Введение

Вопрос о корреальном обязательстве составляет один из тех, на которых легко и удобно наблюдать существенные законы развития юридических организмов вообще, и с другой стороны, в ближайшем отношении к обязательствам, эго один из центральных вопросов всей системы римских обязательств, до сих пор, как известно, составляющей ключ к разумению современных систем

Что касается интереса исследователя корреалитета, в связи с стипуляцией, с общей историко-юридической точки зрения, то, в самом деле, едва ли на каком другом явлении возможно проследить с такою ясностью этот необходимый процесс, это постоянное и медленное стремление права от первоначально строгих, условных, абсолютно-необходимых, сливающихся с существом права форм и обрядов к боле свободному, менее условному и формальному его проявлению. С другой стороны, в истории римской стипуляции мы с редкой отчетливостью видим постепенное образование из отвлеченных, безразличных в материальном смысле, чисто-формальных, заключающих в себе в возможности любое материальное содержание сделок, из формальных актов, в которых воля сама в себе аутономически, находит закон своего проявления, — из этих математических линий договорного права позже слагающаяся определенные и постоянные фигуры отельных институтов обязательственного права. Момента воли, в котором лежит разгадка столь многих явлений истории римского гражданского права, является здесь определяющим весь процесс образования отдельных институтов. Сперва находя себе выражение в римском понятии лица, persona sui juris, которое само в себе заключает цель своего существования, воля лица составляла везде последнюю основу юридического института. Позже, с ослаблением энергии воли, этой силы, некогда в самом человеке, в его сознании находившей себе регулятора, те же явления регулируются внешним, объективным образом, в нормах закона. С этим вместе внутренний, скрытый момент, которым определялось ее движение, становится все более и более внешним, измеримым, материальным. Так развиваются, вообще говоря, все институты римского гражданского права, которых последняя генетическая и психическая основа лежит в деятельной ВОЛЕ лица, но которые, раскрываясь исторически, получают вид внешнего образования, гетерономического, вне воли лежащего начала. В основе и конечном результате, словом в принципе вся система римского частного права есть ничего более, как объективный организм воли лица к известной, исторически определившейся сфере отношений. Мы говорим, что здесь, в истории развития римской стипуляции и в ее исторических функциях, лежит одно из самых простых и наглядных выражений этого общего исторического закона развития юридических организмов. — С другой стороны, мы сказали, что вопрос о корреальном обязательстве составляет один из центральных в системе римских обязательств... Да, и именно в том смысле, что в этой форме возникает очень существенная модификация субъективных отношений в такой сфере, где все определяется одними только личными отношениями. Итак, здесь, на отдельном живом явлении испытывается основная черта этого особого вида прав - необходимая связь такого права с определенным лицом.

Мы считаем полезным заранее объясниться относительно нашего способа исследования.

Вопрос о природе корреального обязательства и необходимой, прямо свойственной ему, подлинной для него форме, не есть разрешенный, когда описан механизм, техника корреалитета, хотя бы на самом точном основании источников. Вопрос о природе корреального обязательства не разрешен, по нашему мнению, и тогда, когда согласно букве источников установлено понятие о корреальном обязательстве как едином со многими верителями или должниками (una plurium ojbligatio) ), или как об обязательстве альтернативном (obligatio alternativa personarum) ). Я не отрицаю ни важности, ни достоинства исследований унитаристов, ни заслуг новых исследователей вопроса. Если метод исследователя есть только догматической, то нет сомнения, что обе теории еще долгое время будут разделять между собою мнения юристов, ибо и та и другая с догматической точки зрения больше или меньше находит себе прямую поддержку в текстах источников.

Мы, однако, избираем совершенно другой путь исследования. Если задачу изыскания составляет не извлечете догматических тезисов из Corpus juris, a анализ природы историко-юридического явления, тогда недостаточно указать места, на которых основано, или в которых встречает поддержку известное учение, на основании их определить понятие, указать способ установления, прекращения и только. Хотя бы нам таким образом удалось совершенно воспроизвести догматически исследуемое явление, мы имели бы только внешний его очерк, а вовсе не его природу. Ни разумность его возникновения, ни условия, в которых оно образовалось, ни условия, в которых оно способно существовать, ни процесс его развития и исчезновения не станут для нас понятными, словом — исторический закон его существования останется для нас тайной. Если дозволено сравнение из другой области ведения, мы, восстановляя догматически черты отжившего института, уподобляемся минералогу, который описанием минерала ограничивает задачу своего изыскания. Полагаем, что такая работа, в смысле ведения, может служить только первым шагом в изучении. Если мы не имеем при этом в виду места рождения минерала, если нам не известна формация, которой свойственны тат образования, если мы не отыскали условий химических, метеорологических и т. д., в которых образовался, видоизменился и исчез предмет исследования, то перед нами вечно будет лежать объект, форма, и этой формой, этим простым наблюдением, этим внешним знанием, или — вернее — этим незнанием его природы будет ограничиваться все наше отношение к нему. Пределы знания никогда и ни в какой области не должны быть такими внешними, так механически ограниченными.

Явление, о котором идет речь, корреальность в римском праве, описано с величайшей тщательностью и согласовано с источниками в том или другом направлении настолько точно, что самый вниманиельный пересмотр их едва дает в результате незначащий пробел в отношении к объекту наблюдения. Есть частные споры, касающиеся того или другого отдельного пункта изыскания, но какая черта отличает корреалитет от близких к нему, но иного характера явлений, — об этом никто не спорит. Существенный признак корреального обязательства, в отличие от солидарного, заключается в том, что в солидарном удовлетворение (perceptio, satisfactio), последовавшее от одного из должников, погашает все обязательство; в корреальном иск (litis contestatio, electio) одного из верителей, или против одного из должников консумирует, поглощает требования всех остальных верителей или либерирует всех остальных должников.

Но за сим идет вопрос, откуда-же возникает эта особенность, зачем нужно такое построение обязательства, каким техническим процессом происходить погашение обязательства посредством иска? На это найти ответа в источниках, у писателей, обращавшихся с живым явлением, прямо данного,—нельзя. Для них понятна вся эта техника, ибо она совершается на их глазах в условиях, которые не заключены в самом явлении, а существуют еще и рядом с ним, в других подобных явлениях. Представим себе иные условия, где это явление не повторяется, а где оно воспроизведено в полной особенности, где институт изображается нам как отдельный объект, как не живущий, а отживший. Тогда непонятность ) его тем большая, чем другому времени более чужды условия его образования, и возможность его разумения дается только мерой приближения мысли к совсем иным условиям, где оно первоначально возникло )

Заслуги современной немецкой науки в разъяснении историко-юридических задач в римском праве по справедливости можно назвать неоцененными, и в наше время едва ли кто способен стать независимыми от немецких исследований не только в разрешении таких задач, но даже в постановки вопросов.. Но, однако, вопрос о корреалитета со стороны его исторической природы не разъяснен, и возможность его разъяснения зависала вовсе не от исследования именно этого явления, отдельно взятого, а от разумения других явлений более общего характера, которых корреалитет составляет лишь одинокое проявление.

Вопрос о корреальности есть, вообще говоря, вопрос о свойстве формального обязательства, об исторической и оборотной его функции. Таким образом, до тех пор, пока не выяснилась все более и более природа формального контракта, в особенности стипуляции, пока не определилась в чертах, совершенно распознаваемых, особенно историческая сторона вопроса о преемстве в обязательствах, — до тех пор двойственность субъектов оставалась в известной степени загадочным явлением, и лучшие представители римского правоведения не могли встречаться с ним без некоторого недоумения. Одиноко, среди условий совершенно иного характера поставленное явление может получить лишь косвенное, отрицательное определение, условленное не ему свойственными, а ему чуждыми, в наше время преимущественно материальными моментами. Подлинная почва корреалитета в другой формации, в иной системе. Возможность его возникновения, история его развития принадлежит другому наслоении, и лишь в связи с явлениями этой иной атмосферы его природа, его особенности перестают поражать нас, и мы, уразумевая его в этой связи, ставим себя в возможность сказать, где и когда и при каких условиях то же явление повторится, станет снова живым и снова само собою понятным, как было при своем первом появлении.

Таким образом, исследование, которое в основе есть только историко-юридическое, не может быть названо заранее антикварным, только к познанию древности направленным, а в лучшем смысле практическим, ) ибо никакая эпоха в развитии права не есть совершенно чуждая элементов формализма, в которых образовался корреалитета, хотя, быть может, никакая не есть ему столь свойственная, как та, в которой он первоначально возник.

Какие же ближайшие условия исторические, какие сосуществующие корреалитету явления, которые делают понятными, и в известной степени необходимым появление этого особого рода сочетания обязательств? Все они в одинаковой степени противоположны материализирующей тенденции нового, права и все носят один характер строгого формализма,—это novatio, litis contestatio et delegatio; и разъяснение формальных функций каждого- из этих актов составляет (независимо, конечно, от предшествующих литературных и во многом очень важных трудов, о которых мы будем говорить дальше) существенным образом ученую заслугу писателей средины шестидесятых годов. Различие делегации и новации строго и точно проведено лишь Сальпиусом. В связи с формальным действием новации, особенно в виду совершенно специфического действия римской делегации (solvit qui reum delegat), которую новая германская практика вовсе не признает, давая приказу лишь тогда силу, разрешающую обязательство, когда по нему последовало материальное удовлетворено (Anweisung ist keine Zahluug), в связи с этими двумя явлениями, столь родственными формальной природе корреального обязательства, — становится совершенно понятным и одинаковое отчуждение от них теперешней мысли и невозможность ясного уразумения их оборотного значения одного без другого. Если достаточно акта делегации, чтоб, независимо от его материальных последствий, разрешено было обязательство между делегирующим (delegans) и делегатом с одной стороны и делегатором с другой, — если тут ничего, кроме формального акта, не нужно, если то же самое явление, та же формальная сила действуете и в новации, если она составляете основное свойство стипуляции, — то, спрашиваем мы, может ли быть иначе при корреалитете, где, как мы покажем дальше (см. об установлены корреального обязательства), все дело в противопоставлении двух стипуляций ejusdem potestatis, которые не поглощают тотчас одна другую потому только, что в минуту их возникновения неизвестно, non potest reperiri, cur altera potius quam altera consunieretur, и которые должны консумировать одна другую, едва изменится это их сначала взаимно нейтрализованное противопоставление? На этот во-- 16-

Прос — может ли быть иначе с этим явлением, со всеми другими подобными в эту эпоху—мы отвечаем, что здесь должна действовать та же абсолютная сила формальных актов, как и в делегации, должна ,с законом формальной логической необходимости.

Итак, исходя от одного явления, мы делаем вопрос общим для целого ряда их, и ответ дается сам собой. Развитие формальных обязательств и всей техники, с ними связанной, есть выражение той эпохи в жизни народа, или того состояния народного духа, где автономия воли в сфере частного права составляет последний критерий достоинства и силы сделки. Актом воли, выразившейся в слове, безапелляционно, без всякого приложения материальных критериев, без всякой последующей поверки или поправки силы акта, разрешаются окончательно ВСЕ вопросы права. Эти акты в ней самой, в воли лица находят себе свою лучшую пробу. Не нужно ждать, оправдается ли материальным образом мой расчет или мои ожидания, когда раз я выразил мою волю. Бдительность мысли и зрелость воли не может быть заподозрена: это ее качества, без которых ее нет, без которых не существует ни лица, ни права в эту пору здорового развития деловых характеров. (Те же черты отличают обязательства и некоторые виды процесса в современном английском праве.)

В каком противоположении с этими началами стоят явления позднейшего и современного общего права,— мы не имеем надобности здесь еще раз говорить,

- 17 —

указав выше, что лишь упорным научным трудом и совершенным отречением мысли от характеристических признаков современного права (материальность) возможна стала правильная теоретическая реконструкция совсем иных начал, на которых покоится римский формализм и вся система строгого права.

Если, однако, так следует характеризовать современное общее право, то совершенно иные признаки, приближавшиеся к началам римского формализма,— та же бдительность и зоркость, та же зрелость воли, та же решающая сила ее, не зависящая от поверки материальными соображениями, — усматриваются в свойствах специальных институтов торгового и вексельного права. Любопытно, что юридические формы сделок в торговых центрах северной Германии (Гамбурга, Любека) служат для ученых юристов-практиков, каков Бэр, в особенности Сальпиус, средством истолкования самых загадочных явлений римского кредитного оборота.

Если опыт, сделанный Ihering'ом на девятом съезде юристов, восстановит в сознании руководящих людей достоинство и практическую пригодность одного из элементов римского формализма (condictiones), не имел полного успеха, то это свидетельствует не о недостатках предложенного, а о свойствах почвы, на которую оно упало. Очевидно, в общем господствующий уровень ниже, чем предполагал знаменитый истолкователь римского права, и та точка зрения на свой-

18 –

ства народного сознания, которую старался установить Гессе), при всех ее нелестных свойствах, есть более справедливая.