Злорадство

А как насчет злорадства? Не является ли эта радость от страданий другого равнозначной радости во зле ради зла? Согласно Платону, злой тот, кто находит радость в страданиях ближнего - исходя из этого, можно сказать, что большинство из нас - злые люди, коль скоро в реальной жизни все мы время от времени испытываем злорадство342. Колин Макджинн различает активное и пассивное зло: первое в общем соответствует удовольствию, которое возникает от причинения страданий другому, второе - удовольствию, которое возникает при виде страданий другого, вызванных иными причинами343. Злорадство сродни «пассивному злу». Шопенгауэр характеризует злорадство как самую ужасную черту человеческой натуры и как самый дьявольский из всех грехов344. Кант также фактически осуждает злорадство, поскольку оно противоречит человеколюбию, которое должно быть нам присуще345, поэтому он называет злорадство «бесчеловечным» и «дьявольским»346.

Злорадство может иметь две причины: радость, вызванная именно страданиями другого, или радость, вызванная торжеством справедливости, - нельзя также совсем исключать возможность комбинации обеих причин. На мой взгляд, злорадство является адекватным чувством только тогда, когда оно вызвано соображениями справедливости, т.е. если не само страдание, а стоящая за ним справедливость вызывает радость - в этом я следую давней философской традиции, восходящей к Августину347. Таким образом, злорадство - порок, если оно не сопровождается осознанием того, что страдание, постигшее другого, справедливо. Бесспорно, оба мотива присущи большинству из нас, кроме того, картина осложняется еще и тем, что наше чувство справедливости часто дает сбой, если дело касается наших личных интересов, к примеру в ситуации, когда мы ревнуем. К этому стоит добавить необходимость избегать веры в то, что всякое страдание является заслуженным - вера в справедливость мира - опасное воззрение.

Насилие всегда находит благодарного зрителя. Публичные казни вызывали у людей сильнейший интерес, и если бы мы начали вести телетрансляцию казни, то рейтинг такой передачи был бы весьма высок. Когда гильотина была использована впервые, то не вызвала одобрения обывателя, поскольку казнь заканчивалась слишком быстро, люди мало что успевали увидеть, что привело к массовым протестам и требованиям вновь вернуться к использованию виселиц. Революционное правительство прислушалось к этим требованиям и приняло ряд мер - увеличение высоты эшафота, демонстрация отрубленных голов, увеличение числа приговоренных - в угоду публике348. Можно двояко истолковывать этот интерес: (1) суггестивное воздействие, а возможно, и радость, при виде мучений и убийства, и (2) радость, вызванная торжеством справедливости. Кто-то сочтет второй вариант наивным и неправдоподобным. Однако с другой стороны, вряд ли кому понравится смотреть на казнь заведомо невиновных людей. Чтобы вызвать радость, насилие должно быть оправданным (или, по крайней мере, выглядеть таковым), в противном случае пострадает чувство справедливости. Не случайно ко львам в Колизее бросали тех, кто «вне закона». Сожжения еретиков не были встречены единодушным одобрением людей именно потому, что порой присутствующие при сожжении считали жертву невиновной, и были правы.

На мой взгляд, не стоит следовать, скажем, за Шопенгауэром и на основании распространенности злорадства делать вывод о полной испорченности человека. Мне кажется, злорадство часто возникает потому, что страдание воспринимается как заслуженное наказание - поскольку человек поступал дурно, был легкомыслен и тому подобное. Порой мы начинаем смеяться, если кто-то падает, и, разумеется, у нас нет оснований думать, что человек «заслужил» это падение, просто в самой ситуации есть что-то комичное, но смех сразу же стихает, если выясняется, что упавшему действительно больно или он получил серьезную травму. Возможно, такой смех должен быть квалифицирован как проявление злорадства, однако весьма безобидное. Может показаться, что я изображаю людей лучше, чем они того заслуживают с точки зрения причины, вызывающей злорадство, однако я думаю, что большинство из нас действительно руководствуются чувством справедливости. Если бы мне рассказали что, к примеру, Радко Младич - один из тех, на ком лежит ответственность за массовые убийства в Сребренице, подвергся сильным, продолжительным, болезненным страданиям, я бы, пожалуй, испытал своего рода радость, но этого бы не случилось, если бы я услышал, что эти страдания постигли Нельсона Манделу или, скажем, соседа, который в своей жизни и мухи не обидел. Руководствуясь чувством справедливости, мы делаем различие между тем, кто заслужил страдание, и тем, кто не заслужил, и мне кажется, что существование злорадства не является достаточным основанием для того, чтобы приписывать людям общую предрасположенность к садизму.

А как насчет злорадства? Не является ли эта радость от страданий другого равнозначной радости во зле ради зла? Согласно Платону, злой тот, кто находит радость в страданиях ближнего - исходя из этого, можно сказать, что большинство из нас - злые люди, коль скоро в реальной жизни все мы время от времени испытываем злорадство342. Колин Макджинн различает активное и пассивное зло: первое в общем соответствует удовольствию, которое возникает от причинения страданий другому, второе - удовольствию, которое возникает при виде страданий другого, вызванных иными причинами343. Злорадство сродни «пассивному злу». Шопенгауэр характеризует злорадство как самую ужасную черту человеческой натуры и как самый дьявольский из всех грехов344. Кант также фактически осуждает злорадство, поскольку оно противоречит человеколюбию, которое должно быть нам присуще345, поэтому он называет злорадство «бесчеловечным» и «дьявольским»346.

Злорадство может иметь две причины: радость, вызванная именно страданиями другого, или радость, вызванная торжеством справедливости, - нельзя также совсем исключать возможность комбинации обеих причин. На мой взгляд, злорадство является адекватным чувством только тогда, когда оно вызвано соображениями справедливости, т.е. если не само страдание, а стоящая за ним справедливость вызывает радость - в этом я следую давней философской традиции, восходящей к Августину347. Таким образом, злорадство - порок, если оно не сопровождается осознанием того, что страдание, постигшее другого, справедливо. Бесспорно, оба мотива присущи большинству из нас, кроме того, картина осложняется еще и тем, что наше чувство справедливости часто дает сбой, если дело касается наших личных интересов, к примеру в ситуации, когда мы ревнуем. К этому стоит добавить необходимость избегать веры в то, что всякое страдание является заслуженным - вера в справедливость мира - опасное воззрение.

Насилие всегда находит благодарного зрителя. Публичные казни вызывали у людей сильнейший интерес, и если бы мы начали вести телетрансляцию казни, то рейтинг такой передачи был бы весьма высок. Когда гильотина была использована впервые, то не вызвала одобрения обывателя, поскольку казнь заканчивалась слишком быстро, люди мало что успевали увидеть, что привело к массовым протестам и требованиям вновь вернуться к использованию виселиц. Революционное правительство прислушалось к этим требованиям и приняло ряд мер - увеличение высоты эшафота, демонстрация отрубленных голов, увеличение числа приговоренных - в угоду публике348. Можно двояко истолковывать этот интерес: (1) суггестивное воздействие, а возможно, и радость, при виде мучений и убийства, и (2) радость, вызванная торжеством справедливости. Кто-то сочтет второй вариант наивным и неправдоподобным. Однако с другой стороны, вряд ли кому понравится смотреть на казнь заведомо невиновных людей. Чтобы вызвать радость, насилие должно быть оправданным (или, по крайней мере, выглядеть таковым), в противном случае пострадает чувство справедливости. Не случайно ко львам в Колизее бросали тех, кто «вне закона». Сожжения еретиков не были встречены единодушным одобрением людей именно потому, что порой присутствующие при сожжении считали жертву невиновной, и были правы.

На мой взгляд, не стоит следовать, скажем, за Шопенгауэром и на основании распространенности злорадства делать вывод о полной испорченности человека. Мне кажется, злорадство часто возникает потому, что страдание воспринимается как заслуженное наказание - поскольку человек поступал дурно, был легкомыслен и тому подобное. Порой мы начинаем смеяться, если кто-то падает, и, разумеется, у нас нет оснований думать, что человек «заслужил» это падение, просто в самой ситуации есть что-то комичное, но смех сразу же стихает, если выясняется, что упавшему действительно больно или он получил серьезную травму. Возможно, такой смех должен быть квалифицирован как проявление злорадства, однако весьма безобидное. Может показаться, что я изображаю людей лучше, чем они того заслуживают с точки зрения причины, вызывающей злорадство, однако я думаю, что большинство из нас действительно руководствуются чувством справедливости. Если бы мне рассказали что, к примеру, Радко Младич - один из тех, на ком лежит ответственность за массовые убийства в Сребренице, подвергся сильным, продолжительным, болезненным страданиям, я бы, пожалуй, испытал своего рода радость, но этого бы не случилось, если бы я услышал, что эти страдания постигли Нельсона Манделу или, скажем, соседа, который в своей жизни и мухи не обидел. Руководствуясь чувством справедливости, мы делаем различие между тем, кто заслужил страдание, и тем, кто не заслужил, и мне кажется, что существование злорадства не является достаточным основанием для того, чтобы приписывать людям общую предрасположенность к садизму.