ГЛАВА XX. САМОСОЗНАНИЕ ЛИЧНОСТИ И ЕЕ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

Самосознание личности

Психология, которая является чем-то большим, чем поприщем для досужих

уп­ражнений ученых книжных червей, психология, которая стоит того, чтобы

чело­век отдал ей свою жизнь и силы, не может ограничиться абстрактным изучением

отдельных функций; она должна, проходя через изучение функций, процессов и т.

д., в конечном счете приводить к действительному познанию реальной жиз­ни, живых

людей.

Подлинный смысл пройденного нами пути в том и заключается, что он был не чем

иным, как последовательно, шаг за шагом прокладываемым путем нашего

познавательного проникновения в психическую жизнь личности.

Психофизио­логические функции включались в многообразные психические процессы.

Под­вергшиеся сначала аналитическому изучению психические процессы, будучи в

действительности сторонами, моментами конкретной деятельности, в которой они

реально формируются и проявляются, включались в эту последнюю; в соответ­ствии с

этим изучение психических процессов перешло в изучение деятельно­сти — в том

конкретном соотношении, которое определяется условиями ее ре­ального

осуществления. Изучение же психологии деятельности, всегда реально исходящее от

личности как субъекта этой деятельности, было, по существу, изу­чением

психологии личности в ее деятельности -^ ее мотивов (побуждений), целей, задач.

Поэтому изучение психологии деятельности естественно и законо­мерно переходит в

изучение свойств личности — ее установок, способностей, черт характера,

проявляющихся и формирующихся в деятельности. Таким об­разом, все многообразие

психических явлений — функций, процессов, психиче­ских свойств деятельности —

входит в личность и смыкается в ее единстве.

Именно потому, что всякая деятельность исходит от личности как ее субъек­та и,

таким образом, на каждом данном этапе личность является исходным, на­чальным,

психология личности в целом может быть лишь итогом, завершением всего

пройденного психологическим познанием пути, охватывая все многообра­зие

психических проявлений, последовательно вскрытых в ней психологиче­ским

познанием в их целостности и единстве. Поэтому при всякой попытке начать

построение психологии с учения о личности из него неизбежно выпадает всякое

конкретное психологическое содержание; личность выступает в психологическом

плане как пустая абстракция. За невозможностью раскрыть внача­ле ее психическое

содержание оно подменяется биологической характеристикой организма,

метафизическими рассуждениями о субъекте, духе и т. п. или соци­альным анализом

личности, общественная природа которой при этом психологизируется.

Как ни велико значение проблемы личности в психологии, личность в целом никак не

может быть включена в эту науку. Такая психологизация личности неправомерна.

Личность не тожественна ни с сознанием, ни с самосознанием. Анализируя ошибки

гегелевской «Феноменологии духа», К. Маркс в числе ос­новных отмечает, что для

Гегеля субъект есть всегда сознание или самосознание. Конечно, не метафизика

немецкого идеализма — И. Канта, И. Фихте и Г. Ге­геля — должна лечь в основу

нашей психологии. Личность, субъект — это не «чистое сознание» (Канта и

кантианцев), не всегда себе равное «я» («Я+Я» — Фихте) и не саморазвивающийся

«дух» (Гегель); это конкретный, исторический, живой индивид, включенный в

реальные отношения к реальному миру. Суще­ственными, определяющими, ведущими для

человека в целом являются не био­логические, а общественные закономерности его

развития. Задача психологии — изучать психику, сознание и самосознание личности,

но суть дела заключается в том, чтобы она изучала их именно как психику и

сознание «реальных живых индивидов» в их реальной обусловленности.

Но если личность несводима к ее сознанию и самосознанию, то она и невоз­можна

без них. Человек является личностью, лишь поскольку он выделяет себя из природы,

и отношение его к природе и к другим людям дано ему как отноше­ние, т.е.

поскольку у него есть сознание. Процесс становления, человеческой личности

включает в себя поэтому как неотъемлемый компонент формирование его сознания и

самосознания: это есть процесс развития сознательной личности. Если всякая

трактовка сознания вне личности может быть только идеалистиче­ской, то всякая

трактовка личности, не включающая ее сознания и самосознания, может быть только

механистической. Без сознания и самосознания не существу­ет личности. Личность

как сознательный субъект осознает не только окружаю­щее, но и себя в своих

отношениях с окружающим. Если нельзя свести личность к ее самосознанию, к «я»,

то нельзя и отрывать одно от другого. Поэтому после­дний завершающий вопрос,

который встает перед нами в плане психологическо­го изучения личности, — это

вопрос о ее самосознании, о личности как «я», которое в качестве субъекта

сознательно присваивает себе все, что делает чело­век, относит к себе все

исходящие от него дела и поступки и сознательно прини­мает на себя за них

ответственность в качестве их автора и творца. Проблема психологического

изучения личности не заканчивается на изучении психиче­ских свойств личности —

ее способностей, темперамента и характера; она завер­шается раскрытием

самосознания личности.

Прежде всего это единство личности как сознательного субъекта, обладаю­щего

самосознанием, не представляет собой изначальной данности. Известно, что ребенок

далеко не сразу осознает себя как «я»: в течение первых лет он сам сплошь и

рядом называет себя по имени, как называют его окружающие; он существует сначала

даже для самого себя скорее как объект для других людей, чем как самостоятельный

по отношению к ним субъект. Осознание себя как «я» является, таким образом,

результатом развития. При этом развитие у лич­ности самосознания совершается в

самом процессе становления и развития самостоятельности индивида как реального

субъекта деятельности. Самосозна­ние не надстраивается внешне над личностью, а

включается в нее; самосознание не имеет поэтому самостоятельного пути развития,

отдельного от развития лич­ности, оно включается в этот процесс развития

личности как реального субъек­та в качестве его момента, стороны, компонента.

Единство организма и самостоятельность его органической жизни являются первой

материальной предпосылкой единства личности, но это только предпо­сылка. И

соответственно этому элементарные психические состояния общей ор­ганической

чувствительности («сенестезии»), связанные с органическими фун­кциями, являются,

очевидно, предпосылкой единства самосознания, поскольку клиника показала, что

элементарные, грубые нарушения единства сознания в патологических случаях так

называемого раздвоения или распада личности (де­персонализации) бывают связаны с

нарушениями органической чувствительно­сти. Но это отражение единства

органической жизни в общей органической чув­ствительности является разве только

предпосылкой для развития самосознания, а никак не его источником. Источник

самосознания никак не приходится искать в «соотношениях организма с самим

собой», выражающихся в рефлекторных актах, служащих для регулирования его

функций (в которых ищет их, например, П. Жане). Подлинный источник и движущие

силы развития самосознания нуж­но искать в растущей реальной самостоятельности

индивида, выражающейся в изменении его взаимоотношений с окружающими.

Не сознание рождается из самосознания, из «я», а самосознание возникает в ходе

развития сознания личности, по мере того как она становится самостоя­тельным

субъектом. Прежде чем стать субъектом практической и теоретической деятельности,

«я» само формируется в ней. Реальная, не мистифицированная история развития

самосознания неразрывно связана с реальным развитием лич­ности и основными

событиями ее жизненного пути.

Первый этап в формировании личности как самостоятельного субъекта,

выде­ляющегося из окружающего, связан с овладением собственным телом, с

возник­новением произвольных движений. Эти последние вырабатываются в процессе

формирования первых предметных действий.

Дальнейшей ступенькой на этом же пути является начало ходьбы, самостоя­тельного

передвижения. И в этом втором, как и в первом, случае существенна не столько

сама по себе техника этого дела, сколько то изменение во взаимоотноше­ниях

индивида с окружающими людьми, к которому приводит возможность са­мостоятельного

передвижения, так же как и самостоятельного овладения предме­том посредством

хватательных движений. Одно, как и другое, одно вместе с другим порождает

некоторую самостоятельность ребенка по отношению к дру­гим людям. Ребенок

реально начинает становиться относительно самостоятель­ным субъектом различных

действий, реально выделяясь из окружающего. С осо­знанием этого объективного

факта и связано зарождение самосознания личности, первое представление ее о

своем «я». При этом человек осознает свою самостоя­тельность, свою

обособленность от окружения лишь через свои отношения с ок­ружающими его людьми,

и он приходит к самосознанию, к познанию собственно­го «я» через познание других

людей. Не существует «я» вне отношений к «ты», и не существует самосознания вне

осознания другого человека как самостоятель­ного субъекта. Самосознание является

относительно поздним продуктом развития сознания, предполагающим в качестве

своей основы становление ребенка практическим субъектом, сознательно отделяющим

себя от окружения.

Существенным звеном в ряде основных событий в истории становления са­мосознания

является и овладение речью, представляющей собой форму суще­ствования мышления и

сознания в целом. Играя значительную роль в развитии сознания ребенка, речь

вместе с тем существенно увеличивает действенные воз­можности ребенка, изменяя

его взаимоотношения с окружающими. Вместо того чтобы быть объектом

направляющихся на него действий окружающих взрос­лых, ребенок, овладевая речью,

приобретает возможность направлять действия окружающих его людей по своему

желанию и через посредство других людей воздействовать на мир. Все эти изменения

в поведении ребенка и в его взаимо­отношениях с окружающими порождают,

осознаваясь, изменения в его сознании, а изменения в его сознании в свою очередь

ведут к изменению его поведения и его внутреннего отношения к другим людям.

Вопрос о том, является ли индивид субъектом с развитым самосознанием и

выделяющим себя из окружения, осознающим свое отношение к нему как отно­шение,

нельзя решать метафизически. В развитии личности и ее самосознания существует

ряд ступеней. В ряду внешних событий жизни личности сюда вклю­чается все, что

делает человека самостоятельным субъектом общественной и лич­ной жизни: от

способности к самообслуживанию до начала трудовой деятельно­сти, делающей его

материально независимым. Каждое из этих внешних событий имеет и свою внутреннюю

сторону; объективное, внешнее, изменение взаимоот­ношений человека с

окружающими, отражаясь в его сознании, изменяет и внут­реннее, психическое

состояние человека, перестраивает его сознание, его внут­реннее отношение и к

другим людям, и к самому себе.

Однако этими внешними событиями и теми внутренними изменениями, кото­рые они

вызывают, никак не исчерпывается процесс становления и развития личности.

Самостоятельность субъекта никак не исчерпывается способностью выпол­нять те или

иные задания. Она включает более существенную способность само­стоятельно,

сознательно ставить перед собой те или иные задачи, цели, опреде­лять

направление своей деятельности. Это требует большой внутренней работы,

предполагает способность самостоятельно мыслить и связано с выработкой цельного

мировоззрения. Лишь у подростка, у юноши совершается эта работа: вырабатывается

критическое мышление, формируется мировоззрение, посколь­ку приближение поры

вступления в самостоятельную жизнь с особой остротой ставит перед юношей вопрос

о том, к чему он пригоден, к чему у него особые склонности и способности; это

заставляет серьезнее задуматься над самим собой и приводит к заметному развитию

у подростка и юноши самосознания. Развитие самосознания проходит при этом ряд

ступеней — от наивного неведения в отно­шении самого себя ко все более

углубленному самопознанию, соединяющемуся затем со все более определенной и

иногда резко колеблющейся самооценкой. В процессе развития самосознания центр

тяжести для подростка все более пе­реносится от внешней стороны личности к ее

внутренней стороне, от более или менее случайных черт к характеру в целом. С

этим связаны осознание — иногда преувеличенное — своего своеобразия и переход к

духовным, идеологическим масштабам самооценки. В результате человек

самоопределяется как личность на более высоком уровне.

На этих высших ступенях развития личности и ее самосознания особенно значительны

оказываются индивидуальные различия. Всякий человек является личностью,

сознательным субъектом, обладающим и известным самосознанием; но не у каждого

человека те качества его, в силу которых он признается нами личностью,

представлены в равной мере, с той же яркостью и силой. В отношении некоторых

людей именно это впечатление, что в данном человеке мы имеем дело с личностью в

каком-то особенном смысле этого слова, господствует над всем остальным. Мы не

смешаем этого впечатления даже с тем очень близким, каза­лось бы, к нему

чувством, которое мы обычно выражаем, говоря о человеке, что он

индивидуальность. «Индивидуальность», — говорим мы о человеке ярком, т. е.

выделяющемся известным своеобразием. Но когда мы специально подчеркива­ем, что

данный человек является личностью, это означает нечто большее и дру­гое.

Личностью в специфическом смысле этого слова является человек, у кото­рого есть

свои позиции, свое ярко выраженное сознательное отношение к жизни,

мировоззрение, к которому он пришел в итоге большой сознательной работы. У

личности есть свое лицо. Такой человек не просто выделяется в том впечатлении,

которое он производит на другого; он сам сознательно выделяет себя из

окружающего. В высших своих проявлениях это предполагает извест­ную

самостоятельность мысли, небанальность чувства, силу воли, какую-то со­бранность

и внутреннюю страстность. При этом во всякой сколько-нибудь зна­чительной

личности всегда есть какой-то отлёт от действительности, но такой, который ведет

к более глубокому проникновению в нее. Глубина и богатство личности предполагают

глубину и богатство ее связей с миром, с другими людь­ми; разрыв этих связей,

самоизоляция опустошают ее. Но личность — это не существо, которое просто вросло

в среду; личностью является лишь человек, способный выделить себя из своего

окружения для того, чтобы по-новому, сугубо избирательно связаться с ним.

Личностью является лишь человек, который от­носится определенным образом к

окружающему, сознательно устанавливает это свое отношение так, что оно

выявляется во всем его существе.

Подлинная личность определенностью своего отношения к основным явле­ниям жизни

заставляет и других самоопределиться. К человеку, в котором чув­ствуется

личность, редко относятся безразлично, так же как сам он не относится

безразлично к другим; его любят или ненавидят; у него всегда есть враги и бывают

настоящие друзья. Как бы мирно внешне ни протекала жизнь такого человека,

внутренне в нем всегда есть что-то активное, наступательно-утвержда­ющее.

Как бы то ни было, каждый человек, будучи сознательным общественным существом,

субъектом практики, истории, является тем самым личностью. Опре­деляя свое

отношение к другим людям, он самоопределяется. Это сознательное самоопределение

выражается в его самосознании. Личность в ее реальном бы­тии, в ее самосознании

есть то, что человек, осознавая себя как субъекта, называет своим «я». «Я» — это

личность в целом, в единстве всех сторон бытия, отражен­ная в самосознании.

Радикально-идеалистические течения психологии сводят обычно личность к

самосознанию. У. Джемс надстраивал самосознание субъек­та как духовную личность

над личностью физической и социальной. В действительности личность не сводится к

самосознанию, и духовная личность не над­страивается над физической и

социальной. Существует лишь единая личность — человек из плоти и крови,

являющийся сознательным общественным существом. Как «я» он выступает, поскольку

с развитием самосознания осознает себя как субъекта практической и теоретической

деятельности.

К своей личности человек относит свое тело, поскольку овладевает им и орга­ны

становятся первыми орудиями воздействия на мир. Складываясь на основе единства

организма, личность этого тела присваивает его себе, относит к своему «я»,

поскольку его осваивает, овладевает им. Человек связывает более или менее прочно

и тесно свою личность и с определенным внешним обликом, поскольку в нем

заключены выразительные моменты и отражается склад его жизни и стиль

деятельности. Поэтому, хотя в личность включается и тело человека, и его

созна­ние, никак не приходится говорить (как это делал Джемс) о физической

лично­сти и личности духовной, поскольку включение тела в личность или отнесение

его к ней основывается именно на взаимоотношениях, между физической и ду­ховной

стороной личности. В не меньшей, если не в большей, степени это отно­сится и к

духовной стороне личности; не существует особой духовной личности в виде

какого-то чистого бесплотного духа; самостоятельным субъектом она яв­ляется,

лишь поскольку, будучи материальным существом, она способна оказы­вать

материальное воздействие на окружающее. Таким образом, физическое и духовное —

это стороны, которые входят в личность лишь в их единстве и внутренней

взаимосвязи.

К своему «я» человек в еще большей мере, чем свое тело, относит внутреннее

психическое содержание. Но не все и из него он в равной мере включает в

собственную личность. Из психической сферы человек относит к своему «я»

преимущественно свои способности и особенно свой характер и темперамент — те

свойства личности, которые определяют его поведение, придавая ему своеоб­разие.

В каком-то очень широком смысле все переживаемое человеком, все пси­хическое

содержание его жизни входит в состав личности. Но в более специ­фическом смысле

своем, относящимся к его «я», человек признает не все, что отразилось в его

психике, а только то, что было им пережито в специфическом смысле этого слова,

войдя в историю его внутренней жизни. Не каждую мысль, посетившую его сознание,

человек в равной мере признает своей, а только такую, которую он не принял в

готовом виде, а освоил, продумал, т. е. такую, которая явилась результатом

собственной его деятельности.

Точно так же и не всякое чувство, мимолетно коснувшееся его сердца, человек в

равной мере признает своим, а только такое, которое определило его жизнь и

деятельность. Но все это — и мысли, и чувства, и точно так же желания — человек

по большей части в лучшем случае признает своим, в собственное же «я» он включит

лишь свойства своей личности — свой характер и темперамент, свои способности и к

ним присоединит он разве мысль, которой отдал все свои силы, и чувства, с

которыми срослась вся его жизнь.

Реальная личность, которая, отражаясь в своем самосознании, осознает себя как

«я», как субъекта своей деятельности, является общественным существом,

включенным в общественные отношения и выполняющим те или иные обще­ственные

функции. Реальное бытие личности существенно определяется ее об­щественной

ролью: поэтому, отражаясь в самосознании, эта общественная роль тоже включается

человеком в его «я». <...>

Эта установка личности нашла себе отражение и в психологической литера­туре.

Задавшись вопросом о том, что включает личность человека, У. Джемс отмечал, что

личность человека составляет общая сумма всего того, что он может называть

своим. Иначе говоря: человек есть то, что он имеет; его имущество составляет его

сущность, его собственность поглощает его личность. <...>

В известном смысле и мы можем, конечно, сказать, что трудно провести грань между

тем, что человек называет самим собой, и кое-чем из того, что он считает своим.

То, что человек считает своим, в значительной мере определяет и то, чем он сам

является. Но только это положение приобретает у нас иной и в некото­ром

отношении противоположный смысл. Своим человек считает не столько те вещи,

которые он себе присвоил, сколько то дело, которому он себя отдал, то

общественное целое, в которое он себя включил. Своим считает человек свой

участок работы, своей он считает родину, своими он считает ее интересы,

интере­сы человечества: они его, потому что он их.

Для нас человек определяется прежде всего не его отношением к его

соб­ственности, а его отношением к его труду. <...> Поэтому и его самооценка

определяется тем, что он как общественный индивид делает для общества. Это

сознательное, общественное отношение к труду является стержнем, на котором

перестраивается вся психология личности; оно же становится основой и стерж­нем

ее самосознания.

Самосознание человека, отражая реальное бытие личности, делает это — как и

сознание вообще — не пассивно, не зеркально. Представление человека о самом

себе, даже о собственных психических свойствах и качествах, далеко не всегда

адекватно их отражает; мотивы, которые человек выдвигает, обосновывая перед

другими людьми и перед самим собой свое поведение, даже когда он стре­мится

верно осознать свои побуждения и субъективно вполне искренен, далеко не всегда

объективно отражают его побуждения, реально определяющие его дей­ствия.

Самосознание человека не дано непосредственно в переживаниях, оно является

результатом познания, для которого требуется осознание реальной обусловленности

своих переживаний. Оно может быть более или менее адекват­но. Самосознание,

включая и то или иное отношение к себе, тесно связано и с самооценкой.

Самооценка человека существенно обусловлена мировоззрением, определяющим нормы

оценки.

Сознание человека — это вообще не только теоретическое, познавательное, но и

моральное сознание. Корнями своими оно уходит в общественное бытие личности.

Свое психологически реальное выражение оно получает в том, какой внутренний

смысл приобретает для человека все то, что совершается вокруг него и им самим.

Самосознание — не изначальная данность, присущая человеку, а продукт развития;

при этом самосознание не имеет своей отдельной от личности линии развития, но

включается как сторона в процесс ее реального развития. В ходе этого развития,

по мере того как человек приобретает жизненный опыт, перед ним не только

открываются все новые стороны бытия, но и происходит более или менее глубокое

переосмысливание жизни. Этот процесс ее переосмысли­вания, проходящий через всю

жизнь человека, образует самое сокровенное и основное содержание его существа,

определяет мотивы его действий и внутрен­ний смысл тех задач, которые он

разрешает в жизни. Способность, вырабатыва­ющаяся в ходе жизни у некоторых

людей, осмыслить жизнь в большом плане и распознать то, что в ней подлинно

значимо, умение не только изыскать средства для решения случайно всплывших

задач, но и определить сами задачи и цель жизни так, чтобы по-настоящему знать,

куда в жизни идти и зачем, — это нечто, бесконечно превосходящее всякую

ученость, хотя бы и располагающую большим запасом специальных знаний, это

драгоценное и редкое свойство — мудрость.

Жизненный путь личности*

* Уже в «Основах психологии» 1935 г. С. Л. Рубинштейн обращается к проблеме

жизненного пути личности, давая одновременно позитивную и критическую оценку

работы 1928 г. Ш. Бюлер, посвя­щенной проблеме жизненного пути личности как

индивидуальной истории. Возражая против тези­са Бюлер, что личность в

последующем жизненном пути есть лишь проект того, что заложено в детстве (хотя

сама же Бюлер предлагала изучать жизненный путь как эволюцию внутреннего ми­ра

личности), С. Л. Рубинштейн выдвигает идею о жизненном пути, с одной стороны,

как некоем целом, с другой — как некоторых качественно определенных этапах,

каждый из которых может благодаря активности личности стать поворотным, т. е.

радикально изменить ее жизненный путь.

Существенно то, что концепция жизненного пути личности, разработанная С. Л.

Рубинштейном в данном труде и работе 1935г., позволила дать более широкое

определение личности, чем те, которые сводили теорию личности к ее структурам и

соотношению составляющих в них. К про­блемам уже не жизненного пути в строго

психологическом смысле слова, но жизни как способа бытия человека в философском

смысле С. Л. Рубинштейн обращается в своей последней работе «Человек и мир».

Однако и здесь он раскрывает специфику человеческой жизни именно на

индивидуальном уровне, т. е. применительно к личности. Тем самым реализуется

определение личности через характеристику всей системы связей с внешним миром,

через характеристику вы­бираемого ею, осуществляемого и утверждаемого способа

существования. (Примеч. сост.)

Личностью, как мы видели, человек не рождается; личностью он становится. Это

становление личности существенно отлично от развития организма, совершаю­щегося

в процессе простого органического созревания. Сущность человеческой личности

находит свое завершающее выражение в том, что она не только разви­вается как

всякий организм, но и имеет свою историю.

В отличие от других живых существ человечество имеет историю, а не просто

повторяющиеся циклы развития, потому что деятельность людей, изменяя

дей­ствительность, объективируется в продуктах материальной и духовной

культу­ры, которые передаются от поколения к поколению. Через их посредство

созда­ется преемственная связь между поколениями, благодаря которой последующие

поколения не повторяют, а продолжают дело предыдущих и опираются на сде­ланное

их предшественниками, даже когда они вступают с ними в борьбу.

То, что относится к человечеству в целом, не может не относиться в известном

смысле и к каждому человеку. Не только человечество, но и каждый человек

является в какой-то мере участником и субъектом истории человечества и в

известном смысле сам имеет историю. Всякий человек имеет свою историю,

по­скольку развитие личности опосредовано результатом ее деятельности,

анало­гично тому как развитие человечества опосредуется продуктами общественной

практики, посредством которых устанавливается историческая преемственность

поколений. Поэтому, чтобы понять путь своего развития в его подлинной

челове­ческой сущности, человек должен его рассматривать в определенном аспекте:

чем я был? — что я сделал? — чем я стал? Было бы неправильно думать, что в своих

делах, в продуктах своей деятельности, своего труда личность лишь выявляется,

будучи до и помимо них уже готовой и оставаясь после них тем же, чем была.

Человек, сделавший что-нибудь значительное, становится в извест­ном смысле

другим человеком. Конечно, правильно и то, что, чтобы сделать что-нибудь

значительное, нужно иметь какие-то внутренние возможности для этого. Однако эти

возможности и потенции человека глохнут и отмирают, если они не реализуются;

лишь по мере того как личность предметно, объективно реализует­ся в продуктах

своего труда, она через них растет и формируется. Между лич­ностью и продуктами

ее труда, между тем, что она есть, и тем, что она сделала, существует

своеобразная диалектика. Вовсе не обязательно, чтобы человек ис­черпал себя в

том деле, которое он сделал; напротив, люди, в отношении которых мы чувствуем,

что они исчерпали себя тем, что они сделали, обычно теряют для нас чисто

личностный интерес. Тогда же, когда мы видим, что, как бы много самого себя

человек ни вложил в то, что он сделал, он не исчерпал себя тем, что он совершил,

мы чувствуем, что за делом стоит живой человек, личность которого представляет

особый интерес. У таких людей бывает внутренне более свободное отношение к

своему делу, к продуктам своей деятельности; не исчерпав себя в них, они

сохраняют внутренние силы и возможности для новых достижений.

Речь, таким образом, идет не о том, чтобы свести историю человеческой жизни к

ряду внешних дел. Меньше всего такое сведение приемлемо для психологии, для

которой существенно внутреннее психическое содержание и психическое развитие

личности; но суть дела в том, что само психическое развитие личности

опосредовано ее практической и теоретической деятельностью, ее делами. Ли­ния,

ведущая от того, чем человек был на одном этапе своей истории, к тому, чем он

стал на следующем, проходит через то, что он сделал. В деятельности чело­века, в

его делах, практических и теоретических, психическое, духовное развитие человека

не только проявляется, но и совершается.

В этом ключ к пониманию развития личности — того, как она формируется, совершая

свой жизненный путь. Ее психические способности не только предпо­сылка, но и

результат ее поступков и деяний. В них она не только выявляется, но и

формируется. Мысль ученого формируется по мере того, как он формули­рует ее в

своих трудах, мысль общественного, политического деятеля — в его делах. Если его

дела рождаются из его мыслей, планов, замыслов, то и сами его мысли порождаются

его делами. Сознание исторического деятеля формируется и развивается как

осознание того, что через него и при его участии совершается, наподобие того

когда резец скульптора из глыбы каменной высекает образ че­ловеческий, он

определяет не только черты изображаемого, но и художественное лицо самого

скульптора. Стиль художника является выражением его индиви­дуальности, но и сама

индивидуальность его как художника формируется в его работе над стилем

произведений. Характер человека проявляется в его поступ­ках, но в его поступках

он и формируется; характер человека — и предпосыл­ка, и результат его реального

поведения в конкретных жизненных ситуациях; обусловливая его поведение, он в

поведении же и складывается. Смелый чело­век поступает смело и благородный ведет

себя благородно; но, для того чтобы стать смелым, нужно совершить в своей жизни

смелые дела, и чтобы стать действительно благородным, — совершить поступки,

которые наложили бы на человека эту печать благородства. Дисциплинированный

человек обычно ведет себя дисциплинированно, но как становится он

дисциплинированным? Только подчиняя свое поведение изо дня в день, из часа в час

неуклонной дисциплине.

Точно так же, чтобы овладеть высотами науки и искусства, нужны, конечно,

известные способности. Но, реализуясь в какой-нибудь деятельности, способно­сти

не только выявляются в ней; они в ней же и формируются, и развиваются. Между

способностями человека и продуктами его деятельности, его труда суще­ствует

глубочайшая взаимосвязь и теснейшее взаимодействие. Способности че­ловека

развиваются и отрабатываются на том, что он делает. Практика жизни дает на

каждом шагу богатейший фактический материал, свидетельствующий о том, как на

работе, в учебе и труде развертываются и отрабатываются способно­сти людей.

<...>

Для человека не является случайным, внешним и психологически безразлич­ным

обстоятельством его биография, своего рода история его «жизненного пу­ти».

Недаром в биографию человека включают прежде всего, где и чему учился, где и как

работал, что он сделал, его труды. Это значит, что в историю человека, которая

должна охарактеризовать его, включают прежде всего, что в ходе обуче­ния он

освоил из результатов предшествующего исторического развития челове­чества и что

сам он сделал для его дальнейшего продвижения — как он вклю­чился в

преемственную связь исторического развития.

В тех случаях, когда, включаясь в историю человечества, отдельная личность

совершает исторические дела, т. е. дела, которые входят не только в его личную

историю, но и в историю общества, — в историю самой науки, а не только науч­ного

образования и умственного развития данного человека, в историю искус­ства, а не

только эстетического воспитания и развития данной личности и т. д., — она

становится исторической личностью в собственном смысле слова. Но свою историю

имеет каждый человек, каждая человеческая личность. Всякий человек имеет

историю, поскольку он включается в историю человечества. Можно даже сказать, что

человек лишь постольку и является личностью, поскольку он имеет свою историю. В

ходе этой индивидуальной истории бывают и свои «собы­тия» — узловые моменты и

поворотные этапы жизненного пути индивида, когда с принятием того или иного

решения на более или менее длительный период определяется жизненный путь

человека.

При этом все то, что делает человек, опосредовано его отношением к другим людям

и потому насыщено общественным человеческим содержанием. В связи с этим дела,

которые делает человек, обычно перерастают его, поскольку они явля­ются

общественными делами. Но вместе с тем и человек перерастает свое дело, поскольку

его сознание является общественным сознанием. Оно определяется не только

отношением человека к продуктам его собственной деятельности, оно формируется

отношением ко всем областям исторически развивающейся чело­веческой практики,

человеческой культуры. Через посредство объективных про­дуктов своего труда и

творчества человек становится человеком, поскольку че­рез продукцию своего

труда, через все то, что он делает, человек всегда соотно­сится с человеком.

* * *

За каждой теорией всегда в конечном счете стоит какая-то идеология; за каждой

психологической теорией — какая-то общая концепция человека, кото­рая получает в

ней более или менее специализированное преломление. Так, оп­ределенная концепция

человеческой личности стояла за традиционной, сугубо созерцательной,

интеллектуализированной психологией, в частности психологи­ей ассоциативной,

которая изображала психическую жизнь как плавное течение представлений, как

протекающий целиком в одной плоскости процесс, урегули­рованный сцеплением

ассоциаций наподобие бесперебойно работающей машины, в которой все части

прилажены друг к другу; и точно так же своя концепция человека как машины или,

вернее, придатка к машине лежит в основе поведен­ческой психологии.

Своя концепция человеческой личности стоит и за всеми построениями на­шей

психологии. Это реальный живой человек из плоти и крови; ему не чужды внутренние

противоречия, у него имеются не только ощущения, представления, мысли, но также

и потребности, и влечения; в его жизни бывают конфликты. Но сфера и реальная

значимость высших ступеней сознания у него все ширятся и укрепляются. Эти высшие

уровни сознательной жизни не надстраиваются вне­шним образом над низшими; они

все глубже в них проникают и перестраивают их; потребности человека все в

большей мере становятся подлинно человечески­ми потребностями; ничего не

утрачивая в своей природной естественности, они сами, а не только

надстраивающиеся над ними идеальные проявления человека, все в большей степени

превращаются в проявления исторической, общественной, подлинно человеческой

сущности человека.

Это развитие сознательности человека, ее рост и укоренение ее в нем совер­шаются

в процессе реальной деятельности человека. Сознательность человека неразрывно

связана с действительностью, а действенность — с сознательно­стью. Лишь

благодаря тому, что человек, движимый своими потребностями и интересами,

объективно предметно порождает все новые и все более совершен­ные продукты

своего труда, в которых он себя объективирует, у него формиру­ются и развиваются

все новые области, все высшие уровни сознания. Через продукты своего труда и

своего творчества, которые всегда являются продукта­ми общественного труда и

общественного творчества, поскольку сам человек является общественным существом,

развивается сознательная личность, ширится и крепится ее сознательная жизнь. Это

в свернутом виде также цельная психо­логическая концепция. За ней, как ее

реальный прототип, вырисовывается облик человека-творца, который, изменяя

природу и перестраивая общество, изменяет свою собственную природу, который в

своей общественной практике, порождая новые общественные отношения и в

коллективном труде создавая новую куль­туру, выковывает новый, подлинно

человеческий облик человека.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ И СОВРЕМЕННОЕ ЗВУЧАНИЕ ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ТРУДА С. Л.

РУБИНШТЕЙНА

Автор этой книги — Сергей Леонидович Рубинштейн, один из крупнейших психо­логов

и философов, — родился 6(18) июня 1889 г. в Одессе, умер 11 января 1960 г. в

Москве. Высшее образование получил в 1909—1913 гг. в Германии — в университетах

Берлина, Марбурга и Фрейбурга, где изучал философию, логику, психологию,

социоло­гию, математику, естествознание. В Марбурге блестяще защитил докторскую

диссерта­цию по философии «К проблеме метода»,* посвященную главным образом

критическо­му анализу философской системы Гегеля и, прежде всего, ее

рационализма. Вернувшись в Одессу, Рубинштейн становится доцентом Одесского

университета, а после смерти известного русского психолога Н. Н. Ланге с 1922 г.

возглавляет кафедру психологии и философии.

* Rubinstein S. Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg, 1914.

Сразу же после революции С. Л. Рубинштейн принимает активное участие в

пере­стройке системы высшей школы на Украине. Трудности преобразования высшей

школы в Одессе, неприятие одесскими психологами философских идей, которые в 20-е

гг. он начал разрабатывать в своих курсах, вынуждают С. Л. Рубинштейна отойти от

препо­давательской деятельности и принять пост директора Одесской научной

библиотеки. В целом 20-е гг. в биографии Рубинштейна — это период интенсивных

научных поис­ков, становления его как философа и методолога науки, создания

основ философско-психологической концепции. Освоение работ, написанных в эти

годы С. Л. Рубинштей­ном, только начинается. В 1979 г., а затем в 1986 г. были

переизданы его первые статьи, увидевшие свет в начале 20-х гг.,* однако большая

часть его философско-психологического наследия так и не опубликована, хотя и

представляет уникальный образец творче­ского синтеза гносеологии, онтологии и

методологии науки. В своих рукописях 1916— 1923 гг. Рубинштейн намечает и все

более четко разрабатывает как бы «третий» путь в философии — третий по отношению

и к материализму, и к идеализму. Но в 30—50-е гг. он мог называть его только

диалектическим материализмом или материалистической диалектикой.

* Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Ученые записки высшей

школы г. Одессы. 1922. Т. 2.

В статье «Принцип творческой самодеятельности (к философским основам

совре­менной педагогики)» Рубинштейн раскрывает суть деятельностного подхода и

начинает разрабатывать его философский, педагогический и психологический

аспекты. Сущность этого подхода сам автор прежде всего усматривает в том, что

«субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только

обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем,

что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности

можно определять и формировать его само­го. На этом только зиждется возможность

педагогики, по крайней мере педагогики в большом стиле».*

* Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // В его книге «Избранные

философско-психологические труды». М., 1997. С. 438.

В этой статье Рубинштейн проанализировал такие наиболее существенные

особенно­сти деятельности, как: 1) ее субъектность, т. е. то, что она всегда

осуществляется лично­стью как субъектом или субъектами (например, учение как

«совместное исследование» учителем и учениками познаваемого объекта); 2) ее

содержательность, реальность, пред­метность; 3) ее творческий и развивающий

личность характер. Эти характеристики дея­тельности, ставшие ключевыми в данном

труде, были разработаны Рубинштейном в его уникальной философской концепции 20-х

гг., завершенной в 50-х гг. и опубликованной после его смерти.

В 20-е гг. не только в Одессе в психологии господствовали механистические,

рефлек­сологические, поведенческие представления, несовместимые с деятельностным

принци­пом. На Украине в то время кафедры психологии были преобразованы в

кафедры реф­лексологии. Этим отчасти объясняется, почему Рубинштейн не получил

поддержки со стороны своих коллег по Одесскому университету и даже не смог

опубликовать свою большую философско-психологическую рукопись, очень кратким

фрагментом которой была упомянутая статья. Тем не менее он продолжает свои

философские и психологи­ческие исследования. В этой статье и в других своих

немногочисленных публикациях 20-х гг., когда Рубинштейн начинает разрабатывать

оригинальную концепцию субъекта и его деятельности, он не ссылается на философию

К. Маркса, так как не видит суще­ственной идейной близости между своими и

Марксовыми философскими взглядами (та­кую близость он почувствовал лишь после

опубликования в 1927—1932 гг. ранних фи­лософских рукописей Маркса).

Энциклопедическое образование, полученное в университетах Германии, в чем-то

сближало этого человека с людьми эпохи Возрождения. Решавшиеся марбургской

фи­лософской школой методологические задачи, — прежде всего поиски синтеза наук

о духе (гуманитарных) и о природе, вывели С. Л. Рубинштейна на передовые рубежи

тогдашнего научного знания, особенно по проблемам методологии, решение которых

он связывал с философской антропологией и онтологией. Отец Рубинштейна — крупный

адвокат — был знаком с Г. В. Плехановым и во время заграничных поездок часто

бы­вал у него в гостях, что, по-видимому, явилось одной из причин, побудивших

юного Рубинштейна начать изучать философию К. Маркса. Однако Рубинштейна

интересует не только поставленная Марксом проблема синтеза социальных и

экономических ха­рактеристик бытия, но способ связи всех качеств человека и его

место в бытии. В 20-е гг. не только закладываются основы мировоззрения, но и

формируется научный стиль С. Л. Рубинштейна, сочетающий смелость

методологического поиска с немецки педан­тичной строгостью и систематичностью в

построении концепций.

В неопубликованной рукописи 20-х гг. С. Л. Рубинштейн дает критический анализ

методологических принципов философии начала века — гуссерлианства,

неокантиан­ства, неогегельянства, связывая основные методологические проблемы с

задачей постро­ения онтологического учения о структуре бытия и месте в нем

человека. Для раскрытия типа причинности, ключевого для гуманитарных наук, он

выдвигает фундаментальную идею своей философско-психологической концепции — идею

субъекта. Эта идея в на­чале 30-х гг. оформляется в виде методологического

принципа психологии — единства сознания и деятельности. К этому принципу

Рубинштейн приходит, применив к психо­логии Марксово понимание деятельности,

труда и общественных отношений.*

* Рубинштейн С. Л. Проблемы психологии в трудах К. Маркса // Советская

психотехника. 1934. № 1.

Таким образом, формальная периодизация научного творчества С. Л. Рубинштейна,

когда 10—20-е гг. считают собственно философским этапом, а 30—40-е гг. —

психологи­ческим, при этом 50-е гг. рассматривают как период возвращения к

философии, доста­точно поверхностна. При разработке в 20-е гг. принципиальных

проблем методологии наук (в советской философии они начали систематически

разрабатываться, пожалуй, лишь начиная с 60-х гг., т. е. после смерти

Рубинштейна) он, сохраняя философскую направленность этих проблем, решает их

применительно к задачам конкретной нау­ки — психологии.

Эти соображения являются исходными для ответа на вопрос, почему Рубинштейну

удалось столь глубоко и оригинально в своих «Основах общей психологии» решить

эти проблемы, возникшие на рубеже XX в. Состояние глубокого методологического

кризиса науки, в том числе и психологии, выдвинуло задачи методологии на первый

план. Совет­ские психологи, стремившиеся в 20-е гг. перестроить психологию на

основе марксизма, не были профессиональными философами такого уровня, которого

требовало решение данных задач. Рубинштейн почти не участвовал в дискуссиях

психологов 20-х гг., но полученное им образование, сделавшее его знатоком не

только русской, но и мировой психологии и философии, преподавание, начиная с

1916 г., курса психологии, осуществ­лявшийся им в 20-е гг. философский анализ

этой науки свидетельствуют о фундамен­тальном характере его исследований в

данной области. Поэтому его «стремительное» появление в психологии в начале 30-х

гг. с программной статьей «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса», многими

воспринятой как решающей для марксистского ста­новления этой науки, на самом

деле было подготовлено почти двумя десятилетиями предшествующей работы.

Рубинштейн приступил к решению задачи построения психологии на

диалектико-материалистической основе, уже будучи оригинальным философом. Это

позволило ему исходить из целостного марксистского учения, а не обращаться к его

отдельным, более близким к психологии положениям.

Приблизительно в то же .время или несколько позже на Западе Т. Кун обращается к

созданию методологии, но именно как абстрагированной от конкретных наук и потому

универсально всеобщей области философского знания. Рубинштейн приступает к

раз­работке методологии именно как метода познания в конкретной науке,

неотрывного от этой науки. На основе обобщения и критически рефлексивного

переосмысления метода психологического познания Рубинштейну удается, не уходя в

область частных проблем психологии, выявить такие, связанные с диалектичностью

понимания ее предмета, осо­бенности, которые позднее, в начале 50-х гг.,

потребовали пересмотра философского обо­снования психологии, уровня

диалектичности этого обоснования. Этим отчасти объяс­няется преимущественная

философская ориентация работ Рубинштейна последнего пе­риода жизни. Если

куновская методология отрывается от философии, превращаясь в абстрактный и

формальный сциентизм, то рубинштейновская устанавливает содержа­тельную связь

философии и конкретной науки. Решение задачи построения методоло­гии конкретной

науки становится для Рубинштейна апробированием возможностей фи­лософского

метода, операционализацией философского мышления. Вот почему, занима­ясь

психологией, он продолжает свои философские исследования.

Связав кризис мировой психологии с кризисом методологии науки, Рубинштейн не

ограничился проецированием на психологию найденного им в 20-х гг.

философско-он-тологического принципа субъекта и его деятельности, поскольку как

ученый избегал всякого априоризма и относился с пиететом к внутренней логике

развития любого яв­ления, в том числе и научного знания. Обращаясь к выявлению

внутренних противоре­чий психологии, он категоризовал этот кризис как

взаимоисключающую поляризацию прежде всего двух направлений психологии XX в. —

психологии сознания и бихевио­ризма. Эта поляризация была связана с

идеалистическим пониманием сознания, и хотя бихевиоризм выступил как

направление, противоположное психологии сознания, как ее альтернатива, он

исходил из того же понимания сознания, что и интроспекционизм, но его попросту

отрицал.*

* Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 22—24.

Противоречия мирового кризиса психологической науки не обошли стороной и

со­ветскую психологию 20-х гг. «Парадоксальность ситуации, — оценивает историк

совет­ской психологии Е. А. Будилова основные концепции психологии того времени,

— воз­никшей в рефлексологии, так же как и в реактологии, заключалась в том, что

оба эти направления, объявляя предметом изучения человека как деятеля, в

действительности отводили ему пассивную роль в переключении внешних стимулов на

двигательную ре­акцию. Человеческая деятельность лишилась своей сущности —

сознательности и сво­дилась к двигательным ответам или реакциям».* Невозможность

преодолеть кризис мировой психологии была связана с механистическим характером

попыток его преодо­ления.

* История философии в СССР: в 5 т. М., 1985. Т. 5. Кн. I. С. 738.

Рубинштейн, выявив ключевую проблему, без решения которой кризис не мог быть

преодолен, — проблему сознания и деятельности, сумел вскрыть внутреннюю связь

этих категорий благодаря раскрытию их единства через категорию субъекта. Введя

субъекта в состав онтологической структуры бытия, он одновременно стремился

углубить и кон­кретизировать понимание объективности в подходе к субъекту как

проблему метода все­го гуманитарного знания и более конкретно — психологии.

Понимание деятельности не как замкнутой в себе сущности, но как проявления

субъекта (в его историчности, в его системе общественных отношений и т. д.,

согласно К. Марксу), позволяет Рубинштейну сформулировать тезис об объективной

опосредствованности сознания, т. е. распростра­нить объективный подход на

понимание субъективного. Диалектика объективирования и субъективирования — это

не гегелевское саморазвертывание сущности субъекта, а объективно-деятельностное

и субъективно-сознательное соотнесение данного субъекта с другими, с продуктами

его деятельности и отношениями, которые эту деятельность детер­минируют.

Таким образом, связь сознания и деятельности не просто постулируется, а

раскрыва­ется. Позднее Рубинштейн квалифицировал этот принцип следующим образом:

«Утвер­ждение единства сознания и деятельности означало, что надо понять

сознание, психику не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а

как процесс, деятельность субъекта, реального индивида, и в самой человеческой

деятельности, в поведении челове­ка раскрыть его психологический состав и

сделать таким образом самую деятельность человека предметом психологического

исследования».* Однако следует подчеркнуть, что реализация Рубинштейном

деятельностного (как его позднее назвали) подхода к сознанию, который фактически

совпадал в этом значении с принципом субъекта дея­тельности, не означала

сведения специфики сознания и психики в целом к деятельно­сти. Напротив, принцип

единства сознания и деятельности базировался на их понима­нии как различных

модальностей, а деятельностный подход служил цели объективного выявления

специфики активности сознания.

* Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. С. 250.

Одновременно с этим Рубинштейн осуществляет методологическую конкретизацию

философского понятия субъекта: он выявляет именно того субъекта, который

осуществ­ляет и в котором реализуется связь сознания и деятельности, изучаемая

прежде всего психологией. Таким субъектом является личность. Психика и сознание

не самодоста­точны, не существуют в себе, а принадлежат человеку, более

конкретно — личности. Личность в рубинштейновском понимании, исходящем из

категории субъекта, одновре­менно оказывается самым богатым конкретным понятием,

благодаря которому преодолевается безличный, бессубъектный, а потому абстрактный

характер связи сознания и деятельности. Через личность Рубинштейн раскрывает

систему различных связей со­знания и деятельности: в личности и личностью эта

связь замыкается и осуществляется. Сама личность определяется через триединство

— чего хочет человек, что для него имеет привлекательность (это так называемая

направленность как мотивационно-потребностная система личности, ценности,

установки, идеалы), что может человек (это его способности и дарования),

наконец, что есть он сам, т. е. что из его тенденций, установок и поведения

закрепилось в его характере. В этом триединстве непротиворечиво соеди­нены и

динамические характеристики личности (направленность, мотивы) и ее устойчи­вые

качества — характер и способности. Перефразируя это определение сегодня, мож­но

сказать, что личность как субъект вырабатывает способ соединения своих желаний,

мотивов со способностями в соответствии со своим характером в процессе их

реализа­ции в жизни, соответственно ее целям и обстоятельствам.

Для Рубинштейна личность — это и основная психологическая категория, и предмет

психологического исследования, и методологический принцип. Как все

методологиче­ские принципы психологии, которые были разработаны Рубинштейном,

личностный принцип на разных этапах развития его концепции и всей в целом

советской психологии решал различные методологические задачи и потому

видоизменял свое методологиче­ское содержание. На первом этапе его разработки в

начале 30-х гг. и прежде всего в указанной программной статье 1934 г. личностный

принцип решал ряд критических за­дач: преодоление идеалистического понимания

личности в психологии, преодоление ме­тодологии функционализма, не признававшей

личность основанием различных психи­ческих процессов, и т. д. Одновременно и

чуть позднее Рубинштейн определяет пози­тивные задачи, которые решались этим

принципом: выявление через личность не только связи сознания и деятельности (с

сохранением специфики составляющих), но и связи всех психических составляющих

(процессов, качеств, свойств); определение того каче­ства и способа организации

психики, которое достигается на уровне личности; наконец, выявление особого

измерения и качества самой личности, которое обнаруживается толь­ко в особом

измерении и процессе ее развития — жизненном пути. Сюда же относятся задачи

исследования специфики саморазвития и формирования личности (соотношение

развития и обучения, развития и воспитания), выявления диалектики внешнего и

внут­реннего, индивидуального и типического, особенного и всеобщего, которые

также явля­ются методологическими и в таком качестве возникли в психологии.

Однако среди всего этого множества конкретных задач, которые последовательно

решались Рубинштейном, нельзя упускать основную, которая, пожалуй, может быть

отрефлектирована только при осмыслении всей истории советской психологии и

соци­альных детерминант ее развития. Лишь выявляя эту глубинную тенденцию, можно

ска­зать следующее: на рубеже 20—30-х гг. начинается изучение личности и

особенно лич­ности ребенка, но кризисные ситуации советской психологии,

связанные с разгромом социальной психологии, психотехники, педологии, т. е.

организационным вмешательст­вом во внутренние вопросы науки, приводят к

постепенному обезличиванию предмета общей и педагогической психологии.

Конкретная разработка теории личности (В. Н. Мясищевым и др.) не может

компенсировать того оттеснения на задний план личностной проблематики, которое

начинается с середины 30-х гг. и достигает в 40-х гг. своего апо­гея. Именно

поэтому, особенно в контексте эпохи, стремившейся к обезличиванию, очень

существенно и принципиально то, что Рубинштейн, начиная с 30-х гг.,

последовательно реализует личностный подход к предмету психологии и

разрабатывает свою теорию личности.

Эти соображения в целом очерчивают круг методологических задач, к решению

ко­торых Рубинштейн был подготовлен первыми этапами своего творческого пути и с

решения которых он начал теоретические и эмпирические исследования в 30-е гг.

1930—1942 гг. составляют ленинградский период его жизни и творчества, связанный

с переездом из Одессы в Ленинград и началом собственно психологической научной

дея­тельности в качестве заведующего кафедрой психологии в Ленинградском

педагогиче­ском институте им. А. И. Герцена, куда он был приглашен М. Я.

Басовым.

В течение необыкновенно короткого времени Рубинштейн создает новый научный

коллектив, разворачивает его силами ряд экспериментальных исследований и

приступа­ет к разработке диалектико-материалистических основ психологической

науки. Боль­шим этапом решения данной задачи стал выход в свет его первой

монографии «Основы психологии» в 1935 г. За эту книгу ему была присуждена (без

защиты диссертации) ученая степень доктора педагогических наук (по психологии).

Становление психологии на основе диалектической методологии означает

формиро­вание нового типа знания и познания, суть которого состоит в опережающем

конкретное исследование философско-методологическом обосновании адекватности

самого способа выявления, видения предмета науки. Такое опережение не является

произвольной кон­струкцией или априоризмом философии (в ее прежнем понимании как

науки наук) по отношению к конкретной науке, но онтологическим философским

обоснованием места психического во всеобщей системе явлений материального мира,

а потому объективным выделением перспективных направлений его исследования.

Подобный априоризм ис­ключен, поскольку выбор философских категорий, выступающих

в роли методологиче­ских принципов науки и затем служащих ориентирами при

определении направлений ее исследования, осуществляется на основе обобщения

всего состояния психологической науки, а не путем внешнего случайного

«приложения» к психологии всех подряд поло­жений и категорий марксистской

философии (как, например, в 20-е гг. пытались прямо применить к определению

сущности психики положение марксизма о классовой борьбе).

Так, принцип единства сознания и деятельности, выделенный в качестве

центрального для определения ее предмета, был сформулирован, как уже отмечалось,

на основе крити­ческого осмысления состояния мировой психологической науки, а не

просто в порядке психологического раскрытия и конкретизации марксистской

философской категории деятельности. На базе выявленных на протяжении истории

философской мыслью наи­более существенных закономерностей действительности

психология, устанавливая соб­ственные методологические принципы, существенные

для определения ее предмета, по­лучает подлинные, адекватные ее сущности

ориентиры для своего исследования действи­тельности, исключающего чисто

эмпирический, случайный, тупиковый характер такого исследования.

Создание основ науки, исходящих из новой философской парадигмы, а тем более их

обоснование как нового типа научного знания представляло собой уникальную для

пси­хологии задачу. Ее уникальность обнаруживается прежде всего при самом общем

сопо­ставлении с особенностями оформления и структурирования психологического

знания, которые имели место в те же годы в западноевропейской и американской

психологии. Эта психология продолжала свое существование, не преодолев

методологического кри­зиса начала века и лишь компенсировав его последствия

широкой сферой выходов пси­хологии в практику (клиническую, инженерную и т. д.).

В 30-е и последующие годы в западноевропейской и особенно американской

психологии разрабатываются крупные оригинальные концепции. Однако никто не

возразит против того, что ни одна из них не претендует на роль интеграции всего

психологического знания. Последнее представле­но более в информационном, чем

интерпретационном, качестве, в форме многочислен­ных руководств, содержащих

недостаточно связанные сводки знаний и сведений из раз­ных разделов психологии.

Между тем развитие психологической науки в СССР на основе решенной Рубин­штейном

методологической задачи начинается как развитие, говоря современным язы­ком,

системного знания, что составляет действительно уникальную ее особенность.

Однако выявление многочисленных внутренних связей предмета психологии, к

которому приступил Рубинштейн в первом издании своих «Основ...» (1935), возможно

в принци­пе только на базе методологически адекватного определения этого

предмета. Принцип единства сознания и деятельности, выявляющий личность как

субъекта этого единства, оказался таким предельным и емким основанием, на

котором — на том этапе — уда­лось интегрировать почти все существовавшие

психологические знания в единую систе­му. Эта система, повторяем, имела не

классификационный характер, она выступала как категориальная логика интеграции

старого и получения нового знания.

Такая категориальная систематизация знаний, которую предпринял Рубинштейн в

своей первой психологической монографии, становится эвристическим средством

проду-цирования новых психологических проблем, т. е. служит средством порождения

новых знаний, выполняя функцию их развития в целом. Раскрытие роли социальной

детерми­нации в понимании связи деятельности, сознания и психики стало

впоследствии во многом единой принципиальной позицией советской психологии при

наличии в ней раз­личных направлений и школ, в разных аспектах рассматривающих

эту зависимость и по-разному понимающих роль деятельности в определении

специфики психического (Д. Н. Узнадзе, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов, А. Н.

Леонтьев, Б. Г. Ананьев и др.).

Итак, в книге «Основы психологии» 1935 г. С. Л. Рубинштейн на основе принципа

единства сознания и деятельности впервые представил полученные в психологии

раз­личные данные, направления и проблемы как внутренне взаимосвязанные и

обобщен­ные. Одновременно на базе этого принципа он занялся исследованием ряда

новых пси­хологических проблем мышления, памяти, восприятия, речи и т. д.,

которое проводилось на кафедре психологии Ленинградского педагогического

института в течение ряда лет.

Большую теоретическую и экспериментальную работу на основе деятельностного

принципа вели также Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов и

мно­гие другие советские психологи. Например, в ходе исследования П. И.

Зинченко, А. А. Смирновым, А. Г. Комм, Д. И. Красильщиковой памяти через ее

проявление и формирование в деятельности выявляется специфика и активная природа

запоминания и воспоминания. Через изменение задач и условий деятельности

выявлялась сущность других психических процессов. «С позиций, выдвинутых этим

принципом, — писал впоследствии Рубинштейн, — были плодотворно разработаны в

советской психологии проблемы сенсорики, памяти, способностей».*

* Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. С. 249.

В контексте деятельностного подхода началась категоризация видов деятельности по

принципу ведущей роли для развития (ребенка), которая опиралась на

общепсихоло­гическую классификацию видов деятельности (игра, учение, труд). Эти

проблемы об­суждались С. Л. Рубинштейном с Б. Г. Ананьевым, А. Н. Леонтьевым, Б.

М. Тепловым, Д. Н. Узнадзе и другими в дискуссиях о соотношении созревания и

развития, обучения и развития ребенка. В 30-е гг. начинается психологическое

исследование особенностей игры как ведущего вида деятельности для формирования

психики и сознания ребенка (А. Н. Леонтьев, Д. Б. Эльконин и др.).

Интенсивное развертывание этих теорий и конкретных эмпирических исследований

побуждает Рубинштейна к написанию нового, еще более глубокого и эмпирически

фун­дированного в новом направлении варианта «Основ...». Вскоре после выхода в

1935 г. «Основ психологии» он приступает к созданию своего капитального труда

«Основы общей психологии», в котором представил и обобщил почти все

теоретические и эмпири­ческие достижения советской психологии 30-х гг.

Одним из методологических стержней этого труда становится рассмотрение психи­ки,

сознания и личности в развитии. Здесь Рубинштейн существенно по-новому

продол­жает наметившуюся в советской психологии в 20-е гг. тенденцию считать

проблему развития психики конституирующей в определении предмета психологии, а

исследование развивающейся психики ребенка — одним из ведущих по своему значению

и удель­ному весу (П. П. Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский и др.). В новом

труде С. Л. Ру­бинштейн раскрывает в единстве исторический, антропогенетический,

онтогенетический, филогенетический, функциональный аспекты развития психики и

бытийно-биографический — развития личности. Система психологии разрабатывается и

представляется им через иерархию все усложняющихся в деятельности психических

процессов и обра­зований.

Сама деятельность субъекта также рассматривается в процессе ее становления и

совершенствования: на разных этапах усложнения жизненного пути деятельность

при­нимает новые формы и перестраивается. Вот почему Рубинштейн, во-первых,

возражает против сведения роли деятельности в психическом развитии только к

тренировке, не создающей никаких новых структур, и показывает, что на разных

уровнях развития психические процессы строятся различным образом, приобретают

новые мотивы, новое качество и включаются в новый способ деятельности, используя

старые психические образования лишь в преобразованном, снятом виде. Во-вторых,

он противопоставляет свою концепцию всем попыткам понять психическое развитие

как чистое созревание, при котором заложенные от природы задатки функционируют

независимо от условий конкретной деятельности. Именно это отмечали в концепции

Рубинштейна, подчеркивая ее деятельностно-генетический аспект, Б. Г. Ананьев, А.

Р. Лурия и другие психологи в отзыве, данном по поводу представления «Основ

общей психологии» (1940) на Государ­ственную премию.*

* Научный архив С. Л. Рубинштейна // Отдел рукописей Государственной библиотеки

им В. И. Ле­нина. Фонд 642, ед. хранения 117.

Аналогичную оценку получил этот труд и в коллективе Института психологии при

МГУ: «С. Л. Рубинштейн впервые всесторонне и обоснованно представил психологию

как относительно законченную научную систему в свете материалистической

диалекти­ки. В этом труде он по существу подвел итоги развитию советской

психологии за 25 лет на общем фоне достижений мировой научной психологической

мысли и наметил новые пути ее плодотворного развития на основе

марксистско-ленинской методологии. Он поставил и дал на высоком теоретическом

уровне решение целого ряда психологиче­ских проблем (психика и деятельность,

взаимоотношение психического и физиологиче­ского, строение сознания и т. д.).

Многие из числа поднятых им впервые проблем полу­чили оригинальное решение,

имевшее фундаментальное значение для дальнейшего раз­вития

философско-психологической мысли. Так, например, проблема строения сознания

впервые в советской психологии раскрыта им в свете диалектического единства

пережи­вания и знания. Глубоко оригинальное решение им проблемы строения

сознания стало реально возможно благодаря новому решению психофизической

проблемы, данному Ру­бинштейном на широкой генетической основе. Это решение

проблемы, исходя из взаи­мосвязи и взаимообусловленности строения и функции,

дает новое объяснение генети­ческих корней развития психики. С. Л. Рубинштейн

дал решение основных вопросов теории психологического познания в свете

марксистско-ленинской теории отражения. Профессор Рубинштейн разработал и свою

методику психологического исследова­ния — оригинальный вариант естественного

эксперимента, реализующий в методике психологического исследования единство

воздействия и познания».*

* Там же.

Принцип единства сознания и деятельности, сформулированный Рубинштейном в статье

«Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934), выступает в «Основах общей

психологии» (1940) в конкретизированном и расчлененном виде. Данный принцип

предполагает раскрытие этого единства в аспекте функционирования и развития

сознания через деятельность. Здесь нужно подчеркнуть его совершенно особенное

со­держание соотносительно с обычным генетическим пониманием развития, принятым

в психологии. В традиционном понимании развитие рассматривалось как прохождение

некоторых последовательных, т. е. следующих во времени одна за другой, стадий,

нося­щих необратимый характер. Детерминация этих стадий связывалась иногда с

действи­ем имманентных — лишь внутренних — условий; тогда развитие понималось

как со­зревание. В других случаях, напротив, абсолютизировалась роль внешних

условий, и тогда развитие сводилось к механистически понятой заданности извне —

тренировке и т. д. Рубинштейн в своей классической формуле связи сознания и

деятельности ин­терпретирует сущность развития через диалектику субъекта и

объекта, а тем самым развитие сближается с функционированием: проявление

сознания в деятельности есть одновременно (а не последовательно) развитие

сознания через деятельность, его фор­мирование.

В «Основах общей психологии» взаимодополняют друг друга оба аспекта (или

зна­чения) принципа развития: генетически последовательные стадии развития

получают свою качественную определенность, выступают как новообразования в

зависимости от оптимально — неоптимально происходящего функционирования

структур, сложившихся на каждой стадии, в зависимости от способа взаимодействия

с действительностью. Ины­ми словами, качественное изменение строения психики,

сознания, личности и т. д. на каждой последовательной стадии их развития, т. е.

появление новообразований и, более того, возникновение нового способа

функционирования, в свою очередь зависят не от имманентно складывающегося

соотношения стадий, а от характера функционирования. Это и есть применительно к

человеку проявление и формирование сознания в деятель­ности в зависимости от

активности субъекта последней. То, что является лишь функци­онированием структур

на уровне биологического мира, выступает как особое качество деятельности,

активности на уровне человека. Однако чисто категориально в «Основах общей

психологии» представлено единство структуры и функции, функционирования, которое

позволяет проследить этот аспект развития в его специфике на уровне живот­ных и

человека. Резюмируя, можно сказать, что рубинштейновская концепция развития

является не структурно-генетической, как большинство концепций развития в

психоло­гии, включая концепцию Ж. Пиаже, концепцию развития личности Ш. Бюлер и

многие другие, а структурно-функционально-генетической, где генетическая

последователь­ность определенных стадий и структур не имманентна, а зависит в

свою очередь от типа взаимодействия или функционирования, а у человека — от

характера деятельности.

Развивая вслед за А. Н. Северцовым и И. И. Шмальгаузеном принцип единства

стро­ения и функционирования, Рубинштейн раскрывает важное положение о том, что

на раз­ных генетических ступенях складывается соответственно различное

соотношение между сторонами этого единства, так же как соотношение между

сторонами этого единства су­щественно для смены генетически-последовательных

стадий или структур (с. 93—97 наст. издания). При рассмотрении филогенетической

и онтогенетической эволюции Ру­бинштейн высказывает и разрабатывает две

существенные и взаимосвязанные идеи. Пер­вая указывает на взаимообусловливающий

характер строения и функции: «не только функция зависит от строения, но и

строение от функции» (с. 94 наст. издания). Вто­рая — на значение образа жизни

для целостного процесса развития: «Прямо или кос­венно образ жизни играет

определяющую роль в развитии и строения, и функции в их единстве, причем влияние

образа жизни на строение опосредовано функцией» (с. 95 наст. издания). Из этих

идей в свою очередь вытекает методологическая критика страте­гии сравнительного

исследования, исходящего из примата строения, морфологии и т. д. и потому

видящего свою задачу в сравнении разных этапов, стадий, срезов этого строения.

Критика Рубинштейна была направлена против подмены генетического принципа

сравнительным,* но она значима и для обоснования тех же принципов в психологии,

отказа от структурно-сравнительного и утверждения

функционально-(структурно)-генетического принципа. Эта критика связана прежде

всего с качественно новым пониманием онтоге­нетического развития личности, а

потому только на ее основе можно понять сущность лонгитюдного исследования,

важность его стратегии. Изучение срезов, сравнение разных возрастов в их

сложившихся фиксированных структурах не позволяют вскрыть их гене­зис,

диалектику внешнего и внутреннего, функциональных возможностей структуры того

или иного типа и этапа. Рубинштейн указывает на статичность подобных срезовых

ис­следований, не вскрывающих закономерностей развития.

* Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 139—140.

Что дает применение функционально-генетического принципа к решению задач

по­строения системы психологии? Во-первых, он интегрирует оба этапа развития

психи­ки—у животных и человека. При этом функциональный аспект психики человека

конкретизируется через деятельность. Не поведение (в бихевиористском смысле), а

именно функционирование оказывается для Рубинштейна категорией, позволяющей

раскрыть непрерывность двух качественно различных этапов развития психики

(жи­вотных и человека). И это крайне важно для критики бихевиористской традиции

в психологии, которая сумела даже павловское учение об условных рефлексах как

несом­ненно функциональную концепцию подвести под поведенческую, сведя условные

реф­лексы к внешним проявлениям (в поведении). Во-вторых,

функционально-генетический принцип позволяет через понимание развития как

развития функции и структуры опи­сать в единых категориях психофизиологическую

характеристику психики, с одной сто­роны, и отражательно-деятельностную — с

другой. Надо сказать, что вторая задача применения функционально-генетического

принципа встала перед Рубинштейном позд­нее, в 50-е гг., когда так называемая

Павловская сессия Академии наук СССР и Акаде­мии медицинских наук СССР (1950)

потребовала от психологии отказа от специфики своего предмета, когда возникла

опасность полной физиологизации психологии.

Психофизиологическая проблема анализируется в «Основах общей психологии» в

категориях мозговых структур и их функций, что позволяет дать

психофизиологиче­скую конкретизацию принципа развития (как единого и для уровня

отражательно-деятельностного функционирования психики). Вместе с тем, критикуя

концепцию фун­кциональной локализации (как одну из теорий соотношения структуры

и функции), Рубинштейн развивает важнейшую идею о том, что в эволюционном ряду

соотношение структуры и функции изменяется в пользу последней. «Чем

филогенетически древнее какой-либо "механизм", тем строже его локализация» (с.

140 наст. издания), а чем дальше по филогенетической лестнице, тем более

статическая локализация сменяется динамической и системной, т. е. в

осуществлении одной и той же функции участвуют практически все крупные зоны

коры. «Вопрос о функциональной локализации должен разрешаться по-разному для

разных генетических ступеней — по одному для птиц, по-другому для кошек и собак

и опять-таки по-иному для человека» (там же).

Непреходящая методологическая значимость данных положений может быть рас­крыта в

контексте последующих событий в истории психологии и физиологии, связан­ных с

уже упоминавшейся Павловской сессией, которая привела к физиологизации

пси­хологии. Эта физиологизация проявилась в прямом переносе на человека

положений И. П. Павлова об условных рефлексах животных, что в свою очередь вело

к стиранию качественных граней между биологией человека и животных, а затем —

как к своему следствию — к зачеркиванию специфики биологии человека. Этот пример

подтверж­дает значимость положений Рубинштейна о методологическом учете

специфичности со­отношений структуры и функции на разных этапах развития, о

качественной специфике этого соотношения у животных и человека.

Генетический принцип в вышеуказанном его понимании пронизывает все

теоретиче­ские построения книги С. Л. Рубинштейна. Как уже отмечалось, сознание

рассмотрено здесь во множестве генетических (в широком смысле слова) аспектов,

тщательнейшим образом проанализирована предыстория его возникновения — круг

проблем класси­ческой зоопсихологии, связанный со стадиальностью психики

животных, принципами и критериями дифференциации стадий, которые были в центре

дискуссий между западно­европейскими и отечественными психологами (В. Келер, В.

А. Вагнер и др.). В каждой из глав, посвященных раскрытию сущности психических

процессов (познавательных, эмоциональных, речевых, наконец, собственно

личностных — волевых и т. д.), представ­лен раздел, посвященный генезису этого

процесса или функции у ребенка. (Эти разделы были сокращены в третьем издании

«Основ», но именно поэтому необходимо отметить их стратегически-методологическую

роль в первом и втором и данном изданиях книга как реализацию принципа развития

во всех аспектах, во всей конкретике психологиче­ских этапов развития.) Наиболее

общее содержание методологического принципа раз­вития и его наиболее глубокий

смысл раскрывает тезис о потенциальности как о бе­зусловной возможности развития

человека «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному

масштабу», как это формулирует К. Маркс.* Именно этим тезисом преодолевается

всякое представление о конечности развития, свойственное тео­риям локализации и

жесткости структур, в которых развитие реализуется.** Развитие — это линия на

дифференциацию как усложнение структур, с одной стороны, и на генера­лизацию — с

другой. Генерализация и дает возможность неограниченных гибких обоб­щенных

связей между ними.

* См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 476.

** См.: Принцип развития в психологии. М., 1978.

Каждый новый уровень развития, согласно Рубинштейну, открывает все более

широ­кие возможности, а реализация этих возможностей в свою очередь формирует

новые структуры — таков философско-методологический смысл соотношения структуры

и функционирования. Рубинштейновская концепция развития раскрывает не только его

стадиальность, но и иерархичность. Структуры высшего уровня видоизменяют способы

функционирования низшего, совмещаются с ними, что создает сложнейшую

феномено­логическую картину, которую не мог объяснить, например, К. Бюлер,

«вытягивая», по выражению Рубинштейна, реально надстраивающиеся друг над другом

стадии развития в «одну прямую линию, разделенную на три строго ограниченных

отрезка» (с. 118 наст. издания).

Разрабатывая идею иерархичности развития, Рубинштейн сумел раскрыть не только

роль высших более сложных стадий развития по отношению к низшим, но и их

каче­ственное отличие. Развитие человека для Рубинштейна есть становление,

включающее принцип саморазвития и самосовершенствования.

Единство функционального и генетического аспектов, как его понимал Рубинштейн,

весьма актуально, поскольку и в современной психологии до сих пор распространены

методологические принципы психологии, жестко разграничивающей функционирование и

развитие. В этом случае деятельность человека начинает рассматриваться как

норма­тивное (отвечающее заданным техническим условиям) функционирование. При

всей правомерности подобного рассмотрения при определении конкретных

профессиональ­ных задач оно не может быть перенесено на понимание

психологического аспекта дея­тельности, всегда предполагающего возможность и

необходимость развития человека как субъекта.

Идея развития как становления совпадает с категорией субъекта, его саморазвития

в результате активного изменения мира. Реализуя принцип развития в психологии

позна­ния и деятельности человека, Рубинштейн рассматривает стадиальность

развития через понятия познания и поведения, вполне отвечающие общему

генетическому подходу.

Формы поведения и познания, складывающиеся последовательно на разных стадиях как

фиксированные и типичные для них, имеют разное внутреннее строение и определяют

совокупность возможностей во взаимоотношении субъекта с миром. Именно

несовпаде­ние внутреннего строения этих форм с процессом реального

взаимодействия с миром ведет к активизации функциональных возможностей субъекта,

к поиску новых способов их соотношения (но не так, что внутреннее строение

определяет функциональные воз­можности каждой из форм в отдельности). Рубинштейн

раскрывает внутреннее строе­ние и психики, и сознания, и личности, и ее

деятельности, которым свойственны опреде­ленность, качественное отличие,

устойчивость и одновременно способность к расшире­нию способа функционирования и

на этой основе к их перестройке. Единство форм или строений основано именно на

их различии, а не тождестве, в чем и скрыт постоянный источник, бесконечная

возможность их развития.

Такие стабильные формы, как характер и способности, Рубинштейн исследует на

уровне личности. И характер, и способности, и воля рассматриваются не только в

своих статических формах, но и в динамике, которая является конкретным

выражением про­цессу альности развития. И для этих форм единство устойчивого и

динамического рас­крывается в генезисе. Устойчивость, определенность форм не

есть их фиксированность. Устойчивость и стабильность проявляются в

функционировании, которое содержит бес­конечные возможности к изменчивости.

Характер проявляется в деятельности, в пове­дении, но в нем же и формируется.

Динамика формирования связана с возможностью возникновения в каждой новой

ситуации нового способа поведения, который из отдель­ного поступка может затем

превратиться в черту характера.

Таким образом, принцип развития во всей многогранности его понимания

пронизы­вает весь труд Рубинштейна.

Принцип единства сознания и деятельности тоже выступает во множестве аспектов,

выполняя как позитивные (методологические, теоретические, эмпирические), так и

кри­тические функции. Этот принцип задает систему расчленения и интеграции

психологи­ческих проблем. Через него дается новое понимание предмета психологии

и методоло­гическое определение природы психического: психика как единство

отражения и отно­шения, познания и переживания, гносеологического и

онтологического. Через тот же принцип раскрывается принадлежность сознания

действующему субъекту, который от­носится к миру благодаря наличию у него

сознания. Определение отражательной при­роды психического стало общепризнанным.

Однако квалификация психики как пере­живания, как определенного онтологического

состояния не давалась ни до, ни после Рубинштейна. Существенность этого аспекта

становится особенно очевидной в контек­сте последующего развития психологии: у

некоторых авторов деятельность постепенно свелась к ее идеальным формам.

Особенно ярко эта тенденция проявляется в филосо­фии и психологии, когда говорят

о тождестве сознания и деятельности или, что то же, об общности их строения.

Рубинштейновское определение психики как единства отражения и отношения, зна­ния

и переживания, раскрывает соотношение в ней идеального и реального,

объективно­го и субъективного, т. е. представляет психику в системе различных

философско-мето-дологических квалификаций. Определение сознания как предметного

и как субъектно­го, т. е. как выражающего отношение личности к миру, трактовка

сознания как высшего уровня организации психики, которому в отличие от других

уровней присущи идеаль­ность, «предметное значение, смысловое, семантическое

содержание» (с. 17 наст. изда­ния), понимание сознания как детерминированного

одновременно общественным быти­ем индивида и общественным сознанием выявляют

продуктивные противоречия его движения. Генезис и диалектика трех отношений

субъекта — к миру, к другим и само­му себе (эти отношения были выделены

Рубинштейном как конституирующие еще в 1935г. в «Основах психологии») —

вскрывают основу самосознания и рефлексии со­знания индивида. Наконец,

соотнесение сознания с нижележащими уровнями психики позволяет понять его роль

как их регулятора, а также как регулятора целостной дея­тельности субъекта в его

соотношении с миром.

Это положение о регуляторной функции сознания также является отличительным

признаком концепции Рубинштейна. Сознание может выступать как регулятор

дея­тельности только в силу его нетождественности последней, в силу своей особой

модаль­ности: в сознании представлена вся объективная действительность (во

всяком случае свойственная сознанию идеальность позволяет индивиду

руководствоваться всем, что отдалено во времени и пространстве, что составляет

не лежащую на поверхности сущ­ность бытия). Именно потому, что в сознании дано

все существующее в мире, все отда­ленное во времени и пространстве, все, с чем

человек никогда не вступал и не сможет вступить в непосредственный контакт,

личность не замкнута в узком мире своего «я» и оказывается способной выходить

бесконечно далеко за пределы этого «я». Она может задавать свою систему

координат относительно значимого для нее в этом мире и тем самым регулировать

свои действия и реализовать переживания. Идея о регуляторной роли сознания

восходит к марксистскому философскому пониманию его активности, с одной стороны,

а с другой — к естественно-научным представлениям о регуляторной роли психики.

Однако последнюю зависимость как принципиальную непрерывную ли­нию отечественной

психологии Рубинштейн начал детально обосновывать уже после выхода в свет

второго издания «Основ общей психологии», т. е. с середины 40-х гг.

Вначале — через принцип единства сознания и деятельности — Рубинштейн ищет

подход к объективному изучению личности, к тому, через что и как она проявляется

в деятельности. Этот подход был реализован в цикле исследований проблем

воспитания ребенка С. Л. Рубинштейном и его сотрудниками еще в 30-е гг. в

Ленинграде. Почти одновременно им намечается другое направление исследований —

путь активного фор­мирования личности и ее сознания через деятельность.

Прослеживая связь сознания и деятельности, Рубинштейн показывает, что сознание

есть такой высший психический процесс, который связан с регуляцией личностью

складывающихся в деятельности отно­шений. Сознание не просто высшее личностное

образование, оно осуществляет три вза­имосвязанные функции: регуляцию

психических процессов, регуляцию отношений и ре­гуляцию деятельности субъекта.

Сознание, таким образом, высшая способность действу­ющего субъекта. Сознание

выводит его в мир, а не замыкает в себе, поскольку его цели детерминированы не

только им самим, но и обществом. Детерминация субъектом своей деятельности

складывается и в особом процессе — жизненном пути личности.

Принципиальным для Рубинштейна является вопрос о соотношении сознания и

са­мосознания: не сознание развивается из самосознания, личностного «я», а

самосознание возникает в ходе развития сознания личности, по мере того как она

становится самосто­ятельно действующим субъектом. Этапы самосознания Рубинштейн

рассматривает как этапы обособления, выделения субъекта из непосредственных

связей и отношений с окружающим миром и овладения этими связями. Согласно

Рубинштейну, сознание и самосознание — это построение личностью через свои

действия отношений с миром и одновременно выражение своего отношения к миру

посредством тех же действий. Из такого понимания соотношения сознания и

самосознания С. Л. Рубинштейном развива­ется его концепция поступка: «При этом

человек осознает свою самостоятельность, свое выделение в качестве

самостоятельного субъекта из окружения лишь через свои отно­шения с окружающими

людьми, и он приходит к самосознанию, к познанию собственно­го "я" через

познание других людей» (с. 636 наст. издания). Самосознание в таком смысле есть

не столько рефлексия своего «я» сколько осознание своего способа жизни, своих

отношений с миром и людьми.

На пересечении всех приведенных определений сознания — гносеологического,

со­циально-исторического, антропогенетического, собственно психологического,

социально-психологического (соотношение индивидуального и коллективного

сознания), наконец, ценностно-нравственного — и возникает его объемная

интегральная характеристика. Она образуется именно при генетическом

рассмотрении. Только рассмотрение сознания в развитии позволяет соотнести,

различив исторический (антропогенетический) и онто­генетический процессы

развития сознания, показать единство и специфику индивиду­ального и

общественного сознаний, определить сознание как этап развития личности ребенка,

затем — как этап жизненного пути и нового качества в становлении личности, как

способ и новое качество жизни и соотнесения себя с действительностью. Этап

созна­тельного отношения к жизни есть новое качество самого сознания,

возникающее в связи с новым способом жизни личности. Личность становится

субъектом жизни не потому, что она обладает сознанием, характером,

способностями, а потому и в той мере, в какой она использует свой интеллект,

свои способности для решения жизненных задач, подчи­няет свои низшие потребности

высшим, строит свою стратегию жизни.

Глубоко раскрыт С. Л. Рубинштейном генезис коммуникативных функций сознания,

проявляющихся в речи и осуществляющихся в ней: «Благодаря речи сознание одного

человека становится данностью для другого» (с. 382 наст. издания). Речь является

формой существования мысли и выражением отношения, т. е. в функциях речи также

прослеживается единство знания и отношения. Чрезвычайно важным является, по

Ру­бинштейну, генезис тех функций речи, которые связаны с потребностью ребенка

пони­мать и со стремлением быть понятым другим. Его анализ этой потребности,

сопровожда­ющийся убедительной критикой Ж. Пиаже, отчасти близок бахтинской идее

диалога. Однако принципиальная особенность позиции Рубинштейна состоит в том,

что в отли­чие от М. М. Бахтина, настаивавшего вслед за родоначальником

герменевтики Ф. Шлейермахером на значимости интерсубъективности, «сократической

беседы», Рубинштейн исследует интрасубъективный аспект этой потребности.

Генетически-динамический аспект сознания получает наиболее конкретное

воплоще­ние при рассмотрении С. Л. Рубинштейном эмоций и воли. Именно в них

сознание предстает как переживание и отношение. Когда потребность из слепого

влечения стано­вится осознанным и предметным желанием, направленным на

определенный объект, че­ловек знает, чего он хочет, и может на этой основе

организовать свое действие (с. 588 наст. издания). В генезисе обращения

потребностей, переключении их детерминации с внутренних на внешние факторы

концепция Рубинштейна сближается с концепцией объективации Д. Н. Узнадзе.

Таким образом, раскрытие генезиса и структуры сознания как единства познания и

переживания, как регулятора деятельности человека дало возможность представить

раз­ные качества психического — познавательные процессы в их единстве с

переживанием (эмоции) и осуществлением отношений к миру (воля), а отношения к

миру понять как регуляторы деятельности в ее психологической и собственно

объективной общественной структуре и все эти многокачественные особенности

психического рассмотреть как про­цессы и свойства личности в ее сознательном и

деятельном отношении к миру.

Рубинштейновское понимание сознания тем самым дало и новое понимание предме­та

психологии, и новую структуру психологического знания. Принципы единства

созна­ния, деятельности и личности легли в основу построения психологии как

системы.

* * *

Первопроходческая роль С. Л. Рубинштейна в систематической и глубокой

разра­ботке (начиная с 1922г.) деятельностного принципа в психологической науке

должна быть специально подчеркнута, поскольку на протяжении последних 20—25 лет

этот его вклад в психологию или умаляется, или замалчивается; в ряде

энциклопедических спра­вочников об этом не говорится ни слова.* Между тем в

нашей стране и за рубежом получают все более широкое распространение многие

достижения в разработке деятельностного подхода, хотя нередко и без упоминания

авторства или соавторства С. Л. Ру­бинштейна. Как ни странно, но именно так

получилось, например, с хорошо известной философско-психологической схемой

анализа деятельности по ее главным компонентам (цели, мотивы, действия, операции

и т. д.). В своей основе эта схема была разработана С. Л. Рубинштейном и А. Н.

Леонтьевым в 30—40-е гг. Сейчас она очень широко при­меняется и совершенствуется

(иногда критикуется) отечественными и зарубежными психологами, философами,

социологами.

* См.: Рубинштейн С. Л. // БСЭ. 3-е изд. М., 1975. Т. 22; Рубинштейн С. Л. //

Философский энциклопедия, словарь. М., 1983 и 1989; Рубинштейн С. Л. // Большой

энциклопедии, словарь. М., 1997.

Вышеуказанную схему анализа деятельности Рубинштейн начал разрабатывать в своей

программной статье «Проблемы психологии в трудах К. Маркса» (1934) и в

после­дующих монографиях. Так, в монографии «Основы психологии» (1935)

Рубинштейном были систематизированы первые достижения в реализации

деятельностного принципа. Прежде всего в самой деятельности субъекта им были

выявлены ее психологически су­щественные компоненты и конкретные взаимосвязи

между ними. Таковы, в частности, действие (в отличие от реакции и движения),

операция и поступок в их соотношении с целью, мотивом и условиями деятельности

субъекта. (В 1935 г. действие и операция ча­сто отождествлялись Рубинштейном.)

В отличие от реакции действие — это акт деятельности, который направлен не на

раздражитель, а на объект. Отношение к объекту выступает для субъекта именно как

отношение, хотя бы отчасти осознанное и потому специфическим образом

регулирующее всю деятельность. «Сознательное действие отличается от

несознательного в самом сво­ем объективном обнаружении: его структура иная и

иное его отношение к ситуации, в которой оно совершается; оно иначе протекает».*

* Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935. С. 51.

Действие отлично не только от реакции, но и от поступка, что определяется прежде

всего иным выражением отношений субъекта. Действие становится поступком в той

мере, в какой оно регулируется более или менее осознаваемыми жизненными

отношени­ями, что, в частности, определяется степенью сформированности

самосознания.

Таким образом, единство сознания и деятельности конкретно проявляется в том, что

различные уровни и типы сознания, вообще психики раскрываются через

соответственно различные виды деятельности и поведения: движение — действие —

поступок. Сам факт хотя бы частичного осознания человеком своей деятельности —

ее условий и це­лей — изменяет ее характер и течение.

Систему своих идей Рубинштейн более детально разработал в первом (1940) изда­нии

«Основ общей психологии». Здесь уже более конкретно раскрывается диалектика

деятельности, действий и операций в их отношениях прежде всего к целям и

мотивам. Цели и мотивы характеризуют и деятельность в целом и систему входящих в

нее дей­ствий, но характеризуют по-разному.

Единство деятельности выступает в первую очередь как единство целей ее субъекта

и тех его мотивов, которые к ней побуждают. Мотивы и цели деятельности в отличие

от таковых для отдельных действий обычно носят интегрированный характер, выражая

общую направленность личности. Это исходные мотивы и конечные цели. На

различ­ных этапах они порождают разные частные мотивы и цели, характеризующие те

или иные действия.

Мотив человеческих действий может быть связан с их целью, поскольку мотивом

является побуждение или стремление ее достигнуть. Но мотив может отделиться от

цели и переместиться 1) на саму деятельность (как бывает в игре) и 2) на один из

результатов деятельности. Во втором случае побочный результат действий

становится их целью.

Итак, в 1935—1940 гг. Рубинштейн уже выделяет внутри деятельности разноплановые

компоненты: движение — действие — операция — поступок в их взаимосвязях с

целями, мотивами и условиями деятельности. В центре этих разноуровневых

компонен­тов находится действие. Именно оно и является, по мнению Рубинштейна,

исходной «клеточкой, единицей» психологии.

Продолжая во втором (1946) издании «Основ общей психологии» психологический

анализ деятельности и ее компонентов, С. Л. Рубинштейн, в частности, пишет:

«Посколь­ку в различных условиях цель должна и может быть достигнута различными

способами (операциями) или путями (методами), действие превращается в разрешение

задачи» (с. 172 наст. издания) и здесь же делает сноску: «Вопросы строения

действия специаль­но изучаются А. Н. Леонтьевым» (там же).

В 40-е гг. и позднее А. Н. Леонтьев опубликовал ряд статей* и книг, в которых

была представлена его точка зрения на соотношение деятельности — действия —

опе­рации в связи с мотивом — целью — условиями. Это прежде всего его «Очерк

разви­тия психики» (1947), «Проблемы развития психики» (1959), «Деятельность,

сознание, личность» (1975). По его мнению, «в общем потоке деятельности, который

образует человеческую жизнь в ее высших, опосредованных психическим отражением

проявле­ниях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности —

по крите­рию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия — процессы,

подчиняю­щиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые

непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели».**

* Первая из этих статей опубликована в 1944г. (см.: Леонтьев А. Н.

Психологические основы дошкольной игры// Сов. педагогика. 1944. №8—9).

** Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 109.

В данной схеме понятие деятельности жестко соотносится с понятием мотива, а

поня­тие действия — с понятием цели. На наш взгляд, более перспективной выглядит

не столь жесткая схема, согласно которой и с деятельностью, и с действиями

связаны и мотивы, и цели, но в первом случае они более общие, а во втором —

более частные. Впрочем, иногда и сам Леонтьев расчленяет цели на общие и частные

и только вторые непосредственно соотносит с действиями.* Тем самым в этом пункте

намечается опреде­ленное сближение позиций Рубинштейна и Леонтьева. Вместе с тем

между ними сохра­няются и существенные различия, прежде всего в трактовке

субъекта и его мотивов.** Кроме того, как мы уже видели, Рубинштейн все время

подчеркивает принципиально важную роль поступка, когда, с его точки зрения,

деятельность «становится поведением» (с. 437 наст. издания) в нравственном (но,

конечно, не бихевиористском) смысле этого слова.

* Там же. С. 105.

** См.: Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. М., 1980.

С. 65 и далее; Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение. М.;

Воронеж, 1996. С. 162 и далее, 359 и далее.

В целом описанная общая схема соотнесения деятельности, действий, операций в их

связях с мотивами, целями и условиями является важным этапом в развитии

советской психологии. Не случайно она до сих пор широко используется. Вместе с

тем разрабо­танная С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым схема нередко

рассматривается как чуть ли не самое главное достижение советской психологии в

решении проблематики деятельности. На наш взгляд, это, конечно, не так. В

указанной проблематике наиболее существенным для психологии является вовсе не

эта общая схема (которую вообще не следует канонизировать), а раскрытие через

Марксову категорию деятельности нераз­рывной связи человека с миром и понимание

психического как изначально включенного в эту фундаментальную взаимосвязь.

В отличие от деятельности и вне связи с ней действия, операции, мотивы, цели и

т. д. давно стали предметом исследования психологов многих стран. Например, К.

Левин и его школа многое сделали для изучения действий и мотивов, а Ж. Пиаже и

его учени­ки — для изучения операций и действий. Но только в советской

психологии, развивав­шейся на основе диалектико-материалистической философии,

была особенно глубоко проанализирована связь человека и его психики с миром.

Наиболее важными критери­ями такого анализа стали взятые у К. Маркса категории

объекта, деятельности, общения и т. д. И именно в данном отношении (прежде всего

в разработке проблематики дея­тельности) советская психология имеет определенные

методологические преимущества, например, перед тем же Ж. Пиаже, который не смог

избежать некоторого крена в сторо­ну операционализма.*

* См.: Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958. С. 21—23.

Во всех разработках проблемы деятельности и других проблем С. Л. Рубинштейн

выступает не только как автор, соавтор и руководитель, но и как один из

организаторов психологической науки в СССР. Он прежде всего стремился и умел

налаживать твор­ческие деловые контакты и тесное сотрудничество с психологами

страны даже в тех случаях, когда они придерживались существенно иных точек

зрения. Вот, например, как писал об этом М. Г. Ярошевский применительно к

ленинградскому периоду научного творчества Рубинштейна: «Имелись широкие

возможности для неформального обще­ния. К Рубинштейну в его двухкомнатную

квартиру на Садовой приходили делиться своими замыслами Выготский и Леонтьев,

Ананьев и Рогинский. Приезжали на его ка­федру Лурия, Занков, Кравков и другие.

Превосходно информированный о положении в психологии — отечественной и мировой,

Рубинштейн поддерживал тесные контакты с теми, кто работал на переднем крае

науки».*

* Ярошевский М. Г. История психологии. М., 1985. С. 519.

Во многом не разделяя позиций Л. С. Выготского (см. об этом дальше), Рубинштейн

тем не менее пригласил его читать лекции по психологии студентам Ленинградского

пединститута им. М. И. Герцена. Он согласился также в ответ на просьбу

Выготского выступить в 1933 г. официальным оппонентом на защите диссертации Ж.

И. Шиф — ученицы Выготского, изучавшей развитие научных понятий у школьников.

(Со слов Ж. И. Шиф известно, что после защиты она довольно долго переписывалась

с Рубин­штейном, желая подробнее узнать, в чем суть его критического отношения к

теории Выготского. Она предполагала, что письма Рубинштейна к ней могли

сохраниться в той части ее архива, которая находится в Институте дефектологии

АПН СССР.)

Особенно плодотворными были творческие связи и контакты Рубинштейна с его

союзниками и отчасти единомышленниками по дальнейшей разработке деятельностного

подхода — с Б. Г. Ананьевым, А. Н. Леонтьевым, А. А. Смирновым, Б. М. Тепловым и

др. Несмотря на существенные различия между ними в трактовке деятельности, эти

психологи во многом сообща развивали и пропагандировали деятельностный подход, в

оппозиции к которому тогда находились многие другие, в том числе ведущие

советские психологи (например, К. Н. Корнилов, Н. Ф. Добрынин, П. А. Шеварев и

другие быв­шие ученики Г. И. Челпанова — основателя первого в России института

психологии).

Рубинштейн пригласил к себе на кафедру психологии пединститута им. А. И.

Герце­на А. Н. Леонтьева для чтения лекций студентам. На той же кафедре он

организовал защиту докторских диссертаций Б. М. Теплова и А. Н. Леонтьева и

выступил в каче­стве одного из официальных оппонентов. Такую линию на

сотрудничество между раз­ными научными школами и направлениями Рубинштейн

продолжал и после своего пе­реезда из Ленинграда в Москву осенью 1942 г.

Когда началась Великая Отечественная война против гитлеровской Германии,

Ру­бинштейн остался в осажденном Ленинграде, потому что считал своим гражданским

долгом в качестве проректора организовать работу педагогического института в

суро­вых условиях блокады. В первую, самую тяжелую блокадную зиму (1941/42 гг.)

он работал над вторым изданием своих «Основ общей психологии», существенно

дополняя, развивая и улучшая их первый вариант 1940 г.

Весной 1942 г. первое издание его «Основ общей психологии» было удостоено

Госу­дарственной премии по представлению ряда психологов, а также выдающихся

ученых В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского, издавна и глубоко интересовавшихся

проблема­ми психологии, философии и методологии, внесших свой оригинальный вклад

в развитие этих наук и высоко оценивших философско-психологический труд С. Л.

Рубинштейна.

Осенью 1942 г. Рубинштейн был переведен в Москву, где возглавил Институт

психо­логии и создал кафедру и отделение психологии в Московском государственном

уни­верситете. (В 1966г. на базе этого отделения А. Н. Леонтьев организовал

факультет психологии МГУ.) Сюда в 1943—1944 гг. Рубинштейн пригласил на работу

не только своих ленинградских учеников — М. Г. Ярошевского, А. Г. Комм и др., но

и сотрудни­ков А. Н. Леонтьева — П. Я. Гальперина и А. В. Запорожца, по-прежнему

успешно ко­ординируя коллективную творческую работу многих психологов из разных

учреждений и научных школ.

В 1943 г. Рубинштейн избирается членом-корреспондентом АН СССР и становится в

ней первым представителем психологической науки. По его инициативе и под его

руководством создается в 1945 г. в Институте философии АН СССР сектор

психоло­гии — первая психологическая лаборатория в Академии наук СССР. В том же

1945г. он избирается академиком Академии педагогических наук РСФСР. Все это

результат большого и заслуженного признания его «Основ общей психологии» (1940).

Особенно широкие перспективы для его новых творческих достижений открылись

весной 1945 г., после победы над фашистской Германией. В 1946 г., когда вышло

второе, существенно доработанное и расширенное издание «Основ общей психологии»,

С. Л. Рубинштейн уже правил верстку своей новой книги — «Философские корни

пси­хологии». Эта книга по философской глубине намного превосходила «Основы...»

и знаменовала принципиально новый этап в дальнейшей разработке деятельностного

под­хода. Она должна была выйти в свет в издательстве Академии наук СССР и,

казалось, ничто этому не могло помешать. Тем не менее набор был рассыпан, и это

было лишь начало грозы, разразившейся в 1947 г., когда С. Л. Рубинштейн был

обвинен в космопо­литизме, т. е. «преклонении перед иностранщиной», в недооценке

отечественной науки и т. д. В течение 1948—1949гг. его сняли со всех постов;

воистину «большие деревья притягивают молнию».

Началась серия «проработок», обсуждений, точнее, осуждений «Основ общей

психо­логии» (в Институте философии АН СССР, в Институте психологии Академии

педаго­гических наук РСФСР и т. д., на страницах газет и журналов «Вопросы

философии», «Советская педагогика» и т.д.). При первом обсуждении, проходившем в

Институте философии с 26 марта по 4 апреля 1947 г., Рубинштейну и тем немногим,

кто его поддер­живал, удалось как-то «отбиться». Отчасти помогло заключительное

слово Б. М. Теплова. Однако все последующие «проработки» ознаменовали полный

разгром психоло­гами и философами «Основ общей психологии» и представленного в

них деятельност­ного подхода. Одним из итогов таких «обсуждений» стала

разгромная рецензия на оба издания «Основ общей психологии», написанная П. И.

Плотниковым и опубликованная в журнале «Советская педагогика» в 1949г. (почти

накануне 60-летия Рубинштейна). Рецензия заканчивалась следующими, прямо-таки

зловещими словами: «Книга С. Л. Ру­бинштейна оскорбляет русскую и советскую

науку в целом, психологию в частности и отражает "специализированное

преломление" его лакейской сущности. Чем скорее мы очистим советскую психологию

от безродных космополитов, тем скорее мы откроем путь для ее плодотворного

развития».*

* Плотников П. И. Очистить советскую психологию от безродного космополитизма //

Сов. педа­гогика. 1949. № 4. С. 19.

Столь же незаслуженным гонениям был подвергнут и другой лауреат Государст­венной

премии — психофизиолог Н. А. Бернштейн. После Павловской сессии (1950) жертвами

гонений стали физиологи Л. А. Орбели, П. К. Анохин и многие другие уче­ные. (Все

они, как и Рубинштейн, были постепенно восстановлены в правах лишь после смерти

И. В. Сталина.)

В эти тяжелейшие и чреватые страшными последствиями годы (1948—1953) Рубин­штейн

продолжает разрабатывать деятельностный подход. Из неопубликованной, но

сохранившейся в верстке монографии «Философские корни психологии» вырос новый

философско-психологический труд «Бытие и сознание», который удалось опубликовать

лишь в 1957 г.

Особенно сильные изменения философско-психологическая концепция С. Л.

Рубин­штейна претерпела в трактовке человека и теории деятельности (прежде всего

в понима­нии мышления как деятельности). В основе эволюции его взглядов лежит

систематиче­ски разрабатываемый Рубинштейном философский принцип детерминизма:

внешние причины действуют только через внутренние условия. Разработку данного

принципа он начал в 1948—1949 гг. (см. комментарии к настоящему изданию), но по

вышеописан­ным причинам смог начать публикацию полученных результатов лишь в

1955 г.* Эту трактовку детерминации Рубинштейн применил к взаимодействию

субъекта с объектом, существенно уточнив понимание последнего.

* Рубинштейн С. Л. Вопросы психологической теории // Вопросы психологии. 1955. №

1.

Преобразование человеком (в ходе деятельности) окружающего мира и самого себя

Рубинштейн анализирует на основе предложенного им различия категорий «бытие» и

«объект: бытие независимо от субъекта, но в качестве объекта оно всегда

соотноси­тельно с ним. Вещи, существующие независимо от субъекта, становятся

объектами по мере того, как субъект начинает относиться к ним, т. е. в ходе

познания и действия они становятся вещами для субъекта.*

* Рубинштейн С. Л, Бытие и сознание. М., 1957. С. 57.

По Рубинштейну, деятельность определяется своим объектом, но не прямо, а лишь

опосредованно, через ее внутренние специфические закономерности (через ее цели,

мо­тивы и т. д.), т. е. по принципу «внешнее через внутреннее» (такова

альтернатива, в частности, бихевиористской схеме «стимул — реакция»). Например,

в экспериментах, проведенных учениками Рубинштейна, было показано, что внешняя

причина (подсказка экспериментатора) помогает испытуемому решать мыслительную

задачу лишь в меру сформированности внутренних условий его мышления, т. е. в

зависимости от того, на­сколько он самостоятельно продвинулся вперед в анализе

решаемой задачи. Если это продвижение незначительно, испытуемый не сможет

адекватно использовать помощь извне. Так отчетливо проявляется активная роль

внутренних условий, опосредствую­щих все внешние воздействия и тем самым

определяющих, какие из внешних причин участвуют в едином процессе детерминации

жизни субъекта. Иначе говоря, эффект внешних причин, действующих только через

внутренние условия, существенно зави­сит от последних (что обычно недостаточно

учитывается теми, кто анализирует рубинштейновский принцип детерминизма). В

процессе развития — особенно филогенети­ческого и онтогенетического — возрастает

удельный вес внутренних условий, преломляющих все внешние воздействия. С этих

позиций Рубинштейн дает глубокое и оригинальное решение проблемы свободы (и

необходимости).*

* Там же. С. 280-287.

При объяснении любых психических явлений личность выступает, по Рубинштейну, как

целостная система внутренних условий, через которые преломляются все внешние

воздействия (педагогические и т. д.). Внутренние условия формируются в

зависимости от предшествующих внешних воздействий. Следовательно, преломление

внешнего через внутреннее означает опосредование внешних воздействий всей

историей развития лично­сти. Тем самым детерминизм включает в себя историзм, но

отнюдь не сводится к нему. Эта история содержит в себе и процесс эволюции живых

существ, и собственно историю человечества, и личную историю развития данного

человека. И потому в психологии личности есть компоненты разной степени общности

и устойчивости, например общие для всех людей и исторически неизменные свойства

зрения, обусловленные распростра­нением солнечных лучей на земле, и, напротив,

психические свойства, существенно из­меняющиеся на разных этапах

социально-экономического развития (мотивация и др.). Поэтому свойства личности

содержат и общее, и особенное, и единичное. Личность тем значительнее, чем

больше в индивидуальном преломлении в ней представлено всеобщее.

С таких позиций Рубинштейн разработал свое понимание предмета социальной и

исторической психологии. Если общая психология изучает общечеловеческие

психи­ческие свойства людей, то социальная психология исследует типологические

черты психики, свойственные человеку как представителю определенного

общественного строя, класса, нации и т. д., а историческая психология — развитие

психики людей того поко­ления, на время жизни которого приходятся качественные

преобразования общества. Однако в любом случае психология изучает психику людей

только в ходе их инди­видуального онтогенетического развития и постольку,

поскольку удается раскрыть прежде всего психическое как процесс, изначально

включенный в непрерывное взаимо­действие человека с миром, т.е. в деятельность,

общение и т.д.*

* Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 237-242.

По Рубинштейну, процесс есть основной способ существования психического. Дру­гие

способы его существования — это психические свойства (мотивы, способности и т.

д.), состояния (эмоциональные и др.) и продукты, результаты психического как

процесса (образы, понятия и т. д.). Например, мышление выступает не только как

деятельность субъекта со стороны его целей, мотивов, действий, операций и т. д.,

но и как процесс в единстве познавательных и аффективных компонентов

(психический процесс анализа, синтеза и обобщения, с помощью которых человек

ставит и решает задачи). Процесс мышления (в отличие от мышления как

деятельности) обеспечивает максимально опе­ративный контакт субъекта с

познаваемым объектом. Изучая людей в их деятельности и общении, психология

выделяет их собственно психологический аспект, т. е. прежде всего основной

уровень регуляции всей жизни — психическое как процесс. Основной характеристикой

психического как процесса является не просто его временная разверт­ка, динамика,

а способ детерминации: не изначальная априорная заданность, направленность

течения процесса, а складывающаяся, определяемая субъектом по ходу самого

осуществления процесса. В таком понимании психического проявляется

онтологиче­ский подход Рубинштейна, им была выявлена экзистенциальность

психического.

В ходе своей деятельности люди создают материальные и идеальные продукты

(про­мышленные изделия, знания, понятия, произведения искусства, обычаи, нравы и

т. д.). В этих четко фиксируемых продуктах проявляется уровень психического

развития со­здавших их людей — их способности, навыки, умения и т. д. Таков

психологический аспект указанных продуктов, характеризующий результаты

психического процесса, ко­торый участвует в регуляции всей деятельности

субъекта. Психология и изучает «внут­ри» деятельности людей прежде всего

психическое как процесс в соотношении с его результатами (например, мыслительный

процесс анализа, синтеза и обобщения в соотно­шении с формирующимся понятием),

но не эти результаты сами по себе (вне связи с психическим процессом). Когда

последние выступают вне такой связи, они выпадают из предмета психологии и

изучаются другими науками. Например, понятия — без учета их отношения к

психическому как процессу — входят в предмет логики, но не психологии. «Через

свои продукты мышление переходит из собственно психологической сферы в сферу

других наук — логики, математики, физики и т. д. Поэтому сделать образования, в

частности понятия, исходными в изучении мышления — значит подвергнуть себя

опасности утерять предмет собственно психологического исследования».*

* Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958. С. 26.

Таким образом, уже после завершения «Основ общей психологии», начиная с

середи­ны 40-х гг. (с неопубликованной книги «Философские корни психологии»),

Рубин­штейн систематически и все более глубоко дифференцирует в психике два ее

существен­ных компонента — психическое как процесс и как результат. При этом он

использует и развивает все рациональное, что было внесено в разработку данной

проблемы, с одной стороны, И. М. Сеченовым, а с другой — гештальтистами,

одновременно критикуя ос­новные недостатки их теорий.

Если в своей книге он рассматривает оба компонента психики как более или менее

равноценные для психологической науки, то во всех последующих монографиях он

под­черкивает особую и преимущественную значимость для нее именно психического —

как процесса, формирующегося в ходе непрерывного взаимодействия человека с миром

и животного с окружающей средой. У людей такое взаимодействие выступает в очень

разных формах: деятельность, поведение, созерцание и т. д. Психическое как

процесс участвует в их регуляции, т. е. существует в составе деятельности,

поведения и т. д.

С этих позиций в последние 15 лет своей жизни С. Л. Рубинштейн теоретически и

экспериментально разрабатывает вместе со своими учениками концепцию психического

как процесса, являющуюся новым этапом в развитии и применении к психологии

ме­тодологического принципа субъекта деятельности (точнее можно было бы сказать,

субъектно-деятельностного подхода). В философии он в это время создает

оригиналь­ную концепцию человека, представленную в его рукописи «Человек и мир»,

посмертно, но с купюрами, опубликованную в однотомнике его работ «Проблемы общей

психоло­гии» (1973,1976).

Теория психического как процесса разрабатывалась главным образом на материале

психологии мышления. Поэтому специфику данной теории можно выявить особенно

четко путем сопоставления главы о мышлении в «Основах общей психологии» с

моно­графией Рубинштейна «О мышлении и путях его исследования», раскрывающей

пре­имущественно процессуальный аспект человеческого мышления. В «Основах...»

1946 г. мышление выступает главным образом как деятельность субъекта. Иначе

говоря, Ру­бинштейн раскрывает здесь мотивационные и некоторые другие личностные

характери­стики мышления как деятельности в ее основных компонентах (цели,

мотивы, интеллек­туальные операции и действия и т. д.). А в книге 1958г.

мышление рассматривается уже не только как деятельность субъекта (т. е. со

стороны целей, мотивов, операций и т. д.), но и как его регулятор, как

психический познавательно-аффективный процесс (анализа, синтеза и обобщения

познаваемого объекта).

Термин «процесс» в очень широком смысле постоянно используется в психологии

(например, в «Основах...» 1946 г.) и во многих других науках. Но в трудах

Рубинштей­на последних лет его жизни данный термин применяется в строго

определенном значе­нии. В «Основах...» 1946 г., в главе о мышлении, есть раздел

«Психологическая природа мыслительного процесса», в котором под процессом

понимается очень многое: действие, акт деятельности, динамика, операция и т. д.

(с. 317—320 наст. издания). Особенно важ­ными кажутся следующие положения: «Весь

процесс мышления в целом представляется сознательно регулируемой операцией»;

«Эта сознательная целенаправленность сущест­венно характеризует мыслительный

процесс... Он совершается как система сознательно регулируемых интеллектуальных

операций» (там же, с. 317—318) и т. д. Легко видеть, что мыслительный процесс по

существу отождествляется здесь с интеллектуальной опе­рацией или системой

операций, регулируемых на уровне рефлексии. Это и есть один из компонентов

личностного (прежде всего деятельного) аспекта мышления. Иначе говоря, мышление

исследуется в «Основах» 1946г. главным образом лишь в качестве деятель­ности, но

не процесса (в узком смысле слова).

Переход к изучению мышления как процесса был необходим для более глубокого

раскрытия именно психологического аспекта деятельности и ее субъекта. Субъект,

его деятельность и ее компоненты (цель, мотивы, действия, операции и т. д.)

исследуются не только психологией, но в первую очередь философией, социологией,

этикой и др. И пото­му разработанная С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым схема

анализа деятельности по этим компонентам необходима, но недостаточна для

психологической науки.

Например, с точки зрения теории психического как процесса, действия и операции

всегда являются уже относительно сформированными применительно к определенным,

т. е. ограниченным, условиям деятельности. В этом смысле они недостаточно

пластичны и лабильны, что и обнаруживается в новой, изменившейся ситуации, когда

они становят­ся не вполне адекватными. В отличие от действий и операций

психическое как процесс предельно лабильно и пластично. По ходу мыслительного

процесса человек все более точно раскрывает конкретные, постоянно изменяющиеся,

все время в чем-то новые усло­вия своей деятельности, общения и т. д., в меру

этого формируя новые и изменяя преж­ние способы действия. Следовательно,

мышление как процесс является первичным и наиболее гибким по отношению к

действиям и операциям, которые в качестве вторич­ных и менее гибких компонентов

возникают и развиваются в ходе этого процесса как его необходимые формы.*

* Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 25—28, 51—52 и далее.

Особенно важно отметить также, что процесс мышления, восприятия и т. д.

протекает преимущественно неосознанно (это обстоятельство недостаточно

учитывалось в «Осно­вах...» 1946 г., поскольку в них акцент делался на

сознательной регуляции операции). Но мышление как деятельность — на личностном

уровне — регулируется субъектом в значительной степени осознанно с помощью

рефлексии. Рубинштейн в 1958 г. специаль­но подчеркивает различие и взаимосвязь

между обоими этими аспектами мышления: «Ясно, что процесс и деятельность никак

не могут противопоставляться друг другу. Про­цесс — при осознании его цели —

непрерывно переходит в деятельность мышления».*

* Там же. С. 28.

Таким образом, изучение процессуального аспекта психики означает более глубокое

психологическое исследование субъекта и его деятельности. Без раскрытия

психиче­ского как процесса невозможно понять возникновение и формирование таких

компо­нентов деятельности, как цели, операции и т. д., и вообще психологическую

специфику соотношения между ними. Иначе говоря, взаимодействие человека с миром

изучается не только на уровне деятельности, но и «внутри» нее, на уровне

психического как процесса. Это одна из линий соотнесения «Основ...» 1946г. с

последующими трудами Рубин­штейна.

* * *

Во всех своих психологических исследованиях Рубинштейн выступает прежде всего

как методолог и теоретик, последовательно и органично объединяющий в целостной

системе теорию психологии, ее историю и эксперимент. Именно так он строил свою

концепцию и, подвергая критическому разбору другие концепции, выделял в них

преж­де всего теоретическое ядро. Именно так он рассматривал теории

гештальтистов, В. М. Бехтерева, П. П. Блонского, Л. С. Выготского и многих

других. Весьма критиче­ски анализируя, например, рефлексологическую теорию

позднего Бехтерева, он вместе с тем высоко оценивал некоторые его

экспериментальные работы (см. с. 82, 84—85, 185, 223 наст. издания).

В особом разборе нуждается, как нам кажется, вопрос об отношении С. Л.

Рубин­штейна к культурно-исторической теории Выготского. Со слов Рубинштейна и

ученицы Выготского Ж. И. Шиф нам известно, что в начале 30-х гг. в своих беседах

с Л. С. Вы­готским С. Л. Рубинштейн в целом не согласился с основными

положениями его теории, хотя поддержал ряд его идей и находок по многим частным

проблемам. Свое мнение об этой теории он изложил потом в своих «Основах...»

1935, 1940 и 1946гг. и совсем кратко в книге «Принципы и пути развития

психологии» (1959). Наиболее подробно его позиция представлена в «Основах...»

1940г., где по количеству ссылок Выготский занимает первое место среди советских

психологов.

Основной недостаток культурно-исторической теории Рубинштейн справедливо

усматривает в дуалистическом противопоставлении культурного развития ребенка его

натуральному развитию. Однако он тут же специально подчеркивает: «Критикуя эти

теоретические установки Выготского, надо вместе с тем отметить, что Выготский и

его сотрудники имеют определенные заслуги в плане развития ребенка».* Такое

признание заслуг Выготского сделано, несмотря на то что после известного

постановления (1936 г.) ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе

наркомпросов» все психологи, связанные с педологией (например, П. П. Блонский и

Л. С. Выготский), были подверг­нуты разгромной критике и их книги были изъяты из

библиотек (тем не менее в сводную библиографию своих «Основ...» Рубинштейн

включает некоторые работы обоих авторов).

* Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940. С. 69—70.

Однако в целом Рубинштейн с момента возникновения культурно-исторической тео­рии

не разделял ее главных идей. По его мнению, ее основной недостаток состоит в

следующем: «Слово-знак превращается в демиурга мышления. Мышление оказывается не

столько отражением бытия, возникающим в единстве с речью на основе общественной

практики, сколько производной функцией словесного знака».* Здесь Рубинштейн

пра­вильно отмечает главное различие между теориями Выготского и своей. В первом

слу­чае слово-знак является ведущей движущей силой психического развития

ребенка. Во втором человек и его психика формируются и проявляются в

деятельности (изначально практической), на основе которой ребенок овладевает

речью, оказывающей затем обрат­ное воздействие на все психическое развитие.**

Иначе говоря, это и есть различие между недеятельностным (знакоцентристским)

подходом Выготского и деятельностным под­ходом Рубинштейна (в «Основах...» 1946

г. Рубинштейн не воспроизвел своих главных возражений против

культурно-исторической теории).

* Там же. С. 339. Подробнее см. Психологическая наука в России XX столетия. М.,

1997. С. 186 — 226 и далее.

** См.: Брушлинскин А. В. Разработка принципа единства сознания и деятельности в

эксперимен­тальной психологии // Психологический журнал. 1987. № 5.

Многие другие психологи примерно так же оценивали в то время (и позже) теорию

Выготского. Например, в обобщающей статье «Психология» А. Р. Лурия и А. Н.

Леон-тьев писали, что в начале 30-х гг. «наиболее значительными являются

эксперименталь­ные исследования развития памяти, мышления, речи и других

психических процессов, принадлежащие Л. С. Выготскому (1896—1934) и его

сотрудникам... Однако в этих работах процесс психического развития

рассматривался вне связи его с развитием практической деятельности и таким

образом непосредственно выводился из факта овла­дения человеком идеальными

продуктами (речь, понятия)...».* В списке литературы к данной статье Лурия и

Леонтьев указывают «Основы психологии» С. Л. Рубинштейна (2-е изд. М., 1939).**

* Лурия А. Р., Леонтьев А. Н. Психология // БСЭ. М., 1940. Т. 47. С. 525.

** С. Л. Рубинштейн предполагал в 1939 г. опубликовать второе издание своих

«Основ психоло­гии» (1935), но это произошло лишь год спустя, и книга вышла под

измененным названием «Основы общей психологии». Причина задержки, по его словам,

была та, что К. Н. Корнилов с двумя другими крупными психологами написали резко

отрицательную рецензию на рукопись «Ос­нов...» 1939г.

П. И. Зинченко, П. Я. Гальперин, Е. А. Будилова, Д. Б. Эльконин и другие тоже не

раз отмечали, что теория Л. С. Выготского построена на основе не-деятельностного

под­хода.* Тем не менее в последние годы своей жизни и вопреки своим

предшествующим оценкам А. Н. Леонтьев сделал следующий вывод: «Он (Выготский)

сумел увидеть, что центральной категорией для марксистской психологии должна

стать предметная дея­тельность человека. И хотя сам термин "предметная

деятельность" в его трудах не встречается, но таков объективный смысл его работ,

таковы были и его субъективные замыслы».** Часть психологов согласилась с данным

выводом.

* Зинченко П. И. Проблема непроизвольного запоминания // Научные записки

Харьковского гос. пед. ин-та иностр. языков. 1939. Т. 1. С. 153; его же.

Непроизвольное запоминание. М., 1961. С. 118—123; Гальперин П. Я. Развитие

исследований по формированию умственных действий // Психологическая наука в

СССР: В 2 т. М., 1959. Т. 1. С. 441 —469; Будилова Е. А. Философские проблемы в

советской психологии. М., 1972. С. 140—150 и далее; Эльконин Д. Б. Послесловие

// Л. С. Выготский. Собр. соч.: В 6т. М., 1984. Т. 4. С. 394 и 402.

* Леонтьев А, Н. Вступительная статья// Л. С. Выготский. Собр. соч.: в бт. М.,

1982. Т. 1. С. 41.

Сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, на протяжении последних

60—65 лет сформировалась вполне аргументированная точка зрения на

культурно-ис­торическую теорию Выготского как не-деятельностную в своей основе.

Эту позицию разделял и развивал, в частности, Рубинштейн. С другой стороны, лет

20—25 назад возникла противоположная и почти никак не аргументированная точка

зрения, согласно которой именно Выготский является чуть ли не основоположником

деятельностного подхода; причем сторонники данной позиции, по существу,

игнорируют противополож­ные взгляды.*

* См.: Перестройка психологии: проблемы, пути решения (круглый стол) // Вопросы

психоло­гии. 1988. № 1.; подробнее см.: Дискуссия между А. В. Брушлинским и М.

Г. Ярошевским // Психологический журнал. 1992. № 5. Там же. 1994. № 1.

В этой связи, очевидно, можно и нужно надеяться, что новое издание «Основ общей

психологии» Рубинштейна — наиболее обширного психологического труда по

пробле­мам природы психического, сознания, личности и деятельности — создаст

благоприят­ные условия для успешного разрешения вышеуказанной ситуации и

повышения уровня как научных дискуссий, так и всей исследовательской культуры.

Выход в свет нового издания «Основ...» — важное событие в жизни

психологиче­ского сообщества.

Эта монография — новаторский фундаментальный труд, в котором автор

последо­вательно и систематически разработал и конкретно реализовал все исходные

методоло­гические принципы: принцип личности, развития, отражения и отношения и

принцип единства сознания и деятельности (названный впоследствии

субъектно-деятельностным подходом).

Талант настоящего ученого в сочетании с энциклопедической образованностью,

му­жество, честность и принципиальность в борьбе за истину, за высокую культуру

нашей науки даже в условиях культа личности Сталина, умение организовать

коллективную работу своих учеников и сотрудников — все это обеспечило ему

заслуженный успех в подготовке и написании его первой капитальной монографии. В

ходе творческой крити­ческой переработки почти всей советской и зарубежной

психологии по состоянию на 30-е и 40-е гг. и в результате своих теоретических и

экспериментальных исследований Рубинштейн развил в этой монографии оригинальную

целостную систему психологи­ческой науки, основанную на ее новейших достижениях

и новой философской парадигме. По глубине теоретического обобщения, тонкости

анализа и многостороннему охвату эмпирического материала этот его

энциклопедический самобытный труд до сих пор не имеет аналогов в отечественной и

зарубежной философско-психологической литературе.

Это фундаментальное исследование в значительной степени сохраняет свою

акту­альность и для наших дней, прежде всего в своих методологических установках

и те­оретических обобщениях, раскрывающих исходные основы психологического

изучения человека, его сознания, деятельности, поведения и т. д. Эта монография

по-прежнему живет, используется и цитируется в ряде новейших психологических

работ как автори­тетный и надежный первоисточник многих исследований, начатых

или продолженных на ее основе. Ее переводы и сейчас издаются в разных странах,

Например, в 1986 г. эта книга опубликована в Японии, в 1984 г. вышло ее 10-е

издание в Берлине (первое из­дание — в 1958г.). Новое, четвертое издание «Основ

общей психологии» возвращает нас к прошлому — к одному из истоков

психологической науки в СССР и вместе с тем ведет в будущее, поскольку в этом,

как и в любом другом фундаментальном труде, есть еще много потенциального,

неосвоенного, неожиданного.

К. А. Абульханова-Славская,

А. В. Брушлинский

СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ С. Л. РУБИНШТЕЙНА

Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg, 1914.

Принцип творческой самодеятельности // Ученые записки высшей школы г. Одессы.

1922. Т. 2;

Вопросы психологии. 1986. № 4.

Николай Николаевич Ланге (некролог) // Народное просвещение. Одесса, 1922. №

6—10; Во­просы психологии. 1979. № 5.

Предисловие редактора перевода // А. Бине, Т. Симон. Методы измерения умственной

одаренно­сти. Харьков, 1923.

Одесская периодическая пресса в годы революции и гражданской войны (1917—1921).

Одесса, 1929. (На укр. яз.)

Современное состояние и очередные задачи научной библиографии в СССР //

Библиография. 1929. № 4; М., 1930 (в виде отдельной брошюры).

Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // Советская психотехника. 1934. № 1;

Вопросы психологии. 1983. № 2.

Основы психологии. М., 1935.

Вопросы преподавания психологии в педвузе // Педагогическое образование. 1935. №

4.

Педагогика и психология // Педагогическое образование. 1935. № 6.

Психолого-педагогическая характеристика учащихся начальной и средней школы //

Вопросы педагогического образования. М., 1935.

О программе по психологии // Педагогическое образование. 1936. № 5.

К критике метода тестов // Против педологических извращений в педагогике.

Сборник статей под ред. И. Ф. Свадковского. Л., 1938.*

* Именно эта статья <К критике метода тестов» была включена составителями в

список трудов С. Л. Рубинштейна в 3-м издании «Основ общей психологии» (М. 1989,

Т. II, с. 284). Однако потом в тайне от составителей и от издательского

редактора А. М. Фединой уже в верстке кем-то была неожиданно произведена подмена

вышеуказанного сборника «Против педологических из­вращений в педагогике»

несуществующей книгой С. Л. Рубинштейна и И. Ф. Свадковского под тем же

названием.

В тяжелейших условиях сталинского террора 1937 г. и после разгромного

Постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов»

(1936) все пишущие в СССР статьи и книги были вынуждены хоть как-то учитывать

это Постановление, объявившее педологию лженаукой. В названной статье Рубинштейн

дал в основном чисто научный анализ действитель­ных недостатков тестологии,

продолжая развивать свои идеи по этому поводу, высказанные им еще в его «Основах

психологии» 1935 г. В данной монографии, опубликованной за год до Поста­новления

ЦК ВКП(б), раскрывая не только сильные, но и слабые стороны тестов, Рубинштейн

писал (с. 88): «Тест стандартен и статичен. Он стягивает весь процесс к одному

моменту решения задачи, унифицированный для всех испытуемых. В нем не виден

процесс, операция в ее диффе­ренцированном протекании». (Прим. сост.)

Предисловие редактора // Ученые записки Ленинградского гос. пед. ин-та им. А. И.

Герцена. Л., 1939. Т. 18.

К вопросу о стадиях наблюдения. Там же.

Необихевиоризм Толмена. Там же.

Хроника. Научно-исследовательская работа кафедры психологии. Там же.

Мысли о психологии // Ученые записки Ленинградского гос. пед. ин-та им. А.   И. 

      Герцена. Л., 1940. Т. 34.

Философские корни экспериментальной психологии. Там же.

Основы общей психологии. М., 1940.

Предисловие // Ученые записки Ленинградского гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена.

Психоло­гия речи. Л., 1941. Т. 35.

К психологии речи. Там же.

Несколько замечаний к психологии слепоглухонемых. Там же.

Психологическая концепция французской социологической школы. Там же.

О задачах советской психологии // Учительская газета. 1941. 13 апр.

Психология и педагогика (о путях психологического исследования) // Советская

педагогика. 1941. № 7-8.

Проблемы психологии восприятия // Исследования по психологии восприятия. М.; Л.,

1943.

Советская психология в условиях Великой Отечественной войны // Под знаменем

марксизма. 1943. № 9-10.

Предисловие // Ученые записки МГУ. Движение и деятельность. 1945. Вып. 90.

Проблема деятельности и сознания в системе советской психологии. Там же.

Проблема сознания в свете диалектического материализма // Известия АН СССР.

Серия исто­рии и философии. 1945. Т. 2. № 3.

Пути и достижения советской психологии (О сознании и деятельности человека) //

Вестник АН СССР. 1945. № 4.

Предисловие // Труды НИИ психологии АПН РСФСР: Известия АПН РСФСР; Вопросы

педа­гогической психологии. 1945. Вып. 1.

Психологическая наука и дело воспитания // Советская педагогика. 1945. № 7.

Основы общей психологии, 2-е изд. М., 1946.

Учение И. П. Павлова и психология // Труды научной сессии, посвященной 10-летию

со дня смерти великого русского ученого И. П. Павлова. М., 1946.

Физиология и психология в научной деятельности И. М. Сеченова // Физиологический

журнал СССР. 1946. № 7.

Предисловие // Ученые записки МГУ. Психология. Вопросы восстановления

психофизиологи­ческих функций. 1947. Вып. 111, Т. II.

Психология и проблема восстановления функций после ранения. Там же.

Текст речи на дискуссии по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской

филосо­фии» 16—25 июня 1947 г. //Вопросы философии. 1947. № 1.

Письмо в редакцию // Советская педагогика. 1947. № 12.

Предисловие редактора // Н. А. Гарбузов. Зонная природа звуковысотного слуха.

М.; Л., 1948.

Выступление // Научная сессия АН СССР и АМН СССР, посвященная проблемам

физиологи­ческого учения академика И. П. Павлова; Стеногр. отчет. М., 1950.

Учение И. П. Павлова и некоторые вопросы перестройки психологии // Вопросы

философии. 1952. № 3.

Учение И. П. Павлова и проблемы психологии // Учение И. П. Павлова и философские

вопро­сы психологии.: Сборник статей М., 1952.

Выступление // Известия АПН РСФСР: Материалы Совещания по психологии. 1953. Вып.

45.

Вопросы психологической теории // Вопросы психологии. 1955. № 1.

Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская психологическая наука //

Вопросы пси­хологии. 1955. № 5.

И. М. Сеченов и материалистическая психология. М., 1957.

Еще раз к вопросу о психологической теории // Вопросы психологии. 1956. № 2.

Предмет, задачи и методы психологии //Психология. М., 1956.

Бытие и сознание. О месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений. М.,

1957.

Философия и психология // Вопросы философии. 1957. № 1.

Вопросы психологии мышления и принцип детерминизма // Вопросы философии. 1957.

№5.

К вопросу о языке, речи и мышлении // Вопросы языкознания. 1957. № 2.

Теоретические вопросы психологии и проблема личности // Вопросы психологии.

1957. №3.

Принцип детерминизма и психологическая теория мышления // Вопросы психологии.

1957. № 5.

Проблема мышления и пути ее исследования // Тезисы докладов на Совещании по

вопросам психологии познания. М., 1957.

О мышлении и путях его исследования. М., 1958.

Принципы и пути развития психологии. М., 1959.

Проблема способностей и принципиальные вопросы психологической теории // Тезисы

докладов на I съезде Общества психологов. М., 1959. Вып. 3.

Принцип детерминизма и психологическая теория мышления // Психологическая наука

в СССР: в 2 т. М., 1959. Т. 1.

Несколько замечаний в связи со статьей А. А. Ветрова «Продуктивное мышление и

ассоциа­ция» // Вопросы психологии. 1960. № 1.

Проблема способностей и вопросы психологической теории // Вопросы психологии.

1960. №3.

От редактора // Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения.

М., 1960. Очередные задачи психологического исследования мышления //

Исследования мышления в со­ветской психологии. М., 1966.

Из неопубликованной рукописи С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» // Вопросы

философии. 1966. № 7.

Человек и мир (отрывки из неопубликованной рукописи) // Вопросы философии. 1969.

№ 8. Человек и мир (отрывки из рукописи) // Методологические и теоретические

проблемы психоло­гии. М., 1969.

Проблемы общей психологии. М., 1973.

Проблемы общей психологии, 2-е изд. М., 1976.

Из научного наследия С. Л. Рубинштейна // Вопросы психологии. 1979. № 5.

Основы общей психологии, 3-е изд. М., 1989.

Сергей Леонидович Рубинштейн: очерки, воспоминания, материалы. М., 1989.*

* В этой книге наряду со статьями и воспоминаниями о Рубинштейне опубликованы

некоторые его рукописи и статьи. (Примеч. сост.)

Прицип творческой самодеятельности // Вопросы философии. 1989. № 4.

О философской системе Г. Когена // Историко-философский ежегодник’92. М., 1994.

Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики и

психологии. М., 1997 (серия «Памятники психологической мысли»).

Человек и мир. М., 1997 (серия «Памятники психологической мысли»).

Problems of psychology in the works of Karl Marx // Studies in Soviet Thought.

1987. № 33.

The principle of creative self-activity // Soviet Psychology. N. Y.,1989. Vol.

XXVII. № 2.