§ 2. Предмет частной теории использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании

Обоснование наличия социальной потребности в использовании психологических знаний не только в правоприменении, в частности доказывании, но и на законодательном уровне выдвигает проблему специализации соответствующего направления исследований в юридической психологии. В этой связи возникает ряд вопросов: о соотношении теоретического и прикладного аспекта в нем; о возможности рассмотрения этого направления как частной теории юридической психологии; о предмете и задачах этой теории, ее структуре. Наконец, о пределах «автономии» исследователей при выборе и ранжировании объектов исследования с учетом наличия базового уголовно-правового принципа виновной ответственности. Рассмотрим эти вопросы более подробно.

Использование психологических знаний в регулировании уголовно-правовой борьбы с преступностью на законодательном и правоприменительном уровнях имеет теоретико-прикладной характер. Данному направлению присущи не свободные фундаментальные психологические исследования, а целенаправленность на решение определенного круга проблем, которые ставит «заказчик» — законодатель и правоприменитель. Эти проблемы связаны либо с интерпретацией в релевантных пределах общих

16

О. Д. Ситковская

положений психологии о деятельности и личности, либо с детализированным исследованием механизмов поведения, которые «не интересны», «недостаточно масштабны» для фундаментальной науки. В литературе указывается на необходимость ориентации психологов, работающих в области правового регулирования борьбы с преступностью на решение прикладных задач правотворчества и правоприменения (что предполагает и отказ от избыточного академизма) на психологическое обоснование управленческих решений нормативного характера в этой сфере1.

Однако при этом нельзя переходить к анализу понятий частного характера без предварительного определения более общих. Здесь мы сталкиваемся с проблемой многих наук о человеке, когда исследуются отклонения от нормы, но не определяется сама норма2.

Так, законодатель и правоприменитель ориентируют юридическую психологию на участие в разработке и толковании таких понятий, как «невменяемость», «особая жестокость», «беспомощное состояние» и пр., не требуя при этом исходить из понятий, имеющих более высокий уровень (соответственно «вменяемость», «типичный психологический механизм насильственного преступления», «психическое состояние, характеризуемое осознанием происходящего и способностью оказывать сопротивление»). Проблема не снимается и в' тех случаях, когда законодатель использует общее понятие, например «обоснованный риск», но не определяет частное понятие «необоснованный риск» в качестве второго элемента дихотомии. Правда, иногда формулируются оба элемента: необходимая оборона и ее превышение. Но это скорее исключение.

Участвуя в разработке и толковании уголовно-правовых понятий, представители юридической психологии

1  См., например:   Туманов Г. А. Психология управления и юридическая психология: проблема соотношения и взаимодействия и  Шахриманъян И. К. Юридическая психология на VI Всесоюзном съезде психологов СССР // В кн.: Юридическая психология. М., 1983. С. 5, 8.

2 Слабым местом прикладных отраслей знания, обслуживающих решение правовых вопросов, отмечает, например, Б. С. Братусь, является невыясненность основания дихотомии «норма — патология». Пытаясь нейтрализовать эту слабость, исследователи принимают «негативные критерии нормы», т. е. идут не от определения нормы к патологии, а берут за основу патологию, т. е. частный случай. Норму же определяют через его отсутствие (см.: Братусь Б. С. Аномалии личности. М., 1988. С. 7—10).

ПсИхМіОГИЯ УГОЛОВНОЙ "ТВ°Т^ТП'РНІ-К>'7-ТН   і-1 .......1-...........- ,..n.u .и.......-..n.'-?             17

должны исходить из характеристик личности и поведения, устанавливаемых фундаментальной психологией, т. е. строить уголовно-правовые понятия (определяющие особые случаи поведения) на основе более общих понятий.

Сказанное позволяет сделать вывод, что прикладной характер рассматриваемого направления юридической психологии (как и всей науки) не исчерпывает его сущности. Сочетание теоретического и прикладного подходов здэсь необходимо. Но теоретическая часть направлена именно на решение прикладных задач путем разработки понятий, помогающих решению законодателем и правоприменителем типичных (общих) ситуаций, и уже на этой основе — решению особых случаев.

Соответственно определяется специфика предмета и задач рассматриваемого направления. Пределы использования психологии в разработке правовых дефиниций определяются задачей обеспечения справедливости уголовно-правового реагирования на преступления через психологически адекватную дифференциацию и индивидуализацию уголовной ответственности. Другая задача состоит в обеспечении психологически обоснованных предпосылок превентивного воздействия уголовного закона и практики его применения.

Но юридическая психология, имея в качестве ориентира соответствующие задачи, поставленные уголовным правом, самостоятельно определяет, какой круг психологических феноменов, насколько глубоко и детально необходимо учитывать при конструировании правовых понятий. Нельзя согласиться с рекомендацией «ограничить психологическую структуру преступления» только компонентами, предшествовавшими событию преступления1. В действительности взаимодействие личности и ситуации разворачивается и в ходе преступления, и после его завершения.

Формула, верная для значительного большинства случаев, все же требует некоторого уточнения: «преступное поведение является экстериоризацией ценностно-нормативной системы личности»2. Об этом свидетель-

1 См.: Коновалова В. Е. Правовая психология. Харьков, 1990. С. 32.

2  Ратинов А. Р. Методологические вопросы психологического изучения личности преступника // В кн.: Психологическое изучение личности преступника. М., 1976. С. 20. Возможно, что автор исходил из понятия поведения как системы, протяженной во времени деятельности. Здесь в поведении действительно определяющими являются ведущие ориентации личности. Но конкретное преступление — это поведенческий акт и закономерности поведения как системы в нем не всегда проявляются.

18

О. Д. Ситковская

ствует изучение ситуационных преступлений, например, в состоянии аффекта, сам факт совершения которых и содержание действий виновного противоречит его ведущим ценностным ориентациям. При разработке психологических основ дифференциации и индивидуализации ответственности эти случаи, конечно, нельзя игнорировать. Изучение личности обвиняемого должно осуществляться в таких пределах, чтобы можно было выяснить «свойства обвиняемого, которыми вызваны движущие побуждения его преступного деяния, или наоборот, с которыми это находится в прямом противоречии»1.

В предмете и задачах психологических исследований проблем уголовного законодательства и практики его применения реализуется «личностный подход» (К. К. Платонов, А. Б. Сахаров, Г. М. Миньковский). Эти исследования исходят из психологической системы «личность — поведение», проявляющейся в преступлении (включая и поведение потерпевшего). Учитываются тенденции устойчивости и изменчивости в уголовно релевантных пределах. «Психологическое изучение личности преступника ... для последующего совершенствования законодательства и практики его применения... опирается на формулу: внешние причины действуют, опосредуясь внутренними условиями»2.

Использование психологических знаний необходимо, в частности: а) для содержательного раскрытия ряда понятий, характеризующих субъективную сторону преступления; б) для разработки и применения перечня обстоятельств, отягчающих и смягчающих ответственность и наказание; в) для выделения в отдельных составах преступления квалифицированных или, наоборот, привилегированных случаев; г) для решения вопроса о границах уголовной ответственности и ее пределах в ситуациях, влекущих уменьшенную избирательность поведения; д) для оценки случаев, когда деяние совершается лицами с психическими аномалиями или кратковременными расстройствами психической деятельности в рамках вменяемости; е) для разработки и применения понятий «вменяемость»,  «невменяемость»,  «возрастной

1 Кони А. Ф. Избр. произв. Т. 1. М., 1959. С. 155.

2 Ратинов А. Р. Указ. соч. С. 5.

Психология уголовной ответственности                                              19

порог уголовной ответственности», т. е. базовых характеристик субъекта преступления1.

Обоснование нами наличия относительно самостоятельного направления исследований в юридической психологии, связанного с включением психологических знаний в процесс разработки уголовного законодательства и адекватного раскрытия его содержания для правоприменительной практики, приводит к выводу о формировании соответствующей   частной теории.

Само существование совокупности частных теорий юридической психологии является аксиоматичным2. По крайней мере имеющиеся модели ее содержания указывают на наличие соответствующих частных теорий. Например, модель системы юридической психологии, предложенная А. Р. Ратиновым, включает психологию личности преступника, психологию собирания доказательств, в том числе отдельных процессуальных действий, психологию деятельности участников процесса, психологию исправления и т. д.

Во многом сходны и модели других авторов, различаясь в основном степенью детализации выделяемых направлений. В частности, выделяются подсистемы криминальной психологии, судебной психологии, исправительно-трудовой психологии3.

1  Большая часть приведенного выше перечня была сформулирована в нашем докладе  «Некоторые вопросы взаимодействия психологии и уголовного права» на одном из методологических семинаров (см. кн.: «Психология и право». М., 1985. С. 40). В работе Коченова М. М., Ефимовой Н. И., Кривошеева А. С, Сит-ковской О. Д. «Изучение следователем психологии обвиняемого» (М., 1987. С. 22) аналогичный перечень сформулирован в укрупненной форме. Преимуществом более детального изложения является выделение вопросов уменьшенной избирательности поведения, влияния психических аномалий, возрастного порога ответственности. Такая детализация — путь к максимально полному использованию возможностей психологии в реализации личностного подхода в уголовном праве.

2  См.: Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. М., 1967.   С. 15.; Советская судебная психология. М., 1967. С. 5.

3  См.: Васильев В.   Л. Юридическая психология. Л., 1974. С. 13; Еникеев М. И. О современном состоянии и перспективах развития юридической психологии // Психологический журнал, 1982. № 3. С. 113—119; Платонов К. К. Система психологии и теория отражения. М., 1982.   С. 291; Столяренко А. М. Проблемы и пути развития юридической психологии // Психологический журнал,  1988. № 5. С. 77—78. Подробный обзор взглядов названных и других авторов по рассматриваемому вопросу также см Костицкий М. В. Введение в юридическую психологию. Киев, 1990. С. 160—177.

20

О. Д. Ситковская

То обстоятельство, что авторы не используют термин «частная теория», предпочитая ему термины «направление», «подсистема», «разделы», не имеет принципиального значения. Здесь сказывается традиция. В принципе же речь идет именно о системе частных теорий в составе юридической психологии. Это позволяет нам в соответствии с общенаучной терминологией определять выделяемое нами направление юридико-психологических исследований как частную теорию.

Наша аргументация, конечно, не означает, что мы сводим содержание науки юридической психологии к системе частных теорий1.

Почти все авторы, предлагающие свои варианты системы, обоснованно указывают на наличие в юридической психологии общей части, интегрирующей общеконцептуальные и методологические знания сквозного характера, которые являются обязательным ориентиром для частных теорий.

Однако не представляется возможным и поддержать позицию И.К.Шахриманьяна, который высказался против структурирования особенной части теории юридической психологии. По его мнению, это позволит видеть динамику психологических явлений и изучающей их науки. Но при этом не учитывается сложность предмета юридической психологии, качественные различия анализируемых ею групп закономерностей. В конечном счете И.К.Щахрима-ньян приходит к выводу о необходимости системной характеристики психологической феноменологии, фактическому выделению направлений (разделов) исследований2.

Некоторые авторы упоминают о направлениях, связанных с проблемами нормативно-правового регулирования, психологии правотворчества и т. д.3. Однако при близости терминологии с используемой нами для обоснования частной теории применения психологических знаний в уголовно-правовом регулировании названные авторы вкладывают в нее иное содержание. Речь идет о формировании и значении правосознания и его регулирующей роли, о психологии участников правотворческой и правоприме-

1  Такая попытка была предпринята автором, много сделавшим для разработки проблемы частных теорий в науках, обслуживающих борьбу с преступностью (см    Белкин Р. С. Курс советской криминалистики Т. 2. М., 1977)

2  См.: Шахриманъян И.   К. К вопросу о предмете и структуре советской юридической психологии // Психологический журнал, 1983 № 6. С. 114—117.

3 См, например, названные работы Еникеева М. И., Ратинова А. Р.

Психология уголовной ответственности                                              21

нительной деятельности. Таким образом, обосновываемое нами направление и эти направления исследования не дублируются, как и выделяемое в литературе направление, именуемое теорией и практикой применения специального психологического знания в «юридическом процессе». Авторы, указавшие на него, фактически имеют в виду гораздо более узкое содержание: деятельность эксперта, консультанта, специалиста в рамках судопроизводства, а также непосредственное использование психологических знаний органом, осуществляющим судопроизводство1.

Предложение о включении обосновываемого нами направления в систему юридической психологии в рамках ее предмета отвечает общеметодологическому положению об открытости системы частных теорий любой науки. Оно соответствует и критериям, наличие которых позволяет говорить о формировании и развитии новой частной теории.

1.  Как показывает исторический опыт и требуют концептуальные положения правовой реформы, без последовательного осуществления личностного подхода в уголовно-правовом регулировании невозможна оптимизация такого регулирования на уровне современных потребностей и ценностей общества. А для этого требуется системное (а не от случая к случаю) привлечение психологических знаний о закономерностях произвольного поведения в уголовно-релевантных ситуациях.

2.   Наполнение  психологическим содержанием уголовно-правовых понятий, институтов и норм, обеспечивающих в своей совокупности субъективное вменение и его  справедливость,   предполагает  соответствующий уровень научного обеспечения на основе оценки способности личности осознавать значение своего поведения и управлять им, исходя из уголовно-правовых запретов и дозволений.

3.  Данное направление юридико-психологических исследований выделяется по предмету,  объекту,  задачам, особенностям методологии и методики, включая процесс описания, систематизации и обобщения эмпирических фактов, как и превращения последних в факты науки в сис-

1 См., например. Аувяэрт Л. И., Марусте Р. А. О перестройке учебной дисциплины "юридическая психология" // В кн.. Юридическая психология. Тезисы докладов к 7 съезду психологов СССР. М., 1989. С. 4—5, Костицкий М. В. Указ.соч. С. 172—176.

О. Д. Ситковская

теме юридико-психологического знания как целостности1. Речь идет о группе психологических реальностей, связанных с особенностями конструирования и уяснения содержания уголовно-правовых понятий, норм и институтов; о закономерностях, связанных с возникновением, изменением и адекватным их применением2.

4.  Рассматриваемую частную теорию нельзя (как и любую другую) изолировать от иных направлений и от общей части науки. Наоборот, ее формирование и развитие возможно только на основе: а) базирования на общих положениях фундаментальной и юридической психологии; б) внесения своего вклада в интегративные характеристики юридической психологии; в) информационного взаимодействия со смежными теориями (личности преступника и потерпевшего,  психологической экспертизы, исправления преступников и т. д.).

5.  Собственная детализированная структура  связей объекта,  предмета,  особенностей методологии исследования и использования его результатов3.

6.  Значимость для теоретической и практической деятельности; существование комплекса  знаний,  объем и качество которых достаточны для реализации задач данной частной теории.

7.  Особенности языка науки в рамках данной частной теории, тенденция к ее формализации путем построения идеальных моделей изучаемых закономерностей и явлений; адаптивность к требованиям социальной практики4. Конечно, предмет науки подвергается изменению по мере роста знания и прогресса общества в целом. Такой процесс касается не только новых областей знания, но и давно сложившихся. Поэтому мы отнюдь не считаем застывшей ту структуру обосновываемой новой частной теории юридической психологии, которая изложена во введении и гл. 1. Наоборот, потребности правового регулирования обусловливают

1  См.: Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. Т. 1. М, 1977 С. 300.

2  См' Столяренко А. М. Проблемы и пути развития юридической психологии // Психологический журнал, 1988. № 5. С. 77; Ратинов А. Р. Выступление на «круглом столе» «Проблемы юридической психологии» // Психологический журнал, 1986 № 1. С. 35.

3  См   Зиновьев А. А Два уровня в научном исследовании // В кн.' Проблемы научного метода. М., 1964 С. 240—242, Белкин Р. С. Указ.соч. С. 288

4  См. об этом, в частности. Белкин Р. С. Указ.соч. Т. 1. С. 288— 290, 294, 301.

Психология уголовной ответственности                                              23

необходимость разработки проблем юридической психологии как в сфере гражданского, семейного, административного и ДРУГИХ отраслей материального права, так и соответствующих им процессуальных отраслей. Но рассмотрение этой проблематики — дело других исследователей.

Мы говорили об идеях сквозного характера, как обязательном атрибуте частной научной теории1. Их использование является специфичным для обеспечения принципов виновной и справедливой ответственности за преступления. Рассмотрим в этой связи, как эта ориентация реализуется в конкретной исследовательской проблематике, с учетом профессиональной компетенции психологов.

Решение обозначенной выше задачи можно интерпретировать как участие в обеспечении личностного подхода к регулированию ответственности и наказания за совершение преступления. Именно личностный подход в уголовном законодательстве и практике его применения, предполагающий трактовку преступного поведения как произвольного (осознанно управляемого), должен лежать в основе современной концепции уголовно-правового регулирования.

Отсюда и потребность при конструировании и толковании понятий, норм и институтов уголовного права в использовании психологических знаний. Оно имеет следующие аспекты:

определение комплекса существенных признаков субъекта уголовной ответственности, как способного к управляемому поведению в соответствующих ситуациях (возрастной порог,  вменяемость);

определение существенных признаков личности и поведения для дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания;

формы и методика использования этих знаний в конкретном случае доказывания.

Перечисленные аспекты требуют использования психологических знаний на профессиональном уровне. В частности, потому что понятие «способность к управляемому поведению в уголовно-релевантных ситуациях» есть не что иное, как психологическая модель виновного поведе-

1 Необходимо более или менее детально изложить требования, которым должна отвечать частная теория, так как они в юридической психологии почти не разработаны. Поскольку указанная проблема имеет общеметодологическое значение, мы используем «Курс советской криминалистики» Р. С. Белкина, где она получила серьезное освещение.

24

О. Д. Ситковская

ния, оно доказывается в конкретных случаях с использованием правовых понятий вины и ответственности.

Именно эта модель (закон рассматривает ее как общую предпосылку уголовной ответственности) лежит в основе интерпретации законодателем и практикой принципа виновной ответственности. Эта базовая предпосылка на правовом языке именуется вменяемостью или уголовно-правовой дееспособностью.

Что же касается понятий «вина» и «ответственность», конкретизирующих базовую модель, то для раскрытия их содержания в том объеме, который удовлетворяет потребности законодателя и правоприменительной практики, как показывает опыт развития законодательства, необходимо и достаточно непосредственное использование юристами некоторых общедоступных положений, почерпнутых из психологической литературы.

Наша позиция основана на выделении трех групп понятий, институтов и норм уголовного права по таким классификационным признакам, как необходимость, объем и глубина привлечения для их разработки положений психологии.

Для первой из них характер регулируемых отношений предполагает такую глубину разработки их психологического содержания, которая требует непосредственного участия профессионалов-психологов. Для второй группы достаточно использование общедоступных психологических дефиниций (правда, здесь целесообразна экспертная оценка психологами точности понимания этих дефиниций юристами). Наконец, третья группа «психологически нейтральна», так как речь идет о понятиях, нормах и институтах уголовного права, связанных с вопросами технологического характера (сроки, давность и т. д.).

Разграничительная линия между первой и второй группой случаев связана с объемом и сложностью психологических характеристик, которые необходимы и достаточны законодателю и практике для разработки и интерпретации соответствующего понятия, института, нормы.

С этой точки зрения не вызывает сомнения необходимость привлечения профессиональных психологических знаний, когда речь идет об основных понятиях дифференциации и индивидуализации наказания, обеспечения его справедливости. Общие начала назначения наказания, как типовая нормативная модель, предусматривают сложную систему личностных и поведенческих при-

Психология уголовной ответственности                                              25

знаков. Их описание и интерпретация требуют именно такого уровня. Сам термин «индивидуализация» ориентирует на достаточную глубину психологического исследования, которую необходимо предусмотреть в законе для конкретных случаев.

Исходя из требуемого объема и сложности психологических характеристик, профессиональное участие представителя данной отрасли знаний имеет существенное значение и при законодательном определении, а равно и при интерпретации в практике общих предпосылок уголовной ответственности. Что же касается производных понятий вины и ответственности, то здесь роль профессиональных психологических знаний нельзя определить столь однозначно. Эта необходимость имеет место, когда речь идет о проблемных ситуациях, связанных с пределами виновной ответственности, ее квалифицированными и привилегированными разновидностями (например, особой жестокости, осознания возраста потерпевшего и др.), отграничением неосторожной вины от случая. Здесь не обойтись без профессионального использования психологических знаний для формулирования и разъяснения соответствующих норм. Но сказанное нельзя распространить на формулирование самих дефиниций вины и ответственности, имеющих высокую степень абстракции и в то же время простых по схеме: потребности законодателя и правоприменительной практики вполне удовлетворяются конструкцией, использующей лишь некоторые элементарные положения психологии.

Правда, во многих юридических работах традиционно утверждается, что вина есть «психическое отношение1 к деянию и последствиям», однако попытки привязать это определение к понятиям психологии не делается. И дело не только в том, что сам термин «психическое отношение» мало информативен, но и в том, что законодатель при определении вины ориентируется на логико-юридические построения, для которых не требуется про-

1 Этот термин перенесен из некоторых старых работ по психологии. В современном понятийном аппарате науки он распространения почти не имеет. Упоминание о нем, в частности, отсутствует в Кратком психологическом словаре (Сост. Л.А.Карпенко; под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. М., 1985). Надо отметить и то, что в уголовно-правовом определении вины он избыточен, поскольку содержание ее раскрывается как умысел и неосторожность, которые вновь характеризуются через внутреннее отношение субъекта к деянию и последствиям.

26

О. Д. Ситковская

фессионально-психологическое «сопровождение». Здесь проявилось, как и в ряде других случаев, неполное совпадение сферы интересов: с одной стороны, правоведения и законодательного регулирования, а с другой — психологии. Соответственно обнаруживается и несовпадение уровня абстракции, объема и глубины проникновения в те или иные явления и детализации их описания. И именно поэтому ряд криминалистов считают, что сам принцип виновной ответственности и реализующие его нормы и институты основаны на «чисто юридических»  понятиях1.

Наша позиция подтверждается и трактовкой в уголовно-правовой теории понятия «ответственность». В психологии она рассматривается как элемент личности, связанный с осознанным процессом внутреннего контроля и реальным ответственным поведением2.

Для уголовно-правовой теории и законодательства этот подход является избыточным. Уголовная ответственность определяется ими как предусмотренное законом государственно-принудительное воздействие в отношении лица, совершившего преступление. Оговаривается и его обязанность подвергнуться воздействию в соответствии с законом3. Таким образом, понятию «ответ-

1  Так, в кн.: Злобин Г. А., Никифоров Б. С. Умысел и его формы (М., 1972. С. 242 и др.) содержание умышленной вины раскрывается через систему юридических презумпций; в кн. Келина С. Г. и Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права (М., 1988. С. 119 и др.) подчеркивается специфически юридический характер принципа вины; о чисто юридических признаках преступления, связанных с виновным характером деяния, говорится в кн.: Уголовный закон. Преступление. Уголовная ответственность. / Под ред. И. Я. Козаченко (Екатеринбург,  1992. С. 96). Сходные формулировки мы находим в кн.: Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т. 1 / Под ред Н. А. Беляева и М. Д. Шаргородского (Л., 1968. С. 415—430) и в других работах.

2  См.:  Муздыбаев К. Психология ответственности. Л., 1983 (Ряд аспектов данной проблемы рассмотрен в указ.соч. Ю. И. Новика).

3  См., например: Дубинин Т. Т. Ответственность и освобождение от нее по советскому уголовному праву. Автореферат канд. дисс. М., 1985. С. 4, 8 и др.; Уголовный закон, преступление, уголовная ответственность / Под ред. И. Я. Козаченко. С. 108—123; Уголовное право. Общая часть / Под ред. Б. В. Здравомыслова, Ю. А. Красикова, А. И. Ророга. С. 46—58. Здесь дан и обзор других работ до 1992 г. и др.

Психология уголовной ответственности                                              27

ственность» придается иной смысл по сравнению с психологией. Совпадает лишь терминология. И хотя отдельные авторы-юристы при освещении проблемы уголовной ответственности упоминают о работах по психологии ответственности1, они делают однозначный вывод о том, что ответственность в уголовно-правовом смысле выражает логико-юридическое соотношение причиненного вреда и санкции за него2.

Правда, говоря об обстоятельствах, смягчающих и отягчающих ответственность, законодатель использовал не общее понятие уголовно-правовой ответственности, а более детализированное в психологическом смысле, привязанное к принципу дифференциации и индивидуализации наказания (справедливости). Но одновременное использование одного и того же термина в двух значениях — «чисто юридическом» и с элементами психологии — приводит к нечеткости дефиниций закона. И не случайно в УК РФ 1996 г. говорится уже об обстоятельствах, смягчающих и отягчающих  наказание.

При использовании в уголовном праве понятия «вина» юристами нередко указывается на необходимость его соответствия положениям психологии (хотя последняя не знает такого понятия). При этом делается дежурная ссылка на определение С. Л. Рубинштейном «целенаправленного волевого акта»3, так же говорится и об основополагающем значении «хрестоматийных положений» о сознании как высшей форме отражения действительности. Но в любом случае при переходе к описанию понятия вины в уголов-

1  См., например, работы, посвященные ответственному поведению личности в различных ситуациях: Darley D.   М., Latane В. Bystander intervention in emergencies: Diffusion of responsibility // Gournal of personality and Social Psychology. 1968. N 8. P. 377— 383. Berkowitz L. Social norms, feelings and other factors affecting helping behavior and altruism // In: Advances in Experimental Social Psychology. New York, 1972, N 6. P. 63—108.

2 Сошлемся, в частности, на кн.: Денисов Ю. А. Общая теория правонарушения и ответственности. С. 99—117, 139—140.

3  См., например: Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т.1 / Под ред. Н. А. Беляева и М Д. Шаргородского. Л., 1968. С. 430. Интересно, что ссылка на работу С. Л. Рубинштейна "Основы общей психологии" (М., 1946. С. 510) скорее опровергает, нежели подтверждает позицию авторов Курса о "психологизме понятия вины".   С. Л. Рубинштейн здесь говорит о другом — о связанности поведения людей нравственностью и правом, т. е. не о психологическом механизме поведения, а о социальном его регулировании.

28

О. Д. Ситковская

ном праве это делается уже без обращения к психологическим дефинициям, а путем логического конструирования чисто юридических понятий1. Это относится, в частности, к понятиям умысла и неосторожности, которые не имеют готовых психологических аналогов. Их психологическая характеристика, если бы она понадобилась, представляла бы собой достаточно сложную конструкцию. Используя при этом в качестве базовых такие понятия, как осознанное и целенаправленное поведение, мы могли бы определить общие границы виновной ответственности, но не отграничить умышленное от неосторожного деяния2.

Не противоречит ли наша констатация, что юриспруденция отчетливо ориентируется на логико-юридическую конструкцию вины и не истребует здесь профессиональных психологических знаний, тому обстоятельству, что ряд авторов сочетают такой подход с использованием психологических терминов? Нет, так как анализ показывает избыточность этой терминологии для описания тех признаков, которые нужны законодателю и практике. К тому же сами заимствования изобилуют неточностями.

В качестве немногих примеров из большого числа реально имеющихся укажем: на сведение функций сознания и воли к контролю за поведением вместо руководства

1 Высказанное нами мнение о том, что в подавляющем большинстве случаев авторы-юристы используют понятие "вина" как чисто правовое несмотря на упоминание о его близости к психологии,  находит свое подтверждение  в  статье В. П.  Малькова «Субъективные основания уголовной ответственности» (Государство и право. 1995. № 1). Автор безоговорочно трактует вину как "материально-правовое и процессуально-правовое понятие", отождествляя его с основанием уголовной ответственности, т. е. "с преступлением как целостностью". При этом он с некоторой иронией высказывается в адрес авторов, полагающих, что упоминание об умысле и неосторожности есть "психологический подход к рассматриваемому понятию".

Правда, и сам автор не удержался от "попутных экскурсов" в область психологии, продемонстрировав неточное использование ее терминов. Так, отсутствие субъекта в уголовно-правовом смысле он отождествляет с отсутствием субъекта в психологическом смысле.

2  Поэтому нельзя согласиться с утверждением о том,что «понятие умысла в уголовном праве употребляется в том же значении,что и в психологии, т. е. как проявление воли» (Козаченко И. Я., Сухарев Е. А., Горбуза А. Д. Понятие вины в уголовном праве. Екатеринбург, 1993. С. 9).

Психология уголовной ответственности                                              29

им1; на трактовку психических процессов, «связанных с предвидением», как лежащих вне сознания2; на отрицание допустимости использования в судебной практике выводов типа «должен был предвидеть» (между тем этот оборот прямо вытекает из определения в законе преступной небрежности. — О. С.)3; на трактовку вины, как не связанной в большинстве случаев «с внутренней оценкой своего поведения»4.

Было бы ошибкой видеть значение приведенных примеров лишь как иллюстрацию небрежного или недостаточно компетентного подхода соответствующих авторов к заимствованию отдельных сведений из психологии. Дело не столько в этом, сколько в том, что подобные неточности являются неизбежным следствием избыточности самих попыток «обогатить» определение законодателем вины как умысла или неосторожности использованием психологической терминологии. Показательна в этом отношении неудача авторов проекта УК, которые в варианте проекта 1993 г. первоначально предложили следующее определение: «Вина — это сознательно-волевое психическое состояние лица, совершившего преступление, выраженное в форме умысла или неосторожности». Не говоря уже о том, что непонятно, к чему относятся последние слова — к состоянию лица или к преступлению, эта формулировка была подвергнута единодушной критике на всех обсуждениях проекта, как избыточная, не имеющая преимуществ в правоприменении, по сравнению с традиционной.

1 См., например' Уголовное право. Часть Общая. Т. 1. Уголовный закон. Преступление. Уголовная ответственность / Под ред. И. Я. Козаченко. Сходна и терминология других работ, в которых говорится об «участии» сознания и воли или о «связи с определенными психическими процессами» виновного акта поведения. См.: Злобин Г. А., Никифоров Б. С. Умысел и его формы. М., 1972. С. 240 и др.; Макашвили В. Г. Принцип вины в советском уголовном законодательстве // В кн.: Актуальные вопросы уголовного права, криминологии, уголовного процесса. Тбилиси, 1986. С. 67; Уголовное право. Часть Общая. Т. 2. Пределы и виды дифференциации уголовной ответственности / Под ред. И. Я. Козаченко. Екатеринбург, 1992. С. 41; Новик Ю. И. Указ. соч. С. 78 и др.

2  Благов Е. В.   Основы применения уголовного права. Ярославль, 1992. С. 33.

3 Злобин Г. А., Никифоров Б. С. Указ. соч. С. 239.

4 Савинов В. Н. Об уголовно-правовой регламентации вины и ее форм // В кн.: Категориальный аппарат уголовного права и процесса. Ярославль, 1993. С. 117.

зо

О. Д. Ситковская

Поэтому в процессе работы над проектом в Государственной Думе был восстановлен первоначальный текст, достаточный для целей уголовно-правового регулирования.

Само по себе использование разработчиками проекта УК терминов «сознательно-волевое» и «психическое состояние» было в принципе допустимым. Они психологически адекватны, в отличие от термина «психическое отношение», который отличается неопределенностью: неясно, имеется ли в виду лишь последующая оценка субъектом совершенного поступка или то, что он его сознательно осуществил. И тем не менее отказ от «психологизированного определения» представляется правильным в силу отсутствия объективной потребности психологического углубления формулировки закона относительно умысла или неосторожности.

В предмет психологических исследований уголовно-правовых проблем виновной ответственности «заказ» законодателя и практики включил участие в содержательной характеристике общей модели управляемого поведения в уголовно-релевантных ситуациях (вменяемости в широком смысле или уголовно-правовой дееспособности). На основании этой общей модели законодательно сформулировано определение вины через умысел или неосторожность, адаптированное к потребностям практики. Оно исходит из общей модели уже как из данности, перенося центр тяжести на ориентиры для доказывания.

Если бы практика ощутила потребность в профессиональном участии психологии на этом уровне, ее обобщение рано или поздно выявило бы наличие проблемной ситуации. Так как это произошло, например, с включением в предмет юридической психологии вопросов, связанных с существенным отставанием психического развития подростка, формально достигшего возраста уголовной ответственности. Или вопросов, связанных со способностью правильно оценивать особенности психического состояния потерпевшего при посягательстве на него. Применительно же к проблеме определения вины как умысла или неосторожности практика не испытывает затруднений, требующих вмешательства специалиста-психолога или использования в стандартных случаях, предусмотренных законом психологических данных, которые выходят за рамки общедоступных. Эту позицию практики констатирует и юридическая литература. Так, Ю.А.Денисов, специально исследовавший проблему вины и ответственности как социально-правовую категорию, пришел к выво-

Психология уголовной ответственности                                              31

ду, что уголовно-правовая конструкция вины, как умысла или неосторожности, представляя собой формально юридическую дефиницию, полностью удовлетворяет запросы правоприменительной практики1.

Изучение опубликованной надзорной судебной практики за 6 лет (1991—1996 гг.) этот вывод полностью подтвердило. Это и понятно. Законодательная конструкция (ст. 24—26 УК РФ 1996 г.) предлагает практике четыре типизированных варианта оценки виновного поведения:

1)   предвидел  последствия и желал их наступления;

2)  предвидел и сознательно допускал либо относился к ним безразлично (прямой и косвенный умысел); 3) предвидел, но самонадеянно рассчитывал на их предотвращение; 4) не предвидел, но мог и должен был предвидеть (преступная неосторожность в форме легкомыслия и небрежности). Простота этих схем позволяет следствию и суду, опираясь на установленные признаки события и действий его участников, решить вопрос о наличии или отсутствии вины. При этом орган судопроизводства исходит из психологически адекватной формулы вменяемости (уголовно-правовой дееспособности), презюмируя, что ее наличие свидетельствует о способности субъекта к осознанно-волевому поведению в уголовно-релевантных ситуациях и что доказывается фактическое наличие такого поведения2. На этом уровне следствию и суду достаточно использовать тот объем общедоступных психологических знаний, который заложен в понятиях «умысел» и «неосторожность».

Приведем типичный пример, иллюстрирующий сказанное.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ рассматривала обоснованность квалификации по п. «д», «з» ст. 102 УК РФ 1960 г. действий, состоявших в установке для охраны земельного участка устройства, от взрыва которого погибли люди. Адвокат просил квалифицировать вину как преступную небрежность, поскольку виновный не имел опыта работы со взрывчаткой и не

1 Денисов Ю. А. Указ.соч. С. 105—107.

2  Подобный подход (рассмотрение понятия вины и проблемы ее доказывания применительно к конкретному уголовному Делу) получает распространение и в современных работах по уголовному праву   См., например' Уголовное право. Часть Общая. Т. 2 / Под ред. И. Я. Козаченко Екатеринбург, 1992. С. 43; Козаченко И. Я., Сухарев Е. А., Горбуза А. Д. Указ. соч. С. 8; Уголовное право. Общая часть. М., 1992 .С. 147—164;

32

О. Д. Ситковская

мог предвидеть последствий своих действий. Надзорная инстанция, однако, сочла доказательством предвидения виновным последствий своих действий показания о том, что после установки им и взрыва слабого устройства он высказал намерение установить «более серьезное» устройство. Таким образом, он осознавал последствия увеличения заряда и использования материала, дающего большое количество осколков1.

На этом конкретном материале отчетливо прослеживается:

базовое значение для исследования вины по конкретному делу общей модели дееспособности в сфере уголовно-релевантного поведения, в частности, способности предвидеть непосредственные последствия планируемых и осуществляемых действий (закономерное развитие событий) и управлять своим поведением на основе этого знания2;

использование в этой модели в качестве ключевого ориентира для практики понятия «нормально функционирующего сознания», разработанного на основе положений психологии о развитии сознания и воли3;

переход в механизме доказывания вины по конкретному делу от общей модели дееспособности как данности к исследованию наличия умысла или неосторожности в действиях конкретного субъекта.

Но изложенная схема распространяется именно на стандартные ситуации. Случаи же, когда типичные ситуации дополняются особыми обстоятельствами, относящимися к субъективной стороне деяния и существенно осложняющими его познание, должны включаться в предмет психологических исследований в рассматриваемой сфере. Речь идет, например, о таких особых обстоятельствах в плане их влияния на избирательность поведения, как беременность субъекта преступления, наличие у него тяжелого соматического заболевания и т. п. Аналогичный подход необходим и применительно к ряду так называе-

1 См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 1993. № 5. С. 7.

2 См.: Денисов Ю. А. Указ. соч. С. 91; Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Указ. соч. С. Ш; Шавгулидзе Т. Г. Указ.соч. С. 117.

3 Как отмечает Т. Г.Шавгулидзе, вина имеет свое психологическое основание в определенном уровне интеллектуальных и волевых способностей субъекта. Она включает возможность и способность к волевому поступку (см.: Шавгулидзе Т. Г. Указ. соч. С. 16). О психологическом механизме волевого поступка см.: Иванников В. А.  Психологические механизмы волевой регуляции. М., 1991.

Психология уголовной ответственности                                              33

мьіх «квалифицированных» составов преступлений, когда определенный характер целей, мотивов или последствий предполагает усиление наказания. В теории уголовного права признается, что обстоятельства, объективно сказывающиеся на уровне опасности деяния, «не могут вменяться и отягчатв- ответственность», если лицо не осознавало, не должно было и не могло осознавать эти обстоятельства1. Очевидна необходимость в конкретных случаях применять (в том числе с помощью эксперта) положения психологии, которые позволят оградить обвиняемых от объективного вменения.

Для иллюстрации важности такого подхода сошлемся на позицию Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ по делу об убийстве Ф. Поддерживая вменение виновным убийства с особой жестокостью, коллегия сослалась на то, что потерпевшая испытывала особые страдания2. Но ведь задача доказывания здесь состояла не только в установлении факта особых страданий потерпевшей, но и в том, чтобы установить осознание и желание виновных причинить такие страдания. Без помощи психолога эта задача во многих случаях не может быть решена.

Подводя итог сказанному, ограничим предмет рассматриваемого направления юридической психологии в части проблем виновной ответственности: а) ее общей моделью (условиями, предпосылками); б) сложными случаями разграничения виновного и невиновного поведения; в) общими началами (условиями) дифференциации и индивидуализации наказания. Для разработки и интерпретации дефиниций умысла и неосторожности как формы вины по уголовному праву, мы не видим необходимости в непосредственном участии психологов, поскольку речь идет о применении общей модели к стандартным ситуациям.

Не противоречит ли такая ограничительная позиция известному в истории уголовно-правовой науки факту существования в определенный период так называемой «психологической теории вины»? Нет, так как ее положения оказались несовместимыми с потребностями уголовно-правового регулирования. Именно поэтому эта теория, которую, кстати, разрабатывали юристы, а не психологи, осталась только фактом истории права. Само возникновение данной теории было связано не с реальными потребностями развития законодательства,  а с либерально-гу-

1 См.: Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Указ. соч. С. 115.

2 См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 1994. № 8. С. 6.

34

О. Д. Ситковская

манистическим протестом против формализованного регулирования вины и наказания. Их взгляды объективно развивались в направлении иррационализма в решении правовых вопросов1, отрыва этих решений от права, противопоставления правовых и своеобразно понимаемых психологических категорий. В частности, предлагалось руководствоваться при решении вопроса о виновной ответственности оценкой «настроения» лица, «правового чувства», «черт личности в целом» и т. д.2.

Таким образом, существование в истории права этой теории не может быть аргументом необходимости профессионального использования психологических знаний для дефиниции вины в пределах, достаточных для законодателя.

Правда, и в современной теории уголовного права имеются попытки осуществить своеобразное возрождение сходного подхода путем «расширения» понятия вины3 за счет признаков, не имеющих строгой правовой интерпретации (и психологической тоже). Это обстоя-

1  См. об этом подробнее: Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971. С. 131; Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / Под ред. В. Н.Кудрявцева, С. Г.Кели-ной. М., 1987. С. 81—83; Козаченко И. Я., Сухарев Е. А. Горбуза А. Д. Указ. соч. С. 14; Денисов Ю. А. Указ. соч. С. 104. Особое внимание сторонники рассматриваемой теории уделили приспособлению для своих целей таких психологических теорий, как фрейдизм, бихевиоризм и др.

2  Интересное продолжение этот подход получил в статье: Роксин К. Основания уголовно-правовой ответственности и личность преступника / Пер.с нем. // В кн.: Актуальные вопросы уголовного права,  криминологии, уголовного процесса. Тбилиси, 1986. С. 25. По мнению этого автора, вина связана с "бесчувственностью", "безжалостностью" как чертой личности, выявляемой "психологическим наблюдением".

3  Например, предлагается определение вины как "упречно-го состояния психики, которое заключается в отрицательном отношении к интересам.,  общества" (Самощенко И. С. Понятие правонарушения по советскому законодательству. М.,  1963. С. 141). Или как "психического отношения субъекта к окружающей его социальной действительности, к общественным отношениям, к интересам общества, к его правовым требованиям, к другим членам общества. Причем отношение его.. является отрицательным" (Дагелъ П. С, Котов Д. П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974. С. 66). Но ведь "отрицательное отношение" может быть не генерализированным, как предполагают авторы, а парциальным.

Психология уголовной ответственности                                              35

тельство и определяет бесперспективность таких предложений, их избыточность для теории и практики борьбы с  преступностью.

Понятие вины, которое дает уголовный закон через перечень ее форм, является исчерпывающей уголовно-правовой конструкцией1. Нарушение строгости и определенности этой дефиниции лишь дезориентировало бы практику.

Наша попытка обозначить предмет и пределы психологического исследования проблем виновной ответственности основывается на идее определяющего значения этих знаний на уровне общей модели способности к осознанно-волевому поведению в ситуациях, предусмотренных уголовным законом, необходимой законодателю и практике в качестве ориентира. Именно разработанное с использованием профессиональных психологических знаний понятие возрастной и личностной вменяемости в широком значении этого слова2 (уголовно-правовой дееспособности) как предпосылки уголовной ответственности представляет «несущую конструкцию» для всей системы норм и институтов, выражающих принцип виновной ответственности. «Вменяемость является начальным звеном в цепи: вменяемость — вина — уголовная ответственность»3.

Определение нами круга проблем, при решении которых необходимы профессиональные психологические знания для выражения в законе принципа виновной ответственности, не означает отрицания новых возможностей в этом плане. Например, если практика, реализуя принцип справедливости, потребует более тонких измерителей характера и степени ответственности с тем, чтобы оценивать «интенсивность» вины (этот термин появился в некоторых работах)4. Но в настоящее время психо-

1 См.: Яковлев А. М. Основание уголовной ответственности и личность преступника // В кн.: Актуальные вопросы уголовного права, криминологии, уголовного процесса. С. 37.

2  Понятие вменяемости в широком смысле слова рассматривается в гл. 4. Мы связываем это понятие с психологическим и правовым критериями.

3 Орлов В. С. Субъект преступления. М., 1958. С. 27.

4 Разгилъдиев Б. Общественно полезные деяния, предусмотренные УК РФ // Законность. 1984. № 12. С, 19.

36

О. Д. Ситковская

логические знания истребуются в этом плане лишь для дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности в рамках личностного подхода.