5.  ВОЗНИКНОВЕНИЕ   ОБЯЗАТЕЛЬСТВ,   НЕПОСРЕДСТВЕННО   НАПРАВЛЕННЫХ НА ЗАЩИТУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ И  ЛИЧНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Обязательственные правоотношения могут быть непосредственно направле­ны не только на выполнение заданий, вытекающих из государственного плана народного хозяйства, и на удовлетворение материальных и культурных потреб­ностей граждан, но также и на защиту имущества советского государства, кол­хозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имуще­ства граждан. Защищая это имущество, такого рода обязательства обеспечивают выполнение плана народного хозяйства и удовлетворение материальных и куль­турных интеросов  граждан.

Советское государство как взятое в целом, так и в лице отдельных госу­дарственных учреждений и предприятий, а также колхозные и другие коопе­ративные и общественные организации обладают определенным имуществом,  составляющим социалистическую собственность (ст. ст. 5, 6, 7 Конституция СССР). Граждане обладают имуществом, составляющим их личную собствен­ность (ст. ст. 7 и 10 Конституции СССР). Деятельность государства и его органов, а также деятельность колхозных и других кооперативных и общест­венных организаций увеличивает принадлежащее им имущество. Неуклонно растет богатство социалистического общества, все более обеспечивая благососто­яние трудящихся и приближая нашу страну ко второй фазе коммунизма, к пол­ному удовлетворению каждого по его потребностям. Обязательства, направ­ленные на защиту социалистической собственности, защищают не только имущество, которым государство, .колхозные и другие кооперативные и обще-

138

ственпые организации обладают в каждый данный момент, но защищают и то имущество,  которое    было   бы   создано    и    получено,   не  будь    тех    фак­тов, которые являются основанием для возникновения интересующих нас здесь обязательств. Равным образом гражданин, выполняя свой долг перед социали­стическим обществом  и занимаясь  общественно-полезным трудом,  приобретает те трудовые доходы, которые, в силу ст. 10 Сталинской Конституции, составля­ют его личную собственность. Обязательства, непосредственно направленные на, защиту этой собственности, служат для защиты яе только имущества, кото­рым гражданин уже обладает, но и возможности получить имущество в резуль­тате своей работы. В этом смысле можно сказать, что закон защищает имущественные возможности.

Конечно, закон не может защищать всякого рода возможности, не может принимать во внимание более или менее гадательные расчеты. Закон защищает лишь имущественные возможности, которые учитываются в практике социали­стического строительства и в социалистическом быту, как такие, которые дей­ствительно будут реализованы. Например, гражданину причинено увечье, ли­шившее его трудоспособности. Дело идет не о возмещении за принадлежащее ему имущество, а о возмещении за то имущество, которое он еще не заработал, за кoтоpoe он получил бы, если бы остался трудоспособным. Закон, защищая имущество советского государства, колхозных и других кооперативных и обще­ственных организаций, а также имущество граждан, принимает во внимание не только статику, но и динамику имущественных отношений, движение этих от­ношений в социалистическом хозяйстве, связанность имущественных отношений каждого субъекта с социалистическими имущественными отношениями в целом. Действующее советское право знает ряд обязательственных отношений, не­посредственно направленных на защиту имущества советского государства, раз­личного рода юридических лиц и граждан. Остановимся на этих институтах в тех пределах, в каких это нужно для вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств по советскому праву.

1. Важнейшим из институтов рассматриваемой группы бесспорно являются обязательства из причинения вреда, урегулированные в ст. ст. 403—415 ГК, также в некоторых других законодательных актах (например, в Кодексе тор­гового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе CССP и др.). Основные принципы этого института выражены в ст. 403 ГК следующим образом:  «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет, что он не мог предотвратить вреда, либо что был управомочен    на причинение вреда, либо   что вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. Ст. 410 добавляет к этому: «возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков». Согласно терминологии,  которой пользовались в Учебнике гражданского права1 и которая до сих пор не вызывала возражении в нашей цивилистической литературе, вредом мы называем  всякое умаление того или иного личного или имущественного блага.  Например, личным вредом мы называем ухудшение здоровья потерпевшего, оклеветание   потерпевшего и т. д. Вред,    нанесенный    имуществу    (порча   вещи

139

и т. п.), мы называем убытком. Необходимо точно представлять себе соотно­шение этих двух понятий. В p е д— понятие более общее, убыток пo отношению к в p е д у является понятием видовым. Не надо, однако, думать,  что может иметь место либо вред, как умаление личного блага, либо вред, как умаление имущественного блага (т. е. убытки). Личный и имущественный вред могут быть тесно связаны друг с другом и наступить в результате одного и того же правонарушения. Например, телесное повреждение приводит к утрате трудоспособности и потере заработка.

Обязательства из причинения вреда, как и все обязательственное право, от­носятся к имущественному праву. Возмещение вреда прежде всего означает восстановление прежнего состояния. Например, в случае повреждения здоровья ответственное за это лицо должно дать потерпевшему возможность восстановить свое здоровье, т. е. оплатить необходимые для этого расходы по лечению. Вос­становление прежнего состояния даже тогда, когда дело идет о вреде, причи­ненном непосредственно личности потерпевшего, всегда требует жакой-то иму­щественной жертвы со стороны ответственного лица. В этом заключается одна из особенностей гражданской ответственности, которую поэтому нередко и пра­вильно называют имущественной ответственностью.

В качестве одного из видов имущественной ответственности обязательства из причинения вреда всегда непосредственно направлены на возмещение вреда имуществу, на компенсацию потерпевшему его имущественных потерь. П о этому эти обязательства прежде всего непосред­ственно направлены на охрану собственности, с о­циалистической или личной. Личные блага, которым причинен вред правонарушением (жизнь, здоровье, честь и др.), охраняются обязатель­ствами из причинения вреда не прямо, а посредственно. Потерпевшему возме­щается имущественный вред, связанный с вредом личным. Возмещение в виде восстановления прежнего состояния также является возложением на ответ­ственное лицо тех имущественных жертв, которые для этого необходимы.

 Наше действующее право не знает возмещения так называемого неимущественного вреда. Если в той или иной степени ввести такое возмещение в наше право, то формулированные выше положения не изменятся. Действительно, возмещение так называемого неимущественного вреда основано на следующих соображениях. Человеку причинен личный вред, который не может быть устра­нен никакими имущественными затратами; Например, вследствие увечья он обречен в будущем на неустранимые страдания (слепота, паралич и т. д.). Для того чтобы получать от жизни удовлетворение, приближающееся к тому, ко­торое получает нормальный человек, ему необходимы лишние затраты. Эти лишние затраты не устранят его страданий, но уменьшат их. Добавочное воз­мещение за такой вред избавляет потерпевшего от таких затрат, перекладывает их на ответственное лицо. В конечном счете дело все же идет об обеспечении имущественного положения потерпевшего,—следовательно, о защите его личной собственности. Определенные расходы снимаются с его имущества и перекла­дываются на имущество ответственного лица 2.

Защищая имущество физических и юридических лиц, обязательства из при­чинения вреда защищают тем самым и те личные и имущественные блага и со-

140

ответствующие им права, от которых зависит имущественное положение потер­певшего и для восстановления которых необходимы те или иные имущественные жертвы. Обязательства из причинения вреда не являются ни единствен­ным, ни универсальным средством защиты прав. Они обладают своими специ­фическими особенностями, которыми и определяются поле их применения и их значение, среди других мер охраны прав (другие меры гражданского права, уго­ловно-правовые и административные мероприятия).

Какой же фактический    состав    порождает    обязательство из причинения вреда? Общее правило содержится в ст. 403, из которой легко извлечь элемен­ты этого состава. Обязательству из причинения вреда возникают при наличии следующих фактов: 1) противоправность    поведения   причинителя    вреда, 2) вина  причинителя   вреда ,3) вред   на   стороне   потерпевшего; 4) причинная связь между противоправным поведением лричинителя вреда и вредом, нанесенным потерпевшему. При отсутствии третьего (вред) и четвертого (при­чинная связь) из этих элементов обязательство возместить вред вообще воз­никнуть не может. Иное значение имеют первые два элемента (противоправ­ность и умысел или неосторожность). Нам необходимо    поэтому несколько на них  остановиться для того,  чтобы разграничить  различные  виды оснований возникновения обязательств.

Правонарушением мы называем поведение человека (действие либо воздер­жание от действия), противоречащее норме права. Соответственно этому право­нарушением в социалистическом советском праве будет поведение человека, противоречащее норме социалистического советского права.

Советское право содержится прежде всего в законах, издаваемых в порядке, определенном  Конституцией  СССР  и   конституциями   союзных  и   автономных республик, а также во всякого рода нормах, издаваемых на основе закона и в соответствии с ним компетентными государственными органами. Кроме того, в силу закона в некоторых редких случаях обязательную  силу имеют обычаи. Наконец, ст. 130 Конституции СССР обязывает каждого гражданина уважать правила социалистического общежития. Таким образом, все содержание совет­ского права в конечном счете основано на законе. Мы не можем здесь останав­ливаться яа крайне интересном вопросе о значении правил социалистического общежития для гражданского права. Нам уже приходилось указывать на гро­мадную роль, которая принадлежит    им в области    гражданской   ответетвен-лости. Во всяком случае, мы считаем бесспорным, что в вопросе о правомер­ности или неправомерности чьего-либо поведения нельзя не учитывать правил социалистического общежития. Вопрос  о правилах социалистического общежи­тия еще ждет своих исследователей. Он сможет быть обстоятельно разработан лишь совокупными усилиями представителей различных юридических дисцип­лин. Рассмотрение его выходит за пределы нашей специальной темы. Для нас необходимо лишь констатировать, что правила социалистического общежития, в силу Конституции СССР, должны быть приняты во внимание при оценке пра­вомерности или неправомерности того или иного поведения 3.

Правонарушением может быть лишь поведение человека, т. е.  действие или воздержание от действия. События (состояния), т. е. факты, которые не зави­сят от воли человека, не могут быть ни правомерны, ни неправомерны. Такого

141

рода факты играют большую роль в гражданских правоотношениях. Самые раз­нообразные факты этого рода, — начиная от вращения земли вокруг солнца, которым мы измеряем время и на котором основываем наш календарь, и кон­чая смертью человека от болезни или вследствие старости,—имеют значения, для возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений. Легко умножить эти примеры. Но и без этого можно констатировать, что ква­лификация таких фактов, как правомерных или неправомерных, яе имеет смысла. Право регулирует общественные отношения, т. е. отношения между людьми. Лишь человеческое поведение может быть правомерным или неправо­мерным. Нередко мы встречаем состояния, которые были вызваны поведением человека. Вследствие причинения одним лицом другому увечья для потерпев­шего наступило состояние нетрудоспособности. Неправомерным может быть лишь то поведение, которое вызвало наступление этого состояния, но не самое состояние.

Утверждение, что правомерным или неправомерным может быть лишь пове­дение человека, но отнюдь не какие-либо другие факты, как нам кажется, не заслуживает более подробного обоснования, несмотря на то, что противополож­ное мнение и высказывалось в буржуазной юридической литературе4. Если исходить из единственно правильного положения, что право регулирует отноше­ния между людьми, то другого ответа на вопрос и не может быть. Гораздо более интересен другой вопрос, а именно: является да правонарушением лишь самый факт поведения, противоречащего праву, или же правонарушением можно счи­тать только поведение того, кто, вопреки закону, поступает умышленно или неосторожно. Ответ на этот вопрос имеет большое значение для выявления си­стемы оснований возникновения обязательств по советскому праву.

В буржуазной юридической литературе уже сравнительно давно возник спор по этому вопросу. Ряд авторов утверждал, что правонарушением может быть лишь субъективная неправда, т. е. такое поведение человека, которое вызвано его умыслом либо неосторожностью. Эту точку зрения отстаивал криминалист А. Меркель (A. Merkel), который считал, что поведение человека, не вызван­ное субъективными моментами, умыслом или неосторожностью, не может со­держать в себе отрицания права. Против взглядов А. Меркеля выступил Иеринг, указавший, чта в случае объективной неправды, т. е. противоправ­ного поведения, ве вызванного умыслом или неосторожностью, нет вины, но все же есть человеческая воля. Если третье лицо bona fide владеет чужой вещью и не возвращает ее, то мы имеем дело с человеческой волей, которая противостоит воле собственника и препятствует последнему осуществить свое право. Иеринг поетому считает правильным ;различать два вида противоправ­ного поведения — объективную и субъективную неправду 5.

Взгляд, высказанный Меркелем, получил подробное обоснование в работе Гольд фон Фернека (Hold v. Ferneck), аргументация которого сводится к сле­дующим положениям. Поведение человека может быть противоправным лишь потому, что оно является нарушением обязанности. Законодатель, устанав­ливая определенную обязанность, рассчитывает на ее выполнение. Но ожи­дать выполнения обязанности он может только от лиц дееспособных и притом лишь при условии, что они могли дать себе отчет в своих поступках. Закон

142

может требовать от человека лишь такого поведения, которое можно ему вме­нить 6. Недееспособный, а также я дееспособный, который не мог дать себе отчет в значении своего поступка, не являются правонарушителями. Дети, душевнобольные и слабоумные поэтому не являются субъектами обязанностей. В действительности субъектами обязанностей, которые им приписываются, являются другие лица. Гольд фон Фернек указывает, что юристы обычно го­ворят об обязанностях всякий раз, как об атом говорит закон. При этом они не задаются вопросом о том, что же представляет собой обязанность. В про­тивоположность этому он считает своей заслугой указание на психологиче­скую сторону вопроса 7.

Последовательное проведение взглядов Гольд фон Фернека потребовало бы радикальной перестройки основных понятий гражданского права. Однако этот радикализм ни в малейшей степени не направлен на социальное содержание права и нисколько не затрагивал бы по существу не только основ, но и де­талей буржуазного права. Гольд фон Фернек сам признает, что его точка зре­ния лишь кажущимся образом противоречит той, которую он в противопо­ложность психологической называет юридической, — практически и та ж другая приходят к одним и тем же выводам (конечно, в пределах буржуазной социальной юридической системы).

Для нас взгляды Гольд фон Фернека представляют интерес лишь потому, что они дают нам возможность противопоставить им методологически правильное понимание противоправности.

Все построение Гольд фон Фернека  основано на двух предпосылках:

а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т. е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии;

б) другой предпосылкой является понятие адресата, правовой нормы; пра­вая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресо-нное дееспособным лицам и действующее лишь постольку, поскольку оно восринято или должно быть воспринято.

В общественных науках нередко прибегали к психологическим объяснениям с целью придать той или иной экономической либо юридической теории псевдо-реалистическую окраску. Типичным примером этого в юридической науке была психологическая теория права Петражицкого. Такую же псевдо-реалистическую теорию противоправности предлагает и Гольд фон Фернек. На самом деле она реалистической не является, так как построена на неправильных методологичееких  предпосылках,   на   непонимании и на игнорировании социальной природы права.

Юридическая наука является общественной наукой и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности интеллектуальные  и  волевые    свойства    человека,  но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории.

Правовые нормы, юридические отношения,  права и обязанности людей  отнюдь не  являются психологическими фактами.  Они явля-(»циальными   фактами,  т.  е. относятся к -качественно   иной   области.

143.

Выше мы уже приводили данное Марксом определение юридического отноше­ния как волевого отношения, в котором отражается экономическое отношение8. Маркс очень хорошо подчеркивает «волевое отношение», а не «воля», т. е. имеет в виду не психологический факт (воля как психологическое состоя­ние), а факт социальный (волевое отношение между людьми). Наличие воле­вого отношения отнюдь не означает, что в психике лиц, связанных .юридическим отношением, в течение всего времени существования отношения должны иметь место определенные волевые психические состояния.

Юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своем долге или не знал о нем (напри­мер, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его со­держания, определяемого соответствующими экономическими отношениями. Оно реально как содержание воли господствующих классов, выраженной в право­вых нормах, применение которых обеспечивается принудительной силой госу­дарства. Государство как организация господствующего класса обеспечивает осуществление правовых норм, в которых выражена воля этих классов. Конечно, для применения правовых норм и для реализации юридических отношений нужны определенные конкретные волевые акты тех или иных лиц. Правовые нормы и соответствующие им юридические отношения приводят к этим воле­вым актам и предполагают их, но отождествление права и юридических отно­шений с этими волевыми актами является грубой ошибкой.

Очень поверхностной и неправильной является также и вторая предпосылка Гольд фон Фернека: законодателя и адресата правовой нормы он ставит как бы в положение лиц — участников в гражданско-правовой сделки, правовая норма, закон, как бы приравнивается к односторонней сделке, для действи­тельности которой необходимо, чтобы она была воспринята тем, кому она адресована. На немецком юридическом языке такая сделка называется empfang-bedürftigte Willenserklärung- Издание закона рассматривается так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора или как заявление стороны в альтернативном обязательстве о произве­денном ею выборе. Конечно, законы публикуются во всеобщее сведение. В совет­ском государстве, в отличие от буржуазных, принимаются широкие меры для озна­комления граждан с советским правом. Одной из наиболее действительных мер в этом отношении является гарантированное и обеспеченное Конституцией СССР право на образование (ст. 121) и колоссальный, непрерывно продолжа­ющийся подъем культурного уровня трудящихся после Великой Октябрьской революции. Но все же действие закона не может быть поставлено в зависи­мость от ознакомления с ним того или другого гражданина или от способности его ознакомиться с законом. Закон, устанавливая определенный порядок, обес­печивает его осуществление независимо от того, жак он понят и понят ли отдельным лицом. В этом особенность закона как мероприятия госу­дарственной власти, обязательного для всякого и каждого. Это не значит, что в отдельном конкретном случае не будет принято во внимание извинительное незнание тем или другим лицом закона. Но знание или незнание закона

144

отдельным лицом  или лицами не   может быть условием его при­менения.

Неправильность  предпосылок приводит и к неправильному выводу.  Гольд фои Ферев  смотрят на правовую норму как на правило, несоблюдение кото­рого можно вменить в вину человеку, на правонарушение — как на умышлен­ное пли неосторожное нарушение правовой нормы. Психический факт (умысел, неосторожность), с которым право считается, который оно n p и и и м а е т во внимание, сделан характерным признаком: правовой   нормы   и правонарушения. Между тем, если право считается с умыслом   и не­осторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушающее норму, летает это без умысла и не по неосторожности. Так, например, должник, не погашающий своего долга, нарушает закон, хотя бы он не знал, что он является должником. Добросовестный приобретатель похищен­ной или утраченной вещи должен вернуть ее собственнику. Должником и вооб­ще обязанным лицом может быть малолетний, душевнобольной или .слабоумный, т. е. лица, которые неспособны понимать значение своих поступков. В отно­шении недееспособных закон, как известно, устанавливает особый порядок их представительства (опека),    который обеспечивает   возможность их участия в гржданских правоотношениях в качестве субъектов прав и обязанностей. Но некоторые последствия нарушения права закон связывает не просто с фактом противоправного   поведения, а с более сложным    фактическим составом — с умышленным или неосторожным противоправным поведением (например, уго­ловная .кара, гражданская ответственность по ст. 403 ГК).  Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения : а) объективно противоправное поведение и б) субъективно про­тивоправное поведение. Будучи правильным по существу, это различие, однако, получило неудачное терминологическое выражение.    Термин «субъективное правонарушение»   (субъективная  неправда),   который   довольно   широко рас­пространен, может вызывать неправильное представление. Он может навести на мысль, что дело идет о случае, когда лицо полагает, что оно действует неправомерно, хотя на самом деле его поведение может быть и правомерным. Этот термин может быть истолкован в том смысле, что в понятие умысла, а также  и неосторожности входит сознание неправомерности поведения. Между тем дело совсем не в этом. В случае субъективио-противоправного поведения (субъективной неправды) самый факт правонарушения, т. е. противоречия поведения правовой норме, дан объективно, а совсем не обязательно в сознании правонарушителя. В сознании правонарушителя понимание неправомерности может быть, а может и не быть.

Так называемая субъективная противоправность   есть   сложный   фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входят в качестве необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения. Умысел    или   неосторожность  лица,  обусловившие

                145

совершенное им правонарушение, называется виной. Вина является таким образом определенным психическим состоянием правонарушителя, В определение вины не­обходимо ввести указание на противоправность обусловленного умыслом или неосторожностью действия. Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть и желать наступления .результата, но он не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным.

Фактическим составом, порождающим, в силу ст. 403 ГК, обязательства возместить вред, является виновное причинение вреда, т. е. умышленное или неосторожное правонарушение, причинившее вред. Ст. 403 ГК формулирует требование противоправности отрицательным образом («причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет..., что был управомочеи на причинение вреда...»). Кроме того, она формулирует это требование в общей форме, т. е. не дает ни перечисления отдельных фактических составов непра­вомерного поведения, ни перечисления случаев правомерного поведения. Ст. 403, таким образом, не знает отдельных гражданских деликтов, а знает еди­ный общий гражданский деликт. Всякий неправомерно, умышленно либо не­осторожно причиненный вред порождает обязательство его возмещения. Воп-Сос о специальных деликтах или об общем деликте в гражданском праве представляет большой интерес не только сам по себе, но и для нашей темы. Поэтому мы должны на нем остановиться, начав с историко-юридической справки.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред. Деликтные иски были индивидуализированы, т. е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Противоправность причине­ния вреда была необходима для всякого требования о возмещении вреда («nemo damnum facit, nisi qui id facît quod facere jus non habet», D, 50, 17, 171), но эти требования могли возникнуть лишь при наличии опреде­ленных составов 9.

Изданное в конце XVIII века (1794 г.) Прусское земское уложение го­ворило следующее: Schade heisst jede Verschlimmerung des Zustandes eines Menschen in Ansehung seines Körpers, seiner Freiheit oder Ehre, oder seines Vermögens (I 6, § I). Несмотря на это довольно широкое перечисление, в Прусском земском уложении еще нет общей формулировки гражданского пра­вонарушения. Решительный шаг в этом направлении сделал французский гражданский кодекс, который дает знаменитую формулу: «Tout fait quel­conque de l'homme, qui cause à autrui un dommage, oblige celui par la faute du quel il est arrivé, à le reparer» (ст. 1382). Элемент противоправ­ности, как это и признают французская цивилистическая наука и судебная практика, включен в понятие вины. Подготовителыные работы к кодексу не оставляют сомнения в там, что, говоря о вине, кодекс имеет в виду в частно­сти и элемент противоправности. Докладчик по вопросу о внедоговорных обя­зательствах в Государственном Совете — Трельяр — говорил: «Действия,

146

порождающие эти обязательства, могут быть либо дозволенными, либо непра­вомерными. Действия дозволенные образуют так называемые квази-контракты; факты неправомерные являются деликтами иди квази-деликтами» 10. Док­ладчик по этому же вопросу в Трибунате — Бертран де Грейль — формули­ровал ту же самую мысль11. Французская судебная практика широко использовала ст. 1382 в .качестве общего средства защиты гражданских прав буржуазного общества, т. е. в первую очередь частной собственности и фигу­рирующей в буржуазной идеологии под разными названиями (чаще всего под названием свободы договоров) свободы для владельцев средств производства зксплоатировать представителей наемного труда. Ст. 1382 сделалась одной из наиболее цитируемых в решениях французских судов. Она давала большие возможности и ставила мало преград для защиты против всякого посягатель­ства, которое суды признавали противоправным. Простор, оставляемый ее фор­мулировкой, соответствует общему характеру французского гражданского ко­декса, который, избегая казуистики, предпочел давать основные принципы буржуазного права в форме, порой приближающейся к декларации.12

По пути французского кодекса пошло и австрийское гражданское уложение 1811 г. (Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch). Это уложение также в об­щей форме устанавливает, что  обязанность    возместить    вред    предполагает противоправность поведения причинителя, — и не дает при этом ни перечи­сления отдельных    правонарушений, ни понятий    для    отдельных    случаев противоправного поведения. Согласно § 1294, «Der Schade entspringt entweder aus     einer     widerrechtlichen     Handlung,     oder     Unterlassung     eines Ändern  oder aus einem  Zufalle.   Die  widerrechtliche  Beschädigung  wird willkürlich, oder unwillkürlich zugefügt. Die willkürliche Beschäaber gründet sich teils in einer bösen Absicht, wenn der Schade mit Wissen und Willen; teils in einem  Versehen,   wenn  er  aus  schuldbarer oder aus Mangel der gehörigen   Aufmerksamkeit,   oder   des verursacht  worden  ist.  Beides  wird  ein  Verschulden». § 1295 добавляет к этому: «Jedermann ist berechtigt, von demger den Ersatz des Schadens, welchen dieser ihm aus Verschuldenfordern...».     

Интересно  отметить ту позицию, которую занимало в этом вопросе зако­нодательство дореволюционной России. Свод законов (т. X, ч. 1) рассматривал отдельно вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 и след.), и вознаграждение за вред и убытки, последовавшие   от  деяний, не  признававшихся преступлениями и проступками ст. 684). Соответствующие ст.ст. т. X, ч.  1 появились лишь в 1851 г. в результате работы комиссии Блудова. Ст.  644 совершенно отчетливо предполагала понятие противоправного поведения:  «Виновный в .совершении какого-преступления или проступка, несмотря на то, с предумышленней или оного учинено им сие преступление, обязав вознаградить за все непооредственно причиненные сим действием его вред и убытки». Наоборот, буквальное содержание ст. 684 не указывает на противоправность причинения вреда:  «Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием  или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли

147

ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить». Статья expressis verbis освобождала от ответственности лишь в случае, если причиниталь был принужден требованиями закона или правительства, и умалчивала о случае управомочия, т. е. о правомерно причиненном вреде.

Ст. ст. 644 и 684 доставили много забот дореволюционным комментато­рам. Классификация, поставившая гражданскую ответственность в зависи­мость от признаков, заимствованных из уголовного закона (преступление и проступок), не была связана с существом обязательства возместить вред. Слу­чайное распределение материала между двумя рубриками привело к неустра­нимым противоречиям (например, освобождение от ответственности за случай было предусмотрено лишь для деяний, запрещенных в качестве преступле-вия или проступка,—ст. 647). Наиболее правильное объяснение было осно­вало на истории указанных статей. Авторы закона 1851 года имели в виду воспроизвести в ст.от. 644 и 684 деление на деликты и квази-деликты, со­держащееся в ст.ст. 1382 и 1383 французского гражданского кодекса, но сде­лали это крайне неудачно, опутав понятие умышленного правонарушения (délit) с понятием уголовно-караемого, а неосторожное правонарушение (quasi-délit) с понятием уголовно не караемого13. Авторы закона 1851 г., невидимому, не имели в виду отказаться от признака противоправности пове­дения, как необходимого условия для возникновения обязанности возместить причиненный вред. Так понимала ст. 684 сенатская практика, которая неодно­кратно указывала, что для возникновения обязанности возместить причинен­ный вред необходимо нарушение какого-либо права потерпевшего и что, в частности, по смыслу ст. 684, ответственность наступает «вследствие деяний, которые учинившее их лицо не имело права совершать, и упущений, допу­щенных лицом, обязанным и имевшим возможность их предупредить или пред­отвратить» 14. На той же точке зрения стояли и дореволюционные коммен­таторы.

Таким образом, дореволюционное право не ставило возникновение обяза­тельств из причинения вреда в зависимость от тех нли иных определенных составов. Оно знало общий гражданский деликт.

Швейцарское обязательственное право 1881 года также требовало проти­воправности для возникновения обязательства возмещения вреда. Посвященная втой теме гл. II была озаглавлена: «Die Entstehung durch unerlaubte Hand­lungen». Однако самый текст ст. 41, с которой начинается эта глава, умал­чивал об этом («Wer einem Anderen widerrechtlich Schaden zufügt, sei es mit Absicht, sei aus Fahrlässigkeit, wird ihm zum Ersätze verpflichtet»). Это упущение было исправлено при пересмотре обязательственного права в 1911 т., в котором ст. 41 начинается словами: «Wer einem Anderen widerre­chtlich Schaden zufügt...». Получившийся текст не был затронут ревизией 1936 г. Таким образом, швейцарский закон также говорит о противоправности ü общей форме, не перечисляя отдельных деликтов.

По иному пути пошло германское гражданское уложение. Павдектная док-

148

трина, оказавшая столь сильное влияние на эту кодификацию, пришла к об­щему признании противоправного поведения как основания (при наличии ви­ны), порождающего обязательство из причинения вреда, и вышла, таким обра­зом, за пределы текстов гостиниановской кодификации, которая хотя и широко допускала соответствующие иски, но в принципе знала все же лишь отдель­ные иски из причинения вреда. Но германское гражданское уложение сочло этот путь опасный, как слишком: расширяющий поле гражданской ответствен­ности. Оно избрало средний путь между римским правом и ст. 1382 француз­ского гражданского кодекса. Denkschrift zum Entwurt eines BGB указывает,  что германское гражданское уложение по образцу большинства кодификаций нового времени отказалось от установленной по римскому образцу гражданской ответственности лишь за определенные правонарушения. Германское уложение в общей форме устанавливает предпосылки    такой    ответственности, но при «том не идет  так далеко, как французское право, допускающее    ответствен­ность  за  всякое  противоправное  умышленное  или  неосторожное причинение вреда 15. Германское гражданское уложение исходит из следующего противопо­ставления,  формулированного  в цитированном  выше   Denkschrift:   «Правовая сфера  отдельного  лица   определяется  частью  принадлежащими   ему правами, частью общими, преимущественно относящимися  к уголовному  праву прави­лами, которые для защиты такого лица запрещают или предписывают какое-либо действие другого лица» î6. В соответствии с этим германское граждан­ское уложение различает в § 823, с одной стороны, нарушения субъективного гражданского права, с другой—противоправные посягательства на жизнь, тело, здоровье или свободу другого лица и, наконец, нарушение какого-либо иного закона, направленного на охрану другого лица (§ 823: Wer vorsätzlich oder fahrlässig das Leben, den Körper, die Gesundheit, die Freiheit, das Eigentum oder ein sonstiges Recht eines   Anderen   widerrechtlich   verletzt, ist  dem Anderen zum Ersätze des daraus entstehenden Schadens verpflichtet. Die gleiche Verpflichtung  trifft denjenigen, welcher gegen ein den Schutz eines Anderen bezweckendes Gesetz verstösst. Ist nach dem Inhalte des Gesetzes ein Verstoss gegen dieses auch ohne Verschulden möglich, so tritt, die Er­satzpflicht nur im Falle des Verschuldens ein»). Таким образом, германское гражданское уложение не знает обязательства возместить всякий противоправно умышленно или неосторожно причиненный вред. В силу § 823, обязательство возместить вред возникает лишь в трех следующих случаях: 1) если совер­шено посягательство  на   собственность   либо  на   иное   субъективное  право; 2) если совершено посягательство на жизнь, тело, здоровье и свободу другого зица; 3) если нарушен закон, имеющий целью охрану чьих-либо интересов.

Правда, некоторые германские авторы придерживаются другого толкования и оттают, что § 823 относит к числу субъективных пражданских прав и право на жизнь, на собственное тело, здоровье, и свободу. В таком случае следовало бы признать, что § 823 устанавливает обязательство возместить вред в случае нарушения чьего-либо субъективного права, а также в случае -нарушения закона, охраняющего чей-либо интерес. Однако судебная практи­ка не приняла это толкование, находя, что то не соответствует ни точному смыслу § 823, ни его истории. Таким образом, как ни широко формулированы

                149

в германском гражданском уложении три случая, когда возникает обязатель­ство возместить вред, все же общего признания ответственности за всякий противоправный вpeд оно не знает. Кроме трех случаев, указанных вг § 823, германское гражданское уложение указывает еще один принципиально важ­ный случай—в § 826. Согласно этому параграфу, умышленное причинение вреда способом, противным добрым нравам, обязывает возместить причинен­ный таким образом вред. Вместе с тремя составами, установленными § 823, состав, указанный в § 826, образует четыре основных гражданских деликта. Кроме того, германское гражданское уложение знает еще ряд специальных деликтов (§§ 824, 825, 831, 832, 836, 837, 838, 839). Хотя все эти пара­графы и расширяют поле применения обязательств из причинения вреда, однако они не меняют принципиального отрицания германским правом общего гражданского деликта 17.

Буржуазные кодификации XX века склоняются к признанию общего граж­данского деликта.

Так, например, китайский гражданский кодекс 1929 г. в § 184 форму­лирует следующее правило: «Кто умышленно или по неосторожности противо­законно нарушит принадлежащее другому право, обязан возместить ущерб. То же правило применяется в том случа«, когда кто-либо умышленно при­чинит другому ущерб способом, противным добрым нравам».

Обособленно от континентального буржуазного права стоит английское law of torts. Оно до настоящего времени в основной своей массе состоит из судебных1 прецедентов. В этих судебных прецедентах кристаллизировался ряд фактических составов, охватывающих типичные случаи правонарушений. Так как английские суды не любят формулировать общие принципы, то в их решениях нельзя найти формулы генерального гражданского деликта, охваты­вающей отдельные составы. Однако они проявляют довольно широкое усмо­трение в расширении случаев ответственности. В английской литературе вопрос является предметом оживленного спора. Одни, как, например, Салъмовд (Salmond), считают, что ответственность наступает лишь в случае совершения определенного деликта, фактический состав которого установлен правом, т. е. склоняются к тому, что существует numerus clausus фактических составов, порождающих обязательство возмещения18. Другие, как, например, Поллок, стоят на точке зрения генерального гражданского деликта и считают, что вся-ксе правонарушение при наличия других необходимых условий порождает обязательство возместить вред je.

Таким образом, буржуазное гражданское право в разных странах пользует­ся разными приемами для  определения того, какое противоправное поведение является необходимым для возникновения обязательства возместить вред. Одна­ко большинство буржуазных правовых систем вслед за французским гражданским кодексом стоит на точке зрения генерального деликта.

      Cт. 403 ГК устанавливает  для советского гражданского права генераль­ный гражданский деликт. Этот прием в советском праве находится в полном соответствии со всем нашим правом и в первую очередь со Сталинской Кон­ституцией. Именно благодаря  этому приему  осуществляется  наиболее полная защита социалистической и личной  собственности. Действительно,   если    бы

150

советское гражданское право установило в той или иной форме numerus clausus гражданских деликгов, характеризуемых каждый своим специальным фактическим составом, то получилась бы неполная защита имущественного положения наших юридических лиц и граждан. (Генеральный же деликт, уста­новленный ст. 403, позволяет осуществлять такую защиту наиболее полным образом. Всякое противоправное умаление имущественного положения наших юридических лиц и граждан при наличии остальных элементов фактического состава, установленного ст. 403, порождает обязательство возместить вред.

Выше было указано, что вред и причинная связь между вредом и поведе­нием лричинителя вреда являются всегда и без исключения элементом факти­ческого состава, порождающего обязательство возместить вред. Иначе обстоит дело с правонарушением и виной. Во-первых, обязательство возмещения в не­которых случаях может возникнуть при наличии противоправного причинения вреда, но при отсутствии умысла или неосторожности. Во-вторых, обязатель­ство возмещения в некоторых случаях возникает в результате правомер­ного причинения вреда. Управомочие на причинение вреда, согласно ст. 403, устраняя противоправность, устраняет вместе с тем и ответственность. Одна­ко ст. 403 сама по себе дает лишь основание утверждать, что управомочие

на причинение вреда устраняет ответственность только по этой статье, но не исключает в отдельных случаях ответственности по другому основанию.

Обязательство возмещения вреда при наличии противоправности, но при отсутствии умысла или неосторожности может иметь место в силу ст. 406. Равным образом противоправное причинение вреда при отсутствии умысла или неосторожности порождает обязательство при наличии предпосылок, указан­ных в ст. 404. Однако в отношении ст. 404 нам приходится столкнуться с мнением, которое считает причинение вреда, предусмотренное этой статьей, за правомерное. Сторонники этого взгляда рассуждают следующим образом: использование источника повышенной опасности является правомерным; при­чинение вреда третьим лицам, которое имеет место в результате деятельности, создающей повышенную опасность, поэтому также является правомерным20.

Это мнение неправильно. Оно основано на смешении двух разных вопро­сов, — вопроса о правомерности деятельности, связанной с повышенной опасностью для окружающих, с вопросом о правомерности причинения вреда при занятии этой деятельностью. Само собой ра­зумеется, что эксплоатация железной дороги, трамвая, фабрично-заводского предприятия и другие виды деятельности, предусмотренные ст. 404, являются правомерными. Но отсюда не следует, что причинение при этом смерти или увечья, либо порча или уничтожение чужого имущества также являются правомерными. В этом вопросе, часто не отдавая себе отчета, встают на тачку зрения рассмотренной выше теории Меркеля и Гольд фон Фернека и пола­гают, что неправомерным является лишь умышленное или неосторожное дей­ствие. Так как лицо, ответственное по ст. 401, не может освободить себя от ответственности ссылкой на отсутствие умысла или неосторожности, то отсю­да делают вывод, что причинение вреда, предусмотренное этой статьей, яв-аяется правомерным. Мы видели, что эта теория ошибочна. Ошибочен поэтому а указанный вывод. Ошибочность его наглядно явствует из следующего: в

151

случае причинения вреда, например при эксплоатации трамвая, вред может быть причинен как случайно, так и по неосторожности {мыслимо и умышлен­ное причинение).

Поскольку вред был причинен деятельностью, связанной с повышенной опасностью для окружающих (источником повышенной опасности), имеет при­менение ст. 404, хотя бы вред был причинен и виновным образом. Вопрос о том, имела ли место неосторожность при причинении вреда, может в таком деле и не вставать. Он не имеет значения для дела, так как трамвайное предприятие отвечает и за случайный вред (кроме вреда, причиненного дей­ствием непреодолимой силы). Если считать, что ст. 404 устанавливает от­ветственность за правомерно причиненный вред, то пришлось бы сделать вы­вод, что лица и предприятия, указанные в этой статье, имеют право неосто­рожно (и даже намеренно) причинять вред третьим лицам. Вообще оспаривае­мое нами мнение является неестественным. Нельзя вред, причиненный не только неосторожно, но и случайно, считать правомерным, раз этого вреда можно избежать. А избежать можно не только неосторожного вреда, но и слу­чайного, если только он не вызван действием непреодолимой силы. Особыми мероприятиями можно исключить и случайный вред.

Обязательство возместить вред, причиненный правомерным действием, может иметь место, но лишь в случаях, когда в силу закона одно конкретное благо сознательно приносится в жертву для ограждения другого, большего блага. Ничего подобного нет в случаях, предусмотренных в ст. 404. В этой статье закон считается с тем, что при эксплоатации железной дороги, трамвая и т. п. вероятность несчастных случаев больше, чем при езде на лошади, но он не разрешает давить людей, портить имущество и т. д. для того, чтобы сделать эту эксплоатацию возможной. Наоборот, он не только не разрешает этого, но устанавливает ввиду особенностей такой деятельности повышенную ответственность, принимая во внимание: а) необходимость особой бдительно­сти при этой деятельности; б) трудность для потерпевшего опровергать дово­ды, приводимые причинителем в свое оправдание.

В некоторых случаях обязанность возмещения может возникнуть и из правомерного причинения вреда. Само собой понятно, что не может быть об­щего правила, обязывающего возмещать всякий правомерно причиненный вред. Правомерное действие, т. е. действие, дозволенное правом, по общему правилу не может влечь за собой ответственности. Но в определенных случаях закон может устанавливать обязанность возместить правомерно причиненный вред, исходя ве из мысли об ответственности, а из совершенно других моти­вов. Нередко для обеспечения какого-либо законного и подлежащего удовле­творению интереса необходимо пожертвовать другим тоже законным и по общему правилу подлежащим удовлетворению, но менее значительным ин­тересом другого лица. В таком случае закон может допустить такую жертву, признать ее правомерной, но дать потерпевшему право требовать возмещения. В каких случаях такая жертва допустима, определяется законом. Примером втого в нашем праве является институт реквизиции. В силу ст. 1 постановле­ния ВЦИК и СНК РСФСР от 28 марта 1927 г. (СУ 1927 г. № 38, ст. 248), «реквизицией считается применяемое в силу государственной необходимости

152

принудительное возмездное отчуждение или временное изъятие государством имущества, находящегося в обладании частных физических и юридических лиц, а также кооперативных и других общественных организаций».

К вопросу о возмещении за правомерно причиненный вред сводится    во­прос о возмещении в случае крайней необходимости. В силу ст. 13 абз. 2 УК, меры социальной защиты  не применяются, когда  действия, предусмотренные уголовными законами, совершены для отвращения опасности, которая    была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причинен­ий при этом вред является  менее важным по  сравнению с предупрежден­ии вредом. Наши гражданские законы на говорят ни о крайней необходимо­сти, ни о необходимой обороне, хотя эти институты имеют    в    гражданском праве столь же важное значение, как и в уголовном. Определения, которые содержатся  в УК,  имеют  поэтому значение  и  для гражданского права.  Со­стояния необходимой обороны и крайней  необходимости устраняют противо­правность причинения вреда лицам, находившимся в таком состоянии. Устраняя противоправность,   они устраняют   вместе   с тем и гражданскую   ответ­ственность.  Но крайняя  необходимость  ставит  еще  и другой  вопрос.  Пусть жертва чужим интересом, менее важным по сравнению с тем, ради которого жертва принесена, является правомерной.  Но есть ли основания, чтобы эта жертва  приносилась  безвозмездно или же  потерпевший имеет право на вознаграждение? De lege fereiida едва ли могут  быть основания ответить на тот вопрос отрицательно. Пусть   кто-либо   для   спасения   своей жизни пожертвует чужим имуществом. Такое действие является правомерным. Но пусть он возместит потерпевшему стоимость этого имущества. Если человеку угро­жает опасность,  то ясно, что его надо  спасти,  пожертвовав для этого хотя и чужой вещью. Но было бы непонятно, почему спасение в конечном счете должно ложиться на имущество собственника вещи. Поэтому есть достаточно оснований для того, чтобы в таком случае возникало обязательство возместить прчиненный вред. Мы не останавливаемся здесь на спорном вопросе о том, на кого должна ложиться обязанность возмещения, — на того ли, кто действовал в состоянии  крайней необходимости, или же на того, в пользу кого он действовал (если эти лица не совпадают). Для нас существенно лишь отметить, желательность возникновения в этом случае обязательства возместить вред.

Необходимо, впрочем, сразу же внести ограничение. Нет достаточных оснований для возникновения такого обязательства, если опасность угрожала ог той самой вещи, которая была уничтожена или повреждена в состоянии крайней необходимости. Например, человек подвергся нападению чужой собаки и, спасая себя, убил ее. Однако, если опасность была вызвана умыслом или неосторожностью лица, оказавшегося в опасности, то он должен возместить вред на общем основании, так как в этом случае он противоправно, умышленно неосторожно (следовательно, виновно), причинил вред. Так обстоит дело lege ferenda. Желательно было бы урегулировать этот вопрос в будущем СССР. Но de lege lata вой-рое прямо не решен. Действующее гражданское законодательство не касается вопроса о крайней необходимости. Правда для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК достаточно наличия ст. 13 УК. Но вопрос о вознаграждении этим не разрешается. De lege lata

153

вопрос о вознаграждении может быть разрешен только применением ст. 406 ГК. Текст ст. 406 дает возможность суду возложить ответственность и в тех случаях, когда вред причинен правомерным действием21.

Следует отметить, что во всех рассматриваемых случаях действие, причи­няющее вред, является правомерным и намеренным. Как действие правомерное оно не может быть виновным.

3) Ст.ст. 399—402 ГК регулируют обязатльства, возникающие из так называемого неосновательного обогащения. Основание, из которого возникают эти обязательства, формулировано в ст. 399 следующим образом: «Обогатив­шийся за счет другого без достаточного установленного законом или договором основания обязан возвратить неосновательно полученное. Обязанность возвра­та наступает и тогда, когда основание обогащения отпадает впоследствии».

У нас уже неоднократно обращали внимание на то, что термин «неосновательное обогащение», с которым неизбежно связан и обратный термин «основательное обогащение», неудачен как термин социалистического права. Советская юридическая терминология далеко не является установившейся. В ней много наследия прошлого, много терминов, имеющих в социалистиче­ском праве чисто условное значение. Этими терминами приходится пользо­ваться (ими пользуется и советский закон) просто потому, что язык не вы­работал еще новых обозначений. Но и при таком положении дела термин «не­основательное обогащение» является инородным и совершенно не отражаетсущества тех отношений, которые он обозначает. Однако, поскольку он до настоящего времени сохраняется в нашем гражданском законодательстве, мы будем им пользоваться, чтобы не было терминологического разрыва между текстом ГК и теми соображениями, которые мы ниже изложим. Отметим толь­ко, что вместо «неосновательное обогащение» было бы правильнее сказать

«неосновательное получение выгоды» или воспользоваться каким-либо другим  равнозначным выражением.  

Институт обязательств из неосновательного обогащения принадлежит  и в буржуазном праве к числу недостаточно исследованных. Как мы увидим дальше, в советском праве он имеет совершенно специфическое значение, резко противоположное тому значению, которое придают ему буржуазные юристы.

Исторические корни института лежат в римском праве, которое знало ряд исков, называвшихся со времени легисакционного процесса кондикциями (condicticmes). Эти иски первоначально были направлены на возврат денеж­ных сумм и других видов имущества, предоставленных одним лицом другому (actio certae pecimiae creditae, condictio tritircaria, condictio indebiti). Ho уже в конце республиканского периода кондикциями стали пользоваться для требований из внедоговорных отношений, а именно для требования возврата имущества, приобретенного без достаточного основания. Юридическая техника института, к которой и были приурочены те споры, которые он вызывал в буржуазной науке права, получила свое выражение в следующей формуле Папиниана: Наес condictio ex boiio et aequo introducta, quod alterius apud alterum sine causa deprehenditur, revocare consuevit (D. 12.6.66). Римское право выработало несколько кондикционных исков, в том числе condictio in­debiti, практически особенно важный (иск о возврате платежа по несуще-

154

ствующелу долгу), и condictio sine causa, под который подводились все слу­чаи, не подходящие под ту или иную  специальную кондикцию 22.

Обязательства из неосновательного обогащения прежде всего требовали от[вета на следующий  вопрос:  почему имущество,  приобретенное одним  лицом, хотя  бы и   за   счет   другого,   подлежит   возврату,   раз   оно   действительно приобретено,  т.   е.   в   силу  нормы  права  считается  принадлежащим  оботатошемуся23.

На этот вопрос не раз пыталась ответить буржуазная цивилистика. Оста­новимся на наиболее характерных ответах, которые давались в германской и во французской литературе. Так как во Франции интерес к этому институту проявился несколько позже, чем в Германии, то мы начнем с германской ли­тературы.

Несмотря на различие   в   формулировках,   в   оттенках   мысли и в  разно­гласиях по поводу частных вопросов, господствующее мнение в германской ли­тературе сводится к тому, что обязательства из неосновательного обогащения служат для приведения результатов, к  которым приводит  «формальное  право», в соответствие с требованиями материальной справедливости.  Это мнение24 нашло свое наиболее, законченное выражение во взглядах Штаммлера, который, совмещая в себе цивилиста  с философом права, по многим принципиальным вопросам буржуазной цивилистики давал формулировки, в которых буржуаз­ная идеология отражалась в ее наиболее абстрактном и вместе с тем наиболее характерном виде. По  его    мнению, в  обязательствах    из    неосновательного обогащения проявляется противоположность между технически     оформленным прел и «правильным» правом. В интересах прочности правопорядка техни­чески оформленное право признает совершившимся определенный переход иму­щества. Но так как в определенных случаях такой переход не является обо­снованным с точки зрения «правильного»  права, то обязательства из неосно­вательного обогащения и служат для того, чтобы привести технически оформ­ленное право в соответствие с «правильным» правом 25. В тех случаях, когда германские цивилисты отступают от указанного господствующего течения, они по большей части комментируют соответствующие правила ВGВ (§ 812— 822) 26.

Во Франции за последнее время интерес к обязательствам из неосновательного обогащения сильно возрос. Французский гражданский кодекс не ре­гулировал этот институт в целом, а остановился только на одном, правда, практически наиболее важном случае, а именно на обязательстве вернуть недолжно полученное (art. 1376: «Celui que reçoit par erreur ou sciemment ce no lui est pas dû, s'oblige à le restituer à celui de qui il l'a indûment recu»). Так как обязательство вернуть недолжно полученное было урегулировано в законе, то обязательства из неосновательного обогащения стали рассматривать как особую группу квази-контрактов см. выше III, 2) наряду с теми, которые были урегулированы в кодексе. Французская судебная практика довольно широко допустила иск из неосновательного обогащения, обосновывая его вслед за Обри и Ро на соображениях справедливости27. Французская цивилистическая литература уделила институту много внимания. После нескольких попыток подвести понятие обязательств из неосновательного обога-

155

щения под более твердо установленные французской юридической традицией понятия 28, французская цивилистика по существу вернулась к традицион­ному обоснованию соображениями справедливости. «Современное право просто санкционирует моральную обязанность не обогащаться несправедливым образом за чужой счет», — говорит Рипер. Весь институт неосновательного обогащения объявляется одним из проявлений морали в гражданском  праве 29.

Попытки буржуазной цивилистики искать обоснование институтов буржу­азного права в морали популярны в капиталистических странах, особенно в настоящее время, ибо ссылка на мораль, во-первых, служит прикрытием для неприглядной капиталистической действительности, прикрытием эксплоа-тации человека человеком, во-вторых, своей неопределенностью избавляет от тщательного и доводимого до конца анализа институтов буржуазного права.

Само собой разумеется, что обязательства из неосновательного обогаще­ния в буржуазном праве, так же как и другие так называемые внедоговорные обязательства, в конечном счете направлены на охрану частной  собствен­ности.

Объяснение института обязательств из неосновательного обогащения путем ссылок на мораль не годится для советского права. Социалистическое право не нуждается в том, чтобы его подпирали со стороны столбами или столбиками морали. Социалистическое право ни в каком отношении не стоит в противоречии с социалистической этикой. Наоборот, оно отражает обществен­ные отношения, в которых отсутствует эксплоатация человека человеком, ко­торые проникнуты социалистическим гуманизмом. Для социалистического пра­ва вопрос об обязательствах из неосновательного обогащения заключается прежде всего в следующем. Почему для охраны социалистической и личной собственности нужны, кроме вещных исков (виндижациовного и негаторного) и обязательств из причинения вреда, также и обязательства из неосновательного обогащения? Какова задача этого института в советском праве?

Анализ гражданско-правовых способов охраны социалистической и личной собственности действительно показывает, что перед обязательствами из неос­новательного обогащения стоит совершенно специальная задача, которую не могут разрешить взятые в совокупности вещные иски и обязательства из причинения вреда.     

Рассматривая выше (II, 2) обязательство, как относительное правоотноше­ние, мы указали, что вещное право всегда имеет своим объектом индивидуа­лизированную вещь. Если объектом права собственности даже и является вещь, которая обычно в обороте фигурирует как определяемая родовыми при­знаками, то все же для того, чтобы быть объектам права собственности, она должна быть так или иначе индивидуализирована. Например, денежные знаки как объект права личной собственности данного гражданина индивидуали­зированы тем, что они находятся у него в кармане, дрова—тем, что они нахо­дятся в сарае его дома, и т. д. Виндикационный иск может быть предъявлен лишь в отношении индивидуализированной тем или иным способом вещи. Нельзя предъявить виндикационный иск, например, о денежных знаках, ничем не ин­дивидуализированных. Поэтому виндикационный иск не может помочь, если

156

собственник   лишился   имущества,   которое    утратило   свои   индивидуальные признаки. Так по общему правилу обстоит дело с денежными знаками.    Де­нежные  знаки в наибольшей   степени   обладают  свойством   родовых   вещей, откуда старая французская поговорка—«l'argent  n'a pas  de maître»   («y денег нет господина»), которую цитировал еще Маркс, противопоставляя дви­жимую собственность недвижимой («nulle terre sans seigneur» — «нет зем­ли без господина») 30. Поэтому на практике, хотя это правило в нашем зако­не я не выражено, денежные знаки, находящиеся у определенного лица, счи­таются его  собственностью,  и всякого рода требования о возвращении определенной суммы денег рассматриваются как обязательственные требования. Исключения из этого редки и чаще всего имеют место тогда, когда можно ули­чить кого-либо в похищении именно тех самых денежных сумм, которые    у него найдены. Например, деньги  были похищены из какой-либо кассы, и у кассира были записаны номера банковых билетов. Утрата вещью тех призна­ков, которые ее индивидуализировали как объект собственности определенного лица, может, конечно, иметь место не только в отношении денег (самый ча­стый пример), но и в других случаях.

Если мы возьмем практически наиболее частый случай требования из не­основательного обогащения,  а именно требование  о возврате недолжно упла­ченного, то мы будем иметь иллюстрацию того, что сказано выше.   Если пе­реданная в исполнение по несуществующему обязательству вещь не утратила своих индивидуализирующих признаков, то она может быть просто виндицирована. Но в тех случаях, когда в качестве платежа   по    несуществующему дагу была уплачена   денежная   сумма,   причем   денежные    знаки (как это часто имеет место) не  были индивидуализированы,    виндикационный    иск невозможен, и для защиты собственности уплатившего необходимо возникнове­ние обязательства вернуть недолжно полученное, т.  е. обязательства из не­основательного обогащения.

Громадную роль в наших гражданско-правовых отношениях, особенно между учреждениями,  предприятиями  и  организациями,  имеют  расчеты посредством перечисления со счета на счет в кредитном учреждении. В этих расчетах переход вещного права вообще не имеет места. Все отношения сторон (плательщика и получателя платежа, а также каждого из них с кредитным учрежде­нием) являются чисто обязательственными отношениями.    Допустим,  что на чей-либо счет была зачислена сумма,  которая  владельцу   счета не причиталась. В таком случае восстановление имущественного    положения может иметь место лишь посредством обязательственного же требования из неосновательного обогащения.

 Таким образом, обязательства из неосновательного обогащения являются  необходимым дополнением к другим институтам советского гражданского права, предназначенным для охраны имущества советского государства, колхозных и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Без этого института такая охрана была бы неполной и недостаточной.

 Установление всех деталей этого института составляет задачу специальных исследований, которые должны быть ему посвящены. Для вопроса  о системе

157

оснований возникновения обязательств по советскому гражданскому праву нам необходимо отметить следующее.

Закон (ст. 399 ГК) ставит возникновение обязательства из неоснователь­ного обогащения в зависимость от следующего фактического состава: а) уве­личение или сбережение имущества одного лица; б) за счет другого лица; в) без достаточного, установленного законом или договором основания.

В этом фактическом составе наибольшие затруднения связаны с вопросом о том, что представляет собой «достаточное, установленное законом или дого­вором основание». Необходимо предупредить против ошибки, которая иногда делается. Нельзя смешивать «отсутствие достаточного, установленного зако­ном или договором основания» с противозаконностью, противоправностью ка­кого-либо поведения. Увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого может произойти и при отсутствии каких бы то ни было противоправных действий (при воздержании от действий). Но и без каких-либо противоправных действий такое увеличение имущества лица может иметь место без достаточного, установленного законом или договором основа­ния.

Получение недолжного, взятое само по себе и не осложненное никакими привходящими обстоятельствами, как, например, обманными действиями или умолчанием, имеющим целью ввести другую сторону в заблуждение, не яв­ляется противоправным действием. Никакой ответственности за это не уста­новлено. Возьмем другой пример. Кто-либо дал своему брату деньги на пу­тевку в дом отдыха. Брат не получил отпуска, не поехал отдыхать и не ку­пил поэтому путевку. Отпало основание, по которому были даны деньги. Деньги должны быть возвращены. Отпало основание, установленное договором, но ничего противоправного в действиях сторон не было. Однако в результате получения недолжного возникает обязательство вернуть недолжно полученное.  Всякое увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого должно иметь достаточное основание, установленное законом или до­говором. Мы уже видели, что основание для такого увеличения или сбереже­ния может лежать в правилах социалистического общежития (см. выше II, 4). Таким основанием всегда является цель, которую пре с л е д у е т  увеличение (либо с б е p е ж е н и е) имущества одного лица за счет др у г о г о. Эти цели те же самые, которые характеризуют собой гражданские, в частности обязательственные правоотноше­ния социалистического общества и которые мы формулировали выше (см. II, 6). При отсутствии такого основания, т. е. если увеличение имущества одного лица за стет другого произошло не для достижения указанных целей, возникает обязательство вернуть неосновательное обогащение.

Дальнейший анализ того, в каких случаях имеется достаточное, установ­ленное законом или договором основание, выходит за рамки нашей работы н составляет задачу систематического рассмотрения института обязательств из неосновательного обогащения31. Нам надо было только установить место этого института в системе оснований возникновения обязательств по советскому праву.

4. К рассматриваемой здесь группе обязательств необходимо также отне-

158

сти ряд обязательств, для которых закон не дает обобщающей регламентации, но о которых он говорит по поводу различных гражданских правоотношений. Мы имеем в виду различного рода требования в порядке регресса (часто на­зываемые обратными требованиями). Закон знает большое количество таких, требований. Возьмем несколько примеров.

В силу ст. 115, ч. 3 ГК, «должник, наполнивший солидарное обязатель­ство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право об­ратного требования к остальным должникам в [равной доле. Неуплаченное одним из содолжников падает в равной доле на всех остальных». В силу ст. 246, «поручитель, исполнивший обязательство вместо должника, становит­ся на место кредитора по главному обязательству». Согласно ст. 395, «к страховщику, уплатившему страховую сумму, переходят в пределах этой суммы притязания и црава, которые имеет страхователь или выгодоприобрета­тель к третьим лицам о возмещении им тех убытков, на покрытие которых выдана страховая сумма». В силу ст. 413, ч. 2, и ст. 414, в определенных случаях органы социального страхования, удовлетворившие потерпевшего, име­ют право требования к причинителю вреда в размере выданною потерпев­шему пособия.

Эти примеры можно было бы значительно умножить, например, за счет правил, взятых из области вексельного и чекового права, но в этом нет на­добности, так как и приведенные выше примеры позволяют выявить те характерные черты соответствующих обязательств, которые нужны для целей нашей работы.

Характерной  особенностью  указанных отношений  является  следущее:  в них всегда имеется минимум три стороны, из которых минимум две являются должниками в отношении,    третьей (либо четвертой,    пятой и т. д.). Обяза­тельственные отношения между этими двумя сторонами и третьей возникают либо из единого  основания  (например,  солидарная ответственность лиц,  сов­местно причинивших вред) либо из разных оснований (ответственность пору­чителя и главного должника, Госстраха и третьего лица, органа соцстраха и причинителя вреда)32. Но во всех случаях обязательственные отношения между должниками  и  третьей  стороной направлены непосредственно  на  одну  цель. Так, в  случае  солидарного  обязательства  несколько  должников  должны  все вместе или  каждый порознь погасить кредитору определенный долг. Госстрах и третье лицо (ст. 395 ГК) должны покрыть страхователю или выгодоприоб­ретателю определенный убыток. Орган соцстраха и причинитель вреда должны возместить потерпевшему убытки от увечья. Размер ответственности перед третьим лицом может не совпадать. Так, например, поручитель взялся отвечать за весь долг,  а лишь за часть, орган соцстраха обязан покрыть не весь убыток от утраты трудоспособности, а только часть. Но в той части, в которой размер ответственности перед третьим лицом  совпадает,  обязанность должников направлена на одну цель. Если третья сторона (крвдитор по солидарному обязательству,  потерпевший и т.  д.)  получила удовлетворение  от  одного  из должников, то она в соответствующей    части не может    уже   ничего требовать от других. Другие должники свободны    от    ответственности    перед третьим лицом. Платеж одного из должников освободил других должников.

159

Можно было бы поставить на этом точку и предоставить должникам рас­считаться между собой только в том случае, если между ними существуют такие отношения, в силу которых уплативший имел бы регресс к другим. (Так и поступало римское право. Если должники не были связаны друг с дру­гом такими отношениями, на которых можно было бы обосновать регресс (на­пример специальным соглашением), то регресс и не имел места. Однако такое решение вопроса в целом ряде случаев было бы совершенно неудовлетвори­тельным. Так, регресс не имел бы места в случае совместного причинения вреда двумя лицами, из которых одно возместило потерпевшему убытки. По­ручитель, давший поручительство, не договорившись с должником по основному обязательству, не имел бы к нему обратного требования. Госстрах не получил «бы притязаний, принадлежащих страхователю или выгодоприобретателю, в случае, предусмотренном, ст. 395. Органы соцстраха не имели (бы регресса к причинителю вреда по ст. ст. 413 и 414. Между тем такой регресс необхо­дим потому, что ответственность должников перед кредитором устанавливается "во всех указанных случаях, чтобы укрепить позицию кредито­ра, а совсем не для создания необоснованнго преимущества одному должнику за счет другого. Поэтому, посколь­ку регресс не вытекает из отношений между должниками, закон устанавливает его, считаясь с существом соответствующих случаев. Так как эти случаи весьма разнообразны, то закон не создает обобщающей регламентации (как, например, в отношении обязательств из причинения вреда и т. д.).

В каждом из указанных случаев фактический состав, в силу которого возникает такое обязательство, является довольно сложным. Элементами этого фактического состава всегда являются: 1) наличие двух или нескольких долж­ников, обязанных произвести одному и тому же кредитору исполнение, непо­средственно направленное на одну и ту же цель; 2) исполнение, произведенное по крайней мере одним из должников. В остальном эти фактические составы весьма разнообразны и должны быть рассматриваемы каждый в отдельности. Регрессивные обязательства непосредственно направлены на охрану иму­щества различных участников советских гражданских правоотношений. По­средством этих обязательств закон ограждает имущество тех должников, которые были обязаны перед кредитором (третьим лицом), но которых закон не обязывал за свой счет освобождать других должников того же кре­дитора от их обязательств 33.

Мы рассмотрели различные  случаи возникновения обязательств, непосред­ственно направленных на охрану имущества советского государства, колхозов       и других  кооперативных и общественных    организаций,  а также имущества граждан. Основания, из которых возникают эти обязательства, весьма разнообразны. Они охватывают собой различные фактические составы, при которых                необходимо восстановить такое имущественное положение, которое закон считает правильным. Для этого закон и создает соответствующие обязательства. Эти обязательства никогда не возникают из договоров и вообще    из    сделок,  а всегда из иных, указанных  выше,  фактических  составов.  Что   сделка не можег явиться основанием возникновения этих обязательств, явствует из существа тех отношений, о которых идет речь.

160