НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

В процессе изобличения виновного, а еще точнее - получения его признания об отрицаемом личном участии в содеянном, выявления и преодоления лжи, особенно важно установить то, что знает или может знать только данный субъект. Его «недоступная» виновная осведомлен­ность включает конкретные цели, мотивы, обстоятельства и детали со­бытия и, главное, факт непосредственного осуществления им опреде­ленных действий. Именно все это утаивается, маскируется наиболее тщательно и создает трудности для непосредственного выявления. Упорное сопротивление установлению истины в любой форме (беседа, опрос, допрос и т. п.) имеет сильнейшее мотивационное значение, вызы­ваемое страхом наказания, боязнью огласки, опасением испортить репу­тацию, стыдом за содеянное и иными причинами. При этом, чем больше общественная опасность, тяжесть деяния, тем интенсивнее уклоняется преступник от ответственности.' Поэтому виновный вынужден исполь­зовать особую психологическую и тактическую защиту, которая обеспечивает сохранение от выдачи им информации и о факте личной причастности к событию, и о факте сокрытия им этой причастности. Получить данные об этих фактах - значит раскрыть скрываемое - непосредствен­ное участие в преступлении.

Традиционным тактическим средством преодоления установки субъекта на ложь, запирательство, отказ от продолжения общения, отри­цание вины и личного участия является предъявление доказательств (в порядке нарастания их доказательственного значения, одного самого веского или всех сразу в определенном построении), что является далеко не лучшим и не всегда применимым по многим причинам,2 хотя бы по­тому, что в данный момент заподозренное лицо есть, а доказательств его вины нет. Способом правомерного психического воздействия выступает убеждение прекратить отрицание вины, причастности и сознаться под давлением предъявляемых доказательств. Субъекта постепенно подво­дят к признанию, предъявляя факты и неопровержимые доводы. При этом ему демонстрируют стройную систему доказательств, их объектив­ную значимость и убедительность для всех других лиц. Это заставляет его прекратить лгать и признаться, причем вынужденно.

А что может заставить виновного сознаться в своей причастности в отсутствие доказательств его личного участия в проступке, правона­рушении, преступлении?

Если с тезисом «виновному лгать выгодно тогда, когда это нельзя проверить» и в теории, и в практике допроса еще как-то разобрались, то' парадокс, что «виновный сознается лишь тогда, когда это становится ему выгодным», до сих пор нуждается в разрешении. В каких ситуациях, кроме случаев, когда он видит, что изобличен доказательствами, при­знание ему выгодно? Можно ли убедить субъекта в целесообразности  этого, не прибегая к незаконным мерам, жесткому физическому прес­сингу, дезинформации и угрозам?

Известно, что в 20-50 годы на специальную литературу, посвя­щенную расследованию преступлений, оказал господствующий в науке и жизни партийно-средневековый подход и бесконечная критика идей «буржуазных» криминалистов, что породило пустопорожние рассужде­ния о важности полноты и объективности показаний обвиняемого и привело к почти полному отсутствию конструктивных приемов воздей­ствия на личность и преодоления лжи. Чего стоит, например, такое по­ложение из главы «Тактика допроса» учебника криминалистики тех лет:

«Единственно правильный и верный способ уличения обвиняемого, дей­ствительно виновного (?1). - это противопоставление его запирательству собранных по делу доказательств. Если же «собранных по делу доказательств» было «не достаточно», практика, как показала история, исходила из принципа «не признаешься, - значит, не хочешь разору­жаться перед партией, препятствуешь линии партии и т.п.» с печально известными многим семьям последствиями.

Мы лишь упоминаем об этом, но не для того, чтобы с высоты се­годняшнего дня бичевать взгляды полувековой давности, а потому, что, вплоть до настоящего времени, в обширной художественной и юридиче­ской литературе неоднократно отмечалось: допрос - это искусство и даже «психологический поединок».4 «Острое» оружие для него, как оказы­вается, пока весьма ограничено и малодоступно. Об этом свидетельству­ет анализ множества учебников и специальных работ по криминалисти­ке.

Не отличаются новизной и эффективностью своих рекомендаций и некоторые современные вузовские учебники криминалистики: в них весьма кратко излагаются относительно поверхностные и потому мало­полезные для практического применения сведения относительно показа­ний подозреваемых и обвиняемых все с тем же акцентом на «основной прием допроса в конфликтной ситуации - предъявление доказательств» и указанием на «огромное значение профессионального овладения так­тическим арсеналом ведения допроса».3 Увы, арсенал этот, если не счи­тать доказательств, которые на момент допроса нередко отсутствуют, довольно ограничен.

Надежные, психологически обоснованные, действенные методики,  программы и технологии, рассчитанные на главное - убеждение винов­ного в безусловной выгодности признания в содеянном, формирование внутренней переориентации его позиции с дачи ложных показаний на правдивые, когда на момент получения его ложных объяснений, ника­ких контраргументов не имеется, в арсенале правоохранительных орга­нов пока отсутствуют.

Вместо экономичных, эффективных, основанных на точных пси­хологических закономерностях схем, линий поведения, обеспечиваю­щих рациональный, оптимальный подход к психике виновного и извле­чению из нее информации - отражения картины происшедшего, в совре­менной учебной и методической литературе, пространно излагаются «общие положения», расплывчатые и трудноусваемые рекомендации общего характера и указания на приемы допроса без механизма их ис­пользования, применение которых объявляется творчеством и мастерст­вом, что неустанно декларируется. О введении в соответствующих учебных заведениях спецкурсов по практическому овладению методами.

Этому в известной степени способствовали труды некоторых авторов. впавших в «криминалистический утопизм». Развивая тезис «от дока­зательств - признанию», они категорически утверждали, что следова­тель может рассчитывать на правдивые показания лица, совершивше­го преступление, лишь после того, как собраны бесспорные доказательства его вины. Вот уж, поистине, - «из крайности - в крайность». См.: Александров Г.Н., Строгович М.С. Неправильная практика //Социалистическая законность, 1960, № 3.

психического воздействия и поведенческими навыками в ситуациях ак­тивного противодействия подозреваемого не идет даже речи. Не удиви­тельно, что субъект, кровно заинтересованный в уклонении от ответст­венности и не брезгующий никакими средствами, в «поединке» за свою информацию, часто становится победителем. Не случайно, что ряд уче­ных-юристов, проповедующих теорию бесконфликтного следствия, ут­верждали в прошлом и продолжают утверждать сегодня, что единствен­но верным путем, когда обвиняемый не признает свою вину, является поиск и предъявление ему неопровержимых доказательств причастности к преступлению. Иной подход, по их мнению, приведет лишь к «призна­нию в чем угодно - от сношения с нечистой силой до прорытия тоннеля от Урала в Индию».6 Получается, что следователю тем самым надлежит уклониться от явной конфликтной ситуации из-за возникшего перевеса сил - «правонарушителю более не с кем будет конфликтовать: перед ним окажется следователь, неспособный оказать ему противодействие в сокрытии истины, идущий на поводу у преступника, пассивный и безо­ружный».7

По поводу широкого спектра некоторых приемов психологическо­го воздействия на заподозренных*, подозреваемых и обвиняемых уже более трех десятков лет на страницах юридической печати идут несмол­каемые дискуссии об их нравственной допустимости, которые и в на­стоящее время сдерживают развитие и практическое применение многих тактических средств.8 Лишь отдельные из них «завоевывают» право на «моральное оправдание».9

Под заподозренным следует понимать лицо, которое не заняло про­цессуальное положение подозреваемого, однако, в отношении него имеются некоторые данные, свидетельствующие о возможной прича­стности к преступлению (прим. А.Г., СТ.).

Некоторые криминалисты и специалисты в области юридической психологии прибегают к обозначению давно известных приемов допро­са такими «устрашающими» терминами, привычное понимание которых любым работником правосудия не вызвало бы возражений ни в связи с правовой, ни с нравственной стороной их применения.10 Так использо­вание взаимоотношений соучастников именуют «разжиганием конфлик­та» и «стравливанием обвиняемых», выявление виновной осведомлен­ности - «ловушкой», сокрытие осведомленности - «дезинформацией» или «обманом», предъявление доказательств - «созданием напряженно­сти», постановку внезапного вопроса - «захватом в врасплох», безобид­ное выслушивание объяснений - «допущением легенды» и «потворствованием лжи». При этом не предлагается взамен ни четких критериев до­пустимости, ни конструктивных методов противодействия лжи и запи­рательству. Вряд ли такое положение способствует пополнению арсена­ла средств раскрытия и расследования преступлений, особенно в на­стоящее, информационно и технически насыщенное время.

Осуждение в свое время известных репрессивных методов ведения следствия, имевших место в прошлом, вызвало у части ученых и прак­тиков некритичный скептицизм относительно «коварных» «следствен­ных хитростей», «психологических ловушек» и некоторых, сходных с западными, концепций получения показаний, что объясняется не столь­ко неудачностью используемой терминологии, сколько сменившей указанные методы широкой кампанией по гипертрофированной заботе об обвиняемом и недооценкой значения для следствия такой науки о чело­веке, как психологии. Так сложилось исторически.

За «строжайшим соблюдением социалистической законности., пришедшим в 60 - 80 годы на смену «культу личности» и жесточайшим репрессиям, не стояло ничего, что могло быть достойно и адекватно противопоставлено современной преступности «на всех фронтах». Результаты этого видны сегодня повсюду - разваливаются дела, обвиняе­мые изменяют показания, отказываются от них или молчат, тенденция дачи ложных показаний растет, деморализируется следствие и сыск. Значительное количество преступлений остается нераскрытым только потому, что у подозреваемых или обвиняемых не смогли получить прав­дивых показаний об обстоятельствах совершенного преступления, спо­собах сокрытия следов, возможных соучастниках и т.д., т.е. тех обстоя­тельствах и фактах, которые могли бы стать ключом к раскрытию пре­ступления. Это подтвердит любой практик.

Итак, допрос либо получение признания в причастности предпола­гаемого виновного в правонарушении в иной форме могут быть призна­ны искусством. Однако это искусство состоит преимущественно в том, чтобы, как правило, не предъявлять или вообще не упоминать доказа­тельства, будучи готовым, подчас, несколько часов подряд доказывать подозреваемому безусловную выгодность для него дачи правдивых по­казаний. Специалистов, способных на это, насчитываются единицы. Очевидно, лишь в этом случае «борьба» за достоверную информацию справедливо может считаться «поединком на равных».

Другой очень серьезной проблемой психологии получения пока­заний у лиц, заподозренных в преступлении, является значение и «рас­шифровка» наблюдаемых психофизиологических реакций для выясне­ния истины. В теории отечественного уголовного процесса и практике, как подчеркивал видный ученый-психолог А.Р. Ратинов, поведению об­виняемого, манере себя вести, экспрессии, мимике, жестикуляции, ин­тонации и физиологическим реакциям не придается никакого доказа­тельственного значения.

Одним из распространенных психологических методов, разраба­тываемых в буржуазной криминалистике для получения показаний об­виняемого, его изобличения во лжи и определения причастности к преступлению, отмечал А.Р.Ратинов, является метод ассоциативных реакций. Он основан на том, что определенные факты и явления, будучи связаны ассоциациями, служат взаимными сигналами друг для друга и вы­зывают в сознании человека представления о соответствующих фактах из той же совокупности. Поэтому, оперируя некоторыми значимыми для лица фактами, можно получить свидетельство связи с интересующими нас событиями в виде определенных сигналов (невербальных реакций), в том числе и психофизиологических. Совершенствуя методы диагно­стики лжи, буржуазные психологи в дополнение к ассоциативному экс­перименту стали применять и специальный прибор, регистрирующий изменение физиологических параметров организма при наличии такой ассоциативной связи - полиграф.12 Следует отметить, что в настоящее время полиграф относительно широко используется и в деятельности органов правопорядка России.

Л.Б. Филонов, исследуя проблему выявления скрываемого обстоя­тельства в психологическом плане, отмечал, что когда в жизни человека встречается некоторое событие или обстоятельство, достаточно глубоко вклинивающееся в устоявшийся стереотип поведения индивида и суще­ственно нарушающее его строй, появляется тенденция, закрепленная в  житейских выражениях «излить душу», «облегчить душу», снять камень с души», «поделиться» и т.д. Многократно отмечалось, что это явление наблюдается и среди лиц, совершивших преступления. В лабораторных экспериментах в качестве скрываемого события выступали от­рицательные поступки и проступки, а также порочные склонности и слабости. Без сомнения, таким событием могут выступать преступления, другие осуждаемые проступки, незаконные действия. Роль скрываемого события, «сделанного», «содеянного» основывается на представлении о нем, как об «очаге аффекта», возникающем на фоне нормально функ­ционирующей психики. Действие «очага» («психотравмы», психогении») вносит дезорганизацию во всю систему жизнедеятельности субъ­екта и травмирует психику до тех пор, пока он существует. Защитные механизмы организма заставляют субъекта снять неприятные ассоциа­ции и персервирующие представления, освободиться от разрушающего фактора, что выражается в поиске партнера для сообщения и изживания тягостного аффекта. Так бывает в случае обычных переживаний. В ином положении оказывается лицо в случае, если произошло событие, кото­рое является одновременно и значимым («психогенным»), и тем, о кото­ром рассказать нельзя, что и возникает после совершения правонаруше­ния либо иных осуждаемых действий. Здесь тенденция к сообщению в связи с экстремальностью, необычностью события встречается с не ме­нее сильной тенденцией противостоять сообщению.13

Исследуя, - и не без успеха - метод ассоциативных реакций в це­лях выявления скрываемого обстоятельства посредством диагностики личности применительно к беседе и допросу, Л.Б. Филонов пришел к  следующим выводам.

Опасное ядро (очаг) надежно изолируется не только индукцион­ным торможением, но и произвольным торможением - запретом. Все это охраняет очаг против того, что может возбудить его. Причем субъек­том контролируется все, что может «выдать» содержание очага (психо­физиологические реакции, собственные формулировки и выражения) и опасные внешние воздействия, которые он обычно очень тонко распознает.

При воздействии на ядро аффективного очага увеличивается сила побуждения к высказыванию и иным визуально наблюдаемым реакциям. Повышение возбудимости аффективной зоны путем ассоциаций базиру­ется на «вторичном аффекте», когда что-то вновь «бередит» блокиро­ванный очаг. В классических опытах по ассоциативному эксперименту такую функцию  выполняют отдельные слова, вопросы, утверждения, суждения, высказываемые в беседе, вызывающие представление о пере­житом ранее и касающиеся либо содержания пережитого события, либо сопровождавшего его эмоционального состояния. Высказываемое ин­дивиду - первый член ассоциации, а вторым является картина пережито­го и связанные с этим состояния возбуждения и напряжения, создавшие  потенциал очагу.

Торможение и контроль субъекта проявляются в особой «непро­ницаемости», невосприимчивости к ассоциациям, удержании от произ­несения целых фраз, высказываний и отдельных слов, постоянном кон­троле над своей речью и избежании тех «композиций», которые могут стать опасными ввиду близости к истинной картине события. Основным принципом ослабления торможения и контроля является путь общего повышения эмоционального состояния индивида вплоть до аффективно­го возбуждения. Только тогда можно ожидать снижения функций кон­троля в связи с «сужением сознания», которое имеет место при аффек­те.14 Далее, основываясь на методе ассоциативных реакций, Л.Б. Фило­нов определил наиболее эффективные способы выявления скрываемого обстоятельства, в полной мере относимые не только к диагностике пове­дения, но и к склонению виновного к правдивым показаниям.

Как видим, средствами воздействия на психику являются отдель­ные слова, выражения, суждения, вызывающие определенные ассоциа­ции в сознании субъекта, и тем самым - различные психофизиологиче­ские реакции и иные признаки изменения поведения, важные для диаг­ностики поведения опрашиваемого.

Вполне естествен интерес, писал А.Р. Ратинов, проявляемый а специальной литературе к вопросу о том, как (т.е. по каким признакам) отличить виновного от невиновного не только по психофизиологическим реакциям, но и по более сложным формам поведения допрашиваемого. В связи с этим, оценивая нижеприведенные соображения, как тон­кие, он приводит признаки, выведенные Ф. Луважем:

а) реакция на прямое обвинение. Невиновный отвечает сразу от­рицанием. Виновный держится выжидательно и ждет, чтобы допраши­вающий «отстрелял весь свой запас патронов»;

б) повторное заявление о невиновности. Невиновный старается доказать это активно, постоянно обращаясь к отдельным вопросам и об­стоятельствам дела, ссылаясь на факты, свидетелей и так далее. Винов­ный чаще всего пассивен, ограничивается простым отрицанием, без подробных высказываний, отвечает коротко, неточно, осторожно;

в) повторное возвращение к пунктам обвинения. Невиновный по­стоянно возвращается к пунктам обвинения, опровергая наиболее важ­ные обстоятельства. Виновный не только старается избегать возврата к критическим вопросам, но и при постановке прямого вопроса пытается отодвинуть щекотливые обстоятельства на задний план, зная, что дис­куссия, может затронуть еще более неприятные детали и усугубить его положение;

г) указание на связь между преступлением и обычным поведением виновного. Невиновный доказывает, что преступление несовместимо с его обычным поведением, образом жизни, воспитанием, характером, темпераментом, положением в обществе. Виновный редко обращается к таким аргументам;

д) боязнь позора. Невиновный наиболее остро переживает послед­ствия обвинения с точки зрения моральных факторов. Его беспокоит мнение начальников и друзей, положение семьи. Виновного беспокоит главным образом ответственность.

«Однако и такого рода признаки могут быть полезны лишь в так­тическом плане», - заключает А.Р. Ратинов.15

   Так же естествен и сегодняшний вопрос о том, где взять методику диагностического опроса (допроса), основанную на приведенных или аналогичных им данных. Ведь ее диагностическое значение распростра­няется не только на ориентирующую роль в определении тактической линии поведения по отношению к потенциальному виновнику. Такая методика была бы важна и для ограничения круг» лиц, в числе которых следует искать правонарушителя, оптимизации применения так назы­ваемого «метода просеивания» - поиска лиц, удовлетворяющих различ­ным признакам вероятного преступника.

В качестве основы для последующего создания новых разработок конструктивного характера (но не в приведенном выше виде), позво­ляющих диагностировать тип поведения потенциального участника пра­вонарушения в отсутствие доказательств, могут быть использованы различные системы признаков лжи, закономерное проявление которых имеет место в определенных ситуациях. Сведения о них в более или ме­нее систематизированном виде стали появляться в публикациях послед­него периода.16

В подтверждение сказанному сошлемся на некоторые положения о выявлении и разоблачении лжи из «Методики расследования событий, связанных с ложью», опубликованной в одном из новейших учебников по криминалистике. Эти положения, приведенные в виде простого пе­речня обстоятельств, и не содержащих методику их использования, по­зволяют строить версию о ложности сообщаемых сведений в случае:

• сообщения допрашиваемым лицом различных сведений по од­ному поводу;

• неопределенности, неконкретности сведений, содержащихся в показаниях;

• наличия совпадения в мельчайших деталях показаний различ­ных лиц об одном и том же;

• «проговорок» в высказываниях, указывающих на отрицаемую допрашиваемым лицом осведомленность в обстоятельствах события, по поводу которого оно допрашивается;

• бедности эмоционального фона показаний (схематичность, без­ликость, бледность показаний);

• упорного подчеркивания допрашиваемым своей добропорядоч­ности и незаинтересованности в исходе дела;

• уклонения допрашиваемого от ответа на прямой вопрос.17 К сожалению, следует констатировать отсутствие таких разрабо­ток в нашей специальной литературе, которые могли бы быть представ­лены в виде доступной, легко воспринимаемой методики, готовой к применению. Отсутствуют какие-либо специальные учебные пособия с систематизированным изложением указанных выше психофизиологиче­ских реакций, их ориентирующего значения и методики использования, хотя никто не отрицает их тактической роли для получения правдивых показаний.

Заподозренный субъект, причастный к «сделанному», «содеянно­му», испытывает страх перед возможным разоблачением. Чувство стра­ха вызывает у виновного стрессовую реакцию, которая может выражать­ся в физиологическом и психологическом аспектах.18 Признаки прояв­ления этой реакции позволяют установить скрываемую причастность к событию искомого лица. При этом диагностика его поведения и реакций может проводиться непосредственно во время общения.

Метод, название которого вынесено в заглавие книги, и о котором пойдет речь далее, применим для выявления и склонения к признанию лиц, совершивших преступление либо проступок в условиях неочевид­ности, когда в исходных данных о событии отсутствует информация, со­держащая ключевые установочные признаки определенного субъекта. Использование этого метода мы рассматриваем вне соответствующих этапов, процедур и процессуальных форм официального расследования. Это значит, что по своему характеру метод является универсальным для любых типов исследований, связанных с необходимостью получения у некоторых лиц скрываемой значимой информации.

Структурное построение информации, подлежащей передаче оп­рашивающим опрашиваемому и вызывающей определенные реакции в виде доступных для восприятия признаков поведения, эмоциональных состояний, вербальных и невербальных проявлений последнего, пред­лагает такую форму непосредственного общения, как опрос-беседа, Характер такого вида общения имеет черты, общие (сходные) и для оп­роса, и для беседы. В каких случаях применим этот метод?

Опрашиваемый субъект как потенциально причастное к исследуе­мому событию лицо (искомое лицо), может находиться в сколь угодно широкой зоне (поле) поиска, что не препятствует достижению задач ка­ждой беседы-опроса. В связи с этим, на момент начала собеседования опрашивающий независимо от характера события, уже получив о нем исходные данные, сталкивается с тремя ситуациями. Эти типичные си­туации помогут лицам, ведущим поиск, полнее определять состав всех лиц, подлежащих собеседованию.

В первой ситуации имеется ограниченный круг лиц, который иначе можно назвать «закрытым» или «исчерпывающим», среди кото­рых находится искомый субъект. Так бывает в случае, когда некое кри­минальное событие произошло в «замкнутом» пространстве, и все лица, подлежащие опросу, в это время находились в границах одного места или района, но остается не выясненным, кто конкретный виновник.

Во второй ситуации зона поиска представляет относительно-определенный круг лиц, образуемый субъектами, удовлетворяющими признакам потенциально виновного лица. Эти признаки не столь жест­ки, как в предыдущем случае. Отбор лиц для опроса происходит не­сколько иначе - по ряду признаков, позволяющих сузить этот круг. Ог­раничение последнего возможно по отношению субъектов к месту собы­тия, используемым орудиям и средствам, предмету посягательства, ос­ведомленности, необходимой для осуществления действий, признакам внешнего облика, предрасположенности к аналогии, наличию физиче­ской возможности и мотива содеянного и т.д. Такие признаки определя­ются на основе первичных данных о событии.

В третьей ситуации дефицит исходных данных обусловливает наличие неопределенного круга лиц. Информационная неопределен­ность весьма ограничивает возможности сужения этого круга по призна­кам,, соответствующим вероятному преступнику. Лиц, подлежащих бе­седе-опросу на данный момент, может быть или очень мало, или слиш­ком много, причем все опрашиваемые могут быть выявлены в качестве будущих участников собеседования в разное время. Хотя этот круг лиц формируется длительное время и может содержать сколь угодно боль­шое число субъектов, подлежащих диагностированию, это не сказывает­ся на результативности применения данного метода с каждым из них.

Необходимые предпосылки для дальнейшей разработки новых ме­тодик и технологий правомерного психического воздействия на лиц, за­подозренных в причастности к правонарушению, обусловлены анализом состояния проблем диагностики поведения лиц, отрицающих свою вину, и получения от них правдивых показаний без использования доказа­тельств. Сегодня эти проблемы приобрели особую остроту для ученых-юристов, оперативных служб и следственных подразделений правоох­ранительных органов и связаны с необходимостью отхода от физическо­го насилия, грубого психического воздействия и примитивизма при по­лучении показаний от лиц, совершивших преступления. Это должно стать шагом вперед в совершенствовании методов цивилизованного воз­действия на личность, осуществляемого в целях установления истины.