ГЛАВА ВТОРАЯ. ВИНА КАК ПСИХИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС

Советские криминалисты, писавшие о вине, уделяли крайне незначительное внимание вопросам психологии, несмотря на то, что они все время оперировали понятиями интеллектуального и волевого моментов. Поскольку же им необходимо 'было в какой-то мере прибегать к положениям психологии, они нередко некритически воспроизводили положения буржуазной психологии, почерпнутые ими из вторых рук (в частности из курса уголовного права Таганцева).

Так, в советской юридической литературе разграничиваются два психических момента в переживаниях виновного: интеллектуальный момент, находящий свое выражение в сознании виновным значения совершаемого им (фактического и юридического) и в предвидении им последствий своих действий при всех формах вины, кроме преступной небрежности, а также волевой момент в его положительном или отрицательном выражении («желал» или «не желал», «допускал»). В учебнике Общей части уголовного права ВИЮН говорится: «При совершении преступлений вина как психическое отношение лица к совершенному деянию необходимо содержит в себе не только волевой, но и интеллектуальный момент» 1.

При определении прямого умысла, эвентуального умысла, преступной самонадеянности и, наконец, преступной небрежности советские криминалисты пользуются различными психологическими понятиями, как-то: «сознание», «предвидение», «желание», «допущение» и др.

Однако сознание и воля продолжают трактоваться аполитично,   формалистично,   как   абстрактные   понятия,

Уголовное право. Общая чарть, изд. 4-е, 1948 г., стр. 339.

137

ы    I

оторванно от общественного сознания, т. е. выступают как сознание вообще или воля вообще, как сознание и воля некоего абстрактного человека, взятого вне конкретно-исторической обстановки, в которой человек живет и участвует в общественной жизни. Между тем советская психология не довольствуется изучением психики человека вообще, психики абстрактного внеклассового человека, а ставит задачей изучение психики советского человека, живущего и действующего в условиях постепенного перехода от социализма к коммунизму '. В этом отношении судебная практика идет значительно впереди теории и учитывает психологию советского человека, а не человека вообще. Так, например, Судебная коллегия в определении от 25 мая 1949 г. по делу Кауфмана, анализируя понятие тяжкого оскорбления, указала, что для его признания «оно должно глубоко задеть чувство личного достоинства виновного — советского гражданина».

Советские криминалисты, изучающие процессы сознания и воли в психике виновного в совершении преступления, точно так же не должны говорить о сознании и воле виновного вообще. В буржуазном обществе сплошь да рядом нет никакой разницы между сознанием и волей преступника (речь идет о мошенниках, гангстерах, насильниках, профессиональных ворах и других общеуголовных преступниках), с одной стороны, и сознанием и психикой наиболее «респектабельных» представителей господствующего класса — империалистических хищников, банкиров, предпринимателей и т. п. — с другой. В условиях социалистического общества сознание и воля нарушителя советских законов вступают в конфликт с сознанием и волей советских людей, строителей социалистического общества, борцов за переход от социализма к коммунизму, т. е. вступают в конфликт с общественным сознанием. В этом расхождении между индивидуальным

1 См. М. Н. Маслин а, За большевистскую партийность в вопросах психологии, «Вопросы философии», 1948 г., № 2(4), стр. 335 со ссылкой на А. А. Леонтьева, Очерк развития психики, 1947 г., стр. 118 (на правах рукописи). М. Маслина говорит о необходимости «перейти от изучения психики несуществующего, абстрактного, внеклассового человека «вообще» к изучению психики конкретно—исторического человека и прежде всего современного советского человека?.

№

сознанием преступника и общественным сознанием заключается характерная черта вины в советском уголовном праве.

Нельзя, таким образом, говорить о сознании и воле как психических элементах вины, не попытавшись проанализировать содержания и особенностей того сознания и той воли, которые вызывают резко отрицательную оценку со стороны советского уголовного закона и советского суда. Только раскрыв морально-политическое содержание сознания и воли виновного в совершении преступления, можно понять, почему вина как основание уголовной ответственности перед социалистическим государством предполагает наличие умысла или неосторожности как психического отношения, как элемента состава преступления.

Но исследование советскими криминалистами психических процессов у виновного в совершении преступления не может ограничиваться анализом только двух сторон психического процесса — сознания и воли. Этот анализ необходимо дополнить изучением третьей стороны: чувства (эмоций) при образовании различных форм вины. Можно было бы и без специального исследования психического процесса при вине сказать, что чувства (эмоции) являются одним из составных элементов этого процесса. Законы психологии действительны и при изучении психики совершителей преступных действий. А ведь одним из законов психологии является положение, что «психика представляет собою неразрывное единство познания, чувств и воли» '. Таким образом, необходим анализ каждой из сторон психического процесса у виновного.