2.

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 

Данное утверждение можно пояснить с помощью следующей аналогии. В любом политическом или военном конфликте большую пользу приносит перехват той информации, которой располагают разведывательные службы противника. Перехват полезен только потому, что хорошая разведка собирает достоверную ин формацию. Если разведчик составляет донесения с оглядкой на идеологию и амбиции своего начальства, то его работа бесполезна не только для чужих (в случае перехвата), но и для своих. Уже неоднократно отмечалась одна из слабостей разведывательного аппарата тоталитарных государств: агентура сообщает не то, что обнаруживает, а то, что угодно слышать начальству. Совершенно очевидно, что такая разведка никуда не годится. Хороший разведчик докладывает то, что есть, а что делать с этой информацией, решают другие. Социолог во многом похож на разведчика. Его работа заключается в том, чтобы с предельной достоверностью описывать некоторый театр социальных действий. Другие люди или он сам, но уже не в роли социолога, должны решать, какие передвижения следует сделать на том или ином участке.

Особо подчеркнем, что сказанное не освобождает социолога от необходимости задавать себе вопросы о целях, которые преследуют его работодатели, и о том, как будут использованы результаты его работы. Но это – несоциологические вопросы. Такие вопросы должен задавать себе всякий человек, предпринимающий какие-либо действия в обществе. Ведь, скажем, биологические знания могут быть использованы и для исцеления, и для убийства, следовательно, биолог не свободен от ответственности за то, чему он служит. Но ставя перед собой вопросы о личной ответственности, он задает вопросы небиологического свойства.

Существует еще один образ социолога, связанный с упомянутыми выше, – образ социального реформатора. Он также имеет исторические корни не только в Америке, но и в Европе. Споет Копт, французский философ XIX в., придумавший название социологии, рассматривал эту дисциплину как учение о прогрессе, как секуляризованную наследницу теологии и королеву всех наук. В его концепции социолог в любой отрасли знания выступает как третейский судья, пекущийся о благе людей. Такая трактовка, очищенная, впрочем, от наиболее фантастических претензий, дольше всего сохраняла свое влияние во Франции, но ее отголоски были слышны и в Америке, в частности на заре американской социологии, когда несколько заокеанских последователей Канта всерьез обратились с меморандумом к президенту университета Брауна о переподчинении всех факультетов факультету социологии. Сегодня немного найдется социологов (а в Америке, пожалуй, не найдется вовсе) с подобными претензиями. Эта концепция дает о себе знать тогда, когда ожидают, что социологи достанут из своих портфелей образцы реформ, направленных на решение тех или иных социальных проблем.

Социологи (в том числе автор) получают, конечно же, некоторое моральное удовлетворение от того, что их социологические прозрения не раз помогали облегчить участь целых категорий людей, ибо вскрывали вопиющие, с точки зрения общественной морали, условия жизни, развенчивали массовые иллюзии и предлагали более гуманные средства для достижения социально желаемых целей. В качестве примера можно привести использование социологического знания в судебной и пенитенциарной'» практике западных стран. Можно сослаться на использование результатов социологических исследований при решении Верховным Судом США вопроса о расовой сегрегации в государственных школах в 1954 г. Социологические исследования проводятся и с целью помочь в социальном планировании развития городов. Ясно, что чувствительный к моральным и политическим проблемам социолог с удовлетворением вспоминает подобные примеры. И опять-таки нужно иметь в виду, что здесь мы имеем дело не с социологическим знанием, а с его применением. Нетрудно представить себе, как одни и те же знания можно использовать с противоположными намерениями. Социологическое объяснение динамики расовых предрассудков можно эффективно использовать и для разжигании межрасовой вражды, и на распространение терпимости; интерпретацию внутренних механизмов человеческой солидарности можно использовать как в тоталитарных, так и в демократических режимах. Нужно четко представлять себе, что процессами, приводящими к согласию, могут управлять и воспитатели в летних лагерях, и промыватели мозгов в лагерях коммунистического Китая. Не исключено, что к социологу могут обратиться за советом и в том случае, если наметятся такие социальные изменения, которые общество посчитает нежелательны ми. Однако представление о социологе как о социальном реформаторе страдает теми же недостатками, что и представление о нем как о социальном работнике.

Мы рассмотрели взгляды на профессию социолога, которые зародились по меньшей мере несколько десятилетий назад. Теперь обратимся к некоторым представлениям, сложившимся сравнительно недавно в новейших социологических направлениях. Согласно одному из них социолог – это собиратель статистических данных о человеческом поведении, который по существу является подручным ЭВМ. Он выходит «в поле» с опросником, опрашивает людей в соответствии с выборкой, потом возвращается назад и загоняет данные в машину. Само собой разумеется, для таких занятий ему нужен приличный штат сотрудников и очень солидное финансирование. Причем подразумевается, что результаты громадных усилий смехотворны: скрупулезно, по крупицам выясняется то, что и так уже известно другим.

Подобное представление о социологе поддерживается в общественном сознании деятельностью многих организаций, которые с полным правом можно было бы назвать парасоциологическими, занимающимися главным образом общественным мнением и маркетингом. Фигура поллстера» получила широкую известность в американской жизни благодаря назойливым расспросам по различным темам, начиная от внешней политики и кон чая потреблением туалетной бумаги. Методы опросного бизнеса очень сходны с методами социологических исследований, поэтому отождествление социолога с поллстером вполне понятно. Исследования Кинси» сексуального поведения американцев, пожалуй, в значительной степени укрепили это представление'. Идет ли речь об онанизме, о голосах, отданных республиканцам, или о случаях поножовщины между бандитскими шайками, основные вопросы такой социологии всегда сводятся к следующим двум:

«как часто?» и «сколько раз?». Как ни странно, но среди анекдотов о социологах очень мало таких, которые связаны именно с этим образом.

К сожалению, данное представление о социологической профессии – не просто плод фантазии. После первой мировой войны американские социологи решительно отвернулись от теории и активно занялись чисто описательными эмпирическими исследованиями, в результате чего были существенно улучшены их методики. Большое внимание уделялось, естественно, статистическим методам. Примерно в середине 40-х годов наметился рост интереса к социологической теории, и есть отчетливые признаки того, что отход от узкого эмпиризма продолжает набирать силу. Тем не менее, значительную часть социологических проектов в США составляют локальные исследования скрытых от посторонних глаз фрагментов социальной жизни, не имеющие никакого выхода на более широкие теоретические обобщения. Достаточно просмотреть заголовки статей ведущих социологических журналов или списки докладов на социологических конгрессах, чтобы убедиться в правильности нашего утверждения.

Этому способствует политическая и экономическая структура высшего образования США, причем не только в области социологии. Колледжи и университеты возглавляют, как правило, очень занятые люди, не имеющие ни времени, ни желания вникать в эзотерические' изыскания своих подчиненных. А ведь именно администраторы призваны решать вопросы о приеме на работу и увольнении, о повышении и понижении преподавателей в должности. Какими критериями они пользуются при принятии решений? Требовать, чтобы они читали научные труды своих преподавателей, нельзя, потому что у них на это нет времени. Нет у них и соответствующей подготовки для квалифицированной оценки материала, особенно в специальных дисциплинах. Мнения не посредственных коллег о конкретном преподавателе сомнительны а priori, потому что, как правило, учебное заведение подобно джунглям, в которых факультетские фракции ведут между собой войну и никто не может рассчитывать на объективную оценку ни со стороны «своих», ни со стороны «чужих». Поиски опоры во мнениях студентов – еще более сомнительная процедура. И администратору приходится выбирать из трех зол меньшее. Он может исходить из того, что учебное заведение – это единая счастливая семья, где каждый, независимо от заслуг, должен постепенно продвигаться по служебной лестнице. Попытки точно придерживаться данного принципа предпринимаются довольно час то, однако дело постоянно осложняется обостряющейся конкуренцией за признание у широкой публики и за выделяемое специальными фондами финансирование. Другой путь – полностью положиться на советы одного из факультетских кланов, сопроводив их более или менее рациональными соображениями. Но в таком случае администратор рискует потерять рычаги управления, поскольку любой подобный клан ревностно отстаивает свою независимость. Третий, наиболее распространенный в настоящее время путь – руководствоваться критерием продуктивности, как это делается в бизнесе. Но оценить продуктивность в той области, о которой имеешь весьма поверхностные представления, край не трудно, и тогда приходится каким-то образом измерять признание, которым пользуется тот или иной исследователь среди незаинтересованных коллег. Обычно полагают, что признание является функцией от числа книг и статей, принятых издателями и редакторами профессиональных изданий. Это заставляет преподавателей сосредоточивать усилия на исследованиях, результаты которых можно быстро и без особых затрат оформить в виде не больших, но респектабельных статей. Причем имеются в виду такие статьи, которые с наибольшей вероятностью будут приняты в каком-нибудь профессиональном журнале. Для социологов это, как правило, небольшое эмпирическое исследование в узко ограниченной области с использованием статистических методов, – ведь в большинстве социологических журналов со все большим подозрением относятся к статьям, в которых нет хоть какого-нибудь статистического материала. Не удивительно, что молодые энергичные социологи, прозябая на мелкотравье захолустных колледжей и тоскуя по заливным лугам престижных университетов, заваливают редакции статейками, содержащими статистические данные о привычках обучаемых ими студентов, о распределении мнений относительно политики или описания классовой структуры окрестных поселков и деревень. Можно, правда, добавить, что данная система не столь ужасна, как может показаться неофиту, поскольку ритуальные требования хорошо известны тем, кого они касаются. Человек бывалый читает в социологическом журнале главным образом обзоры вышедших книг и некрологи, а на социологических конференциях появляется только в том случае, если ищет работу или имеет какие-то особые интересы.

Приоритетность статистических методов в современной американской социологии выполняет, таким образом, определенные ритуальные функции, которые легко понять, имея в виду ту систему силовых полей, внутри которой приходится делать карьеру большинству социологов. Фактически многие социологи имеют весьма поверхностные знания в статистике и относятся к ней с тем смешанным чувством страха и благоговения, с каким бедный приходской священник относится к мощной гармонии латыни, некогда вышедшей из-под пера Фомы Аквинского. Стоит только понять это, как станет ясна несуразность подобного подхода к социологии. Тогда мы начинаем смотреть на социологию с поистине социологической проницательностью, и можем постичь ее внутреннее изящество, скрытое за внешними обозначениями.

Сами по себе статистические данные социологии не делают. Они становятся социологией только тогда, когда получают социологическую интерпретацию и соотносятся со специальной системой координат социологической теории. Голые процентовки и даже коэффициенты корреляций не составляют социологии. Это не значит, что цифры, полученные в опросах, неистинны или бесполезны для социологического познания. Они могут служить исходным материалом для социологической интерпретации. Мы хотим подчеркнуть, что социолог не ограничивается составлением корреляционных таблиц между онанизмом до брака и педерастией вне брака. Цифры для него имеют смысл только в рамках более широких теоретических обобщений и служат пониманию того, какие ценности разделяет общество и каково положение социальных институтов. Для достижения такого понимания социолог часто прибегает к статистическим методам, особенно если он изучает массовые явления в современном обществе. Но социология столь же сводима к статистике, сколь филология сводима к спряжению неправильных глаголов или химия – к производству в колбе дурных запахов.

В настоящее время получило распространение еще одно представление, имеющее, по-видимому, тесную связь с образом статистика. Согласно этому представлению социолог – человек, занятый главным образом разработкой методологии, в рамки которой он потом втиснет все проявления человеческой природы. Такого представления часто придерживаются люди с гуманитарным сознанием: оно необходимо им как доказательство того, что социология является одной из форм интеллектуального варварства. Нередко в своей критике эти «литераторы» отпускают язви тельные замечания по поводу диковинного жаргона, на котором изложена значительная часть социологических трудов. Естественно, что критик в данном случае выступает в качестве защитника классических традиций гуманитарных исследований.

На подобную критику можно было бы ответить аргументом ad hominenl’. Похоже, что интеллектуальное варварство свойственно сейчас в равной мере всем основным учебным дисциплинам, которые имеют дело с феноменом «человек». И тем не менее прибегать к аргументу ad hominem было бы недостойно. А посему мы с готовностью признаем: многое из того, что сегодня делается под вывеской социологии, вполне заслуживает названия варварства, если под этим словом подразумевать невежество в истории и философии, узость взгляда, озабоченность только уровнем технических навыков и полное безразличие к качеству изложения своих мыслей. Конечно же, указанные явления сами мо гут стать предметом социологического анализа как набор характеристик современной академической жизни. Соревнование за престиж и рабочие места в быстро усложняющихся отраслях порождает специализацию, которая часто ведет к дроблению и обособлению, что снижает общий уровень дисциплины. Однако было бы не совсем точно отождествлять социологию с указанной общей интеллектуальной тенденцией.

Социология изначально трактовала себя как науку. Много копий было сломано в спорах относительно точного смысла это го самоопределения. Например, германские социологи' подчеркивали различия между социальными и естественными науками с большей настойчивостью, чем их французские и американские коллеги. Но приверженность социологов сциентистскому этосу в любом случае означала желание связать себя определенными процедурными канонами науки. Верный призванию социолог делает утверждения на основе наблюдений в соответствии с определенными критериями очевидности так, чтобы дать возможность коллегам проверить, повторить и продолжить дальше его изыскания. Социология – дисциплина, часто побуждающая прочесть какой-нибудь научный труд вместо, скажем, романа на ту же тему, который может быть написан гораздо более живым и удобоваримым языком. Пытаясь разработать в своей науке критерии очевидности, социологи вынуждены обращаться к методологическим проблемам. Вот почему методология является необходимой и существенной частью социологического познания.

Данное утверждение можно пояснить с помощью следующей аналогии. В любом политическом или военном конфликте большую пользу приносит перехват той информации, которой располагают разведывательные службы противника. Перехват полезен только потому, что хорошая разведка собирает достоверную ин формацию. Если разведчик составляет донесения с оглядкой на идеологию и амбиции своего начальства, то его работа бесполезна не только для чужих (в случае перехвата), но и для своих. Уже неоднократно отмечалась одна из слабостей разведывательного аппарата тоталитарных государств: агентура сообщает не то, что обнаруживает, а то, что угодно слышать начальству. Совершенно очевидно, что такая разведка никуда не годится. Хороший разведчик докладывает то, что есть, а что делать с этой информацией, решают другие. Социолог во многом похож на разведчика. Его работа заключается в том, чтобы с предельной достоверностью описывать некоторый театр социальных действий. Другие люди или он сам, но уже не в роли социолога, должны решать, какие передвижения следует сделать на том или ином участке.

Особо подчеркнем, что сказанное не освобождает социолога от необходимости задавать себе вопросы о целях, которые преследуют его работодатели, и о том, как будут использованы результаты его работы. Но это – несоциологические вопросы. Такие вопросы должен задавать себе всякий человек, предпринимающий какие-либо действия в обществе. Ведь, скажем, биологические знания могут быть использованы и для исцеления, и для убийства, следовательно, биолог не свободен от ответственности за то, чему он служит. Но ставя перед собой вопросы о личной ответственности, он задает вопросы небиологического свойства.

Существует еще один образ социолога, связанный с упомянутыми выше, – образ социального реформатора. Он также имеет исторические корни не только в Америке, но и в Европе. Споет Копт, французский философ XIX в., придумавший название социологии, рассматривал эту дисциплину как учение о прогрессе, как секуляризованную наследницу теологии и королеву всех наук. В его концепции социолог в любой отрасли знания выступает как третейский судья, пекущийся о благе людей. Такая трактовка, очищенная, впрочем, от наиболее фантастических претензий, дольше всего сохраняла свое влияние во Франции, но ее отголоски были слышны и в Америке, в частности на заре американской социологии, когда несколько заокеанских последователей Канта всерьез обратились с меморандумом к президенту университета Брауна о переподчинении всех факультетов факультету социологии. Сегодня немного найдется социологов (а в Америке, пожалуй, не найдется вовсе) с подобными претензиями. Эта концепция дает о себе знать тогда, когда ожидают, что социологи достанут из своих портфелей образцы реформ, направленных на решение тех или иных социальных проблем.

Социологи (в том числе автор) получают, конечно же, некоторое моральное удовлетворение от того, что их социологические прозрения не раз помогали облегчить участь целых категорий людей, ибо вскрывали вопиющие, с точки зрения общественной морали, условия жизни, развенчивали массовые иллюзии и предлагали более гуманные средства для достижения социально желаемых целей. В качестве примера можно привести использование социологического знания в судебной и пенитенциарной'» практике западных стран. Можно сослаться на использование результатов социологических исследований при решении Верховным Судом США вопроса о расовой сегрегации в государственных школах в 1954 г. Социологические исследования проводятся и с целью помочь в социальном планировании развития городов. Ясно, что чувствительный к моральным и политическим проблемам социолог с удовлетворением вспоминает подобные примеры. И опять-таки нужно иметь в виду, что здесь мы имеем дело не с социологическим знанием, а с его применением. Нетрудно представить себе, как одни и те же знания можно использовать с противоположными намерениями. Социологическое объяснение динамики расовых предрассудков можно эффективно использовать и для разжигании межрасовой вражды, и на распространение терпимости; интерпретацию внутренних механизмов человеческой солидарности можно использовать как в тоталитарных, так и в демократических режимах. Нужно четко представлять себе, что процессами, приводящими к согласию, могут управлять и воспитатели в летних лагерях, и промыватели мозгов в лагерях коммунистического Китая. Не исключено, что к социологу могут обратиться за советом и в том случае, если наметятся такие социальные изменения, которые общество посчитает нежелательны ми. Однако представление о социологе как о социальном реформаторе страдает теми же недостатками, что и представление о нем как о социальном работнике.

Мы рассмотрели взгляды на профессию социолога, которые зародились по меньшей мере несколько десятилетий назад. Теперь обратимся к некоторым представлениям, сложившимся сравнительно недавно в новейших социологических направлениях. Согласно одному из них социолог – это собиратель статистических данных о человеческом поведении, который по существу является подручным ЭВМ. Он выходит «в поле» с опросником, опрашивает людей в соответствии с выборкой, потом возвращается назад и загоняет данные в машину. Само собой разумеется, для таких занятий ему нужен приличный штат сотрудников и очень солидное финансирование. Причем подразумевается, что результаты громадных усилий смехотворны: скрупулезно, по крупицам выясняется то, что и так уже известно другим.

Подобное представление о социологе поддерживается в общественном сознании деятельностью многих организаций, которые с полным правом можно было бы назвать парасоциологическими, занимающимися главным образом общественным мнением и маркетингом. Фигура поллстера» получила широкую известность в американской жизни благодаря назойливым расспросам по различным темам, начиная от внешней политики и кон чая потреблением туалетной бумаги. Методы опросного бизнеса очень сходны с методами социологических исследований, поэтому отождествление социолога с поллстером вполне понятно. Исследования Кинси» сексуального поведения американцев, пожалуй, в значительной степени укрепили это представление'. Идет ли речь об онанизме, о голосах, отданных республиканцам, или о случаях поножовщины между бандитскими шайками, основные вопросы такой социологии всегда сводятся к следующим двум:

«как часто?» и «сколько раз?». Как ни странно, но среди анекдотов о социологах очень мало таких, которые связаны именно с этим образом.

К сожалению, данное представление о социологической профессии – не просто плод фантазии. После первой мировой войны американские социологи решительно отвернулись от теории и активно занялись чисто описательными эмпирическими исследованиями, в результате чего были существенно улучшены их методики. Большое внимание уделялось, естественно, статистическим методам. Примерно в середине 40-х годов наметился рост интереса к социологической теории, и есть отчетливые признаки того, что отход от узкого эмпиризма продолжает набирать силу. Тем не менее, значительную часть социологических проектов в США составляют локальные исследования скрытых от посторонних глаз фрагментов социальной жизни, не имеющие никакого выхода на более широкие теоретические обобщения. Достаточно просмотреть заголовки статей ведущих социологических журналов или списки докладов на социологических конгрессах, чтобы убедиться в правильности нашего утверждения.

Этому способствует политическая и экономическая структура высшего образования США, причем не только в области социологии. Колледжи и университеты возглавляют, как правило, очень занятые люди, не имеющие ни времени, ни желания вникать в эзотерические' изыскания своих подчиненных. А ведь именно администраторы призваны решать вопросы о приеме на работу и увольнении, о повышении и понижении преподавателей в должности. Какими критериями они пользуются при принятии решений? Требовать, чтобы они читали научные труды своих преподавателей, нельзя, потому что у них на это нет времени. Нет у них и соответствующей подготовки для квалифицированной оценки материала, особенно в специальных дисциплинах. Мнения не посредственных коллег о конкретном преподавателе сомнительны а priori, потому что, как правило, учебное заведение подобно джунглям, в которых факультетские фракции ведут между собой войну и никто не может рассчитывать на объективную оценку ни со стороны «своих», ни со стороны «чужих». Поиски опоры во мнениях студентов – еще более сомнительная процедура. И администратору приходится выбирать из трех зол меньшее. Он может исходить из того, что учебное заведение – это единая счастливая семья, где каждый, независимо от заслуг, должен постепенно продвигаться по служебной лестнице. Попытки точно придерживаться данного принципа предпринимаются довольно час то, однако дело постоянно осложняется обостряющейся конкуренцией за признание у широкой публики и за выделяемое специальными фондами финансирование. Другой путь – полностью положиться на советы одного из факультетских кланов, сопроводив их более или менее рациональными соображениями. Но в таком случае администратор рискует потерять рычаги управления, поскольку любой подобный клан ревностно отстаивает свою независимость. Третий, наиболее распространенный в настоящее время путь – руководствоваться критерием продуктивности, как это делается в бизнесе. Но оценить продуктивность в той области, о которой имеешь весьма поверхностные представления, край не трудно, и тогда приходится каким-то образом измерять признание, которым пользуется тот или иной исследователь среди незаинтересованных коллег. Обычно полагают, что признание является функцией от числа книг и статей, принятых издателями и редакторами профессиональных изданий. Это заставляет преподавателей сосредоточивать усилия на исследованиях, результаты которых можно быстро и без особых затрат оформить в виде не больших, но респектабельных статей. Причем имеются в виду такие статьи, которые с наибольшей вероятностью будут приняты в каком-нибудь профессиональном журнале. Для социологов это, как правило, небольшое эмпирическое исследование в узко ограниченной области с использованием статистических методов, – ведь в большинстве социологических журналов со все большим подозрением относятся к статьям, в которых нет хоть какого-нибудь статистического материала. Не удивительно, что молодые энергичные социологи, прозябая на мелкотравье захолустных колледжей и тоскуя по заливным лугам престижных университетов, заваливают редакции статейками, содержащими статистические данные о привычках обучаемых ими студентов, о распределении мнений относительно политики или описания классовой структуры окрестных поселков и деревень. Можно, правда, добавить, что данная система не столь ужасна, как может показаться неофиту, поскольку ритуальные требования хорошо известны тем, кого они касаются. Человек бывалый читает в социологическом журнале главным образом обзоры вышедших книг и некрологи, а на социологических конференциях появляется только в том случае, если ищет работу или имеет какие-то особые интересы.

Приоритетность статистических методов в современной американской социологии выполняет, таким образом, определенные ритуальные функции, которые легко понять, имея в виду ту систему силовых полей, внутри которой приходится делать карьеру большинству социологов. Фактически многие социологи имеют весьма поверхностные знания в статистике и относятся к ней с тем смешанным чувством страха и благоговения, с каким бедный приходской священник относится к мощной гармонии латыни, некогда вышедшей из-под пера Фомы Аквинского. Стоит только понять это, как станет ясна несуразность подобного подхода к социологии. Тогда мы начинаем смотреть на социологию с поистине социологической проницательностью, и можем постичь ее внутреннее изящество, скрытое за внешними обозначениями.

Сами по себе статистические данные социологии не делают. Они становятся социологией только тогда, когда получают социологическую интерпретацию и соотносятся со специальной системой координат социологической теории. Голые процентовки и даже коэффициенты корреляций не составляют социологии. Это не значит, что цифры, полученные в опросах, неистинны или бесполезны для социологического познания. Они могут служить исходным материалом для социологической интерпретации. Мы хотим подчеркнуть, что социолог не ограничивается составлением корреляционных таблиц между онанизмом до брака и педерастией вне брака. Цифры для него имеют смысл только в рамках более широких теоретических обобщений и служат пониманию того, какие ценности разделяет общество и каково положение социальных институтов. Для достижения такого понимания социолог часто прибегает к статистическим методам, особенно если он изучает массовые явления в современном обществе. Но социология столь же сводима к статистике, сколь филология сводима к спряжению неправильных глаголов или химия – к производству в колбе дурных запахов.

В настоящее время получило распространение еще одно представление, имеющее, по-видимому, тесную связь с образом статистика. Согласно этому представлению социолог – человек, занятый главным образом разработкой методологии, в рамки которой он потом втиснет все проявления человеческой природы. Такого представления часто придерживаются люди с гуманитарным сознанием: оно необходимо им как доказательство того, что социология является одной из форм интеллектуального варварства. Нередко в своей критике эти «литераторы» отпускают язви тельные замечания по поводу диковинного жаргона, на котором изложена значительная часть социологических трудов. Естественно, что критик в данном случае выступает в качестве защитника классических традиций гуманитарных исследований.

На подобную критику можно было бы ответить аргументом ad hominenl’. Похоже, что интеллектуальное варварство свойственно сейчас в равной мере всем основным учебным дисциплинам, которые имеют дело с феноменом «человек». И тем не менее прибегать к аргументу ad hominem было бы недостойно. А посему мы с готовностью признаем: многое из того, что сегодня делается под вывеской социологии, вполне заслуживает названия варварства, если под этим словом подразумевать невежество в истории и философии, узость взгляда, озабоченность только уровнем технических навыков и полное безразличие к качеству изложения своих мыслей. Конечно же, указанные явления сами мо гут стать предметом социологического анализа как набор характеристик современной академической жизни. Соревнование за престиж и рабочие места в быстро усложняющихся отраслях порождает специализацию, которая часто ведет к дроблению и обособлению, что снижает общий уровень дисциплины. Однако было бы не совсем точно отождествлять социологию с указанной общей интеллектуальной тенденцией.

Социология изначально трактовала себя как науку. Много копий было сломано в спорах относительно точного смысла это го самоопределения. Например, германские социологи' подчеркивали различия между социальными и естественными науками с большей настойчивостью, чем их французские и американские коллеги. Но приверженность социологов сциентистскому этосу в любом случае означала желание связать себя определенными процедурными канонами науки. Верный призванию социолог делает утверждения на основе наблюдений в соответствии с определенными критериями очевидности так, чтобы дать возможность коллегам проверить, повторить и продолжить дальше его изыскания. Социология – дисциплина, часто побуждающая прочесть какой-нибудь научный труд вместо, скажем, романа на ту же тему, который может быть написан гораздо более живым и удобоваримым языком. Пытаясь разработать в своей науке критерии очевидности, социологи вынуждены обращаться к методологическим проблемам. Вот почему методология является необходимой и существенной частью социологического познания.