§ 1. Постановка вопроса

Достаточно ознакомиться с любым уголовным кодексом, чтобы убедиться, что его ядро образуют юридические запреты. По существу кодекс представляет собой перечень деяний, которые официально объявляются преступлениями и которые адресаты юридических норм обязаны не совершать. И здесь сразу же возникает вопрос, насколько действенны эти запреты и действенны ли они вообще.

Наблюдения показывают (они в обобщенном виде зафикси­рованы и наукой), что уголовно-правовые нормы влияют на поступки людей, сообщая им, что запрещено государством и что случится с человеком, преступившим данный запрет, какие юридические последствия для него в этом случае обязательно наступят. Здесь мы имеем дело прежде всего с так называемым информационным воздействием уголовного права.

Кроме того, во многих случаях уголовно-правовые нормы служат своеобразными ориентирами, выделяя социальные ценности, указывая людям, что хорошо, а что плохо, что в связи с этим можно совершить, а чего делать нельзя. Таким образом деятельность людей в известной мере направляется к полезным обществу целям и во всяком случае данные нормы способствуют выведению ее за пределы круга общественно опасных и потому запрещенных в уголовном порядке деяний. Здесь налицо ценностно-ориентационное воздействие уголовного права на поведение членов общества.

К двум указанным формам воздействия тесно примыкает внутреннее отношение индивидов к уголовно-правовому запрету, когда запрет превращается в собственные, отнюдь не всегда осознаваемые установки личности на соблюдение или несоблюдение

эридических требований.1 Если воспользоваться терминологией }. Фрейда, то речь идет о том, что е§о (я) есть результат сложного взаимодействия зирег-е§о (всей системы социальных ценностей, норм, Идей, принципов, в том числе и правового характера) и 1с1 (внутреннего, ^дубинного, внесознательного, инстинктивного в человеке).

Все эти формы воздействия правовых норм, которые близко примыкают к социологическому направлению в правоведении или «одят в него на человеческие поступки достаточно интенсивно (Изучаютсяюристами, (Ю. Д. Блувштейн,В. П. Казимирчук,В. М. Коган, |?В. Н. Кудрявцев, И. Б. Михайловская, Л. И. Спиридонов, А. М. Яковлев Ир! др.). Однако многие юристы, признавая существенность такого рода ^влияний на поведение индивидов, тем не менее полагают, что характер ^Информационного, ценностно-ориентационного и т. п. воздействия не | 'является собственно юридическим и потому в круг интересов правовой *йауки, в том числе и науки уголовного права, не входит. Обоснование |*евоих тезисов исследователи видят в том, что собственно юридический ^механизм осуществления уголовного права необходимо включает Рв себя возникновение правоотношения, а в момент появления (издания) уголовно-правовой нормы никакого правоотношения не возникает.

Вместе с тем в литературе достаточно распространен взгляд, что

^'требования уголовно-правовых норм могут реализовываться, так

'сказать, и «сами по себе ». Например, Г. В. Назаренко утверждает, что

«лица, не совершающие действий, предусмотренных законом, не могут

;;;'быть субъектами уголовно-правовых отношений. В таких случаях

* имеет место предупредительное воздействие норм уголовного права,

поскольку реализация правовых предписаний в форме соблюдения

|: может осуществляться вне правовых отношений».2 По мнению

I-О. Э. Лейста, «запрет действует вне правовых отношений; из него

1''рроистекает не обязанность, а "запрещенность"... Поэтому в уголов-

|Щом кодексе большинство запретов обозначаются не как предписания,

;* как указания на наказуемость определенных деяний».3 В 70-80-е

|)ГОДЫ аналогичное мнение высказывали в своих работах А. В. Барков,

1 Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1989. С. 277 и др. 1 Назаренко Г. В. Невменяемость в уголовном праве. Орел, 1993. С. 61. 3 Теория государства и права: Курс лекций /Под ред. М. Н. Марченко. М., 1998. 2. 375. — См. также: Петрова Г. О. Уголовно-правовое регулирование деятельности ^ловека. Ставрополь, 1991. С. 92; Романов А. К. Уголовно-правовое регулирование бщественных отношений. М., 1992. С. 52; Тишкевич С. И. К вопросу об основаниях и довиях уголовной ответственности// Юридическая ответственность. Минск, 1996. »70; Уголовное право. Общая часть: Учебник/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. I, 1997. С. 20, 28.

105

104

В. П. Божьев, А. Ф. Зелинский, 3. Д. Иванова, В. В. Лазарев,Я. О. Мото-виловкер, А. В. Наумов, И. О. Ребане, Ю. С. Решетов, А. И. Санталов, Р. О. Халфина, Л. С. Явич и др.

Поскольку в общей теории права исчерпывающий анализ этой важной и сложной проблемы все еще не проведен, то попробуем проверить тезис о возможности реализации прав и обязанностей вне правоотношений с позиций уголовно-правовой теории.

В качестве весьма яркой иллюстрации рассмотрим позиции А. В. Наумова, которые менялись по крайней мере трижды. В 1973 г. он писал, что осуществление уголовно-правового запрета путем исполнения гражданами юридической обязанности не нарушать требования, содержащиеся в уголовно-правовой норме, и реализация гражданами прав, предусмотренных уголовным законом, происходят вне уголовно-правовых отношений. А. В. Наумов подчеркивал, что речь идет о добровольном исполнении обязанностей."1 Аналогичный аргумент приводил А. Ф. Зелинский, утверждая, что поскольку уголовно-правовые запреты исполняются добровольно, следо­вательно, они реализуются вне правовых отношений.'

С подобными высказываниями вряд ли можно согласиться. А. В. Наумов пишет: «Реализация... правовой нормы есть осуще­ствление ее требований, проведение ее в жизнь, выполнение стоящих перед ней задач... Если норма права выполнила свое социальное назначение, т. е. подчинила себе волевое поведение людей в процессе их совместной деятельности или общения, можно сказать, что реализация данной правовой нормы налицо».' Если это так, то и в случае добровольного исполнения уголовно-правового запрета норма «не подчиняет волевое поведение людей», а потому не выполняет своей роли, не регулирует фактические общественные отношения. Не ясна позиция А. В. Наумова и в отношении тех случаев, когда уголовно-правовой запрет осуществляется из страха перед уголовной ответственностью и наказанием. С одной стороны, он говорил о реализации вне правовых отношений добровольно исполняемых юридических обязанностей, с другой — признавал тот факт, что уголовно-правовой запрет подчиняет правовому регули­рованию поведение аморально и асоциально настроенной части общества, которая из страха перед ответственностью и наказанием

4 Наумов А. В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973. С. 37. ' Зелинский А. Ф. Значение норм уголовного права в системе охраны социалистического правового отношения: Автореф. канд. дисс. М., 1966. С. 6. 6 Наумов А. В. Применение уголовно-правовых норм. С. 35.

|

не совершает преступления. Получалось, что лишь во втором случае возникают уголовно-правовые отношения. Наконец, непонятно было, чем отличается добровольное исполнение преступником юридических обязанностей, вытекающих из приговора суда, от добровольного исполнения обязанностей не совершать общественно опасных деяний. I Почему в первом случае речь идет о реализации «норм в правовых Л отношениях», а во втором — вне правовых отношений?

Представляется, что предложенное А. В. Наумовым и А. Ф. Зелин­ским понимание реализации уголовно-правовых норм могло иметь | лишь один вывод: уголовно-правовые нормы реализуются только вне I уголовно-правовых отношений. Видимо, сознавая это, в последующих 1 работах А. В. Наумов частично отказался от своей концепции, I поскольку признал, что реализация по крайней мере субъективных Прав, предусмотренных уголовным законом (ст. 13, 14 УК РСФСР, , соответственно ст. 37, 39 УК РФ), происходит в рамках позитивных | (регулятивных) уголовно-правовых отношений.7 Вместе с тем в одной : из своих последних работ А. В. Наумов, хотя и признает реальность ; уголовно-правовых отношений, вытекающих из установления уголовно­-правового запрета,8 все же продолжает утверждать, что «уголовно-'; правовой запрет фактически регулирует поведение не всех членов ЦОбщества, а некоторой его части».'

По мнению А. И. Санталова, для уголовного закона (ст. 127 |УК РСФСР, ст. 125 УК РФ) лицо, спасающее утопающего, является • Кишь человеком, выполняющим свой гражданский долг.10 При таком | йонимании содержания уголовного закона правомерное (не преступное) Проведение, для уголовного права безразлично. С таким пониманием Инициального назначения уголовного права согласиться нельзя. ||;Новедение законопослушного лица не только не безразлично для ;|к|№оловного права, но и является целью, ради которой оно существует. ;|1;Аицо, спасающее утопающего, поступает уголовно-правомерно, т. е. ||16шолняет не только свой гражданский, но и правовой долг, )|{$Ёзависимо от того, осознает ли он правомерность (с точки зрения 1|^рловного закона) своего поступка или нет. «Если лицо, находящееся

:*!:Щ;      ' Наумов А, В.,Михайлов В. А., Сизый А. Ф. идр. — Рец. на кн.: Уголовное право

Ш

СР// Правоведение. 1979. № 1. С. 92; Журавлев М. П., Наумов А. В. — Рец. на кн.: зак В. Н. Вопросы теории и практики необходимой обороны // Сов. государство и Я1М"аво. 1983. № 3. С. 148.

8 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций. М., 1996. ,15.

' Там же. С. 8.

10 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. Л., 1982. С. 44.

107

106

в условиях, предусмотренных ст. 127 УК РСФСР (сейчас это ст. 125 УК РФ. — Авт.) (гипотеза), не выполнит лежащей на нем обязанности (диспозиция), должна наступить уголовная ответственность (санкция). Тот факт, что обязанность, установленная данной нормой, оказывать помощь лицам, находящимся в опасном для жизни состоянии, обращена ко всем, кто мог ее оказать, не подвергая ни себя, ни других лиц серьезной опасности, не лишает эту обязанность ни реальности, ни конкретности в каждом отдельном случае».11

Как мы отмечали ранее, каждое преступление, с одной стороны, есть реализация модели противоправного поведения, следовательно, в результате его совершения возникает уголовно-правовое отношение, в рамках которого будет (должна) осуществляться в правомерном поведении охранительная функция уголовно-правовой нормы, а с другой — невыполнение модели правомерного поведения, а потому в результате преступления нарушается существующее ранее уголовно-правовое отношение, в рамках которого осуществлялась (должна была осуществляться) регулятивная функция уголовно-правовой нормы. Иными словами, преступление есть «результат» существования одного правоотношения и «источник» возникновения другого правоотношения. Поэтому нельзя согласиться с Р. О. Халфиной, которая признает, что норма уголовного права предупреждает возникновение охранительных правоотношений, воздействуя на поведение участников фактического общественного отношения, однако в то же время утверждает, что в результате преступления возникает правовая связь между субъектами (государством и преступником), которые до того не были связаны конкретными правами и обязанностями.12

Такая конструкция на первый взгляд напоминает рассмотренную нами ранее концепцию трехстороннего правоотношениям. П. Карпушина и В. И. Курляндского. При преступном посягательстве на жизнь «помимо непосредственных сторон общественного отношения (преступник и потерпевший), — пишут эти авторы, — есть третья сторона — государство, запретившее такое отношение. Преступник, посягающий на потерпевшего (в широком смысле) и его интересы, посягает и на запрет государства вести себя таким образом ».13 Однако если М. П. Карпушин и В. И. Курляндский признают, что преступник

11 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 87.

12 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 59. " Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав преступления. М.,Ч974. С. 77.

и государство находятся в правовой связи еще до того, как лицо совершит преступление, причем вследствие нарушения именно этой правовой связи содеянное и становится преступлением, то, придержи­ваясь конструкции, предложенной Р. О. Халфиной, можно прийти к выводу, что преступник нарушает не властное требование государ­ства совершить или воздерживаться от совершения определенных действий, а только «права» потерпевшего на жизнь или здоровье, или только «права» государственных организаций на нормальное функционирование, или только «права» той колонии, из которой совершил побег преступник, и т. д. Другими словами, такой подход к проблеме приводит к тому, что преступник противопоставляется не господствующей системе общественных отношений и уголовно-правовой форме их охраны, а только социальной возможности определенного поведения или обеспечиваемому обществом состоянию «конкретного лица».14

В последние годы в литературе, в том числе учебной, все чаще раздается предложение отказаться от понимания общественных отношений как объекта преступления. Так, А. А. Тер-Акопов считает, что признание в качестве объекта преступления общественных отношений не отвечает новому пониманию задач уголовного права. В качестве общего объекта посягательства следует признать личность и отношения, обеспечивающие ее развитие.15 По мнению Г. П. Новоселова, объект преступления есть не само общественное отношение, а лишь одна его сторона, объект преступления — тот, против кого оно совершается, т. е. отдельные лица или какое-то множество лиц.16 А. В. Наумов утверждает, что теория объекта преступления как общественного отношения «не срабатывает». Особенно это относится к преступлениям против личности, в первую очередь к убийству. По мнению А. В. Наумова, объектом преступления следует признать те блага (интересы), на которые посягает преступное деяние и которые охраняются уголовным законом.17

н Коржанский Н. И. Объект посягательств и квалификация преступлений. Волгоград, 1976. С. 37; Каиржанов Е. Интересы трудящихся и уголовный закон. Алма-Ата, 1973. С. 73—74; Уголовное право. Общая часть: Учебник для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. М., 1997. С. 133-135; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть... С. 149—150.

15 Тер-Акопов А. А. Защита личности — принцип уголовного закона // Современные тенденции развития уголовной политики и уголовное законодательство. М., 1994. С. 52.

м Новоселов Г. П. Объект преступления // Уголовное право. Общая часть... / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 133—135.

17 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть... С. 147-149.

109

108

*ТВерждение, что при посягательстве на жизнь или здоровье конкретного человека нарушаются только права потерпевшего, неверно, поскольку уводит от познания действительной сущности уголовное права. Разумеется, если признать объектом посягательства при убийстве только «жизнь человека» («право» потерпевшего на жизнь), т0 приходится констатировать ее защищенность уголовным законом, но такое признание означает, что отдельный, «изоли-рованныЦ человек» противостоит преступлению как его объект. Однако если совершено убийство, его объектом являются интересы всего обцества; поскольку тот, кто убит, — «один из нас». В этом утверждеции нет «принижения абсолютной ценности человека как биологического существа, жизни вообще как биологического явления»,!«есть только констатация фактического положения вещей.

Мо^но согласиться с Р. О. Халфиной, что основной задачей уголовно_ПравОвого запрета является предупреждение возникно­вения правоотношения (точнее, охранительного уголовно-правового отношен!^. Однако это не должно означать, что сама задача решается вне рамо^ регулятивного уголовно-правового отношения.

Невидимому, отрицание реальности регулятивных уголовно-правовы^ отношений во многом связано с оценкой преступления как явления, находящегося вне рамок общественного отношения, а иногда и правоотношения. Г. П. Новоселов считает, что объект (обще-ственные отношения) лежит вне преступного деяния." По мнению Т. В. ЦеретелИ) «когда говорят о последствии преступления, имеется в виду н^что> наступившее в результате действия, нечто внешнее по отношению к нему, а именно общественно опасное изменение в объекте ».20 В. К. Глистин признает существование преступлений, которы^ не нарушают общественные отношения.21 Подобные высказывания представляются неверными прежде всего потому, что они против0речат природе действительно существующих связей между к0нкретными общественными отношениями (и как объектом преступдения, и как предметом правового регулирования) и деятель­ностью цх участников (субъектов). Поведение человека лишь тогда может Вдиять на общественное отношение, когда человек является субъектОм этого отношения и, соответственно, его деятельность лежит не «Вне» отношения, а «внутри» него. Учитывая единство

" Т^м же. С. 147.

" Нъвоселов г. д. Объект преступления. С. 131-133.

Церетели Т. В. Причинная связь в уголовном праве. М., 1963. С. 41.

*головное право на современном этапе: Проблемы преступления и наказания / Под ред. Ь*. А Беляева, В. К. Глистина, В. В. Орехова. СПб., 1992. С. 210-211.

110

фактического и юридического в предмете уголовно-правового регулирования (и объекте посягательства), законодательно закрепленное отменой в уголовном праве аналогии, следует подчеркнуть, что преступление только потому и может воздействовать на право­отношения, что находится в органической связи с ними, влияет на их содержание: изменяет, прекращает существование регулятивного правоотношения, вызывает к жизни охранительное правоотношение.

Л. С. Явич считает, что уголовно-правовое регулирование происходит в двух формах — при помощи правоотношений и вне их. Вне правоотношений уголовно-правовое регулирование связано с реализацией абсолютных прав и всеобщих юридических обязан­ностей, предусмотренных уголовным законом. Он отмечает, что о реализации уголовно-правовых запретов можно говорить «вне зависимости от того, соблюдаются ли они в силу нравственных убеждений или из страха наказания».22 В отличие от Р. О. Халфиной, Л. С. Явич считает, что реализация правовой нормы (в частности, уголовно-правового запрета) вне правоотношений не отрицает, а, наоборот, предполагает связь между правами и обязанностями, однако эта правовая связь не тождественна правовому отношению.23 Что же мешает, констатировав наличие правовой связи («запретам в уголовном праве, — пишет, например, А. И. Санталов, — и противостоят права лиц, в интересах которых установлены эти запреты»24), признать данные связи правоотношениями?

К числу такого рода препятствий относят следующие: во-первых, если правовые отношения могут иметь лишь конкретный состав своих субъектов, то состав сторон правовых связей не конкретизирован; во-вторых, если объем и характер субъективных прав и юридических обязанностей субъектов в правовых связях вытекает прямо из закона, то в правовых отношениях объем и характер прав и обязанностей во

(

многом зависят как от юридического факта, так и от волеизъявления сторон, поскольку «в правоотношении, в отличие от юридической связи, имеет место поведение взаимодействующих лиц, тесно г обусловленная деятельность ».2'

Что касается первого аргумента, то в основу утверждений о том, К/Что «добровольное соблюдение и исполнение запретов не связано |с конкретными правоотношениями», что «запрещающие нормы

22 Явич Л. С. Общая теория права. Л., 1976. С. 223.

23 Там же. С. 203-211.

и Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С. 41. " Явич Л. С. Общая теория права. С. 210; Гребцов Ю. И. Проблемы теории авового отношения. Л., 1981. С. 53.

111

устанавливают юридические обязанности общего характера», что в так называемых абсолютных правоотношениях обязанная сторона не может быть конкретно определена и к ней можно отнести любых субъектов, положена исходная аксиома «все, как известно, означает — никто ».26 Но столь же известно, что «все » означает также «каждый », т. е. каждый, кто является адресатом уголовно-правовой нормы. Как справедливо утверждает Е. К. Нурпеисов, «не все нормы права нуждаются в индивидуализации. Например, для соблюдения уголовно-правовых запретов нет никакой необходимости их индивиду­ализировать».27 В отличие от «библейских» заповедей «не убий», «не укради» и других, обращенных ко «всем», их уголовно-правовой аналог, снабженный существенным дополнением «а не то...», относится к «каждому», кто находится в пределах юрисдикции конкретного государства, т. е. только к тем, кто входит в круг субъектов уголовно-правового отношения, сколь бы много их ни было.28

Кроме того, если обратиться к первым двум доводам, то нетрудно заметить, что разграничение правовых связей и правовых отношений предлагается проводить по тем же основаниям, по которым в юриди­ческой литературе традиционно разграничивают конкретные правоотношения — и общие, и абсолютные. Получается, что есть общие и абсолютные правовые связи, но нет общих и абсолютных правовых отношений, т. е. практически предлагается лишь замена термина — «факт для развития научной мысли едва ли положи­тельный».29

По-видимому, понимая это, Л. С. Явич говорит о формальности первых двух аргументов и считает главным третий, обусловленный «известным различием между общественной связью и общественным отношением» и проявляющийся в особенности социального содержания правовых связей и правовых отношений, характере и структуре правового поведения.30 Такой же позиции придерживается Ю. И. Гревцов, который отмечает, что если реализация конкретных правоотношений в большинстве случаев основана на взаимодействии их субъектов (а потому содержание правовых отношений образует взаимодействие сторон отношения), то деятельность в рамках правовых связей не есть в строгом смысле взаимодействие, поскольку правовые связи,

к Теория государства и права: Учебник. Л., 1982. С. 335-336.

27 Нурпеисов Е. К. Психология правомерного поведения. Алма-Ата, 1984. С. 39.

28 Ковалев М. И. Советское уголовное право: Курс лекций. Свердловск, 1971. Вып. 1. С. 98.

29 Алексеев С. С. Общая теория права: Курс лекций: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 88.

30 Явич Л. С. Общая теория права. С. 206, 210-211.

«как правило, предоставляют возможность не взаимодействия а самостоятельного поступка. Таким образом, относительно само_ стоятельное поведение субъекта общественной правовой связи и составляет ее непосредственное содержание».31 Не изменили своих взглядов эти авторы и в более поздних работах.32

Считаем, что и с данным доводом нельзя согласиться. Во-первых несомненно, что при исследовании правовых отношений необходимо учитывать особенности структуры и характера поведения субъектов отношения, однако из этого положения не следует, что речь должна идти о разграничении правовых отношений и правовых связей, а не о традиционном делении регулятивных правоотношений на относи­тельные и абсолютные, пассивные и активные и т. д. Во-вторых, остается неясным, как предлагается разграничивать правовые отношения и правовые связи «не в большинстве случаев». Наконец, главное: если даже какая-то часть правовых норм (в том числе и уголовных) реализуется посредством активной деятельности лишь одной стороны правоотношения, а другая часть норм — посредством двухстороннего взаимодействия, то обоснованно ли связывать с данным фактом разграничение правовых отношений и правовых связей? А если предположить, что все обстоит именно так на самом деле, то означает ли это, что правовые связи не представляют собой вид правовых отношений?

В настоящее время в философской литературе, посвященной рассматриваемой проблеме, как правило, признается, что не всякое отношение есть только связь, но всякая связь есть отношение. Так, В. И. Свидерский, на работы которого часто ссылаются сторон­ники разграничения правовых отношений и правовых связей, считает, что хотя понятие «отношение» шире понятия «связь», однако поскольку и связь, и отношение выражают зависимость и взаимо­зависимость объектов, основанную на движении материи и ее атрибутов, постольку связь всегда есть частный случай отношения." По мнению В. И. Свидерского, отличие связи от отношения заклю­чается в том, что связь выступает как бы первичным моментом, ибо непосредственно порождается конкретным процессом. Отношение же возникает на основе не конкретного процесса, а на основе более общих

31 Гребцов Ю. И. Проблемы теории правового отношения. С. 53-54.

32 Явич Л. С. Сущность права. Социально-философское понимание генезиса, \ развития и функционирования юридической формы общественных отношений. Л., 1985. Г С. 89 и др.; Гревцов Ю. И. Очерки теории и социологии права. СПб., 1996. С. 147 и др-:

: 163 И Др.

33 Свидерский В. И. О диалектике отношений. Л., 1982. С. 20-23.

113

112

связей, свойств, отношений.34 Согласуется ли это положение с пред­ложенным в юридической науке критерием для обособления правовых связей и правовых отношений? По-видимому, нет. И правовые связи, и правовые отношения в конечном счете всегда опосредуются нормами права. Причем поскольку социальную основу (то, что непосредственно определяет сущность социального явления) правовых отношений составляют нормы права, эти отношения и являются правовыми.35

Учитывая изложенное, следует согласиться с авторами, которые полагают, что проблема правоотношений, возникающих на основе норм уголовного права (или шире — запретительных норм), реальна и за ней стоит вполне определенная разновидность правовых связей, ничем существенным (например, ни по силе воздействия, ни по методам, ни по целям) не отличающаяся от иных правоотношений. «В реальной действительности, — писал А. А. Пионтковский, — действующая правовая норма всегда вместе с тем создает и соответ­ствующие ей правоотношения. Объективное право поэтому существует всегда в единстве с субъективными правами и корреспондирующими им правовыми обязанностями».36

Положение о том, что правоотношения возникают на основе нормативных запретов, обосновывается в работах С. С. Алексеева, Н. И. Матузова, Б. Л. Назарова, Т. Н. Радько и др. В теории уголовного права одним из первых наиболее аргументированную концепцию регулятивных уголовно-правовых отношений предложил М. И. Ковалев. По его мнению, «действие уголовного права, т. е. социальная полезность и эффективность его норм, заключается не только в правильном применении их к конкретным случаям жизни. Оно гораздо глубже и многообразнее. Применение правовых норм есть лишь одна из форм жизни права... Но, кроме этого, у права есть более сложная и более скрытая форма воздействия на общественную жизнь, которая заключается в организующей, воспитательной и мобилизующей роли, присущей праву самим фактом своего существования. И уже оно порождает определенные правоотношения государства с гражданами и граждан между собой ».37 Серьезные аргументы в развитие концепции

м Там же. С. 22.

35 Дроздов А, В. Человек и общественные отношения. Л., 1966. С. 89; Кондаков С. В. Марксистская этика о нормах морали и нравственных отношениях: Автореф. канд. дисс. М., 1968. С. 15; Общественные отношения: Вопросы общей теории / Под ред. П. А. Рачкова. М., 1981. С. 29.

36 Пионтковский А. А. К вопросу о взаимоотношении объективного и субъективного права// Сов. государство и право. 1958. № 5. С. 28.

37 Ковалевы, И. Советское уголовное право... С. 91.

регулятивно-правовых отношений, их социальной природы и сущности внесли В. С. Прохоров, А. Н. Тарбагаев, Б. Т. Разгильдиев.38

О реальности регулятивных уголовных правоотношений пишут 3. А. Астемиров, Н. А. Беляев, А. И. Бойцов, П. Бояджиев, И. Э. Звеча-ровский, П. С. Элькинд, В. А. Якушин и другие криминалисты.

Подытоживая изложенное, есть все основания утверждать, что сегодня речь должна идти уже не о том, существуют или не существуют регулятивные уголовно-правовые отношения, а о том, чтобы исследовать их социальную и юридическую природу, изучить их субъективный состав, правовое содержание и объект, установить момент и основание их возникновения.