ДВА ВЗГЛЯДА НА ИСТОРИЮ ДРЕВНЕЙ РУСИ

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9

Со времени воинствующих русофобов-норманистов XVIII-XIX

веков в исторической литературе насаждается далекая от науки

точка зрения, согласно которой собственно русская история

начинается якобы с призвания варяжских князей, а также с

последовавшего вскоре вслед за этим принятия христианства. А до

той поры пребывал русский народ, дескать, в диком, варварском

состоянии, не говоря уж о том, что славянские племена вообще

являются пришлыми на территории, где они обитают в настоящий

момент. Укреплению данных идей, весьма далеких от

действительности, к сожалению, во многом содействовал

Николай Михайлович Карамзин (1766 -- 1826), задавший тон

в своей "Истории государства Российского" следующей

меланхолической фразой: "Сия великая часть Европы и Азии,

именуемая ныне Россиею, в умеренных ее климатах была искони

обитаема, но дикими, во глубину невежества погруженными

народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими

собственными историческими памятниками"1.

Отрицание самобытности и автохтонности древней русской

культуры, а по существу отторжение древнейших корней русского

народа и установление границы его исторического бытия где-то в

IX веке н.э. (некоторые снижают эту ограничительную планку до

IV -- VI веков) было на руку и официальным властям, и

представителям церкви. Первых не интересовало что бы то ни было

за пределами государственно-правовых структур, а их

возникновение однозначно связывалось с появлением первой

правящей династии Рюриковичей. Вторых более чем устраивал тезис

о дикости нравов и культуры русских людей до принятия

христианства. Позиция эта, всячески поощряемая и

культивируемая, дожила до наших дней и заняла доминирующее

положение в школьных и вузовских учебниках, научной и

популярной литературе, в средствах массовой информации и т.д. В

результате повсеместно насаждается мнение, что до определенных

(указанных выше) временных пределов русский народ как бы вовсе

и не существовал, пребывая во внеисторическом состоянии, а

когда возник (вроде бы из небытия) на исторической арене, то

просто воспринял идеологию, культуру и государственно-правовые

традиции, сложившиеся до него и без него.

По счастью, в русской исторической науке всегда была

сильна и другая струя. Многие выдающиеся и рядовые

исследователи постоянно искали истоки русской самобытности в

самых глубинах человеческой истории, не противопоставляя славян

древнейшим этносам, жившим на территории современной России, и

отыскивая русские корни (и не только их) у народов, испокон

веков обитавших на Севере и в других областях Евразии. Эта

традиция восходит к двум замечательным деятелям отечественной

науки -- Василию Никитичу Татищеву (1686 -- 1750) и

Михаилу Васильевичу Ломоносову (1711 -- 1765). Труды

обоих, посвященные древнейшей русской истории, были

опубликованы посмертно; первый том "Истории Российской"

Татищева, где подробнейшим образом рассматривается генезис

русского народа, увидел свет даже на год позже ломоносовской

"Древней российской истории..." (хотя и создан был почти на два

десятилетия раньше). Однако оба русских ученых независимо друг

от друга отстаивали одну и ту же мысль: корни русского народа

уходят в глубины тысячелетий и затрагивают этносы, издревле

заселявшие север Евразии и известные под разными именами

античным и иным авторам (к последним можно отнести составителей

библейских книг, арабских, персидских, китайских и других

хронистов).

Татищев напрямую вел родословную славян (а следовательно,

и русских) от скифов, по современным данным появившихся в

Причерноморье ориентировочно в VII веке до н.э., ареал же их

расселения распространял далеко на Север и в Сибирь, именуя

наших далеких северных прапредков скифами [г]иперборейскими.

Праотцом славян и русских, исходя из данных вавилонского

летописца Бероса, Иосифа Флавия и более поздних историков

вплоть до анонимного автора "Синопсиса" XVII века, Татищев

считал Мосоха -- шестого сына библейского Яфета (Иафета) и

внука легендарного Ноя. А.И.Асов удачно объясняет происхождение

имени Моск от протославянского и древнерусского слова "мозг": в

устной речи две последние согласные становятся глухими, и все

слово звучит как "моск". От имени Мосоха (Моска) впоследствии

образовались наименования: Москва -- сначала река, затем и

город на ней, Московия, московиты, москвитяне, москвичи... Яфет

(Иафет) же, сын Ноя, по мнению многих, тождественен греческому

титану Япету (Иапету), отцу Прометея, жившему, как и все другие

титаны (после поражения от Олимпийцев и временного низвержения

в Тартар), на Островах Блаженных, на самом краю Земли, то есть

на Крайнем Севере -- в Гиперборее (о чем речь пойдет впереди).

Родословная потомков Ноя и основанные на ней легенды были

когда-то чрезвычайно популярны на Руси2 и породили вереницу

апокрифических сочинений. Насчитывается около ста списков

подобных "повестей" -- преимущественно ХVII века; некоторые из

них полностью вошли в хронографы и летописцы (например, в

"Мазуринский летописец"). Публикация данных произведений,

исключительно важных для понимания русской предыстории и

становления национального самосознания, прекратилась еще в

прошлом веке. Современные ученые вообще считают их продуктом

чистого сочинительства. Сидел якобы некто (и откуда такой

прозорливец взялся?), глядел в потолок и от нечего делать

сочинял, что в голову придет, а другие потом у него списали.

Так ведь получается? Но нет! Безымянные авторы, вне всякого

сомнения, опирались на какие-то не дошедшие до нас источники

(если не письменные, то устные). Следовательно, ядро этих

повестей опирается на действительную историю, хотя и

закодированную в виде образов дописьменного творчества народных

масс.

Историки-снобы подчеркнуто высокомерно и чуть ли не с

брезгливостью относятся к попыткам свести генезис древних

народов к отдельно взятым предкам или родоначальникам,

рассматривая это исключительно как акт мифопоэтического

творчества. Но факты говорят о другом. Никто ведь не

усматривает ничего крамольного в высказываниях типа: "Иван

Грозный взял Казань"; "Петр Великий построил Петербург";

"Суворов перешел через Альпы"; "Кутузов разгромил Наполеона".

Каждому ясно: хотя речь идет о событиях, связанных с деяниями

больших масс людей, символизируют их в каждом конкретном случае

отдельные личности. Так было в прошлом, так будет всегда. Кроме

того, родословие во все времена начиналось с какой-то точки

отсчета, и к ней всегда привязывалось конкретное лицо -- пусть

даже легендарное.

Татищев не был одиночкой в изучении древнейших корней

русского племени. Не менее скрупулезно и панорамно данная

проблема проанализирована Василием Кирилловичем

Тредиаковским (1703 -- 1769) в обширном историческом труде

с подробным, в духе XVIII века, названием: "Три рассуждения о

трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве

словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов,

III о варягах-руссах, словенского звания, рода и языка" (СПб,

1773). В этом незаслуженно забытом трактате только вопросу о

Мосохе (Мосхе) как прапредке московитов-москвичей посвящено не

менее двух десятков страниц. Вывод таков: "...Рос-Мосх есть

праотец как россов, так и мосхов... Рос-Мосх есть едина особа,

и, следовательно, россы и мосхи суть един народ, но разные

поколения... Рос есть собственное, а не нарицательное и не

прилагательное имя, и есть предимение Мосхово"3.

Тредиаковский, как никто другой, имел право на вдумчивый

историко-лингвистический и этимологический анализ

вышеочерченных проблем. Всесторонне образованный ученый и

литератор, обучавшийся не только в московской

Славяно-греко-латинской академии, но также в университетах

Голландии и парижской Сорбонне, свободно владевший многими

древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком при

Академии наук в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по

латинскому и русскому красноречию, -- выдающийся отечественный

просветитель стоял вместе с Ломоносовым у истоков русской

грамматики и стихосложения и явился достойным продолжателем

Татищева в области русской истории.

Помимо завидной эрудиции, Тредиаковский обладал редким

даром, присущим ему как поэту, -- чувством языка и интуитивным

пониманием глубинного смысла слов, что неведомо

ученому-педанту. Так, он решительно поддержал и развил мнение,

упомянутое еще у Татищева, о русскости древнегреческого

наименования "скифы". В соответствии с нормами греческой

фонетики эта слово произносится, как "скит[ф]ы". Второй слог в

греческом написании слова "скифы" начинается с "теты" -- Q в

русском озвучивании она произносится и как "ф", и как "т", --

причем в течение времени произношение звука менялось. Так,

заимствованное из древнегреческого языка слово "театр" до XVIII

века звучало как "феатр", а слово "теогония" ("происхождение

Богов") еще недавно писалось "феогония". Отсюда же расщепление

звучания в разных языках имен, имеющих общее происхождение:

Фе[о]дор -- Теодор, Фома -- Том[ас]. До реформы русского

алфавита в его составе (в качестве предпоследней) была буква

"фита" -- Q, предназначенная для передачи заимствованных слов,

включающих букву "тета". И слово "скифы" в дореволюционных

изданиях писалось через "фиту". В действительности же "скит" --

чисто русский корень, образующий лексическое гнездо со словами

типа "скитаться", "скитание". Следовательно, "скифы-скиты"

дословно означают: "скитальцы" ("кочевники"). Вторично, в

качестве позднейшего заимствования из греческого языка, где оно

служило названием пустыни, общая корневая основа "скит" вновь

вошла в русское словоупотребление в смысле: "отдаленное

монашеское убежище" или "старообрядческий монастырь".

Ломоносов по поводу вопроса: можно ли именовать Мосоха

прародителем славянского племени вообще и русского народа в

частности -- высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин

не принял бесповоротно, но и не отверг категорически

возможности положительного ответа, оставляя "всякому на волю

собственное мнение"4. Аналогичным образом было расценено и

предположение о вероятном родстве московитов-славян с

Геродотовым племенем месхов, оказавшихся в конечном счете в

Грузии. Что касается самой Геродотовой "Истории", то ее

авторитет для раскрытия генетических корней русского племени

Ломоносов считал непререкаемым. В концентрированном виде такое

же понимание впоследствии сформулировал другой выдающийся

русский историк -- Иван Егорович Забелин (1820 -- 1909):

"...Никакая отрицающая и сомневающаяся... критика не может

отнять у русской истории истинного сокровища, ее первого

летописца, которым является сам Отец истории -- Геродот"5.

Ныне представление о прямом родстве славяноруссов со

скифами и другими древними народами Евразии считается не иначе

как наивным. Между тем позиция Татищева -- Ломоносова --

Забелина может быть существенно подкреплена за счет аргументов,

заимствованных из исторического языкознания, мифологии и

фольклора. Линия, идущая от историков ХVII -- ХVIII веков, была

продолжена и закреплена в трудах Дмитрия Ивановича

Иловайского (1832 -- 1920) и Георгия Владимировича

Вернадского (1877 -- 1973), написавшего по-английски книгу

"Древняя Русь" (1938 г.; рус. издание -- 1996 г.), где история

русского народа начинается с Каменного века и проводится через

последующие этапы: киммерийский, скифский, сарматский и т.д.

Нельзя пройти и мимо исторических сочинений Александра

Нечволодова и Льва Гумилева. Известный в прошлом

археолог и историк русского права Дмитрий Яковлевич

Самоквасов (1843 -- 1911) также отстаивал скифское

происхождение русского народа, а прародину славяноруссов

именовал Древней Скитанией6. Естественно, речь должна идти не

об одном только русско-скифском родстве, но и о генетическом

единстве множества народов, населявших в древности просторы

Евразии.

История не всегда благосклонна к собственным радетелям,

подвижникам и летописцам. Примеров тому не счесть. Для русских

же поучительна и показательна жизнь и деятельность человека,

внесшего неоспоримый вклад в становление и организацию

исторической науки в России. Имя его, мало что говорящее

современному читателю, -- Александр Дмитриевич Чертков

(1789 -- 1853). Он обладал одним из самых богатых в России

собраний книжных, рукописных и нумизматических редкостей. На

данной основе впоследствии была создана и отстроена (дом с

лепным фасадом в начале Мясницкой улицы) знаменитая частная

Чертковская библиотека -- бесплатная и общедоступная. Здесь,

кстати, до перехода в Румянцевский музей работал Н.Ф.Федоров и

здесь же состоялось его знакомство с молодым К.Э.Циолковским:

длительное общение в стенах Чертковской библиотеки в 1873/74

гг. оказало решающее влияние на формирование космического

мировоззрения будущего основоположника теоретической и

практической космонавтики. Бесценное собрание Черткова было

подарено Москве, некоторое время пребывало в Румянцевском музее

(ныне Российская государственная библиотека), в настоящее время

книги находятся в Исторической библиотеке, а рукописи -- в

Историческом музее.

В последние годы жизни Чертков являлся президентом

Общества истории и древностей российских и опубликовал во

Временнике данного Общества, а также в виде отдельных оттисков

(книг) несколько удивительных исторических изысканий: "Очерк

древнейшей истории протословен" -- (1851 г.), "Фракийские

племена, жившие в Малой Азии" (1852 г.), "Пеласго-фракийские

племена, населившие Италию" (1853 г.), "О языке пеласгов,

населивших Италию" (1855 г.). Опираясь на глубокое знание

древних языков и практически на все доступные ему источники,

Чертков указал на языковое и этнокультурное сродство между

славяноруссами, с одной стороны, а, с другой, -- с пеласгами,

этрусками, скифами, фракийцами, гетами, эллинами, римлянами...

Однако открытие ученого-романтика, которого можно с полным

основанием сравнить с Генрихом Шлиманом, не стало событием в

отечественной и мировой историографии -- здесь в почете были

совершенно иные ценности: эмпирико-позитивистские,

вульгарно-социологические, психологические, структуралистские,

семантико-семиотические и т.п.

И сегодня время Черткова еще не наступило -- проделанная

им колоссальная работа ждет и своего продолжения, и своих

продолжателей. Впрочем, современный подход требует не выведения

славяно-русского языка из пеласгийского или из этрусского и

критского, как это было недавно проделано в книге Г.С.Гриневича

"Праславянская письменность. Результаты дешифровки" (М., 1993),

а поиска общих истоков всех индоевропейских и неиндоевропейских

языков.

Корни русского языка и русского народа находятся гораздо

глубже. Истоки Руси уходят в тысячелетние дали и обнаруживают

свои начала в той нерасчлененной этнолингвистической общности,

с которой, собственно, и начиналось человечество. Происхождение

славян, русских и всех других народов, их языков и культур

предстает совершенно в другом свете, если проанализировать

общеизвестные факты с точки зрения метода археологии языка и

реконструкции смысла.

Мировоззрение русского народа уходит во тьму веков и

тысячелетий, к тому неведомому времени, когда пестроцвет

современных этносов и языков был спаян в единой нерасчлененной

этнолингвистической общности племен, обычаев, представлений об

окружающем мире и верований. Есть все основания утверждать, что

в самых глубинных истоках, на заре становления людского рода

все без исключения языки имели общую основу -- а следовательно,

и сами народы имели общую культуру и верования. К такому выводу

приводит анализ самого архаичного и консервативного пласта слов

всех языков мира -- указательных слов, и возникших позже на их

основе личных местоимений всех модификаций. Удается выделить

несколько первичных элементов, которые повторяются во всех без

исключения языках мира -- живых и мертвых, донося до наших дней

дыхание Праязыка. Какая-то случайность здесь полностью

исключена. О былом единстве языков однозначно говорится уже в

Библии, аккумулировавшей в себе древнее знание Востока, Запада,

Севера и Юга: "На всей земле был один язык и одно наречие"

(Бытие II, I). В дословном научном переводе это звучит еще

более точно: " И были на всей земле язык один и слова одни и те

же"7. И это не наивная легенда, а непреложный факт.

Неоднократно обосновывался данный тезис и с точки зрения

языкознания. Наиболее убедительно это было сделано уже в наше

время. В начале ХХ века итальянский филолог Альфред

Тромбетти (1866 -- 1929) выдвинул всесторонне обоснованную

концепцию моногенеза языков, то есть их единого происхождения.

Практически одновременно с ним датчанин Хольгер Педерсен

(1867 -- 1953) выдвинул гипотезу родства индоевропейских,

семито-хамитских, уральских, алтайских и ряда других языков.

Чуть позже набрало силу "новое учение о языке" советского

академика Николая Яковлевича Марра (1864 -- 1934), где

неисчерпаемое словесное богатство, обретенное многочисленными

народами за их долгую историю, выводилось из четырех

первоэлементов. (После появления известной работы И.В.Сталина

по вопросам языкознания марристская теория была объявлена

лженаучной, а ее приверженцы подверглись преследованиям.) В

середине века наибольшую популярность получила так называемая

"ностратическая" (термин Педерсена), или сибиро-европейская

(термин советских лингвистов), теория; в ней идея Праязыка

доказывалась на основе скрупулезного анализа крупных языковых

семей. (На эту тему было опубликовано несколько выпусков

сравнительного словаря рано погибшего ученого

В.М.Иллича-Свитыча.) Совсем недавно американские лингвисты

подвергли компьютерной обработке данные по всем языкам Земли

(причем за исходную основу был взят лексический массив языков

северо-, центрально- и южноамериканских индейцев), касающихся

таких жизненно важных понятий, как деторождение, кормление

грудью и т.п. И представьте, компьютер выдал однозначный ответ:

все языки без исключения имеют общий лексический базис. (См.:

Приложение 1).

Обычно вывод о моногенезе языков вызывает скептическое

неприятие специалистов. Однако гораздо более нелепой (если

хорошенько вдуматься) выглядит противоположная концепция, в

соответствии с которой каждый язык, группа языков или языковое

семейство возникли самостоятельно и обособленно, а потом

развивались по законам, более или менее одинаковым для всех.

Логичнее было бы предположить, что в случае обособленного

возникновения языков законы их функционирования также должны

были быть особенными, не повторяющими (гомеоморфно или

изоморфно) друг друга. Такое совпадение маловероятно!

Следовательно, остается принять обратное. Здесь права Библия, а

не ее противники. Как видим, аргументов в пользу языкового

моногенеза более чем достаточно.

Всего известно свыше 30 самостоятельных языковых семей --

точная классификация затруднена из-за неясности: на сколько

обособленных языковых семей подразделяются языки индейцев

Северной, Центральной и Южной Америк; в различных

энциклопедиях, учебной и справочной литературе их число

колеблется от 3 до 16 (причем ряд лингвистов вообще

предполагает отказаться от традиционной классификации и перейти

к группировке на совершенно ином основании). Языковые семьи не

равномощны: например, на языках китайско-тибетской семьи

говорит около миллиарда человек, на кетском же языке

(обособленная семья) -- около одной тысячи, а на юкагирском

языке (тоже обособленная семья) -- менее 300 человек (и кеты и

юкагиры -- малые народности России).

Одной из самых больших, разветвленных и всесторонне

изученных является индоевропейская языковая семья (рис. 12).

Еще в прошлом веке было доказано (и это стало одним из

блестящих триумфов науки), что все входящие в нее языки и,

следовательно, говорящие на них народы имеют общее

происхождение: некогда, много тысячелетий тому назад, был

единый пранарод с единым праязыком. Отстаиваемая же в настоящей

книге концепция позволяет пойти еще дальше и утверждать:

пранарод, праязык и их общая прародина относятся не к одним

лишь индоевропейцам, но ко всем без исключения этносам,

населявшим Землю в прошлом и настоящем.

Скрупулезная реконструкция смысла исходных

общеиндоевропейских и доарийских слов и понятий приводит к

границе, которую не принято переступать в современной науке,

что, впрочем, свидетельствует о недостаточной развитости

последней. Несмотря на геологические, климатические,

этнические, исторические и социальные катаклизмы, в результате

которых исчезло множество народов, культур и цивилизаций,

современному человечеству досталось бесценное богатство в виде

языка и системы образов мифологического мышления. Стоит

правильно подобрать ключ -- и перед изумленным взором откроются

бездонные глубины. Правда, придется отказаться от большинства

бытующих стереотипов.

Что это означает применительно к языку? За последние два

века своего существования сравнительно-историческое языкознание

добилось крупных успехов в области систематизации языков и

установлении родства между ними в рамках отдельных языковых

семей, например, индоевропейской, досконально проследило

эволюцию фонетических (звуковых), графических (алфавитных),

морфологических (словосоставных), лексических (словарных),

грамматических и иных форм различных языков. Дальше этого

обычно не идут. Более того, исследовательское поле за пределами

существующей традиционной границы считается запретной

территорией. Но это -- всего лишь Terra incognita, ждущая своих

первооткрывателей. Действовать им придется решительно и не

полагаться на эмпирическую ползучую приземленность традиционных

методов.

Многого, скажем, достигли этимологи, чья задача: объяснять

происхождение конкретных слов, раскрывать их генетические

корни, устанавливать первичную структуру и сходство с

лексическими единицами живых и мертвых языков. Этимология --

скрупулезная наука: филигранной реконструкции подвергаются, к

примеру, звуковой и словообразовательный состав слов с учетом

чередования, трансформации и выпадения конкретных звуков. Но в

большинстве своем этимологи не стремятся заглянуть далеко

вглубь. Индоевропейское языкознание во временном плане доходит

до языка священных ведийских текстов и санскрита. Связи же

между различными языковыми семьями исследуются очень робко и

без надежной исторической базы. Между тем, если исходить из

концепции единого происхождения языков мира, -- открываются

совершенно новые пути осмысления разных языков и далеких друг

от друга культур. На смену традиционной микроэтимологии,

ориентирующейся на близкородственные языковые связи, приходит

макроэтимология, исходящая из древней языковой общности.

Для макроэтимологии традиционный морфологический и фонетический

догматизм не играет большой роли, и она допускает лексические и

морфологические модификации, незнакомые для микроэтимологии.

Что же такое археология языка и реконструкция

смысла? Нагляднее всего это видно на конкретных примерах.

Знакомое и всеми любимое слово "весна" -- казалось бы, такое

русское-прерусское. Однако оно имеет общее основание с другими

индоевропейскими языками и восходит к древним общеарийским

корням. Достаточно взглянуть на производное от слова "весна"

прилагательное "вешний", чтобы увидеть в нем индийского Бога

Вишну и более общее русское понятие (Все)вышний, обозначающее

высшее безначальное Божество, олицетворяющее главного

властелина Вселенной (на что указывает его местоположение -- в

"вышине"). По-болгарски и сербохорватски "высокий" звучит как

"више" (ср. русскую сравнительную степень "выше"). Не случайно

также в эпических песнях Эдды верховный Бог

древнескандинавского пантеона Один именуется Высоким.

Одним из первых, кто указал на взаимосвязь слов "вышний",

"вечный", "вещий" и "вешний" с именем индоарийского Бога Вишну,

был русский писатель и историк-любитель Александр Фомич

Вельтман (1800 -- 1870). Он обратил на это внимание в

первой же своей исторической монографии "Индо-Германе, или

Сайване" (1856 г.). Кроме этого, плодовитый автор-беллетрист

опубликовал еще три собственно исторические книги: "Атилла и

Русь IV -- V в." (1858 г.), "Маги и Мидийские Каганы XIII

столетия" (1860 г.), "Первобытное верование и буддизм" (1864

г.), где содержится немало более чем смелых и

полуфантастических предположений по истории Древней Руси.

Интересно также, что и того же происхождения наименование вишни

-- прежде всего дерева, а затем уже и его ягод. Другими

словами, вишня -- это дерево Вишну. На юге России и на Украине

вишня издавна была почитаемым деревом -- в одном ряду с дубом,

березой, ясенем, липой. Существовал обычай вырезать посошки и

палочки из вишневого дерева. Считалось, что вишневая палка

наделена особой волшебной силой, которая к тому же передается

от деда к отцу и от отца к сыну.

Тождественность Вишну и Всевышнего однозначно проявляется

и в смысловом (семантическом) плане. В переводе с

древнеиндийского (ведийского) Вишну означает "проникающий во

все", "всеобъемлющий". По индуистским воззрениям, он

символизирует энергию, упорядочивающую Космос, и считается

"владыкой существования и творения Вселенной": "Мир возник от

Вишну и пребывает в нем. (Вишну) -- творец существования и

предбытия мира, он -- мир"8. Именно таким образ Держателя

Вселенной, возникший еще в пору индоевропейской общности,

рисовался и протославянам. Каменное изваяние Прото-Вишну было

обнаружено археологами при раскопках курганов в

Днепропетровской области (рис. 13). Оно представляет собой

низкорослого лысого и бородатого мужчину (одно из

первоначальных воплощений классического Вишну -- "лысый

карлик"), испещренного со всех сторон петроглифами в виде

следов (след -- традиционный знак, божественное клеймо Вишну),

фигурами людей в сексуальных позах, животных, смыслообразующих

орнаментов и информационно насыщенных "черт и резов". В своей

совокупности все это вместе взятое и олицетворяет Вселенную 9.

Между тем у Керносовского идола имеются также хвост и

звериные уши (или рога?). Данные аксессуары вполне подходят и к

древнегреческому Божеству стад, лесов и полей -- Пану, имеющему

доэллинское и, скорее всего, общеиндоевропейское происхождение.

Кстати, и имя Пан родственно имени Вишну, означая "все".

Следовательно, Прото-Вишну тождественен Прото-Пану. Другое

дело, что общеиндоевропейское Божество, олицетворяющее

Вселенную, постепенно видоизменяло свои первоначальные функции

-- по мере расщепления первичной этнической общности и миграций

праэтносов по всей территории Евразии. Если в индуизме Бог

Вишну сохранил и преумножил верховные и властные функции в

составе великой триады Тримурти: Брахма -- Вишну -- Шива, то в

условиях других исторических условий и иной идеологической

доминанты -- Олимпийской религии, пришедшей на смену старым

доэллинским верованиям, -- Бог Пан, ранее олицетворявший "Все",

превратился во второстепенное лицо Олимпийского пантеона, хотя

никто не отрицал его глубоких корней, уходящих в первозданную

природу. Естественно, менялись изображения или изваяния

Божеств. Прото-Вишну так же мало походит на классические

скульптуры вишнуистского канона, как Прото-Пан на образ

скотьего Бога со свирелью в руке на известной картине Михаила

Врубеля "Пан". Художественное воплощение нетождественно

заложенному в него смыслу.

Нет сомнения, что понятие "(Все)вышний" перешло в

христианскую традицию из глубокой древности. Этимологи выводят

слово "весна" из древнеиндийского vasantas -- "весна";

vasar -- "рано" -- откуда древнеисландское var --

"весна", латышское и литовское vasara -- "лето").

Фонетические и лексические закономерности в их историческом

развитии лишь частично перекрывают закономерность формирования

и передачи во времени (от поколения к поколению) смысла

понятий, имеющих словесно-знаковую оформленность, но

развивающихся по совершенно иным закономерностям. Филолог может

и не заметить цепочку взаимосвязанных слов: "Вишну" -- "вешний"

-- "весна". Но мимо этого не сможет пройти культуролог, который

оперирует не фонетическими, а смысловыми закономерностями,

имеющими происхождение более высокого порядка. Из этих

соображений вытекает и следующий пример. Фамилия великого

русского художника Сурикова происходит от слова "сурик" --

краска темно-красного цвета. Но, в свою очередь, понятие

"сурик" проистекает от имени древнеарийского красно-солнечного

Божества -- Сурьи (отсюда и наше Красное Солнышко).

Бессмысленно искать какие-то аналогии между реальной личностью

-- Суриковым и Солнцем-Сурьей, но связь этих понятий очевидна,

когда речь идет об археологии смыслов, показывающих их полное

совпадение.

Ниже будут прослежены неслучайные параллели между

древнеегипетской и древнеславянской мифологиями: Солнцебоги Хор

(Гор) и Хорс, смертоносный гроб Осириса (Осиянного) и Святогора

(Светогора), птица Феникс и Финист Ясный Сокол. Но есть еще

один общий -- более психологический, чем смысловой -- аспект

сходства мироощущений древних египтян и русских. На него

обращал особое внимание Василий Васильевич Розанов (1856

-- 1919). Он считал русский "трепет к звездам" чертой,

ничего не имеющей общего с христианским миропредставлением ("О

звездном небе ничего нет в Евангелии"). Истоки русского

народного космизма следует искать в Египте и Вавилонии: именно

отсюда проистекают звезды на темно-синих куполах некоторых

русских храмов, а также подвешенные лампады, имитирующие

"висящие" звезды древневосточных святилищ10.

Итак, видим: единый праязык единого пранарода дал цепную

реакцию, в результате которой возникло все лингвистическое

многообразие. Значение и звучание многих современных слов (в

том числе и в русском языке) уходит своими корнями в общий

праязык. Наиболее приближенным к нему по времени и, главное, --

уцелевшим по сей день (в виде литературных памятников и

составленных на их основе словаря и грамматики) является

санскрит (собственно древнеиндийским считается язык

Вед). Руководствуясь им, а также другими источниками, нетрудно

раскрыть корни многих современных понятий.

В санскрите одно из слов для обозначения понятия света:

ruca ("светлый", "ясный") и ruc ("свет",

"блеск"). В последующем языковом развитии "шь" и "ц"

превратилось в "с" (чередование согласных и гласных звуков --

обычное фонетическое явление даже на протяжении небольших

временных периодов) и достаточно неожиданным (на первый взгляд)

образом осело в столь значимых для нас словах, как "русский" и

"Русь". Первичным по отношению к ним выступает более архаичное

слово "русый", прямиком уходящее в древнеарийскую лексику и по

сей день означающее "светлый". От него-то (слова и смысла) и

ведут свою родословную все остальные однокоренные слова языка.

Данная точка зрения известна давно. Еще русский историк и

этнограф польского происхождения, один из основоположников

отечественной топонимики Зориан Яковлевич

Доленга-Ходаковский (1784 -- 1825), критикуя норманистские

пристрастия и предпочтения Н.М.Карамзина, писал: "Тогда б

увидел и сам автор [Карамзин. -- В.Д.], касательно

Святой Руси, что сие слово не составляет ничего столь мудреного

и чужого, чтобы с нормандской стороны, непременно из-за

границы, получать оное; увидел бы что оно значит на всех

диалектах славянских только цвет русый (blond) и что русая коса

у всех ее сыновей, как Rusa Kosa i Rusi Warkocz [коса.

-- В.Д.] у кметей (крестьян) польских равномерно

славится. <...> Есть даже реки и горы, называемые

русыми".11

Таким образом, этноним "русский" и топоним "Русь"

сопряжены с санскритским словом ruca и общеславянским и

древнерусским "русый" со смыслом "светлый" (оттенок). Если

открыть "Толковый словарь живого великорусского языка"

Владимира Даля на слово "Русь", то найдем там аналогичное

объяснение: "русь", по Далю, означает прежде всего "мир",

"бел-свет", а словосочетание "на руси" значит "на виду". У Даля

же находим еще одно удивительное слово -- "светорусье",

означающее "русский мир, земля"; "белый, вольный свет на Руси".

Здесь не только корневые основы, но и их значения сливаются в

одно целое. О распространенности и укорененности понятия

"светорусье" можно судить по "Сборнику Кирши Данилова", где

эпитет "светорусские могучие богатыри" выступает как норма. Еще

раньше (по письменной фиксации) сочетание слов "светлый" и

"русский" употребляется в договоре князя Олега с греками 911

г., текст которого включен в "Повесть временных лет".

Классическая схема научного познания очерчена Львом

Гумилевым. Любую проблему можно рассматривать по меньшей мере

трояко: с точки зрения мышиной норы, с вершины кургана и с

высоты птичьего полета. Современная этимология -- в основном

взгляд из мышиной норы. Этимологи копали глубоко и обильно, но

при этом, как правило, не смотрели вдаль, воображая, что весь

мир языка -- сплошная мышиная нора. Мало кому хватает фантазии

и воображения подняться хотя бы на вершину кургана и тем более

достичь высоты птичьего полета. Макроэтимология же позволяет

отвлечься от частностей, мелких деталей, нудных транскрипций,

традиционных подходов, закостенелых схем, ползучего эмпиризма,

-- и, воспаряя ввысь, взглянуть на современную лексику с высот

тысячелетий. Безусловно, вероятность погрешности в

макроэтимологических изысканиях достаточно велика, но не

настолько, чтобы отступить от научности, и не намного выше

традиционных микроэтимологических выкладок, учитывая

значительную вариативность и гипотетичность последних.

Мифология -- всегда мистифицированная и опоэтизированная

история. И космология! Причем мистификация происходит без

всякого злого умысла -- вполне естественным путем. При передаче

сведений от поколения к поколению в условиях отсутствия

письменности (если не выработаны специальные приемы сохранения

информации) первоначальные сведения подвергаются неизбежному и

непроизвольному искажению. К тому же в течение веков и

тысячелетий этносы (а вместе с ними роды, племена, семьи)

распадаются, переселяются с одной территории на другую, а то и

вовсе исчезают с лица Земли. Да еще войны и социальные

перевороты. Да еще идеологическая или религиозная цензура. Да

еще поэты и художники поприбавят. В результате факты и

превращаются в мифы.

Значит ли все сказанное, что мифы -- сплошная выдумка?

Ничуть! Они вполне поддаются научному анализу и реконструкции

первоначального смысла. В мифологических сюжетах и образах

закодированы и реальные события далекого прошлого, и отголоски

стародавних общественных отношений и норм поведения, и

представления о мироздании и его законах, и память о

катастрофах в истории Земли и великих переселениях народов.

Именно в таком смысле следует понимать энергичное утверждение

Н.Ф. Федорова: "Мифология не басня, а истина, действительность,

и никогда ее не убьет метафизика"12. Применительно к истории

вообще и русской истории в особенности не менее определенно

высказался Г.В.Вернадский: "...Следы древней исторической

основы могут легко быть обнаружены под мифологическим

покровом"13.

Мысль о том, что мифология и фольклор (особенно эпос) --

это не что иное, как преломленная сквозь призму народного

миросозерцания древняя история, развивалась еще Якобом

Гриммом (1785 -- 1863) в его классическом и, к сожалению,

до сих пор не переведенном на русский язык труде "Немецкая

мифология" (1835 г.). Но здесь он вовсе не был оригинален.

Существует древнейшая традиция -- считать Богов, которые

впоследствии стали объектом религиозного поклонения, по

происхождению своему такими же людьми, как и простые смертные.

Подобный подход присущ народам всех континентов, хотя схемы и

модели самого обожествления не всегда и не у всех совпадали. И

уж, конечно, сказанное никак не относится к позднейшему

монотеизму мировых религий, рассматривающих Бога как безличное

и достаточно абстрактное Первоначало. Ничего похожего не было

ни в египетской, ни в ведийской, ни в шумерской, ни в

ассиро-вавилонской, ни в древнекитайской, древнеславянской,

древнекельтской, древнегерманской, ацтекской и всем наборе

северо-, центрально- и южноамериканских мифологий. Здесь Боги

изначально выступали как люди, разве что наделенные бульшими

способностями и силой воли.

С наибольшей наглядностью это проявилось в античной

мифологии и политеизме. А возникшие позднее распространенные

переложения, скажем, древнегреческих мифов не имеют ничего

общего с реальными событиями. В настоящее время налицо

восприятие мифов исключительно как вымысла -- либо

художественного, восходящего к Гомеру, либо

социологизированного (в плане вульгарного истолкования религии

как иллюзорной формы сознания, а то и прямого обмана). Дабы

убедиться, что все здесь не совсем так и даже совсем не так,

достаточно обратиться к сочинениям античных историков Диодора

Сицилийского (единственный раз переведенного на русский язык в

ХVIII веке) или Дионисия Галикарнасского (вообще никогда не

переводившегося на русский язык, как и вавилонский историк

Берос, писавший по-гречески). Все трое излагали историю

античных Богов в русле реальной человеческой истории. Вот что

пишет, к примеру, Диодор об Уране, считавшемся Богом Неба, о

котором и Гомер, и Гесиод, и другие мифологи не могли сообщить

ничего конкретного и вразумительного:

"Повествуют, что первый начал царствовать у них

(атлантийцев) Уран, который свел разбросанно живущих людей в

городскую ограду, причем они согласились прекратить внезаконную

и звериную жизнь. Он изобрел употребление и накопление домашних

плодов и немало из других полезных вещей. Он овладел большей

частью вселенной, по преимуществу -- странами к западу и

северу. (4) Ставши усердным наблюдателем звезд, он предсказывал

многое из того, что должно совершиться в мире. Он ввел для

народа исчисление года по солнечному движению, месяцев же -- по

луне и научил распознавать времена каждого года. Потому-то

многие, не зная вечного порядка звезд, удивлялись происходящему

по предсказанию; и, с другой стороны, предположили, что

сообщавший об этом причастен божественной природе. После его

ухода от людей, ввиду его благодеяний и распознания им звезд,

ему стали воздавать бессмертные почести. Его прозвище перенесли

на мир; одновременно с тем, что он оказался причастен к восходу

и заходу звезд и к прочему, что совершается на небе, как и

одновременно с размером почестей, стали чрезмерно расцениваться

и его благодеяния. И его навеки объявили вечным царем Всего.

<...> Повествуют, что <...> сыновья Урана разделили

царство; из них наиболее видными являются Атлант и Кронос.

Атлант получил по жребию местности, прилегающие к Океану, и

этот народ получил название атлантийцев, и самая высокая гора в

этой стране подобным же образом получила название Атланта.

Рассказывают, что он точно преподал [людям] астрономию и первым

же дал людям науку о сферах. По этой причине составилось

мнение, что весь Космос держится на плечах Атланта14.

Таким образом, Диодор Сицилийский считал Урана первым

царем загадочной страны Атлантиды, исчезнувшей впоследствии в

пучинах океана. Именно Уран объединил атлантов "в одно общество

или гражданство" (доподлинные слова греческого историка). При

этом подчеркивалось: Уран властвовал не только в странах

Запада, но и на Севере.

Аналогичным образом представлялся и верховный Бог

древнегерманского пантеона Один. Первоначально он мыслился в

человеческом обличии и лишь впоследствии был обожествлен. Дадим

слово древнему свидетельству: "Один был великий воин и много

странствовал и завладел многими державами. Он был настолько

удачлив в битвах, что одерживал верх в каждой битве, и потому

люди его верили, что победа всегда должна быть за ним. Посылая

своих людей в битву или с другими поручениями, он обычно сперва

возлагал руки им на голову и давал им благословение. Люди

верили, что тогда успех будет им обеспечен. Когда его люди

оказывались в беде на море или на суше, они призывали его, и

считалось, что это им помогало. Он считался самой надежной

опорой. Часто он отправлялся так далеко, что очень долго

отсутствовал"15.

В данном же плане нужно рассматривать и закодированное

общечеловеческое знание, доставшееся нам от предков и

прапредков в виде фольклористики. В научной и учебной

литературе в последнее время возобладало мнение о фольклоре как

преимущественно об устном народно-поэтическом творчестве, к

тому же оторванном от реальной действительности. На самом же

деле фольклористика как базисный пласт мировой культуры --

явление не просто емкое, но в полном смысле необъятное и

неисчерпаемое. Будучи простым и удобным каналом аккумуляции и

передачи накопленного за многие тысячелетия опыта и знаний,

фольклор (дословно "народная мудрость") вобрал в себя в

специфически компактной символическо-образной форме

многообразные факты истории, этногенеза, а также связанные с

бытовыми традициями, мировоззренческими представлениями,

культовыми ритуалами, обрядами, поверьями, пережитками и т.п.

Один из основоположников современного традиционализма Рене

Генон (1886 -- 1951) так расценивал действительное значение

фольклора (в его соотношении с мифологией) для познания истории

и предыстории: "Народ сохраняет, сам того не понимая, останки

древних традиций, восходящие порою к такому отдаленному

прошлому, которое было бы затруднительно определить и которое

поэтому мы вынуждены относить к темной области "предыстории";

он выполняет в некотором роде функцию более или менее

"подсознательной" коллективной памяти, содержание которой,

совершенно очевидно, пришло откуда-то еще"16.

Отсюда и фольклористика как наука призвана в полном объеме

собирать и изучать различные проявления жизни народа как

элемента исторически сложившейся цивилизации. Ни в коей мере не

является она исключительно филологической наукой (или частью

таковой), напротив, она становится абстрактной и непонятной в

отрыве от этнографии, религиоведения, археологии, социологии и

философии истории. Попытка представить русскую сказку, былину,

песню, заговор и т.д. вне их обусловленности народным бытием во

всех нюансах его исторического развития оборачивается

искаженным истолкованием этих ценнейших памятников русской

культуры, отразивших все основные вехи ее становления.

У нас ведь как принято относится к фольклорным

произведениям? К сказке, например? Как к чисто развлекательному

жанру. А сказке той, быть может, десятки тысяч лет и донесла

она до нынешних дней дыхание наших далеких прапредков, осколки

их тотемного мышления, наивно-целостного миросозерцания. Или

так называемый обрядовый фольклор, связанный в том числе и с

древнейшими народными празднествами: Коляда, Масленица,

Кострома, Иван Купала и др. Здесь соединено все -- и остатки

языческого мировоззрения, и сакральный символизм, и первобытный

ритуал, и песни, и танцы, и карнавал. Традиции, возникшие в

глубинах веков и тысячелетий, передавались из поколения в

поколение, закреплялись в слове и обрядовой символике,

демонстрируя нераздельность человека и высших космических сил,

проявлявшихся в смене времен года, дня и ночи, закономерностях

движения на небосводе (иллюзорного, как известно) Солнца, Луны,

других светил и звезд.

На первый взгляд нет ничего на свете более несхожего, чем

наука и фольклор. Но если вдуматься -- есть между ними одна

несомненно общая черта. Это -- способ описания и

воспроизведения действительности. И наука и фольклор пользуются

одним и тем же универсальным языком символов.

Символическую форму имеют и логические абстракции, и

философские категории, и художественные образы, и

мифологические сюжеты, и фольклорные мотивы (все они облачены в

словесно-знаковую, а следовательно -- символическую оболочку).

Естественные науки предпочитают излагать добытое позитивное

знание на символическом языке математики или иным способом --

как это имеет место в химических формулах. Может быть, такова

вообще природа человека -- отражать мир в символической форме?

А может быть, сам человек и есть главный символ Мироздания и

источник всех прочих символов? Символы не существуют сами по

себе, а в качестве таковых они должны быть преломлены через

сознание. На Земле человек -- главный носитель сознания. Как

Микрокосм он создает образ, картину, символ Микрокосма,

преломляя его через свое сознание. Следовательно, и сам человек

выступает как обобщенный символ Макрокосма.

Человек привержен, привязан к знакам и символам как

некоторым обобщающим реальным ориентирам, отторгнутым в

субстратной форме от него самого (им самим или объективно

вычлененных природой). Человек и человечество просто не могут

существовать без знаков и символов, представляя и сам Космос в

виде глобального небесно-звездного символа. Ибо то звездное

небо, что дано человеку в виде зрительных ощущений: набор

структурно-организованных созвездий, изменяющих свое положение

в течение ночи и перемещающихся среди них по определенным

законам Луны и планет (а днем -- Солнца), -- все это всего лишь

результат местоположения и размещения самого человека на

вращающейся планете Земле. Но познает он Большой Космос,

отталкиваясь именно от этой картины-символа звездного неба,

проникая в глубь Вселенной и открывая ее подлинные законы.

Происходит это путем преодоления самоочевидной и чувственно

данной картины и построения на основе достигнутых знаний той

или иной научной модели, приближающей нас к постижению истины.

Космический знак (как и всякий знак вообще) -- всегда

некоторое вторичное явление, указывающее на некоторую скрытую

первопричину, далеко не всегда явную и доступную

непосредственному познанию. В этом смысле непрерывную смену дня

и ночи можно рассматривать как соответствующие знаки,

указывающие на подлинную причину -- вращение Земли вокруг

собственной оси. Точно так же циклическая смена времен года

(весна -- лето -- осень -- зима) -- следствие движения Земли

вокруг Солнца, обусловленное высшими космическими силами. Для

людей же смена дня и ночи или смена времен года может выступать

в форме определенных знаков, проверенных многократным опытом и

служащих точкой отсчета множества других явлений, событий и

необходимых действий. Например, спиралевидный орнамент,

пронизывающий историю мировой культуры от самых ее истоков,

имеет несомненную космическую кодировку. Вопрос лишь в том:

воспринял ли человек этот космический символ самостоятельно или

же сам Космос обладает неведомыми пока каналами, и по ним

передаются и кодируются соответствующие закономерности. Так или

иначе, спиралевидные структуры пронизывают не только разумную

жизнь на Земле, но и ее бессознательные формы (раковины

некоторых моллюсков).

Сущность не только людских отношений, но и отношений всего

животного мира -- в выполнении разного рода обрядностей. Так

считал Николай Алексеевич Умов (1846 -- 1915) --

выдающийся русский ученый-космист, еще в начале 70-х годов

прошлого века, задолго до первых публикаций по теории

относительности выдвинувший идею о взаимодействии энергии и

массы, а также о том, что энергия пропорциональна массе. Уже

животные метят мочой и экскрементами занятую ими территорию. И

эти метки выполняют функции знаков-символов, обусловливая

поведение животных на помеченной территории. А брачная

обрядность в животном мире? То же и у людей, но в их жизни

обряды, ритуалы, знаки и символы играют абсолютно решающую

роль, особенно с появлением письма, искусства и т.п. Говоря в

общих чертах, в общественной жизни роль метки играют и

некоторые канонизированные тексты -- священные писания, законы,

конституции, уставы общественных партий, множество

регламентирующих правил и запретов. Все это может действовать и

в устной форме. Но превратившись в утвержденный и принятый

текст (заново упорядоченная письменная система), они обретают

самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме

некоторого окончательного критерия для действий людей. Быть

может, это незыблемый природно-обусловленный

естественно-исторический закон. Космическая упорядоченность

проецируется на общественные отношения в виде определенного

строя, обязательных запретов и алгоритмов действий, облеченных

в некие ритуалы. А это, в свою очередь, невозможно без

многоцветной и строгой вместе с тем системы символов,

включающих языковые и знаковые формы.

Такой механизм взаимосвязи между Макрокосмом и

Микрокосмом, а также в структуре самого Микрокосма, видимо,

запрограммирован в законах природы с самого начала и является

ее своего рода самоохранительным началом. Человеку изначально

раз и навсегда не дано переступать некоторую запретную границу,

он обречен представлять (познавать) глубинные законы материи и

Космоса только посредством разного рода символов, включая и

мысленные абстракции. Выход за этот символический барьер

возможен, но только с помощью теоретического воображения, а оно

само по себе также представляет лишь оперирование символами.

Воображение питает и фольклорные образы, а также

символы-мифологемы.

И античный мудрец, и ведийский жрец, и славянский волхв, и

современный ученый говорят примерно об одном и том же, пытаясь

описать одну и ту же объективную реальность, но используя при

этом различные системы символов и построенных на их основе

языков. Здесь, кстати, лишний раз подтверждается известный

тезис Алексея Федоровича Лосева (1893 -- 1988),

сформулированный в его классическом труде "Диалектика мифа":

всякая наука сопровождается и питается мифологией, черпая из

нее свои исходные интуиции17. С точки зрения единых

закономерностей выражения действительности через символы и

постижения действительности через символы современная наука

столь же мифологична, сколь научна всякая мифология.

Современные естественно-математические науки, включающие

космологию и ее ответвления, ничто без упорядоченных

математических символов. Посредством этих символов создается

научная картина мира, с их помощью она и прочитывается. Убрать

символы -- и останется одна пустота, ничто. Следовательно, и

тайна космического мышления кроется в символах. Познай их -- и

ты познаешь все.

Приятно это кому бы то ни было или неприятно, но следует

набраться мужества и признать: человек, познавая

действительность, практически никогда не имеет дел

непосредственно с этой действительностью, но лишь с набором

некоторых символов и кодов, включая собственные ощущения, более

чем опосредованно данную действительность отражающими. И

безразлично, в какой именно форме искажается объективная

действительность, представая в мозгу то в виде мифологических

картин и сцен, то в виде поэтических или фантастических

образов, то в виде метафизических схем, то в виде

математических формул.

Таким образом, каналы символизации и алгоритмы кодировки

глубинного смысла бытия и его закономерностей одинаковы как для

науки, так и для мифологии. Типичны и возможные искажения при

обоих способах осмысления действительности. В результате

свободного оперирования символами, знаками, образами,

словесными догмами, математическими формулами и теоретическими

моделями сплошь и рядом возникают некоторые спекулятивные

конструкции, настолько далеко отступающие от отображенной в них

реальности, что превращаются в прямую противоположность

объективной истине. Гете называл это "ложным светом знаний". "Я

проклял знаний ложный свет", -- так перевел соответствующую

строку из "Фауста" Пушкин. Не менее определенно высказался

Байрон в "Манфреде": наука -- "обмен одних незнаний на другие"

(перевод Ивана Бунина). Густав Шпет перевел эти слова еще

резче:

Наука вся -- невежества обмен

На новый вид невежества другого.

Столь же безапелляционно высказался о сути псевдонаучного

теоретизирования Максимилиан Волошин: "Я призрак истин сплавил

в стройный бред".

Другими словами, то, что в общественном мнении считается

наукой, на самом деле представляет собой сумму более или менее

верных взглядов на определенный фрагмент действительности,

событие или проблему. Группа интерпретаторов объявляет

собственное видение вопроса истиной в последней инстанции и,

обладая монополией на владение и распространение информации,

всеми доступными средствами старается утвердить в общественном

мнении только свою (а не какую-то другую) точку зрения. Однако

в процессе естественной смены поколений (в том числе и ученых)

ранее господствовавшая парадигма (то есть некоторая

теоретическая модель, объявленная эталоном), как правило,

претерпевает существенные изменения, а то и отбрасывается

вообще. Это хорошо видно на примере разного рода учебников и

справочников: казалось бы, именно в них сосредоточена

квинтэссенция последнего слова науки. Но нет -- сегодня никто

не учится по учебникам, написанным несколько десятилетий назад

и тем более -- в прошлом или позапрошлом веке. Точно так же

спустя некоторое время и на лучшие нынешние учебники (а равно

-- энциклопедии и справочники) будут глядеть, как на допотопный

анахронизм.

Безусловно, как существуют научные факты и истины, так

были, есть и всегда будут их правильные истолкования, а также

новые эпохальные открытия -- все, что составляет гордость

человеческой цивилизации и обеспечивает ее непрерывный

социальный и научно-технический прогресс. Тем не менее общее

количество незыблемых истин, отвоеванных человеком у

бесконечно-неведомой природы, более чем ограничено, и обретение

их никогда не завершится. В этом, собственно, и состоит суть и

смысл научного познания. Все остальное -- мифы, беллетристика и

околонаучные легенды.

Таким образом, всякий миф, фольклорный образ, имеют под

собой такое же реальное основание, как и научный факт. И

заложенный в обычных мифах первоначальный смысл поддается

строго научному анализу и реконструкции. Итальянский

фольклорист Джузеппе Питре (1843 -- 1916) проницательно

напутствовал всех, кто прикасается к неисчерпаемой сокровищнице

народного творчества и народной памяти: "Философ, законодатель,

историк -- всякий, кто хочет понять свой народ до конца, должен

присматриваться к его песням, пословицам, сказкам, а также к

его поговоркам, отдельным выражениям и словам. За словом всегда

стоит его значение, за буквенным смыслом -- смысл тайный,

аллегорический, под странным пестрым одеянием сказки кроется

история и религия народов и наций"18. Все сказанное относится и

к закодированным в мифологических сюжетах и образах сведениям о

реальных событиях далекого прошлого, о стародавних общественных

отношениях и нормах поведения, об устройстве мироздания, его

происхождении и законах, о катастрофах и великих переселениях

народов. Рассмотрению этого как раз и посвящена настоящая

книга.