§ 4. Содержание регулятивных уголовно-правовых отношений

В юридической науке под содержанием уголовно-правовых отношений понимают права и обязанности, предусмотренные нормами объективного права;108 поведение субъектов правоотношения;10' юридические права, обязанности и поведение110 и даже права и обязанности и объект правоотношения.111 Не отрицая возможности многоаспектного анализа проблемы уголовных правоотношений, мы не можем согласиться с предложениями различать «собственно юридическое содержание» — права и обязанности и «внутреннее содержание» — поведение, а также включать объект в содержание правоотношения. Объект правоотношения — то, на что оно направ­лено, по поводу чего складывается. И естественно, что право­отношение не способно складываться по поводу самого себя. Не следует смешивать уголовно-правовые общественные отношения — самостоятельный вид общественных отношений, содержание которых образует практически чувственная, целенаправленная правовая деятельность людей по предупреждению, сдерживанию и пресечению общественно опасных посягательств, и индивидуальные уголовно-правовые отношения — уголовно-правовую форму различных видов индивидуальных (в том числе и правовых) отношений.

Мы уже отмечали ранее, что реализация уголовно-правовых норм проводится в жизнь через индивидуальные уголовно-правовые отношения. Индивидуальное уголовно-правовое отношение как аспект, правовая сторона фактических отношений — это правовая форма индивидуальной связи между государством и гражданином, которые обладают корреспондирующими друг другу правами и

108 Уголовное право Украины. Общая часть. 2-е изд./ Под ред. М. И. Бажанова, В. В. Сташиса, В. Я. Тация. Харьков, 1998. С. 5; Мороз В. В., Безлюдов О. А. Уголовное право Республики Беларусь. Общая часть: Учебник. Минск, 1997. С. 11; Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны. М., 1992. С. 172; Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность. С. 7.

109 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С. 163-166; Хомич В. М. Содержание уголовно-правового регулирования. С. 109; Начкебия Г. И. Предмет уголовного права. С. 249.

110 Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном праве. С. 17, 27; Сабитов Р. А. Уголовно-правовое регулирование посткриминального поведения: Автореф. докт. дисс. Л., 1988. С. 16; Уголовное право. Общая часть.../ Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 67.

111 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права РФ. С. 188.

обязанностями, предусмотренными уголовным законом. Цель индивидуальных уголовно-правовых отношений — через посредство различных видов социальной деятельности (в том числе и правовой) предупредить появление общественно опасных посягательств, а в случае совершения преступления восстановить структуру и организацию нарушенного общественного отношения, тем самым согласовать, упорядочить содержание фактических общественных отношений (в том числе и правовых). Таким образом, как само­стоятельное юридическое явление индивидуальные уголовные правоотношения (и их совокупность) обладают только собственным содержанием — правами и обязанностями участников право-[ отношения, которое позволяет им выполнять социальную роль.

Уголовно-правовые отношения складываются на основе г уголовно-правовых норм. Содержанием уголовно-правовых норм, 5 адресованным двум сторонам, одной из которых всегда будет ; государство, является требование определенного правомерного ! поведения. Выполнение этих требований субъектами правоотношений [гарантирует осуществление задач, поставленных в ст. 2 УК РФ, тем |самым права и обязанности субъектов уголовных правоотношений [.выступают в качестве одного из средств осуществления механизма | уголовно-правового регулирования общественных отношений.

В свое время мы высказали предположение о том, что в зависи-I мости от характера субъективных прав и юридических обязанностей, Адресованных гражданам — субъектам регулятивных правоотно-|Юений, уголовно-правовые нормы можно подразделить на три вида: Дозволяющие, запрещающие и обязывающие.112 К сожалению, даже Сторонники признания реальности регулятивных уголовных право­отношений оценили такую классификацию критически. Так, по ранению Ю. В. Голика и А. Коробеева, «представляется неудачным сключение из предмета анализа группы поощрительных норм».113 Диалогичную оценку нашей классификации высказали А. Э. Жалин-1 и П. Е. Кондратов.114 В юридической литературе 80—90-х годов ема поощрительных норм и правоотношений является едва ли не

112 Прохорове. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-авового регулирования... С. 76.

113 Голик Ю., Коробеев А. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М., ^арбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... // Соц. законность. 989. № 12. С. 71.

114 Жалинский А. Э., Кондратов П. Е. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., опачевН. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... // . государство и право. 1990. № 8. С. 147-148.

145

144

самой популярной. Вместе с тем, насколько нам известно, никто из сторонников поощрительных норм не рассматривает их в качестве основы возникновения регулятивных уголовно-правовых отношений. Пожалуй, исключением является позиция В. А. Елеонского и Ю. В. Голика, которые включают в число поощрительных нормы институтов необходимой обороны, крайней необходимости, задержа­ния преступника, добровольного отказа.115

Если поощрительные уголовно-правовые нормы отличает два признака: 1) четкая выраженность в них социально полезного уголовно-правового поведения, 2) соответствующие ему уголовно-правовые последствия положительного характера,116 то тогда и поведение, предусмотренное нормами институтов необходимой обороны, крайней необходимости, задержания преступника и т. п., хотя и является общественно-полезным, однако сами эти нормы не могут претендовать на роль поощрительных, поскольку не преду­сматривают какого-либо конкретного правового поощрения — закрепленной в праве формы и меры государственного одобрения заслуженного поведения.117 Но это только в том случае, если только под одобрением поведения не понимать признание (оценку) законо­дателем такого поведения уголовно-правомерным. Сказанное вовсе не означает, что общественно полезное поведение лица в ситуации необходимой обороны или добровольного отказа не имеет уголовно-правового значения118 или что предметом поощрительного уголовно-правового стимулирования может выступать только посткрими­нальное положительное поведение участников охранительного уголовно-правового отношения.119 Метод поощрения может исполь­зоваться и в регулятивных уголовно-правовых отношениях. Так, например, Б. Т. Разгильдиев предлагает прямо в уголовном законе закрепить обязанность правоохранительных органов вознаграждать лиц, действующих в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости, задержания лиц, совершивших преступление.

115 Елеонский В. А. Поощрительные нормы в уголовном праве. Хабаровск, 1984; Голик Ю. В. Позитивные стимулы в уголовном праве (понятие, содержание, перспективы): Дисс. в виде научного доклада. М., 1994. С. 34-35.

"' Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие пост­криминальное поведение личности. Иркутск, 1991. С. 93.

117 Мвлько А. В. Стимулы и ограничения в праве. Саратов, 1994. С. 92.

118 Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие посткри­минальное поведение личности. С. 94.

119 Там же. — См. также: Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве. С. 28-29.

По мнению Б. Т. Разгильдиева, «уголовный закон, прямо предусматривающий вознаграждение лиц, действующих в указанных состояниях, приобретает свою завершенность в том смысле, что, признав поведение лица в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости, задержание лица общественно полезным, он и вознаграждает их, учитывая, что в этих состояниях они оказываются не в силу лежащей на них юридической обязанности, а лишь в силу предоставленного им субъективного права».120

В настоящее время возможность такого стимулирования обще­ственно полезного поведения в определенной мере зафиксирована в п. 32 ст. 11 Закона РСФСР «О милиции» от 18 апреля 1991 г., где сказано, что милиции для выполнения возложенных на нее обязанностей предо­ставляется право «объявлять о назначении вознаграждения за помощь в раскрытии преступлений и задержании лиц, их совершивших, и выплачивать его гражданам и организациям; поощрять граждан, оказавших помощь милиции в выполнении иных возложенных на нее обязанностей». Однако в этом случае речь идет вовсе не о праве лица на вознаграждение и, соответственно, обязанности государства (в лице правоохранительных органов) вознаградить лицо за его общественно полезное поведение, к тому же такое вознаграждение не является уголовно-правовым последствием.121

Реализация предложения Б. Т. Разгильдиева действительно ; придала бы санкциям управомочивающих норм институтов необхо-'v димой обороны, крайней необходимости и задержания преступника I поощрительный характер и тем самым усилила бы стимулирующее Информационно-психологическое воздействие этих норм. Нельзя, ©днако, согласиться с мнением Б. Т. Разгильдиева, что когда П ситуацию, например, необходимой обороны и задержания преступ­ника те или иные лица попадают «не в силу своих субъективных прав, •а в результате лежащих на них юридических обязанностей, то они не йодлежат вознаграждению на основании требований уголовного Законодательства. Это, разумеется, не лишает права начальников Представлять их к наградам в установленном законом (но не |головным) порядке».122 Б. Т. Разгильдиев, видимо, исходит из того, "то действие ст. 37 и 38 УК РФ не распространяется на сотрудников

120 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач оловного права РФ. С. 259-260.

121 Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 91. № 16. Ст. 503.

122 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач ловного права РФ. С. 261.

146

147

органов. В действительности положения, например, ст. 37 УК РФ распространяются на «любого и каждого», в том числе на военнослужащих, работников правоохранительных органов, сотрудников контрразведки и т. д.' Другое дело, что применительно к этим лицам о ситуации необходимой обороны можно говорить лишь тогда, когда в ходе выполнения ими обязанностей, определенных соответствующими законами, уставами и т. п., возникают обстоятельства, не «вписывающиеся» в рамки обычной профессиональной деятельности.123 В таких ситуациях, на наш взгляд, право на вознаграждение («в уголовно-правовом порядке») должно распространяться на перечисленных выше лиц.      :'         •

Нам представляется, что поощрительные Санкции могут куда более широко применяться при охране пра»«и интересов личности и общества от преступных посягательств.124 Так, например, глава 8 УКРФ вполне может быть дополнена ст. 41-1 «Оказание помощи в расследовании преступления». Редакция статьи может быть сформу­лирована следующим образом: «Аицо, оказавшее существенную... помощь в расследовании преступления (преступлений), совершенного третьими лицами, по решению суда не подлежит уголовной ответ­ственности (освобождается от уголовной ответственности) за совершенное (совершенные) им преступление небольшой: тяжести». В отличие от аналогичных законодательных решений"5 или предложений, имевших место в юридической литературе,126 наше предложение содержит по крайней мере один принципиально новый момент. Норма оставляет лицу, совершившему преступление, возможность заслужить право на освобождение от уголовной ответственности в случае, если данное лицо окажет существенную помощь в расследовании преступления, свидетелем (а не участником) которого" оно являлось.

Рассмотрим содержание отдельных видов уголовно-правовых норм, адресованных гражданам — субъектам регулятивных уголовно-правовых отношений.

Дозволяющие уголовно-правовые нормы устанавливают субъек­тивные права на совершение управомоченным лицом тех или иных

123 Михайлов В. И. О социально-юридическом аспекте обстоятельств, исключающих преступность деяний // Государство и право. 1995. № 12. С. 65.

124 Награждение добродетельных поступков Ч.Беккария рассматривал в качестве

одного из основных средств предупреждения преступлений (Беккария Ч.

О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С. 405-406).

12! См, напр., ст. 50-1 УК ЭР (Уголовный кодекс Эстонской Республики. Таллин, 1999). 12< См., напр.: Организованная преступность — 3. М., 19%. С. 254; Организованная

преступность. Тенденции, перспективы борьбы. Владивосток, 1999. С. 143.

148

действий. К числу таких прав следует отнести права граждан на необходимую оборону, на причинение вреда при задержании преступника и в состоянии крайней необходимости,при обоснованном риске, исполнении приказа или распоряжения, в ситуации физиче­ского или психического принуждения. Этим правам соответствует обязанность государства не применять к лицам, их использовавшим, меру государственного принуждения.

Права гражданина на соответствующие действия -в состоянии необходимой обороны регламентируются ст. 37 УК РФ. Случай осуществления оборонительных действий против лица, поведение которого ошибочно воспринимается как общественно опасное, в судебной практике и в теории уголовного права называется мнимой обороной. Ни УК РСФСР 1960 г., ни УК РФ 1996 г. не содержат ответа на вопрос об ответственности за причиненный вред лицу, ошибочно принятому за посягающего. Этот пробел в праве был восполнен аналогией уголовного закона. Постановление пленума Верховного Суда СССР «О применении судами законодательства, обеспе­чивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств» от 16 августа 1984 г. предусматривает, что в тех случаях, когда при мнимой обороне лицо превысило пределы защиты, допустимой в условиях соответствующего реального посягательства, оно должно понести ответственность как за превышение пределов необходимой обороны.^

В юридической литературе отношение к этой рекомендации пленума Верховного Суда СССР в последние годы изменилось. Однако и в настоящее время многие юристы продолжают утверждать, что ответственность за вред, причиненный при «мнимой обороне», определяется по правилам необходимой обороны128 или по правилам необходимой обороны в сочетании с правилами о фактической ошибке.1211 Причем даже те авторы, которые разумно полагают, что «мнимая оборона» не разновидность необходимой обороны, вынуждены предлагать правоохранительным органам руковод­ствоваться известным указанием пленума верховного суда в ситуации, когда обороняющийся, не осознавая факта окончания посягательства,

127 Бюллетень Верховного Суда СССР. 1984. № 5. С. 10.

121 Уголовное право. Часть Общая: В 4 т. Т. 2 / Отв. ред. И. Я. Козаченко. ; Екатеринбург, 1992. С. 174; Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1 / Под ред. ' Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. С. 456. :      1Й Орехов В. В. Обстоятельства, исключающие преступность деяния// Уголовное

право на современном этапе... С. 280; Мороз В. В., Безлюдов О. А. Уголовное право е Республики Беларусь. Общая часть... С. 150.

149

причинил «посягающему » какой-либо вред. Такая рекомендация хотя, безусловно, и противоречит закону, однако имеет под собой реальное основание — авторитет пленума Верховного Суда СССР, чего не скажешь о другой рекомендации — юридические последствия «мнимой обороны » определять ио правилам о фактической ошибке.130 Являясь правильным (с научной позиции) по существу, это предложение будет оставаться благим пожеланием до тех иор, пока понятие «юридическая и фактическая ошибка» не станет уголоаио-правовым.

Таким образом, действительно, «мнимая оборона» не разно­видность необходимой обороны. Поэтому причинение при «мнимой обороне» вреда не может квалифицироваться по правилам необхо­димой обороны. Однако «мнимая оборона», равно как и «мнимая крайняя необходимость» или «мнимое задержание преступника» (или «задержание мнимого преступника»), вовсе не самостоятельное обстоятельство, исключающее преступность деяния.

Все эти ситуации — частные случаи юридической или факти­ческой ошибки, т. е. заблуждения лица относительно характера и степени общественной опасности совершенного деяния и его уголовной противоправности.131 Поэтому в УК РФ должны быть включены не просто отдельные статьи, посвященные «мнимой обороне» или «мнимой крайней необходимости». В главу 5 УК РФ должны быть включены нормы, в общей форме гарантирующие реализацию принципа субъективного вменения в уголовном праве, нормы, регламентирующие, соответственно, уголовно-правовые последствия ошибки в противоправности и ошибки в характере и степени общественной опасности деяния.

К сожалению, УК РФ не решил давно поставленный в теории уголовного права вопрос о включении в закон иных субъективных прав граждан, имеющих уголовно-правовое значение. В случае решения данного вопроса обладание этими правами, их применение и использование будет опираться на единую юридическую базу, осуществляться в рамках уголовно-правовых отношений (имеются в виду: права субъектов на причинение вреда с согласия потерпевшего, осуществление лицом своего права, исполнение профессиональных

130 Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1996. С. 74-75; Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. А. В. Наумова. М., 1996. С. 127-128; Уголовное право. Общая часть... / Под ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамовои. С. 26$; Уголовное право Украины. Общая часть. С. 168-169; Милюков С. Ф. Обстоятельства, исключающие общественную опасность деяния. СПб., 1998. С. 21.

"' Якушин В. А. Проблемы субъективного вменения в уголовном праве... С. 45.

150

функций и обязанностей, ненаказуемость парламентских высказы­ваний и сообщений).

Отсутствие регламентации в УК РФ права на причинение вреда с согласия потерпевшего, недостаточная четкость в регламентации •права на действия в состоянии крайней необходимости, безрезуль­татность предложений об установлении иных субъективных прав Граждан, по-видимому, и явились причиной того, что некоторые сторонники признания реальности регулятивных уголовно-правовых ! отношений сводят их, по существу, к отношениям по реализации Ууголовно-правовых обязанностей.132 Так, например, по мнению | Г. И. Начкебия, «право государства на установление наказания за Определенные деяния, выраженное в уголовном законе, и обязанность ^субъекта уголовного права — в обстановке позитивной ответствен-Гности перед государством исполнить требования норм уголовного ; права — составляют юридическое содержание уголовно-правовых отношений», возникающих в соответствии с вступлением уголовного ^закона в силу.133

!    В юридической литературе встречаются даже попытки отрицать уголовно-правовую самостоятельность указанных выше прав. Так, например, в 80-е годы В. Н. Козак утверждал, что, с одной !'стороны, крайняя необходимость относится к межотраслевым 1'ироблемам, а с другой — право граждан на причинение вреда ^при крайней необходимости является конституционным.134 РН. Ф. Кузнецова писала, что именно Конституция СССР придала в> ^социально активному поведению граждан по предупреждению ^преступлений значение конституционной обязанности, а не просто | Морального права».135 Аналогичные высказывания можно встретить и V в современной литературе. Так, по мнению Ю. И. Ляпунова, реализация права на необходимую оборону при условии ее правомерности не порождает уголовные правоотношения, поскольку уголовно-, правовые нормы не могут выражать, определять социально-юриди-

132 Зеленецкий В. С. Специфика уголовно-правовых отношений и их роль в системе советского уголовного процесса. С. 60; Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная ответственность. С. 67; Чистяков А. А. Элементы основания уголовной ответственности... С. 17-18; Игнатов А. Н. Лекция 1. Введение в изучение уголовного права. Уголовный закон/ Под ред. Ю. А. Красикова. М., 1996. С. 2.

133 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права... С. 45, 62. 13< Козак В. Н. Вопросы теории и практики крайней необходимости. Саратов, 1984. С. 60.

13S Кузнецова Н. Ф. Новая Конституция СССР и совершенствование уголовно-правовых средств борьбы с преступностью // Новая Конституция и актуальные вопросы борьбы с преступностью. Тбилиси, 1979. С. 22.

151

ческую сущность общественно полезного поведения граждан, которое уголовному праву, исходя из его основной сугубо охранительной роли, индифферентно.13' По этой причине Ю. И. Ляпунов приходит к следующему выводу: «...правомерная необходимая оборона, крайняя необходимость, меры по задержанию преступника и иные действия в подобных обстоятельствах, исключающих преступность деяния, не могут рассматриваться только как специфический уголовно-правовой институт.137 По мнению И. Э. Звечаровского, право на необходимую оборону не является уголовно-правовым правомочием, оно есть субъективное право и моральный долг гражданина как субъекта государственно-правовых отношений, поэтому предписания, закрепленные в ст. 13,14 УК РСФСР (соответственно, ст. 37,39 УК РФ), должны быть отнесены не к числу управомочивающих, а к числу специализированных норм (регламентирующих задачи, принципы права и т. п.).138

Безусловно, институты необходимой обороны, крайней необхо­димости и т. д. являются межотраслевыми и имеют непосредственную связь с содержащимися в ст. 45 и 59 Конституции РФ консти­туционными нормами, которые ориентируют граждан на активные действия по пресечению антиобщественных поступков, защиту интересов граждан, общества и государства. Между тем и до включения данных положений в Конституцию РФ, и независимо от этого деятельность граждан в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости и по задержанию преступника представляла собой не только осуществление морального права, но и реализацию соответствующих прав, установленных нормами уголовного права.

Во-первых, Ю. И. Ляпунов, безусловно, не прав, утверждая, что общественно полезное поведение граждан не имеет уголовно-правового значения. Даже если отвлечься от регулятивных уголовных правоотношений, нельзя не признать, что и в рамках охранительных уголовных правоотношений правомерное посткриминальное поведение оказывает непосредственное влияние на содержание правоотношения.139

1Ж Ляпунов Ю. И. Понятие, предмет, метод, функции и задачи уголовного права// Уголовное право. Общая часть... / Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. С. 21-22.

137 Там же. С. 22.

"' Звечаровский И. Э. Посткриминальное поведение: понятие, ответственность, стимулирование. С. 47-48. — См. также: Пархоменко С. В. Уголовно-правовые гарантии права на необходимую оборону: Автореф. канд. дисс. СПб., 1996. С. 15.

"' Сабитов Р. А. Уголовно-правовое регулирование посткриминального поведения: Автореф. докт. дисс. Л., 1988. С. 11; Звечаровский И. Э. Посткриминальное поведение личности: ответственность и стимулирование: Автореф. докт. дисс. СПб., 1993. С. 8; Голик Ю. В. Позитивные стимулы в уголовном праве... С. 20—21.

152

Во-вторых, следует отметить, что ст. 45 и 59 Конституции Рф в отличие от ст. 37, 38, 39 УК РФ, предусматривающих право лица на действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, необходимой обороны, задержания преступника, причинившие вред охраняемым уголовным законом интересам, закрепляют не право, а обязанность гражданина защищать Отечество от посягательств на личные права и свободы гражданина, включая неприкосновенность личности, его свободу, честь, достоинство.140

В-третьих, если даже не заметить это обстоятельство, нельзя не признать, что необходимая оборона возможна и при посягательствах на общественный порядок и общественную безопасность, окружа­ющую среду, конституционный строй Российской Федерации, мир и безопасность человечества, равно как состояние крайней необходимости может быть вызвано не только антиобщественным поведением человека.

В-четвертых, статьи главы 8 УК РФ и соответствующие статьи Конституции РФ, несомненно, отличаются по своему субъекту. Статьи главы 8 УК РФ имеют своим адресатом граждан Российской Феде­рации, лиц без гражданства, граждан других государств, находящихся в пределах нашего государства.

Кроме статей главы 8 УК РФ к числу дозволяющих уголовно-правовых норм, действующих на стадии регулятивного уголовно-правового отношения, относятся предписания ст. 31 УК РФ. Иного мнения придерживается Р. А. Сабитов, который относит нормы о добровольном отказе к числу посткриминальных норм, соответ­ственно, поведение лица, добровольно отказавшегося от доведения преступления до конца, — к правомерному посткриминальному поведению.141 Из этого теоретического положения делаются далеко идущие выводы: что поведение лица при добровольном отказе является и остается преступным; что в случае добровольного отказа правильнее говорить об освобождении не от уголовной ответ­ственности, а от наказания, и это следовало бы закрепить в уголовном , законе.142

I    К сожалению, даже после вступления в силу нового УК РФ, где в ч. 2 ст. 31 прямо указывается, что лица, добровольно и окончательно отказавшиеся от доведения преступления до конца, не подлежат

'* Уголовное право России. Общая часть.../ Отв. ред. Б. В. Здравомыслов. С. 302. 1<1 Сабитов Р. А. Посткриминальное поведение. Томск, 1985. С. 147. 142 Елеонский В. А. Поощрительные нормы уголовного права. С. 58; Питецкий В. В. О юридической природе освобождения от уголовной ответственности при добровольном отказе от совершения преступления // Проблемы уголовной ответственности и наказания. Красноярск, 1995. С. 30-31.

153

уголовной ответственности, в юридической литературе все еще широко распространено мнение, что при добровольном отказе лицо освобождается от уголовной ответственности.143 Так, например, по мнению В. В. Питецкого, до момента добровольного отказа лицо и объективно (создало угрозу объекту), и субъективно (имело намерение совершить преступление) совершило деяние, содержащее в себе состав либо приготовления, либо покушения на преступление. В. В. Питецкий считает, что факт добровольного отказа не устраняет общественной опасности содеянного до прекращения преступной деятельности, поскольку в момент «приготовления» или «покушения» угроза объекту имела место.144 В качестве примера В. В. Питецкий приводит такую ситуацию: некто П. с целью изнасилования С. завел ее в безлюдное место, сорвал с нее одежду, повалил на землю, но в последний момент, вняв мольбам потерпевшей о том, что у нее через три дня свадьба, от изнасилования отказался. Мы признаем у П. добровольный отказ и освободим его от ответственности. Вполне возможно, что в его действиях не будет состава и иного преступления. Однако в связи с добровольным отказом вовсе не исчезает все им содеянное: общественно опасное посягательство, общественная опасность самого П., проявившаяся в этом посягательстве, наконец, душевное потрясение потерпевшей, т. е. вредные изменения в объекте, а значит, и состав покушения или приготовления.14' Действительно, утверждать, что все содеянное П. в результате добровольного отказа «исчезает», значит, погрешить против истины. Однако возникают вопросы: 1) является ли содеянное приготовлением или покушением на преступление, 2) образует ли содеянное состав иного преступления?

Обязательным признаком приготовления и покушения на преступление является недоведение преступления до конца по независящим от этого лица обстоятельствам. Отсутствие этого признака исключает возможность оценивать совершенное деяние как приготовление или покушение на совершение преступления. Законо­дательно закрепленный признак неоконченного преступления жестко коррелирует с признаками добровольного отказа: добровольностью

143 Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. А. В. Наумова. С. 114;

Уголовное право России. Общая часть... / Отв. ред. Б. В. Здравомыслов. С. 250, 244, 246; Уголовное право. Общая часть.../ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. С. 316, 320; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть... С. 284-285; Уголовное право. Общая часть... / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 226.

144 Питецкий В. В. О юридической природе освобождения от уголовной ответственности при добровольном отказе от совершения преступления. С. 28.

145 Там же. С. 29-30.

154

и окончательностью отказа от доведения преступления до конца (ч. 2 ст. 31 УК РФ). Что же касается действий лица, вызвавших «душевное потрясение потерпевшей С.», то они могут быть оценены (в зави­симости от последствий) как умышленное причинение легкого, средней тяжести или тяжкого вреда здоровью (ст. 111,112,115 УК РФ).

Итак, нормы о добровольном отказе регламентируют поведение лица в рамках регулятивного уголовного правоотношения. Добро­вольный отказ не является преступлением, потому что представляет собой полное и добровольное восстановление общественных отношений, нарушенных общественно опасными действиями, добровольно не доведенными до конца. Уголовная ответственность может наступать лишь в том случае, если нарушенный порядок не восстановим. Добровольный отказ возможен до момента возникно­вения охранительного уголовно-правового отношения: а) до момента, когда по независящим от лица обстоятельствам приготовление и покушение на преступление не доводится до конца; б) преступление окончено. Что же касается рассматриваемых в литературе ситуаций, когда лицо допускает ошибку в оценке ситуации добровольного отказа, например, влияния «независимых от него обстоятельств» на доведение преступления до конца,14' то такие ситуации должны оцениваться по правилам фактической ошибки.

Р. А. Сабитов, В. А. Елеонский, Ю. В. Голик относят правила о добровольном отказе к числу поощрительных.147 Норма УК РФ о добровольном отказе не имеет, да и не может иметь поощрительной санкции. Поощрительная санкция всегда связана с заслуженным поведением. Заслуга же — это добросовестный правомерный поступок, предполагающий «сверхисполнение» субъектом своих обязанностей либо достижение им общепризнанного полезного результата.148 Добровольный отказ вовсе не «сверхнормальный» или «избыточно добродетельный» (по терминологии П. А. Сорокина149) поступок;

добровольный отказ — не преступление, а уголовно-правомерное поведение. При этом добровольный отказ — поведение, не превос­ходящее по своим масштабам результат обычных действий, в связи с чем добровольный отказ, в принципе, не может быть основанием для применения поощрительных мер, если только (повторимся еще раз) не

'* См, напр.: Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть... С. 283-284. 147 Елеонский В. А. Поощрительные нормы уголовного права. С. 22; Голик Ю. В.

Позитивные стимулы в уголовном праве... С. 35; Сабитов Р. А. Посткриминальное

поведение. С. 67.

14* Теория государства и права... / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. С. 65 7. 149 Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 78-79.

155

считать поощрением оценку законодателем поведения (не являющегося общественно опасным) уголовно-правомерным.

Таким образом, к числу дозволяющих норм, адресованных гражданам — субъектам регулятивных уголовно-правовых отно­шений, относятся статьи главы 8 УК РФ и предписания о добровольном отказе. Однако вовсе не они определяют правовой статус субъектов регулятивных правоотношений. Основным элементом этого статуса, предопределяющим социальную направленность регулятивного уголовного правоотношения, является право «человека и гражданина», находящегося в пределах юрисдикции Российского государства, на свободу и неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия. В общем виде данное право закреплено в ст. 3 УК РФ, которую можно прочитать следующим образом: «Каждый, кто не совершает преступных действий, преду­смотренных настоящим Кодексом, не может быть подвергнут наказанию и иным мерам уголовно-правового характера >>. Это право нашло законодательное оформление лишь в Новое время, когда основой общества стали рыночные связи свободных людей. Как правовой принцип право на свободу и неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия впервые было закреплено в ст. 7 и 8 Декларации прав человека и гражданина 1789 г. Напомним формулировки этих статей: «Никто не может быть обвинен, арестован или заключен под стражу иначе, как в случаях, определен­ных законом, и в форме, им предписанной» (ст. 7); «Никто не может быть наказан иначе, чем на основании закона, принятого и обнародованного до совершения проступка и законным образом применяемого» (ст. 8).

Российское уголовное право прошло долгий путь от того времени, когда государственной власти была нужна сама идея предусмотреть все преступления и определить все виды и содержание мер уголовной репрессии150 до законодательного определения в УК РФ 1996 г. не только принципа «нет преступления и наказания без указания на то в законе »(ст. 3 УК РФ), «приоритета общечеловеческих ценностей», «максимального обеспечения неприкосновенности прав и свобод человека» (ст. 1 и 2 УК РФ), но и конкретных гарантий их реализации. Нельзя не признать, что первые попытки закрепления в законодательстве России принципа «nullum crimen sine lege»

"° Телъберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве и политических преступлений в Московском государстве XVII в.// Учен. зап. ИМУ. Отдел юридический. Вып. 39. М., 1912. С. 101, 103.

156

восходят к периоду просвещенного абсолютизма. Однако и уголовное право периода Екатерины II, и Уложения 1845 и 1903 гг., равно как и уголовное законодательство Советского государства, хотя формально и провозглашали принцип «nullum crimen sine lege», однако на практике этот принцип никогда не был проведен в жизнь.

Отдельные попытки построить уголовное законодательство, базирующееся на принципе «nullum crimen sine lege », не могли быть успешными до тех пор, пока основой российского общества не стали рыночные связи свободных людей. Провозглашение человека свободным предполагает признание его прав равными не только праву всех иных субъектов, но в первую очередь праву государства в целом. Это означает четкое законодательное определение границ взаимных прав и обязанностей государства и человека во всех сферах их взаимодействия, в том числе, а может быть, и в первую очередь в сфере применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия. Свободный человек уже не может рассматриваться только как объект уголовно-правового воздействия (предупреждения преступлений или наказания виновных), а уголовный закон — только или главным образом как средство борьбы с преступлениями или преступниками. Для того чтобы уголовный кодекс стал гарантом свободного общества, свободных людей, оплотом свободных граждан против государства (Ф. Лист), на первый план должна была выйти новая функция уголовного права: обеспечение свободы и неприкосновенности человека от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия посредством четкого закрепления взаимных прав и обязанностей человека и государства в этой сфере их взаимодействия.

Субъективное право на свободу и неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия вовсе не сводится к праву деликтоспособных граждан требовать от государства обеспечивать (гарантировать) адекватное применение норм уголовного закона.151 Это «право» принадлежит любому «человеку и гражданину», находящемуся в пределах юрисдикции Российского государства, и, подобно любому субъективному праву, включает в себя такие правомочия, как: а) право на положительные действия; б) право требования; в) притязание. Субъективное право — всегда нечто большее, чем просто право требования, право «на что-то», т. е. право, имеющее известный реальный, наличный объект.152

"' Хомич В. М. Теоретические проблемы уголовной ответственности: Автореф. докт. дисс. Минск, 1997. С. 14.

'" Алексеев С. С. Общая теория права... С. 124.

157

Субъективное право на неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия включает в себя право на фактическое обладание социальными благами и их исполь­зование. Таким социальным благом (интересом) в данном случае (в современном обществе) является личная и имущественная свобода человека от преступных посягательств, в том числе в результате обеспечения неприкосновенности от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия. Мера такой свободы индивида определяется положениями и Особенной и Общей частей УК РФ (постольку, поскольку критерии преступности и мера наказуемости деяния определяется нормами УК РФ в целом), а мера собственной свободы индивида и, соответственно, право индивида на исполь­зование (пользование) этим благом в виде активных действий — статьями о необходимой обороне, крайней необходимости, задержа­нии преступника, добровольном отказе и т. п. В случае совершения таких действий жизненный интерес, образующий социальное содержание права, удовлетворяется с помощью собственных активных (положительных) действий индивида.

«Право требовать» от государства, его органов и отдельных граждан соблюдать личную и имущественную неприкосновенность индивидуума от преступных посягательств является юридически вспомогательным средством. Реальность этого правомочия обеспе­чивается целой системой процессуальных прав индивидуума в рамках прокурорско-надзорных, оперативно-розыскных и уголовно-процессуальных правоотношений: право требовать проведения проверки (в отношении себя,153 иных лиц, государственных органов), право знакомиться с материалами проверок и т. д.

Третьим элементом (правомочием) рассматриваемого субъек­тивного права является притязание-возможность прибегнуть к принудительной силе государственного принуждения против лиц, обязанных соблюдать личную и имущественную неприкосновенность от преступных посягательств. Такое правомочие гарантируется индивиду в современном обществе посредством закрепления в уголовном законе норм об уголовной ответственности работников государственных органов за преступные действия, нарушающие права и законные интересы граждан. В этом случае ответственность работников государственных органов должна наступить вовсе не за

'" Б. Т. Разгильдиев почему-то считает это право элементом содержания регулятивного правоотношения {Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права РФ. С. 215).

158

невыполнение должностными лицами правоохранительных органов обязанностей по контролю за исполнением гражданами своих уголовно-правовых обязанностей.154 В основе ответственности должна лежать обязанность работников государственных органов не нарушать право человека на неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия. Это право лица должно быть абсолютным в том смысле, что ему должны корреспон­дировать соответствующие обязанности не только работников правоохранительных органов, а «любого и каждого», кто данное право может нарушить. Поэтому субъектом уголовной ответственности за тот или иной вид нарушения прав человека на неприкосновенность от Необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия могут и должны быть не только должностные лица правоохрани­тельных органов, но и законодатели в случае, например, издания (лоббирования) «преступных законов», и в частности законов, предусматривающих ответственность за «мнимые преступления»,155 и служащие (в том числе высшие должностные лица государства) органов власти и управления в случае, например, «организации массовых репрессий», в общем, «любой и каждый», если он участвует или содействует совершению подобных преступлений. Так должно быть.

Как мы отмечали выше, мера собственной свободы индивидов в сфере уголовно-правового регулирования (взаимодействия человека и государства по поводу применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия) регламентируется также уголовно-правовыми нормами, запрещающими определенное поведение, устанавли­вающими обязанности не совершать общественно опасные действия (бездействие). Обычно в литературе юридическая обязанность рассматривается как установленные законом вид и мера общественно необходимого, ответственного поведения, обеспечиваемыя возможностью государственного принуждения.15' Обязанности, предусмотренные в уголовно-правовых нормах, в регулятивном аспекте подразделяются на два вида: пассивные обязанности лица воздерживаться от совершения общественно опасных и уголовно-противоправных \ действий; активные обязанности лица совершать определенные , общественно полезные действия, являющиеся правомерными ; (см., например, ст. 125, 225, 265, 274, 293 и др. УК РФ).

м Там же. С. 232.

'" Шестиков Д. А. Криминология на рубеже дух тысячелетий // Вести. СПбУ ; МВД России. 1999. № 2. С. 76.

1!" Семенеко Б. М. Юридические обязанности граждан. Вопросы теории:

\ Автореф. канд. дисс. Саратов, 1978. С. 9, 10.

I                                                           159

Уголовное право, в первую очередь, определяя меру свободы человека, устанавливает обязанности воздерживаться от совершения поступков, признанных обществом опасными, наказуемыми и противоправными. По нашим подсчетам, позитивные обязанности действовать содержатся лишь в каждой третьей статье (78 статей УК РФ), причем приблизительно в 53 из них содержатся обязанности конкретных лиц в конкретных ситуациях совершать как активные, так и пассивные действия. Однако наличие в уголовном праве и такого сравнительно небольшого числа самостоятельных активных обязан­ностей лишний раз подтверждает необоснованность высказываний тех криминалистов, которые считают, что поскольку в природе не бывает правоотношения, ни один из участников которого ничего не мог и не должен был бы делать, то действие уголовно-правовых обязанностей не ведет к возникновению уголовно-правовых отношений. На самом деле содержание уголовно-правовых отношений, возникающих по поводу несения (выполнения) этих обязанностей, заключается для граждан в том числе в необходимости выполнения уголовно-правовых требований в пассивном или активном правомерном поведении, для государства — в возможности направлять поведение граждан в русло уголовно-правовых предписаний, требовать от личности должного поведения, а в случае нарушения нормы — применить меры прину­дительного воздействия к виновному лицу.

Противники признания реальности регулятивных уголовно-правовых отношений обычно видят в уголовно-правовой норме лишь запрет, однако и в тех случаях, когда они признают наличие в нормах уголовного права как пассивных, так и активных обязанностей, за этими обязанностями отрицается их уголовно-правовая само­стоятельность. Так, например, В. Г. Смирнов еще в 1965 г. писал, что существует два вида правовых обязанностей, возлагаемых на граждан:

1) как участников конкретных общественных отношений; 2) как лиц, согласующих свои действия со всем комплексом требований правопорядка.157 Учитывая, что, по мнению В. Г. Смирнова, обязан­ность, содержащаяся в диспозиции статьи Особенной части уголов­ного закона, — «это не обязанность участника конкретного общественного отношения»,158 можно предположить, что уголовно-правовые обязанности он отождествляет со вторым видом обязан­ностей, которые называет, правда, не уголовно-правовыми, а «обязанностями обязанностей».

"7 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 143. '" Там же. С. 144.

160

Различие «обязанностей» и «обязанностей обязанностей» В. Г. Смирнов видит в том, что первые представляют собой требования совершить действия, соответствующие природе существующих общественных отношений (в том числе и правоотношений), а вторые — требования совершить действия или воздержаться от совершения действий, которые могут причинить ущерб общественным отно­шениям,159 или, иначе, в обязанности подчиняться правилам челове­ческого общежития и требованиям правопорядка. В современной литературе такая позиция нашла определенную поддержку.160

Думаем, что с позицией В. Г. Смирнова и его последователей нельзя согласиться. Во-первых, нарушение любой юридической обязанности, а не только «обязанности обязанностей» причиняет ущерб общественным отношениям. Во-вторых, хотя, как правило, «уголовный закон и не раскрывает перед членами общества раз­вернутую положительную программу общественно полезных действий, в совершении которых заинтересовано государство», содержание любой обязанности, а не только «простой обязанности» соответствует (должно соответствовать) природе общественных отношений. Наконец, в-третьих, остается неясным, почему В. Г. Смирнов отождествляет комплекс «требований правопорядка», которым соответствует конституционная обязанность граждан уважать Конституцию РФ и соблюдать законы (ст. 37 и 39 Конституции РФ), с обязанностью подчиняться отдельным требованиям «правопорядка ». Да и что такое «требования правопорядка», если правопорядок в отличие от законности, которая есть область долженствования, в юридической литературе традиционно определяется как часть реального общественного порядка, законность в действии?161

В. Г. Смирнов настойчиво призывает не смешивать «обязанность» и «обязанность обязанности»; в то же время, критикуя Б. С. Ники­форова и А. А. Пионтковского, признающих самостоятельность уголовно-правовых обязанностей, он утверждает, что обязанность второго рода — это «обязанность соблюдения соответствующего поведения, требуемого нормами какой-либо отрасли права ».162 Но ведь и «обязанность первого рода» — это тоже обязанность соблюдения

'"Там же. С. 143.

ш Игнатов А. Н. Лекция I. Введение в изучение уголовного права. Уголовный закон. С. 2; Уголовное право. Общая часть.../ Под. ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. С. 26—27; Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. Екатеринбург, 1994. С. 189—190.

м Алексеев С. С. Общая теория социалистического права: Курс лекций. Вып. 1. Свердловск, 1963. С. 137; Общая теория государства и права. Т. 2. Л., 1974. С. 369.

162 Смирнов В. Г. функции советского уголовного права. С. 144.

161

требований соответствующей отрасли права. Из концепции В. Г. Смир­нова вытекает лишь один вывод: уголовно-правовая обязанность не имеет своей качественной определенности, фактически это признает и сам В. Г. Смирнов, когда называет диспозицию уголовно-правовой нормы гипотезой и утверждает, что уголовно-правовые нормы выступают в качестве санкций, подкрепляющих силу тех или иных отраслевых норм."3

Такое понимание взаимосвязи уголовно-правовых обязанностей с отраслевыми было встречено в юридической литературе критически. А. А. Пионтковский писал: «Уголовный закон не только придает особую силу и значение уже существующим нормам других отраслей права и тем самым участвует в установлении соответствующих правоотношений, но и сам непосредственно вводит и устанавливает правовые нормы и правоотношения. Примером уголовно-правовых норм последнего рода могут служить уголовные законы, которые определяют ответственность за посягательства на свободу и телесную неприкосновенность граждан СССР. Обязывая граждан не посягать на интересы личности, они одновременно определяют характер и объем неприкосновенности личности человека».164 Аналогичного мнения придерживаются М. И. Ковалев и А. В. Наумов.16'

С подобными суждениями можно согласиться лишь частично. Позиция А. А. Пионтковского, М. И. Ковалева и А. В. Наумова носит двойственный характер. С одной стороны, они признают, что уголовно-правовые обязанности являются составными частями комплекса правовых гарантий, норм других отраслей права: «Норма, охраняемая уголовным законом, образует составную часть уголовно-правовой нормы. Она входит в нее в качестве объекта уголовно-правовой охраны и, таким образом, является одним из элементов состава описанного в законе преступления ».166 С другой стороны, эти авторы пытаются определить круг норм уголовного права, которые непосредственно устанавливают и одновременно гарантируют определенные права и обязанности, не регулируемые другими отраслями права. К числу таких норм в литературе обычно относят нормы об ответственности за посягательства на жизнь, здоровье, честь и достоинство граждан, половую свободу, собственность, обще­ственный порядок, правосудие и т. п.

"3 Там же. С. 143.

lt< Курс советского уголовного права: В 6 т. Т. 1. М., 1970. С. 12—13. "s Ковалев М. И. Советское уголовное право... С. 97; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть... С. 18.

"' Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. С. 24.

162

«;,   Представляется, что такое противопоставление двух групп ^уголовно-правовых обязанностей также принижает значение и роль [^большинства норм уголовного права, открывает возможность для ^утверждения, что они ничего непосредственно не регулируют, а лишь ! Являются санкциями (придают особую силу) за нарушение норм lAPy1'1^ отраслей права. Не случайно, по-видимому, М. П. Карпушин и рЦ. И. Курляндский (сторонники рассматриваемой концепции) прямо

! утверждают, что хотя и не всегда, но, как правило, уголовное право устанавливает ответственность за нарушение норм других отраслей ;,ррава.167 Между тем, как было отмечено выше, если учитывать, что, даапример, нормам об ответственности за преступления против жизни И здоровья (глава 16 УК РФ) противостоят конституционные права граждан на охрану жизни и здоровья (ч. 1 ст. 20, ст. 41 Конституции |РФ) и на судебную защиту от посягательства на жизнь и здоровье

(ст. 46 Конституции РФ), а нормам, охраняющим природу и окру­жающую среду (глава 26 УК РФ), противостоит конституционная Обязанность каждого сохранять природу и окружающую среду, |бережно относиться к природным богатствам (ст. 58 Конституции РФ), 'можно усомниться в корректности конструкции, предложенной | А. А. Пионтковским, М. И. Ковалевым и А. В. Наумовым. |',   Похожую позицию занимает А. И. Санталов, который, однако, у» отличие от А. А. Пионтковского, М. И. Ковалева и А. В. Наумова, (.пытаясь установить (вычленить) качественную определенность .уголовно-правовой обязанности, обоснованно связывает эту

определенность с конкретностью модели предписываемого нормой "поведения и особенностями взаимосвязи уголовно-правовых ^обязанностей с корреспондирующими им правами. Оспаривая ^реальность абсолютных правоотношений, А. И. Санталов пишет:

[ «При абсолютном правоотношении собственности на одной стороне ^Находится лицо, наделенное правом владения, пользования и

распоряжения имуществом, на другой — все остальные лица, i Обязанные не препятствовать осуществлению этого права. Но обязан-| ность не препятствовать осуществлению прав собственника включает ;:В себя обязанность не красть, не уничтожать имущество или не [^совершать другого преступления, нарушающего права собственника. ^Следовательно, данное отношение нужно было бы признать уголовно-S правовым отношением, ибо оно ничем по своей конструкции не | отличается от отношения собственности, регулируемого гражданским

"7 Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав преступления. С. 10.

163

правом. И если лицо совершает кражу, уничтожает имущество, оно тем самым нарушает две обязанности: гражданско-правовую и уголовно-правовую, за что привлекается к уголовной и гражданско-правовой ответственности... Сказанного достаточно, чтобы показать, что обязанностям (запретам) в уголовном праве противостоят права лиц, в интересах которых установлены эти запреты».168

Нетрудно заметить, что в отличие от М. И. Ковалева, который лишь обмолвился о том, что норма уголовного права создает определенные отношения между государством и гражданами, а также граждан между собой,169 А. И. Санталов прямо пишет о кор­респондирующих уголовно-правовым обязанностям правах лиц, организаций и государства, закрепленных в самых различных отраслях права. Он считает, что «обязанность уголовно-правового характера не препятствовать осуществлению избирательного права путем насилия, угроз, обмана или подкупа, — ст. 132 УК РСФСР противо­стоит конституционному праву избирать и быть избранным в Советы народных депутатов, обязанность не нарушать правила о валютных операциях — ст. 88 УК РСФСР — противостоит исключительному праву Госбанка СССР на сделки с валютными ценностями».170 Кроме того, основываясь на тезисе о производности уголовно-правовых обязанностей, А. И. Санталов пришел к логическому в этом случае выводу, что нарушение, например, уголовно-правовых запретов не красть или не уничтожать имущество неразрывно связано с нарушением соответствующей отраслевой обязанности (не препят­ствовать осуществлению прав собственника) и влечет применение уголовной и гражданско-правовой ответственности.

На наш взгляд, с позицией А. И. Санталова нельзя согласиться. Дополняя высказанные в главе II аргументы о самостоятельности уголовно-правовых норм: заметим: что эти нормы, как и все правовые нормы, носят представительно-обязывающий характер. Поэтому не следует противопоставлять уголовно-правовые обязанности правам, предусмотренным в других отраслях права. «Только в теоретическом мышлении можно разделить в норме единство противоположных ее начал регулятивного и охранительного. В социальной природе нет и не может быть норм, которые бы только регулировали или только охраняли».171 Это означает, что любая уголовно-правовая норма,

1" Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С. 40-41. "' Ковалев М. И. Советское уголовное право... С. 99.

170 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С. 40—41.

171 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве. С. 21.

164

независимо от ее юридико-технического изложения в той или иной статье, предполагает не только обязанности, но и корреспондирующие им права. Правам, закрепленным, например, в Конституции РФ, соответствуют не уголовно-правовые или гражданско-правовые, а именно конституционно-правовые обязанности. Критикуя утвер­ждение В. С. Основина, согласно которому конституционные права могут существовать без конституционных обязанностей, Н. В. Витрук отмечает, что если исходить из чисто количественного, формального подхода, то, возможно, и не всякому конституционному праву соответствует своя конституционная обязанность, однако содержа­тельный подход позволяет утверждать, что всей системе консти­туционных прав соответствует система именно конституционных обязанностей.172

Соотношение конституционных прав и обязанностей и уголовно-правовых прав и обязанностей заключается не в том, что консти­туционным правам противостоят уголовно-правовые обязанности (и наоборот), а в том,что конституционные обязанности (права) составляют юридическую базу для уголовно-правовых обязанностей, конкретизируются их системой. Так, запрет, содержащийся в ст. 58 Конституции РФ, предусматривающий обязанность сохранять природу и окружающую среду, бережно относиться к природным богатствам, конкретизируется уголовно-правовыми обязанностями, содержащимися в ст. 246-262 УК РФ. Учитывая, что в конечном счете любое преступление нарушает конституционную обязанность соблюдать Конституцию РФ и законы (ч. 2 ст. 15 Конституции РФ), можно утверждать, что нарушение любой уголовно-правовой обязанности есть одновременно нарушение конституционной обязанности, которая ею так или иначе конкретизируется. Однако это обстоятельство нельзя рассматривать как отрицание самостоятель­ности содержания и реализации и тех, и других обязанностей.

Во-первых, конституционные обязанности охватывают, по сравнению с отраслевыми обязанностями, наибольшее число субъектов. Если субъектами многих конституционных обязанностей являются как физические, так и юридические лица, то субъектами уголовно-правовых обязанностей — только физические лица. Например, ч. 2 ст. 29 Конституции РФ гласит: «Не допускается пропаганда и агитация, возбуждающие социальную, расовую,

172 Права личности в социалистическом обществе / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев, М. С. Строгович. М., 1981. С. 93. — Действительно в главе 2 Конституции РФ 45 статей посвящены правам и свободам граждан и только 6 — обязанностям.

165

национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства». Данная норма, несомненно, обращена к более широкому кругу субъектов, по сравнению с конкретизиру­ющими ее статьями УК РФ. Заметим, что для возникновения конституционных правоотношений, как правило, необходимо и достаточно наступления лишь такого юридического факта, как принадлежность ^гражданству. Что же касается уголовного закона, то в соответствии со ст. 12 УК РФ на граждан Российской Федерации, находящихся вне пределов Российской федерации распространяются лишь те уголовно-правовые обязанности, которые признаются законодательством соответствующего государства.

Во-вторых, уголовно-правовые и конституционные обязанности характеризуются различной мерой предписываемого поведения, а потому границы необходимости, образующей сущность консти­туционно-правовых обязанностей, всегда формулируются наиболее общим образом. Так, например, если сущность уголовно-правового запрета, предусмотренного в ст. 282 УК РФ, образует необходимость воздержаться от строго конкретных видов деятельности, то сущность конституционного запрета пропаганды расовой или национальной ненависти, вражды или превосходства образует необходимость воздержаться от совершения действий, характеризующихся куда более высокой степенью общности.

В-третьих, самостоятельность уголовно-правовых норм и конституционных обязанностей подтверждается и наличием само­стоятельных санкций. К числу собственно государственно-правовых санкций относится, например, лишение гражданства.173 Несомненно, наличие и применение уголовно-правовых санкций за нарушение уголовно-правовых обязанностей также способствует неуклонному и точному исполнению конституционных обязанностей, однако это происходит «отнюдь не в форме непосредственного применения правовых санкций в отношении допустившего отступления от требований конституционных норм »,174 а лишь опосредованным путем. В. А. Масленников правильно подчеркивает, что, будучи применен-

173 Хотя п. 2 ст. 15 Всеобщей декларации прав человека 1948 г. гласит, что «никто не может быть произвольно лишен своего гражданства», вместе с тем Конвенция о сокращении безгражданства 1961 г., участницей которой Россия не является, предусматривает возможность лишения лиц гражданства, если лицо «вело себя образом, серьезно ущемляющим жизненные интересы государства» (ст. 8).

174 Масленников В. А. Конституционные обязанности граждан СССР: сущность и проблемы реализации// Сов. государство и право. 1983. № 6. С. 9.

166

йыми за нарушение конкретных отраслевых обязанностей, отраслевые Санкции лишь в совокупности дают эффект, необходимый в сфере 'Конституционных отношений.175 | •   На наш взгляд, нельзя согласиться и с попыткой Е. Я. Мото-йвиловкера, А. И. Санталова, 3. А. Незнамовой и др. включать, ^Например, конкретные уголовно-правовые запреты — не красть, не даабить, не мошенничать — в содержание гражданско-правовой Обязанности не нарушать права собственника и на этой основе ^утверждать, что лицо, совершившее преступление против собствен­ности, тем самым нарушает две обязанности: отраслевую и уголовно-j,правовую (А. И. Санталов), или, что любой уголовно-правовой запрет | основан на запрете, содержащемся в отраслях позитивного законо­дательства — конституционном, гражданском, хозяйственном, ^административном и т.д. (3. А. Незнамова, Е. Я. Мотовиловкер).176 | Нарушение уголовно-правовой обязанности совсем не обязательно ^связано с нарушением какой-либо отраслевой обязанности. Даже в тех ^случаях, когда нарушению уголовно-правовой обязанности сопут­ствует нарушение каких-либо иных отраслевых обязанностей, думаем, /самостоятельность и тех, и других достаточно очевидна.177 Например, если лицо в возрасте от 14 до 18 лет совершит преступление,

I! предусмотренное ч. 2 ст. 167 УК РФ, то согласно ст. 20 УК РФ оно будет привлечено к уголовной ответственности (за исключением штрафа) независимо от того, имеет ли несовершеннолетний самостоятельный доход или имущество, на которое может быть обращено взыскание. Напротив, в соответствии с ч. 2 ст. 1074 ГК РФ в случае, когда у несовершеннолетнего в возрасте от 14 до 18 лет нет доходов или иного имущества, достаточных для возмещения вреда, гражданско-правовая ответственность фактически возлагается полностью или частично на его родителей (усыновителей) или попечителей (юридических и физических лиц).

Представляется, что основные трудности, возникающие при обосновании самостоятельности уголовно-правовых обязанностей, связаны с недостаточной разработанностью общей теории юриди­ческой обязанности. В теории права проблема юридической обязан-

'" Там же. С. 9.

т Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. С. 189; Мотовиловкер Е. Я. Теория регулятивного и охранительного права. Воронеж, 1990. С. 26; Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права РФ. С. 91-92;

Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. С. 24.

177 См., напр.: Кропачев Н. М., Николаева И. Н. Уголовно-правовая защита имуще­ственных прав несобственника// Вест. СПбГУ. Сер. 6. Вып. 3. № 20. 1997. С. 131-132.

167

нести традиционно рассматривается лишь в контексте теории субъективного права. Между тем некоторые спорные вопросы теории субъективного права, на наш взгляд, могут и должны быть рассмотрены через призму теории юридической обязанности. В литературе обычно подчеркивается, что всякое субъективное право неразрывно связано с субъективной обязанностью, однако этот верный тезис трактуется несколько односторонне: только как необходимость обеспеченности всякого субъективного права юридической обязанностью, т. е. мерой должного поведения других лиц.178 На самом деле не только отсутствие юридической обязанности лишает субъективное право существенного элемента — обеспеченности, но и отсутствие субъективного права делает юридическую обязанность социально бессмысленной. Учитывая это, можно по-новому взглянуть на традиционно оспари­ваемую позицию, согласно которой интерес является необходимым и ведущим элементом содержания субъективного права и юридической обязанности.179

Дискуссионность данного, на наш взгляд, несомненно верного положения, по-видимому, связана с особенностями меры поведения, предписываемой субъективным правом. Определение субъективного права как меры юридически возможного поведения подчеркивает самостоятельность лица, обладающего этим правом, возможность свободно распоряжаться правом, а потому не требует специального указания на тот факт, что субъективное право закреплено за управо-моченным в целях удовлетворения его интересов. Что же касается юридической обязанности, то интерес, удовлетворение которого обеспечивается осуществлением этой обязанности, несомненно, входит в содержание последней. Если не указать в определении юридической обязанности на субъект, в интересах которого она установлена, то оно станет всего лишь абстракцией. «Обязанности также теряют социальный смысл, — пишет Л. С. Явич, — если нет субъектов, имеющих право требовать их исполнения и заинтересованных в том, чтобы реализовать свое право ».180 Следовательно, юридическая обязанность — это не просто мера должного поведения, а «предписанная обязанному лицу в целях удовлетворения интересов управомоченного мера должного поведения в данном правоотношении, обеспеченная предоставлением управо-

178 Марксистско-яенимкая общая теория государства и права // Соц. право. М.,1973. С.525-526.

"' Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М.; Л., 1948. С. 32-38; Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву:

Автореф. докт. дисс. М., 1956. С. 9-11.

"° Явич Л. С. Общая теория права. С. 165.

168

моченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного принуждения».181

Признание интереса элементом содержания юридической обязанности позволяет провести разграничение между качественно различными юридическими обязанностями, внешне одинаково проявляющимися в правовом поведении. Так, например, обязанности не препятствовать праву собственника, предусмотренные ГК РФ, и обязанности, предусмотренные в главе 21 УК РФ (преступления против собственности), в целом ряде случаев проявляются во внешне аналогичном правовом поведении. Однако, на наш взгляд, эти обязанности качественно самостоятельны и не могут быть сведены одна к другой: в них по-разному совмещены интересы личности и общества.

Гражданско-правовая обязанность несобственника есть мера должного поведения, предписанная обязанному в целях удовлетворения интересов «конкретного» собственника. Интересы собственника могут быть ограничены федеральным законом и лишь в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, права и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Поэтому именно собственник имеет не только право требовать от обязанного лица совершения (несовершения) действий в целях удовлетворения интересов управомоченного, но и право отказаться от этого правомочия; именно собственник может прибегнуть | к принудительной силе государства и может отказаться от этого притязания. Уголовно-правовая обязанность несобственника есть мера должного поведения, предписанная обязанному. Ее реализация ; также способствует удовлетворению интересов «собственника» и , общества в целом, да и несобственник как член государственно-| организованного общества заинтересован в удовлетворении общего ^интереса. Напротив, во взаимосвязи гражданско-правовых обязан­ностей несобственника и прав собственника в первую очередь Гвыражаются только непосредственные интересы конкретного ^собственника. В тех случаях, когда необходимо наиболее надежным | способом обеспечить достижение полезного результата с точки iзрения общества ис позиции индивидуального интереса, государство |и устанавливает юридические обязанности, которым корреспон-|дируют права не конкретного лица, а государства в целом. «Определяя |сферу преступного и осуждая преступление от имени государства, —

181 Толстой Ю. К. К теории правоотношения. Л., 1959. С. 46.

169

отмечает Г. А. Злобин, — уголовный закон и своим содержанием, и практикой применения сплачивает общество в борьбе против социального зла, объединяет людей на основе идеалов добра и велений справедливости ».182 В случае неисполнения любой уголовно-правовой обязанности преступник нарушает интересы общества в целом, вступает в конфликтное отношение с государством, которое, как правило, независимо от желания «потерпевшего» (собственника похищенного имущества; лица, которому причинен физический вред, и т. д.) принимает меры для восстановления правопорядка.

Таким образом, в современном обществе «при совершении каждого преступления потерпевшим, в конечном счете, является государственно-организованное общество». Оно может и отказаться от своего права, амнистируя или милуя виновных в преступлении лиц. Заметим, что в целом ряде случаев именно противоположность интересов конкретного «потерпевшего» и государства затрудняет реализацию конфликтного отношения и тем самым приводит к нарушению принципа неотвратимости уголовной ответственности.

Итак, регулятивные уголовно-правовые отношения склады­ваются по поводу применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия. Право «человека и гражданина» на свободу и неприкосновенность от необоснованного применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия является главным (стержневым) в содержании регулятивного уголовного правоотношения. Мера свободы, представляющая содержание этого права, конкретизируется на основе уголовно-правовых норм, которые устанавливают, во-первых, субъективные права на совершение управомоченным активных уголовно-правомерных действий; во-вторых^ обязанности совершать определенные активные уголовно-правомерные действия;

в-третьих, обязанности воздерживаться от уголовно-противоправных действий. Этим правам и обязанностям граждан корреспондируют, соответственно, права и обязанности государства: обязанность не применять меры уголовно-правового воздействия к лицам, соверша­ющим действия, не выходящие за рамки дозволенного, предписанного, закрепленного; право требовать от обязанной стороны определенного уголовно-правомерного поведения.

Сказанное означает, что регулятивное уголовно-правовое отношение является простым правоотношением, содержание которого состоит из одного субъективного права и одной юриди-

182 Конституция СССР и дальнейшее укрепление законности и правопорядка. М., 1979. С. 72.

170

ческой обязанности. Так, например, граждане в уголовно-правовых отношениях обоснованного риска (ст. 41 УК РФ) не только имеют право на действия, причиняющие вред государству или другим лицам, но и обязаны не переходить границы разрешенного, действовать в рамках права; граждане, которые без серьезной опасности для себя или для других могут оказать помощь лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии, не только должны оказать не терпящую отлагательства помощь, но и имеют право при этом выбрать любой способ действия (кроме запрещенных уголовным законом). Государ­ство, в свою очередь, обязуется ни при каких обстоятельствах не применять уголовную ответственность, если преступление не совершено. Все это в свое время позволило нам утверждать, что субъекты регулятивных уголовно-правовых отношений являются «равными партнерами».183

Наша позиция нашла поддержку в юридической литературе.184 Вместе с тем А. В. Усе и Л. Б. Тиунова, оценивая наши рассуждения о характере взаимоотношений сторон правоотношения, писали:

«Тенденциям демократизации общественных процессов созвучны суждения о... равенстве сторон в уголовно-правовом отношении. Последний вывод воспринимается скорее как программа одного из перспективных направлений уголовно-правовых исследований».185 С позиции сегодняшнего дня следует признать такую оценку правильной.

Действительно, в основе советского уголовного законо­дательства не лежал принцип равенства сторон как регулятивного, так и охранительного уголовно-правового отношения. Говоря это, мы имеем в виду и фактическую сторону, и юридическую. Правда, необходимо признать, что такое положение субъектов уголовных правоотношений представляется многим юристам естественным и единственно возможным. Так, например, по мнению Б. Т. Разгиль-диева, который признает существование уголовных правоотношений до факта совершения преступления, «в уголовном правоотношении

183 Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... С. 89.

1И Усе А. В., Тиунова Л. Б. — Рец на кн.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования...// Вестн. ЛГУ. 1989. Сер. 6. Вып. 4. С. 105; Жалимкий А.Э., Кондратов П. Э. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... С. 148; Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность. С. 8.

1" Усе А. В., Тиунова А. Б. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... С. 105.

171

оба субъекта: гражданин и работник правоохранительных органов (представитель власти) — являются обязанными по отношению к закону. Но при этом каждый из них наделен и соответствующими правами. Однако эти обязанности и права не корреспондируют друг с другом, как это характерно для отраслей права, носящих регуля­тивный характер».18' П. А. Фефелов, для которого уголовные правоотношения возникают только после совершения преступления, считает, что в связи с тем, что главной функцией уголовного права является охранительная, его метод в отличие от гражданско-правового характеризуется не диспозитивностью и юридическим равенством субъектов, а уголовно-правовым запретом, который обеспечивается неотвратимостью ответственности.187 По мнению П. А. Фефелова, «субъекты уголовного правоотношения находятся в отношении власти и подчинения ».188

Оценка уголовных правоотношений как властеотношений была широко распространена в литературе 30-х — начала 60-х годов.189 Эта оценка соответствовала и действовавшему в то время уголовному законодательству, и фактическому положению человека в обществе. Законодательство того периода отличалось резко выраженной классовой направленностью, применением уголовного закона по аналогии, отступлениями от принципов личной и виновной ответственности.

Реформы уголовного законодательства конца 50-х — начала 60-х годов, и особенно изменения уголовного законодательства, начавшиеся в середине 80-х годов, окончательно освободили советское уголовное право от цепей сталинизма и придали ему демократические (человеческие) черты.190 Эти изменения уголовного законодательства и явились причиной появления в юридической литературе высказы­ваний о равенстве сторон регулятивных и охранительных право­отношений. Желаемое, однако, выдавалось за действительное, и в этот

"' Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права РФ. С. 145.

187 Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны. С. 222.

т Там же.

"' Строгович М. С. Природа советского уголовного процесса и принцип состязательности. М., 1939. С. 81; Иоффе О. С; Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 215; Огурцов Н. А. Развитие учения о правоотношении в советском уголовном праве // Тр. ВСШ МВД СССР. Волгоград, 1970. Вып. 3. С. 7.

"° Эти изменения уголовного законодательства и явились причиной появления в юридической литературе высказываний о равенстве сторон регулятивных и охранительных правоотношений. Желаемое, однако, выдавалось за действительное.

172

I вериод ни уголовное законодательство, ни практика его применения I не основывались на принципе равенства сторон уголовного право-| отношения: человека и государства. И это не случайно, поскольку хотя | государство и провозгласило лозунги демократизации, гласности, | перестройки, однако общество продолжало жить по правилам, когда | «государство, скрепляемый его властью в единое целое народ, ^объявляются высшей ценностью, подчиняющей себе индивида»,191 а [ индивиды в таком обществе, «потеряв свою автономию и само-;, стоятельность, выступают частицами поглотивших их социальных ^образований — общественного класса» или «новой исторической ; общности — советского народа».192

,    Трезвая оценка фактического положения дел нашла отражение ; в юридической литературе с начала 60-х годов. В литературе по общей , теории права уголовному и гражданскому праву широкое распростра-, нение получило мнение о том, что в отличие от гражданского права, уголовное право имеет дело не с отношениями равенства, а с отноше­ниями власти-подчинения. Такая позиция нашла формальное подтверждение и в ст. 2 нового ГК РФ, которая устанавливает, что гражданское законодательство регулирует имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения, основанные на равенстве автономии воли и имущественной самостоятельности их участников.193 Это законодательное положение понимается в современной цивилистике следующим образом: гражданское (частное) право регулирует частные взаимоотношения граждан, отличающиеся тем, что они основаны на юридическом равенстве участников, автономии их воли (т. е. их свободном усмотрении относительно того, вступать им или не вступать во взаимоотношения с контрагентом, и на каких условиях) и их имущественной само­стоятельности (обособленности).194 Публичные отношения (в том числе уголовные, административные, финансовые) основаны на властном подчинении одной стороны другой. По мнению Е. А. Суханова, принципиальные различия частноправового и публично-правового подхода заключаются в том, что «в публично-правовом подходе преобладают властно-организационные, принудительные начала,

191 Спиридонов Л. И. Теория государства и права... С. 35.

192 Там же. С. 36.

191 О том, что общим признаком всех отношений, входящих в предмет гражданского права, является равенство их сторон, писал Ю. К. Толстой еще в 1970 г. {Толстой Ю. К. Кодификация гражданского законодательства в СССР: Автореф. докт. дисс. Л., 1970. С. 19).

194 Гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1 / Отв. ред. Е. А. Суханов. М., 1998. С. 5.

173

связанные с осуществлением государственных и общественных (публичных) начал. Частноправовой подход связан с инициативой и самостоятельностью участников хозяйственной деятельности, реализующих свои собственные (частные) интересы».195 Таким образом, напрашивается вывод: поскольку уголовное право — отрасль публичного права, а публичное право обеспечивает преимущественную защиту государственных и общественных (публичных) интересов, то, следовательно, стороны уголовных правоотношений не равны и не могут быть равны.

С нашей точки зрения, с таким пониманием природы различия уголовного (публичного) и гражданского (частного) права нельзя согласиться. Необходимо различать юридическое (формальное) и фактическое равенство сторон отношения. Причем юридическое равенство сторон правоотношения не может рассматриваться как содержательная характеристика предмета регулирования — фактиче­ских отношений. Юридическое равенство личности и государства — субъектов правоотношений «состоит не в том, что они обладают одинаковыми по своему конкретному содержанию правами и обязан­ностями, а во взаимности их прав и обязанностей, определенных одной и той же равнообязательной нормой права ».м В этом смысле юридическое равенство сторон присуще всем правовым отношениям современного общества. По крайней мере УК РФ 1996 г. довольно четко закрепил основные принципы формального равенства личности и государства в публично-правовой сфере их взаимоотношений.

Отличие уголовного (публичного) и гражданского (частного) права заключается даже не в характере взаимоотношений сторон фактических отношений. Например, в современном гражданском обществе, провозгласившем верховенство права, фактические взаимоотношения личности и государства опосредуются обществом в целом и всегда имеют правовую форму юридически равных сторон. Таким образом, формальное равенство государства и индивида — и следствие, и условие существования современного правового государства. Во-первых, государство как субъект уголовных правоотношений уже осуществляет не борьбу с преступностью (преступником), а выступает в качестве рядовой стороны спора о праве, разрешаемого в судебном порядке (при условии четкого разделения в государстве законодательной, исполнительной и судебной власти). Во-вторых, в условиях верховенства прав деятель-

'" Там же. С. 6. 1Х Спиридонов А. И. Теория государства и права... С. 111.

174

ность не только индивида, но и государства — субъекта уголовного правоотношения ограничивается законом. Нарушение закона со стороны представителей государства при определенных условиях является основанием для применения мер уголовно-правового воздействия. В-третьих, деятельность государства — субъекта уголовных правоотношений должна подчиняться не только закону, но и праву, поэтому предметом судебного разбирательства может быть сам закон, на основе которого дело должно решаться. Так появляется новый источник уголовного права — Конституционный Суд РФ. Наконец, государство как субъект уголовных правоотношений — признает других субъектов правоотношений в качестве автономных, суверенных, свободных, равных друг с другом личностей, т. е. обладающих естественными правами. Поэтому естественные права человека рассматриваются как основа построения всего уголовного законодательства.

Искомое различие частного и публичного права лежит в области правовых категорий. Поэтому следует согласиться с теми, кто различие между правом публичным и частным связывает не с разли­чием интересов или отношений, а с различием в приемах правового регулирования: юридической централизацией и децентрализацией.197 Публичное право исходит из единого центра (юридическая центра­лизация), в частном праве юридически значимые решения принима­ются множеством отдельных субъектов, выражающих собственную волю и действующих по собственному разумению и инициативе (юридическая децентрализация).

В демократическом обществе частноправовые начала все больше проникают в публичное уголовное право. Децентрализация публич­ного права происходит в двух направлениях: во-первых, увеличивается количество субъектов, чья позиция учитывается или определяет юридически значимые решения в уголовном праве (позиция законо­послушного гражданина — ст. 31, 37-42 УК РФ; потерпевшего физического лица — ст. 75, 76 УК РФ; потерпевшего юридического лица — ст. 201—204 УК РФ); во-вторых, учет происходит на разных стадиях правового регулирования — в рамках как охранительных, так и регулятивных правоотношений. В дальнейшем эта тенденция будет проявляться в следующих законодательных решениях:

а) в закреплении фактической самостоятельности (обособленности) субъектов, регулируемых уголовным правом отношений в случае признания «согласия потерпевшего» в качестве самостоятельного

197 Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 42.

175

вида обстоятельств, исключающих преступность деяния; 6) в увели­чении числа статей УК РФ по которым учет позиции потерпевшего влияет на решение вопроса об освобождении от уголовной ответ­ственности, освобождении от наказания, освобождении от отбывания наказания, освобождении от дальнейшего отбывания наказания;

в) «в широком участии общественности» в решении вопросов применения и реализации мер уголовно-правового воздействия;

г) в повышении значения поведения лица, добровольно восстанавли­вающего нарушенный правопорядок; д) в увеличении числа норм, регламентирующих право человека на активные уголовно-право-мерные действия в сфере уголовно-правового регулирования.

Итак, в современном демократическом обществе субъекты регулятивного уголовного правоотношения — государство и гражданин должны выступать в качестве «равных партнеров », объем прав и обязанностей которых действительно корреспондирован. Данный вывод подтверждает наше согласие с теми авторами, которые считают, что принцип «nullem crimen sine lege » представляет собой правило, которому должен следовать не только суд, но и сам законодатель. В связи с этим следует поддержать предложения Н. А. Беляева о законодательном утверждении нормативных актов, определяющих конкретные деяния, подпадающие под признаки бланкетной или отсылочной диспозиции."8 Учитывая изложенное, а также то, что меры уголовно-правового воздействия представляют собой наиболее острую форму государственного принуждения, представляется возможным конституционно закрепить принцип «nullem crimen sine lege» наравне с принципами «презумпция невиновности», «недопустимость повторного осуждения за одно и то же преступление», «обратная сила закона» (ст. 49,50,54 Конституции РФ). Опыт многих государств показывает, что принцип «nullem crimen sine lege », как правило, формулируется на конституционном уровне.19'

Таким образом, субъекты регулятивных уголовно-правовых отношений всегда выступают 'и в качестве обязанных сторон, и в качестве управомоченных.

Когда субъективные права и юридические обязанности побуждают субъектов к активности, надлежащим образом воплощаются в поведении сторон уголовного правоотношения, то перед нами — реализация прав и обязанностей, действительное регулятивное

т Беляев Н. А. Принципы уголовного законодательства // Уголовное право на современном этапе... С. 69-70.

т Конституции государств Европейского Союза / Под ред. П. А. Окунькова. М.,1997. С. 110,247, 348, 458.

176

уголовно-правовое отношение. Следовательно, индивидуальные отношения переходят в стадию деятельности, которая вливается в общий поток массовой деятельности людей, составляющей содержание общественного отношения.

Итак, если взаимодействие конкретных личностей, чтобы влиться в русло общественного отношения, должно оформиться в определенную социально значимую деятельность, то в качестве объекта правового регулирования это взаимодействие может быть рассмотрено как на этапе самой деятельности, так и на этапе предшествующей ей связи, которая имеет различный характер и представляет собой пред­посылки, стимулирующие деятельность или тормозящие ее. На уровне индивидуальных взаимоотношений право регулирует взаимосвязь людей еще до того, как она примет форму конкретных поступков. Норма права регулирует фактическое поведение, строящееся в соответствии с ее требованиями, добровольно или под воздействием составляет общественное отношение, которому придана правовая форма.

С точки зрения поведения, в котором воплощается содержание правовых норм, принято различать три способа осуществления права:

1) исполнение юридических обязанностей, 2) использование субъективных прав, 3) соблюдение правовых запретов.200 Учитывая определенную условность такого деления, вследствие того, что любая правовая норма имеет представительно-обязывающий характер, необходимо иметь в виду, что реализация конкретного вида уголовно-правового отношения всегда связана с преобладанием какого-то одного из способов осуществления права. Реализация уголовно-правового отношения в целом ряде случаев связана не с пассивным уголовно-правомерным поведением (несовершением уголовно-противоправных действий), а с активным исполнением юридических обязанностей и использованием субъективных прав. Поэтому нельзя считать удачным наименование таких отношений «пассивными». А. М. Ораздурдыев, например, именует уголовно-правовые отношения, возникающие в момент вступления уголовного закона в силу, правоотношениями с пассивными обязанностями субъектов.201 Содержание таких правоотношений «отличается наличием пассивных обязанностей субъектов (обязанностями граждан воздерживаться от совершения преступлений и государства не применять закон, пока не нарушен запрет, содержащийся в нем)».202

200 Алексеев С. С. Общая теория права. С. 304.

201 Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. С. 22. mAcmeмupoвЗ. А. Проблемы теории уголовной ответственности и наказания. С. 48.

177

Так, реализация уголовно-правовых отношений обоснованного риска (ст. 41 УК РФ), исполнения приказа или распоряжения (ст. 42 УК РФ) — характерные примеры использования права. Примером реализации уголовно-правовых отношений путем исполнения обязанности будет активное поведение граждан, осуществляющих возложенную на них обязанность, предусмотренную ст. 125 УК РФ. Отметим, кроме того, что сводить социальную суть поведения, соответствующего уголовно-правовым нормам, только к тому, что в этих случаях не нарушаются уголовно-правовые запреты, нельзя как в силу различной социальной ценности уголовно-правомерного поведения, так и в силу многообразия мотивов такого поведения. Например, реализация уголовно-правовых отношений необходимой обороны возможна как посредством использования права, преду­смотренного ст. 37 УК РФ, так и путем отказа от использования своего права, т. е. воздержания от соответствующих действии. Как известно, «все, что не запрещено законом, не может встречать препятствия, и никто не может быть принужден к выполнению того, что законом не предписано» (ст. 5 Декларации прав человека и гражданина от 26 августа 1789 г.). Поэтому и совершение активных действий, предусмотренных, например, ст. 37 УК РФ, и воздержание от них является уголовно-правомерным, а потому не влечет за собой применения санкций.203 Безусловно, для государства, общества гораздо полезнее было бы, если бы все граждане, имеющие реальную возможность предотвратить преступное посягательство, осуще­ствляли свое право на необходимую оборону лишь путем совершения активных действий.

Итак, в результате осуществления гражданами правомерных форм поведения объективно происходит реализация регулятивных уголовно-правовых отношений и тем самым обеспечивается неприкос­новенность прав и свобод граждан, общества и государства, достигается общее предупреждение преступлений, укрепляется режим законности.

2»3 Нашу позицию разделяет А. М. Ораздурдыев (см.: Ораздурдыев А.М. Проблемы Общей части науки уголовного права. Ашхабад, 1991. С. 12). Иного мнения придержи­ваются Г. С. Гаверов и И. Э. Звечаровский (см.: Гаверов Г. С., Звечаровский И. Э. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., КропачевН. М., ТарбагаевА. Н. Механизм уголовно-правового регулирования... // Проблемы совершенствования законодательства о борьбе с преступностью. С. 163).

178