§ 2. Пределы. Разрыв в науке

1. Узкое видение. При всех достоинствах рассмотре­ния правовой теории на основе фактических материалов догмы права нужно не упускать из поля зрения и своеоб­разие этих фактических материалов, и с этой точки зре­ния — их известной узости.

Ведь в центре правовых представлений, относящих­ся к догме права, — юридические нормы, выраженные в законе (иных источниках), и потому весь спектр многооб­разных фактических данных в юридической области рас­сматривается под "нормативным" углом зрения. На такое специфическое видение права накладывается и то, что "догматические" представления о праве складываются главным образом в связи с необходимостью решения юри­дических дел на твердом, нормативном основании, глав­ным образом — в связи с потребностями юридической практики, требованиями законности.

Такой угол зрения, при всех ранее отмеченных дос­тоинствах, все же сам по себе "задает" ограниченные рамки в понимании практического действия позитивного права и своеобразие его теоретического видения. То есть такой трактовки права, когда его оценочные характерис­тики ограничиваются особенностями эффективного и це­лесообразного нормативного регулятора.

Между тем подобное ("нормативно-регулятивное") видение права далеко не все объясняет в его функцио­нировании, строении, месте и назначении в жизни обще­ства. И поэтому при попытках более основательного тео­ретического анализа права на основе современных фило­софских представлений приходится выходить за рамки одной лишь юридической догмы.

Внимательный читатель, быть может, уже обратил внимание на то, что юридическим критерием разграни­чения права на отрасли оказался метод или даже режим правового регулирования. Но метод и тем более режим регулирования — это уже нечто такое, что выходит за рамки сугубо догматических представлений о праве: здесь первое место занимают способы воздействия на поведе­ние людей и такие "частицы" правовой материи (индиви­дуальные акты, договоры и др.), которые не есть всего лишь нечто "производное" от юридических норм. Тем бо­лее такого рода вопросы и сомнения оправданы в отно­шении теоретической конструкции — "механизм право­вого регулирования", где юридические нормы, правоот­ношение и акты реализации выступают в качестве одно-порядковых элементов и где все они не могут быть обо­значены иначе, как средства правового регулирования.

Но дело не только в том, что при философских раз­работках догмы права оказывается невозможным ограни­чиваться материалами одной этой "догмы". Само понима­ние права в данном случае оказывается ограниченным. Оно под углом зрения догмы права предстает в виде не­коего просто "агрегата", "механического устройства", которое с одинаковым успехом можно использовать при любом социальном строе — ив обществах с тоталитар­ным режимом власти, и в демократическом обществе. И, значит, к тому же — в виде такого явления, которое допустимо заменить чем-то "другим" и которое может уступить, отойти в сторону, коль скоро это "требуется во имя неких высших целей".

В итоге оказывается, что самый дотошный "фило­софский анализ" материалов догмы права не раскрывает мировоззренческих глубин права, его характеристик как явления человеческой культуры, явления из мира гума­нистических ценностей. Своего рода потолком при таком анализе становится понятие "регулирующая система", "механизм", "агрегат", который одинаково и с равнознач­ными результатами работает в любом обществе.

80

Часть I. Догма права

Глава 3. Догма права: потенциал и пределы

81

Более того, вообще создается впечатление (и не без известных оснований), что и сами философские разра­ботки на материалах догмы права — не более, чем акаде­мические упражнения, философические изыски, быть может, что-то добавляющие в общие представления о роли и месте права в жизни общества, но "добавляю­щие" чуть ли не исключительно под углом зрения функ­ций права в "увековечивании" господствующей социаль­ной системы, ее бесперебойного функционирования. В лучшем случае, стало быть — вывод опять-таки сугу­бо технического, "механизменного" порядка. Пожалуй, даже с неким негативным оттенком, подтекстом, позво­ляющим рассматривать право в качестве "эффективного инструмента", пригодного для использования при любом социальном строе и политическом режиме (что реально и происходит в любом тоталитарном обществе и о чем без стеснения прямо говорили коммунистические идеологи после Октябрьского большевистского переворота).

В связи со всеми только что отмеченными обстоя­тельствами возникает необходимость не только преодо­леть "узкий горизонт" права, рассматриваемого с сугу­бо догматических позиций и его оценок как всего лишь нормативного регулятора в сугубо "механической" трак­товке1, но и увидеть то позитивное и незаменимое для

1 Между тем "защищенность" привычных в юридической науке пред­ставлений на праве как регуляторе, да притом в его "механистической интерпретации", уводит мысль от выводов гуманитарного (и даже эсте­тического) порядка, которые, казалось бы, сами собой вытекают из по­ложений о праве как регуляторе, в частности, средстве воспроизвод­ства социального строя. М. Мамардашвили говорит: "То, что само себя воспроизводит так, что я внутри этого феномена согласован со всеми остальными, то есть я не могу подумать иначе, как думаю, я сразу узнаю себя в качестве такового, и, во-вторых, в этом узнавании у меня есть сознание согласованности со всеми другими живыми существами —- это и есть одновременно высшее благо или, если угодно, конечная цель мироздания. Это же является и красотой, если в слово "красота" вкладывать античный смысл. Красота — наглядно зримая явленность истины; истина, которая наглядно явлена материальным расположени­ем, есть прекрасное. Все три термина — истина, добро, красота — яв­ляются свойствами того, что вслед за Кантом я называю самоподдержа­нием разума... Одновременно к этому применим термин "гармония" — эти образования излучают гармонию, звучат гармониями" (см.: Мамар­дашвили М. Кантианские вариации. М.: Аграф, 1997. С. 294—"2Э5)Г""

углубленного понимания права, которое на матери­алах юридической догмы дают философские разра­ботки. И именно тогда, можно предположить, уже на данной ступени разработки проблемы и окажется, что характеристика права как социального образования со своими особыми свойствами и как системы норм даже в сугубо догматическом, формально-юридическом понима­нии (а значит, и оценка необходимого здесь юридичес­кого позитивизма) — не завершающий, не конечный пункт его постижения, а с точки зрения фундаменталь­ных знаний всего лишь начальная, стартовая его сту­пень. Хотя нужно постоянно помнить: ступень и сама по себе, и с точки зрения научной данности, и тем более научной перспективы существенно важная, незамени­мая.

2, Ориентации в развитии философии права. Огра­ниченность юридической догматики (а еще точнее — проч­но утвердившиеся негативные оценки юридического по­зитивизма, пусть даже и "философски возвышенного") стала почвой для весьма специфических ориентации в раз­витии философии права.

Их суть в том, что философия права, с позиций та­кого рода ориентации, должна опираться не на данные аналитической юриспруденции (их удел в лучшем слу­чае — иллюстрации к философско-правовым положени­ям) и даже не на философские разработки догмы права (это лишь некое добавление к юридической догматике), а непосредственно на категории высшего философского и социологического порядка, мировоззренческого смыс­лового значения. С этой точки зрения представляется вполне логичным, что философское осмысление права призвано с рассматриваемых позиций непосредственно реализовать высокие свершения философской мысли, не­изменно связывающие право с такими категориями, как

82

Часть L Догма права

Глава 3. Догма права: потенциал и пределы

83

"свобода", "справедливость", "моральные критерии добра и зла" \

С высот таких действительно высших категорий ана­литическая юриспруденция и впрямь представляется как дисциплина не очень-то высокого науковедческого уровня — даже нечто органически чуждое философии права. И если в чем-то совместимое, совпадающее, то это, конечно же, не "догматика" и "формалистика", не всякого рода "юридические закрученности", канцеляре-подобные схемы и формулы, а требования формальной логики. Не более того.

Вот и получилась в современном правоведении такая ситуация, когда пет цельной науки права как подразде­ления научных знаний. А существует два полюса различ­ного науковедческого статуса. С одной стороны — юриди­ческий позитивизм — дисциплина невысокого науковед­ческого уровня (пусть и нужная в прагматическом плане и с какими-то попытками "философских разработок"). С другой же стороны, философия права, реализующая применительно к правовому материалу философские и социологические ценности высшего порядка — "свободу", "справедливость", "моральные критерии добра и зла".

1 Конечно, чем выше уровень общетеоретических обобщений, тем зна­чительней потребности и возможности не только для расширения фак­тической основы правоведения, ее "выхода" на весь комплекс юриди­ческих реалий, но для использования неюридических данных высоко­го науковедческого профиля — философии, истории, специальных философских, этических и иных гуманитарных учений, других обще­научных данных, словом, данных из иной — нежели правоведение — плоскости познавательной культуры и духовной жизни.

Вот порой и возникает иллюзия, что возможно конструирование юридических понятий чуть ли не исключительно на основе такого рода общенаучного материала высокого науковедческого ранга (минуя вся­кого рода юридическую конкретику, юридическую догму, постижение которых требует к тому же упорной, систематической работы, интел­лектуальных данных). Но утрата связи с "живой жизнью" правовой действительности, которая — как это ни парадоксально — во многом выражена как раз в теории позитивного права, в данных аналитичес­кой юриспруденции, оборачивается тем, что сконструированные та­ким образом "юридические понятия" приобретают сугубо умозритель­ную значимость.