4.3. Преемственность и юридическая природа договорных обязательств

Римское право рассматривало договор с трех точек зрения: как основание возникновения правоотношения, как само правоотношение, возникшее из этого основания, и как форму, которую соответствующее правоотношение принимает. О.С. Иоффе, являвшийся последовательным сторонником множественности значений договора, обращал внимание на то, что для всестороннего ознакомления с его сущностью договор «...должен быть изучен и как юридический факт, и как правоотношение»675. Необходимо также иметь в виду, что ч. 1. т. X Свода законов Российской империи не делает различий между договором и обязательством. На этот факт указывал и Правительствующий сенат, отмечая, что «обязательства, возникающие из договоров, суть составные части последних»676. Что касается науки гражданского права, то такой видный ее представитель, как Г.Ф. Шершеневич, отмечал, что «в громадном большинстве случаев, договор направлен к установлению обязательного отношения, так что договор и обязательство чаще всего находятся в связи, как причина и следствие. Однако область договора выходит за пределы обязательственных отношений, как, в свою очередь, и обязательства могут иметь в своем основании не договор, а другой юридический факт, правонарушение, неосновательное обогащение»677.

Представление о договоре и в римском, и в русском праве как об основании возникновения, изменения, прекращения правоотношений включало три его непременных признака: во-первых, соглашение, во-вторых, особое основание соглашения в виде определенной цели и, в-третьих, предмет договора.

Для обозначения договора римляне использовали слово контракт (contractus), в отличие от пакта (pactum) как термина более широкой значимости, рассчитанного не только на

188

договоры, но и на любые соглашения вообще. Как всякая сделка, договор предполагает выражение воли лиц, совершающих его. При этом воля должна быть согласной, что наглядно выражается термином conventio, соглашение, — «...это слово прилагается и к тем, которые соглашаются об одном и том же, исходя из различных побуждений души (то есть сходятся на одном решении)»678.

Русские юристы XIX столетия определяли договор как «...соглашение двух или более лиц, порождающее право на чужое действие, имеющее имущественный характер, то есть ценность в общежитии»679. Такой же позиции, как и в римском праве, придерживалось большинство дореволюционных русских цивилистов, усматривая смысл договора в том, что он представляет собой взаимное соглашение. «Взаимное соглашение сторон есть необходимое условие каждого договора, который не может почитаться состоявшимся, пока не наступит окончательное соглашение сторон»680.

Соглашение предполагает согласную волю двух или нескольких лиц. Воля контрагентов должна соответствовать одна другой в существенных моментах, то есть в таких, отсутствие которых устраняет саму возможность соглашения. При этом недостаточно существования согласной воли двух или более лиц, соглашение предполагает взаимное познание этой воли. «Соглашение сторон удостоверяется не одною подписью договора, но и другими их действиями, свидетельствующими о том, что договор принят к исполнению»681. В римском праве согласная воля сторон, выраженная вовне, является необходимым условием действительности договора. Так, Лабеон говорит, что «можно достигнуть соглашения либо посредством вещи, либо посредством письма, либо даже при помощи вестника (nuntius), если стороны не находятся в одном месте; признается даже, что можно достигнуть соглашения молчаливым согласием...»682. Указывается также и на возможность заключения договора такими действиями, при которых сообщение достигает цели и без слов, поскольку воля одной из сторон выражена в самом действии. Эта форма волеизъявления в современной цивилистике квалифицируется как конклюдентное поведение.

189

Для некоторых сделок римское право предписывало совершенно определенный способ выражения воли (формальные договоры, например, стипуляция). Другие же договоры отличались тем, что стороны могли выражать свою волю различными способами по своему усмотрению (так называемые «неформальные» договоры). В русском законодательстве XIX века письменная форма как средство доказательства устанавливалась для большинства сделок. Поэтому можно сказать, что русское право того времени отличалось, в известной степени, формализмом. Г.Ф. Шершеневич указывал на то, что «...нельзя найти основания, почему купля-продажа может быть совершена словесно, а родственная ей поставка требует письменной формы. Жизнь сильно страдает от формализма нашего ïðàâà»683.

Воля контрагентов может сформироваться и под влиянием сторонних обстоятельств: принуждения, заблуждения и обмана.

Принуждение к заключению договора может выразиться в физическом насилии, психическом давлении, угрозах. На угрозу можно сослаться тогда, когда она: 1) являлась противозаконной; 2) реальной; 3) по содержанию представлялась для подвергающегося угрозе важным злом. Угроза (metus) в начальной стадии развития римского частного права совсем не принималась во внимание и заключенного соглашения ни в какой мере не затрагивала. Считалось даже, что вынужденная воля, тем не менее, является волей. («Coactus tamen volui», — говорили римские юристы; что значит: хотя и под давлением, под принуждением, но все-таки я волю выразил). «Если страх принудил меня принять наследство, то я полагаю, что я сделался наследником: хотя я и не выразил бы желания, если бы я пользовался свободой, но будучи принужден, я все же выразил свою волю»684. Римляне полагали, что контрагент, который пусть под воздействием угрозы заключил соглашение, хотел этого гораздо в большей степени, чем самой ее реализации. Постепенно отношение к угрозе изменилось. Действовавший под влиянием угрозы должник получил со стороны претора два защитительных средства. Первое представляло собой возражение об угрозе (exeptio metus) и применялось в случаях, когда исполнения договора, заключенного под ее

190

влиянием, требовал кредитор. Второе средство носило исковой характер. Это был иск, который в связи с угрозой должник мог предъявить кредитору (actio quod metus causa). Удовлетворение такого иска означало, что договор утрачивал силу, при этом исполненное стороны возвращали друг другу в целях восстановления прежнего состояния (restitutio in integrum)685. «Если заимодавец путем неправомерного лишения атлета свободы и воспрепятствования ему принимать участие в состязаниях принудил атлета дать обеспечение на сумму, превышающую долг, то по установлении этих обстоятельств компетентный судья постановляет о восстановлении дела по справедливости в прежнее положение»686.

В Своде законов Российской империи закреплялась норма о том, что «принуждение бывает, когда кто-либо захвачен во власть другого, принуждается к отчуждению имущества или ко вступлению в обязательства насильственно, страхом настоящего или будущего зла, могущего постигнуть его лицо или имущество»687. Так как при психическом принуждении юридическая сделка является все же выражением воли действовавшего, которому предстоял выбор — или нести страдание, или исполнить сделку, то для уничтожения силы последней необходимы некоторые условия. Это прежде всего: 1) противозаконность грозимого зла; 2) значительность грозимого зла; 3) основательность страха. Необходимо отметить, что длительное время судебные инстанции давали разъяснения, согласно которым «...под принуждением понимается лишь такое, которое наказуется уголовным законом; совершение сделок под влиянием нравственного давления не делает сделку недействительной»688. Однако в последующем такая точка зрения бьша пересмотрена, и под принуждением, нарушающим свободу воли, и в случае согласия при заключении сделок стало пониматься «не одно только насильственное физическое действие, наказуемое уголовным законом, но и нравственное принуждение посредством угроз, возбуждающих серьезный страх пред настоящим или будущим злом»689.

Под обманом (dolus) в римском праве понималось умышленное введение кого-либо в заблуждение с намерением вызвать волеизъявление, причиняющее ущерб лицу, совершающему такое волеизъявление. К обману, как и к угрозе, со сто-

191

роны норм римского частного права вначале бьшо безразличное отношение. Однако позднее кредитор, обманутый должником, получал от претора исковую защиту, а, когда жертвой обмана становился должник, он мог противопоставить кредиторскому требованию об исполнении договора возражение, основанное на том, что договор заключен под влиянием обмана. Каждая из сторон имела также право, сославшись на обманные действия другой стороны, потребовать восстановления прежнего состояния. То есть договор, совершенный под влиянием обмана, не являлся абсолютно ничтожным. Он вызывал юридические последствия, но лицу, выразившему свою волю под влиянием обмана, давались средства для того, чтобы договор лишить силы. «То, что продавец говорит, чтобы похвалить (свой товар), следует рассматривать как не сказанное и не обещанное. Но если это сделано для введения покупателя в обман, то равным образом следует считать, что не возникает иска, основанного на высказываниях или обещаниях, но возникает иск об умысле...»690. Хотя претору давались рекомендации не дожидаться подачи иска потерпевшей стороной, «...нужно оказывать помощь тем, кто был обманут без своей вины, если обманные действия совершает противник, и эту помощь нужно оказывать даже тогда, когда может быть использован иск об обмане (actio de dolo malo). И хорошему претору более приличествует приводить спор в первоначальное положение, как этого требуют разум и справедливость, чем предоставлять иск, влекущий за собой бесчестие (actio famosa); к этому (иску) следует нисходить лишь тогда, когда не могут быть использованы другие средства»691.

В русском гражданском праве XIX века юридические последствия относительно влияния принуждения и обмана на действительность договора были весьма близки последствиям, наступавшим по римскому праву. Русские юристы высказывали мнение о том, что «...обман, даже не наказуемый законом, должен быть признаваем нарушением свободы воли»692.

Относительно влияния принуждения и обмана на действительность договора в русском праве существовало две теории. Одни юристы полагали, что договор, заключенный под влиянием принуждения и обмана, недействителен, потому что не представляет единства воли. Данная теория получила на-

192

звание теории унитета693. Другие же утверждали, что договор сам по себе действителен, но сторона, принужденная или обманутая, имеет право требовать прекращения договора или вознаграждения за понесенные убытки, так как принуждение или обман составляют нарушение ее права — теория прекращения договора. Известный русский юрист Д.И. Мейер придерживался последней точки зрения. Он указывал на следующее: «...если иметь в виду, что задача ее (практики) — не уничтожать, а по возможности поддерживать установившиеся юридические отношения, она должна только в крайности признавать несуществующими даже ненормальные юридические отношения. А так как законодательство наше не постановляет, что договор, заключенный под влиянием насилия или обмана, сам по себе недействителен, то и нужно держаться теории действительности договора, признавая, разумеется, за принужденным или обманутым контрагентом право требовать или прекращения договора, или вознаграждеíèÿ»694.

То есть можно сказать, что по вопросу, касающемуся юридических последствий договора, заключенного под влиянием принуждения или обмана, положения римского и русского законодательства XIX века схожи. Сходство заключается, прежде всего, в том, что существует презумпция действительности договора. Он может быть признан недействительным по требованию потерпевшей стороны в судебном порядке.

Воля контрагентов, проявляющаяся в соглашении, может находиться также и под влиянием заблуждения (error). Под заблуждением понимается неправильное представление лица о фактических обстоятельствах, которое побудило заблуждающегося сделать данное волеизъявление. Ошибка делала соглашение юридически порочным, если оно было существенным. Такой квалификации по римскому праву заслуживало лишь заблуждение, возникавшее вследствие того, что неправильно воспринимались: а) тип договора (error in negotio), когда, например, предложение о продаже ошибочно принято за намерение совершить дарственный акт; б) участник договора (error in persona), когда, например, заключение договора состоялось только потому, что один из контрагентов имел

193

неправильное представление о личности второго контрагенòà; â) ïðåäìåò договора (error in corpore).

Аналогичные нормы имелись и в русском праве, что позволяет сделать вывод о восприятии отечественным правом правил римского законодательства. Примерами, подтверждающими эти положения, могут служить следующие высказывания римских и русских юристов: «...если я считал, что покупаю Корнелианское имение, а ты считал, что продаешь Се-мирониановское имение, то покупка ничтожна, так как у нас имеется разногласие в отношении предмета...»695. «Ошибка в предмете договора может служить поводом к его уничтожеíèþ»696.

Довольно сложно решается вопрос, когда ошибка относится к качеству предмета сделки — error in substantia. Лабеон в книге «Posteriores» пишет, что если кто-либо купит чиненую одежду как новую, то, по мнению Требация, покупателю должны быть возмещены убытки, если он по незнанию купил ее. Это мнение одобряет Помпоний, с ним согласен и Юлиан, который говорит, что если продавец не знал, то он отвечает за саму вещь, а если знал, то и за возникшие убытки. Подобно тому, если продавец по незнанию продал сосуд из желтой меди как золотой, то он обязан предоставить золото, которое он продал697.

Можно привести выдержку из решения Гражданского Кассационного департамента Сената Российской империи, которая соответствует вышеприведенному изречению римского юриста Марцелла: «Ошибка или заблуждение в достоинстве вещи, состоящей предметом договора, служит основанием для признания его недействительным»698. Таким образом, и в части, касающейся ошибки и заблуждения в качестве предмета сделки, как основания признания договора недействительным, нормы римского права и русского законодательства одинаковы.

По русскому праву так же, как и по римскому, «не всякое заблуждение контрагентов при заключении договора влечет за собою его недействительность, а лишь такое, которое касается самого основания сделки или же одного из существенных ее условий»699. При этом к существенному условию относилась ошибка, касающаяся самого договора, ошибка в лице контрагента и ошибка, относящаяся к предмету.

194

Нужно иметь в виду, что если ошибка касалась мотивов договора, побуждений, по которым он заключался, то договор признавался действительным. И в русском, и в римском праве несущественным признавалось заблуждение в мотивах заключения договора.

Договор всегда совершается с известной юридической целью. Эта цель, для которой договор служит средством, является его материальным основанием (causa). Если кто-либо вступает в договор займа, то его ближайшая цель — получить от взаимодавца известную сумму. «...Я дал тебе (раба) Стиха, чтобы ты отпустил на свободу (раба) Памфила...»700. Здесь в качестве материального основания, побуждающего заключить договор, выступает желание освободить раба Памфила. Римское право считало важным, чтобы основание договора не было противоправным, противонравственным.

Такого же рода положения существовали и в русском праве. «Цель, которую преследует контрагент, вступающий в договор, если она не противна закону, не имеет никакого влияния на действительность договора»701. «Цель договора не должна быть противна благочинию, то есть понятию нравственíîñòè»702.

Помимо соглашения сторон и основания, в содержание договора включается его предмет. Без этих трех существенных частей договора быть не может.

Относительно предмета соглашения в римском праве существовало два различных мнения: предметом его является содержание обязательства (дать, сделать, предоставить — dare, facere, praestare); предмет соглашения — тот объект, на который распространяется обязательство (вещи, деньги, работы, услуги). В отечественной юридической литературе высказывается точка зрения, согласно которой в зависимости от характера соглашения предметом его может быть и действие, и вещь (как материальный объект внешнего мира)703. Интерес для кредитора может представлять и действие, и вещь или и то и другое, вместе взятые. Предмет соглашения может быть обозначен индивидуально (species), или же он определяется родовыми признаками (genus). Это различие приобретает практическое значение при исполнении обязательства. В случае гибели индивидуально—определенной вещи становится невоз-

195

можным ее исполнение. При гибели родовой вещи без вины должника обязательство не прекращается, так как сохраняется возможность замены вещи.

Согласно римскому праву, действие, составляющее предмет обязательства, должно быть возможным: impossibilium nulla est obligatio (нет обязательства, если его предмет невозможен). Невозможность действия может быть физическая, юридическая, моральная. Обязательство с невозможным предметом для исполнения недействительно. В частности, это утверждение может быть подтверждено следующими отрывками из высказываний римских юристов:

«Договоры, содержащие постыдное основание, не подлежат исполнению»704.

«Если то, что мы стипулируем дать в собственность, таково, что не может быть дано в собственность, стипуляция ничтожна; например, если кто-то стипулирует, чтобы ему был дан свободный человек, которого он считал живым, или священное или религиозное место, которое он считал вещью человеческого права»705.

«Договоры против правил цивильного права не имеют ñèëû...»706.

Русское законодательство аналогично регулировало такие случаи. В нем было закреплено, что предметом договора могут быть или имущества, или действия лиц; цель его не должна противоречить законам, благочинию и общественному порядку. Один и тот же договор мог быть заключен и об имуществе, и о действии лиц. Главное ограничение состоит в том, чтобы действие, составляющее предмет договора, было возможным. Невозможность же, препятствующая признанию за соглашением договора, по мнению русских юристов, бывает физическая, юридическая и нравственная. Физическая невозможность должна быть объективной, то есть когда действие предполагается невыполнимым для каждого, а не для данного только ëèöà707.

Договор недействителен и обязательство ничтожно, если побудительная причина к его заключению есть достижение цели, законом запрещенной. При этом русское законодательство содержало примерный перечень случаев, когда была юридическая невозможность заключения договора. Целями согла-

196

шения сторон не могли быть: 1) расторжение законного супружества; 2) подложное «переукрепление» имения во избежание платежа долгов; 3) «лихоимственные извороты»; 4) присвоение частным лицом такого права, которое оно по состоянию своему иметь не может; 5) вред государственной казне708. Ст. 1529 ч. 1 т. X Свода законов, по мнению кассационной инстанции, не имела исчерпывающего характера: при перечислении случаев недействительности договоров, они могут быть признаваемы недействительными и в случаях, в ней не указанных709.

Препятствием для силы договора является и то, нравственная невозможность его исполнения, когда соглашение противоречит нравственности. Так, например, Правительствующий сенат признал, что «содействие к устройству брака за известную плату, как противное чистоте учения о брачном союзе, оскорбительное для его достоинства и могущее колебать нравственность и благочиние в семействах, не может быть предметом гражданского договора по точному смыслу 1528 и 1529 ñò.ò.X÷. 1»710.

Таким образом, как в русском, так и в римском частном праве, в качестве существенных элементов договора назывались соглашение сторон, цель договора и его предмет. Предметом договора выступают как вещи, так и действия лиц, заключающих соглашение. При этом действие, составляющее предмет обязательства, должно быть возможным. Невозможность же бывает физическая, юридическая, нравственная.

В современной науке гражданского права так же, как и в римском, и в русском дореволюционном праве, термин «договор» аналогичным образом трактуется в таких же его значениях. Под договором в современном российском гражданском праве понимается и юридический факт, лежащий в основе обязательства, и само договорное обязательство, и документ, в котором закреплен факт установления обязательственного правоотношения711. Действующий Гражданский кодекс РФ, следуя общепризнанной практике, сохранил единый термин — «договор» — для заключения различных гражданско-правовых сделок.

В первом своем значении договор может быть поставлен в один ряд с другими сделками, выступая в качестве юриди-

197

ческого факта. ГК РФ сделками называет действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей712. От других сделок договор отличается лишь тем, что для его заключения необходимо выражение согласованной воли двух либо трех или более сторон. Подробное определение понятия договора содержится и в другой статье ГК РФ: договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей713. Здесь имеется в виду понятие договора как сделки.

М.И. Брагинский и В.В. Витрянский указывали на то, что «сделочная природа договора подчеркивалась во всех трех Гражданских кодексах России. Это обстоятельство послужило обоснованием структуры Кодекса. Имеется в виду, что, как уже отмечалось, все общее, присущее сделкам как таковым, а значит, и договорам, содержится в объединенной главе 9 ГК о сделках. Это относится в основном к определению условий действительности сделок, а также к порядку и последствиям признания их недействительными. Исключение составлял только ГК 1922 г., который перенес в раздел об обязательствах последствия признания договоров недействительными, сохранив в общей части Кодекса лишь условия действительности сделок и тем самым договоров. При такой структуре законодателю оставались три возможности: либо оставить без регулирования последствия недействительности односторонних сделок, либо дублировать соответствующие нормы применительно к завещанию и иным односторонним сделкам, либо включить в регулирование односторонних сделок отсылки к договорам. Из этих трех вариантов ГК 1922 г. выбрал первый, едва ли не наиболее сомнительный.

Этот явный недостаток структуры Кодекса был устранен в последующих аналогичных актах: в ГК 1964 г. и в действующем Гражданском кодексе»714.

Нужно отметить тот факт, что в ГК РСФСР 1964 г. не содержалось определения правовой конструкции договора. В ст. 158 ГК упоминалось лишь о том, что договор является одним из оснований возникновения обязательства. Поэтому можно сказать, что сегодня законодатель в сущности возвращается к формулировке договора из дореволюционного права Рос-

198

сии, поскольку определения договора, содержащиеся в ГК РФ и в работах юристов конца XIX — начала XX века, очень похожи. И в том, и в другом случае говорится о договоре как о соглашении двух или более лиц, конечной юридической целью которого является установление, изменение или прекращение правоотношений715.

Так же, как и в римском, в российском праве воля сторон может находиться под влиянием таких обстоятельств, как заблуждение, принуждение, обман. Так, в ГК РФ содержится норма о недействительности сделки, совершенной под влиянием заблуждения716. Сделка, совершенная под влиянием заблуждения, имеющего существенное значение, может быть признана судом недействительной по иску стороны, действовавшей под влиянием заблуждения. Существенное значение имеет заблуждение относительно природы сделки либо тождества или таких качеств ее предмета, которые значительно снижают возможности его использования по назначению. Заблуждение относительно мотивов сделки не имеет существенного значения.

Если сделка признана недействительной как совершенная под влиянием заблуждения, то действует правило о двусторонней реституции. Кроме того, сторона, по иску которой сделка признана недействительной, вправе требовать от другой стороны возмещения причиненного ей реального ущерба, если докажет, что заблуждение возникло по вине другой стороны. Если это не доказано, сторона, по иску которой сделка признана недействительной, обязана возместить другой стороне по ее требованию причиненный ей реальный ущерб, даже если заблуждение возникло по обстоятельствам, не зависящим от заблуждавшейся стороны.

Анализируя норму ГК РФ о признании недействительным договора (сделки), заключенного под влиянием заблуждения, можно прийти к выводу, что они очень близки нормам римского права и русского гражданского права второй половины XIX века. Так, в настоящее время договор признается недействительным лишь при наличии заблуждения, имеющего существенное значение, причем существенным признается заблуждение относительно природы сделки или тождества либо таких качеств ее предмета, которые значительно

199

снижают возможности его использования по назначению (в римском и русском дореволюционном праве говорилось о неправильном восприятии типа договора, участника договора, предмета договора). Получило законодательное закрепление и правило о том, что заблуждение относительно мотивов сделки не имеет существенного значения.

Необходимо обратить внимание на изменение формулировки в ГК 1994 г. по сравнению с ГК 1964 г. Если в ГК РСФСР 1964 г. было закреплено положение, согласно которому «сделка, совершенная под влиянием заблуждения, имеющего существенное значение, признается недействительной...»717, то в ныне действующем кодексе говорится о том, что по указанному обстоятельству «сделка...может быть признана судом недействительной». То есть здесь наблюдается «...явная уступка интересам оборота (обязательность признания договора недействительным по требованию сторон превратилась в возможность)»718.

Помимо заблуждения на действительность договора, по российскому праву могут оказать влияние такие обстоятельства, как обман, принуждение. Согласно ГК РФ, сделка, совершенная под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной, а также сделка, которую лицо было вынуждено совершить вследствие стечения тяжелых обстоятельств на крайне невыгодных для себя условиях, чем другая сторона воспользовалась (кабальная сделка), может быть признана судом недействительной по иску потерпевшего. Если сделка признана недействительной, то потерпевшему возвращается другой стороной все полученное ею по сделке, а при невозможности возвратить полученное в натуре возмещается его стоимость в деньгах. Кроме того, потерпевшему возмещается другой стороной причиненный ему реальный ущерб719.

Примерно такие же положения имелись и в предшествующем праве. За потерпевшим также признавалось право обращения в суд720.

Г.Ф. Шершеневич писал, что «содержание договора, или, как неправильно выражается наш закон, предмет договора... есть то юридическое последствие, на которое направлена согласная воля двух или более лиц. Достижение этой цели пред-

200

полагает, прежде всего, действительность договора, то есть наличность всех условий, при которых государственная власть готова дать юридическую обеспеченность соглашению. Действительность договора обусловливается именно его содержанием»721. В качестве элементов содержания автор выделял физическую возможность, юридическую дозволенность и нравственную допустимость.

Ст.ст. 168,169 ГК РФ посвящены недействительности сделок, не соответствующих требованиям закона, основам нравственности и правопорядка. Сделка, не соответствующая требованиям закона или иных правовых актов, ничтожна, если закон не устанавливает, что такая сделка оспорима, или не предусматривает иных последствий нарушения.

Что касается сделки, совершенной с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, то она признается ничтожной. При наличии умысла у обеих сторон такой сделки — в случае исполнения сделки обеими сторонами — в доход Российской Федерации взыскивается все полученное ими по сделке, а в случае исполнения сделки одной стороной, с другой стороны взыскивается в доход Российской Федерации все полученное ею и все причитавшееся с нее первой стороне в возмещение полученного. При наличии умысла лишь у одной из сторон все полученное ею по сделке должно быть возвращено другой стороне, а полученное последней либо причитавшееся ей в возмещение исполненного взыскивается в доход Российской Федерации.

Норма о недействительности договора, совершенного с целью, противной основам правопорядка, а также нравственности, появилась впервые в России после революции. В ГК 1964 г. имелись правила о признании недействительными сделок, совершенных с целью, противной интересам социалистического государства и общества. Однако схожие правила существовали в дореволюционный период развития гражданского права. Об этом, в частности, свидетельствовала ст. 1528 ч. 1 т. X Свода законов, в которой законодатель ввел понятие «благочиния» и «общественного порядка».

201

Толкование договора

Одним из обязательных элементов существования договора является наличие воли лица, вступающего в правоотношение. Однако возможны случаи, когда форма выражения воли непонятна, не ясен ее смысл либо он вызывает существенные сомнения. Именно здесь возникает проблема толкования договора.

Начало изучения данной проблемы положено еще римскими юристами.

Так, в римском праве выделялось две группы договоров: договоры строгого права (stricti iuris) и договоры доброй совести (bonae fidei). Первоначально договоры толковались по их буквальному тексту. Несоответствие между внешним выражением договора и тем, что сторона имела в виду, во внимание не принималось. Предпочтение отдавалось форме, но не мыслям, в ней выраженным. Так, Квинт Муций Сцевола говорил: «Иногда больше значит написанный текст, чем намерение сторон»722. Соответствующие договоры этого периода получили наименование negotio stricti juris — договоры строгого права.

Дальнейшее развитие римского права происходило в борьбе двух позиций. С одной стороны, это сторонники буквального толкования и применения условий договора, а с другой — приверженцы установления намерения сторон. Постепенно, с развитием экономики, на букву стали смотреть как на средство выражения известной мысли. «В соглашениях договаривающихся сторон бьшо признано важным обратить внимание больше на волю, чем на слова»723. При рассмотрении споров, возникших из договоров, принимались во внимание различные ситуации, не вытекавшие непосредственно из их буквального содержания, например, учитывалась добросовестность стороны. Римские юристы определили новый способ интерпретации — толкование по доброй совести. В этом случае при толковании использовались моральные категории, такие как справедливость, добросовестность. Поэтому теперь договоры, допускавшие такое толкование, стали именоваться договорами доброй совести — negotia bonae fidei.

В России в XIX веке нормы о правилах толкования договоров вошли в Свод законов Российской империи. При этом отечественный законодатель предпринял попытку использо-

202

вать все римские достижения в области толкования договора. Так, в Своде закреплено положение, согласно которому «при исполнении договоры должны быть изъясняемы по словесному их смыслу»724. Однако правило буквального толкования действовало в том случае, если смысл договора был ясен. Когда же смысл договора представлял обоснованные сомнения, договор должен быть изъясняем в судебном порядке по намерению сторон и доброй совести. Эта формула фактически была заимствована русским правом из римского права. В данном случае мы исходим из преемства русским правом логики именно этой римско-правовой конструкции, в которой также буквальное толкование договора постепенно уступало место толкованию договоров по намерению сторон, «доброй совести».

Механизм толкования договоров судом был следующим:

Суд, решающий дело по существу, должен был установить, ясен ли договор, или нет. В том случае, если договор не представлял сомнений, нужно было применить другую норму, согласно которой «договоры должны быть исполняемы по точному оных разуму, не уважая побочных обстоятельств и не взирая ни на каких особ»725. В случае же неясности закрепленных в нем положений появляется необходимость прибегнуть к толкованию договора по намерению и доброй совести. Однако законом предусматривалась и такая ситуация, когда одна часть договора признавалась ясной, а другая его часть вызывала существенные сомнения. В этом случае суд обязан был руководствоваться по ясной части договора ст. 1538 (то есть исходя из буквального текста договора), а по возбудившей сомнение — ст. 1539 (исходя из намерения договаривающихся сторон и их доброй совести)726.

Практически такие же правила были закреплены и в ныне действующем Гражданском кодексе РФ. В качестве общего правила закон также устанавливает буквальное толкование договора, а суд выясняет истинную волю сторон, основываясь примерно на тех же обстоятельствах (предшествующих заключению договора переговорах, обычае делового оборота и др.).

Для сравнения, советское гражданское право не исследовало нормы, регулирующие данную проблему. Потому что таких норм не было ни в Гражданском кодексе 1922 г., ни в Гражданском кодексе 1964 г. И только в Основах гражданско-

203

го законодательства Союза ССР 1991 г. появилась ст. 59 «Толкование договора». Часть первая Гражданского кодекса РФ, так же как Основы гражданского законодательства Союза ССР, придерживается иерархической двухступенчатой системы толкования. Формулировка ст. 431 ГК РФ незначительно отличается от положений ст. 59 Основ, а именно: «При толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений. Буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом. Если правила, содержащиеся в части первой настоящей статьи, не позволяют определить содержание договора, должна быть выяснена действительная общая воля сторон с учетом цели договора. При этом принимаются во внимание все соответствующие обстоятельства, включая предшествующие договору переговоры и переписку, практику, установившуюся во взаимных отношениях сторон, обычаи делового оборота, последующее поведение сторон».

Нормы действующего ныне Гражданского кодекса РФ обнаруживают явное сходство с нормами дореволюционного гражданского законодательства. Так, в качестве общего правила толкования договора ГК РФ также называет буквальное толкование. В ГК РФ говорится о том, что в случае неясности конкретного условия договора его буквальное значение уясняется путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом727. Но и Свод законов Российской империи закрепляет ту же норму, согласно которой «...договоры должны быть изъясняемы по словесному их смыслу»728. При этом толкование отдельных условий договора особо не оговаривается. Однако этот недостаток устраняется в п. «в» ст. 1539 Свода законов, в котором закрепляется, что «когда договор, по неясности словесного смысла, изъясняется по намерению его и по доброй совести, тогда неясные статьи объясняются по тем, кои не сомнительны и вообще по разуму всего договоðà».

Если вышеуказанные правила не позволяют определить содержание договора (согласно ч. 2 ст. 431 ГК РФ) и если «словесный смысл представляет важные сомнения» (согласно ст. 1539 Свода законов), то допускается толкование договора

204

по намерению сторон. При этом суд должен соблюдать определенные условия. Так, Гражданский кодекс РФ указывает на необходимость обращения внимания суда на такие обстоятельства, как: предшествующие договору переговоры и переписку, практику, установившуюся во взаимных отношениях сторон, обычаи делового оборота, последующее поведение сторон. Часть из этих обстоятельств содержится и в Своде законов. Так, п. «б» ст. 1539 Свода содержит норму, согласно которой в случае, если в договоре упущено такое слово или выражение, обычно в договорах употребляемое, то суд не должен «ставить в вину» отсутствие такого слова или выражения (обычай делового оборота); п. «г» гласит: «когда выражения, в договоре помещенные, не определяют предмета во всех его частях с точностью, тогда принадлежности оного изъясняются обычаем...» (обычай делового оборота).

Те из обстоятельств, которые целесообразно было учитывать при толковании договора по намерению сторон, но не были конкретно указаны в законе, применялись дореволюционными судами в кассационной практике. Так, например, «При толковании договора по намерению и доброй совести могут быть принимаемы во внимание и такие обстоятельства, предшествовавшие его заключению, в коих выразилась истинная воля сторон»729 (то есть здесь фактически имеются в виду предшествующие договору переговоры, переписка). Или «Правила о толковании договоров имеют в виду лишь взаимные отношения сторон друг к другу, и только права, из их соглашения возникшие, а не положение одной или обеих сторон к лицам, в сделке не участвовавшим...»730 (то есть учитывается практика, установившаяся во взаимных отношениях сторон).

На наш взгляд, актуальные наблюдения о перспективах юридической защиты прав участников договора в процессе его судебного толкования можно вывести и из сравнения отечественной правовой традиции толкования договоров и правил, существующих в международной практике. Это актуально в силу того, что в соответствии со ст. 7 ГК РФ нормы международного договора, заключенного Российской Федерацией, регулирующие те или иные отношения иначе, чем внутреннее законодательство России, обладают приоритетом. Обратимся в этой связи к тексту Конвенции ООН о договорах

международной купли-продажи товаров 1980 г. Использование сравнительно-правового метода приводит нас к выводу о том, что в международной торговле применяются правила толкования, установленные вышеназванной конвенцией, а не ст. 431 ГК РФ, поскольку данный международный договор закрепляет способ толкования, основанный сразу на установлении намерения сторон. Когда же действительное намерение сторон не известно, то «заявления и иное поведение стороны толкуются в соответствии с тем пониманием, которое имело бы разумное лицо, действующее в том же качестве, что и другая сторона при аналогичных обстоятельствах»731. Суд при этом должен учитывать все соответствующие обстоятельства, включая переговоры, любую практику, которую стороны установили в своих взаимных отношениях, обычаи и любое последующее поведение сторон. Таким образом, Конвенция 1980 г. при закреплении правил толкования соглашений идет дальше и кроме того, вводит понятие так называемого «разумного лица», предоставляя судье большую свободу действий (судья должен учитывать те обстоятельства, которые предшествовали заключению договора, последующее поведение контрагентов). Таким образом, в отличие от Гражданского кодекса РФ нормы, регулирующие отношения, возникающие в сфере международной торговли, закрепляют правило толкования договора именно по намерению сторон.

В заключение обратимся к логике рассуждений первопроходца русской цивилистики XIX века профессора Казанского университета Дмитрия Ивановича Мейера. На его взгляд, при изъяснении смысла сделки, как и при толковании закона, следует руководствоваться ее буквальным смыслом, то есть первым правилом герменевтики. Оно заключается в том, что рассудительный человек, желая выразить свою волю, выражает ее ясно, общепринятым языком, так что воля его соответствует ее выражению органом слова. Но как открыть истинный смысл сделки, когда воля участника явно и непосредственно не выражается, а это встречается часто, так как сделки заключают и образованные люди, у которых развит дар слова, и необразованные. И здесь необходимо исходить из намерения сторон, доброй совести, то есть раскрыть их истинную волю732.

206

Виды договоров

В римском частном праве733 проведена классификация договоров по нескольким основаниям. Согласно данной классификации, все контракты можно подразделить на несколько групп.

Во-первых, различаются договоры односторонние и двусторонние. Эта классификация зависит не от числа сторон в сделке, а от того, сколько сторон в отношении несет (или может нести) обязанность. Если только одна сторона выступает в роли кредитора, а другая — в роли должника, договор является односторонним. Подобным образом отношения между сторонами складывались, например, при так называемой сти-пуляпии, когда заключение договора проявлялось в том, что одно лицо в установленной форме отвечало утвердительно. В результате задававший стипуляционный вопрос становился кредитором, а отвечавший на него — должником. Классическим примером одностороннего договора является договор займа: в качестве обязанной стороны здесь выступает только заемщик; заимодавец имеет право требовать от заемщика возврата занятой суммы, но никакой обязанности на нем нет.

В договоре двустороннем (синаллагматическом) каждый участник приобретает как право, так и обязанности, выступая одновременно в качестве кредитора и должника. «...Например, я дал тебе вещь, чтобы ты дал мне другую вещь, дал (тебе вещь), чтобы что-нибудь сделал; это является синаллаг-мой, и отсюда рождается цивильное обязательство»734. В такого рода договорах как бы происходит обмен одного обещания на другое; отсюда эти договоры получили название синаллагма-тических (от греческого слова synallagma — мена, оборот, договор. Этим словом подчеркивается взаимный характер действий договаривающихся сторон).

Деление договоров на односторонние и двусторонние имело место и в российском праве.

Важную роль в римском праве играло деление договоров на реальные и консенсуальные (contractus reales и contractus consensuales). Для заключения реального контракта, помимо соглашения сторон, необходима передача вещи должнику. К таким договорам относятся заем, поклажа, залог. Все эти кон-

207

тракты считаются существующими, как скоро одно лицо действительно передало другому вещь, доставление которой составляет предмет договора.

Для заключения консенсуального договора необходимо, чтобы стороны пришли к согласию, то есть для его существования достаточно одного лишь соглашения (купля-продажа, наем, товарищество).

Следующая группа договоров — литеральные и вербальные контракты. Литеральным контрактом назывался договор, который должен был заключаться в письменной форме. Древ-нереспубликанский письменный контракт заключался посредством записи в приходные расходные книги, которые велись римскими гражданами. В классический период приходно-расходные книги утратили значение, по-видимому, в связи с вошедшими в практику более простыми и удобными формами записи долгов.

Вербальным контрактом назывался договор, устанавливающий обязательство verbis (словами), то есть договор, получающий юридическую силу с момента произнесения известных фраз. В качестве основного вербального контракта выступала стипуляция. Под стипуляцией понимался договор, заключаемый посредством вопроса будущего кредитора и совпадающего с вопросом ответа со стороны лица, соглашающегося быть должником по обязательству.

В русском гражданском праве важное практическое значение имело деление договоров на словесные, совершаемые устно, и письменные, совершаемые посредством акта, что фактически соответствует вербальным и литеральным контрактам по римскому праву. «Порядок составления и совершения письменных договоров и обязательств определяется законом: порядок же заключения словесных договоров состоит в полной воле договаривающихся лиц, лишь бы оные утверждались на принужденном произволе и взаимном согласии и не содержали в себе ничего законом противного»735.

В зависимости от того, имеется ли кауза в основании договоров, они подразделялись в римском праве на казуальные и абстрактные. Когда говорят о каузе договора, то имеют в виду не наличие цели, так как бесцельных договоров нет, и не интерес, так как отношение, лишенное интереса, не име-

208

ет юридического значения. Под основанием договора понималась ближайшая причина установленной обязанности. Такие договоры, как купля-продажа, наем имущества, связаны с определенной хозяйственной целью и поэтому назывались казуальными.

Однако бывают такие договоры, из которых не видно, какая кауза лежит в их основании. Подобного рода договоры как бы отвлечены от своей каузы, от своего основания, а потому получили название абстрактных. Примером абстрактного договора может служить стипуляция.

Русские юристы XIX века также выделяли в отдельную группу договоры обоснованные и абстрактные. Абстрактным обязательством, оторванным от своего основания, назывался, в частности, вексель. Причем, по мнению большинства ученых, исторической предтечей векселя являлась стипуляция, которую они характеризуют как устный вексель. Вообще нужно отметить, что в XIX веке существовали различные предположения относительно происхождения векселя. Некоторые считали, что вексель берет свое начало в римском праве, ссылаясь при этом на отрывки из сочинений Цицерона, где говорится о переводе денег. Однако все же господствующее мнение заключалось в том, что вексель впервые был введен в правовую жизнь общества Италии периода нового времени736.

Практическое значение различия между обоснованными и абстрактными договорами состоит в том, что отсутствие обстоятельства, составляющего основание обоснованного договора, поражает силу последнего, тогда как при абстрактном договоре неосуществление ожидаемого обстоятельства, которое имелось в виду той или другой стороной при установлении обязательства, не имеет никакого влияния на силу договора.

Рассмотренные положения римского и дореволюционного гражданского права России относительно договоров позволяют прийти к некоторым выводам.

Во многом юридические конструкции правовой системы Российской империи в области договорного права схожи с нормами римского гражданского права:

1. Как в римском, так и в русском гражданском праве договор — соглашение двух или более лиц, направленный к

209

установлению, изменению или прекращению юридических отношений. Предметом договора выступают как вещи, так и действия лиц, заключающих соглашение. При этом действие, составляющее предмет обязательства, должно быть возможным. Невозможность бывает физическая, юридическая, нравственная.

2.                           Как в римском, так и в русском гражданском праве выделяются, в частности, такие группы договоров, как односторонние и двусторонние; литеральные (письменные) и вербальные (словесные); каузальные (обоснованные) и абстрактные.

3.                       Рассмотренные автором отдельные договоры, а именно: залог, товарищество, contractus aestimatorius — в своих основных чертах схожи в римском и русском праве.

Однако при этом нормы русского права отличались своеобразием:

1.                       Если в римском праве имелось две группы договоров stricti iuris и bonae fidei и постепенно буквальное толкование уступало место толкованию договоров по намерению сторон, доброй совести, то в русском гражданском праве того времени в качестве общего правила устанавливалось толкование договоров по словесному смыслу, и лишь в случае неясности договор должен быть изъясняем по намерению сторон.

2.                         Если римское право лишь в качестве исключения из правил предусматривает кумулятивное отношение неустойки и интереса в обязательстве, то русское законодательство устанавливает безусловную кумуляцию.

3.                   Для русского права XIX века не имеет значения деление договоров на реальные и консенсуальные. По российскому законодательству всякий договор считается существующим при соглашении, имеющем значение договора, и для заключения сделки не требуется передачи вещи.