Глава XI  

Борис Петрович отправился в отъезжее поле с новым своим стремянным и большою свитою, состоящей из собак и слуг низшего разряда; даже в старости Палицын любил охоту страстно и спешил, когда только мог, углубляться в непроходимые леса, жилища медведей, которые были его главными врагами. Что делать Юрию? - в деревне, в глуши? - следовать ли за отцом! - нет, он не находит удовольствия в войне с животными; - он остался дома, бродит по комнатам, ищет рассеянья, обрывает клочки раскрашенных обоев; чудные занятия для души и тела; - но что-то мелькнуло за углом... женское платье; - он идет в ту сторону и вступает в небольшую комнату, освещенную полуденным солнцем; ее воздух имел в себе что-то особенное, роскошное; он, казалось, был оживлен присутствием юной, пламенной девушки.

Кто часто бывал в комнате женщины, им любимой, тот верно поймет меня... он испытал влияние этого очарованного воздуха, который породнился с божеством его, который каждую ночь принимает в себя дыхание свежей девственной груди - этот уголок, украшенный одной постелью, не променял бы он за весь рай Магомета...

- А, это ты, Ольга! - сказал засмеявшись молодой Палицын. - Вообрази, я думал, что гонюсь за тенью, - и как обманут!..

- Вас огорчает эта ошибка? - о, если так, я могу вас утешить, стану с вами говорить как тень, то есть очень мало... и потом...

- Ради бога - не мало, любезная Ольга! - я готов тебя слушать целый день; не можешь вообразить, какая тоска завладела мной; брожу везде... не с кем слова молвить... матушка хозяйничает, - ...ради неба, говори, говори мне... брани меня... только не избегай!..

- Как скоро вы забыли московских красавиц; думайте об них, это вас займет.

- Думать об них - и говорить с тобою? Ольга, это нейдет вместе!..

- А что я могу сказать вам, степная, простая девушка? - что я видела, что слышала? - я не хочу быть вашим лекарством от скуки; всякое лекарство, со всей своей пользой, очень неприятно.

- Ты не в духе сегодня, - воскликнул Юрий, взяв ее за руку и принудив сесть. - Ты сердишься на меня или на матушку... если тебя кто-нибудь обидел, скажи мне; клянусь честию, этому человеку худо будет... - Не надо мне вашей защиты, вашего мщения... оставьте мою руку!.. вы хотите забавляться? привозите других, более покорных, чем я, более способных настроивать свое сердце и лицо по вашему приказу... мне грустно, скучно... - да сверх того я не раба ваша... и так...

- Ольга, послушай, если хочешь упрекать... о! прости мне; разве мое поведение обнаружило такие мысли? разве я поступал с Ольгой как с рабой? - ты бедна, сирота, - но умна, прекрасна; - в моих словах нет лести; они идут прямо от души; чуждые лукавства, мои мысли открыты перед тобою; - ты себе же повредишь, если захочешь убегать моего разговора, моего присутствия; тогда-то я тебя не оставлю в покое; - сжалься... я здесь один среди получеловеков, и вдруг в пустыне явился мне ангел, и хочет, чтоб я к нему не приближался, не смотрел на него, не внимал ему? - боже мой! - в минуту огненной жажды видеть перед собою благотворную влагу, которая, приближаясь к губам, засыхает.

- Прекрасны ваши слова, Юрий Борисович, я не спорю, всё это очень ново для меня... со всем тем я прошу вас оставить девушку, несчастную с самой колыбели и потому нимало не расположенную забавлять вас... поверьте слову: гибель вокруг меня...

- Сто раз готов я погибнуть у ног твоих!..

- Вы меня не поняли... я кажусь вам странною теперь, - быть может... но...

- Ты мила по-своему...

- Что за похвалы!.. - с насмешливым видом воскликнула Ольга.

- Не сердись!.. - возразил Юрий; и улыбаясь он склонился к ней; потом взял в руки ее длинную темную косу, упадавшую на левое плечо, и прижал ее к губам своим; холод пробежал по его членам, как от прикосновения могучего талисмана; он взглянул на нее пристально, и на этот раз удивительная решимость блистала в его взоре; она не смутилась - но испугалась.

- Перестаньте, - сказала Ольга с важностью, - мне надо быть одной. Напрасно он старался угадать в глазах ее намеренье кокетки - помучить; ему не удалось!..

- Ты довольна будешь мною! - сказал он, медленно выходя из комнаты. Такие разговоры, занимательные только для них, повторялись довольно часто, и содержание и заключение почти всегда было одно и то же; и если б они читали эти разговоры в каком-нибудь романе 19-го века, то заснули бы от скуки, но в блаженном 18 и в год, описываемый мною, каждая жизнь была роман; теперь жизнь молодых людей более мысль, чем действие; героев нет, а наблюдателей чересчур много, и они похожи на сладострастного старика, который, вспоминая прежние шалости и присутствуя на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие силы. Этот галванизм кидает величайший стыд на человечество; - оно приближилось к кончине своей; пускай... но зачем прикрывать седины детскими гремушками? - зачем привскакивать на смертном одре, чтобы упасть и скончаться <на> полу?

Но возвратимся к нашей повести и поторопимся окончить главу. Ольга старанием утаить свою любовь еще больше ее обнаруживала; Юрий был опытен, часто любил, чаще был любим и, выучен привычкой, читал в ее глазах больше, чем она осмеливалась читать в собственной душе. - Она думала об нем и боялась думать о любви своей; ужас обнимал ее сердце, когда она осмеливалась вопрошать его, потому что прошедшее и будущее тогда являлись встревоженному воображению Ольги; таков был ужас Макбета, когда, готовый сесть на королевский престол, при шумных звуках пира, он увидал на нем окровавленную тень Банкуо... но этот ужас не уменьшил его честолюбия, которое превратилось в болезненный бред; то же самое случилось с любовью Ольги.

Юрий не мог любить так нежно, как она; он всё перечувствовал, и прелесть новизны не украшала его страсти; но в книге судьбы его было написано, что волшебная цепь скует до гроба его существование с участью этой женщины.

Когда он не был с нею вместе, то скука и спокойствие не оставляли его; - но приближаясь к ней, он вступал в очарованный круг, где не узнавал себя, и благословлял свой плен, и верил, что никогда не любил сильней теперешнего, что до сих пор не понимал определения красоты; - пожалейте об нем.  

Перейти к чтению двенадцатой главы>>