§ 6. Дополнительные гарантии качества судебного контроля на предварительном следствии

Необходимость выработки ряда дополнительных гарантий качества судебного контроля на предварительном следствии не представляется излишней, поскольку он сам по себе не гарантирован от ошибок. При этом проблема активности органа юстиции на предварительном следствии приобретает специфическое содержание. Целью такой активности, наряду с защитой прав и законных интересов участников процесса, является предотвращение неоправданных задержек течения процесса. С этой позиции требуют определённой корректировки представления о субъективной юрисдикции.  Согласно позиции некоторых авторов, орган юстиции, вынесший решение, не в состоянии сам отменить (изменить) своё решение, "ибо он лишь констатировал положение, сам его не создавая"[60]. В случае установления факта противоправности принятого решения вышестоящий орган обязан вынести решение об отмене первоначального акта. Вместе с тем возможны ситуации, когда незаконность решения устанавливается органом, его вынесшим. Неужели будет оправданным понуждать его направлять в вышестоящий орган заключение по факту незаконности собственного решения в каждом случае установления такового? Очевидно, что такой порядок не соответствует требованиям процессуальной экономии и авторитетности конкретного судебного органа, как и судебной власти в целом. С учётом закономерностей психологии мы осознаём, что вряд ли какой бы то ни было орган государственной власти, хотя бы и судебный, с большим желанием станет указывать вышестоящей инстанции на незаконность и необоснованность своих собственных актов. Напротив, абсолютизацией данного правила можно добиться лишь того, что орган юстиции станет стремиться скрыть такие факты.

В гражданском судопроизводстве из данного общеправового положения имеются исключения. Например, полномочия суда по отмене принятых им самим следующих видов решений: заочное решение (ст. 213.10, 213.11 ГПК РСФСР), судебный приказ (ст. 125.10 ГПК)[61]. Кроме того, в теории гражданского процесса выделяют институт самоконтроля. Под самоконтролем в гражданском судопроизводстве понимается, помимо права суда первой инстанции исправлять неполноту и неточности в судебных протоколах, право пересматривать некоторые свои определения (например, определения о наложении штрафа (ст. 98 ГПК)) и решения о признании гражданина безвестно отсутствующим или умершим (ст. 257 ГПК), прекратить судопроизводство или оставить заявление без рассмотрения (ст. ст. 219, 221, 222 ГПК). При этом термин "самоконтроль" охватывает собой случаи применения судом контрольных полномочий по отношению к собственной деятельности как по ходатайствам участников процесса, так и по собственной инициативе. Таким образом, суд, проконтролировав свою предыдущую деятельность, выявляет и устраняет судебную ошибку[62]. В этом плане интересен англо-американский процесс, где гражданское и уголовное судопроизводство, как известно, почти неразделимы. В нём также предусмотрена возможность отмены (изменения, пересмотра) судебных решений органом, их принявшим[63].

Приведём примеры, подтверждающие необходимость закрепления самоконтроля в состязательном досудебном уголовном процессе России.

Пример 1. В ходе следствия подозреваемый Смирнов В.Н. заявил ходатайство о назначении судебно-психиатрической экспертизы на том основании, что у него прежде имели место черепно-мозговые травмы, последствием которых явились "какие-то отклонения". Будучи допрошенным по поводу указанных травм, Смирнов пояснил, что свидетельств получения травм представить не может. Следствию также не удалось добыть каких-либо документальных свидетельств травм. В ходе допросов, его мать и жена по этим фактам пояснить ничего не смогли. Тем не менее, следователем в целях обеспечения прав лица, привлечённого к производству, а равно объективности, полноты и всестронности следствия было принято решение об удовлетворении ходатайства обвиняемого и вынесено постановление о назначении амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы. Однако от производства экспертизы Смирнов уклонился и скрылся от следствия. Учитывая совокупность названных обстоятельств следователь пришёл к выводу о том, что Смирновым указанное ходатайство было заявлено с целью затягивания производства по уголовному делу и использовано для того, чтобы скрыться от следствия. В связи с этим следователем было вынесено постановление об отмене постановления о назначении судебно-психиатрической экспертизы и об отказе в удовлетворении ходатайства. Примечательно, что ни обвиняемый, ни его защитник впоследствии не обжаловали последнее постановление, что можно понимать как признание ими бесспорности выводов, содержащихся в нём[64].

Пример 2. Несовершеннолетний Ханов А.А., будучи задержанным непосредственно после совершения преступления, назвался как "Ханов Александр Анатольевич". Аналогичные данные он дал и во время помещения его в ИВС в порядке ст. 122 УПК, а также во время допросов. Следствию не удалось своевременно проверить достоверность указанных Хановым своих данных. Эти данные были внесены в постановления о привлечении его в качестве обвиняемого и об избрании ему меры пресечения - содержание под стражей. Однако по прошествии времени в распоряжение следствия попал его паспорт, откуда стало известно, что его официальное отчество "Аширмамедович". Допросом его матери было установлено, что несовершеннолетний Ханов стеснялся своего отчества и всегда представлялся как "Анатольевич", хотя настоящее его отчество "Аширмамедович", поскольку его отца звали Аширмамед. Для исправления допущенной неточности следователем было вынесено постановление об изменении установочных данных обвиняемого[65].

Применённые следователем в описанных случаях формы процессуальной реакции не предусмотрены действующим уголовно-процессуальным законодательством. Он для выхода из затруднительного положения воспользовался отсутствием прямого запрета законодателя на исправление такого рода ошибок. Думается, что такую практику следует закрепить законодательно. Право органа юстиции на предварительном следствии отменять, изменять или дополнять принятое им же самим решение послужит средством преодоления "неоправданных задержек" движения процесса, обеспечения требования быстроты производства (ст. 2 УПК), своевременного исправления собственных ошибок и упущений. Такими решениями, помимо вышеперечисленных, могут быть и решения об отмене постановлений о прекращении дела, о приостановлении производства, об отказе в возбуждении уголовного дела  и многие другие. Безусловно, наличие таких полномочий у следственного судьи в состязательном процессе будет свидетельствовать об активной роли судебного органа в производстве предварительного следствия. Однако эта роль не является активностью в процессе доказывания, она лишь направлена на преодоление обстоятельств, тормозящих движение процесса (неоправданных задержек). Именно так следовало бы, по нашему мнению, сформулировать общую норму, регулирующую основания возникновения подобных полномочий судьи. Сформулировать полный перечень таких случаев в законодательстве достаточно трудно, так как юридическая практика многообразна и изменчива. Таким образом, данное исключение из требования института субъективной юрисдикции о неотменяемости судебного решения допустимо и целесообразно не только теоретически, но и практически. Думается, что развитие института самоконтроля органа юстиции в предварительном производстве является самостоятельным направлением реформирования уголовного процесса, поскольку имеет своеобразное содержание и собственное значение[66]. Однако самоконтроль не должен быть безусловным, поскольку при этом он рискует вылиться в произвол. Самоконтролю также нужен контроль, который должен иметь лишь ретроспективный характер. Такой контроль, осуществляемый вышестоящим органом (коллегией следственных судей), своей целью должен иметь проверку законности и обоснованности решения, принятого в порядке пересмотра решения первоначального. Таким органом должен стать не суд общей юрисдикции, а коллегия следственных судей, которая и будет вправе пересмотреть решение следственного судьи в рамках института самоконтроля суда. Самоконтроль не должен пониматься вульгарно в качестве контроля следственным судьёй самого себя, ибо он должен представлять собой внутренний процессуальный контроль  следственно-судебной системы.

Вопрос о необходимости законодательного закрепления полномочий органов предварительного следствия по отмене, изменению своих неправомерных решений, препятствующих движению процесса, также обсуждался с практическими работниками. Эту идею поддержали около 24 % судей, 13 % прокурорских работников, 11 % адвокатов, 65 % следователей МВД. Действительно, последние своим мнением показывают совершенно естественное стремление расширить собственные полномочия  и ослабить внешний контроль. Однако также очевидно и осознание ими практического смысла данных полномочий, что подтвердилось в ходе интервьюирования. Судьи, прокуроры и адвокаты в основном не доверяют добросовестности следователей, полагая, что это может привести к бесконтрольному произволу со стороны последних. К тому же судьями и прокурорами подобные факты на практике не приветствуются, поскольку однозначно считаются незаконными. В целом эти суждения свидетельствуют об устоявшихся представлениях об органах предварительного следствия исключительно как о следователях в традиционном смысле. Работники прокуратуры, в том числе следователи, выразили крайне низкую поддержку рассматриваемому положению. Их позиция обусловлена укоренившимися в прокурорском ведомстве сильной корпоративной солидарности и низкой готовности к каким бы то ни было реформам. Очевидно, что ведомственным интересам прокуратуры противоречит сама идея потери прямого влияния на органы предварительного следствия.

Судебному контролю, осуществляемому на предварительном следствии следственным судьёй, всё же не может быть гарантирована полная независимость суда даже при соблюдении всех вышеуказанных положений. Следственный судья, принявший уголовное дело к своему производству, автоматически несёт ответственность за уголовное дело на досудебном этапе. В силу психологических закономерностей он оказывается связан при принятии решений своими предыдущими решениями. "Судья, ответственный за предварительное следствие, вольно или невольно будет задумываться, как судебные решения отразятся на оценке … его собственной работы на данном участке. А это будет способствовать усилению опасной для правосудия и дискредитирующей суд тенденции - обвинительному уклону"[67]. В связи с этим появляется вывод о недопустимости закрепления следственного судьи за конкретным уголовным делом, то есть принятия им дела к своему производству. Поэтому каждое новое следственное действие либо предварительное судебное слушание должно проводиться новым следственным судьёй. Однако на практике объективно невозможно выполнить такое требование, так как потребуется значительное количество следственных судей. Поэтому в принципе допустимо ограничить действие данного правила требованием лишь о том, чтобы новое заседание[68] не проводилось следственным судьёй, проводившим предыдущее. Отсюда следует, что следственных судей, принимающих участие в производстве по конкретному уголовному делу, должно быть не менее двух. Тогда они, сменяя друг друга в ходе производства предварительного следствия, смогут в достаточной мере обеспечить должную объективность при рассмотрении вопросов, входящих в их компетенцию. Каждый новый следственный судья будет вынужден действовать в рамках только тех вопросов, что будут поставлены на  данном слушании, не осуществляя единую линию производства по конкретному делу. Данная мера представляется весьма оправданной именно для предварительного производства, где традиционно сильны розыскные начала.

На первый взгляд в нашем предложении можно усмотреть противоречие принципу состязательного судебного производства неизменности состава суда, закреплённому отечественным законодателем применительно к судебному разбирательству в ст. 241 УПК. Однако следует иметь в виду следующее: неизменность состава суда предполагает, что в интересах полноты, объективности, всесторонности, процессуальной экономии и непосредственности исследования доказательств суд рассматривает дело по существу в неизменном составе. При необходимости изменения состава суда разбирательство дела начинается с начала. На стадии судебного разбирательства это правило обеспечивает правильное решение главного вопроса правосудия - вопроса об уголовной ответственности. По существу своему судебное разбирательство направлено именно на принятие такого решения. Конечно, в судебном разбирательстве решается и ряд других вопросов (например, об изменении меры пресечения). Однако центральным в нём является всё же вопрос об уголовной ответственности. Таким образом, правило о неизменности состава суда служит полноте исследования фактической стороны дела и объективности принятия решений. Так данный принцип можно понимать как принцип неизменности состава при принятии решения, а не только при осуществлении правосудия. Подобный взгляд на данный принцип позволяет сделать вывод о том, что порядок, не допускающий проведения судебного заседания судьёй, проводившим предыдущее, в предварительном производстве не противоречит началам состязательности.

Реализация на состязательном предварительном следствии правила о недопустимости проведения судебного заседания судьёй, проводившим предыдущее заседание, как представляется, может указать способ решения проблемы полномочий суда по вопросам связанным с мерами пресечения. При решении этих вопросов суд вторгается в сферу исследования факта по существу, а, утвердив меру пресечения, ещё и поддерживает сторону уголовного преследования. Именно поэтому российский законодатель старается максимально разделить процесс судебной проверки заключения под стражу и собственно правосудие, желая оградить последнее от влияния предварительных выводов. В отечественном уголовном процессе данная мысль нашла отражение в норме, предусматривающей невозможность при рассмотрении уголовного дела участия судьи, принимавшего участие в производстве по данному уголовному делу на предыдущей стадии. В частности, судья, осуществлявший проверку заключения под стражу, не вправе участвовать в рассмотрении дела в судах первой, второй и надзорной инстанций (ст. 60 УПК). Эту проблему, кстати сказать, давно пытаются решить в некоторых зарубежных системах судопроизводства. Англо-американская процессуальная доктрина тяготеет к тому, чтобы склонить судей к оценке лишь законности арестов. Во Франции вообще неоднократно предпринимались попытки введения внешнего по отношению к следственному судье органа исключительно для этих целей[69]. По нашему мнению, не осуществляющий судопроизводства по конкретному делу "на постоянной основе" следственный судья сможет решить вопрос о мере пресечения в ходе одного судебного заседания (слушания), подойдя к этому с формальных позиций, то есть на предмет соответствия требованиям закона. Он отнесётся к одномоментному участию в деле, за которое он в целом не отвечает, лишь как к эпизоду своей профессиональной деятельности. Это верно, однако, лишь в случае отдельного слушания, посвящённого контролю заключения под стражу. А как быть в случае, когда в одном заседании будет осуществляться предъявление обвинения, обоснование его доказательствами, его утверждение судьёй, и поставлен вопрос об избрании, изменении меры пресечения? Неужели выход будет в том, чтобы оставить этот вопрос для рассмотрения в следующем заседании другим следственным судьёй? Пострадает процессуальная экономия, быстрота.  Пусть следственный судья рассмотрит сразу вопрос достаточности доказательств для обоснования обвинения, и, оценив наличие формальных законных оснований для применения меры пресечения, примет решение об этом. Возможно, этот вариант не безупречен, но он ничуть не уступает иным высказанным в процессуальной полемике предложениям. Как показала англо-американская практика, требование, предъявляемое к суду, о рассмотрении аспекта законности без учёта обоснованности доказательствами, трудно выполнимо. Суд, специализирующийся на решении вопросов по мерам пресечения, превращается в орган борьбы с преступностью, чувствуя единство целей и задач с органами уголовного преследования. Такое новшество стало бы настолько же бесплодно, как если выделить бы сейчас из прокуратуры прокуроров, специализирующихся на санкционировании заключения под стражу. Идея добиться беспристрастности за счёт одной только широты полномочий и кругозора мировых судей[70], преисполненная гражданственности, при всей своей заманчивости также не кажется удачной. Вряд ли суд, в самом названии которого выражена идея примирения сторон спора, установления общественного спокойствия, станет с энтузиазмом применять такие радикальные меры процессуального воздействия на личность как заключение под стражу. Как и обвинительный уклон для судопроизводства опасно и крайне лояльное отношение суда к стороне защиты. К тому же деятельность нескольких судебных органов на предварительном следствии по сути будет означать распыление производства по уголовному делу в этой стадии. Очевидно, такая ситуация не пойдёт на пользу ни интересам судопроизводства, ни целям борьбы с преступностью. Зато мысль о необходимости санкционирования оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих конституционные права, органами административной юстиции (судами по административным делам) представляется весьма удачной[71].

Итак, производство по уголовному делу на стадии предварительного следствия должно осуществляться в таком порядке, чтобы один следственный судья не председательствовал подряд в двух заседаниях. Таким построением при неоднородности субъектного состава судебного контроля в стадии предварительного следствия несколько осложняется процесс самоконтроля суда. Если неправомерность судебного решения устанавливается тем же следственным судьёй, который его и вынес, то он сам же вправе его и отменить. Однако если следственный судья установит факт неправомерности решения другого судьи, то, очевидно, что отмена им этого решения  создаст коллизию. Так получится, что два судьи одного органа не равны по процессуальному статусу, один по отношению к другому будет иметь положение вышестоящей инстанции. При этом если судья, установивший неправомерность решения другого судьи, направит об этом уведомление в вышестоящую инстанцию, то смысл института самоконтроля потеряется. Поэтому здесь необходим порядок, соблюдение которого обеспечит определённый паритет. Выход представляется следующий. Установление следственным судьёй такого факта порождает необходимость официального уведомления судьи, вынесшего это решение, а тот уже в свою очередь, рассмотрев этот вопрос вновь, оставляет в силе или пересматривает своё решение, выносит определение, направляемое им контролирующему органу (вышестоящей инстанции).

* * *

Рассмотрение этих вопросов позволяет прийти к выводу: в будущем публично-состязательном уголовном процессе России нет места следователю в его традиционном для нас понимании, как нет места и смешению функций в условиях состязательного судопроизводства, свойственного демократическому периоду функционирования государства и общества, периоду правового государства и гражданского общества. Следователь, как и судья общей юрисдикции, до сих пор осуществлявший судебный контроль, в ходе реформы должен трансформироваться в следственного судью – единственного носителя функции юстиции в состязательном предварительном следствии.

Представляется, что реализация идеи разделения основных уголовно-процессуальных функций и иных начал публичной состязательности послужит не только защите прав и законных интересов участников процесса, но и унификации и оптимизации порядка производства предварительного следствия. Состязательность есть не только гарантия прав участников уголовного процесса, но и универсальное средство повышения объективности и качества предварительного установления фактической стороны дела и, как следствие, эффективности деятельности государства в борьбе с преступностью. Реализация предложений по организации публично-состязательного предварительного следствия, позволит решить ряд наиболее актуальных проблем, стоящих в настоящее время перед отечественным предварительным следствием.