3. Основные особенности советской модели социального страхования (1933-1990 гг.)

Третий период в истории социального страхования в России приходится на 1933-1990 гг. В 1933 г. все функции, связанные с социальным страхованием в СССР, были переданы профсоюзам, а страховые кассы и все нормы, имеющие отношение к страховой медицине и дифференциации тарифов в зависимости от условий труда, ликвидированы. Это означало возвращение назад, к неразвитой модели формирования социальных фондов по принципу «единого котла», от которой отказались почти все промышленно развитые государства. На практике снова перестали учитываться отраслевые и внутриотраслевые особенности условий труда и последствия работы на вредных и опасных производствах.

Другой недостаток этой модели состоял в том, что с ее введением утрачивался страховой характер социальной помощи. Если раньше работник был заинтересован в том, чтобы лично участвовать в формировании средств на собственную социальную защиту, то теперь, когда он не должен был сам добровольно платить взносы, когда они стали взиматься принудительно, со всего коллектива, эта заинтересованность пропала. Ответственность за возмещение ущерба от потери трудоспособности качественно изменилась, стала принципом не страхования, а возмещения, которое осуществляло или предприятие, или тот, кто причинил ущерб. На предприятия легло основное бремя страховых платежей при полном отсутствии у них прав распоряжения фондами социального страхования, хотя размер взносов по всем его видам составлял 38% фонда заработной платы. Страховые платежи превратились в государственную повинность, в обязательный налог. Но поскольку в роли предпринимателя чаще всего выступало государство, оно, проводя соответствующую ценовую политику, перекладывало бремя расходов по страхованию на потребителей продукции.

В создавшихся условиях социальное страхование утрачивает свои характерные особенности и превращается в социальное обеспечение. Складывающаяся система становится инструментом перераспределительной политики государства, утрачивает финансовую самостоятельность и превращается в одну из статей государственного бюджета. В результате такого реформирования страховая защита также возвращается к далекому от совершенства первоисточнику социального страхования — к системе общегосударственной взаимопомощи.

В дальнейшем существенных организационных изменений система социального страхования не претерпевала, а развитие её шло по экстенсивному пути. Система соцстраха находилась в гармонии с организационным построением общества. Ее характеризовали следующие особенности:

- всеобщий охват рабочих и служащих;

- выполнение функций одного из гарантов конституционных прав гражданина на материальное обеспечение в старости, в случае болезни, потери трудоспособности либо кормильца;

- финансирование обязательных взносов предприятий, организаций, учреждений, которые в то же время рассматривались как составная часть госбюджета;

- представление определенным категориям трудящихся ряда льгот, таких как пособия по беременности и родам, в связи с рождением ребенка, пенсии за выслугу лет и некоторых других. В рамках системы проводились определенные мероприятия лечебно-оздоровительного, материально-бытового характера, распространявшиеся не только на самих работников, но и на членов их семей.

Социальное страхование предоставляло гражданам обеспечение в денежном, материальном выражении, а также в виде услуг: пенсии и пособия, диетическое питание, путевки в дома отдыха и пр.

Исследователи отмечают существовавшую в то время неоднозначную трактовку понятия «социальное страхование». Оно рассматривалось либо как одна из форм социального обеспечения, либо как самостоятельная система. На практике же наблюдалось их объединение, что в конечном счете приводило к усложнению процесса оказания социальной помощи нуждающимся. Смешение этих понятий распространялось и на действующее законодательство, что не удивительно, так как даже если два схожих вида помощи, например, пенсионное обеспечение по старости и по инвалидности, находились соответственно в ведении профсоюзов и государства (два различных гаранта обеспечения конституционных прав), то финансировались они из одного «кармана» — из средств госбюджета.

В 30-е годы принципы предоставления соцстраховских привилегий в зависимости от «ударничества», привязанности к месту работы и к приоритетным отраслям получили дальнейшее развитие в законодательных актах о непрерывном трудовом стаже (который легко прерывался, если работнику ставили прогул или он менял место работы) и о других льготах. Так, размеры пособия по беременности и родам зависели от отрасли и стажа, но, например, для женщин, занятых на подземных работах и в угледобывающей промышленности, имел значение не стаж, а выполнение нормы в течение двух месяцев перед назначением пособия.

В современной литературе чаще всего эти факты рассматриваются в политическом аспекте как черты «казарменного социализма», «тоталитарного режима». Однако нас здесь больше интересует проявление структурной природы социального страхования, инвариантной к политическим лозунгам и цвету флагов. В рассматриваемый период особенностью отношений «социальное страхование — государственная политика» является то, что именно государство законодательно определяло страховую политику и оно же ее контролировало.

То обстоятельство, что фонды социального страхования с 1933 г. были переданы в управление профсоюзам не имеет принципиального значения. Профсоюзы не стали самостоятельным субъектом в системе соцстраха. Напротив, можно говорить о последовательно проводимой в 30-е годы чисто государственной политике по совершенствованию управления соцстраховскими фондами. Шагом по пути совершенствования управления можно считать постановление Совнаркома СССР в марте 1932 г., регламентирующее передачу материальной базы и средств по реализации программ социального страхования Наркомздраву, Наркомпросу и Всенарпиту. Одновременно учреждался контроль со стороны страхорганов и профсоюзов с целью экономного и результативного использования имущества и денежных средств, для чего вводилась система договоров, принципы хозрасчета. В этом можно было бы заметить тенденцию к отходу от жесткой административно-командной схемы управления, признаки восстановления самоуправляемости, полисубъектность, если бы не очевидное обстоятельство: бюджет соцстраха резко рос и использование его требовало усиленного контроля. В 1929-1932 гг. он составлял 10,1 млрд. руб., а в пятилетке 1933-1937 гг. — 32,8 млрд. руб. В постановлении Совнаркома РСФСР от 4 сентября 1932 г. обращалось внимание на проявление бюрократизма и волокиты при назначении пособий и пенсий, на несоответствие исполняемой должности ряда платных аппаратчиков, на недостаточную хозяйственность в расходовании средств соцстраха, на неудовлетворительную работу по изучению причин заболеваний и предупреждению их и т.п.

Системой соцстраха были охвачены учащаяся молодежь (вузы, техникумы, рабфаки и совпартшколы), сезонники и работающие по частному найму. В те же годы был ужесточен контроль за поступлением с предприятий и учреждений взносов в соцстраховский бюджет, введены штрафные санкции и даже объявлена первоочередность выплаты этих взносов перед другими расходами.

Соцстрах был окончательно отделен от собственно бюджетных систем социального обеспечения и здравоохранения, совершенствовалась система страховых тарифов (вместо прежних 6 градаций была введена 121). Вводились новые виды пособий — по карантину, по уходу за больными членами семьи, при переводе на другую работу в связи с заболеванием и др.

Казалось бы, с ростом бюджета соцстраха должна была совершенствоваться и его организационная структура, расширяться система учитываемых социальных рисков. Однако принцип жесткой избирательности при определении тех, кто нуждается в преимущественной социальной поддержке, с учетом государственных приоритетов и политизированность в системе соцстраха укрепляли свои позиции. И сами страхуемые понимали ее как составную часть аппарата проведения государственной политики. А. В. Барит и Б.Т. Милютин с досадой приводят как характерный (хотя и с оговорками) такой факт «понимания» трудящимися природы советского соцстраха того периода: «В Сызрани, например, на рабочем собрании кондукторских бригад по докладу о перестройке соцстраха на основании Постановления III Пленума ВЦСПС было принято постановление: “Всем застраховаться и просить местком об удержании”».

В дореволюционных законах 1912 г. о страховании рабочих предусматривалось сочетание ответственности групповой, коллективной и общественной, государственной при решении вопросов о перераспределении средств. Однако тогда была заметна тенденция к бойкоту нововведений со стороны рабочих. В постановлении СНК СССР 1932 г. указывалось на слабое привлечение рабочих и общественности к делу социального страхования. На практике отмечались проявления преимущественно пассивного отношения трудящихся к участию в системе соцстраха («просить об удержании»). На первый взгляд, в обоих случаях можно говорить о непонимании социально-страхового права «низами» и недостаточной их социальной активности.

В какой-то степени это, по всей видимости, действительно так. И этого нельзя не учитывать, когда речь идет о реформировании социального страхования. Большевистское определение соцстраха как проявления политически оформившегося сознания трудящихся в борьбе за свои права, с этой точки зрения, не просто временный тактический лозунг. Приоритетными требованиями работников всегда были повышение оплаты и улучшение условий труда и жизни (безопасность, питание, условия проживания, транспорт и т.п.). Система социального страхования, существующая, в частности, за счет взносов трудящихся, в условиях развивающегося государства (а это и Россия 1912 г., и СССР   30-х годов, и нынешняя Россия) всегда воспринимается наемными работниками прежде всего как еще одна структура, выкачивающая средства из их карманов (непосредственно или косвенно) и одновременно служащая осуществлению политики «кнута и пряника». Не говоря уже о том, что по традиционному убеждению трудящихся, восходящему к временам царского правления, часть обобществленных средств будет неизбежно разворована чиновниками, присвоена представителями властных структур, наконец, потрачена нерационально.

Важным моментом при анализе развития системы социального страхования в России может считаться и то, что, начиная с модели государственного призрения и в долгие годы советской модели, объектом ее внимания было преимущественно городское население. В отношении наиболее многочисленной в то время части населения эти функции осуществлялись в весьма урезанном и даже парадоксальном виде — в форме крестьянской трудовой помощи по запашке полей и уборке урожая.

Лишь в 1964 г. принимается Закон «О пенсионном обеспечении колхозников». В последующие пять лет в Примерный устав колхоза включаются правовые нормы социального обеспечения и социального страхования, и отличия в положении работника и колхозника в этом плане практически исчезают. С 1970 г. социальное страхование колхозников обеспечивается также «за счет ежемесячных фиксированных взносов колхозов в централизованный союзный фонд», а с 1989 г. вводится и единая для всех система пенсионного обеспечения.

Специфической чертой советской модели социальной деятельности была система двойного подчинения и контроля — со стороны Советов всех уровней и вертикальной цепочки исполнительных органов власти. Полномочия представительных органов власти находились в обратно пропорциональной зависимости к их иерархическому уровню: «чем ниже иерархический уровень Совета, тем ближе он к конкретному человеку» и «тем меньшими возможностями и полномочиями он обладал».

В этот период было принято немало законодательных актов, но они не внесли каких-либо принципиальных изменений в систему соцстраха. Государственная монополия на средства производства привела к упрощению процедуры расчета тарифов, что, в свою очередь, повысило дотационность бюджета государственного социального страхования. Так, согласно статье 6 Закона о государственных пенсиях, принятого ВС СССР 14 июля 1956 г., «выплата пенсий обеспечивается государством за счет средств, ежегодно ассигнуемых по государственному бюджету СССР, в том числе средств по бюджету государственного социального страхования, образуемых из взносов предприятий, учреждений и организаций без каких-либо вычетов из заработной платы».

Еще в первые годы советской власти система социального страхования в большей степени существовала из дотаций государственного бюджета. В послевоенное время такое положение было связано также и со стремлением государства поддерживать неизменной систему оптовых цен. Вот почему, начиная с 1956 г., для возмещения возросших расходов на пенсионные выплаты государство стало направлять средства из государственного бюджета.

Поскольку использование низких страховых тарифов, не возмещавших всего объема расходов по социальному страхованию, привело к занижению доли совокупных затрат труда в себестоимости продукции и к искажению действительного соотношения издержек производства, то показатели прибыли предприятия не отражали реальной величины расходов на воспроизводство рабочей силы. Государство, под предлогом финансирования социального обеспечения из государственного бюджета, изымало большую часть прибыли трудовых коллективов, оставляя предприятиям очень мало возможностей как для улучшения условий труда, создания социальной и оздоровительной инфраструктур, так и для развития автономных систем социального страхования на уровне отраслей, регионов и предприятий.

В результате дотационный метод реализации целенаправленной политики в области соцстраха стал причиной развития негативных социальных последствий и, прежде всего, отстранения работников от личного участия в формировании системы гарантий по поддержанию в будущем достигнутого уровня жизни и контролю за этой системой. Стратегическая установка на дотационность социального страхования подкрепляла идеологический миф о благодетельной роли государства, предоставившего гражданам все виды социального страхования и обеспечения. В результате в сознании не только подавляющего большинства трудящихся, но и руководителей всех рангов прочно укоренилось убеждение в том, что государство является постоянным и единственным гарантом всех выплат по социальному страхованию и обеспечению.

Между тем сейчас в политике государства в этом плане намечаются определенные изменения. С одной стороны, в новой Конституции Российской Федерации в статье 39 говорится о том, что «каждому гражданину нашей страны гарантируется социальное обеспечение по возрасту, в случае болезни, инвалидности, потери кормильца, для воспитания детей и в иных случаях, установленных законом». С другой стороны, в той же статье в п. 3 отмечается, что государством «поощряются добровольное социальное страхование, создание дополнительных форм социального обеспечения и благотворительность», что означает возможность участия в системе соцстраха частных страховых компаний и других негосударственных предприятий и организаций.

Здесь мы выходим на ряд принципиальных проблем, которые ниже постараемся рассмотреть более подробно, а пока лишь обозначим их в общем, постановочном виде.

Проблема первая. Принцип учета и оценки социальных рисков представляет собой основу системы социального страхования: в каждом государстве по мере его развития этот принцип непременно подвергается ревизии. Законодательство о социальном страховании не только упорядочивает, но с неизбежностью и ограничивает страховую деятельность. В период преобразований (революционных, реконструктивных, реформаторских) роль государства в регулировании социального страхования возрастает, так как преобразовательная деятельность связана с ломкой устоявшихся структур и только государство в состоянии взять на себя в какой-то мере функцию гаранта поддержания социальной защищенности граждан.

В таких условиях неизбежно проявляется стремление свести социальное страхование к социальному обеспечению, сосредоточить соцстраховские средства в государственном бюджете. Однако преобразовательные, переходные эпохи обычно характеризуются бюджетным дефицитом. В результате процесс осуществления мер социальной защиты, социальной поддержки приобретает характер избирательный и так или иначе связывается с приоритетами более или менее долговременной государственной социально-экономической стратегии. Поэтому вполне естественной представляется переориентация централизованного социально-защитного механизма в соответствии с определенной иерархией социальных рисков. В период военного коммунизма, как мы видели, в поддерживаемые государством «группы риска» включались красноармейцы, рабочие, обеспечивающие боеспособность Красной Армии в достаточно тяжелых условиях разваливающегося производства и нарушенных промышленных связей, а также семьи, пострадавшие в гражданскую войну. Действительно, социальные риски этих групп были чрезвычайно высоки.

Безусловно высоки были социальные риски и тех тружеников периода индустриализации СССР, которые способствовали росту производительности труда, стойко преодолевали все трудности, выпадавшие на долю «родной стройки», «родного завода», шахты и т.д., работали на вредных производствах, малообеспеченных мерами, компенсирующими этот вред, на опасных горнодобывающих объектах. Особую «группу риска» составляли женщины на подземных и других вредных промышленных объектах, что и учитывалось.

Нельзя не обратить внимание на то, что привилегированное положение ударников и трудящихся с непрерывным и продолжительным стажем при распределении соцстраховских средств отнюдь не являются исключительной чертой системы соцстраха при «казарменном социализме». Любой современный предприниматель будет действовать подобным образом, т.е. поддерживать в первую очередь лучших работников, (понятию «ударничество» есть свои аналоги в современной теории организационной культуры), а также ветеранов своей фирмы, которые составляют ее остов и цемент, если будет на то обладать правом, предоставленным ему законом (в противном же случае будет проводить свою линию иными путями). Как в советский период системой соцстраха были охвачены студенты, когда вопрос подготовки кадров приобрел особую остроту, а также сезонные рабочие, когда обнаружилась значительная потребность в них, так и в наше время «свободный предприниматель», по возможности, распространит действие норм социальной поддержки на тех, кого посылает учиться, или на временно привлекаемых к работе в фирме, если это будет продиктовано потребностями фирмы.

Дело здесь не столько в политическом или эксплуататорском диктате, сколько в неизбежности зарождения и развития в сфере трудовых отношений такого явления как социальное страхование. В переходный период мы имеем дело, как правило, с какой-то одной решающей силой, и она неизбежно будет проводить свою линию в деле социального страхования.

Обратимся в этой связи еще к одному явлению — к привилегиям партийно-хозяйственной номенклатуры. Обыкновенно в современной литературе по социальным вопросам об этом говорится исключительно как о явлении, присущем тоталитарному режиму. Однако с позиций собственно социального страхования, абстрагируясь от политической сути явления, мы совершенно объективно можем утверждать, что названная социальная группа является группой повышенного социального риска по целому ряду показателей, таких как ненормированный рабочий день и неделя, ограничение свободы при выборе отрасли, профессии и географии работы, включая высокий уровень опасности развития стрессов, связанных с характерными для этой сферы деятельности перетасовкой кадров, борьбой группировок, «чистками» и проч.

Обсуждению этого вопроса придает остроту тот факт, что номенклатура как бы сама себя зачисляла в группы повышенного социального риска, соответственно устанавливая и меру привилегий в системе социального страхования и исключительность положения этой социально-профессиональной группы. Поэтому, пытаясь заглянуть в будущее, мы должны ответить на вопрос, кто будет определять и ранжировать социальные риски и что из этого может проистечь?

Вторая проблема связана с первой. Какими средствами будет располагать система социального страхования, насколько они будут велики? При минимуме средств, как мы видели, действуют довольно жесткие принципы избирательности при учете рисков, и, как правило, вся система ориентирована на решение задач, так сказать, текущего момента, а не на перспективу. С увеличением объема средств (т.е. по мере налаживания хозяйственной жизни) расширяется перечень приоритетов, дифференцируется система рисков. Появляется, наконец, возможность осуществления системного подхода не только к учету, но и к предупреждению и компенсации рисков на основе развитой структуры профилактических, оздоровительных и иных учреждений.

Вот как описывает эту закономерность группа современных исследователей: «Для эволюции социальной политики конкретной страны, как правило, характерно «колебание» вокруг определенного стержня с перемещением либо ближе к жесткой остаточной модели, либо к более мягкой институционально-распределительной. В периоды экономического процветания маятник социальной политики смещается в сторону мягкой, щадящей модели: растут выплаты и льготы различным категориям населения, расширяются социальные программы. С исчерпанием экономического курса происходит ужесточение политики».

Для иллюстрации можно обратиться истории к отечественного соцстраха в период с середины 50-х до середины 80-х годов. Заметим, что в современной полемике о путях реформирования системы социального страхования и о необходимости этого реформирования, о состоянии системы соцстраха в «застойный период» говорится весьма глухо: вроде бы и не упрекнуть неловко, и упрекнуть особенно не в чем. Наиболее тяжкое обвинение — «громоздкость» системы — вряд ли можно воспринимать всерьез, ибо известно, что чем система сложнее, тем она устойчивее.

В организационном плане соцстрах в этот период продолжал развиваться по пути, начало которому было положено в 30-е годы. Именно тогда были уточнены взаимоотношения между собственно соцстраховским бюджетом, профсоюзным бюджетом и средствами «хозяй­ствен­ни­ков». В постановлениях были четко определены принципы и нормы долевого участия названных субъектов в содержании санаторно-профилактических учреждений и детских оздоровительных лагерей. Учтены были и финансовые особенности учреждений бюджетной сферы, которыми они отличались от субъектов хозяйствования.

В годы косыгинской реформы принципы развитого хозрасчета были спроецированы и на сферу социального страхования. В постановлении Совмина СССР и ВЦСПС 1968 г. «О порядке планирования средств социального страхования» предусматривалось создание фонда профилактической медицины (при условии снижения уровня заболеваемости и, соответственно, объема выплаты пособий по временной нетрудоспособности в данной организации) и фонда оздоровительной работы (при увеличении доходной части соцстраховского бюджета).

«На этом этапе это был новый качественный подход не только к формированию доходов, но и к расходованию средств бюджета государственного социального страхования, — отмечает в своем историческом экскурсе Ю.В. Якушев. Не надо забывать, что бюджет этот был частью общегосударственного бюджета СССР и все излишки средств, образовавшиеся по результатам года, полностью изымались государством». Однако, указывает автор, введенная система не получила логического завершения в реальной практике, из-за «размытости в направлении расходов этих фондов».

Вряд ли единственной причиной невозможности реализовать новые принципы управления фондами соцстраха можно считать недостаточную определенность законодательных норм. «Размытость» предполагает (во всяком случае, как вариант) и развитие экономического творчества, и появление новой методики хозяйствования. По всей видимости, в системе социального страхования этого периода произошло то же, что и в экономике страны в целом. Процесс реформирования тормозился на уровне руководящего звена хозяйственных единиц. В качестве причин этого следует назвать и теоретическую неподготовленность, и инстинктивную боязнь столкнуться с экономическими затруднениями, неожиданностями на новом пути, и вполне реальные опасения, двигаясь в направлении реформы, перейти грань дозволенного в тогдашней жесткой политэкономической системе. Как мы знаем, грань эта зачастую определялась даже не законом (который сам по себе был несовершенен), а соображениями политико-охранительными.

Иначе говоря, реформа не была востребована «снизу», причем «низом» оказывались не только первичные звенья хозяйственной и профсоюзной структуры, но и номенклатура практически на всех уровнях.

Здесь проявились две важнейшие закономерности. Система социального страхования ведет себя как производная политэкономической системы данного государства в данный период. Правовые новации в ней, следовательно, подчиняются неумолимой логике: если процесс реформирования соцстраха является отражением процесса реформ государственной экономической политики в целом, то аналогичными будут и предполагаемые результаты. Если же реформы в сфере социального страхования предшествуют внесению изменений в общеэкономическую политику, они так и остаются всего лишь предметом еще одного директивного документа.

Проблема третья. Как нельзя более указанные закономерности проявились в стремлении сохранять полисубъектность в управлении средствами социального страхования. В этой части желаемое и действительное, декларируемое и реальное расходятся на обозримом протяжении истории социального страхования. При этом, или предполагаемому субъекту не дают стать таковым в реальности, что имеет свои причины и потому поддается прогнозированию, или предполагаемый субъект не в состоянии реализовать предоставляемые ему законом возможности в силу собственной социальной незрелости.

Проблема четвертая. До сих пор мы говорили о том, что происходит в системе социального страхования в связи с процессами плавного и(или) революционного развития государства. Но динамика структуры социальных рисков связана и с другими факторами. Так, скажем, кривая временной нетрудоспособности зависит от стихийных явлений (эпидемии и проч.), от техногенных факторов, влияющих на среду обитания и трудовую деятельность человека. Практика показывает, что эти процессы недостаточно прогнозируемы. Еще менее изучены процессы в обществе, связанные с фундаментальными изменениями в характере трудовой деятельности человека. Компьютерно-коммуникационный мир избавляет человека от одних стрессов и вызывает развитие других, меняются представления о социальной комфортности, происходят резкие поверхностные и трудночитаемые глубинные сдвиги в менталитете. Все это приводит к тому, что устоявшаяся система социальной защиты, приспособленная к прежней системе и структуре рисков, перестает удовлетворять людей и воспринимается ими как архаичная и «бьющая мимо цели». Особенно трудно уловимы тенденции изменений в сфере семьи и рождаемости, которые традиционно опекаются системой социального страхования.

Разумеется, когда фонды соцстраха финансово достоверны и централизованы, когда государство характеризуется стабильностью в плане политическом, экономическом и социальном, то своевременный учет неизвестных ранее рисков позволяет реагировать на ситуацию путем перераспределения средств.

Перераспределение средств — одно из фундаментальных понятий социального страхования, наряду с такими, как источники и система формирования средств.

Дробление системы соцстраха по направлениям компенсируемых рисков и, соответственно, перераспределение средств приводило к появлению целых направлений, определяющих характер страхования. Так, из числа общих заболеваний выделяются профессиональные заболевания, которые отличаются от несчастного случая на производстве или на улице.

Каждая расходная статья обеспечивалась определенными ассигнованиями, ревниво защищалась от покушения со стороны сопредельных и родственных. Безусловно, чрезмерное дробление так же опасно, как «общий котел». Единство соцстраховской системы позволяет более гибко учитывать риски и страховать причины явлений, а не симптомы.

Известно, что чем сложнее организована структура, тем она более устойчива к внешним воздействиям и тем более предрасположена к внутреннему развитию. К такой системе вполне применимы «ор­га­ни­чес­кий» и «деятельностный» подходы, принятые в социальном управлении; в этом случае обоснована ставка на внутренние резервы роста и развития, на «автономизацию отдельных элементов», расчет на появление новых субъектов в традиционной сфере деятельности — в общем, на весь тот комплекс позитивного потенциала, о котором говорят даже самые скептически настроенные исследователи реформационного процесса в российском обществе. Однако в периоды кризиса сложность может оказаться уязвимым местом структуры — растаскивание на части на «механическом» этапе реформы способно умертвить прежде живой организм, тем более, если он находился в стадии стагнации.

Ряд исследователей отмечают неизбежность лоббирования российского законодательства или же прямого влияния на законотворчество со стороны той части новой элиты, которая заинтересована в дополнительных льготах для себя и не отвечает (пока во всяком случае) такому определению, как «социализированный субъект рынка». Поэтому вполне реально ожидать активного внедрения в общественное сознание мысли об ограничении социального страхования по расходам и направлениям, как это было в начале века, с той значительной разницей, что тогда не был единым не только социал-демократический лагерь, но и предприниматели занимали различные, иногда противоположные позиции.