3.1. К определению понятия вещи

Понятие «вещей» для гражданского законодательства всегда имело и будет иметь принципиальное значение в силу органической связи вещей с важнейшей составляющей частью предмета гражданского права – имущественными отношениями (п.1 ст. 2 ГК). Несмотря на то, что определения вещи сам Гражданский кодекс не содержит, текст этого закона позволяет видеть непосредственные корреляции между понятиями «объектов гражданских прав», «имущества» и «вещей» (см., например, ст. 128 ГК). В философском понимании вещью именуется отдельный предмет материальной действительности, обладающий относительной независимостью и устойчивостью существования. Определенность вещи задается ее структурными, функциональными, качественными и количественными характеристиками, ее телесностью. Наиболее общим выражением собственных характеристик вещи являются ее свойства, а место и роль данной вещи в определенной системе выражаются через ее отношения с другими вещами. В новейшей философской литературе вместо категории вещи обычно употребляют категории объекта и предмета, однако термин «вещь» и его производные («вещный», «вещность») сохраняет самостоятельное значение для обозначения процесса овеществления, когда отношения между людьми получают превращенную форму и выступают как отношения вещей (например, в условиях универсального развития товарных отношений в рыночной экономике) [1].

В отечественном правоведении достаточно рано наметилось тенденция к отграничению вещей в философском и физическом смысле от вещей в смысле юридическом. Так, Д. И. Мейер, характеризуя предмет гражданско-правовой сделки, предъявлял к таковому следующие требования: предмет сделки должен иметь юридическое значение и представлять собой некий имущественный интерес в плане юридического отношения человека к материальному миру, должен быть оборотоспособен, не противен законам и нравственности и должен допускать физическую возможность совершения действия, предмета сделки [2]. Весьма обстоятельно о сущности вещей в юриспруденции высказался Е. Н. Трубецкой, по мнению которого «под вещами в юридическом смысле следует понимать все предметы внешнего несвободного мира, уже существующие или ожидаемые в будущем, которые могут быть подчинены господству лиц, признаваемых субъектами права… и могут служить в качестве средств его целям». При этом, по мысли автора, «вещью в смысле объекта права может быть только то, что доступно господству лица или совокупности лиц, соединившихся вместе. Способность человека подчинять своему господству предметы внешнего мира заключена в определенные границы, вытекающие отчасти из свойств человека, отчасти из природы самих вещей. Все то, что находится вне этих пределов, не может быть объектом права» [3] Из этих рассуждений следует, что под «предметами внешнего несвободного мира» и следует понимать вещи, существующие или будущие, состоящие или могущие состоять под чьим-либо господством и только в силу этого перерастающие из своей натурально-физической определенности в иное качество: объекта права.

В современной науке гражданского права выработано не так много определений вещей, которые можно было бы принять в качестве рабочих. Так, А. П. Сергеев понимает под вещами данные природой и созданные человеком ценности материального мира, выступающие в качестве объектов гражданских прав [4]. По мнению же Е. А. Суханова, вещами признаются материальные, физически осязаемые объекты, имеющие экономическую форму товара [5]. Последняя точка зрения исходит из того, что вещи являются (должны являться) результатами труда, имеющими в силу этого определенную материальную (экономическую) ценность, а исключениями из этого правила следует считать землю и иные природоресурсовые объекты.

Несколько более развернутая дефиниция вещей предложена В.А. Пантелеенко: вещи – это существующие независимо от субъекта пространственно ограниченные предметы и явления материального мира как в их естественном состоянии, так и приспособленные человеком к его потребностям, признаваемые объективным правом в качестве объекта субъективных прав, в том числе некоторые виды энергии, освоенной человеком (атомная, лучевая, электрическая, тепловая и т.д.) [6].

Понимание вещи исключительно как предмета внешнего (материального) мира поставлено под сомнение И. Гумаровым, по мнению которого, закон наряду с вещами как предметами материального мира допускает параллельное существование нематериальных "вещей", например, денег и ценных бумаг, которые могут иметь как наличную (документарную), так и безналичную (бездокументарную) форму. Далее, поскольку объектами права собственности являются лишь вещи, можно предположить, что законодатель допускает наделение некоторых имущественных прав (прямо вещами не называемых) свойствами вещи и, значит, соответственно признание их косвенно - через "вещь" - объектами права собственности. Кроме того, высказывается предположение о том, что объектом права собственности, а значит, и вещью, вероятно, может быть не только отдельно взятое имущественное право, но и строго определенный комплекс, набор этих прав: "…действующее гражданское законодательство помимо вещей как предметов материального мира предусматривает и допускает существование еще двух видов вещей. К ним относятся, во-первых, вещи, прямо названные таковыми законом, но не всегда являющиеся предметами материального мира (например, ценные бумаги, имущественный комплекс предприятия). Во-вторых, вещи, безусловно отсутствующие в природе, существование которых допускается (например, доля в хозяйственных товариществах и обществах). Появление вторых, как, впрочем, и ценных бумаг) в гражданском обороте можно объяснить, в частности, целями его оптимизации, а также определенного повышения статуса новоявленных собственников таких "вещей" [7].

Представляется, однако, что все указанные мнения недостаточно учитывают то обстоятельство, что в разных научных дисциплинах и определенных отраслях права обособленные предметы природы и продукты предметно-практической деятельности людей определяются по-своему. Совершенно очевидно, что даже в пределах права его объекты подлежат дифференциации по тем признакам, которые предопределяют существование самостоятельных правовых отраслей. Нужно учитывать и то обстоятельство, что даже одноименные правовые феномены в близких по типу правовых образованиях могут иметь неодинаковое значение, занимать различные позиции в юридической систематике и выполнять разные функции. В одной из своих работ Дернбург сопоставляя понимание вещей по римскому и по германскому праву, отмечал, что римское правовое учение рассматривало в качестве вещей лишь телесные, заключенные в определенные границы и тем самым индивидуализированные объекты внешнего мира, например, целостные от природы движимые предметы или же искусственным образом ограниченные земельные участки. Напротив, в германском праве вещи представляются экономическими благами, которые участвуют в гражданском обороте в качестве самостоятельных и целостных объектов[8]. Нужно подчеркнуть, что столь существенные расхождения в понимании вещей римским и германским правом в свое время имели место на фоне неоднократно отмеченного учеными материального соответствия принципов этих правовых систем друг другу[9]. Но это утверждается в отношении частно-правовых систем, отстоящих друг от друга во времени на многие сотни лет, причем более поздняя в сильнейшей степени находилась под воздействием более ранней. С другой же стороны, мы видим существенные расхождения в правовой систематике вещей даже между синхронно существующими близкородственными правовыми системами, в равной степени реципировавшими римскую частно-правовую основу и регулирующими гражданский оборот в условиях, которые являются весьма близкими, во всяком случае, не настолько далекими друг от друга, чтобы обусловить существенные отличия в юридическом закреплении вещей как важнейшего вида объектов гражданских прав. Тем не менее, например, во французском и немецком гражданском праве такие отличия имеются, и достаточно заметные[10].

При любых различиях, наблюдаемых в межотраслевых или даже в межсистемных сопоставлениях, объекты, задействованные в механизме правового регулирования в качестве вещей, имеют некие общие для них характеристики,

К сожалению, современный уровень исследованности объектной составляющей права не позволяет пока найти решение многих теоретических и чисто практических проблем, которые сопряжены с понятием вещи и функционированием вещей в гражданском обороте. Изучение объектов гражданских прав не может дистанцироваться от прямого указания ст. 128 ГК, согласно которому к вещам отнесены также деньги и ценные бумаги. Даже если таковые объекты существуют в наличной (деньги) либо документарной (ценные бумаги) форме, они вряд ли могут быть отнесены к результатам труда, предметам и явлениям материального мира, приспособленным к человеческим потребностям. Еще более слабой выглядит связь указанных объектов с природной, материальной первоосновой в случае безналичных денег и бездокументарных ценных бумаг, когда вообще нет возможности говорить об их осязаемости. И деньги, и ценные бумаги, независимо от способов их манифестации, представляют собой настолько специфические объекты гражданских прав, что их особенности не могут быть "нейтрализованы" одной лишь ссылкой на закон либо путем использования квази-вещных конструкций. То же самое можно утверждать и в отношении имущественных прав. Необходимо обратить также внимание на то обстоятельство, что в законе нигде нет упоминания об имущественном комплексе предприятия как о вещи. В ст. 132 ГК этот комплекс признан недвижимостью, но не вещью! А из сопоставления пунктов 1 и 2 ст. 131 ГК вытекает, что закон дифференцирует понятия недвижимых вещей и недвижимого имущества. Можно поэтому усомниться в основательности мнения И. Гумарова о том, что предприятие есть специфичная сложная вещь. Характеризуя соответствующее явление, законодатель пользуется особым термином - "комплекс", и относит его к недвижимому имуществу, но не к недвижимым вещам (о соотношении данных понятий см. ниже).

Гражданский закон, как правило, безразлично относится к предметам, которые в силу своей недоступности или иных свойств не могут быть обращены в чью-либо собственность (например, небесные тела, атмосферный воздух). Так, Федеральный закон от 4 мая 1999 г. «Об охране атмосферного воздуха» вообще не содержит статутных признаков данной природной субстанции, характеризуя атмосферный воздух лишь как жизненно важный компонент окружающей природной среды, представляющий собой естественную смесь газов атмосферы, находящуюся за пределами жилых, производственных и иных помещений (ст. 1). Указанным законом регулируются лишь отношения по охране атмосферного воздуха, являющиеся, по сути, административно-правовыми, тогда как гражданские правоотношения по поводу того же предмета вряд ли возможны вследствие внеобъектной специфики данной «естественной смеси газов атмосферы». При этом речь не идет, разумеется, о том, что воздух как таковой всегда внеположен тем или иным объектным характеристикам. Так, представляется очевидным, что при соблюдении требования дискретности (в пневматическом оборудовании, системах кондиционирования и т.п.) воздух приобретает необходимые объектные свойства, поскольку, пусть и косвенным образом, оказывается юридически связанным с носителем субъективного права.

Весьма показательна в этом плане применяемая в Водном кодексе РФ от 16 ноября 1995 г. смысловая и функциональная дифференциация понятий "вода" и "воды": вода понимается лишь как природное химическое соединение водорода и кислорода, существующее в жидком, твердом и газообразном состоянии, тогда как воды - это вся вода, находящаяся в водных объектах, каковые представляют собой сосредоточение вод на поверхности суши в формах ее рельефа либо в недрах, имеющее границы, объем и черты водного режима, т.е. изменение во времени уровней, расходов и объемов воды в водных объектах (ст. 1 Водного кодекса). В качестве предмета права собственности может выступать лишь водный объект в целом, т.е. включая и воду (воды) в границах такового объекта, при этом, поскольку сосредоточенная в водных объектах вода находится в состоянии непрерывного движения и водообмена, понятие владения к водным объектам в полном объеме не применимо (ст. ст. 31 и 32 Водного кодекса). На водные объекты в Российской Федерации устанавливается исключительно государственная собственность, тогда как муниципальная и частная собственность допускаются лишь на обособленные водные объекты (замкнутые водоемы), под которыми понимаются небольшие по площади и непроточные искусственные водоемы, не имеющие гидравлической связи с другими поверхностными водными объектами. Поскольку в силу ст. 35 Водного кодекса все водные объекты, а также замкнутые водоемы, не находящиеся в муниципальной собственности, собственности граждан и юридических лиц, являются государственной собственностью, в принципе не может быть водных объектов, которые не характеризовались бы как вещи.

Интересные данные в указанном отношении содержатся в Федеральном законе от 24 апреля 1995 г. «О животном мире». Этот закон устанавливает, что в пределах территории Российской Федерации государственной собственностью является весь животный мир, т.е. совокупность живых организмов всех видов диких животных, постоянно или временно населяющих территорию Российской Федерации и находящихся в состоянии естественной свободы, а также относящихся к природным ресурсам континентального шельфа и исключительной экономической зоны Российской Федерации. Следовательно, пока любой объект животного мира, т.е. организм животного происхождения (дикое животное) или их популяция, находится в состоянии естественной свободы на территории, в пределах континентального шельфа и экономической зоны Российской Федерации, будучи частью целого (животного мира), таковой объект признается состоящим в федеральной государственной собственности либо в государственной собственности субъекта Федерации в зависимости от принятого разграничения. Как можно видеть, состояние естественной свободы (нахождения в природной среде обитания объектов животного мира) не означает их правовой свободы, поскольку законом императивно определен важнейший элемент правового статуса соответствующих объектов (каждого в отдельности и всей их совокупности) – принадлежность их на праве государственной собственности соответствующим субъектам. Поступление объектов животного мира в собственность иных, чем указано выше, субъектов, возможно только вследствие изъятия этих объектов из среды обитания в установленном порядке (ст. 32 Закона).

Несколько иначе вопрос о юридической привязке природных объектов решен в лесном законодательстве. Согласно ст. ст. 6 - 20 Лесного кодекса Российской Федерации от 29 января 1997 г., установлен дифференцированный правовой режим для лесного фонда, участков лесного фонда и древесно-кустарниковой растительности. Сущность этого режима заключается в том, что лесной фонд, т.е. все леса, включая леса, расположенные на землях обороны, а также земли лесного фонда, не покрытые лесной растительностью (лесные земли и нелесные земли), находится в федеральной собственности. Дискретность лесного фонда достигается за счет того, что его границы определяются путем отграничения от иных земель. Оборот лесного фонда не допускается, однако в соответствии с федеральным законом возможна передача части лесного фонда в собственность субъектов Российской Федерации. Под участками лесного фонда понимаются участки леса, а также участки лесных земель, не покрытых лесной растительностью, и участки нелесных земель. Собственником участков лесного фонда (как частей целого) также может выступать лишь Российская Федерация, если данный участок не входит в состав части лесного фонда, переданного в собственность её субъекта. Границы участков лесного фонда должны быть обозначены в натуре с помощью лесохозяйственных знаков и (или) указаны в планово-картографических материалах (лесных картах). Если иное не установлено Кодексом, к участкам лесного фонда и правам пользования ими применяются положения гражданского законодательства об объектах гражданских прав, а также положения земельного законодательства Российской Федерации о земельных участках. В силу такого «тройного» регулирования, участки лесного фонда следует признать ограниченно оборотоспособными: купля-продажа, залог и совершение других сделок, которые влекут или могут повлечь за собой отчуждение участков лесного фонда, не допускаются. Законом определены те сделки, предметом которых могут выступать участки лесного фонда: аренда, безвозмездное пользование, концессия и краткосрочное пользование ( ст. 22 Лесного кодекса РФ). Права пользования участками лесного фонда осуществляются на основе признания многофункционального значения лесов (одновременного использования разными лицами и в разных целях). На праве же частной собственности гражданина или юридического лица допускается существование древесно-кустарниковой растительности при условии, что она расположена, появилась в результате хозяйственной деятельности или естественным образом на земельном участке после передачи его в собственность гражданину или юридическому лицу. Установлено, что древесно-кустарниковая растительность может переходить от одного лица к другому в порядке, предусмотренном гражданским законодательством и земельным законодательством России. Таким образом, Лесным кодексом к объектам гражданских прав непосредственно отнесены лишь участки лесного фонда. Однако, и лесной фонд в целом, и древесно-кустарниковая растительность, обладая признаками дискретности и юридической привязки, на наш взгляд, еще не вполне отвечают критериям объектов гражданских прав и на самом деле таковыми не являются. Здесь нельзя не учитывать особенностей правового статуса и правового режима лесного фонда как исходного для лесного законодательства объекта. Конституционный суд РФ в постановлении от 9 января 1998 г. № 1-П «По делу о проверке конституционности Лесного кодекса Российской Федерации» отметил, что «лесной фонд – ввиду его жизненно важной многофункциональной роли и значимости для общества в целом, необходимости обеспечения устойчивого развития (сбалансированного развития экономики и улучшения состояния окружающей природной среды в условиях возрастания глобального экологического значения лесов России и выполнения ею соответствующих международных обязательств), а также рационального использования этого природного ресурса в интересах Российской Федерации и ее субъектов – представляет публичное достояние многонационального народа России и как таковой является федеральной собственностью особого рода и имеет специальный правовой режим». Действительно, правовой режим лесного фонда характеризуется целым рядом специфических положений: это и запрет на включение лесного фонда в оборот, и установление особых форм лесопользования, и несовместимость функций государственного управления в области использования, охраны, защиты лесного фонда и воспроизводства лесов с некоторыми видами лесохозяйственной деятельности, и многое другое. В рамках стоящей перед нами задачи – уяснения понятия вещей как объектов гражданских прав – вполне обоснован вопрос о том, какие же именно свойства лесного фонда или иного природоресурсового объекта позволяют рассматривать его как собственность «sui generis», тогда как действующему конституционному и гражданскому законодательству никакие "особые разновидности" права собственности не известны. И, тем не менее, такие свойства действительно существуют, однако преобладающая их часть обусловлена не столько естественными характеристиками данных объектов, сколько соображениями экономического, политического и правового порядка. Говоря языком современных экономистов, на формирование правового режима того или иного природоресурсового объекта в сильнейшей степени влияет его «инвестиционная привлекательность», а также возможность его освоения при ограниченности (исчерпаемости) денежных, трудовых и технических ресурсов. Как показал в свое время И.А. Покровский, исторически процессы возникновения и юридического оформления права собственности в разной степени, с разным темпом и в различных формах затрагивали те или иные природные объекты: «…процесс… постепенного ослабления общинной или родовой собственности совершается неодинаково быстро по отношению к различным категориям земель: земли, требующие большого труда или капитала (например, земли усадебные или пахотные), скорее усвояются в исключительное и неотъемлемое обладание семей-дворов, меж тем как луга, леса и другие угодья еще долго остаются в неразделенном пользовании всего рода или общины. Неодинаково влияют также в этом отношении разнообразные территории, характер местности, даже характер народа: один народ с большими индивидуалистическими задатками совершает этот процесс перехода к семейной собственности быстрее, между тем как другой лишь медленно движется по этому пути» [11]. С другой стороны, бесспорное влияние на правовые режимы природоресурсовых объектов оказывают господствующие в данном обществе идеологические и политико-правовые воззрения, соображения публичной пользы и т.п. По справедливому замечанию У. Маттеи, большое разнообразие правовых режимов и внушительный перечень различных видов недвижимого имущества, которые могут попасть под понятие общественной собственности, осложняют в принципе анализ причин решений о выведении определенных видов недвижимости из сферы действия рынка. «Эти решения, как правило, носят политический характер, и многие правовые системы (например, в англо-американской традиции) даже не пытаются систематизировать это сложное явление В ряде гражданско-правовых систем самого факта принадлежности объекта имущественных отношений государству или какому-либо органу общественного управления достаточно для выведения этого объекта из сферы действия обычного частноправового режима» [12].

В применении (в нашем случае) к «федеральной собственности особого рода» это означает только одно: в правовом регулировании отношений по поводу лесного фонда или иных аналогичных объектов общие гражданско-правовые установления (в том числе и отношения собственности) вытесняются, замещаются нормами права публичного. Поэтому очень важно, чтобы правовой инструментарий, метод правового регулирования были адекватны сущности регулируемых отношений.

Данные природные объекты лишь постольку допускают применение к себе цивилистической конструкции права собственности (пусть даже "особого рода"), поскольку они обладают объектными и, более конкретно, вещными правовыми признаками материальной ресурсной системы, обеспечивающей наиболее фундаментальные потребности общественного бытия. Например, Закон "О животном мире" рассматривает животный мир в качестве возобновляющегося природного ресурса, всемерно охраняемого и рационально используемого для удовлетворения духовных и материальных потребностей граждан Российской Федерации. Водный кодекс называет воды возобновляемым, ограниченным и уязвимым природным ресурсом. Лесной кодекс прямо указывает, что объекты лесных отношений признаются основным средством производства в лесном хозяйстве (ч. 2 ст. 6). Это указание законодателя, хотя и относится формально лишь к одной группе природоресурсовых объектов, имеет на наш взгляд, более общее значение в плане поиска признаков, характеризующих объекты прав.

Резюмируя, можно отметить, что любая «вещь» в правовом смысле кроме признаков дискретности, юридической привязки и системности характеризуется материальностью, однако не любой материальный объект гражданского права является вещью. Развитие науки и техники привело со временем к тому, что человечество освоило в практической деятельности невещественные материальные объекты и сразу же вслед за их освоением возникла проблема их юридического закрепления. Это относится прежде всего к различного рода энергиям, полям и воздействиям, которые в соответствии с традиционными частно-правовыми воззрениями не являются вещами, однако обладают способностью удовлетворять человеческие потребности и допускают (в определенной степени) учет количественных параметров и качественных свойств. Однако признак юридической привязки таких объектов выражен совершенно особым образом: чаще всего инструментально, через принадлежность определенным субъектам источников или средств передачи соответствующих энергий и воздействий. Можно прогнозировать, что дальнейшее развитие системы объектов гражданских прав приведет к включению таких объектов в имущественную группу в качестве промежуточной (между вещами и имущественными правами) объектной категории.