ГЛАВА XVIII. ВОЛЯ

Природа воли

Всякое волевое действие является целенаправленным действием. Волевое дей­ствие

сформировалось у человека в процессе труда, направленного на производ­ство

определенного продукта. Направляясь на определенную цель, действие в своем ходе

регулируется соответствием с этой целью. Цель, преследуемая дей­ствующим

субъектом, должна осуществиться как результат его действий. Спе­цифически

человеческие действия являются волевыми в этом широком смысле слова — все они

сознательные, целенаправленные действия, все они включают целеустремленность и

регулирование хода действия в соответствии с целью.

Однако осознание единичной цели своего желания, порожденной побуждени­ем,

которое в данную минуту владеет человеком, представляет еще очень невы­сокую

ступень сознательности. Сознательный человек, приступая к действию, отдает себе

отчет о последствиях, которые повлечет за собой осуществление сто­ящей перед ним

цели, а также о мотивах, которые его к этому действию побуж­дают. В результате

может обнаружиться расхождение между желанной целью и нежелательными

последствиями или трудностями, с которыми в силу объек­тивных внешних условий

связана ее реализация. Действие, совершающееся в условиях такого конфликта

внутренне противоречивых тенденций, — это воле­вое действие в более

специфическом смысле слова. В силу противоречивости действительности, а также

сложной иерархии различных и часто противоречи­вых побуждений человека этот, в

принципе, частный случай довольно распро­странен. Он придает волевому действию

особую направленность.

Там, где этот конфликт противоречивых тенденций оказывается сверхтруд­ным,

непосильным человеку, волевое действие переходит в аффективное или импульсивное

действие — разрядку.

Различая волевые процессы, мы не противопоставляем их интеллектуальным и

эмоциональным; мы не устанавливаем никакой взаимоисключающей противо­положности

между интеллектом, чувством и волей. Один и тот же процесс мо­жет быть (и

обыкновенно бывает) и интеллектуальным, и эмоциональным, и волевым. Изучая

волевые процессы, мы изучаем волевые компоненты психиче­ских процессов. Вместе с

тем волевой процесс еще более непосредственно и органически, чем процессы

эмоциональный и интеллектуальный, включен в действие и неразрывно связан с ним.

Так что изучение волевого акта непосред­ственно переходит в изучение действия,

или, вернее, изучение волевого акта — это и есть изучение действия в отношении

способа его регуляции.

Зачатки воли заключены уже в потребностях как исходных побуждениях человека к

действию. Потребность, т. е. испытываемая человеком нужда в чем-нибудь, — это

состояние пассивно-активное: пассивное, поскольку в нем выра­жается зависимость

человека от того, в чем он испытывает нужду, и активное, поскольку оно заключает

стремление к ее удовлетворению и тому, что может ее удовлетворить. В этой

активной стороне пассивно-активного состояния потреб­ности и заключены первые

зародыши воли, неразрывно связанные с сенсорной и аффективной чувствительностью,

в которой первично отражается потребность. Состояние чувствительности,

выражающее потребность, обычно связано с сенсомоторным моментом зачаточных

движений, направленных на ее удовлетворе­ние. Поэтому и в силу внутренних

изменений тонуса, с которым оно связано, уже первичное чувственное переживание

потребности включает известное динами­ческое напряжение — тенденцию, стремление.

Но одно дело — испытывать стремление, а другое — осознавать его. В зави­симости

от степени осознания стремление выражается в виде влечения, желания или хотения.

Потребность, в частности органическая, еще не осознанная, не на­правляющаяся на

определенный предмет, выступает сначала в виде влечения.

Влечение не осознано и беспредметно. Пока человек лишь испытывает вле­чение, не

зная, какой предмет это влечение удовлетворит, он не знает, чего он хочет, перед

ним нет осознанной цели, на которую он должен бы направить свое действие. С

одной стороны, имеются влечения, субъективно выражающие по­требность, но не

включающие осознания тех предметов, которые способны их удовлетворить, а с

другой — предметы, в которых человек нуждается для удов­летворения своих

потребностей, но которые противостоят ему. Возникновение волевого действия

предполагает прежде всего установление между ними осо­знанной связи.

Субъективное выражение потребности, ее отражение в психике должно стать

осознанным и предметным — влечение должно перейти в жела­ние. Это

«опредмечивание» является необходимой предпосылкой возникнове­ния волевой

деятельности. Лишь тогда, когда осознан предмет, на который на­правляется

влечение, и объективное выражение потребности становится осо­знанным и

предметным желанием, человек начинает понимать, чего он хочет, и может на новой

осознанной основе организовать свое действие. Существенной предпосылкой

возникновения волевого действия является, таким образом, пере­ход к предметным

формам сознания.

Осознанная связь между потребностями и предметами, которые их удовлетво­ряют,

устанавливается в практическом действенном опыте удовлетворения этих

потребностей. Включаясь в практическое, осознанное субъектом отношение к его

потребностям, предметы становятся объектами его желаний и возможными целя­ми его

действий.

Между желаниями человека и предметами объективной действительности в результате

создается двустороннее отношение. Желание, в отличие от влечения, уже является

объекти-рованным, опредмеченным переживанием, отношение человека к предмету

своего желания существенно. С другой стороны, и сам предмет приобретает в

отношении к человеку новый аспект. Если у меня есть желание, направленное на

какой-нибудь предмет, то этот предмет для меня желанен. Он может не только

удовлетворить возникшее независимо от него желание, но и вызвать, пробудить его.

Между предметом и желанием создается в силу этого сложная взаимозависимость. Она

обусловлена состоянием потребности, которую выражает желание и удовлетворяет

предмет. Очень сильная и не удовлетворенная, а потому активная потребность может

выразиться в таком интенсивном желании, которое и в отсутствие пред­мета вызовет

мысль о нем и стремление к нему. При этом очень сильная потребность может

сделать желанным предмет, который при несколько меньшей ее напряженности не

представ­лялся бы таковым. С другой стороны, присутствие предмета может вызвать

желание, которое само, вследствие меньшей интенсивности выражаемой им

потребности, в отсутствие предмета не пробудилось бы. Сложная взаимосвязь

потребностей и предметов играет существенную роль в зарождении волевого акта.*

* К. Левин проанализировал эту проблему в своем учении о потребностях. Он

подчеркнул, что возникновение у человека потребности всегда означает, что

некоторый круг предметов приобрета­ет для него побуждающий характер. Это

положение о двустороннем характере отношения между потребностью и предметом

получило, однако, у Левина специфическое истолкование в духе общей его теории.

Окружение представляется Левину «силовым полем», в которое включен человек. Все

поведение его определяется динамическими соотношениями, которые в этом поле

ситуации созда­ются независимо от сознательного отношения субъекта к

происходящему. Но вместе с тем само силовое поле, к которому сведено окружение

человека, представляется лишь проекцией его по­требностей и целиком

психологизируется.

Зависимость между потребностями и предметами, которые их удовлетворяют, этим не

исчерпывается. Существенно, что сами потребности по мере их удовлет­ворения

различными предметами дифференцируются, преобразуются, изменя­ются. Новые

потребности заставляют искать новые способы их удовлетворения, а новые способы

их удовлетворения порождают новые потребности. Таким об­разом, все расширяются

побуждения деятельности, и вместе с тем расширяется и дифференцируется круг

предметов, способных служить объектами желаний и целями действий.

Будучи в своих первоначальных истоках связано с потребностями, волевое действие

человека никогда, однако, не вытекает непосредственно из них. Волевое действие

всегда опосредовано более или менее сложной работой сознания — осознанием

побуждений к действию как мотивов и его результата как цели. Во­левое действие,

исходя из побуждений, направляется на осознанную цель.

Для правильного понимания волевого действия очень важно уяснить себе истинное

отношение между побуждениями и целью волевого действия. Интел-лектуалистическая

концепция обычно цель рассматривает как представление, от которого как от

источника идет детерминация волевого процесса, что означает телеологическое

понимание волевого акта. Осознанная цель, несомненно, играет существенную роль в

волевом действии; она должна определять весь ход его. Но цель, которая

детерминирует волевой процесс, сама причинно детерминиру­ется побуждениями,

мотивами, которые являются отражением в психике потреб­ностей, интересов и т. д.

Постановка цели всегда связана с возникновением соот­ветствующих побуждений, в

силу которых тот или иной предмет или возможный результат действия становится

его целью. Но, с другой стороны, в волевом дей­ствии сами побуждения не

действуют непосредственно в виде совершенно сле­пого импульса, а опосредованно

через осознанную цель.

Для того чтобы действие было осуществлением цели, необходимым условием

становится такое его сознательное регулирование, при котором весь ход дей­ствия

определяется целью и приводит к ее осуществлению. Таким образом, воле­вая

деятельность исходит из побуждений, источником которых являются потребности и

интересы человека; направляется на осознанные цели, которые воз­никают в связи с

исходными побуждениями; совершается на основе все более сознательного

регулирования.

Волевое действие — это кортико-пирамидальный процесс. В его выполнении участвует

ряд центров: низшие двигательные центры, центры, расположенные в двигательной

зоне ко­ры, из которой исходят идущие к низшим центрам проводящие пути, и центры

той зоны в левом полушарии, с которой связаны все высшие, наиболее сложные виды

деятельности чело­века. Поражение отдельных участков двигательной зоны и

проекционных систем производит частичные параличи дифференцированных движений;

поражение зоны в левом полушарии, с нарушением которой связаны также

расстройства других высших психических функций (мышления, речи), вызывает так

называемые апраксические расстройства — расстройства сложного волевого действия.

Выработавшееся у человека в процессе общественной практики подчинение

непроизвольной импульсивности сознательному регулированию предполагает новое

специфическое отношение человека как субъекта к миру. Человек должен выделить

себя из природы, противопоставить себя предметному миру. Он дол­жен обрести

свободу по отношению к непосредственно данному, с тем чтобы иметь возможность

его изменять. Свобода волевого акта, выражающаяся в его независимости от

импульсов непосредственной ситуации, не означает, что пове­дение человека не

детерминировано его непосредственным окружением, что оно вообще не

детерминировано. Волевые действия не менее детерминированы и закономерны, чем

непроизвольные — импульсивные, инстинктивные, рефлектор­ные — движения, но

только закономерность и детерминированность их иная. Из непосредственной она

становится опосредованной. Волевое действие опосредуется через сознание

личности.

Одновременно с изменением связи действия с окружающей действительно­стью

изменяется и связь его с личностью, от которой оно исходит. Поскольку действие в

волевом акте не вызывается импульсом, а опосредуется сознатель­ным процессом и

приобретает избирательный характер, оно есть в большей или меньшей степени

проявление личности, выражение ее направленности. В отли­чие от импульсивного

действия, которое как бы проходит через человека и вы­рывается у него, волевой

акт исходит от человека и направляется им. Такое действие становится в подлинном

смысле слова поступком, в котором человек себя выявляет и которым он

устанавливает свое отношение к другим.

Наличие у человека воли связано с наличием значимых для него целей и за­дач. Чем

более значимы и притягательны для человека эти цели, тем — при про­чих равных

условиях — сильнее будет его воля, напряженнее желания, упорнее стремление к их

осуществлению. Значимой целью является для человека то, что связано с его

потребностями и интересами. Но для человека значимым является не только то, что

связано с его партикулярно-личностными интересами и потреб­ностями.

Удовлетворение самих личных потребностей в обществе, основанном на разделении

труда, обусловлено направлением деятельности индивида на удов­летворение не

непосредственно личностных, а общественных потребностей.

У человека как общественного индивида, как личности общественно значи­мое,

далеко выходящее за пределы партикулярно-личностных интересов и иног­да

вступающее с ними в жесточайший конфликт, становясь личностно значи­мым, т. е.

значимым для данной личности, порождает динамические тенденции иногда большой

действенной силы — тенденции долженствования, однородные по своему динамическому

эффекту с тенденциями влечений, но существенно отличные от них по своему

содержанию и источнику. Воля человека — это единство этих двух компонентов,

соотношение между которыми может, однако, складываться по-разному (см. дальше).

Чем-то противостоящим воле индивида должное представляется только тогда, когда

все значимое для личности сводит­ся к партикулярно-личностному. Если человек

переживает что-нибудь как должное (а не только знает, что оно считается

таковым), он уже какой-то сто­роной своего существа хочет этого, даже если при

этом ему — непроизволь­но — хочется чего-то другого. Должное — это общезначимый

моральный ком­понент личностной воли, т. е. воли индивида, для которого

общественно значи­мое является вместе с тем и личностно значимым.

Возникновение воли у человека необъяснимо только изнутри идущей пере­стройкой

внутренних процессов в духе традиционной функциональной психоло­гии. Оно

предполагает изменение во взаимоотношениях индивида с окружаю­щим внешним миром,

обусловливающее и внутреннюю перестройку. Отправной пункт становления воли

заключен во влечениях (а также в их аффективных компонентах, в элементарных

чувствах-переживаниях чего-то как желанного, притягательного или

отталкивающего). Но пока действия индивида находятся во власти влечений,

определяясь непосредственно органическими, природными особенностями индивида, до

тех пор у него нет воли в специфическом смысле этого слова. Воля в собственном

смысле возникает тогда, когда человек оказыва­ется способным к рефлексии своих

влечений, может так или иначе отнестись к ним. Для этого индивид должен уметь

подняться над своими влечениями и, отвлекаясь от них, осознать самого себя как

«я», как субъекта, у которого могут иметься те или иные влечения, но который сам

не исчерпывается ни одним из них, ни их суммой, а, возвышаясь над ними, в

состоянии произвести выбор между ними. В результате его действия определяются

уже не непосредственно влече­ниями как природными силами, а им самим.

Возникновение воли, таким образом, неразрывно связано — как сторона или

компонент — со становлением индиви­да как самоопределяющегося субъекта, который

сам свободно — произволь­но — определяет свое поведение и отвечает за него.

Таким субъектом, способ­ным к самосознанию и самоопределению, человек становится

через осознание своих отношений с другими людьми.

Воля в специфическом смысле этого слова, поднимающаяся над уровнем од­них лишь

природных органических влечений, предполагает существование об­щественной жизни,

в которой поведение людей регламентируется нравственно­стью и правом. В

обществе, основанном на разделении труда, человек может удовлетворить свои

потребности, лишь направляя свою деятельность на произ­водство предметов,

которые, как правило, непосредственно не служат для удов­летворения личных

потребностей индивида и не определяются поэтому непо­средственно его влечениями.

В процессе этой деятельности цели человеческих действий отделяются от его

влечений как непосредственного выражения чисто личностной потребности и

перестают быть их прямой, непосредственной проек­цией. В процессе общественной

жизни выделяются общественные блага и цен­ности, которые выступают для индивида

как не зависящие от его влечений объективированные ценности. По мере того как в

процессе общественной жизни, в результате воспитания и т. д. общественно

значимое становится вместе с тем и личностно значимым, эти объективированные в

процессе общественной жизни блага и ценности становятся целями деятельности

индивида. Они порождают новые динамические тенденции. Проистекая из общественной

жизни, они, вклю­чаясь в мотивацию, порождают новое ее содержание и строение:

человек не только признает благом и целью своих действий то, чего ему

непосредственно, непроизвольно хочется, но он начинает хотеть того, а не иного,

потому что он проникается сознанием, что это благо, что это ценно и должно стать

целью его действий. Таким образом, внешняя объективная организация общественной

жиз­ни и деятельности людей обусловливает специфический внутренний строй

регу­ляции их деятельности. Она определяется уже не непосредственно влечениями

как неосознанными природными силами, а зависит от общественного по своему

источнику и содержанию сознательного отношения индивида к совершающе­муся,

значит, от него, от его свободного выбора, от его воли. Становление воли — это

становление субъекта, способного к самоопределению.

Выделившийся, таким образом, самоопределяющийся субъект бывает иногда склонен

противопоставить себя и обретенную им волю всякому объективному содержанию и

признать все зависимым лишь от собственного произвола. И по­скольку субъект

выделился и овладел своим поведением, опосредуя все совер­шаемое своим

отношением к окружающему, у него имеется формальная возмож­ность занять такую

позицию. Однако эта позиция никак не является высшей ступенью в развитии воли,

высшей ее формой или наиболее завершенным прояв­лением. Напротив, высшего,

наиболее полного и совершенного своего выраже­ния воля достигает тогда, когда

выделившийся и осознавший себя субъект снова входит в объективное содержание и,

проникаясь им, начинает жить и действо­вать так, что само объективное

содержание, обретая в субъекте новую форму существования, начинает жить и

действовать в нем и через него. При этом для субъекта, поднявшегося до

самосознания и самоопределения, само это объектив­ное, всеобщее, общественно

значимое содержание перестает быть внешней данно­стью, которую он должен не

мудрствуя лукаво принять именно как данное и непреложное, не вдаваясь в

критическое рассмотрение того, что именно ему пре­подносится по существу. В

действительности и по отношению к действующему праву и расхожей морали субъект

сохраняет и право, и обязанность проверить и решить, что именно ему надлежит

признать (иначе признание общественных норм со стороны субъекта было бы

совершенно формальным), и действовать в соответствии со своим убеждением (иначе

его поведение, даже при внешнем соблюдении моральных норм, было бы лишено

всякого морального содержа­ния). Однако речь при этом идет совсем не о том,

чтобы подчинить общественно значимое контролю только партикулярно-личностного,

подчинить общественно значимое голой субъективности и сделать зависимым от ее

произвола: речь идет о том, чтобы личное убеждение человека, проникаясь

общественно значимым содержанием, стало в силу этого судьей в вопросах должного

— права и нрав­ственности.

Проблема воли, поставленная не функционально и формально, а по суще­ству, — это

прежде всего проблема содержания воли, того, какие мотивы и цели являются для

нее определяющими, каково ее строение, т. е. того, как реально складываются у

людей в тех или иных условиях соотношения между партику­лярным и всеобщим в

вещах, значимых для личности.

У одних все значимое сплющено и сведено к партикулярно-личностным мо­тивам, и

если они и совершают поступки, которые по своим внешним результатам отвечают

предписаниям общественной нравственности, то в этом случае нравственное

содержание не входит в мотивы человека и не детерминирует как таковое его воли.

У других общественно значимое осознается как должное, значимое, обяза­тельное,

но переживается как чуждая внешняя сила, противостоящая тому, с чем личность

себя отожествляет и что переживает как свое личное, в чем она кровно

заинтересована: воля в таком случае расщеплена на внешние друг другу компо­ненты

— влечения и долженствования — и поглощена разрешением их постоян­но

возобновляющегося конфликта. И наконец, общественно значимое может стать для

личности ее кровным, личным, составляющим ее существо: воля в этом случае

становится более единой, цельной, монолитной. Противоречия в мотивах неизбежны и

в этом случае, но противоречивые тенденции не противостоят в ней как внешние

противоположности, а включаются как подчиненные моменты в единство основных

устремлений. И такая воля вступает иногда в противоречие не только с

узколичностными мотивами, не только с внешними обстоятельства­ми и

препятствиями, которые приходится преодолевать для реализации обще­значимых

целей — норм права и нравственности — в конкретных условиях действительности, но

и с самими этими нормами права и нравственности. Весь вопрос в таком случае

заключается в том, с каких позиций эта борьба ведется. Борьба личности и личной

воли против действующего права и ходячей нрав­ственности — это не всегда борьба

только личностного, т. е. партикулярно-лич-ностного, против общественно

значимого, всеобщего. Иногда это борьба не про­тив права и законов, а против уже

отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием, за новое право; не против

нравственности вообще, а против норм расхожей морали за новую, более высокую

нравственность. Здесь личность вы­ступает как представитель и носитель всеобщего

в его развитии и становлении, а общество, точнее, та пусть еще господствующая

часть, представляет уже от­жившее и отмирающее, т. е. становится блюстителем

партикулярных, утеряв­ших в ходе общественного развития всеобщее значение норм;

вот почему мало обосновано формальное противопоставление личного и общественного

при оп­ределении содержания и строения воли человека!

Подобно тому как в процессе мышления логика вещей — объектов мысли, определяя

предметно-смысловое содержание решаемых задач, входит в мышле­ние определяющим

началом, подобно этому объективное содержание нравствен­ности, регулирующей

межлюдские отношения, входит определяющим началом в волю человека, поскольку она

направляется на общественно значимые цели. Строение воли человека существенно

зависит от того, какое складывается соот­ношение между партикулярно-личностным и

общественно значимым. Общест­венно значимое, должное, моральное может оказаться

для того или иного человека противостоящим его воле — трансцендентным — в том

случае, если значимым для него является лишь отвечающее его

партикулярно-личностным интересам; но возможно и иное положение — когда

общественно значимое, не растворяясь в партикулярно-личностном и не

противопоставляясь извне всему личностно значимому, входит своим

объективно-нравственным содержанием в сознание и волю человека определяющим

началом. Этот вопрос разрешается не метафизи­ческими рассуждениями, а процессом

реального развития личности в определен­ной общественной среде; в ходе его с

изменением отношения личности к обще­ственным нормам морали сдвигаются и

перестраиваются взаимоотношения между различными компонентами воли. Нравственное

развитие человека в том и состоит, что он поднимается над всем

партикулярно-личностным и всеобще зна­чимое становится для него вместе с тем и

личностно значимым.

Это решение вопроса о соотношении морали и воли как и соответствующее ему

решение вопроса о соотношении логики и мышления являются двумя звень­ями единого

решения проблемы идеологии и психологии. Это решение с внут­ренней

необходимостью вытекает из наших исходных положений, согласно ко­торым

внутреннее, психическое определяется опосредованно через отношение свое к

объективному и составляет его специфическую, но существенную часть.

Волевой процесс

Волевое действие может реализоваться в более простых и более сложных формах.

В простом волевом акте побуждение к действию, направленному на более или менее

ясно осознанную цель, почти непосредственно переходит в действие, не

предваряемое сколько-нибудь сложным и длительным сознательным процес­сом; сама

цель не выходит за пределы непосредственной ситуации, ее осуществ­ление

достигается посредством привычных действий, которые производятся по­чти

автоматически, как только дан импульс.

Для сложного волевого акта в его наиболее выраженной специфической фор­ме

существенно прежде всего то, что между импульсом и действием вклинивает­ся

опосредующий действие сложный сознательный процесс. Действию предше­ствует учет

его последствий и осознание его мотивов, принятие решения, возник­новение

намерения его осуществить, составление плана для его осуществления. Таким

образом, волевой акт превращается в сложный процесс, включающий це­лую цепь

различных моментов и последовательность различных стадий или фаз, между тем как

в простом волевом акте все эти моменты и фазы вовсе не обяза­тельно должны быть

представлены в сколько-нибудь развернутом виде.

В сложном волевом действии можно выделить 4 основные стадии, или фазы: 1)

возникновение побуждения и предварительная постановка цели; 2) стадия обсуждения

и борьба мотивов; 3) решение; 4) исполнение.

Основным содержанием первой фазы в развитии волевого действия являются

возникновение побуждения и осознание цели. Они взаимосвязаны и

взаимообус­ловлены. В реальном протекании волевого действия различные фазы могут

в зависимости от конкретных условий приобретать больший или меньший удель­ный

вес, иногда сосредоточивая в себе весь волевой акт, иногда вовсе выпадая.

Традиционная психология, отражавшая по преимуществу психологию реф­лектирующего

интеллигента, находящегося на распутье, раздираемого сомнения­ми, борьбой

мотивов, выдвигала в качестве ядра волевого акта именно эту «борь­бу мотивов» и

следующее за ней более или менее мучительное решение. Внут­ренняя борьба,

конфликт со своей собственной, как у Фауста, раздвоенной душой и выход из нее в

виде внутреннего решения — все, а исполнение этого реше­ния — ничто.

В противоположность этому другие теории стремятся вовсе выключить из волевого

действия внутреннюю работу сознания, связанную с выбором, обдумы­ванием,

оценкой; с этой целью они отделяют мотивацию воли от самого волевого акта. В

результате волевое действие или даже волевой акт превращается в чис­тую

импульсивность. Абсолютизации рефлектирующей сознательности противопоставляется

другая крайность — импульсивная действенность, вовсе лишен­ная сознательного

контроля.

В действительности всякое подлинно волевое действие является избиратель­ным

актом, включающим сознательный выбор и решение. Но это никак не зна­чит, что

борьба мотивов является его центральной частью, его душой. Из самого существа

волевого действия, как действия, направленного на достижение цели, на реализацию

замысла, вытекает, что основными его частями являются исходная и завершающая

фазы — явное осознание цели и настойчивость, твердость в ее достижении. Основа

волевого действия — целеустремленная, сознательная дей­ственность.

Признание господствующего значения исходной и завершающей фазы воле­вого

действия — осознания цели и ее осуществления — не исключает, однако, ни

существования других фаз, ни того, что в конкретных, многообразных и изменчи­вых

условиях реальной действительности в том или ином частном случае на передний

план выступают и другие фазы волевого акта. Все они подлежат по­этому анализу.

Волевой акт начинается с возникновения побуждения, выражаю­щегося в стремлении.

По мере того как осознается цель, на которую оно направ­ляется, стремление

переходит в желание; возникновение желания предполагает известный опыт,

посредством которого человек узнает, какой предмет способен удовлетворить его

потребность. У того, кто этого не знает, не может быть жела­ния. Желание — это

опредмеченное стремление. Зарождение желания означает поэтому возникновение или

постановку цели. Желание — это целенаправлен­ное стремление.

Но наличие желания, направленного на тот или иной предмет как цель, еще не

является законченным волевым актом. Если желание предполагает знание цели, то

оно еще не включает мысли о средствах и хотя бы мысленного овладе­ния ими. Оно

поэтому не столько практично, сколько созерцательно и аффек­тивно. Желать можно

и того, в достижимости чего не уверен, хотя твердое зна­ние абсолютной

недостижимости предмета желания, несомненно, парализует, ес­ли не убивает,

желание.

Желание часто открывает широкий простор воображению. Подчиняясь же­ланию,

воображение разукрашивает желанный предмет и этим в свою очередь питает желание,

явившееся источником его деятельности. Но эта деятельность воображения, в

которой взаимодействуют чувство и представление, может заме­стить действительную

реализацию желания. Желание обволакивается мечтами, вместо того чтобы

претворяться в действие. Оно приближается к пожеланию. Желать еще не значит

хотеть.

Желание переходит в подлинно волевой акт, который в психологии принято

обозначать неуклюжим словом «хотение», когда к знанию цели присоединяется

установка на ее реализацию, уверенность в ее достижимости и направленность на

овладение соответствующими средствами. Хотение — это устремленность не на

предмет желания сам по себе, а на овладение им, на достижение цели. Хоте­ние

имеется там, где желанны не только сама по себе цель, но и действие, которое к

ней приводит.

Как бы ни отличались влечение, желание и хотение друг от друга, каждое из них

выражает стремление — то внутреннее противоречивое состояние недостат­ка, нужды,

страдания, беспокойства и вместе с тем напряжения, которое образует исходное

побуждение к действию. В ряде случаев побуждение к действию, направленному на

определенную, более или менее ясно осознанную цель, непосред­ственно влечет за

собой действие. Стоит только представить себе цель, чтобы чувствовать и знать:

да, я этого хочу! Стоит только это почувствовать, чтобы уже перейти к действию.

Но иногда за побуждением к действию и постановкой цели не сразу следует

действие; случается, что прежде, чем наступило действие, появляется сомнение

либо в данной цели, либо в средствах, которые ведут к ее достижению; иногда

почти одновременно появляется несколько конкурирующих целей, возникает мысль о

возможных нежелательных последствиях того поведения, которое ведет к достижению

желанной цели, и в результате образуется задержка. Положение осложняется. Между

побуждением и действием вклиниваются размышление и борьба мотивов.

Основным содержанием второй фазы в развитии волевого действия являются

обсуждение и борьба мотивов.

Иногда говорят, что в отличие от импульсивного, аффективного действия, ко­торое

обусловлено ситуацией больше, чем постоянными, существенными свой­ствами или

установками личности, волевое действие как избирательный акт, т. е. результат

произведенного личностью выбора, обусловлено личностью в целом. Это в известном

смысле правильно. Но не менее правильно и то, что в волевом акте часто заключены

борьба, противоречие, раздвоение. У человека есть много различных потребностей и

интересов, и некоторые из них оказываются несовме­стимыми. Человек вовлекается в

конфликт. Разгорается внутренняя борьба мо­тивов.

Но и тогда, когда противоречие не выступает непосредственно в мучительном

чувстве раздвоения, сознательное мыслящее существо, у которого возникает

же­лание совершить некоторое действие, обычно склонно подвергнуть его

предва­рительному анализу.

Прежде всего естественно возникает потребность в том, чтобы учесть послед­ствия,

которые может повлечь осуществление желания. Здесь в волевой процесс включается

процесс интеллектуальный. Он превращает волевой акт в действие, опосредованное

мыслью. Учет последствий предполагаемого действия сплошь и рядом обнаруживает,

что желание, порожденное одной потребностью или опре­деленным интересом, в

конкретной ситуации оказывается осуществимым лишь за счет другого желания;

желательное само по себе действие может при опреде­ленных условиях привести к

нежелательным последствиям.

Задержка действия для обсуждения так же существенна для волевого акта, как и

импульсы к нему. Задержке должны подвергнуться в волевом акте другие,

конкурирующие, импульсы. Временной задержке должен подвергнуться и при­водящий к

действию импульс, для того чтобы действие было волевым актом, а не импульсивной

разрядкой. Волевой акт — это не абстрактная активность, а ак­тивность, которая

заключает в себе и самоограничение. Сила воли заключается не только в умении

осуществлять свои желания, но и в умении подавлять неко­торые из них, подчиняя

одни из них другим и любое из них — задачам и целям, которым личные желания

должны быть подчинены. Воля на высших своих сту­пенях — это не простая

совокупность желаний, а известная организация их. Она предполагает, далее,

способность регулировать свое поведение на основании общих принципов, убеждений,

идей. Воля требует поэтому самоконтроля, умения управлять собой и господствовать

над своими желаниями, а не только служения им.

Прежде чем действовать, необходимо произвести выбор, надо принять реше­ние.

Выбор требует оценки. Если возникновение побуждения в виде желания

предварительно выдвигает некоторую цель, то окончательное установление це­ли —

иногда совсем не совпадающей с первоначальной — совершается в ре­зультате

решения.

Принимая решение, человек чувствует, что дальнейший ход событий зависит от него.

Осознание последствий своего поступка и зависимости того, что про­изойдет, от

собственного решения порождает специфическое для волевого акта чувство

ответственности.

Принятие решения может протекать по-разному.

1. Иногда оно вовсе не выделяется в сознании как особая фаза: волевой акт

совершается без особого решения. Так бывает в тех случаях, когда возникшее у

человека побуждение не встречает никакого внутреннего противодействия, а

осу­ществление цели, соответствующей этому побуждению, — никаких внешних

пре­пятствий. При таких условиях достаточно представить себе цель и осознать ее

желанность, чтобы последовало действие. Весь волевой процесс — от

первона­чального побуждения и возникновения цели до ее осуществления — так

стянут в одно нерасчлененное единство, что решение не выступает в нем как особый

акт; принятие решения заключено в свернутом виде в признании цели. В тех волевых

актах, в которых за возникновением побуждения к действию следует сколько-нибудь

сложная борьба мотивов или обсуждение и действие отсрочиваются, ре­шение

выделяется как особый момент.

2. Иногда решение как бы само наступает, будучи полным разрешением того

конфликта, который вызвал борьбу мотивов. Произошла какая-то внутренняя работа,

что-то сдвинулось, многое переместилось — и все представляется уже в новом

свете: я пришел к решению не потому, что считаю нужным принять имен­но это

решение, а потому, что никакое другое уже невозможно. В свете новых мыслей,

которые я, размышляя над решением, осознал, под воздействием новых чувств,

которые на меня за это время нахлынули, то, что недавно еще казалось таким

важным, вдруг представилось ничтожным, и то, что не так давно казалось желанным

и дорогим, вдруг утратило свою привлекательность. Все разреши­лось, и нужно уже

не столько принимать решение, сколько констатировать его.

3. Наконец, бывает так, что до самого конца и при самом принятии решения каждый

из мотивов сохраняет еще свою силу, ни одна возможность сама по себе не отпала,

и решение в пользу одного мотива принимается не потому, что дей­ственная сила

остальных исчерпана, что другие побуждения утратили свою при­влекательность, а

потому, что осознана необходимость или целесообразность при­нести все это в

жертву. В таком случае, когда конфликт, заключенный в борьбе мотивов, не получил

разрешения, которое исчерпало бы его, особенно осознается и выделяется решение,

как особый акт, который подчиняет одной принятой цели все остальное.

Само решение, а затем и следующее за ним исполнение в таком случае обыч­но

сопровождаются ярко выраженным чувством усилия. В этом чувстве, связан­ном с

внутренней борьбой, некоторые склонны видеть особый момент волевого акта. Однако

вовсе не всякое решение и выбор цели должны сопровождаться чувством усилия.

Наличие усилия свидетельствует не столько о силе волевого акта, сколько о том

противодействии, которое эта сила встречает. Мы испытыва­ем чувство усилия

обычно лишь тогда, когда наше решение не дает подлинного разрешения борьбе

мотивов, когда победа одного мотива означает лишь подчи­нение остальных. Когда

остальные мотивы не исчерпаны, не изжиты, а только побеждены и, побежденные,

лишенные доступа к действию, продолжают жить и привлекать, мы неизбежно

испытываем чувство усилия, принимая наше решение.

Поскольку для живых людей, которым не чужды внутренние противоречия, такие

конфликтные ситуации не только возможны, но иногда и неизбежны, очень важно,

чтобы человек способен был на усилие. Это тем более важно, что такое усилие

бывает по большей части необходимо в случаях волевых решений, кото­рые должны

обеспечить торжество более отвлеченных принципиальных мотивов над укоренившимися

в нас влечениями.

Однако все же неправильно видеть в усилии, связанном с решением, основной

признак волевого акта. Когда человек весь в своем решении и все его устремле­ния

в полном, нерасчлененном единстве слиты, он не испытывает усилий, прини­мая

решение, и тем не менее в этом волевом акте может быть особая несокруши­мая

сила. <...>

Она не может не сказаться на исполнении решения. Здесь, однако, в борьбе с

реальными трудностями способность к волевому усилию приобретает сущест­венное

значение как важнейший компонент или проявление воли.

Три отмеченных нами случая отличаются друг от друга тем, насколько реше­ние

выделяется в волевом процессе как особый акт. В первом из перечисленных нами

случаев решение непосредственно слито с принятием цели; во втором оно не

отделилось еще от борьбы мотивов, являясь лишь естественным ее концом, а в

третьем — оно выделилось из этой последней и противостоит как особый акт,

наделенный максимальной степенью активности и осознанности. Однако в изве­стном

смысле каждый волевой акт включает в себя решение, поскольку он пред­полагает

принятие определенной цели и открывает соответствующему желанию доступ к

моторной сфере, к действию, направленному на ее осуществление.

Сама «техника» решения, те процессы или операции, посредством которых к нему

приходят, в разных условиях бывают различными.

В тех случаях, когда главная трудность заключается в том, чтобы знать, как

поступить, для решения достаточно осмыслить положение и подвести данный

конкретный случай под какую-то общую категорию. Как только вновь

предста­вившийся случай включен в какую-то привычную рубрику, уже известно, как

с ним быть. Так решаются прежде всего более или менее обыденные вопросы,

особенно достаточно опытными и не очень импульсивными людьми.

У натур очень импульсивных значительную роль в принятии решения мо­гут играть

обстоятельства. Некоторые импульсивные, страстные и уверенные в себе натуры

иногда как бы преднамеренно отдают себя во власть обстоятельств, в полной

уверенности, что надлежащий момент принесет надлежащее решение.

Нерешительные люди, особенно когда положение сложно, осознавая это, иног­да

намеренно оттягивают решение, ожидая, что изменение ситуации само прине­сет

желанный результат или сделает принятие решения более легким, вынудив принять

его.

Иногда в затруднительных случаях люди облегчают себе решение тем, что принимают

его как бы условно, приурочивая исполнение к определенным, не зависящим от их

решения, обстоятельствам, при наличии которых оно вступает в силу. Так, будучи

не в силах сразу оторваться от увлекательной книги и взяться за скучную работу,

человек принимает решение сделать это, как только часы пробьют такой-то час.

Окончательное решение или по крайней мере исполнение его перекладывается на

обстоятельства, принятие решения — как бы услов­ное — этим облегчается. Таким

образом, тактика принятия решения может быть многообразной и достаточно сложной.

Принять решение — еще не значит выполнить его. За решением должно последовать

исполнение. Без этого последнего звена волевой акт не завершен.

Восхождение к высшим ступеням волевой деятельности характеризуется прежде всего

тем, что исполнение превращается в более или менее сложный, длительный процесс.

Усложнение этого последнего завершающего этапа воле­вого акта является

характерным для высших ступеней волевого действия, кото­рое ставит себе все

более сложные, отдаленные и высокие, все труднее достижи­мые цели.

В решении то, чего еще нет и что должно быть, противопоставляется тому, что

есть. Исполнение решения требует изменения действительности. Желания че­ловека

не исполняются сами собой. Идеи и идеалы не обладают магической силой

самореализации. Они становятся реальностью лишь тогда, когда за ними стоит

действенная сила преданных им людей, умеющих преодолевать трудно­сти. Их

осуществление сталкивается с реальными препятствиями, которые тре­буют реального

преодоления. Когда борьба мотивов закончена и решение при­нято, тогда лишь

начинается подлинная борьба — борьба за исполнение реше­ния, за осуществление

желания, за изменение действительности, за подчинение ее человеческой воле, за

реализацию в ней идей и идеалов человека, и в этой-то борьбе, направленной на

изменение действительности, заключается основное.

При традиционной трактовке воли предметом психологического анализа яв­ляется то,

что происходит в субъекте до начала волевого действия как такового. Внимание

исследователя сосредоточивалось на внутренних переживаниях — борьбе мотивов,

решении и т. д., предшествующих действию, как будто там, где начинается

действие, кончается сфера психологии; для этой последней как будто существует

бездейственный, только переживающий человек.

В тех случаях, когда проблема действия не выпадала вовсе из поля зрения

психологов, действие лишь внешним образом связывалось с психикой или со­знанием,

как это имеет место в теории идеомоторного акта у У. Джемса. Соглас­но этой

теории всякая идея имеет тенденцию автоматически перейти в действие. При этом

опять-таки само действие рассматривается как автоматическая двига­тельная

реакция или разрядка, вызванная идейным «раздражителем». Она свя­зана с

предваряющим его сознательным процессом, но сама будто бы не включает такового.

Между тем в действительности проблема волевого действия не сво­дится лишь к

соотношению идей, представлений, сознания и двигательных реак­ций организма.

Волевое действие заключает в себе отношение — реальное и идеальное — субъекта к

объекту, личности к предмету, который выступает в качестве цели, к

действительности, в которой эта цель должна быть осуществле­на. Это отношение

реально представлено в самом волевом действии, которое развертывается как более

или менее сложный процесс, психическая сторона ко­торого должна быть изучена.

Всякое волевое действие предполагает в качестве отправного пункта состоя­ние,

которое складывается в результате предшествующей ему более или менее длительной

и сложной внутренней работы и которое можно было бы охарактери­зовать как

состояние готовности, внутренней мобилизованности. Иногда переход человека к

действию совершается с необходимостью естественного процесса, и действие

стремительно нарастает, как бурный поток со снежных вершин; иног­да же, несмотря

на то что решение уже принято, нужно еще как-то собраться, чтобы от решения

перейти к исполнению.

Само действие как исполнение протекает по-разному, в зависимости от слож­ности

задачи и отношения к ней действующего человека. По мере того как в силу

сложности задачи, отдаленности цели и т. д. исполнение решения в дей­ствии

растягивается на более или менее длительное время, от решения отделяет­ся

намерение.

Всякое волевое действие является намеренным или преднамеренным дей­ствием в

широком смысле этого слова, поскольку в волевом действии результат является

целью субъекта и входит, таким образом, в его намерения. Возможно, однако,

волевое, т. е. целенаправленное и сознательно регулируемое, действие, в котором

намерение в специфическом смысле слова не выделяется как особый момент: в этом

смысле существуют ненамеренные волевые действия, т. е. дей­ствия, которые,

будучи волевыми, не предваряются особым намерением. Так бы­вает, когда решение

непосредственно переходит в исполнение благодаря тому, что соответствующее

действие легко, привычно и т. д. Но в сколько-нибудь сложных ситуациях, когда

осуществление цели требует более или менее дли­тельных, сложных, непривычных

действий, когда исполнение решения затрудне­но или в силу каких-либо причин

должно быть отсрочено, намерение отчетливо выступает как особый момент.

Намерение является внутренней подготовкой от­сроченного или затрудненного

действия. Человек вооружается добрыми и бо­лее или менее твердыми намерениями,

когда предвидит трудности в исполнении своего решения. Намерение представляет

собой, по существу, не что иное, как зафиксированную решением направленность на

осуществление цели. Поэтому, хотя оно не обязательно должно выступать в каждом

волевом действии как особый, сознательно выделенный в нем момент, оно все же

существенно, особен­но для высших форм волевого действия.

Намерение может носить более или менее общий характер, когда оно высту­пает лишь

как намерение осуществить известную цель или выполнить опреде­ленное желание, не

фиксируя при этом конкретных способов реализации. Об­щее намерение, направленное

на осуществление конечной цели, распространяет­ся на всю цепь ведущих к ней

действий и обусловливает общую готовность совершать применительно к различным

ситуациям, создающимся в ходе дей­ствия, целый ряд различных частных действий.

Наличие общего намерения осуществить какую-нибудь сложную отдаленную цель не

исключает возможности подчиненных намерений, специально направленных на то или

иное частное действие, служащее осуществлению этой цели, но оно иногда делает их

излишними. Внутри сложного волевого акта, в котором намерение регулирует

исполнение, возможны в качестве компонентов такие простые волевые действия,

которые не предваряются специаль­ным намерением. Поэтому, рассматривая каждое

частичное волевое действие само по себе, можно констатировать наличие волевых

действий, которые не являются намеренными.

С другой стороны, само наличие намерения обусловливает в отдельных случаях

автома­тический характер выполнения действия. Образование намерения, т. е.

переход цели в на­мерение при принятии решения, снимает необходимость осознания

цели при выполнении действия.

В особенно яркой форме автоматизм некоторых намеренных действий проявляется в

тех случаях, когда намерение носит специальный характер и приурочивает

определенное действие к заранее фиксированным обстоятельствам. Так, выйдя из

дому с намерением опустить в почтовый ящик написанное мною письмо, я могу,

увидев по пути ящик, выполнить свое наме­рение как бы автоматически. Таким

образом, рассматривая отдельное действие вне связи со сложным волевым процессом,

в состав которого оно входит, можно констатировать наличие намеренных действий,

которые носят не сознательно волевой, а автоматический характер.

Таким образом, схема, которая предусматривала бы только две категории действий:

1) це­ленаправленные, сознательно регулируемые, т. е. волевые и намеренные, и 2)

неволевые и ненамеренные, такая схема представляется слишком упрощенной.

Действительность проти­воречивее и сложнее. В ней как будто встречаются еще: 3)

действия волевые и ненамерен­ные, а также 4) действия намеренные и не волевые, а

автоматические.

Различные соотношения намерения и сознательного волевого действия обусловлены в

конечном счете различиями в самом строении деятельности: частичное действие,

которое превращается для субъекта лишь в способ осуществления более общего

действия, не предва­ряется особым намерением; когда же частичное действие,

входящее звеном в цепь действий, направленных на общую цель, выделяется для

субъекта в относительно самостоятельный акт, оно, чтобы быть преднамеренным,

предполагает особо на него направленное намерение, не покрывающееся общим

намерением, относящимся к осуществлению общей цели.

В сложном волевом действии для исполнения решения иногда недостаточно намерения,

хотя бы самого искреннего и лучшего. Прежде чем приступить к осуществлению

отдаленной цели, требующей сложного ряда действий, необходи­мо наметить путь, к

ней ведущий, и средства, пригодные для ее достижения, — составить себе план

действий.

При этом путь к конечной цели расчленяется на ряд этапов. В результате помимо

конечной цели появляется ряд подчиненных целей, и то, что является средством,

само на известном этапе становится целью. Психологически не ис­ключена

возможность и того, чтобы такая подчиненная цель-средство на время стала для

субъекта самоцелью. В сложной деятельности, состоящей из цепи дей­ствий, между

целью и средством развертывается сложная диалектика: средство становится целью,

а цель — средством.

План бывает более или менее схематичен. Одни люди, приступая к исполне­нию

принятого решения, стремятся все предусмотреть и как можно более де­тально

спланировать каждый шаг; другие ограничиваются лишь самой общей схемой,

намечающей только основные этапы и узловые точки. Обычно более детально

разрабатывается план ближайших действий, более схематично или бо­лее

неопределенно намечаются дальнейшие.

В зависимости от роли, которую играет при исполнении план, воля бывает более или

менее гибкой. У некоторых людей раз принятый план так довлеет над волей, что

лишает ее всякой гибкости. План для них превращается в застывшую, безжизненную

схему, остающуюся неизменной при любом изменении обстоя­тельств. Воля, ни в чем

не отступающая от заранее составленного плана, слепая по отношению к конкретным,

изменяющимся условиям его осуществления, — это тупая, а не сильная воля. Человек

с сильной, но гибкой волей, никак не отказываясь от своих конечных целей, не

остановится, однако, перед тем, чтобы ввести в предварительный план действий все

изменения, которые в силу вновь обнаружившихся обстоятельств окажутся

необходимыми для достижения цели.

Когда конечная цель вовсе не определяет характер и способ действия, вместо

единой системы действий, направленных на цель, легко может получиться про­стое

рядоположение друг с другом не связанных действий, последовательность которых

находится в полной зависимости от обстоятельств. В таком случае ко­нечный

результат действий может вовсе не совпасть с первоначальной целью.

Бесплановость ставит под вопрос достижение цели, на которую направлено во­левое

действие. Волевое действие в своих высших формах должно быть плано­вым

действием.

Волевое действие — это в итоге сознательное, целенаправленное действие,

посредством которого человек планово осуществляет стоящую перед ним цель,

подчиняя свои импульсы сознательному контролю и изменяя окружающую

дей­ствительность в соответствии со своим замыслом. Волевое действие — это

спе­цифически человеческое действие, которым человек сознательно изменяет мир.

Воля и познание, практическая и теоретическая деятельность человека, опи­раясь

на единство субъективного и объективного, идеального и материального, каждая

по-своему разрешают внутреннее противоречие между ними. Преодоле­вая

одностороннюю субъективность идеи, познание стремится сделать ее адек­ватной

объективной действительности. Преодолевая одностороннюю объектив­ность этой

последней, практически отрицая ее мнимую абсолютную разумность, воля стремится

сделать объективную действительность адекватной идее.

Поскольку волевой акт является сознательным действием, направленным на

осуществление цели, действующий субъект оценивает результат, к которому при­вело

действие, сопоставляя его с целью, на которую оно было направлено. Он

констатирует его удачу или неудачу и более или менее напряженно и эмоцио­нально

переживает его как свой успех или неуспех.

Волевые процессы являются сложными процессами. Поскольку волевой акт исходит из

побуждений, из потребностей, он носит более или менее ярко выра­женный

эмоциональный характер. Поскольку волевой акт предполагает созна­тельное

регулирование, предвидение результатов своих действий, учет послед­ствий своих

поступков, подыскание надлежащих средств, обдумывание, взве­шивание, он включает

более или менее сложные интеллектуальные процессы. В волевых процессах

эмоциональные и интеллектуальные моменты представле­ны в специфическом синтезе;

аффект в них выступает под контролем интеллекта.

Патология и психология воли

Роль различных компонентов волевого акта — импульсов к действию, опосредующих

его мыслительных операций, плана и т. д. — наглядно проявляется в тех

патологических случаях, когда один из этих компонентов нарушен.

У каждого человека имеется некоторый характерный для него в обычных условиях

нейротонус, обусловленный зарядкой его подкорки, или, точнее, динами­ческим

соотношением коры и подкорки. Связанная с этим отношением большая или меньшая

заторможенность коры отражается на волевых качествах лично­сти. Нормальный

волевой акт предполагает некоторую оптимальную — не слиш­ком слабую и не слишком

сильную — импульсивность.

Если интенсивность импульсов оказывается ниже определенного уровня, как это

имеет место в патологической форме, при так называемой абулии, нормаль­ный

волевой акт невозможен. Точно так же при очень повышенной импульсив­ности, когда

отдельное, только возникшее желание дает стремительную разрядку в действии, как

это бывает, например, в состоянии аффекта, сознательный учет последствий и

взвешивание мотивов становятся неосуществимыми — действие теряет характер

сознательного, избирательного, т. е. волевого, акта.

В стойкой патологической форме это наблюдается тогда, когда патологиче­ские

изменения в деятельности коры нарушают ее контролирующие функции и приводят как

бы к обнажению низших подкорковых центров. Повышенная им­пульсивность приводит к

тому, что действие непроизвольно вырывается у субъек­та. При таких условиях

нарушена существенная для волевого акта возможность сознательного регулирования.

С другой стороны, резкие изменения динамики коры и патологическое ее

тор­можение, обусловленное повышенной истощаемостью самой коры или иногда

яв­ляющееся производным результатом патологических изменений в подкорке,

при­водят к нарушению волевых функций, при котором говорят об абулии.* Больной

Эскироля по выздоровлении так объяснял свое состояние: «Недостаток деятель­ности

имел причиной то, что все мои ощущения были необыкновенно слабы, так что не

могли оказывать никакого влияния на мою волю».** <...>

* О неврологических предпосылках волевых расстройств см.: Иванов-Смоленский А.

Г. Основ­ные проблемы патологической физиологии высшей нервной деятельности

человека. М., 1933.

** См.: Рибо Т. А. Память в ее нормальном и болезненном состоянии. СПб., 1894.

С. 55.

Роль, которую играют в волевом акте опосредующие его мыслительные опе­рации,

выступает с особенной отчетливостью при апраксических расстройствах. Под

апраксией разумеют (начиная с У. Липмана) такое расстройство действия, которое

не обусловлено ни двигательным поражением членов, ни расстройством восприятия, а

является центрально обусловленным поражением сложного воле­вого действия.

Расстройство сложного волевого действия теснейшим образом связано с

расстройством речи и мышления (как это показали особенно исследо­вания Г. Хэда,

А. Гельба и К. Гольдштейна и др.).

Нарушение способности оперировать понятиями и формулировать отвлечен­ную мысль

лишает больного возможности предварить и опосредовать свое дей­ствие

формулировкой отвлеченной цели и плана. В результате его действие спускается на

более низкий уровень. Он оказывается снова как бы прикованным к непосредственно

наличной ситуации. Так, один больной Джексона мог высу­нуть язык, чтобы смочить

губы, когда они у него пересыхали, но не в состоянии был произвести то же

действие по предложению врача без такого непосред­ственного стимула. Больной

Гейльдброннера во время еды пользовался ложкой и стаканом так же, как нормальный

человек, но он оказывался совершенно не в состоянии совершать с ними какие-либо

целесообразные действия вне привыч­ной конкретной ситуации. Больной Гольдштейна

не мог по предложению врача закрыть глаза, но когда ему предлагали лечь спать,

он ложился, и глаза его закрывались. <...>

Другие больные могут по укоренившейся привычке постучать в дверь, прежде чем

войти в комнату, и завести перед сном часы, но они оказываются совершенно не в

состоянии, стоя на некотором расстоянии от двери или не держа часов в ру­ках —

вне привычной конкретной ситуации и без непосредственного контакта с

материальным объектом, воспроизвести то же движение. Та же скованность

не­посредственной ситуацией проявляется и в высказываниях этих больных. Они

отличаются своеобразной правдивостью, которая является у них не столько

доб­родетелью, сколько необходимостью. <...> Все эти факты свидетельствуют о

том, что нарушение у человека способности к опосредованному мышлению в по­нятиях

и к абстрактным словесным формулировкам связано с переходом всего его поведения

на более низкий уровень непроизвольных реакций, вызываемых внешними импульсами.

Расстройство речи и мышления в понятиях при афазии сказывается в том, что

больные в состоянии выполнить только такие действия, которые непосредственно

вызываются теми конкретными ситуациями, в которых они находятся, но они не в

состоянии произвести аналогичные действия в резуль­тате волевого решения в

отсутствие непосредственных импульсов. <...> Дей­ствие этих больных всегда как

бы подчиняется толчку, идущему сзади, лишено характера волевого акта.

Связь волевого действия с опосредующим его мышлением и речью проявля­ется в том,

что особенно трудной задачей для афатиков, по наблюдениям Хэда, оказалось

предложение сделать что-нибудь, произвести действие без указания, какое именно

действие нужно произвести. <...>

То же явление обнаружилось во всех ситуациях, в которых подлежащие вы­полнению

действия могли быть начаты с различных концов или осуществлены различными

способами. Для этих больных не было ничего более обременитель­ного, чем свобода

поступать по собственной воле. Во всех случаях, когда задача могла быть

разрешена различными способами, она именно в силу этого оказыва­лась при

расстройстве абстрактного мышления неразрешимой вовсе. В тех слу­чаях, когда

решение не предопределено целиком конкретными условиями, оно должно основываться

на абстрактных теоретических основаниях; поэтому, ког­да, как это имеет место в

патологической форме афазии, нарушена способность мышления в понятиях и

теоретических словесных формулировках, пораженной оказывается и волевая

деятельность.

Вышеприведенные исследования апраксии представляют значительный ин­терес для

общей психологии воли. Они на отрицательных примерах очень ярко демонстрируют

значение опосредующего мышления для высших форм волевой деятельности. Пока

человек не в состоянии подняться над непосредственным переживанием к предметному

познанию мира, из которого он себя выделяет и которому себя противопоставляет,

волевое действие невозможно. Так же как мышление означает опосредованную форму

познания, воля обозначает опосре­дованную форму деятельности. Интеллектуальное

развитие входит одним из компонентов и в тот процесс развития, который ведет от

импульсивных, инстин­ктивных действий к волевым.

Значение объективного содержания в определении волевого акта сказывает­ся очень

ярко на отрицательных явлениях внушения, негативизма и упрямства. О внушении

говорят там, где решение субъекта определяется другим лицом, независимо от того,

насколько объективно обоснование такого решения. В каж­дом решении

непроизвольно, в большей или меньшей степени, учитывается «удель­ный вес» того

человека или коллектива, которые стоят за то или иное решение. Всякое решение,

которое принимает человек, опосредовано социальными отно­шениями к другим людям.

Но для нормального волевого акта существенно то, что, учитывая исходящее от

других воздействие, человек взвешивает содержание, существо предполагаемого

решения. При внушении воздействие, идущее от дру­гого лица, определяет решение

независимо от того, что оно означает по существу. При внушении, другими словами,

происходит автоматический перенос решения с одного лица на другое, устраняющий

элементы подлинного волевого акта — принятия решения на основании взвешиваемых

мотивов. Повышенная внушаемость отличает истерических субъектов. В состоянии

гипноза она достигает высшей степени.

Гипноз — это «внушенный сон» (Бернгейм), но сон, при котором сохраняет­ся

островок бодрствующего сознания; общая заторможенность коры не распро­страняется

на ограниченный ее участок. Через этот «бодрствующий участок», или «сторожевой

пункт», по выражению рефлексологов, гипнотизер — и толь­ко он — сообщается с

загипнотизированным: между ними устанавливается «раппорт» (связь, сообщение).

При общей заторможенности коры и суженности сознания идея, которая вводится

гипнотизером в сознание загипнотизированно­го, не встречает конкуренции — она не

подвергается сопоставлению, взвешива­нию и в силу этой монопольности более или

менее автоматически переходит в действие. Однако даже в гипнозе контроль над

действиями у человека не абсо­лютно утрачен. Это явствует из того, что и в

гипнотическом сне человеку не удается обычно внушить действия, коренным образом

расходящиеся с его сокро­венными желаниями и основными установками.

Из одного корня с внушаемостью вырастают и явления негативизма,

пред­ставляющегося на первый взгляд ее прямой противоположностью. Негативизм

проявляется в немотивированном волевом противодействии всему тому, что ис­ходит

от других. За негативизмом скрывается не сила, а слабость воли, когда субъект не

в состоянии сохранить по отношению к желаниям окружающих до­статочной внутренней

свободы, чтобы взвесить их по существу и на этом основа­нии принять их или

отвергнуть. <...> Как при внушаемости субъект принима­ет, так при негативизме он

отвергает, безотносительно к объективному содержа­нию, обосновывающему решение.

Явления негативизма наблюдаются, так же как внушение, у истерических субъектов.

О негативизме говорят также как о характерном явлении волевой сферы ребенка. Но

генетическая обусловленность этих явлений в обоих случаях раз­лична. Еще не

окрепшая воля создает себе иногда в явлениях негативизма за­щитный барьер.

Однако и в процессе развития негативизм является обычно симптомом ненормально

складывающихся отношений ребенка или подростка с его окружением. То, что

трактуется у подростка как негативизм, является иногда проявлением того разлада

между отцами и детьми, который особенно сказывал­ся в периоды более или менее

значительных общественных сдвигов в истории общества.

В этой связи поучительно и другое явление характерологического поряд­ка —

упрямство. Хотя в упрямстве как будто проявляются упорство и настой­чивость, все

же упрямство и сила воли не тожественные явления. При упрям­стве субъект

упорствует в своем решении только потому, что это решение исходит от него.

Упрямство от настойчивости отличается своей объективной необоснованностью.

Решение при упрямстве носит формальный характер, по­скольку оно совершается

безотносительно к существу или объективному содер­жанию принятого решения.

Внушаемость, негативизм и упрямство ярко вскрывают значение для полно­ценного

волевого акта объективного, его обосновывающего содержания. Отно­шение к другим

людям и к самому себе играет существенную роль в каждом нормальном волевом акте;

при внушении, негативизме и упрямстве они приобре­тают патологические формы

потому, что не опосредованы объективным содержа­нием принимаемого решения.

Волевые качества личности

В соответствии со сложностью волевой деятельности сложны и многообразны также и

различные волевые качества личности. Среди важнейших из этих ка­честв можно,

во-первых, выделить инициативность. Говорят часто, что «первый шаг труден».

Умение хорошо и легко взяться за дело по собственному почину, не дожидаясь

стимуляции извне, является ценным свойством воли. Существенную роль в

инициативности играет известная интенсивность и яркость побуждений; немаловажное

значение имеют и интеллектуальные данные. Обилие и яркость новых идей и планов,

богатство воображения, рисующего эмоционально привле­кательные картины тех

перспектив, которые новая инициатива может открыть, соединенные с интенсивностью

побуждения и активностью стремлений, делают некоторых людей как бы бродилом в

той среде, в которую они попадают. От них постоянно исходят новые начинания и

новые импульсы для других людей.

Прямую противоположность им составляют инертные натуры. Раз взявшись за дело,

инертные люди также способны иногда не без упорства продолжать его, но им всегда

особенно труден первый шаг: меньше всего они в состоянии сами что-то затеять и

без стимуляции извне, по собственной инициативе что-то пред­принять.

Вслед за инициативностью, характеризующей человека по тому, как у него

совершается самый начальный этап волевого действия, необходимо отметить

са­мостоятельность, независимость как существенную особенность воли. Ее пря­мой

противоположностью является подверженность чужим влияниям, легкая внушаемость.

Подлинная самостоятельность воли предполагает, как показывает анализ

внушаемости, негативизма и упрямства, ее сознательную мотивированность и

обоснованность. Неподверженность чужим влияниям и внушениям яв­ляется не

своеволием, а подлинным проявлением самостоятельной собственной воли, поскольку

сам человек усматривает объективные основания для того, что­бы поступить так, а

не иначе.

От самостоятельности и мотивации решения нужно отличать решитель­ность —

качество, проявляющееся в самом принятии решения. Решительность выражается в

быстроте и, главное, уверенности, с которой принимается решение, и твердости, с

которой оно сохраняется, в противоположность тем колебаниям наподобие качания

маятника в одну и в другую сторону, которые обнаруживает нерешительный человек.

Нерешительность может проявиться как в длительных колебаниях до принятия

решения, так и в неустойчивости самого решения.

Сама решительность может быть различной природы, в зависимости от роли, которую

в ней играют импульсивность и обдуманность. Соотношение импуль­сивности и

обдуманности, порывистости и рассудительности, аффекта и интел­лекта имеет

фундаментальное значение для волевых качеств личности. Оно, в частности,

определяет различную у разных людей внутреннюю природу их решительности.

Решительность обусловлена не столько абсолютной, сколько от­носительной силой

импульсов по сравнению с задерживающей силой сознатель­ного контроля. Она

связана с темпераментом.

Импульсивный тип определяется не абсолютной силой импульсов, а господ­ством или

преобладанием их над интеллектуальными моментами взвешивания и обдумывания.

Рассудительный тип необязательно отличается абсолютной сла­бостью импульсов, а

преобладанием или господством над ними интеллектуального контроля. Решительность

у некоторых людей сводится попросту к импуль­сивности, будучи обусловлена

относительной силой импульсов при слабости ин­теллектуального контроля. Высший

тип решительности покоится на наиболее благоприятном, оптимальном соотношении

между большой импульсивностью и все же господствующей над ней силой

сознательного контроля.

Но так же как решение не завершает волевого акта, решительность не явля­ется

завершающим качеством воли. В исполнении проявляются весьма суще­ственные

волевые качества личности. Прежде всего здесь играет роль энергия, т. е. та

концентрированная сила, которая вносится в действие, учитывая которую говорят об

энергичном человеке, и особенно настойчивость при приведении в исполнение

принятого решения, в борьбе со всяческими препятствиями за дости­жение цели.

Некоторые люди вносят сразу большой напор в свои действия, но скоро

«выдыхаются»; они способны лишь на короткий наскок и очень быстро сдают.

Ценность такой энергии, которая умеет брать препятствия лишь с налета и

спа­дает, как только встречает противодействие, требующее длительных усилий,

не­велика. Подлинно ценным качеством она становится лишь соединяясь с

на­стойчивостью. Настойчивость проявляется в неослабности энергии в течение

длительного периода, невзирая на трудности и препятствия. Настойчивость на­ряду

с решительностью является особенно существенным свойством воли. Ког­да, не

дифференцируя различных сторон, говорят о сильной воле, то обычно имеют в виду

именно эти два свойства — решительность и настойчивость, то, как человек

принимает решение и как он его исполняет. И точно так же, когда говорят о

слабости воли или безволии, то имеют в виду прежде всего неумение принять

решение и неумение бороться за его исполнение. Поскольку это, в сущ­ности, два

различных свойства воли, можно различать два разных типа безво­лия: 1)

нерешительность, т. е. неумение принять решение, и 2) отсутствие на­стойчивости,

т. е. неумение бороться за исполнение принятого решения.

Такую нерешительность или ненастойчивость обычно проявляют люди, не способные

гореть тем делом, которое они делают, или легко воспламеняющиеся, но быстро

охлаждающиеся. Когда порыв, который человек вносит в борьбу за достижение

поставленной цели, накален страстью и озарен чувством, он вылива­ется в

энтузиазм.

Поскольку в волевом действии для достижения цели приходится часто стал­киваться

не только с внешними препятствиями, но и с внутренними затруднени­ями и

противодействиями, возникающими при принятии и затем исполнении принятого

решения, существенными волевыми качествами личности являются самоконтроль,

выдержка, самообладание. В процессе решения они обеспечива­ют господство высших

мотивов над низшими, общих принципов над мгновенны­ми импульсами и минутными

желаниями, в процессе исполнения — необходи­мое самоограничение, пренебрежение

усталостью и прочее ради достижения цели. Эти качества воли в сильной мере

зависят от соотношения между аффек­том и интеллектом, влечением и сознательным

контролем. <...>

Развитие произвольных движений делает возможным первые разумные, соб­ственно

волевые действия ребенка, направленные на осуществление какого-нибудь желания,

на достижение цели. <. .>

Уже первое, направленное на определенный объект, осмысленное действие ребенка,

разрешающего какую-нибудь «задачу», является примитивным «волевым» актом. Но от

этого примитивного акта до высших форм волевого избира­тельного действия еще

очень далеко. Равно несостоятельно как то представле­ние, будто у ребенка в

раннем детстве, в 2—4 года, воля уже созрела, так и то, встречающееся в

литературе, утверждение, будто воля, как и разум, является новообразованием

подросткового возраста. В действительности волевые дей­ствия появляются у

ребенка очень рано; совершенно неправильно изображать хотя бы трехлетнего

ребенка как чисто инстинктивное существо, у которого нет и зачатков воли. В

действительности развитие воли, начинаясь в раннем возра­сте, проходит длинный

путь. На каждой ступени этого развития воля имеет свои качественные особенности.

Первые желания ребенка вызываются непосредственно на него действующи­ми

чувственными стимулами, особенно сильно окрашенньми эмоционально. <.. .>

Способность представлений вызывать желания значительно расширяет круг побуждений

у ребенка и естественно приводит к развитию у него избирательно­го действия.

Однако эта избирательность вначале не основывается на созна­тельном выборе того

же типа, что у взрослого человека. <...>

Эмоции ребенка непосредственно переходят в действия, так что избиратель­ность

сначала означает лишь некоторое многообразие мотивов, между которыми в силу

этого иногда возникает борьба. Много шансов на победу в этой борьбе имеют

сначала непосредственно действующие чувственные стимулы перед более отдаленными,

данными лишь в представлении, и особенно эмоционально яркие перед более

нейтральными. Лишь в ходе дальнейшего развития ребенок стано­вится способным

действовать не в силу эмоционально привлекательных побуж­дений. Для этого

требуется некоторое самообладание. Было бы фактически не­правильно и практически

вредно считать маленьких детей вовсе не способными к самообладанию и изображать

их, как это иногда делалось, обязательно малень­кими дикарями, живущими не

поддающимися обузданию инстинктами и им­пульсивными влечениями. Дети иногда

очень рано — уже на 3-м году — обна­руживают самообладание. Оно проявляется в

отказе от чего-нибудь приятного, а также в более трудной для ребенка решимости

сделать что-нибудь неприят­ное. Однако это дается не сразу и не легко. <...>

Готовность поступить вопреки непосредственному эмоциональному побужде­нию —

отказаться от чего-нибудь приятного, сделать что-нибудь неприятное —

встречается, таким образом, у ребенка иногда очень рано — уже на 3-м году. У

ребенка она сначала обусловлена, конечно, не отвлеченными соображениями, как

иногда у взрослых, а послушанием, привычкой, подражанием и очень рано

про­буждающимся у детей чувством как бы обязанности и в случае ее нарушения вины

перед взрослыми. Все же и в таком самообладании, которое развивается на 4—5-м

году, заключено ценное зерно. Его надо культивировать.

К началу дошкольного возраста — к 3 годам, а иногда и раньше — проявля­ется, в

зависимости от индивидуальных особенностей темперамента, у одних бо­лее, у

других менее выраженное стремление к самостоятельности.

Вместе с тем примерно к тому же времени ребенку становится уже доступно

понимание того, что не всегда можно делать то, что хочется. Собственному «хо­чу»

противостоит «надо» и «нельзя» взрослых, с которыми приходится счи­таться. <...>

Сам характер тех правил, которым подчиняется поведение ребенка, и его отношение

к ним различны на разных этапах развития.

Правило поведения сначала регулярно соблюдается ребенком, только если оно

закреплено у него в виде привычки. Элемент привычки, навыка в детстве играет

особенно существенную роль, потому что для маленького ребенка, есте­ственно,

слишком трудной задачей было бы постоянно сознательно регулировать свое

поведение общими правилами.

Ж. Пиаже предположил, что в раннем детстве «правило» поведения безостаточно

сводится для ребенка именно к привычной схеме действия.* По утвержде­нию Пиаже,

до 3—4 лет, а иногда и позже, ребенку совершенно чужд момент обязательства.

Понятие «надо» не включает в себя еще никакого чувства обя­занности перед

другими людьми. Это утверждение Пиаже связано с общей его концепцией

эгоцентризма, согласно которой ребенок сначала является не соци­альным

существом, а живет ряд лет вне социального контакта. Это утверждение так же

несостоятельно, как и та концепция, из которой оно исходит. Смущение, которое

испытывает ребенок, нарушая какой-нибудь запрет (когда, скажем, уко­ризненный

взгляд матери так смущает, что выплевывается уже находящаяся во рту ягода),

убедительно свидетельствует о том, что неправильное поведение не является для

него лишь поведением непривычным. Делая что-нибудь запрещен­ное, дети чувствуют

не необычность своего поведения, а свою вину перед други­ми. Это очень ярко

проявляется в их поведении. Дети очень чувствительны к порицанию, так же как и к

похвале.

* Piaget J. Le jugement moral chez 1'enfant. P., 1932. В этой книге Ж. Пиаже

попытался просле­дить развитие у детей понимания правил и определить то место,

которое эти правила занимают на различных стадиях развития детей.

Правила поведения, которыми руководствуется ребенок, понятия «надо» и «нельзя»,

регулирующие его поведение, насыщены чувством. Оно в значитель­ной мере

определяет первоначальное содержание «правил» поведения и их со­блюдение. Путем

эмоционального воздействия доходят первоначально до ре­бенка правила, которые,

закрепляясь частично как привычки, регулируют его волю. Но ребенок при этом не

действует просто, как автомат; у него вырабаты­вается и некоторое представление

о том, что надо и чего нельзя делать, а затем встает и вопрос, почему это можно,

а почему этого нельзя. Вопросы «почему?», которые с 3—4-го года начинает

задавать ребенок, естественно направляются и на эту, особенно близко его

затрагивающую область запретов и разрешений. Собственно говоря, лишь с этого

момента правила в какой-то мере осознаются детьми как таковые.

Путем изучения детских жалоб В. А. Горбачева в проведенном под нашим

руководством исследовании детей младшей и средней групп детского сада в

Ле­нинграде собрала поучительнейший материал, ярко показывающий, как

совер­шается у дошкольников осознание правил в конкретной практике их

примене­ния, нарушения и восстановления: детские жалобы, часто очень

многочисленные, в большинстве своем касаются не личных обид, а нарушения правил;

апеллируя своими жалобами к воспитательнице, сплошь и рядом без всякой личной

задетости и враждебности по отношению к нарушителю, ребенок как бы ищет

подтвер­ждение правилу, как бы проверяет его и укрепляется в нем в результате

подтвер­ждения его со стороны взрослых. <...>

Сначала эти правила носят очень частный и внешний характер. Они пред­ставляют

собой в значительной мере лишь совокупность отдельных предписаний, регулирующих

по преимуществу внешнюю сторону поведения. В дальней­шем, в связи с общим ходом

умственного развития ребенка, они становятся все более обобщенными и

осознанными; становясь более сознательными, они приоб­ретают менее внешний

характер. Этот процесс совершается и завершается по мере того, как у

подрастающего ребенка формируется цельное мировоззрение и внешние сначала

правила поведения превращаются в убеждения.

Умение в течение сколько-нибудь длительного времени подчинять свою дея­тельность

определенной цели также требует продолжительного развития. <.. .> Настойчивость

проявляется уже в младенчестве; вместе с тем она проходит длин­ный путь

развития. Ее основа заложена в свойствах темперамента. Но формы, которые она

принимает на более поздних ступенях развития, существенно отли­чаются от ее

первых проявлений.

Каждое непосредственно действующее побуждение имеет в раннем детстве большую

власть над ребенком. Поэтому внутренняя мотивация еще очень неус­тойчива: при

каждой перемене ситуации ребенок может оказаться во власти других побуждений.

Неустойчивость мотивации обусловливает известную бессистемность действий.

Бессвязная смена различных стремлений и бессис­темное перескакивание от одного

действия к другому, не объединенному с пре­дыдущим общностью задач и целей, —

очень характерное явление, часто на­блюдающееся у детей наряду с настойчивостью,

проявляющейся в многократном повторении одного и того же эмоционально

привлекательного акта. Высшие формы настойчивости представляют собой в известном

отношении противопо­ложность ее начальным проявлениям.

Умение принять задание, подчинить свое поведение будущему результату, иногда

вопреки чувственным, непосредственно влекущим побуждениям, действу­ющим в

настоящую минуту, — это для ребенка трудное умение. Его нужно специально

развивать. Без этого умения невозможно обучение в школе, где нуж­но готовить

уроки, выполнять задания, подчиняться дисциплине. К этому нужно приучать ребенка

уже в дошкольном возрасте.

Это, само собой разумеется, не значит, что нужно подчинять всю жизнь ребен­ка

этого возраста строгой регламентации, превращая ее в одно сплошное выпол­нение

разных обязанностей и заданий.

Вообще, встречаются две крайности, каждая из которых таит в себе серьезную

опасность для развития воли. Первая заключается в том, что ребенка изнежива­ют и

волю его расслабляют, избавляя его от необходимости делать какие-либо усилия;

между тем готовность употребить усилие, чтобы чего-нибудь дости­гнуть, —

совершенно необходимая в жизни, не дается сама собой, к ней нужно приучать; лишь

сила привычки может облегчить трудность усилия: совершенно не привычное, оно

окажется непосильным. Другая — тоже не малая — опасность заключается в

перегрузке детей непосильными заданиями. Непосильные зада­ния обычно не

выполняются. В результате создается привычка бросать начатое дело незавершенным,

а для развития воли нет ничего хуже. Для выработки силь­ной воли первое и

основное правило — доводить раз начатое дело до конца, не создавать привычки

бросать незавершенным то, за что взялся. Нет более верного средства

дезорганизовать волю, как допустить один за другим ряд срывов, раз за разом не

довести до конца начатое дело. Настойчивость — это ценнейшее каче­ство сильной

воли — заключается именно в том, чтобы неуклонно, невзирая на препятствия,

доводить начатое дело до конца, добиваясь осуществления своей це­ли. Ее нужно

воспитывать на практике, на деле.

К концу дошкольного возраста и в начале школьного ребенок обычно делает в

волевом развитии крупный шаг вперед, который является существенным усло­вием

возможности школьного обучения. Ребенок научается принимать на себя задание и

действовать из сознания необходимости его выполнить. <...> Дис­циплинирующая

упорядоченность учебной работы и всей школьной жизни, ее четкая организация

являются существенным условием формирования воли уча­щихся.

В подростковом возрасте для волевого регулирования поведения возникают

определенные трудности. Появление новых влечений в период полового созре­вания

предъявляет новые повышенные требования к воле. Для того чтобы под­вергнуть

сознательному контролю импульсы, идущие от вновь пробудившихся влечений, должна

соответственно окрепнуть сознательная основа воли. Некото­рое напряжение,

требующее известной выдержки, может возникнуть и в связи с усложнением тех

отношений с другими людьми, в которые вступает подросток. Он уже не ребенок и

еще не взрослый. Сам он особенно чувствует первое, взрос­лые в своем отношении к

нему иногда особенно подчеркивают второе. У подро­стка возникает тенденция

высвободить свою волю из ограничений, которые на­кладывает на нее ближайшее

окружение. Он стремится обрести свою собственную волю и начать жить согласно ей;

управление должно перейти из рук окружаю­щих в собственные руки подростка. Это

стремление оказывается плодотворным для волевого развития личности постольку,

поскольку деспотизму чужих прин­ципов не противопоставляется лишь анархия

собственных импульсов и влече­ний, поскольку процесс высвобождения воли

соединяется с ее внутренним пре­образованием, основывающимся на превращении

внешних правил в принципы, выражающиеся в убеждениях. <...>

Развитие самосознания приводит к более полному пониманию собственных побуждений

и создает предпосылки для углубленной мотивации. Складываю­щийся характер делает

мотивы более устойчивыми и связными. Оформление мировоззрения приводит к

постановке новых целей более высокого порядка и создает предпосылки для большей

принципиальности решений. С формирова­нием характера, мировоззрения и

самосознания налицо основные предпосылки зрелой воли. Ее развитие неразрывно

связано с развитием личности, формирую­щейся в процессе деятельности. <...>

Поскольку деятельность человека совершается в более или менее длинной цепи

действий, существенно, насколько все волевые акты личности объединены общей

линией, насколько твердо сохраняются и последовательно проводятся од­ни и те же

принципиальные установки в следующих друг за другом поступках. Бывают люди,

которые могут с известной настойчивостью добиваться достиже­ния какой-нибудь

цели, но сами цели у них изменяются от случая к случаю, не объединяясь никакой

общей линией, не подчиняясь никакой более общей цели. Это беспринципные люди без

четких установок. Последовательность и принци­пиальность как свойства личности,

характера, в силу которых через все поступки человека на протяжении больших

периодов или даже всей его сознательной жизни проходит как бы единая линия,

составляет выходящую за пределы соб­ственно волевых качеств существенную черту

характера личности. При наличии такой принципиальности все время от времени

пробуждающиеся желания, любая частная цель, которая может встать перед человеком

на каком-нибудь отдельном этапе его жизненного пути, подчиняются большой единой

цели — конечной цели всей его жизни и деятельности.

Волевые качества личности принадлежат к числу самых существенных. Во всем

великом и героическом, что делал человек, в величайших его достижениях его

волевые качества всегда играли значительную роль.