ПРАВИЛО 2: «СОЦИАЛЬНО-ФАКТИЧЕСКАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ СОСТАВА»

Объективизированный указанным выше образом сос­тав должен для наших целей подвергнуться затем даль­нейшей «обработке». Речь идет о другой подготовитель­ной операции, которую мы назовем «социально-факти­

ческой дифференциацией состава». Здесь также необхо­димы некоторые пояснения.

Преступление, в том числе взятое в объективизиро­ванном виде, представляет собой форму человеческого поведения не только в физиолого-психологическом (дей­ствие или бездействие), но и в социологическом смысле. Каждый состав преступления и соответственно каждое преступление содержат некоторое «ядро», некоторую «фактическую» основу, которые представляют собой «просто» действие или бездействие, доступное непосред­ственному восприятию событие, свободное от какой бы то ни было антиобщественной окраски и в этом смысле «нейтральное». Его характеристика в качестве антиоб­щественного или (в соответствующих случаях) общест­венно опасного либо же, напротив, общественно полез­ного зависит от свойства «присадков», которые в реаль­ной жизни, так как речь идет о событиях, происходящих в области общественных отношений, обязательно добав­ляются к этому «нейтральному фактическому ядру».

По общему правилу, они недоступны непосредствен­ному восприятию и представляют собой вывод из мно­гих обстоятельств. Общественно опасное действие пред­ставляет собой соединение фактического ядра с одним или большим числом антиобщественных «присадков». Иными словами, оно представляет собой единство «фак­тических» и только что указанных «социальных» эле­ментов'.

Такой вывод следует и из того, что о преступлении говорится в самом законе. По закону преступление есть действие или бездействие (фактическая сторона), пося­гающее на социалистический правопорядок (социальная сторона). В соответствии с этим умысел определяется в законе как, в частности, сознание виновным обществен­но опасного характера (социальная сторона) своего дей­ствия или бездействия (фактическая сторона). Дейст­вия, посягающие и не посягающие на социалистический правопорядок, имеющие и не имеющие общественно опас­ный характер,—это не обязательно действия, отличные друг от друга по фактической стороне. Однако они всег-

• Об условности этого деления и этих наименований будет ска­зано ниже.

149

да глубоко различны по своей социальной характерис­тике.

Нанесение смертельного удара нападающим жертве или же жертвой нападения нападающему в состоянии необходимой обороны с фактической стороны в обоих случаях выглядит как причинение смерти другому лицу. В социальном же плане это в одном случае—тяжкое пре­ступление, в другом—общественно полезное действие. Характерно, что в последнем случае предвидение и же­лание результата именно потому, что результат здесь общественно полезен, не образуют умысла в уголовно-правовом смысле. Характерно и другое: если человек, не проявив должной осмотрительности, вообразил напа­дение там, где его на самом деле не было, и убил «на­падающего», он привлекается к ответственности за не­осторожное убийство, хотя он предвидел смерть потер­певшего и желал причинить ее: это происходит петому, что виновный должен был и мог сознавать общественно опасный характер своего поведения в создавшейся си­туации.

Верное в общем—верно и в частностях, и даже, мо­жет быть, именно в частностях яснее-видно. Клевета и оскорбление суть формы поведения, имеющие отноше­ние к чести и достоинству другого человека. В этом смыс­ле и в этих пределах они ничем не отличаются от других форм поведения, имеющих отношение к тем же общест­венным ценностям. Так, фактическое ядро клеветы за­ключается в распространении сведений о другом лице, оскорбления — в поведении, оказывающем воздействие на чувство собственного достоинства потерпевшего. Од­нако в отличие от иных форм поведения, имеющих отно­шение к чести и достоинству другого человека, клевета предполагает распространение сведений, не соответст­вующих действительности, а оскорбление — воздействие, имеющее своим содержанием унижение чести и досто­инства другого.

По-видимому, нет надобности доказывать, что и та и другая форма деятельности независимо от ее субъек­тивной стороны причиняет ущерб обществу. Очевидно также, что этот ущерб усугубляется, когда не соответст­вующие действительности сведения позорят другое ли­цо, а унижение чести и достоинства выражается в непри­личной форме; усугубляется настолько, что законода­

тель считает его достаточно существенным, чтобы объя­вить соответствующие действия при наличии соответст­вующей субъективной стороны преступными.

Аналогичным образом посредством «социально-фак­тической дифференциации состава» в убийстве можно выделить общественную опасность лишения жизни дру­гого человека; в незаконном производстве аборта, ли­шении свободы, обыске, аресте—незаконность соответ­ствующих действий; в краже нарушение перемеще­нием имущества из одного владения в другое воли соб­ственника или владельца и отсутствие права на такое перемещение; в вынесении неправосудного приговора — его неправосудность и т.. д.

Прежде чем продолжить рассмотрение этого вопро­са, необходимо подчеркнуть, что деление элементов со­става на фактические и социальные—что видно и из при­веденных выше примеров — имеет условное значение и преимущественно уголовноправовое назначение.

В этом плане следует, с одной стороны, заметить, что фактические элементы общественно значимого действия по сути дела также имеют социальный характер. Пере­дача другому лицу подлинных денежных знаков, вполне правомерное перемещение имущества из одного владе­ния в другое суть сами по себе действия, имеющие со­циальное значение. В этом смысле фактические .элемен­ты мало чем отличаются от социальных.

В то же время характеристика действия в качестве общественно опасного не плод нашего воображения. Она отражает, как и всякая оценка, если она правиль­на, совокупность объективно существующих свойств и отношений предмета. Поддельность сбываемых денег, несоблюдение при производстве ареста определенных правил, несоответствие приговора закону или обстоя­тельствам дела носят не менее фактический характер, чем сам по себе факт выпуска денег в обращение, про­изводство ареста или вынесение приговора судом. Та­ким образом, социальные элементы любого обществен­но опасного действия имеют в свою очередь фактичес­кий характер и в этом смысле ничем не отличаются от фактических элементов.

Особенность фактических элементов состава с инте­ресующей нас точки зрения состоит в том, что взятые сами по себе они не характеризуют действие в качестве

151

антиобщественного. Эту характеристику сообщают ему его социальные элементы, и в этом—их особенность. Од­нако и здесь размежевание подчас подвижно. Например, удовлетворение половой страсти с лицом, достигшим по­ловой зрелости, посредством полового сношения или в извращенной форме становится общественно опасным, если субъект использует при этом насилие. Однако с точ­ки зрения оценки характера и степени общественной опа­сности поведения лица, а следовательно, и для квали­фикации может стать и становится небезразличным, каков был в конкретном случае фактический элемент—­было ли это половое сношение или же это была извра­щенная форма удовлетворения. Как известно, украинс­кое законодательство выделило насильственное «удов­летворение половой страсти в извращенных формах» в особый состав*.

С другой стороны, общественно опасное действие именно потому, что оно есть форма человеческого пове­дения, образуется фактическими и социальными элемен­тами, взятыми вместе.

Клевета — это одновременно и распространение све­дений, и их ложный, позорящий характер. Какими бы ложными и позорящими ни были сфабрикованные из­мышления, одна лишь их фабрикация, даже если она получила объективное выражение, например в письмен­ной форме, и с этими измышлениями не по воле фабри-катора ознакомился кто-либо, не образует клеветы: фа­брикация ложных и позорящих измышлений сама по се­бе не обладает свойством общественной опасности. От­сюда — необходимость определенного психологического отношения лица не только к социальным, но и к факти­ческим элементам совершаемого им общественно опас­ного деяния. Это обстоятельство получило отражение в законодательном определении умысла. Законодатель­ное определение умысла подтверждает не только воз­можность, как было показано выше, деления элементов деяния на виды, но и необходимость включения в сфе­ру умысла тех и других элементов.

* Статья 118 УК УССР. Наименование преступления в заголов­ке статьи (в тексте — слова в кавычках) неточно: удовлетворение половой сграстн в извращенных формах само по себе составляет «фактический элемент» и уголовной ответственности не влечет.

152

В то же время фактические и социальные элементы деяния не только можно, но и нужно различать.

Их нужно различать прежде всего потому, что это отвечает жизненной потребности различать факт и со­циальное значение факта или же, в более практическом плане, устанавливать «событие» и выяснять его значе­ние для общественных интересов. Если верно, что нель­зя выяснить социальное значение факта, не установив самого факта, то в сфере общественных отношений пра­вильно и другое: установив факт, необходимо вслед за тем выяснить его социальное значение.

Это тем более важно, что социальное значение фак­та нередко определяется обстоятельствами, находящи­мися вне его, ;и меняется в зависимости от этих обстоя­тельств. Как было сказано выше, обыск, арест, искусст­венное плодоизгнание, даже лишение жизни в зависи­мости от обстоятельств могут быть общественно опас­ными или общественно полезными фактами.

Значение факта так относится к самому»факту, как к предмету относится его свойство. Это отношение единст­ва, но не тождества, и поэтому, когда мы установили, что совершено общественно опасное действие, факт и его значение в нем неразрывно слиты. Однако в процессе вы­яснения, совершено или не совершено общественно опас­ное действие, мы должны считаться с возможностью того, что факт, который при наличии определенных обстоя­тельств должен был бы рассматриваться как обществен­но опасный, ввиду отсутствия этих обстоятельств не мо­жет рассматриваться таким образом. С этим связано и то, что даже при наличии этих обстоятельств и «созна­ния» в отношении факта, умысла или неосторожности в отношении обстоятельств, в силу которых факт стано­вится общественно опасным, может и не быть. Так, лицо, сознавая, что оно участвует в вынесении приговора, мо­жет не сознавать, что приговор неправосудный.

Фактические и социальные элементы общественно опасного действия следует различать далее потому, что таким путем мы имеем возможность отделить относи­тельно элементарную часть структуры общественно опас­ного действия от более сложной части и рассматривать их последовательно, в порядке естественной последова­тельности самих явлений. Можно считать, что именно это имеет Ъ виду не очень ясно сформулированная ст. ЗО.Ч

153

УПК РСФСР, которая предписывает суду при постанов­лении приговора последовательно решить, в частности, имело ли место деяние, в совершении которого обвиня­ется подсудимый, и, далее, содержит ли это деяние сос­тав преступления.

Правильнее было бы, конечно, говорить здесь не о деянии, а о событии. По терминологии уголовного права и по смыслу соответствующих слов деяние, общественно опасное деяние и преступление—это примерно одно и то же, ввиду чего деяние есть действие или бездействие, содержащее состав преступления.

Характерно, что в процессуальной литературе имен­но такая замена терминов и производится, причем, нас­колько можно судить, в первую очередь для того, чтобы отчетливее оттенить различие и необходимость проведе­ния различия между фактом и его значением.

«Суд прежде всего должен решить вопрос, — пишег М. С. Строгович, — произошло ли в действительности то событие, по поводу которого велось расследование и су­дебное разбирательство. Так, по делу о хищении социа­листической собственности необходимо прежде всего ус­тановить, действительно ли похищены данные ценности (лучше было бы сказать: действительно ли имеется их недостача.—Авторы); по делу об убийстве должно быть прежде всего установлено, был ли самый факт убийства, убит ли потерпевший (лучше было бы: имела ли место насильственная смерть человека.—Авторы). В отдель­ных случаях может оказаться, что в действительности данного события не было и утверждение о нем обвини­тельного заключения основано на ошибке; например, все ценности, в хищении которых обвиняется подсуди­мый, находятся в целости, и обвинение в хищении обу­словливалось ошибочным подсчетом, произведенным ре­визией... (не было не только хищения, но и «события».— Авторы); по делу об убийстве утверждение, что потер­певший убит, оказалось неверным, так как он умер в ре­зультате несчастного случая (точнее было бы: имела место не насильственная смерть человека, а его гибель в результате стихийного бедствия. — Авторы)»1.

* М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. II, М., 1970, стр. 329—330. '

154

Различение фактических и социальных элементов об­щественно опасного деяния необходимо, наконец, с кри­минологической точки зрения.

Бесспорно, как уже говорилось, можно представить ситуацию, при которой вменяемое лицо не сознает фа­ктическую сторону того, что оно делает; например, того, что предметы, которые оно пускает в обращение, явля­ются денежными знаками, что действия, которые оно со­вершает, представляют собой распространение сведений о другом человеке, или обыск, или лишение свободы, или охоту, что своими действиями оно осуществляет переме­щение имущества из одного владения в другое и т. д.

Бесспорно и то, что при такой ситуации содеянное не может быть вменено субъекту в умысел, потому что при умысле он сознает общественно опасный характер свое­го действия или бездействия и потому что едва ли воз­можно, не сознавая фактического характера действия, сознавать в то же время его социальное значение.

Но важно другое. С криминологической точки зрения отсутствие у лица сознания фактического характера сво­их действий в худшем для него случае свидетельствует о его неумении или нежелании приобрести надлежащую ориентировку в сфере явлений, доступных непосредст­венному восприятию. Именно так обстоит дело, когда ли­цо по рассеянности запирает кого-либо в комнате, выно­сит из вагона свой чемодан, не зная, что другой пасса­жир по ошибке положил в него свои вещи, и т. п. Напро­тив, наличие такого сознания свидетельствует, что чело­век умеет или в конкретном случае сумел сориентиро­ваться в сфере указанных «элементарных явлений».

Иное дело—наличие или отсутствие у лица сознания социального, точнее — антисоциального,  общественно опасного характера своих действий. Наличие у лица со­знания того, что оно действует незаконно или против во­ли находящегося в своем праве другого человека, что для достижения своей цели оно использует насилие или об­ман, что своими действиями оно причиняет ущерб кол­лективным или индивидуальным интересам, характери­зует лицо социально-отрицательным образом: ведя себя так, оно не только объективно, но и субъективно проти­вопоставляет себя, свои цели обществу, общественному порядку и целям общества, бросает вызов воплощенным в правопорядке общественным интересам.

155

Даже в том случае, когда отсутствие сознания обще­ственно опасного характера действия вменяется лицу в неосторожность, соответствующая криминологическая ситуация достаточно напряженна. Она свидетельствует о том, что виновный, пренебрегая лежавшей на нем обя­занностью и имевшейся у него при данных обстоятель­ствах возможностью вести себя иначе, тем не менее не поднялся на уровень общественного поведения.

Но отсюда следует, что, если подобной ситуации нет, если лицо, сознавая, что оно совершает действие, не соз­нает и не должно и (или) не имеет возможности созна­вать его общественную опасность, его образ действий не представляет криминологического интереса.

Как было указано выше, фактическая и социальная стороны общественно опасного действия представляют собой, соответственно, элементарную, «неопосредствен­ную» и более сложную, «опосредствованную» части его структуры. Эта констатация, правильная по существу, все же несколько упрощает действительную картину. С од­ной стороны, социальные элементы, например незакон­ность производства аборта, могут легко поддаваться выяв­лению. С другой—в некоторых случаях при анализе ма­териальных преступлений значение социальных элемен­тов как бы отступает на второй план. Это может объяс­няться тем, что закон, как это имеет место в простых ди­спозициях (например, в норме об ответственности за убийство), не дает определения антиобщественного дей­ствия, причинившего данный, предусмотренный законом результат. Бывает и так, что развитие причинной связи при совершении этих преступлений осложнено, ввиду чего внимание исследователя нередко переключается с вопроса о социальных элементах на вопрос о том, ка­ким образом данное явление было — и было ли— причи­нено данным действием, находились ли они в причинно-следственном отношении, а если находились, то в каком именно.