен ли договор с формальной точки зрения и как следует толковать данную статью договора, необязательно будут регулироваться одним и тем же правом"*(117).

На прямо противоположных позициях стоит немецкая доктрина. Так, Л.Раапе отмечает: "Статут обязательства, включая и тот, который выбран сторонами, является решающим не только для его исполнения, но также и в вопросе о наличии обязательства, о его существовании, его объеме и содержании. Поэтому вопросы... (заблуждение, угроза, обман, притворность сделки и волеизъявление, сокрытие действительной воли... формы сделок... получения волеизъявления... заключение договора... толкование волеизъявления) в принципе должны обсуждаться по статуту обязательства, даже если он не совпадает ни с правом места жительства стороны, ни с правом места исполнения договора, не говоря уже о национальном праве стороны и о праве места заключения договора"*(118). Аналогичный подход свойствен французской и швейцарской доктринам*(119).

В целом же если говорить о западной континентальной нормативной основе статута действительности договорного обязательства, то она исходит из его единства. Указанный подход закреплен в п. 1 ст. 8 Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам (1980 г.): "Наличие и действительность договора или любого его условия определяются законом, который регулировал бы данный договор согласно настоящей Конвенции, если бы такой договор или его условия были действительными". То есть это право, выбранное сторонами (п. 1 ст. 3 Конвенции), либо же в отсутствие такого выбора право, с которым договор имеет наиболее тесную связь (п. 1 ст. 4 Конвенции).

Российское международное частное право не содержит специальных правил о применимом праве в отношении действительности гражданско-правовых отношений с иностранным элементом, за исключением последствий недействительности договора (ст. 1215 ГК РФ), которые аналогичны правилам Римской конвенции (1980 г.).

Вместе с тем российская арбитражная практика исходит из возможности выбора права, применимого к обязательственным отношениям сторон, руководствуясь тем, что обязательственные отношения сторон и форма сделки могут регулироваться различными нормами права.

Так, в Московском арбитражном суде Московского округа был заявлен иск о взыскании долга и процентов за неисполнение договора купли-продажи. Суд определил право, применимое к отношениям сторон, на основании международного двустороннего договора, учитывая следующие обстоятельства:

контракт был заключен между сторонами, предприятия которых находятся в разных государствах, следовательно, данный спор вытекает из внешнеэкономической сделки;

соглашением сторон не определено применимое право;

Россия и Чехия являются участниками Договора между СССР и Чехословацкой Социалистической Республикой "О правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам" от 12 августа 1982 г. Статья 36 этого Договора предусматривает, что форма сделки определяется законодательством договаривающейся стороны, которое применяется к самой сделке. Достаточно, однако, соблюдения законодательства места совершения сделки.

В соответствии с вышеуказанной статьей Договора к отношениям сторон суд первой инстанции применил нормы российского права. В апелляционном порядке дело не рассматривалось.

Кассационная инстанция отменила решение суда первой инстанции и передала дело на новое рассмотрение, так как судом первой инстанции неправильно было выбрано право, подлежащее применению.

При этом подчеркивалось, что ст. 36 Договора между СССР и Чехословацкой Социалистической Республикой от 12 августа 1982 г. определяет применимое право сторон к форме сделок и не определяет право, применимое к обязательственным отношениям сторон при решении спора, вытекающего из внешнеэкономической сделки. При разрешении вопроса о применимом праве суду необходимо было руководствоваться общими правилами выбора применимого права*(120). При этом в Обзоре судебной практики прямо указывалось, что арбитражный суд при выборе применимого права руководствуется тем, что обязательственные отношения сторон и форма сделки могут регулироваться различными нормами права*(121).

Подход автора к указанной проблеме состоит в следующем.

Необходимо различать применимое право к основаниям недействительности правоотношений и применимое право к предмету недействительных правоотношений. Так, в области военно-технического сотрудничества Российской Федерации с иностранными государствами личным законом юридического лица определяется его правоспособность. То есть в отношении правоспособности иностранного субъекта военно-технического сотрудничества регулирующим будет иностранное право. В то же время в соответствии с ч. 1 ст. 1202 ГК РФ личным законом определяется порядок приобретения юридическим лицом гражданских прав и принятия на себя гражданских обязанностей.

Применительно к внешнеторговым сделкам в отношении российской продукции военного назначения такой порядок определяется не только иностранным правом, но и российскими материальными нормами, имеющими особое значение. Данный порядок устанавливает, что субъектами сделок могут быть только управомоченные в соответствии с законодательством своих государств организации, а также что права и обязанности появляются у субъектов сделок в отношении указанной продукции только после принятия соответствующего решения государственным органом. То есть несмотря на то, что и правоспособность, и порядок приобретения прав относятся к личному закону юридического лица, в сфере военно-технического сотрудничества правоспособность лица и отношения из недействительности, связанные с правоспособностью, будут регулироваться правом страны, где зарегистрировано это лицо, а приобретение прав в отношении российской продукции военного назначения и отношения из недействительности, связанные с нарушением их приобретения, будут определяться не иностранным правом, а по российскому праву.

Возможно предположить ситуацию, когда в российский суд может быть предъявлен иск о недействительности внешнеторговой сделки в отношении экспортируемой российской продукции военного назначения на основании отсутствия правоспособности иностранного контрагента на совершение такой сделки. Предметом уязвимого правоотношения в этом случае являются вопросы правоспособности, к рассмотрению которых будет применено право страны регистрации иностранного субъекта. В то же время к основаниям недействительности такой сделки, в силу особой значимости для государства возникших правоотношений из недействительности сделки, будет применена ст. 168 ГК РФ.

В практике МКАС при ТПП РФ имеется пример, когда при рассмотрении иска российской организации к японской фирме с требованием об уплате стоимости товара, поставленного в счет контракта, суд решал вопрос о действительности контракта на основе определения двух статутов:

к обязательственному статуту внешнеэкономической сделки действительность определялась в соответствии с правом страны, признанным применимым к самой сделке;

при решении вопроса действительности существования договорного обязательства, т.е. заключения контракта, были применены императивные предписания российских коллизионных норм о форме внешнеэкономической сделки и о личном законе иностранного юридического лица (дело N 150/1996, решение от 17 февраля 1997 г.)*(122).

Указанный подход уже был отмечен в научных исследованиях. Так, М.П.Бардина пишет: "...при разрешении вопроса о недействительности внешнеэкономической сделки вопрос о применимом праве решается в зависимости от того, порок какого элемента сделки является причиной ее недействительности и, следовательно, может привести к применению права разных государств"*(123). Однако автор обращает свое внимание на различные элементы правоотношения, обусловливающие применение различных правовых систем, что в целом очевидно в силу наличия различных иностранных элементов. То есть рассматривается только один аспект проблемы - различие в предметах правового регулирования отдельных элементов сделки обусловливает применение различных правовых систем. В действительности же проблема глубже. Речь идет о том, что необходимо различать не только вышеуказанный аспект, но и то, что специфика правоотношений из недействительности сделок обусловливает также дифференцированные подходы к определению применимого права к основаниям недействительности сделок. На этот аспект в научной литературе не обращалось практически никакого внимания.

Весьма показательным с точки зрения институализации в арбитражной практике доктрины расщепления статута действительности спорного правоотношения является дело N КГ-А40/6347-02) по иску Международной финансовой компании Инвестментс (Сайпрус) Лтд в Арбитражном суде г. Москвы к ОАО "АБ "Инкомбанк"", к компании Креди Агриколь Индосуэц и к компании Индосуэц Интернэшнл Файнэнс Б.В. о признании недействительным беспоставочного форвардного контракта от 22 октября 1997 г., заключенного между ОАО "АБ "Инкомбанк"" и компанией Креди Агриколь Индосуэц. Судом первой инстанции было обращено внимание на то, что по данному иску существует коллизия о применении норм выбранного сторонами права (в этом качестве было выбрано английское право) либо должны быть применены строго императивные нормы законодательства о несостоятельности (банкротстве).

В рамках указанного дела в определении кассационной инстанции Федерального арбитражного суда Московского округа от 24 сентября 2002 г. уже был заложен подход, что обязательность простой письменной формы определяется на основе российской нормы ст. 162 (п. 3) ГК РФ, а вопросы условий соответствия формы простой письменной форме относятся к обязательственному статуту и применимое право здесь должно определяться ст. 166 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., т.е. таковым может быть и право другого иностранного государства.