§ I. Умысел и неосторожность как субъективная сторона состава преступления

Требование наличия умысла или неосторожности как обязательного элемента состава преступления, как его субъективной стороны имеет в социалистическом уголовном праве определенное политическое значение и представляет собою одну из важнейших гарантий законности и правосудия по уголовным делам и строгой индивидуализации ответственности виновных.

Требование умысла или неосторожности как обязательного элемента состава преступления можно в социалистическом уголовном праве поставить по его политическому значению в один ряд с такими требованиями, как «нет преступления без указания о нем в законе» или «нет наказания без указания о нем в законе», и тому подобными требованиями, осуществленными только в социалистическом уголовном праве.

О попытках отрицать значение разграничения умысла и неосторожности акад. А. Я- Вышинский писал: «С такой «теорией» подходить к судебной деятельности, строить судебную практику на основе такой «теории» и на основе таких «принципов» — это значит играть наруку врагам нашего государства. Ведь если наши суды не будут разбираться в том, умышленно или неосторожно совершено преступление, по умыслу или по случайности оно совершено,—это будет такая дискредитация суда, хуже которой нельзя и придумать». Это означает прямую провокацию, прямую попытку такой «работой взорвать суд, уронить авторитет суда в глазах всех здравомыслящих людей, ибо если суд будет человека, совершившего  преступление   по   неосторожности, наказывать

123

так же, как совершившего преступление умышленно, только потому, что получается один и тот же результат то это будет полная неразбериха, полный подрыв авторитета государственной власти, государственного авторитета, а это хуже всего» '.

Требование умысла или неосторожности потому имеет в советском уголовном праве столь большое значение с точки зрения гарантии законности, что оно связывает ответственность виновного за исследуемое судом деяние и за последствия этого деяния с четко очерченным в законе психическим отношением определенного лица, а именно лица, совершившего деяние, к этому деянию и к этим последствиям. Наличие психической связи между определенным деянием и определенными же последствиями этого деяния, т. е. наличие субъективной стороны состава преступления, является в каждом конкретном деле предпосылкой для постановки важнейшего вопроса советского правосудия, а именно вопроса о наличии вины как общего основания уголовной ответственности.

Признание строго определенной, требуемой законом психической связи между конкретным лицом (А, Б или В) и конкретным деянием {убийство Н, кража 100 руб. у О, поджог дома, принадлежащего П) обязательным элементом состава преступления дает гражданам СССР двойную гарантию. Во-первых, оно делает невозможным осуждение кого-либо без конкретного деяния (умысел или неосторожность должны быть объективизированы)2.

1   А. Я. Вышинский,   К положению на фронте правовой теории, М., 1937 г., стр. 59.

2  В англо-американском   праве   имеет   место   ответственность за голый умысел. А. Я. Вышинский на   пленарном  заседании  Генеральной Ассамблеи 21 октября Ш49 г. говорил:   «Есть  страна,  где  действительно,    например,   по   преступлению    против    государственной тайны, против нарушения государственной тайны, не нужно никаких доказательств и не  нужно  даже  признания  обвиняемого,  а   достаточно, чтобы было налицо то, что закон называет «свойством характера». Что это за страна? Это —Великобритания. Что это за закон? Это —закон 22 августа 1911 г. А что же в этом законе записано? А в этом законе записано буквально следующее—я цитирую:

«Не требуется по делам о государственной тайне установления вины обвиняемого каким-либо определенным действием, доказывающим цель, угрожающую  безопасности интересам государства...».

Выходит совершенно ясно, что обвиняемый может быть осужден в английском суде по закону 22 августа 1911 г., хотя бы конкретного преступления и не было установлено», — «Правда» 24 октября 1949 г.

124

Во-вторых, вопрос о наличии у подсудимого вины как общего основания уголовной ответственности может быть поставлен только в том случае, если у виновного имелся умысел на совершение преступления и на наступление его последствий или если кто-либо совершил деяние и вызвал определенные последствия по неосторожности (т. е. имелась субъективная сторона состава преступления).

Отказ от требования умысла (или неосторожности) разрушает понятие состава преступления и влечет за собою, наоборот, возможность привлечения к уголовной ответственности за одно только направление воли, равно как и за деяние, в отношении которого у привлеченного к ответственности не было ни предвидения его и его последствий, ни желания их наступления (ни — при неосторожности — обязанности предвидеть последствия), т. е. узаконивает так называемую объективную ответственность или, вернее, полнейший произвол и беззаконие. Отказ от требования умысла или неосторожности разрушил бы и понятие вины как общего основания уголовной ответственности, вырвав из него его важнейший составной элемент — субъективный1. Такой отказ, фактический или узаконенный, имеет место в уголовном праве современных буржуазных стран, в особенности в уголовном праве США.

Большое значение с точки зрения гарантии законности имеет также обязательность для суда установления по каждому конкретному делу определенной формы вины — умысла или неосторожности. Требование закона о наличии при некоторых преступлениях только умысла дает гарантию того, что не может быть привлечено к ответственности за совершение соответствующего деяния  лицо, которое совершило это деяние по неосторож-

1 См. разоблачение акад. А. Я. Вышинским вредительских установок «насчет того, что не следует заниматься юридической «арифметикой и юридической казуистикой», биться над тем, где умысел, а где неосторожность, где растрата, а где присвоение, где недобросовестность, и где халатность и т. д., иди утверждение некоторых подвизавшихся у нас «юристов», утверждавших, что деление на умысел и неосторожность особого практического значения не имеет». А. Я. Вышинский, Вопросы теории государства и права. М., 1949 г., стр. 106.

125

ности.   Советские   суды   строго   проводят  в   жизнь  это требование закона'.

На этой же точке зрения стоит и советское военно-уголовное право. «От правильной оценки форм виновности, — пишет В. Чхиквадзе, — во многом зависит решение вопроса о привлечении военнослужащего к уголовной ответственности, правильная квалификация совершенного им преступления и назначение соответствующего наказания» 2.

В капиталистических странах требование умысла или неосторожности, проведение различия между этими двумя формами вины и формулировка в самом законе этого различия имели бы значение для трудящихся, привлекаемых к уголовной ответственности, если бы это требование выполнялось буржуазными судами на практике.

Отсутствие в законе определений и точных формулировок понятий умысла и неосторожности используется буржуазными судами в политических целях против коммунистов. Так, например, в Германии в период острой классовой борьбы в 1921 г. несколько рабочих сказали служащему шахты, что приближаются рабочие отряды и чтобы он бросил оружие, так как иначе ему может не поздоровиться. На этом основании суд признал у подсудимых наличие умысла на причинение насилий над служащими и угрозу такими насилиями. В другом случае несколько человек, находясь в танцовальном заведении, говорили между собою о том, что в одной из шахт имеется динамит и что при желании его можно было бы

1 См., например, определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 17 февраля 1945 г. по делу Романова: «Ст. 104 УК РСФСР, говорящая об изготовлении и хранении одурманивающих веществ, предусматривает умышленные действия, а не неосторожные. Поэтому в действиях Романова нельзя признать наличия состава преступления»,— «Судебная практика Верховного суда СССР», 41945 г., вып. III (XIX), стр. 15.                                       |

См. определение той же коллегии от 28 декабря 1946 г.: «Из материалов дела видно, что пожар произошел от неосторожного . обращения с огнем Ильюшенок и Бриц, за что ответственность по ст. 175 УК РСФСР не предусмотрена, так как эта статья имеет в виду ответственность за умышленное истребление чужого имущества, по данному же делу умысел не установлен», — «Судебная практика Верховного суда СССР», 119*7 Г., вып. I (XXXV), стр.  19.       \

3 В. М. Чхиквадзе, Военно-уголовное право, часть I, Общая. 1946 г., стр. 187.

126

Пустить в ход. На этом основании обвинение сконструировало умысел у них на соглашение в смысле, предусмотренном «законом о динамите», и они были приговорены к пяти годам каторги каждый 1.

Возможность вынесения подобных приговоров облегчается благодаря отсутствию в законе определений умысла и неосторожности или благодаря неточным, расплывчатым формулировкам этих понятий. Это не исключает, конечно, того, что современные буржуазные суды не останавливаются перед вынесением подобных приговоров и при наличии в законе требования умысла или неосторожности.

Заинтересованностью буржуазии в нечетких, расплывчатых формулировках закона и объясняется то обстоятельство, что большинство современных уголовных кодексов капиталистических стран не содержит в Общей части определения не только вины, но и умысла и неосторожности (уголовные кодексы Франции, Германии, Бельгии, Голландии, Норвегии и др.). Этим же объясняется получившее распространение в буржуазной криминалистической литературе в эпоху империализма пренебрежительное отношение к вине как родовому понятию умысла и неосторожности (объявление ее «технической виной»).

Буржуазные криминалисты любят утверждать, что объективная ответственность — это продукт «примитивной мысли», свойственной далекому прошлому, что современные, так называемые «цивилизованные» страны перешли от системы объективного вменения к вменению моральному, т. е. требованию внутренней виновности деятеля. Однако в уголовном праве современных капиталистических государств (не говоря уже об уголовном праве, введенном империалистическими хищниками в колониях) сознательно не только сохраняется, но и расширяется область объективного вменения. Так, хотя английские криминалисты объявляют вину одним из условий уголовной ответственности, но тем не менее в английском праве крайне широк круг преступлений, преследуемых независимо от наличия вины субъекта. Такими «исключениями», согласно наиболее распространенному англий-

1 Verhandlungen    des    Rechtsausschusses   des   Reichstags   uber den', Entwurf eines ailgemeinen Strafgesetzbuches, Bnd. I, S. 198, 139.

127

скому учебнику Гарркса, являются: предусмотренные статутами преступления, которые прямо или согласно их смысла наказываются независимо от вины; почти все преступления против порядка управления и др. Ч

Другой английский криминалист — Кении более откровенен. Он прежде всего признает, что «зачастую достаточно установить совершение обвиняемым действия, запрещенного статутом, в соответствии с которым он привлекается к ответственности». Более того, по признанию Кении, «количество и важность преступлений статутного права, для которых mens rea (т. е. «виновная воля». — Б. У.) не является необходимым признаком, неуклонно возрастают» 2. Кении приводит ряд примеров объективной ответственности подобного рода.

Английские империалисты всегда устанавливали в Британской Индии и в других своих колониях объективную ответственность для трудящихся-туземцев. История угнетения Англией Индии и других колониальных стран полна сотен и тысяч случаев сожжения целых селений в качестве репрессии за преступления, совершенные одним из жителей. Ярким примером объективной ответственности могут служить коллективные штрафы, налагаемые на индусов согласно так называемому Бенгальскому чрезвычайному указу о борьбе с терроризмом 1911 г. Такой же характер имело применение англичанами в Индии законов 1921, 1924 и 1928 гг., давших британским властям возможность объявления «преступными» целых индийских племен и направления их в особые лагери (так называемые сеттльменты) 3. Та же система коллективных штрафов, т. е. мер, применяемых в порядке объективного вменения к ни в чем не повинным людям, широко применяется французскими колонизаторами к туземному трудящемуся населению в Алжире 4. Жесточайшая репрессия по принципу объек-

1 Harris,   Principles and  Practice of the Criminal  Law,   1934, p. 18—19.

a К. Кении, Основы уголовного права, переР-.  Ш49 г., стр.41.

3  М. М.   Исаев,   Тюремная   политика   буржуазии   в   колониях, в сборнике «Тюрьма капиталистических стран», под ред. А. Я. Вышинского,  1937 г., стр.   124—125.

4  Л.  П и о н т к о в ,с к и й,   Карательная   политика   французского империализма в колониях, — Сборник «Карательная политика капиталистических стран»,   1933 г., стр.   131.

128

тивной ответственности применяется в настоящее время империалистическими захватчиками к трудящимся массам в Индонезии, французскими империалистами во Вьетнаме, монархсьфашистами в Греции и т. д.

Германский уголовный кодекс 1871 г. знает ряд случаев установления объективной ответственности за невиновно причиненные результаты. Параграф 220 германского уголовного кодекса повышает ответственность за вытравление плода в случае смерти беременной, хотя бы в этой смерти на стороне лица, производившего аборт, и не было ни умышленной, ни неосторожной вины. Параграфы 224, 226, 306, 178, 206 и другие германского уголовного кодекса усиливают наказание за «отягощенные последствиями деликты», независимо от вины субъекта '. Параграф 58 проекта германского уголовного кодекса 1909 г. и соответствующие параграфы некоторых последующих проектов открыто признавали возможность ответственности без вины. Параграф 58 начинался словами: «Если закон не устанавливает противного, то наказуем только тот, кто действует виновно». Таким образом предполагалось допущение в самом кодексе ответственности в некоторых случаях без вины 2.

Неограниченно применяло объективное вменение фашистское уголовное право. Как уже выше было показано, субъективная сторона преступления была в фашистском уголовном праве настолько расшатана, что она потеряла всякую связь с каким-либо конкретным деянием. На место вины как психического отношения лица к конкретному предусмотренному уголовным законом и причиненному виновным деянию и его последствиям стала оторванная от конкретного деяния воля, к тому же произвольно приписываемая «судом» подсудимому. Тем самым   для   фашистских   криминалистов,   и   для   фа-

1  Немецкий реакционный криминалист  М е ц г е р  вынужден был признать:  «Неверно, что действующее право  неограниченно провело положение — «без вины нет наказания».    Мы   далеко   не   достигли таких успехов. Если Беллинг   основательно   усматривает   в   каждом наказании без вины «кусок некультурности», то необходимо открыто признаться, что в нашем современном    праве    имеется    еще   много кусков такой некультурности». — М е z g e r, Lehrbuch, I927, S. 264.

2  Verhandlungen des Strafrechtsausschusses des Reichstags iiber den  Entwurf  eines  AUgemeinen  Deutschen   Strafgesetzbuchs,    1932, 8-te Sitzung, S. I.

9     Зак. 5568.   Б-  С.  Утевскпй.                                                                              129

Шистских «судов» потеряли йсякое значение умысел й неосторожность. Фашистская «волевая теория» не нуждалась для того, чтобы отправлять свои жертвы на виселицу, ни в умысле, ни в неосторожноети, Такой нигилистический взгляд на умысел и неосторожность вел прямым путем к откровенному господству в фашистской Германии объективной ответственности. Коль скоро наличие умысла в отношении конкретного деяния было объявлено необязательным для признания подсудимого виновным, то одного только деяния было достаточно для осуждения не только лица, совершившего это деяние, но и лиц, не имевших никакого отношения к содеянному.

Феодальный принцип объективной ответственности был по существу возрожден еще антропологическим и социологическими направлениями в буржуазной науке уголовного права. Оба эти направления предлагали считать основанием уголовной ответственности, достаточным для осуждения любого человека, его врожденные или благоприобретенные психофизические или социальные свойства и особенности, которые якобы независимо от его сознания и воли с объективной необходимостью обрекают его на совершение преступления. Тем самым объявлялось безразличным с точки зрения уголовного права психическое отношение деятеля к содеянному им, т. е. отпадала необходимость для уголовного законодателя и уголовного суда требовать от подсудимого вины.

Как известно1, сторонники социологического направления открыто предлагали выбросить из уголовного права понятие вины как устаревшее и только мешающее рациональной борьбе с преступностью (если они этого не делали в своих учебниках, то это объясняется только тем, что на это они не решались: в ту эпоху говорить в учебниках об отказе от вины было еще невозможно даже в империалистических странах; возможность этого наступила гораздо позже — это сделали фашистские криминалисты).

Отказ социологов от вины осуществлялся не только в открытой, прямой форме, но и в форме завуалированной, путем объективизации вины, т. е. замены в определениях вины субъективных признаков объективными, и тем самым фактического разрушения принципа субъективного вменения.

130

Признание объективной ответственности вводят/ вей-сманистско-морганистские «теории» современных реакционных криминалистов США, объявляющие преступниками всех принадлежащих к той или иной расе, национальности или к революционной партии. Деятельность комиссии по расследованию «антиамериканской» деятельности в США основана на широком применении объективного вменения.

На принципиально иных позициях построено советское социалистическое уголовное право.

- Советское уголовное право категорически отрицает какую бы то ни было ответственность без умысла или неосторожности. Советский законодатель всегда считал умысел или неосторожность одним из непременных условий уголовной ответственности. Требование умысла или неосторожности как обязательного элемента состава преступления было четко сформулировано уже в Уголовном кодексе РСФСР 1922 г., ст. II которого установила, что наказанию подлежат лишь те, «которые: а) действовали умышленно, т. е. предвидели последствия своего деяния и их желали или же сознательно допускали их наступление, или б) действовали неосторожно, т. е. легкомысленно надеялись предотвратить последствия своих действий, или же не предвидели их, хотя и должны были их предвидеть». Эта статья показывает, что наказание определяется виновностью преступника и что законодатель считает субъектом преступления только того, кто действует умышленно или неосторожно. Для кодекса небезразлично отношение преступника к последствиям своих действий. Законодателя интересует не голая, неопосредствованная волею лица связь с объектом преступления,— не только вопрос, является ли данное лицо причиной происшедшего события, но и отношение преступника к результатам своих действий. Недостаточно установить, что физической причиной данного действия являются действия подсудимого, необходимо еще выяснить психическое отношение подсудимого к причиненным им последствиям 1.

1 Насколько твердо судебные органы СССР всегда отрицали ответственность при отсутствия в действиях подсудимого умысла или неосторожности, можно судить по определению Верховного суда РСФСР в 1924 г. по делу Шилина, которое приводим полностью. Шилин... признан виновный в том, что «в ночь на 20 июля 1923 г.,

9*                                                                                                 131

Выражая единодушное мнение всех советских Криминалистов и твердое направление советской судебной практики, проф. И. Т. Голяков писал, что «Советскому уголовному праву чуждо понятие объективной вины. Наш закон знает лишь вину субъективную, без субъективной вины нет и уголовной ответственности»1.

Судебная практика СССР твердо стоит на позиции, что «объективное вменение... противоречит основному началу советского уголовного права, в силу которого лицо может быть подвергнуто уголовному наказанию только за такие действия, наказуемые уголовным законом, которые совершены им умышленно или неосторожно» 2.

Объективная ответственность несовместима с установленным советским законом и неуклонно проводимым судебной практикой требованием умысла или неосторожности как обязательного признака преступления 3.

находясь в камере № 1 Архгубйсправдома, совершил поджог означенной камеры с целью покончить жизнь самоубийством, каковым поджогом сделал порчу казенного имущества, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 197 УК, приговорен к 1 году лишения свободы». Уголовная кассационная коллегия б заседании 27 ноября 1924 г. определила: «Принимая во внимание, что у гр. Шилина не было умысла истребить или повредить тюремиоэ имущество путем поджога, а, как устанавливает приговор, он совершил поджог камеры, с целью покончить жизнь самоубийством, вследствие чего в действиях Щилипа нет признаков уголовно-наказуемого деяния по ст. 197 УК, поэтому приговор по настоящему делу отменить и таковое производством в судебном порядке прекратить». «Покушение на самоубийство арестованного путем поджога камеры не может караться по ст. 197, ибо отсутствует умысел на истребление имущества». — Сборник определений Уголовной кассационной коллегии Верховного суда РСФСР за 1924 г., М., 1925 г., стр. 6—7.

1  «Советская   юстиция»,    1940 г.,  стр.  3.   См.   также  в  статье И. Бжавита «Вина и наказание», «Советская юстиция», 1940 г., №11, стр.   26:   «Если   нет ■ субъективной   вины,   то   нет   преступления». Также в статье (без указания автора)—«Вина и уголовная ответственность», «Советская юстиция»,  1040 г., Кя 13, стр. 19.

2  «Судебная практика Верховного суда СССР», 4947 г., вып. IV (XXXVIII), стр.  !9, определение по делу Крайнова. См. также «Судебная практика Верховного суда СССР», Г947 г., вып. VIII (XVIf), стр. 23, определение по делу Гончарова.

3  «Судебная^ практика Верховного суда СССР», вып. VIII (XVII), стр. 23. См. по поводу   постановления   Пленума   Верховного    суда СССР от Ю января  1947 г.   по делу Егоровой, —■ М. М. Исаев   и А.   А.  Пионтковский,  Вопросы  уголовного  права,   военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда   СССР,   1947  г., стр.   33:   «Невнимание   к   субъективной стороне    состава   преступления    означает   сползание   на   позиции

132

Особенностью советского уголовного права, являющейся выражением пронизывающего его начала социалистической законности, является включение в состав преступления умысла и неосторожности. Как указывалось в связи с этим в советской литературе, та четкость и конкретность, которые неизвестны буржуазному праву и которые отличают формулировку ст. 10 УК РСФСР, имеют огромное, еще недостаточно' оцененное значение1.

Требование вины как субъективной стороны состава преступления, т. е. требование наличия умысла или неосторожности, как одного из обязательных элементов состава преступления, служит в советском социалистическом уголовном праве задачам борьбы за социалистическую законность, за осуществление правосудия в интересах трудящихся. В этом заключается политическое значение умысла и неосторожности в советском социалистическом уголовном праве.