Обломов - Гончаров И.А.
Навигация по роману "Обломов":
Часть первая: I
II III
IV V
VI VII
VIII IX
X XI
Часть вторая: I
II III
IV V
VI
VII VIII
IX X
XI XII
Часть третья: I
II III
IV V
VI
VII VIII
IX X
XI XII
Часть четвертая: I
II
III IV
V VI
VII VIII
IX X
XI
Скачать роман "Обломов" в формате .doc (579КБ)
III
В конце августа пошли дожди, и на дачах задымились трубы, где были печи, а где их не было, там жители ходили с подвязанными щеками, и наконец, мало-помалу, дачи опустели.
Обломов не казал глаз в город, и в одно утро мимо его окон повезли и понесли мебель Ильинских. Хотя уж ему не казалось теперь подвигом переехать с квартиры, пообедать где-нибудь мимоходом и не прилечь целый день, но он не знал, где и на ночь приклонить голову.
Оставаться на даче одному, когда опустел парк и роща, когда закрылись ставни окон Ольги, казалось ему решительно невозможно.
Он прошелся по ее пустым комнатам, обошел парк, сошел с горы, и сердце теснила ему грусть.
Он велел Захару и Анисье ехать на Выборгскую сторону, где решился оставаться до приискания новой квартиры, а сам уехал в город, отобедал наскоро в трактире и вечер просидел у Ольги.
Но осенние вечера в городе не походили на длинные, светлые дни и вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по три раза в день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Они иногда молчали по получасу. Ольга углубится в работу, считает про себя иглой клетки узора, а он углубится в хаос мыслей и живет впереди, гораздо дальше настоящего момента.
Только иногда, вглядываясь пристально в нее, он вздрогнет страстно, или она взглянет на него мимоходом и улыбнется, уловив луч нежной покорности, безмолвного счастья в его глазах.
Три дня сряду ездил он в город к Ольге и обедал у них, под предлогом, что у него там еще не устроено, что на этой неделе он съедет и оттого не располагается на новой квартире, как дома.
Но на четвертый день ему уж казалось неловко прийти, и он, побродив около дома Ильинских, со вздохом поехал домой.
На пятый день они не обедали дома.
На шестой Ольга сказала ему, чтоб он пришел в такой-то магазин, что она будет там, а потом он может проводить ее до дома пешком, а экипаж будет ехать сзади.
Все это было неловко; попадались ему и ей знакомые, кланялись, некоторые останавливались поговорить.
- Ах ты, боже мой, какая мука! - говорил он весь в поту от страха и неловкого положения.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими глазами и задумчиво нюхает свой спирт, будто у нее от него болит голова. А ездить ему какая даль! Едешь, едешь с Выборгской стороны да вечером назад - три часа!
- Скажем тетке, - настаивал Обломов, - тогда я могу оставаться у вас с утра, и никто не будет говорить...
- А ты в палате был? - спросила Ольга.
Обломова так и подмывало сказать: "был и все сделал", да он знает, что Ольга взглянет на него так пристально, что прочтет сейчас ложь на лице. Он вздохнул в ответ.
- Ах, если б ты знала, как это трудно! - говорил он.
- А говорил с братом хозяйки? Приискал квартиру? - спросила она потом, не поднимая глаз.
- Его никогда утром дома нет, а вечером я все здесь, - сказал Обломов, обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Теперь Ольга вздохнула, но не сказала ничего.
- Завтра непременно поговорю с хозяйским братом, - успокаивал ее Обломов, - завтра воскресенье, он в присутствие не пойдет.
- Пока это все не устроится, - сказала задумчиво Ольга, - говорить ma tante нельзя и видеться надо реже...
- Да, да... правда, - струсив, прибавил Обломов.
- Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду, один, - решила она. - А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать, когда мы едем, и тоже поезжай.
- Да, это правда, - говорил он, обрадованный, что она попечение о порядке свиданий взяла на себя.
- Если ж выдастся хороший день, - заключила она, - я поеду в Летний сад гулять, и ты можешь прийти туда; это напомнит нам парк... парк! - повторила она с чувством.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь - не поется!
На другой день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил на даче. С халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом на жену и замахнется локтем ей в грудь.
- Какой славный кофе! Кто это варит? - спросил Обломов.
- Сама хозяйка, - сказал Захар, - шестой день все она. "Вы, говорит, много цикорию кладете да не довариваете. Дайте-ко я!"
- Славный, - повторил Обломов, наливая другую чашку. - Поблагодари ее.
- Вон она сама, - говорил Захар, указывая на полуотворенную дверь боковой комнаты. - Это у них буфет, что ли; она тут и работает, тут у них чай, сахар, кофе лежит и посуда.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой шеи да голые локти.
- Что это она там локтями-то так живо ворочает? - спросил Обломов.
- Кто ее знает! Кружева, что ли, гладит.
Обломов следил, как ворочались локти, как спина нагибалась и выпрямлялась опять.
Внизу, когда она нагибалась, видны были чистая юбка, чистые чулки и круглые, полные ноги.
"Чиновница, а локти хоть бы графине какой-нибудь; еще с ямочками!" - подумал Обломов.
В полдень Захар пришел спросить, не угодно ли попробовать их пирога: хозяйка велела предложить.
- Сегодня воскресенье, у них пирог пекут!
- Ну, уж, я думаю, хорош пирог! - небрежно сказал Обломов. - С луком да с морковью...
- Пирог не хуже наших обломовских, - заметил Захар, - с цыплятами и с свежими грибами.
- Ах, это хорошо должно быть: принеси! Кто ж у них печет? Это грязная баба-то?
- Куда ей! - с презрением сказал Захар. - Кабы не хозяйка, так она и опары поставить не умеет. Хозяйка сама все на кухне. Пирог-то они с Анисьей вдвоем испекли.
Чрез пять минут из боковой комнаты высунулась к Обломову голая рука, едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился, испуская горячий пар, огромный кусок пирога.
- Покорно благодарю, - ласково отозвался Обломов, принимая пирог, и, заглянув в дверь, уперся взглядом в высокую грудь и голые плечи. Дверь торопливо затворилась.
- Водки не угодно ли? - спросил голос.
- Я не пью; покорно благодарю, - еще ласковее сказал Обломов. - У вас какая?
- Своя, домашняя: сами настаиваем на смородинном листу, - говорил голос.
- Я никогда не пивал на смородинном листу, позвольте попробовать!
Голая рука опять просунулась с тарелкой и рюмкой водки. Обломов выпил: ему очень понравилась.
- Очень благодарен, - говорил он, стараясь заглянуть в дверь, но дверь захлопнулась.
- Что вы не дадите на себя взглянуть, пожелать вам доброго утра? - упрекнул Обломов.
Хозяйка усмехнулась за дверью.
- Я еще в будничном платье, все на кухне была. Сейчас оденусь; братец скоро от обедни придут, - отвечала она.
- Ах, a propos о братце, - заметил Обломов, - мне надо с ним поговорить. Попросите его зайти ко мне.
- Хорошо, я скажу, как они придут.
- А кто это у вас кашляет? Чей это такой сухой кашель? - спросил Обломов.
- Это бабушка; уж она у нас восьмой год кашляет.
И дверь захлопнулась.
"Какая она... простая, - подумал Обломов, - а есть в ней что-то такое... И держит себя чисто!"
До сих-пор он с "братцем" хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку забора человек, с большим бумажным пакетом под мышкой, и пропадал в переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, с тем же пакетом, мимо окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал за крыльцом. Его в доме не было слышно.
А между тем заметно было, что там жили люди, особенно по утрам: на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой; за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
У Обломова было четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помешалась в двух непарадных комнатах, а братец жил вверху, в так называемой светелке.
Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками.
По стенам жались простые, под орех, стулья; под зеркалом стоял ломберный стол; на окнах теснились горшки с еранью и бархатцами и висели четыре клетки с чижами и канарейками.
Братец вошел на цыпочках и отвечал троекратным поклоном на приветствие Обломова. Вицмундир на нем был застегнут на все пуговицы, так что нельзя было узнать, есть ли на нем белье или нет; галстук завязан простым узлом и концы спрятаны вниз.
Он был лет сорока, с простым хохлом на лбу и двумя небрежно на ветер пущенными такими же хохлами на висках, похожими на собачьи уши средней величины. Серые глаза не вдруг глядели на предмет, а сначала взглядывали украдкой, а во второй раз уж останавливались.
Рук своих он как будто стыдился, и когда говорил, то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или слово и, показав, тотчас прятал руку назад, может быть оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и немного тряслись, и ему не без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ.
- Вы изволили, - начал он, бросив свой двойной взгляд на Обломова, - приказать мне прийти к себе.
- Да, я хотел поговорить с вами насчет квартиры. Прошу садиться! - вежливо отвечал Обломов.
Иван Матвеич, после двукратного приглашения, решился сесть, перегнувшись телом вперед и поджав руки в рукава.
- По обстоятельствам я должен приискать себе другую квартиру, - сказал Обломов, - поэтому желал бы эту передать.
- Теперь трудно передать, - кашлянув в пальцы и проворно спрятав их в рукав, отозвался Иван Матвеевич. - Если б в конце лета пожаловали, тогда много ходили смотреть...
- Я был, да вас не было, - перебил Обломов.
- Сестра сказывала, - прибавил чиновник. - Да вы не беспокойтесь насчет квартиры: здесь вам будет удобно. Может быть, птица вас беспокоит?
- Какая птица?
- Куры-с.
Обломов хотя слышал постоянно с раннего утра под окнами тяжелое кудахтанье наседки и писк цыплят, но до того ли ему? Перед ним носился образ Ольги, и он едва замечал окружающее.
- Нет, это ничего, - сказал он, - я думал, вы говорите о канарейках: они с утра начинают трещать.
- Мы их вынесем, - отвечал Иван Матвеевич.
- И это ничего, - заметил Обломов, - но мне, по обстоятельствам, нельзя оставаться.
- Как угодно-с, - отвечал Иван Матвеевич. - А если не приищете жильца, как же насчет контракта? Сделаете удовлетворение?.. Вам убыток будет.
- А сколько там следует? - спросил Обломов.
- Да вот я принесу расчет.
Он принес контракт и счеты.
- Вот-с, за квартиру восемьсот рублей ассигнациями, сто рублей получено задатку, осталось семьсот рублей, - сказал он.
- Да неужели вы с меня за целый год хотите взять, когда я у вас и двух недель не прожил? - перебил его Обломов.
- Как же-с? - кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. - Сестра убыток понесет несправедливо. Она бедная вдова, живет только тем, что с дома получит; да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.
- Помилуйте, я не могу, - заговорил Обломов, - посудите, я не прожил двух недель. Что же это, за что?
- Вот-с, в контракте сказано, - говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, - извольте прочесть: "Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан передать ее другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года", - прочитал Обломов.
- Как же это? - говорил он. - Это несправедливо.
- По закону так-с, - заметил Иван Матвеевич. - Сами изволили подписать: вот подпись-с!
Опять появился палец под подписью и опять спрятался.
- Сколько же? - спросил Обломов.
- Семьсот рублей, - начал щелкать тем же пальцем Иван Матвеевич, подгибая его всякий-раз проворно в кулак, - да за конюшню и сарай сто пятьдесят рублей.
И он щелкнул еще.
- Помилуйте, у меня лошадей нет, я не держу: зачем мне конюшня и сарай? - с живостью возразил Обломов.
- В контракте есть-с, - заметил, показывая пальцем строку, Иван Матвеевич. - Михей Андреич сказывал, что у вас лошади будут.
- Врет Михей Андреич! - с досадой сказал Обломов. - Дайте мне контракт!
- Вот-с, копию-извольте получить, а контракт принадлежит сестре, - мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. - Сверх того, за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, - читал Иван Матвеевич, - примерно двести пятьдесят рублей...
И он хотел щелкнуть на счетах.
- Какой огород? Какая капуста? Я и знать не знаю, что вы! - почти грозно возражал Обломов.
- Вот-с, в контракте: Михей Андреич сказали, что вы с тем нанимаете.
- Что же это такое, что вы без меня моим столом распоряжаетесь? Я не хочу ни капусты, ни репы... - говорил Обломов вставая.
Иван Матвеевич встал со стула.
- Помилуйте, как можно без вас: вот подпись есть! - возразил он.
И опять толстый палец трясся на подписи, и вся бумага тряслась в его руке.
- Сколько всего считаете вы? - нетерпеливо спросил Обломов.
- Еще за окраску потолка и дверей, за переделку окон в кухне, за новые пробои к дверям - сто пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями.
- Как, и это на мой счет? - с изумлением спросил Обломов. - Это всегда на счет хозяина делается. Кто же переезжает в неотделанную квартиру?..
- Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, - сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. - Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! - кротко заключил он, спрятав обе руки с контрактом назади.
- Да где я возьму? У меня нет денег! - возразил Обломов, ходя по комнате. - Нужно мне очень вашей репы да капусты!
- Как угодно-с! - тихо прибавил Иван Матвеевич. - Да не беспокойтесь: вам здесь будет удобно, - прибавил он. - А деньги... сестра подождет.
- Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам! Слышите?
- Слушаю-с. Как угодно, - послушно отвечал Иван Матвеевич, отступив на шаг.
- Хорошо, я подумаю и постараюсь передать квартиру! - сказал Обломов, кивнув чиновнику головой.
- Трудно-с; а впрочем, как угодно! - заключил Иван Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.
Обломов вынул бумажник и счел деньги: всего триста пять рублей. Он обомлел.
"Куда ж я дел деньги? - с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. - В начале лета из деревни прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!"
Он начал считать, припоминать все траты и мог припомнить только двести пятьдесят рублей.
- Куда ж это вышли деньги? - говорил он.
- Захар, Захар!
- Чего изволите?
- Куда это у нас все деньги вышли? Ведь денег-то нет у нас! - спросил он.
Захар начал шарить в карманах, вынул полтинник, гривенник и положил на стол.
- Вот, забыл отдать, от перевозки осталось, - сказал он.
- Что ты мне мелочь-то суешь? Ты скажи, куда восемьсот рублей делись?
- Почем я знаю? Разве я знаю, куда вы тратите? Что вы там извозчикам за коляски платите?
- Да, вот на экипаж много вышло, - вспомнил Обломов, глядя на Захара. - Ты не помнишь ли, сколько мы на даче отдали извозчику?
- Где помнить? - отозвался Захар. - Один раз вы велели мне тридцать рублей отдать, так я и помню.
- Что бы тебе записывать? - упрекнул его Обломов. - Худо быть безграмотным!
- Прожил век и без грамоты, слава богу, не хуже других! - возразил Захар, глядя в сторону.
"Правду говорит Штольц, что надо завести школу в деревне!" - подумал Обломов.
- Вон у Ильинских был грамотный-то, сказывали люди, - продолжал Захар, - да серебро из буфета и стащил.
"Прошу покорнейше! - трусливо подумал Обломов. - В самом деле, эти грамотеи - всё такой безнравственный народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи... Нет, рано школы заводить!.."
- Ну, куда еще вышли деньги? - спросил он.
- Почем я знаю? Вон, Михею Андреичу дали на даче...
- В самом деле, - обрадовался Обломов, вспомнив про эти деньги. - Так вот, извозчику тридцать да, кажется, двадцать пять рублей Тарантьеву... Еще куда?
Он задумчиво и вопросительно глядел на Захара. Захар угрюмо, стороной, смотрел на него.
- Не помнит ли Анисья? - спросил Обломов.
- Где дуре помнить? Что баба знает? - с презрением сказал Захар.
- Не припомню! - с тоской заключил Обломов. - Уж не воры ли были?
- Кабы воры, так все бы взяли, - сказал Захар уходя.
Обломов сел в кресло и задумался. "Где же я возьму денег? - до холодного пота думал он. - Когда пришлют из деревни и сколько?"
Он взглянул на часы: два часа, пора ехать к Ольге. Сегодня положенный день обедать. Он мало-помалу развеселился, велел привести извозчика и поехал в Морскую.