Глава 3. ВОПРОСЫ УГОЛОВНО-ПРАВОВОЙ ОЦЕНКИ БЫТОВОГО НАСИЛИЯ

О разграничении убийств и причинения тяжкого вреда ; здоровью, повлекшего смерть

Ошибки, встречающиеся на практике, свидетельствуют о том, что не всегда правильно оценивается субъективная сторона насилия в случае, если от причинения вреда здоровью наступает смерть. По справедливому замечанию И.И. Карпеца, немало убийств спрятано в статистике причинения тяжкого вреда здоровью личности, так как эти преступления, повлекшие за собой смерть потерпевшего, статистикой не фиксируются. Это своего рода возможность не иметь в статистике «лишних» убийств1.

Опрос практических работников показывает, что многие из них (около 30% из 360 опрошенных следователей и дознавателей, проходивших курсы повышения квалификации) считают основным ограничительным признаком продолжительность промежутка времени между моментом причинения физического вреда и наступлением смерти, учитывая лишь причинную связь между ними. При этом содержание вины как бы отодвигается на второй план, ему не придается решающего значения. Между тем, главным признаком здесь является субъективная сторона преступления. Необходимо исследовать главный вопрос: предвидел ли смерть потерпевшего виновный от своих действий или нет, а если да, то как к этому относился? При наличии прямого умысла по отношению к нанесению телесных повреждений и неосторожности по отношению к причинению смерти, нужно констатировать двойную форму вины и квалифицировать преступление по ч. 4 ст. 111 УК РФ. При умышленном же убийстве телесные повреждения наносятся виновным с умыслом причинить смерть.

Вопрос о двойной (смешанной) форме вины в уголовном праве дискутируется, начиная с XIX века. Основной вопрос в том, может ли преступное действие иметь две формы вины - умышленную и неосторожную или в одном преступлении может быть только одна вина? А.В. Ширяев, например, называет преступле-

1 Карпец И.И. Указ. соч. С. 378.

165

ние с двумя формами вины фикцией, т.е. выдумкой в уголовном праве России1. Мысль о единстве смешанной формы вины высказывалась и ранее Г. Кригером и многими другими авторами2.

Попытка законодателя положить конец спорам, дав, наконец, законодательное определение этого правового феномена в ст. 27 УК РФ, является, на наш взгляд не совсем удачной, так как толкуется двусмысленно. Дело в том, что уже название статьи говорит о двух формах вины, а не о двойной форме вины. Нам представляется, что это имеет принципиальное значение и не случайно вызывает новые научные споры. Последующее уточнение законодателя в тексте закона о том, что «в целом такое преступление признается совершенным умышленно», не разъясняет, а только еще более запутывает вопрос об указанных в заглавии закона «двух формах вины». Куда же девалась вторая форма вины, которая обязательно присутствует наряду с первой в таких преступлениях, например, как криминальный аборт, повлекший по неосторожности смерть потерпевшей или умышленное причинение тяжкого вреда здоровью с аналогичным исходом?

Двойная (смешанная) форма вины обусловлена тем, что в отдельных умышленных преступлениях субъект не в состоянии предусмотреть все варианты последствий от своих преступных действий. Наступление более тяжкого результата от определенных преступных действий часто бывает неожиданным для самого преступника, так как его умысел был направлен на причинение значительно меньшего вреда. В данном случае умышленная вина как бы имеет свое продолжение, но только уже в неосторожной форме. О единстве этой смешанной вины свидетельствует единство преступного действия. Законодатель здесь в принципе прав, говоря о приоритете в таких преступлениях вины умышленной. так как, действительно, действие субъектом совершается с прямым умыслом, и неосторожность относится только к определенной части последствий, которые преступник не предвидел, но мог

1                  Ширяев В А Преступления с дв) мя формами вины - фикция в уголовном праве России//Следователь 1997 №6 С 5-12

2                   См  Кригер Г Еще раз о смешанной форме вины // Советская юстиция 1967 JV» 3, Тихонов КФ Субъективная сторона преступления Саратов, 1967 Горбуза А, Сухарев Е О вменении при умышленной форме вины обстоятельств, допущенных по неосторожности // Советская юстиция 1982 № 18 и др

166

и должен был предвидеть, или даже предвидел, но легкомысленно рассчитывал их не допустить.

Законодатель, по нашему мнению, прав также и в том, что отразил в законе наличие в данном преступлении наряду с основной умышленной, также и неосторожную форму вины. Вопрос о двойной форме вины имеет не только теоретическое, но и практическое значение, так как он напрямую связан с разграничением этих двух рассматриваемых нами преступлений. Иногда бывает непросто доказать, что преступник, причиняя вред здоровью, предвидел смерть потерпевшего. Особенно это происходит, когда смерть потерпевшего наступает не сразу после причинения ему телесных повреждений, а через несколько часов или даже дней. Наличие или отсутствие умысла виновного на причинение смерти при умышленном причинении телесных повреждений определяется, исходя из всех обстоятельств совершенного преступления. В том случае, когда виновный предвидел смерть потерпевшего (с учетом характера причиняемого ранения), преступление должно рассматриваться как убийство, независимо от того, желал виновный этого результата или сознательно его допускал. Примером может служить причинение тяжкого вреда здоровью в области головы, повлекшее за собой смерть, либо проникающее ранение в области груди, повлекшее тот же результат, и т.п.

Если же смерть не наступила, то для квалификации действий виновного как покушения на убийство необходимо установить наличие прямого умысла на лишение жизни потерпевшего в момент насильственного посягательства. При косвенном умысле его действия следует квалифицировать по фактически наступившему результату.

Основным критерием определения наличия или отсутствия умысла виновного на причинение смерти потерпевшему при умышленном нанесении ему физического вреда должна служить объективная сторона преступления. Сюда относятся: характер действий виновного, сила удара, способы и орудия нанесения повреждений здоровью, количество и локализация ранений и иных телесных повреждений, в жизненно важный ли орган нанесен удар, причины прекращения преступных действий виновного и т.д. Ошибочно считать, что, если при ножевом ранении в грудь потерпевший еще жил три дня благодаря действиям врачей, то это не

167

убийство. Более того, правильно, по нашему мнению, было квалифицировано преступление как убийство и в случае, когда женщина, раненая в область позвоночника ножом, прожила в больнице полтора месяца, затем скончалась. Действия преступника были квалифицированы как умышленное убийство, совершенное из хулиганских побуждений. Умысел на убийство в данном случае устанавливался по характеру действий преступника. Удар ножом наносился со значительной силой в жизненно важный орган. Конец ножа проник внутрь позвоночника, повредив спинной мозг. Это означает, что преступник заведомо знал, что его действия могут причинить смерть потерпевшей.

В другом случае действия виновных были верно, на наш взгляд, квалифицированы как умышленное причинение вреда, опасного для здоровья, повлекшее смерть потерпевшего по неосторожности (в форме небрежности). Суть преступления такова: Двое взрослых ребят вызвали на улицу из общежития г-на Д. с целью отомстить ему за то, что он избил их друга. Каждый из них нанес по одному удару кулаком в лицо Д. После второго удара Д. упал и на месте скончался от кровоизлияния в мозг.

Анализируя действия виновных в данном преступлении, мы видим, что, желая причинить Д. физический вред, виновные не только не желали его смерти, но и не предвидели ее, хотя могли и должны были ее предвидеть, нанося сильные удары в область жизненно важного органа. Здесь, несомненно, присутствует двойная форма вины.

Рассматривая убийство как одно из наиболее тяжких преступлений, направленных против личности, надо обратить внимание на такой его квалифицирующий признак как «особая жестокость». Определенная сложность толкования этого признака состоит в том, что он носит оценочный характер, и на практике иногда определяется неверно. Некоторые практические работники считают, что особая жестокость зависит от количества телесных повреждений. Другие видят ее в истязании жертвы. Но ни в том, ни в другом случае нет четких критериев. Авторы комментария к уголовному кодексу определяют особую жестокость как «исключительное бессердечие, безжалостность, беспощадность.

168

[проявленные по отношению к потерпевшему»1. Все эти признаки являются относительными (оценочными). Единственно четким признаком особой жестокости является убийство, совершенное в присутствии близких и родных потерпевшего, да и то при условии, если виновный осознавал, что причиняет им «особые страдания».

К сожалению, уголовный закон не может избежать оценочных признаков при определении составов преступлений, а потому качество квалификации полностью зависит от качества подготовки следователей и судей. В данном случае позволим себе выразить по этому повод}' мнение, исходя из материалов практики своей и чужой.

Для начала возьмем приведенный выше пример убийства двумя братьями своего товарища, вместе с которым они распивали политуру в собственной землянке. Один брат, недавно вернувшийся из мест лишения свободы, другой - безвольный алкоголик, выгнанный из семьи. Первый из них придрался к гостю по пустяку и затем ударил его ножом в шею. Удар был смертельным. Другой, испугавшись, что он свидетель, не из жестокости, а из трусости начинает бить лежащего на полу друга ножом, ножницами, топором, причинив ему более сорока колото-рублено-резаных ран.

Преступление было квалифицировано как совершенное из хулиганских побуждений и с особой жестокостью. Волгоградский областной суд при рассмотрении уголовного дела квалификацию оставил в силе, определив первому брату высшую меру наказания, второму - 10 лет лишения свободы.

Если придерживаться определенных наукой уголовного права указанных выше критериев оценки особой жестокости при убийстве и элементарной логики, то мы придем к выводу, что особой жестокости в данном случае нет. Особенно это касается того преступника, который нанес единственный и смертельный удар. Из материалов дела не видно, чтобы он заставлял своего безвольного брата помогать ему в этом преступлении, тем более действовать столь интенсивно. По крайней мере, здесь, во-первых, усматривается эксцесс соисполнителя. Во-вторых, и в действиях второго брата, по нашему мнению, особой жестокости также нет по той простой причине, что он «истязал» уже труп, т.е. начал совер-

1 Научно-практический комментарий к уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. П.Н. Панченко Н Новгород, 1996. С 256

169

шать свои действия (и с объективной и с субъективной стороны) уже, когда преступление было закончено, и он видел, что друг его убит. Кроме того, здесь нет ни одного из указанных выше оценочных признаков особой жестокости. Он действовал в состоянии возбуждения, возникшего на почве страха и алкогольного опьянения, а не из жестокости. Учесть надо тот факт, что перед убийством этот второй брат не участвовал в ссоре и, напротив, старался как-то уговорить брата прекратить ссору. Это означает, что умысла у него на убийство своего друга не было.

Думается, что следствие и суд невнимательно подошли к оценке всех обстоятельств дела и особенно субъективной стороны совершенного преступления, в результате чего была допущена ошибка в квалификации в части существенного завышения степени его общественной опасности. Ошибка стала возможной лишь потому, что представители правоохранительных органов руководствовались исключительно оценкой объективных признаков совершенного преступления, видимостью особой жестокости.

Данный пример не единичный. Районный суд Курской области также необоснованно квалифицировал причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть по неосторожности как совершенных с особой жестокостью (ч. 4 ст. 111 УК РФ) при квалификации следующего преступления, гр-н Н-гов в момент ссоры со своим знакомым начал избивать его руками и ногами. В результате черепно-мозговой травмы потерпевший скончался. Усматривая в действиях преступника особую жестокость, суд учитывал множественность ударов, которые причиняли потерпевшему мучения Заместитель председателя Верховного Суда РФ поставил вопрос об исключении квалифицирующего признака статьи 111 УК РФ. Президиум Курского областного суда протест удовлетворил, сославшись на заключение судебно-медицинского эксперта о том, что все удары были нанесены потерпевшему в короткое время и поэтому не носили характер мучения1.

Однако в ряде случаев целесообразны, по нашему мнению, и обратные решения в части оценки особой жестокости при убийстве и причинении тяжкого вреда здоровью. Практике известны случаи, когда преступник совершает убийство человека исключи-

' См Бюллетень Верховного суда РФ 1998 №11 С 8.

170

угельно с целью причинения психической травмы другому лицу, например, по мотивам мести. Нам представляется, что подобные убийства следовало бы признать как совершенные с особой жестокостью независимо от того, присутствовало это второе лицо при убийстве или нет. Особая жестокость, на наш взгляд, проявляется в данном случае не только в причинении особых страданий второму лицу, но главное, в том, что преступник, избирая жестокий способ мести, убивает жертву, не имея с ней никаких личных отношений, ни в чем невинную жертву.

Известен пример, когда Н. на почве мести своей сопернице, с целью причинения ей особых страданий дала смертельную дозу i яда ее трехлетнему ребенку. Действия Н. были квалифицированы по ч. 1 ст. 105 УК РФ как совершенные на почве личных отношений. Особая жестокость не была признана, так как убийство ребенка было совершено не на глазах матери.

Официальная позиция и Пленума Верховного Суда РФ и комментария к новому уголовному кодексу не допускает иного толкования данного признака особой жестокости при убийстве. Нам представляется, что эту позицию целесообразно пересмотреть и признать особую жестокость в убийстве невинного человека с целью отомстить другому лицу.

Наконец, особая жестокость может быть проявлена убийцей не только причинением особых страданий близким потерпевшему людям (когда убийство совершается на их глазах), но при определенных обстоятельствах и в отношении других лиц. Так, убийство, совершенное в присутствии ребенка или убийство ребенка на глазах взрослых, во всех случаях, на наш взгляд, должно расцениваться как совершенное с особой жестокостью, независимо от того, являются эти дети родными или не родными для взрослых, а взрослые их родителями или посторонними людьми.

Мы отдаем отчет в том, что особая жестокость, выраженная в причинении психических травм третьим лицам при убийстве, существенно отличается и по характеру вреда, и по степени опасности от особой жестокости, проявляющейся по отношению к самой жертве, т.е. выраженной в способе убийства. Нам представляется целесообразным рассмотренный вид отягчающего обстоятельства при убийствах выделить в отдельный пункт части 2 ст. 105 УК РФ. Это обеспечит правильное его понимание и при-

171

менение, а, вместе с тем, усилит профилактику убийств и защиту психики граждан.

Представляется, что аналогичные ситуации заведомого причинения тяжких психических травм третьим лицам могут возникать и при совершении побоев, истязаний, причинении телесных повреждений различной тяжести и других насильственных преступлениях. П. «и» ст. 63 УК РФ предусматривает особую жестокость в качестве отягчающего обстоятельства в отношении любых насильственных преступлений Очевидно, что особая жестокость здесь должна в принципе трактоваться так же, как излагалось выше. Поэтому и в перечень отягчающих обстоятельств, содержащихся в ст. 63 было бы полезно внести отдельный пункт о совершении преступления лицом, заведомо знавшим, что его действиями причиняются особые страдания третьим лицам или стремившимся к этому.

Исследуя практику уголовной ответственности за причинение тяжкого вреда здоровью и убийства, мы не обнаружили ни одного дела, где эти тяжкие преступления против личности были бы совершены путем психического насилия над личностью. Суть в том, что теоретически ответственность за такие преступления возможна, но уголовные дела не возбуждаются по причине сложности установления причинной связи между причиненной лицу психической травмой и последствиями. Например, причинением психической (моральной) травмы и инфарктом. Кроме того, в данном случае трудно установить умысел виновного на достижение именно такого результата.

Примером могут служить издевательства (физического и психического характера) над своей женой г-на М., в результате чего женщина заболела душевной болезнью и была помещена в психиатрическую больницу. Издевательства выражались в том, что М., находясь в нетрезвом состоянии, постоянно угрожал жене убийством, запирал двери на замок и гонялся за женой с ножом, по ночам выгонял ее из дома, заставляя достать для него сигарет. Женщина будила соседей и просила у них сигареты для мужа, утверждая, что иначе он ее убьет. По заключению врачей психическое заболевание развилось на почве постоянных стрессовых ситуаций. Фактически М. причинил жене тяжкий вред здоровью, но уголовное дело не было возбуждено. Впоследствии, когда М.

172

вершил покушение на убийство своей второй жены, этот эпи- был отражен в уголовном деле лишь в качестве характеристики обвиняемого.

Нам представляется, что в подобных случаях, которые изобилуют в быту, необходимо привлекать виновных к уголовной ответственности за умышленное причинение вреда здоровью потерпевшего. Это явилось бы эффективной профилактикой тяжких бытовых преступлений, в том числе бытовых убийств, доведения до самоубийства, доведения до инфарктного состояния, серьезных нервных расстройств и т. д.

К обстоятельствам, близким к особой жестокости, относятся, на наш взгляд, также убийства в целях изъятия у потерпевшего жизненно важных органов (сердца, печени и др.) в корыстных целях, хотя это обстоятельство предусмотрено законодателем в ч. 2 ст. 105 УК РФ отдельным квалифицирующим признаком. Законом РФ от 22 декабря 1992 г. «О трансплантации органов и (или) тканей человека» регламентированы условия изъятия у человека с его согласия определенных жизненно важных органов или тканей при условии, что это не повлечет для него тяжкое расстройство здоровья. Следовательно, изъятие органов или тканей у человека против или помимо его воли является насильственным причинением ему физического вреда, а изъятие жизненно необходимых органов с целью их продажи - убийством с низменной целью, свидетельствующей о жестокости преступника. Если же насильственное изъятие органов или тканей у человека не повлекло его смерть, то квалификация должна наступать по ч. 2 ст. 111 УК РФ, где сам факт изъятия органов в целях их продажи или пересадки другому лицу является отягчающим обстоятельством.

Противоположным признаку особой жестокости при убийстве является состояние аффекта виновного лица, вызванного противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим или аморальным поведением потерпевшего. Здесь практически все основывается на оценочных понятиях, что порождает ошибки на практике. Вернемся еще раз к примеру с турниром пастухов. Надо, видимо, признать спорной квалификацию этого убийства. Рассматривая в данном случае преступление, как не имеющее смягчающих обстоя-

173

тельств, и следователь и суд не учли, что виновный в момент совершения преступления находился в состоянии аффекта в связи с противоправными действиями потерпевшего. Очевидно, что последние его действия (удар бичом уже поверженного противника) находились за пределами условий турнира. Это было грубое нарушение правил, которые предварительно были участниками турнира оговорены. Следствие и суд в данном случае не вникли в детали и не усмотрели этого, сочтя нарушение незначительным.

Необходимая оборона от противоправного нападения, как мы уже отмечали, не является насилием. Это противодействие насилию со стороны другого лица (или лиц). Но, рассматривая превышение необходимой обороны, наряду с объективными обстоятельствами происшедшего, нужно особенно тщательно оценивать психическое состояние лица, которое вынуждено было противодействовать неправомерным действиям насильника. Естественно, обороняющийся сам превращается в насильника с момента, когда он явно, заведомо для него превышает пределы обороны. Но надо учитывать при правовой оценке необходимой обороны и психологическое состояние жертвы нападения, и, главное, степень опасности этого нападения для жизни и здоровья потерпевшего.

Показателен в этом плане оправдательный приговор по делу Соколова. Судебный спор по этому делу продолжался с мая 1994 по декабрь 1995 года. Фабула дела такова: группа хулиганов во главе с Игумновым, Агеевым, и Шерединым терроризировала микрорайон, в котором проживала семья Соколовых. Они встретили сына Соколова, который ехал на мотоцикле, остановили его, разбили его мотоцикл и угрожали расправой, если будет появляться на их улице. Через три дня после этого Соколов с сыном в 1 час ночи пошли к родственникам. Опасаясь нападения хулиганов, отец взял с собой обрез от охотничьего ружья. Вскоре они встретили Игумнова и Шередина, которые были в нетрезвом состоянии. Они стали придираться к Соколовым и грубо их оскорблять. Соколов потребовал от Игумнова возмещения стоимости разбитого мотоцикла, но последний от оплаты отказался. Появились еще несколько друзей Игумнова и Шередина, которые вели себя агрессивно. Соколов старший вытащил из рукава обрез и предупредил, что будет стрелять. Однако эти слова на хулиганов не подействовали, и они продолжали наступать, угрожая убийст-

174

вом. Соколов выстрелил и убил Шередина. Затем сделал еще дан выстрел и убил подбежавшего Агеева, после чего нападавшие разбежались.

Сахалинским областным судом Соколов был осужден по ч. 1 ст. 218 УК РСФСР к лишению свободы сроком на три года с применением ст. 44 УК РСФСР условно с испытательным сроком на два года. За совершенное убийство двух лиц (п. «з» ст. 102 УК РСФСР) оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления.

Рассмотрев протест государственного обвинителя, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР приговор оставила без изменения. Президиум Верховного Суда РСФСР протест заместителя Генерального прокурора оставил без удовлетворения. При этом была сделана ссылка на ст. 71 УПК РСФСР, где закон говорит о необходимости оценки представленных доказательств судом на основе всестороннего, полного и объективного исследования всех обстоятельств дела в их совокупности1.

Нам представляется такое решение Верховного Суда РСФСР правильным, учитывая, что при изложенной ситуации другими средствами Соколов не смог бы защитить себя и сына.

Нельзя не отметить определенные особенности убийств, совершаемых наемными преступниками. Прежде всего, убийство по найму следует отличать от убийства из корыстных побуждений. Главный отличительный признак этих, на первый взгляд, одинаковых преступлений состоит в том, что убийство по найму имеет лишь один непосредственный объект - жизнь человека. Вознаграждение, выплачиваемое наемному убийце, является не правовым, так как не существует связанных с ним охраняемых законом правоотношений.

Убийство же с корыстной целью посягает сразу на два непосредственных объекта, один из которых (жизнь) признан основным, второй (собственность) - дополнительным. Собственность в данном случае не может выступать в качестве основного объекта по той причине, что завладение ею убийцей происходит не в момент преступления, а значительно позже, что и отличает этот вдд убийства также от бандитизма, и от разбоя.

См • Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1966. № 11 С. 4 - 5.

175

Другое отличие убийства по найму от убийства с корыстной целью состоит в том, что первое почти всегда совершается в форме действия (выстрела, взрыва). Второе часто совершается и путем бездействия. Например, дочь не кормит свою больную мать с целью завладеть наследством после ее смерти.

Надо обратить внимание также на то, что способы убийств по найму постоянно совершенствуются, и сами преступления ожесточаются. Характерным для заказных убийств становится принятие чрезвычайных мер предосторожности. Если раньше около 80% этих убийств совершалось путем расстрела жертвы в упор и только до 10% - путем закладки взрывных устройств и с применением снайперских винтовок, то к началу нового столетия чаще стали применяться дистанционные способы заказных убийств. Примером может служить заказное убийство председателя фонда социальной защищенности спортсменов им. Л.И. Яшина О. Кван-тришвили. Он был убит киллером тремя выстрелами из винтовки с оптическим прицелом с расстояния 120 метров. Естественно, в таких случаях любые телохранители бессильны предотвратить убийство.

Усиление жестокости заключается в применении способов убийства, опасных для жизни многих людей (взрывыуавтомати-ческое оружие). Типичным в этом плане, но выделяющимся своей жестокостью было убийство семерых членов одной из банд представителями другой банды по заказу директора двух коммерческих фирм Санкт-Петербурга Логинова. Поссорившись со своей «крышей» - группировкой, обязавшейся охранять предприятия Логинова и выбивать долги, директор попросил помощи у знакомого ему руководителя другой преступной группировки -некоего Сохибова. Последний самолично с одним из своих подручных приехал в Санкт-Петербург для выполнения заказа, вооружившись автоматом Калашникова. В результате были убиты вначале трое рэкетиров из враждебной Логинову группировки в момент, когда они прибыли в офис к директору для очередного выяснения отношений. Затем еще четверо, прибывшие к Логинову вслед за первой группой. Все семь трупов были вывезены далеко за город, что значительно затруднило расследование данного преступления.

176

Исследования показывают, что меняются не только способы 1сполнения заказных убийств, но и сами исполнители. Резерв киллеров все больше пополняется бывшими участниками боев с чеченскими террористами и бывшими сотрудниками ОМОНа, обладающими необходимыми для киллера качествами, главным образом психологического плана.

Имеют свои особенности (по линии субъекта и субъективной стороны) убийства, совершенные по религиозным мотивам. Такие преступления сегодня приобретают все большее распространение на всей планете. Тоталитарные секты пополняются людьми, которые не находят ни материального ни духовного удовлетворения в жизни. Новички умело заманиваются в религиозные секты тоталитарного характера исключительно теплым отношением «братьев» и «сестер», а затем обрабатываются в условиях жестокого режима. Тяжкие преступления членами секты совершаются под видом религиозных обрядов, как правило, не имеющих ничего общего с истиной религией. К таким сектам, в частности, относятся: пятидесятники-трясуны, молчальники, сатани-сты и некоторые другие. Сатанисты, например, пропагандируют особо жестокое насилие и эгоизм, принося в ритуальные жертвы даже близких людей. Ряд таких групп в 90-е годы была раскрыта в Ростовской и Орловской областях.

За руководство подобными сектами и участие в них предусмотрена уголовная ответственность (ст. 239 УК РФ). Однако деятельность некоторых религиозных групп перерастает в терроризм, что, естественно, требует соответствующей квалификации. По данным Центрального статистического центра, за 1999 год в России зарегистрировано 31,1 тыс. умышленных убийств и 47,7 тыс. причинения тяжкого вреда здоровью, что по сравнению с показателями предыдущего года больше соответственно на 5,4% и 5,5%. При этом, убийства двух и более лиц возросли на 26,9%; совершенные группой лиц - на 31,3%; сопряженные с похищением человека и захватом заложников - на 31,2%.

По выводам многих исследователей, бытовые убийства не только выросли в количественном плане, но и приобрели исключительную жестокость и нередко имеют серийный характер. Этот вывод вполне подтверждается нашими исследованиями. В связи с увеличением пьянства и наркомании субъектами тяжких бытовых

177

преступлений все больше становятся женщины и несовершеннолетние При этом женщины по жестокости часто не уступают мужчинам.

С Н. Абельцев предлагает включить в уголовный закон в качестве отягчающего обстоятельства «убийство заведомо несовершеннолетнего и заведомо немощного», так как уровень цивилизации общества определяется его отношением к старикам и детям1.

Думается, в части детей здесь есть смысл, и суть не в их беспомощности, а в том, что, во-первых, дети должны защищаться государством особо, так как в них будущее общества, во-вторых, убивая ребенка или подростка, преступник проявляет большую жестокость, чем при посягательстве на жизнь взрослого человека Законодатель должен быть последовательным Если изнасилование малолетней признано в законе в качестве отягчающего обстоятельства, то аналогично нужно расценивать и убийство малолетнего.

Между тем, и судебная практика, и сам законодатель продолжают снижать наказания под предлогом повышенной заботы о правах человека в нашем криминализированном демократическом обществе. Мы очень хотим выглядеть гуманными в глазах Совета Европы, и проявляем гуманизм невпопад, не к потерпевшим, а к преступникам. Американцы это приветствуют, хотя сами ввели и применяют смертную казнь за тяжкие преступления в 36 штатах Они понимают, что этот вид наказания в борьбе с современной вооруженной преступностью отменять нельзя. Это все равно, что идти с голыми руками против вооруженной, готовой убивать армией

Думается, правы те многочисленные авторы и граждане России, которые считают, что смертная казнь в борьбе с современной преступностью необходима, что она может быть отменена только при условии реального повышения политической, экономической и правовой культуры населения Ссылки на то, что смертная казнь не сдерживает особо тяжкую преступность, на наш взгляд, не вполне объективны

'Абельцев С Н Указ соч С 108

178

Психология детоубийств и их правовая оценка

Особую уголовно-правовую оценку дает законодатель детоубийствам, совершаемым женщинами во время родов или непосредственно после родов Как ни парадоксально, в существующей практике женщины - насильницы - в основном детоубийцы Так же, как одержима женщина любовью к ребенку, так же в ряде случаев она способна на жестокость к нему, лишая жизни новорожденного. Практика следователя прокуратуры и изучение уголовных дел в архивах судов Хабаровска, Волгограда и Уфы за период с 1965 по 1999 год позволяют сделать некоторые выводы о психологической природе этих преступлений.

Прежде всего, поражает масса криминальных абортов, которые хотя и не относятся к насильственным преступлениям, но тесно с ними связаны и в ряде случаев предшествуют им Способы криминального аборта существуют самые различные, иногда чрезвычайно жестокие и опасные К таковым относятся, например, прокалывание плода в чреве матери обычной вязальной спицей. Не менее опасно применение различных ядов самодельного изготовления. Встречаются криминальные аборты, совершаемые механическим путем - удушение плода путем сдавливания живота беременной и даже путем сбрасывания ее с высоты трех-четырех метров, правда, на предварительно постеленные матрацы или солому При этом примерно 3% криминальных абортов оканчиваются смертельным исходом не только для плода, но и для самой его носительницы от кровотечения, отравления, заражения крови и т п. Тем не менее, это мало останавливает женщин, страстно желающих избавиться от не желаемого плода любви Анализируя статистику женской преступности России 20-х годов, профессор М Н Гернет отмечал, что аборт всегда занимал одно из первых мест1.

Резкое снижение числа населения в России в конце прошлого столетия вызвало обеспокоенность правительства и заставило принимать меры по снижению опасных для жизни и здоровья людей ситуаций, в том числе - по снижению абортов Прежде всего, предполагается стимулировать граждан в материальном

' Гернет М Н Избранные произведения М , 1974 С 520

179

плане, т.е. методом пряника, не прибегая к уголовному преследованию, что вполне соответствует современной политике российского государства. Между тем, следовало бы учесть опыт некоторых других государств, предусматривающих повышенную уголовную ответственность за производство абортов. В частности, в Германии не только не медицинский, но во многих случаях даже медицинский аборт признается преступным и содержится в семи составах, расположенных в главе преступлений против жизни и здоровья граждан (см.§ 218 УК ФРГ). Медицинский аборт оправдан только в случаях, если он необходим по причинам физиологического, морального или экономического плана.

О придании большого значения борьбе с абортами немецким законодателем свидетельствует и максимальный срок наказания за данное преступление - до 5 лет лишения свободы, что вполне согласуется с наказанием за тяжкое убийство - пожизненное лишение свободы без всякой альтернативы.

Пример Германии нам представляется весьма показательным в плане смещения внимания законодателя в части охраны прав и свобод личности не в сторону обвиняемого (подсудимого), как это происходит у нас, а в сторону потерпевшего, что вполне справедливо.

В отличие от убийства плода в утробе матери посторонним лицом, убийство новорожденного происходит самой матерью во время родов или сразу после них. Главное условие, что ребенок появился на свет живым. Это значит, что он успел сделать хотя бы один вдох, и его легкие, до этого склеенные, как два лепестка, раскрылись и наполнились воздухом. Он начал самостоятельно обогащать свою кровь кислородом, прекратив пользоваться услугами материнских легких. С этой секунды жизнь его началась, и всякий кто на нее посягнет, будет отвечать за убийство человека по всей строгости уголовного закона.

О довольно большой распространенности убийств матерями новорожденных свидетельствуют исследования В.А. Серебряковой. По ее данным в конце 50-х годов детоубийства выросли до 64% в числе всех убийств, совершенных женщинами. К 70-м годам этот показатель снизился до 35%'. По имеющимся статисти-

1 Серебрякова В А Преступность среди женщин как объект криминологического изучения // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 22. М., 1975. С. 30 - 31.

180

ческим данным, снижение детоубийств в последующем продолжалось, достигнув к 90-му году 11,1%. Однако к средине 90-х годов он вновь стал расти. По материалам переписи осужденных женская преступность против личности заняла 2-е место после преступлений против собственности и достигла 32,3% в общей преступности женщин, что на 9,7% больше аналогичного показателя 89 года. При этом детоубийства составили более 20% в общем числе убийств, совершенных женщинами'.

Законодатель справедливо, на наш взгляд, признал этот вид убийств менее опасным по сравнению с другими умышленными убийствами, выделив его в отдельную более мягкую норму (ст. 106 УК РФ). Это сделано по ряду причин, но в основном в связи с наличием смягчающих обстоятельств, поскольку женщина во время родов находится в крайне возбужденном состоянии и принимает преступное решение в основном под воздействием негативных жизненных обстоятельств.

В юридической литературе мы встречаем однако протестующие мнения на этот счет. Ю.М. Антонян, например, пишет: «если ребенка убивают сразу после рождения, это почти во всех случаях (и автоматически) считается для матери смягчающим обстоятельством. А то, что она иногда готовится к этому за много дней до родов, не всегда получает адекватную оценку. В итоге иногда выходит, что новорожденный пользуется меньшей защитой закона, чем другие люди. Преступные матери подвергаются, как правило, сравнительно мягким наказаниям. Вместе с тем трудно представить себе более беззащитную жертву, чем новорожденный, и более грубое нарушение «законов», чем его убийство матерью»".

Это мнение поддерживают и некоторые другие авторы, которые считают, что ст. 106 УК РФ вообще не имеет права на существование, так как ссылки на болезненное состояние матерей, на стыд за рождение ребенка вне брака, на материальные трудности и т.п., не могут служить оправданием убийства. Ст. 106, по мне-

' См.: Потемкина А.Т. Осужденные женщины, отбывающие наказание в ИК (по материалам специальной переписи осужденных 1994 года). М, 1997. С. 8. 2 Антонян Ю.М Преступность среди женщин. М., 1992. С. 35.

181

нию этих авторов, нарушает принцип равенства граждан перед законом1.

Желание поддержать это мнение все более усиливается в связи со стремительным ростом в России детоубийств. По данным исследований Е.Б. Кургузкиной, с 1990 года число зарегистрированных убийств новорожденных увеличилось к 96-му году на 94%, а к 98-му году - почти в два раза (на 197%). В общей структуре убийств доля детоубийств выросла с 0,74% (в 90-м году) до 1,06% в 98 году2.

И все-таки, все эти доводы далеко не во всех случаях убедительны, так как жестокость матери в большинстве случаев является в определенной степени иллюзией жестокости по сравнению с другими умышленными убийствами, если вникнуть в суть психологии формирования мотива убийства. Приведу пример из собственной практики расследования уголовного дела по факту, как мне представляется, достаточно типичного убийства молодой матерью новорожденного в момент родов.

При выяснении причины формирования мотива преступления, совершенного 17-летней М., было установлено, что многое здесь зависело от воспитания девочки в семье и отношения к ней родителей. Отец часто бил М. Став уже практически взрослой, она продолжала панически бояться его. Мать, хотя и защищала ее, но не могла противостоять мужу Дальше банальная история: девушка в 16 лет влюбилась, а через полгода забеременела от парня, который вскоре после этого от нее отказался. Это было трагедией для М. Она решилась сделать медицинский аборт, но оказалось уже поздно. Узнав о случившемся с дочерью, отец пришел в ярость и выгнал ее из дома, сказав, «иди куда хочешь, такая ты нам не нужна». М приехала из города Котельниково в город Волгоград, где поселилась в заводском общежитии у подруги Вместе они нашли бабушку, которая дважды делала ей криминальный аборт, и дважды ей в больнице спасали беременность,

1                   См , например, Пушикина Н И , Грицай Г И Компоненты ювенальной политики государства / В сб   Власть криминальные и правовые проблемы М , 2000 С 217

2                      Кургузкина Е Б Причины убийств матерью новорожденного // Криминальная ситуация на рубеже веков в России / Под ред А И Долговой М , 1999 С 76

182

как только она туда попадала с отравлением. Отчаявшись, де-' вушка решила покончить с собой, бросилась под автобус, но ее спасли. Через два дня после этого в комнате у подруги она родила семимесячную девочку и тут же при родах ее задушила. Никого при этом с ней рядом не было После этого М. попала в реанимацию, и ей едва спасли жизнь.

На допросе М. ничего не отрицала и только твердила: «да, убила, пишите, убила», хотя и отказывалась описать подробности преступления. Она была настолько измождена морально и физически, что едва могла стоять на ногах. Вопреки указаниям прокурора у следователя не поднялась рука арестовать детоубийцу, едва вышедшую из больницы, он отпустил ее на неделю домой для восстановления здоровья, и начал думать о возможности прекращения дела.

Закон суров и не знает жалости. Он и четырнадцатилетних ребят, совершивших преступление, автоматически бросает на цементный пол следственных изоляторов. Но люди не должны быть автоматами. Следователь считал, что М. не заслужила лишения свободы, так как и без того уже понесла и моральную и физическую кару. Если ее изолировать от общества как опасную преступницу, то прежде надо подумать о том, каково само общество в лице ее семьи и ее парня. Эти люди бездушнее преступницы. Если бы ее судил суд присяжных времен Кони, он оправдал бы ее, как это и случалось в те времена. Наш сегодняшний суд, строго придерживающийся буквы закона в отношении простых и беззащитных граждан, не имеющих отношения к захлестнувшей страну коррупции, несомненно, вынес бы ей наказание, причитающееся по закону от имени самой России.

Был допрошен судебно-медицинский эксперт, заключение которого о факте насильственной смерти ребенка имелось в деле, только по одному вопросу: «Могла ли М. задушить ребенка во время родов без умысла на его убийство, если она рожала без посторонней помощи и была в этом неопытна?» Эксперт ответил: «Да, неопытная женщина при отсутствии посторонней помощи во время родов могла задушить ребенка, при условии, если ребенок шел правильно».

Этого ответа эксперта оказалось достаточно, чтобы обосновать отсутствие умысла на убийство в действиях М. и прекратить

183

I"

уголовное дело Ни районный прокурор, ни областная прокуратура, на контроле которой находилось уголовное дело, постановление следователя не отменили.

Было ли здесь нарушение закона^

Наличие умысла на убийство у М. доказать не представляло труда. Она сама не отрицала это, но показала также, что роды проходили крайне сложно, и у нее в это время было только одно желание, скорее от них избавиться. О ребенке она уже не думала, так как считала, что сама не выживет, и находилась в состоянии болевого шока. Так что фактически есть сомнения в ее виновности, хотя сама она себя и не оправдывает.

По нашему мнению, этот факт действительно является типичным, но только не в части его правового решения. В подавляющем большинстве подйбных детоубийц судят и отправляют в места лишения свободы вместе с другими убийцами, ворами и грабителями, вместе с бытовыми преступниками, совершающими опасные преступления в пьяных скандалах либо из корысти. Однако только теперь при проведении научного исследования особенностей психологии и физиологического состояния детоубийц предоставляется возможность обосновать правильность решения по вышеприведенному уголовному делу детоубийцы М.

Еще в начале прошлого века ученый психиатр А.О. Эдель-штейн отмечал, что «детоубийство явилось чуть ли не первым правонарушением, в котором задолго до завоевания психиатрами должного места в суде, судья без них принимал во внимание психологическое состояние обвиняемой»1.

«В послеродовой период у женщины наблюдаются психические расстройства, которые проявляются в форме неврозов, повышенной психологической лабильности, состоянии легкой депрессии и детерминированы эндокринными изменениями», - пишет профессор медицины К К. Скробанский. Эти психические расстройства бывают значительно тяжелее, если они подготовлены длительным негативным воздействием из вне со стороны родственников роженицы, отца ее ребенка либо ее тяжелого социального положения и т.д. «Во время родов женщина может дойти

' Элельштеин А О Психопагологии детоубийств В сб Убийство и убийцы М, 1928 С 273

184

до поступков самых невероятных и даже до самоубийства», -свидетельствует К.К. Скробанский1.

К выводам специалистов можно добавить, что большое значение имеет обстановка, в которой происходят роды, и место, где они происходят, так как практика свидетельствует о том, что детоубийства, как правило, происходят на месте родов и когда женщина рожает одна без посторонней помощи. Сама обстановка в таких случаях выступает как провоцирующий фактор. По свидетельству психиатров в эти моменты может появиться внезапное намерение роженицы избавиться от ребенка, как причины физических и моральных страданий. Она может доходить даже до состояния аффекта, которое зависит не только от объективных, но и от субъективных факторов. Психологический срыв происходит чаще у женщин с неустойчивой психикой, либо от недостатка отдыха, от недосыпания в период родов и после них. По наблюдениям чешских ученых, это приводит к появлению неврозов, так называемых депрессий у молодых матерей.

Подтверждая эти выводы, Л.И Глухарева тем не менее пишет, что «у женщин, личность которых характеризуется отрицательно, вряд ли может иметь место особое психофизическое состояние, связанное с родами»2.

Думается, вряд ли можно согласиться с этим выводом, который просто не соответствует логике. Отрицательная характеристика и болезненное состояние женщины при родах - разные вещи, не зависящие друг от друга. Автор, видимо, имела в виду отрицательную характеристику в плане заранее обдуманного детоубийства или совершенного жестоким способом, с участием пособников и т.п.

При посещении женских колоний в 90-е годы в Хабаровском крае, в Удмуртии, в Волгоградской области и в Башкирии, мною специально изучалась психология детоубийц, в том числе осужденных по ст 106 УК РФ. Все они, конечно, очень разные. Есть и бездушные детоубийцы. Для таких действительно не стоило создавать ст. 106-ю. Это молодые женщины, которые заранее планировали убийство своего будущего ребенка по причине полного

1               Скробанский К К Учебник акушерства Л, 1946 С 218

2             Глухарева Л И Уголовная отвел а венность за детоубийство М 1984 С 39

185

I ,'

■ll

! -I

отсутствия материнских чувств. Но таких мало. Подавляющее большинство молодых (и очень молодых) матерей - преступниц все-таки нельзя сравнивать с обычными бытовыми убийцами по той причине, что в их действиях, как правило, имеется целый комплекс смягчающих вину обстоятельств.

Опрос 38 преступниц, подобных М., убивших новорожденных детей во время родов или сразу же после них, показал, что почти все они разочарованы жизнью.^Многие не имеют родителей или имеют одну мать с мизерным заработком. Только 22% работали или учились. Остальные не имели постоянной работы. Практически у всех несчастная любовь или случайная связь или даже изнасилование, не повлекшее правовой реакции по разным причинам. На вопрос, справедливо ли наказание (3-4-5 лет), отвечают в основном утвердительно. Многие крайне сожалеют о совершенном. Некоторым ребенок постоянно снится, и это их мучает, а одна заявила, что постоянно хочет покончить с собой, так как не видит уже перспективы в жизни. Перспектива, как правило, одна - иметь нормальную семью. Но некоторые о семье не мечтают, заявляя, что никогда замуж не выйдут, так как ненавидят мужчин (возможно, это выражение общего пессимизма).

84% - осужденных за детоубийство - молодые женщины, рожавшие впервые. До 65% из них не имели нормальных бытовых и материальных условий (не имели своего жилья - 12%; не имели практически никакого заработка и никакой материальной помощи от близких людей - 28%; проживали в больших семьях при недостаточных материальных условиях - 25%). Остальные 15% из числа молодых женщин вели разгульный образ жизни и не желали иметь детей, чтобы не ограничивать свою свободу. 3% из них вообще не любят детей. В них так и не проснулся материнский инстинкт и материнское чувство.

16% от общего числа детоубийц - это сравнительно пожилые женщины, имеющие уже по 2-4 ребенка и не желавшие рожать больше по материальным причинам. Следующий ребенок просто не вписывался в бюджет семьи. Они почти все говорят, что сильно переживают, но преступление совершили сознательно, задумав его заранее. Подавляющее большинство из этой категории малограмотные, с низким интеллектуальным уровнем. Основной

186

довод: «Что мне оставалось делать? Самой вешаться? Так детей жалко».

Очевидно, что мотив убийства новорожденного сформировался под воздействием сложной жизненной ситуации, но как бы то ни было - ситуация - только условие. Причина преступления кроется в психологии самой преступницы - в черствости ее души, не жестокости, а именно черствости, которая способна перерастать в бездушие.

Почему такое происходит?

Прежде всего, по нашему мнению, от постоянного процесса «выживания», который для многих малоимущих и многодетных является продолжающимся стрессовым состоянием, способным притупить чувствительность и даже жалость к ребенку. По существу это ни что иное, как серьезные психические отклонения у подавляющего большинства матерей - детоубийц, так как их преступные действия совершенно не присущи матерям с нормальной психикой. Эти выводы подтверждаются фактами совершенно чудовищного содержания, заполонившими, например, Нижний Новгород. Вот некоторые из них. В мусоропроводе дома обнаружен едва живой новорожденный мальчик. Врачи пять часов боролись за его жизнь, но спасти не удалось. Мать - 20-летняя безработная с психическими отклонениями.

В другом случае собаки вытащили из мусорного контейнера сверток. В простыне завернут мертвый ребенок. Экспертиза показала, что перед этим он был убит.

Третьего младенца пенсионерка обнаружила в мусорном бачке. Ребенок был еще жив, доставлен в больницу с диагнозом -переохлаждение. Был спасен.

По характеру описанных преступлений видно, что они не могли быть совершены женщинами с нормальной психикой, хотя, наверняка, отдающими отчет своим действиям и способными руководить ими.

Вторая причина, дополняющая первую, в постепенном привыкании к мысли - любым пугем избавиться от беременности. Приведем объяснения на этот счет одной из матерей-детоубийц из числа старшего поколения.

«Это постоянное стремление на протяжении месяцев и в мыслях и в действиях становится навязчивой идеей, и завершается

187

для самой матери не убийством, а именно избавлением от беременности, но только не в ее начале, а в ее конце. Большая разница, если женщина убивает плод, еще не видя его во время родов, и совершенно другое, если она уже держала на руках ребенка, смотрела на него и потом убила. Это уже действительно убийство. Я бы так убить не смогла».

Нам представляется, она недалека от истины. Наверное, с позиции ее психологии все это так и выглядит. Только со стороны убийство матерью нежеланного ребенка при родах кажется жестоким убийством беспомощного человека. Для нее же это всего лишь избавление от беременности как все тот же криминальный аборт, который теперь только она совершила сама, находясь в крайне болезненном и крайне возбужденном состоянии. Это последнее, несомненно, способно быть серьезным катализатором преступления, поэтому является смягчающим вину обстоятельством и совершенно справедливо, на наш взгляд, предусмотрено уголовным законом путем выделения данного убийства в отдельную более мягкую норму.

Все эти криминологические вопросы тесно связаны с уголовно-правовыми, характеризующими объективную и субъективную стороны состава ст. 106 УК РФ. Многие вопросы, касающиеся этого состава являются спорными, требующими не только официального разъяснения, но и законодательного уточнения. Например, какой промежуток времени считать послеродовым периодом. Законодательное выражение: «сразу же после родов», видимо, связано с этим периодом. Но дело в том, что педиатры определяют этот период месячным сроком после родов, акушеры - недельным, а судебные медики - суточным сроком, юристы, комментирующие закон, вообще обходят этот вопрос. Например, авторы нижненовгородского комментария под условиями психо-травмирующей ситуации понимают «сложную, особо значимую, как правило, длительную по времени ситуацию, сопровождающуюся психической напряженностью, страхом, опасениями, другими подобными эмоциями»1.

1 Научно-практический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации Н Новгород, 1996 С 262

188

Сплошные оценочные понятия. Что значит «сложную, особо f значимую»? Что значит «длительную по времени ситуацию»? Как долго может длиться эта ситуация? Нужны ли практикам такие комментарии? Думается, вряд ли эти разъяснения закона могут чем-то помочь практикам, где отсутствует ответ на главный вопрос в течение какого срока после родов детоубийство содержит признаки состава ст. 106 УК РФ и когда вступает в действие ст. 105 УК РФ?

По нашему мнению, при квалификации детоубийства необходимо ориентироваться на суточный срок, так как психотравм и-рующая ситуация, связанная с родами, согласно мнения судебно-медицинских экспертов, еще сохраняется. Убийство новорожденного за пределами этих суток, видимо, должно квалифицироваться уже по общей норме (ч. 1 ст. 105 УК).

Однако имеются предложения при особо смягчающих обстоятельствах проводить корректировку послеродового периода в судебно-медицинском смысле, приравнивая его к сроку, установленному педиатрами. Особо смягчающие обстоятельства - это условия длительной психотравмирующей ситуации, продолжающейся и после родов.

Хотя данное предложение и имеет определенный смысл, оно представляется неприемлемым, так как, во-первых, этот смягчающий признак является крайне неопределенным. Если имеется в виду ситуация, связанная с отношением к роженице ее близких или связанная с ее социальным положением, то где гарантия, что эта ситуация не продлится годами. Скорее всего, все эти ситуации законодатель связывает непосредственно с ситуацией родов, в связи с чем и создана ст. 106. Кроме того, предлагаемое толкование закона способно породить ошибки и злоупотребления со стороны следствия и суда в силу своей неопределенности, если мы в одном случае будем признавать суточный послеродовой срок, в течение которого совершается детоубийство, в другом - месячный. Думается, что столь длительный период не может продолжаться аффектированное состояние роженицы. Хотя педиатры и констатируют неуравновешенность психического состояния матери в течение 6-8 недель после родов, но это уже чисто медицинский критерий оценки здоровья роженицы, но не юридический.

189

Практика показывает, что в подавляющем большинстве случаев детоубийства совершаются непосредственно после родов, так как во время родов в связи с болезненным состоянием мать не способна совершить убийство рождающегося ребенка. Но в отдельных случаях это может происходить, когда мать помогает себе в момент родов, прикасаясь к ребенку руками, что и происходило в приведенном выше примере. Здесь, по нашему мнению, речь может идти и о неосторожном либо даже случайном причинении матерью смерти ребенку без наличия умысла на его убийство. По этим мотивам, собственно, и было прекращено уголовное дело М.

В литературе существует чрезмерно широкое толкование детоубийства. Например, Курс советского уголовного права определял, что здесь «речь идет не только об убийстве новорожденного после отделения плода от тела матери и начала самостоятельной вне утробной жизни, но и об убийстве ребенка, не начавшего самостоятельной вне утробной жизни (например, нанесение смертельной раны в голову рождающемуся ребенку до момента начала дыхания)1.

Нам представляется это мнение неверным по той простой причине, что нельзя отнять у ребенка жизнь до ее начала, т.е. когда ее еще нет. Судебно-медицинский критерий свидетельствует о начале жизни с момента начала дыхания, с момента первого вдоха, когда легкие ребенка наполнятся воздухом, когда он живет самостоятельно, а не за счет питания и дыхания матери. Иначе любые последствия криминальных, да и врачебных абортов можно было бы считать убийством.

Характеризуя субъективную сторону детоубийства, Л.И. Глухарева пишет: «До самого момента родов у виновной женщины нет явного представления о дальнейшей судьбе ребенка. Умысел на убийство окончательно формируется под влиянием обстановки и процесса родов. Решение совершить убийство в определенной степени является «вынужденным» для женщины, поскольку рождение ребенка ей нежелательно»2.

' Курс советскою уголовного права Т 5. М , 1971. С. 22. 2 Глухарева Л И Указ соч С 42-43

190

Видимо, не случайно слово «вынужденным» автор взяла в кавычки. Оно здесь вряд ли подходит. Да и судьбу ребенка мать-убийца уже в большинстве случаев определила заранее. Другое дело, что не во всех случаях женщина заранее уверена, что сможет совершить убийство, так как психологически это для нее сложно. «В большинстве случаев, - пишет Л.И. Бородин, - это убийство совершается преднамеренно, когда беременная собирается избавиться от ребенка и с этой целью скрывает беременность»1.

Возражая на этот довод, Л.И. Глухарева пишет: «Да, женщины, виновные в совершении детоубийства, часто скрывают свою беременность от окружающих, избегают регистрации в медицинских учреждениях, не оформляют декретного отпуска, а почувствовав впервые предродовые схватки, уединяются и рожают, как правило, без помощи посторонних лиц, но было бы неправильно эти обстоятельства рассматривать как безусловные свидетельства предумышленности содеянного»2.

Думается, автор здесь вновь не права. Все эти предродовые действия и бездействия беременной как раз и свидетельствуют о зарождении у нее умысла в последующем избавиться от ребенка, что, конечно, с определенностью можно сказать только когда она уже совершит преступление или попытается его совершить.

Умысел при детоубийстве всегда прямой и для состава преступления не имеет значения, заранее он возник или внезапно в момент родов. Убийство роженицей ребенка по неосторожности не должно охватываться ст. 106 и может, на наш взгляд, иметь лишь моральное осуждение. Специалисты свидетельствуют, что иногда роженица не может предотвратить смерть ребенка, так как сама находится в обморочном состоянии3. Возникает также вопрос о наличии у матери знаний и умений оказать помощь ребенку, так как меры по оживлению ребенка требуют специальной подготовки4.

' Бородин Л.И Ответственность за убийство Квалификация и наказание по российскому праву. М . 1994 С 47

2            Глухарева Л И Указ соч С 42

3              Сердюков М Г Судебная гинекология и судебное акушерство Изд 2-е М , 1964 С 155

4БодяжинаВИ Акушерство Изд 6-е М, 1975 С 430

191

Мотивы детоубийства могут быть самыми различными, так как в законе они не оговариваются Это может быть стыд перел окружающими, тяжелое материальное положение, страх перед родителями и т.д. Как правило, несколько таких мотивов объединяются в один общий, дополняя и усиливая друг друга. Все эти мотивы накопились у женщины за долгие века преследования ее по религиозной и социальной линиям за внебрачную беременность Женщин осуждали, выставляли голыми на публичное осмеяние, вымазывали дегтем ворота дома, в котором она жила и т.д. 127 Шариат вообще считал внебрачных детей запреторожденными. что являлось для женщины в высшей степени унизительным.

Кроме вины, мотива и цели убить своего новорожденного, субъективная сторона детоубийства обязательно содержит эмоциональную оценку содеянного, так как именно в ней заключается основная специфика этого вида убийства от других его видов и форм. «Родовой акт предъявляет нервной и сосудистой системам женщины большие запросы и может привести к более или менее выраженным изменениям психики», - пишут психологи1. По свидетельству самих рожениц, дававших интервью, болезненные физиологические процессы при родах и эмоциональное состояние сливаются в один настолько бурный процесс, что могут полностью подчинить волю женщины и изменить ее действия в направлении скорейшего избавления от всех этих мук

Еще одним достаточно сложным вопросом при квалификации детоубийств является правовая оценка соучастников. Очевидно, они не могут нести ответственность по той же статье уголовного закона, что и исполнительница преступления, так как ст 106 создана специально только для детоубийц - матерей Соучастники несут ответственность по общему закону. Соисполнитель - по ч 1 ст 105 УК РФ, подстрекатель и пособник - по этой же статье с добавлением соответственно чч 4 и 5 ст 33 УК РФ При квалификации действий соисполнителя, при условии, если он был один, отягчающий признак группы, по нашему мнению, отсутствует.

Затруднения на практике во шикают также при квалификации убийства матерью при родах не одного, а двух и более детей

' Банников В М 1992 С 60

[>ськовВС  Мягков И Ф Медицинская психология М

192

Учитывая, что в законе это не оговаривается, квалификация не меняется, остается ст. 106 УК РФ Аналогично следует, на наш взгляд, толковать и вопрос о квалификации повторного детоубийства, хотя очевидно, что оба эти обстоятельства существенно отягчают вину детоубийцы.

Для сравнения рассмотрим отношение законодателей некоторых других государств к проблеме борьбы с детоубийствами.

Новый Уголовный кодекс Франции, например, не выделяет убийство новорожденного в отдельную норму и предусматривает за умышленное убийство несовершеннолетнего в возрасте до 15 , лет пожизненное заключение (см. ст. 221-4) Очевидно, что фран-

|цузский законодатель подходит к оценке этой проблемы с противоположных позиций, что вряд ли оправдано и объяснимо по отношению к убийству ребенка матерью при родах. Но в принципе по отношению к другим субъектам, посягающим на жизнь детей, _ по нашему мнению, французский законодатель прав. Убийство детей следует считать более жестоким преступлением по вполне понятным причинам.

Практически противоположное мнение на этот счет мы встречаем в уголовном кодексе Швейцарии Это не удивительно, швейцарцы вообще исключительно справедливый и гуманный народ. В том числе и к наказанию преступников они подходят, на наш взгляд, рационально, без лишней жестокости Это, в частности, проявляется и в формулировке состава детоубийства (ст. 116 УК) «если мать убивает своего ребенка во время родов или в пе-

1риод того времени, когда она находится под влиянием процесса родов, то она наказывается тюремным заключением» (т.е. на срок не более трех лет не каторжной, а обычной тюрьмы)

По существу в самой норме закона объясняется причина снижения наказания за детоубийство матерью-роженицей, где принимается во внимание ее болезненное состояние Это исключает всякие научные споры по вопросу мягкости наказания

Дифференцированно подходит к ответственности матерей-детоубийц законодатель Голландии. Здесь уголовный закон отграничивает убийство матерью новорожденного при наличии умысла на убийство, возникшего в момент родов или сразу же после них, и убийство ребенка матерью с умыслом, сформировавшимся задолго до родов Квалификация наступает по двум

193

7 1465

разным составам (ст.ст. 290 и 291 УК) со сроками наказания 6 и 9 лет тюремного заключения.

В Российском Уголовном кодексе ст. 106 сформулирована фактически по швейцарскому принципу, правда, со ссылкой дополнительно на неопределенную «психотравмирующую ситуацию» и «состояние психического расстройства», что позволяет толковать эту норму достаточно широко. В частности, психотрав-мирующие ситуации могут быть связаны не только с самими родами, но возникать и по различным бытовым причинам, выступающим в качестве серьезных смягчающих вину обстоятельств.

И все-таки, на наш взгляд, правы те авторы, которые считают, что эта мягкая норма должна применяться не ко всем матерям -убийцам своих детей Это подтверждают вышеприведенные факты по результатам исследований. Ст. 106 УК РФ, по нашему мнению, требует законодательной доработки с добавлением ч. 2, где целесообразно предусмотреть убийство матерью новорожденного ребенка после родов при отсутствии смягчающих обстоятельств, с заранее обдуманным умыслом либо совершенное с проявлением жестокости (например, выбрасывание живым при отсутствии условий жизнеобеспечения и т.п.), а также отмеченные выше отягчающие признаки - повторность и убийство матерью при родах двух и более детей.

Уголовно-правовая оценка бытовых угроз

Несмотря на то, что самостоятельного состава угрозы в своих научных работах касались многие юристы, его толкование и в юридической литературе и на практике до сих пор противоречиво. При этом наибольшие споры вызывал вопрос об объекте этого преступления. Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью при реформе уголовного законодательства 1996 года, наконец, отнесена к преступлениям против личности, где, на наш взгляд, этому составу и следует находиться. В прежнем уголовном кодексе этот состав находился в главе преступлений против общественного порядка и общественной безопасности.

По нашему мнению, объектом любого психического насилия, в том числе и угроз, является личность. Правда, в целом ряде насильственных преступлений личность выступает в качестве до-

194

Я^олнительного объекта, но это не изменяет содержания и направ-I елейности насилия.

В юридической литературе была высказана другая позиция. По мнению, например, В.П. Петрунева угроза убийством посягает на жизнь, а угроза поджогом - на имущественные отношения. Если виновный угрожает убийством, то «независимо от его дальнейших намерений совершить убийство или только испугать потерпевшую, он создал реальную опасность для ее жизни», - пишет автор1.

Такой же позиции придерживается и Г.А. Заидов, который пишет: «Общественная опасность угрозы заключается не только в желании воздействовать на психику потерпевшего, а, главным образом, в наличии умысла на совершение убийства, если он выражается в той или иной форме»2.

С этими положениями нельзя согласиться, так как авторы, по сути, предлагают считать наказуемой угрозу в связи с тем, что в ней обнаруживается умысел на совершение преступления, что противоречит принципам уголовного права. Существо посягательства при угрозе заключается в том, что целью ее является душевное спокойствие потерпевшего, причинение ему психической травмы или подавление свободы его волеизъявления. Опасность для жизни возникнет лишь в том случае, если виновный попытается реализовать угрозу, но это уже другой вопрос и другое преступление. Содержание угроз имеет значение лишь для оценки степени их общественной опасности, степени их негативного воздействия на психику.

Если преступник угрожает разбить в доме окно, то тем самым он еще не посягает на собственность. Это произойдет лишь, когда он попытается разбить окно. Поэтому мы поддерживаем позицию Н.С. Таганцева, который писал, что «сущность угрозы заключается в воздействии на психическую деятельность угрожаемого»3.

' Петрунев В П Борьба с уголовно-наказуемыми угрозами // Советская юстиция 1975 № 17 С 14

2 Заидов Г А Некоторые вопросы предупреждения убийств Труды Ташкентской ВШ МВД СССР Вып 6 1973 С 20

3См Уголовное уложение 1903 года СПб, 1904 С 691

195

Другое дело, что уголовная ответственность за угрозу убийо-вом имеет профилактическое значение и действительно положительно влияет на предотвращение убийств. Так, Обзорное письмо МВД России по применению статьи 119 УК РФ за 1998 год свидетельствует о том, что борьба с угрозами убийством и причинением тяжкого вреда здоровью значительно активизировалась. За год выявлено более 69 тыс этих преступлений, что на 13,6% больше 1997 года. Далее в обзорном письме сообщается, что «проведенный анализ убедительно показал - там, где больше возбуждается дел профилактической направленности, в том числе по фактам угроз убийством, в тех регионах произошло снижение убийств».

На наш взгляд, рост возбужденных дел по угрозам убийством, действительно, факт положительный, так как это свидетельствует, прежде всего, о том, что лучше стали работать правоохранительные органы. Раньше этих преступлений уголовная статистика фиксировала мало совсем не потому, что меньше было угроз, просто, меньше они выявлялись, уходили в латентную преступность или указывались одним из признаков мелких хулиганств по малограмотности работников МВД младшего состава.

Но и особой эйфории по поводу профилактической роли уголовной ответственности за угрозы испытывать, по нашему мнению, не следует. Между этими преступлениями и убийствами нет функциональной зависимости. Наши исследования свидетельствуют: по Башкирии, например, за первые три месяца 1998 года, несмотря на рост выявленных угроз убийством и хулиганств, бытовые убийства увеличились на 26 единиц. Чуть лучшая ситуация в этом отношении в Челябинской и Волгоградской областях

Однако вернемся к правовой оценке угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью.

Н.И Коржанский под непосредственным объектом угрозы убийством понимает личную безопасность, мотивируя свою позицию тем, что данное преступление «порождает неуверенность потерпевшего в своей безопасности»1.

1 Коржанский Н И Объект посягатепьства и квалификация преступлений Волгоград, 1975 С 40

196

Думается, это дань автора старому закону. Неуверенность, о орой пишет автор, есть результат воздействия угрозы на пси-ику потерпевшего, и является его внутренним переживанием за ю безопасность, а вовсе не представляет собой объективного казателя нарушения личной безопасности. «Страх в зависимо-от своей интенсивности переживается как предчувствие, не-:еренность, полная незащищенность, - пишет К Изард. Появля-;я чувство недостаточной надежности, чувство опасности и сдвигающегося несчастья. Человек ощущает угрозу своему су-;ествованию, которая переживается как угроза своему телу, сво-му психологическому Я или тому и другому вместе»1. В этих ренних переживаниях и заключается опасность угроз причи-[ением физического вреда личности. Угроза безопасности еще не ть нарушение безопасности.

Уместно вспомнить, что в Уставе о наказаниях 1879 года под рушением безопасности граждан понималось следующее: хра-ение и ношение запрещенного оружия, стрельба из огнестрель-ого оружия в местах, где это запрещено, ненадлежащее хране-ие и перевозка пороха, несоблюдение надлежащей осторожно-и при бросании камней или твердых предметов и т.д. Это дей-вительно примеры нарушения безопасности, которые по со-;ержанию существенно отличаются от угрозы.

По нашим данным, количество потерпевших от угроз убийством, .у которых наступило нарушение здоровья в виде кратковременного расстройства отдельных функций организма (сердечные приступы, «ильная головная боль, расстройство нервной системы и т.д) со-JeT 17.8% от общей массы потерпевших от угроз. Поэтому Щвряд ли можно согласиться с Р А. Левертовой о том, что «психическое насилие весьма часто причиняет вред здоровью угрожаемого 'лица, нарушая в той или иной степени нормальное функционирование его организма»2. Тем не менее, здоровье потерпевшего при реальной угрозе убийством следует, по нашему мнению, признать одним из непосредственных объектов этого преступления.

Другим непосредственным объектом угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, при условии, если эта уг-

1            Изард К Эмоции человека Перевод с английского М , Изд МГУ, 1980 С 322

2                    Левертова Р А Ответственность за психическое насилие по советскому уголовному праву Канд дисс 1972 С 5

197

роза реальна, следует, на наш взгляд, признать свободу волеизъявления потерпевшего. В данном случае имеется в виду свобода не внешняя, а внутренняя, как определяет ее Н.В. Стерехов, ограничение свободы «на основе внутренней мотивации воли под влиянием полученной информации»1.

Автор не прав, по нашему мнению, лишь в том, что считает данный объект угрозы единственным, не замечая, что в отдельных случаях угроза направлена на причинение психической травмы потерпевшему без всякого требования изменения его поведения.

Показательны в этом отношении результаты проведенного нами опроса виновных в угрозе и потерпевших от нее. В разное время было опрошено всего 85 совершивших угрозу убийством и 125 потерпевших. 22,5% опрошенных виновных угрожали из мести, с намерением заставить переживать, находиться в страхе и т.п. Остальные 77,5% применяли угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью с целью заставить потерпевших изменить свое поведение, совершить определенные действия или воздержаться от них. Хотя примерно в 30% эти угрозы своей цели не достигли, все же стремление ограничить свободу волеизъявления в таком виде психического насилия, как угроза, преобладают.

Если учесть, что в 22,5% угроз виновные сами не ставили цели ограничить свободу потерпевших, а в 30% им фактически не удалось оказать влияние на их волю, то можно предположить, что около 50% угроз убийством или причинением тяжкого вреда здоровью не воздействуют на свободу волеизъявления человека.

Интерес представляют и ответы потерпевших по вопросу их реакции на совершаемые в отношении их угрозы убийством. Более половины заявили, что угроза не оказала никакого влияния на свободу их поведения. У некоторых она вызвала «неприятное переживание страха»; у других - злость, ненависть, чувство оскорбленного достоинства; у третьих - эмоциональное напряжение, психическое расстройство, связанные с грозящей им опасностью, и т.д. Лишь немногие (около 6%) при угрозе убийством, не преследующей цели воздействовать на поведение угрожаемого, действительно ограничили себя в свободе под влиянием страха

1 Стерехов Н.В. Ответственность за угрозу по советскому уголовному праву Автореф. канд. дисс. Свердловск. 1972. С. 5.

198

•■(перестали выходить в вечернее время на улицу, отказались рабо-Штать в вечерние смены и т.п.)- Естественно, в этой группе оказались в основном женщины.

Так, например, 3. сообщила мужу соседки Ш. о том, что последняя водила к себе на квартиру посторонних мужчин в его отсутствие. Узнав об этом, Ш. набросилась на 3., избила ее и угрожала убийством. Опасаясь угрозы, потерпевшая закрылась в своей квартире и целые сутки не выходила оттуда, а затем через форточку окна позвала проходившего мимо работника милиции и попросила защитить ее.

Очевидно, что виновная не стремилась ограничить свободу потерпевшей. Она преследовала цель отрицательно воздействовать на ее психику, вызвать эмоциональный стресс, нарушить спокойствие. Этот результат был достигнут, и уже он явился причиной дальнейшего поведения потерпевшей. Вполне допустимо, что другой человек на месте потерпевшей реагировал бы на угрозу иначе.

Таким образом, ущерб при угрозе, предусмотренной ст. 119 УК РФ, выражается в причинении угрожаемому психической травмы и в нарушении свободы его волеизъявления. Такое толкование непосредственного объекта угрозы обусловливает и вывод о том, что родовым объектом угрозы является личность .

Кстати, определенным подтверждением этого мнения является и позиция законодателей некоторых других стран. Например, ст. 222-17 УК Франции «Угроза совершить преступление или проступок против личности» включена в главу «О посягательствах на физическую или психическую неприкосновенность личности». В УК ФРГ (ст. 241) и в УК Польши (ст. 190) «Угроза преступлением» расположена в разделе «Преступные деяния против личной свободы». В Примерном УК США ст. 211.3 именуется - «Угрозы, рассчитанные на то, чтобы вызвать страх». Везде в качестве объекта признается личность.

Изучение практики показывает, что в оценке общественной опасности угроз, их реальности допускается значительное количество ошибок. Об этом свидетельствует, в частности, довольно

1 Подробнее об этом см. Сердюк Л В. Психическое насилие как предмет уголовно-правовой оценки следователем. Волгоград, 1981.

199

I

высокий процент угроз убийством, которые были исключены из предъявленных ранее обвинений по окончании расследования или в суде По изученным нами делам этот процент составляет около 22%.

Для определения причин неправильной оценки реальности угроз представляют интерес данные проведенного нами опроса 120 работников правоохранительных органов (следователей, дознавателей, судей) Республики Башкортостан, Челябинской и Волгоградской областей, имеющих стаж работы че менее трех лет На вопрос анкеты, «какие условия вы считаете необходимыми и достаточными для признания угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью реальной, а значит наказуемой», около 30% опрошенных ответили, что наказуемой можно считать лишь угрозу, соединенную с демонстрацией оружия; 4,5% признали наказуемой угрозу лишь при доказанности умысла на ее реализацию; около 6%, напротив, к наказуемым относят не только любые угрозы убийством, но и факты обнаружения умысла, не носящие характер угроз.

Только около 60% опрошенных работников правоохранительных органов верно определяют состав ст. 119 УК РФ, считая, что реальной угроза будет признана в том случае, если она убедительна и у потерпевшего имеются все основания опасаться ее осуществления, независимо от того, в какой форме выражена эта угроза и имеется ли фактически у виновного умысел на ее осуществление

Чем реальнее угроза, т е., чем она убедительнее для угрожаемого, тем выше степень ее общественной опасности. Будучи уверенным, что виновный осуществит свою угрозу, потерпевший значительно больше беспокоится за те ценности, посягательством на которые ему угрожают, чем в случае, если он сомневается в высказанных виновным намерениях И, наконец, психика и свобода волеизъявления потерпевшего совершенно не страдают, если он убежден, что угроза не может быть реализована по каким-то причинам, т е. не является реальной

Р.А. Левертова, указывая обстоятельства, определяющие реальность угроз, на первое место ставит «обстоятельства, характеризующие угрозу как общественно опасное деяние». Т.е., не ре-

200

1ьность угроз считает признаком их общественной опасности, а аоборот1.

Другие авторы при рассмотрении обстоятельств, влияющих на реальность угроз, берут их в неполном объеме Например, А.Ф [шмов в качестве основного показателя угроз убийством называет только «наличие у виновного возможности их осуществления»2, т.е. признак, безусловно, важный для определения реальности угрозы, но далеко не единственный и не самый решающий. Более обстоятельно решает этот вопрос Н.В. Стерехов, кото->ый в качестве критериев реальности угроз выдвигает внешнее ;ыражение решимости виновного их реализовать, наличие внеш-;их условий, позволяющих осуществить эту реализацию и осоз-ние потерпевшим содержания угрозы. К вспомогательным кри-:риям автор относит глубину конфликта между угрожающим и дотерпевшим, личность виновного и «иные подобные моменты, которые в сочетании с указанными выше могут облегчить реше-ие вопроса о реальности угрозы»3.

Думается, что с такой рекомендацией понятия реальности уг-,розы в принципе можно согласиться, хотя оно также представля-,ется не совсем определенным. Надо отметить, что реальность угроз зависит и от такого вполне определенного фактора, как их повторяемость виновным в адрес одного и того же лица в течение определенного времени.

Повторность любого преступления, как правило, усиливает степень опасности лица, его совершающего. Однако исследования психологов показывают, что повторение возбуждающего стимула может усиливать стресс лишь в том случае, если это повторение свидетельствует о приближении опасности, т е все большей степени ее реальности. В тех же случаях, когда отсутствуют указанные условия, повторение угроз может привести к совершенно противоположному результату, а именно, к уменьшению реальности угроз. Чем большее число раз повторяется угроза, тем меньше сила ее воздействия на потерпевшего. В конце концов, потерпевший может настолько «привыкнуть» к повто-

1              Левертова Р А Указ соч С 7

2                     Ефимов А Ф Борьба с преступлениями против общественно! о порядка, общественной безопасности и здоровья населения Минск, 1971 С 40

3            Стерехов Н В Указ соч С 18

201

ряющимся в его адрес угрозам, что совершенно не воспринимать их как устрашающие, следовательно, такие угрозы теряют реальность и перестают быть наказуемыми.

Так, из числа лиц, в адрес которых угрозы повторялись систематически на протяжении длительного времени, около 70% заявили, что на угрозы они почти не обращают внимания (65% из этого числа - угрозы бытового характера).

Вот несколько ответов: М. сообщила, что ее муж часто бывает пьяным, устраивает в квартире скандалы и угрожает ей и теще убийством. «Но эти угрозы пустые. Было бы смешно думать, что он убьет, хотя иногда и хватается за нож и другие предметы»

Другая женщина также заявила, что ее муж постоянно угрожает ее убить, но она воспринимает их как обычное ругательство.

Характерно и признание одного из мужей: «Жена часто скандалит и гонит меня из дома, когда я прихожу пьяным. Несколько раз грозила убить утюгом. Но это одни слова».

Итак, при теоретическом исследовании реальности угрозы необходимо исходить из того, что она, во-первых, лишь один из факторов, который наряду с другими определяет ее общественную опасность. Во-вторых, эта реальность заключается не во внутренней готовности угрожающего реализовать угрозу, а во внешней демонстрации этой готовности, в ее объективной убедительности для потерпевшего. Действительный умысел на убийство, заключенный в угрозе, может быть установлен только при расследовании этого преступления и должен учитываться как самостоятельный фактор, влияющий на общественную опасность угрозы и на организацию профилактических мер для предотвращения убийства.

Таким образом, реальность угрозы - это такой объективный фактор, который наряду с другими воздействует на психику потерпевшего тем, что убеждает его в возможности и неотвратимости осуществления этой угрозы, тем самым влияет на степень опасности данного деяния и на признание wiu не признание его преступлением.

Если говорить более конкретно, то признаками реальности должны служить следующие факторы:

1 Серьезность причин, вызвавших угрозу убийством или причинением вреда, опасного здоровью.

202

2.               Внешняя активность проявления угрозы.

3.               Наличие у виновного возможности ее осуществления.

4.               Обстоятельства, характеризующие личность виновного.

5.                Обстоятельства, характеризующие личность потерпевшего Надо заметить, что серьезность оснований конфликта, в свою

очередь, определяется множеством факторов, характеризующих отношения между виновным и потерпевшим, и может оцениваться лишь в связи с этими факторами. Поэтому самая серьезная причина, вызвавшая угрозу, взятая сама по себе без учета перечисленных обстоятельств, еще не предопределяет реальности угрозы.

Примером реальной может служить угроза, имевшая место в практике.

Н., имея серьезные основания к ревности своей жены, заявил, что сейчас убьет ее. После этого он запер дверь своей квартиры изнутри, повторил угрозу и направился в ванную комнату. Решив, что муж пошел за топором, который там хранился, потерпевшая прыгнула с балкона второго этажа, получив при этом перелом бедра.

Возможность осуществления угрозы при определении ее реальности важна потому, что всякая угроза теряет свой смысл, если для потерпевшего ясно, что она при всем желании угрожающего не может быть реализована в силу объективных причин или личностных качеств самого угрожающего Однако на практике возникают сложности при оценке реальности такой угрозы, которая в данный момент реализована быть не может, но вполне может быть осуществлена в недалеком будущем

Например, г-н Г., будучи осужденным за бытовое хулиганство к двум годам лишения свободы, систематически посылал своей жене Г-вой письма, в которых писал, что убьет ее, как только выйдет на свободу. Г-ва обратилась к администрации колонии с просьбой привлечь мужа к ответственности за угрозу убийством, так как она очень обеспокоена за свою жизнь, а затем подала аналогичное заявление в прокуратуру Волгоградской области.

В возбуждении уголовного дела прокуратурой было отказано ввиду нереальности угрозы, так как субъект, находясь в местах лишения свободы, не имел возможности ее реализовать. Предполагалось, что состав угрозы убийством будет в наличии лишь в том случае, если Г. выйдет на свободу и повторит угрозу.

203

Нам представляется, что такой подход к определению реальности угрозы убийством является формальным и неверным. Подобную угрозу необходимо, на наш взгляд, признать реальной и, соответственно, наказуемой на том основании, что она, несмотря на отсрочку ее исполнения, представляется потерпевшей убедительной. Более того, стрессовое состояние потерпевшей при такой угрозе продолжается длительное время. Г-ва в своем заявлении писала, что она живет в постоянном страхе за свою жизнь, по ночам плохо спит. Ей так и кажется, что муж убежит из тюрьмы, явится и убьет ее.

Данное решение практическими органами по определению реальности угрозы основано, видимо, на неверном представлении о характере вреда, причиняемого угрозой убийством. Угроза и сегодня многими практиками расценивается лишь как обнаружение умысла на убийство, и мало обращается внимания на ее субъективную, внутреннюю сторону, как на стремление виновного запугать жертву. В каждом конкретном случае нужно исследовать вопрос, удалось это виновному или нет. А это, в свою очередь, зависит и от характеристики личности виновного, и от особенностей личности самого потерпевшего, и от обстановки, в которой совершается угроза, и многих других отмеченных выше факторов.

Критикуя мнение о том, что на реальность угрозы может влиять личность виновного, В. П. Петрунев пишет: «Думается, что такое «прогнозирование» преступного поведения лица, основанного на предположениях окружающих, вряд ли допустимо в нашем праве»1.

На наш взгляд, автор не прав, так как в данном случае при определении реальности угрозы имеется в виду не прогнозирование со стороны окружающих, а реальная оценка известных потерпевшему личностных качеств угрожающего. Имеются в виду такие особенности виновного как неуравновешенность характера, наличие садистских наклонностей, жестокость, коварство и т.д. Неверно считать, что убедительной для потерпевшего будет угроза, исходящая от любого лица. Несравнима, например, угроза,

1 Петрунев В.П. Указ. соч. С. 8. Данное мнение разделяет и Г.К. Костров / См.: Реальная угроза в уголовном праве // Правоведение 1974. № 3. С. 60.

204

исходящая от вооруженного террориста, с угрозой, которую выражает добропорядочный сосед.

Надо отметить, что в литературе встречается мнение, отождествляющее реальность угрозы в составе ст. 119 УК РФ с ее последствиями, что позволило автору толковать данный состав как материальный. За последствие выдается страх, который испытывает потерпевший в результате угрозы в его адрес. Якобы законодатель хотя и не указал на эти последствия, но имел их в виду, когда формулировал состав уголовно-наказуемой угрозы1.

Думается, столь вольное толкование закона недопустимо. Выше мы уже приводили результаты исследований, где до 50% потерпевших при угрозе убийством или причинением тяжкого вреда здоровью не испытали страха, несмотря на то, что угроза в их адрес была вполне реальной. Если угроза совершается с целью вызвать страх, это еще не значит, что потерпевший непременно запуган, да законодатель и не требует этого.

Помимо реальности на общественную опасность угроз убийством или причинением тяжкого вреда здоровью влияет также заключенный в них характер требований. Если угроза направлена исключительно на причинение потерпевшему психической травмы, например, по мотиву мести, т.е. не содержит никаких требований к потерпевшему, ее общественная опасность, по нашему мнению, будет значительно больше. Это происходит потому, что такая угроза ставит потерпевшего в безвыходное положение. Ему лишь сообщается о грозящей опасности, но не указывается, как ее избежать. Общественная опасность безусловных угроз, на наш взгляд, больше, чем при разбойном нападении или вымогательстве, так как в этих преступлениях основная цель виновных - причинение имущественного вреда потерпевшему, а личность выступает лишь в качестве дополнительного объекта. Здесь потерпевший имеет возможность выбирать между своей жизнью и своим имуществом, и, как правило, предпочтет первое.

В нашей практике имел место факт безусловной угрозы убийством, который мы приводим здесь для подтверждения своей позиции.

Г-н С, узнав об интимных отношениях своей жены с другим мужчиной, заявил ей, что он решил ее убить вместе с ребенком,

1 См.: Абсатаров Х.Х. Угроза убийством. Уфа, 2001. С. 95 - 96.

205

которого, по его мнению, она имела от этих посторонних связей Поставив жену с ребенком к стене в своей квартире, С. в течение нескольких минут целился в нее из ружья, то опуская его, то поднимая, до тех пор, пока жена не упала в обморок от нервного потрясения. После этого у нее появились отклонения в поведении в виде психопатии.

Этот пример свидетельствует о значительной опасности безусловных угроз, имеющих цель причинения потерпевшему психической травмы. Реальность угрозы убийством в данном случае сочеталась с безвыходным положением угрожаемого и боязнью не только за свою жизнь, но и за жизнь ребенка.

На степень общественной опасности угроз убийством может влиять также способ убийства, который выражается в угрозе. Так, если виновный угрожает не просто убийством, а совершением этого преступления особо мучительным способом, степень опасности такой угрозы, видимо, нужно считать более значительной.

Еще более значительное влияние на тяжесть угрозы убийством могут оказывать их последствия. Мы уже отмечали случаи, когда угроза убийством влекла за собой стойкое психическое расстройство. Конечно, такие последствия редки, но, думается, безразличие законодателя к ним, так же, как и к способу совершения угроз при конструировании состава ст. 119 УК РФ, является несправедливым.

Определенное влияние на степень общественной опасности угроз должен иметь и мотив ее совершения. Угроза, совершенная из хулиганских побуждений, по нашему мнению, носит большую общественную опасность, чем угроза, совершенная на бытовой почве.

Примером могут служить множественные угрозы убийством г-ном К. студентке Д. в г. Волгограде в связи с тем, что она отказалась с ним встречаться и даже знакомиться. Потерпевшая настолько была запугана, что перестала ходить на дискотеки, а на каникулы уехала в деревню к родственникам. Д. нашел ее там и покушался на ее убийство.

По нашему мнению, в данном случае и угрозы и покушение на убийство были совершены из хулиганских побуждений, а не на почве личных отношений, как квалифицировал эти действия виновного Волгоградский суд. Подобное поведение должно иметь

206

рлее жесткую правовую оценку, чем, например, те же действия, совершенные на почве ревности или на почве межличностного конфликта, где обе стороны в определенной степени виновны.

В связи с изложенным, предлагаем ввести часть вторую в статью 119 УК РФ со следующей диспозицией: «те же действия, совершенные из хулиганских или иных низменных мотивов либо повлекшие тяжкие последствия». Это, по нашему мнению, будет способствовать усилению защиты психики граждан и профилактике убийств.

Повышенная опасность угроз убийством, совершенных из хулиганских побуждений, заключается еще и в том, что, как показывает практика, большинство их содержит действительный умысел на убийство. Но самое главное, преступник, как правило, пытается привести угрозу в исполнение через короткий промежуток времени, не откладывая, что не позволяет применить своевременно меры профилактического характера.

Другой особенностью угроз, совершенных по этим мотивам, является тот факт, что они опасны не только для самого потерпевшего, но и для окружающих лиц. Угрожая конкретному лицу в процессе хулиганства, субъект зачастую меняет направление своих действий и посягает на жизнь и здоровье совсем других лиц, случайно попавших ему под руку. Это происходит потому, что данные угрозы, как правило, не основываются на каких -то конкретных, устоявшихся отношениях, а связаны со стремлением субъекта удовлетворить свои эгоистические потребности, характерные для хулиганских мотивов

По нашим данным, из общего числа убийств из хулиганских побуждений, которым предшествовала угроза (5,5%), в 3,1% случаев убийства совершены после неоднократных угроз, профилактические меры по которым приняты не были.

Опрос потерпевших, в адрес которых высказывались угрозы убийством, показал, что угрозы из хулиганских побуждений более реальны, сильнее воздействуют на психику потерпевших, чем угрозы, совершаемые на почве личных отношений. Зная конкретную причину угрозы, потерпевший имеет возможность более точно определить степень ее реальности, и во многих случаях меньше опасаться за свою жизнь. Хулиганский же мотив, как правило, неизмерим, так как зависит во многом от моментальных

207

настроений и эмоций хулигана. Это во многих случаях ставит потерпевших в сложные условия, заставляя находиться в постоянном страхе, что может влечь значительную психическую травму.

Так, например, одна из потерпевших рассказала, что она постоянно боялась мужа и ждала «всего», когда он в нетрезвом состоянии начинал гонять ее по комнатам и угрожал убить. «В эти минуты он делался как зверь, придирался к каждому пустяку и в любой момент мог ударить. Поэтому жизнь с ним была постоянной пыткой».

Таким образом, осуществляя правовую оценку угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, работники правоохранительных органов должны учитывать не только ее реальность, но и многие отмеченные нами факторы объективного и субъективного характера, влияющие на ее общественную опасность.

К сожалению, на практике мы наблюдали и обратный процесс. Угрозы убийством по юридической неграмотности или нерадивости работников правоохранительных органов во многих случаях поглощаются составом мелкого хулиганства, т.е. преступление поглощается административным проступком. Это дискредитирует и обесценивает состав угрозы убийством, лишает его профилактической роли в отношении убийств и существенно повышает искусственную латентность уголовно наказуемых угроз.

Оскорбления и клевета как формы психического насилия и их правовая оценка

Актуальность борьбы с такими преступлениями, как оскорбление и клевета в современных условиях объясняется необходимостью усиления защиты чести и достоинства граждан в связи со значительным ростом этих преступлений в нашей стране в конце прошлого столетия. Об этом свидетельствует статистика. Если в 1997 году было официально зафиксировано около 5 тыс. заявлений об оскорблении и около 1 тыс. фактов клеветы, то в 1999 году клевета осталась на прежнем уровне, а число оскорблений удвоилось.

Психическое насилие, проявляющееся в оскорблениях и клевете, в основном направлено на причинение потерпевшим психических травм из мести. Особенно наглядно это проявляется в оскорблении. Сущность оскорбления заключается в том, что субъ-

208

ект выражает свое отношение к потерпевшему в грубой, некорректной форме, подчеркивая тем самым антипатию и враждебную настроенность к данному человеку.

Определяя объект посягательства при опозорении и обиде, А.А. Жижиленко считал обиду посягательством на личное спокойствие граждан, так как оно заключает в себе желание причинить неприятность человеку, нарушить его душевное равновесие1.

Позже эту мысль поддерживал И.С. Ной, который справедливо отмечал, что преступный характер оскорбительное суждение приобретает именно в травмирующих психику свойствах: в выражении презрения, неуважения к потерпевшему, а также в неприличии формы. Далее автор указывает на нравственные страдания, которые способно вызвать оскорбление2.

Подобное мнение о характере вреда, причиняемого личности оскорблением, мы находим и в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ в его постановлении № 10 от 20 декабря 1994 г. «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда». Под моральным вредом Пленум признает «нравственные или физические страдания, причиненные действиями (бездействием), посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона нематериальные блага». Далее в числе нематериальных благ личности Пленум указывает и ее достоинство3.

Однако никто из этих авторов не называет оскорбление насилием над личностью. Нам же представляется, что оно вполне заслуживает это название. При оскорблении субъект сознает, что слово может ранить человека сильнее некоторых действий физического характера, а потому избирает такой способ сведения счетов, отбирая у потерпевшего душевный покой, необходимый для нормальной жизни и деятельности. Около 80% потерпевших от оскорблений при их опросе ответили, что оскорбление они признают как насильственное вмешательство в их внутренний мир душевного равновесия.

1            Жижиленко А.А. Преступления против личности. М.-Л., 1927. С. 96.

2                   Ной И.С. Охрана чести и достоинства личности в советском уголовном праве. Саратов, 1959. С. 8.

3              См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 1995. № 3 С 9-11.

209

Кроме того, общественная опасность оскорбления заключается и в том, что оно является зачастую началом, точнее сказать, причиной последующего физического насилия, вплоть до посягательств на жизнь обидчика. Примером могут служить дуэли и смерть А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. «Обида вызывает контробиду, и начальное отношение переворачивается, и теперь оскорбленный становится оскорбителем, и наоборот», - справедливо пишет Р. Вердье1.

Изучение уголовных дел об оскорблениях свидетельствует, что наряду с травмирующим психику характером этих преступлений, виновные довольно часто преследуют также и цель воздействовать на волю потерпевшего, понудить его к совершению желательных для преступника действий. При этом более чем у половины такого рода оскорблений эта цель была главной. Например, один уже опытный вор, склоняя новичка к соучастию в краже, постоянно при людях называл его крайне оскорбительным словом, что заставило нормального в нравственном плане парня пойти с ним на кражу.

Особенно тяжело переживаются потерпевшим психические травмы от оскорблений, нанесенных действием, совершенных публично или распространенных в печати. Такие оскорбления могут вызывать стрессовые состояния, ведущие к серьезным последствиям.

Например, не старая, весьма благополучная женщина в результате не спровоцированного публичного оскорбления со стороны продавца была приведена в такое стрессовое состояние, что по дороге домой с ней случился инсульт, и она в течение длительного времени не могла двигаться и говорить.

Существенной травмирующей потерпевшего особенностью данного преступления является и то обстоятельство, что оно выражается в неприличной форме. В юридической литературе существует мнение о нецелесообразности признания этого признака в качестве обязательного в составе оскорбления. Л.Н. Сугачев, например, мотивирует это мнение тем, что «оскорбление может быть нанесено и путем такого обхождения с личностью, признание которого оскорбительным зависит от характера отношений

1 Verdier R. Le susteme vindicatoire // La veugeance T. 1 P 14.

210

между лицами, от особой интонации, с которой те или иные слова или выражения произносятся по адресу потерпевшего»1.

Поддерживая этого автора, Н.И. Коржанский пишет, что отдельные слова и выражения при наличии определенной обстановки и обстоятельств могут быть иногда более оскорбительными, чем слова нецензурные .

Надо отметить, что вопрос о законодательном определении признаков оскорбления имеет довольно древнюю историю. Можно указать, например, на исключительный разнобой и казуистич-ность определений этого преступления в уголовном праве прошлых столетий. Так, Уложение 1649 года включало в число наказуемых словесную обиду, которая могла быть причинена не только произнесением бранных слов, но и ненадлежащим обозначением фамилии и имени, названием мужчины «женкою». Позднее Уставом о наказаниях 1879 г. была введена уголовная ответственность за обиду, причиненную человеку посредством угрозы пальцем с умыслом нанести оскорбление, либо поднятия руки с намерением нанести удар. Ст. 2086 Уложения 1845 года предусматривала ответственность даже в случаях, когда оскорбитель бросит чем-либо в оскорбленного, хотя бы и не попав в него, плюнет в его сторону, потащит или дернет за его одежду и т.п. Обидой признавались и такие действия как угроза кулаком, оскорбление женщины неприличным движением тела и т.д.

Неприличная форма выражения оскорбления и в наше время не нашла отражения в законах Литвы, Германии, Польши и некоторых других стран.

По нашему мнению, неприличная форма в составе оскорбления должна быть сохранена, так как является одним из главных травмирующих психику факторов, существенно влияющих на общественную опасность этого преступления. Этот признак подчеркивает специфику оскорблений по сравнению с клеветой и позволяет отграничить оскорбительные действия от неприятных критических замечаний, не имеющих ничего общего с преступлением.

Возражая Н.И. Коржанскому, надо заметить, что вряд ли правильно признак «неприличность формы» сводить к нецензурным

1              Сугачев А.Н. Ответственность за оскорбление М, 1966 С. 12.

2            Коржанский Н.И О недостатках уголовно-правовой охраны чести и достоинства личности//Труды ВСШ МВД СССР Волгоград, 1970 Вып 3 С. 42.

211

выражениям. При таком толковании этого признака оскорбление в печати было бы фактически невозможно. По нашему мнению, говоря о неприличной форме оскорбления, закон вкладывает в это понятие более широкое содержание, охватывая неприличие не только по внешней форме оскорбления, но и по его смыслу.

На практике толкование неприличия формы оскорбления вызывает определенные затруднения. Часто мнения разделяются, считать ли определенное выражение неприличным, а, следовательно, оскорбительным или нет. Например, суд справедливо, по нашему мнению, отказал в принятии заявления с просьбой о привлечении к уголовной ответственности лица за оскорбление, выразившееся в слове «фашист» (аналогично - в слове «дурак»), мотивируя тем, что здесь отсутствует неприличная форма выражения.

Действительно, название «фашист» при определенных обстоятельствах, если оно распространяется, как характеристика определенного лица, может считаться клеветой, но не оскорблением, хотя многих это выражение может заставить серьезно переживать. В то же время, думается, что пощечина в присутствии посторонних лиц вполне может быть признана неприличной формой оскорбления. Выражения, хотя внешне и не содержащие неприличия, но явно подразумевающие их, исходя из всех обстоятельств, при которых совершается оскорбление, также, на наш взгляд, могут быть признаны преступлениями.

Важной и недостаточно решенной является также проблема отграничения оскорбления от мелкого хулиганства, выражающегося в оскорбительных для окружающих действиях и выражениях. Оскорбление особенно сближает с хулиганством опять же такой его признак, как неприличность формы выражения. При этом нужно всегда иметь в виду, что преступное оскорбление не может поглощаться административным проступком. Оскорбительные действия и выражения остаются одним из признаков мелкого хулиганства лишь в том случае, если они не содержат самостоятельного состава, либо потерпевший не желает привлекать оскорбителя к уголовной ответственности.

Однако оскорбление во всех случаях поглощается составом хулиганства, содержащего признаки состава преступления, предусмотренного ст. 213 УК РФ, т.е. в случае совершения оскорб-

212

ления виновным в момент грубого нарушения общественного порядка.

Применение на практике вместо уголовного наказания за оскорбление административного наказания за мелкое хулиганство -явление весьма распространенное Это указывает на сложившиеся тенденции в борьбе с действиями, унижающими честь и достоинство граждан, посредством административных мер, которые, в подобных случаях являются более эффективными и целесообразными, чем уголовное наказание Это, так называемая, интуитивная ориентация практики Думается, законодателю полезно было бы учесть данный факт и, возможно, все оскорбления, совершенные без отягчающих обстоятельств, отнести к административным проступкам. Уголовное преследование целесообразно, на наш взгляд, оставить лишь в отношении оскорблений, предусмотренных частью второй ст. 130 УК РФ, а также совершенных действием или лицами, ранее подвергавшимися административному воздействию за поведение, унижающее честь и достоинство человека, либо совершивших оскорбления, повлекшие за собой тяжкие последствия.

Кстати, надо заметить, что в уголовном кодексе Германии оскорбление действием наказывается в два раза строже, чем оскорбление словесное - до 2-х лет лишения свободы (§185), что, на наш взгляд, справедливо.

Введение административной ответственности за оскорбления сделало бы более четкими и определенными границы уголовно-правовой, административно-правовой и гражданско-правовой защиты чести и достоинства личности Оно позволило бы последовательно и на законодательной основе решить проблему разграничения уголовно - наказуемого оскорбления и административных деликтов. Это также создало бы реальные условия для использования всей полноты прав по защите чести и достоинства граждан, предусмотренных Основами гражданского законодательства. Кроме того, в результате принятия предлагаемого изменения в значительной степени ускорился бы, а, следовательно, стал бы более эффективным сам процесс реализации ответственности за оскорбление.

Одним из основных показателей общественной опасности оскорблений является возможность причинения этими преступле-

213

ниями психической травмы потерпевшим. Чем больше и реальнее такая возможность травмирования психики, тем опаснее оскорбление. Эта возможность определяется целым рядом факторов. Сюда относятся взаимоотношения и личностные характеристики виновного и потерпевшего, характер и содержание оскорбительных выражений и действий, обстановка, в которой совершается преступление и другие. В тех же случаях, когда оскорбление повлекло за собой стресс, вызвавший болезненные изменения в организме человека, такие последствия следует, на наш взгляд, считать отягчающим обстоятельством, влияющим на правовую оценку преступления.

Мы согласны с И.И. Карпецом, что исследованию оскорбления и клеветы уделяется мало внимания со стороны криминологов, так как утвердилось несправедливое мнение о малозначительности этих преступлений. Однако в жизни много случаев, «когда человек не умирает от побоев, даже тяжких, но умирает от оскорблений и клеветы», - справедливо пишет автор1. Добавим к этому, что оскорбления и клевета служат часто поводом или даже причиной совершения тяжких бытовых преступлений, направленных против личности. Более того, эти преступления становятся все более частым оружием политиков. В наше время оскорбление и клевета укоренились в печати и в телепередачах. Часто это делается умышленно с определенными политическими или мошенническими (коррупционными) целями.

В связи с этим представляется целесообразным введение в уголовный кодекс закона об ответственности не только авторов клеветы и оскорбительных высказываний, но и редакторов, которые принимают к печати не проверенные материалы клеветнического или оскорбительного содержания. При этом, если редактор делает это умышленно, то ответственность должна быть более строгой, так как в этом случае редактор, по сути, является соисполнителем оскорбления или клеветы.

Отмечая различия между оскорблением и клеветой, А.А. Жи-жиленко писал: «... в то время, как оскорбление заключает в себе выражение виновным своего унизительного мнения о ком-либо, в клевете имеется попытка склонить к такому мнению других лю-

1 Карпец И И Указ соч С 382-383

214

дей. Клевета, таким образом, характеризуется стремлением подорвать репутацию человека в глазах других лиц и обесславить таким путем его доброе имя как человека вообще и как члена социальной группы. Она поэтому представляется более тяжким преступлением, чем обида»1.

Соглашаясь с этим мнением, А.В. Кузнецов верно отмечает зависимость общественной опасности клеветы от объекта, который она нарушает. Однако, определяя объект клеветы, автор, по нашему мнению, несколько суживает сферу отношений, на которые она посягает, представляя это преступление как посягательство только на общественную оценку личности2.

Другие авторы более полно характеризуют объект клеветы, указывая, что этим преступлением вред причиняется не только общественной оценке личности, но и чувству собственного достоинства потерпевшего. В частности, И.С. Ной пишет, что «ущерб такими посягательствами, как клевета и оскорбление, наносится не самой совокупности моральных качеств человека, а оценке этих качеств окружающими, либо чувству собственного достоинства потерпевшего лица, основывающемуся на собственной оценке своих моральных качеств»3.

Хотелось бы только уточнить это заключение И.С. Ноя, не «либо», а «и чувству собственного достоинства потерпевшего», так как клевета всегда нарушает оба эти объекта. В противном случае она просто не будет признана преступлением.

И.А. Блюмкин делит достоинство личности на три вида: личное, включающее заслуги перед обществом; особенное, содержащее уважение к конкретному человеку и человеческое достоинство, включающее уважение к человеку как таковому, независимо от его конкретных характеристик4.

Однако такое деление достоинства человека представляется нам весьма условным. Точнее было бы говорить здесь о разных сторонах единого человеческого достоинства. Единым является и чувство собственного достоинства как определенное психическое

1            Жижиленко А А. Указ соч С 96

2          Кузнецов А.В Уголовно-правовая охрана личности в СССР. М, 1969. С 44

3             Ной И.С Указ. соч. С 8.

4            Блюмкин И А Человеческое достоинство В сб : Личность при социализме М, 1968 С 240.

215

переживание по поводу названных выше сторон этого достоинства. Это чувство самым тесным образом связано с общественной оценкой личности, хотя они и не совпадают по содержанию, являясь самостоятельными категориями. Вместе с тем мы подчеркиваем их взаимосвязь, так как клевета посягает не только на общественную оценку личности, но именно благодаря этому обладает свойством причинить ущерб чувству собственного достоинства потерпевшего, т.е. травмировать психику оклеветанного или его близких. В этом и состоит насильственный характер такого преступления как клевета.

На основании изложенного можно сказать, что при клевете в отличие от оскорбления ставится под угрозу причинения вреда сразу два объекта: общественная оценка личности и нормальное функционирование психики потерпевшего или его близких. Это обстоятельство и делает клевету более опасным преступлением по сравнению с оскорблением

Изучение дел о клевете показывает, что в подавляющей массе эти преступления и субъективно направлены на травмирование психики. По нашим данным около 30% дел этой категории - это дела о клевете, совершенной в присутствии потерпевшего. Здесь наиболее отчетливо выступает стремление виновного воздействовать в негативном плане на чувство собственного достоинства потерпевшего. В большинстве остальных материалов уголовных дел о клевете ясно, что ложные измышления о потерпевшем распространялись с явным расчетом, что они станут достоянием оклеветанного. И только около 6% дел содержали случаи, когда виновный старался скрыть от потерпевшего факт распространения о нем клеветнических измышлений и предпринимал к этому определенные меры (просил не передавать информацию потерпевшему, просил не передавать ее никому). Это означает, что клевета не только объективно травмирует психику потерпевшего, но и субъективно направлена на этот результат.

Рассмотрение клеветы как разновидности психического насилия над личностью позволяют обосновать решение целого ряда спорных вопросов ответственности за это преступление.

Прежде всего, с позиций изложенного четко и последовательно решается вопрос о повышенной опасности клеветы, совершенной в присутствии потерпевшего. Ее повышенная опасность

216

заключается еще и в том, что такая клевета является более убедительной, внешне правдоподобной для окружающих, равно, на наш взгляд, как и та клевета, которая содержится в публичном выступлении, справедливо признанная законодателем более общественно опасной.

Еще в 19 веке С. Будзинский отмечал, что распространение позорящих сведений в присутствии потерпевшего носит более общественно опасный характер, так как свидетельствует об особой дерзости клеветника1. Правда, это не говорит о том, что автор видел в клевете психическое насилие, но «особая дерзость клеветника» - это дополнительный критерий усиления опасности клеветы, совершаемой в присутствии потерпевшего.

Многие юристы придерживаются противоположного мнения, считая присутствие оклеветанного в момент распространения клеветы либо его отсутствие фактом безразличным для состава данного преступления2.

Однако опрос 40 судей показал, что все они не придерживаются этого мнения, считая, что клевета должна оцениваться как более опасная, если она совершается в присутствии потерпевшего. На вопрос - считают ли они клевету психическим насилием над личностью, 85% судей ответили утвердительно, мотивируя тем, что это преступление наносит серьезную психическую травму потерпевшему. 60% из них признают, что клевета, совершенная в присутствии потерпевшего, во многих случаях соединяет в себе сразу два преступления, так как фактически содержит одновременно и признаки оскорбления, что значительно усиливает моральный вред.

Для подтверждения своей позиции приведем пример из практики.

М. на почве ревности, встретив свою соперницу Д. на улице, в присутствии граждан стала кричать о том, что Д. ведет распутный образ жизни, что она ранее болела венерической болезнью. При этом М. допускала неприличные выражения оскорбительно-

1                 Будзинский С О О преступлениях в особенности. Сравнительное исследование М, 1887 С 140-141

2                  См, например Гродзинский М М Преступления против личности, Уголовный кодекс РСФСР Практический комментарий / Под ред Гернета М.Н. и Трайнина А Н М, 1924 С. 85, Сташис В В , Бажанов М.И. Уголовно-правовая охрана личности Харьков, 1976 С. 207

217

го характера В результате этого Д с сердечным приступом попала в больницу

В приговоре по этому делу Центральный районный суд г. Волгограда подчеркнул в качестве отягчающего вину обстоятельства оскорбительную форму выражения клеветы и наличие серьезных последствий в виде причинения вреда здоровью потерпевшей Однако действия М. были квалифицированы по ч. 1 ст. 129 УК РФ, так как такие отягчающие признаки не являются квалифицирующими в законе.

На основании изложенного, предлагается ч. 2 ст. 129 УК РФ дополнить отягчающим признаком клеветы следующего содержания- «а также совершенная в присутствии потерпевшего» Санкция этой нормы закона, на наш взгляд, будет вполне соответствовать данному преступлению.

В литературе и на практике постоянно являлся спорным вопрос об ответственности за клевету в отношении лиц, не обладающих сознанием собственного достоинства (душевнобольные, дети). Отстаивая позицию положительного решения этого вопроса, И.С. Ной писал, что сознание собственного достоинства присуще не только взрослым людям Оно возникает и развивается и у детей. Определенная оценка собственного достоинства может быть и у душевнобольных в момент просветления их сознания1.

Пленум Верховного Суда РФ в своем Постановлении от 18 августа 1992 года «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан и организаций» решил, наконец, этот вопрос, указав, что иски о защите чести и достоинства несовершеннолетних или недееспособных о защите их чести и достоинства в соответствии со ст. 48 ГПК РФ могут предъявлять законные представители2.

С позиции признания клеветы разновидностью психического насилия можно обосновать и наказуемость посредственной клеветы, где речь идет о причинении психической травмы третьим лицам, близко связанным с лицом, о котором распространяются клеветнические измышления. Н.И. Коржанский пишет, что прин-

1               Ной И С Указ соч С 12

2            См Бюллетень Верховного суда РФ 1992 № 11 С 7

218

цип морали «каждый за всех и все за одного» исключает безразличие к судьбе, чести и достоинству другого человека1.

Автор, по нашему мнению, слишком идеализирует этот принцип морали. Особенно это касается нашего времени. Но если речь идет о близких потерпевшему лицах, то вполне логично, что в определенных случаях, нарушая честь и достоинство одного человека, субъект может затрагивать и честь его семьи. И если по каким-либо причинам сам потерпевший не может защитить свою честь и достоинство в судебном порядке, то это, на наш взгляд, [ могут сделать его близкие (мать, отец, муж).

Объективным условием ответственности за посредственную клевету является причинение психической травмы лицу, находящемуся в близких отношениях с тем, кому клевета непосредственно адресуется. Субъективным условием здесь следует признать наличие умысла у виновного на причинение такой травмы не только самому потерпевшему, но и третьему лицу, если это лицо тесно связано с потерпевшим

Особенно это наглядно при посягательстве на честь и достоинство умершего. Мы не совсем согласны с теми авторами, которые мотивируют возможность привлечения к уголовной ответственности за причинение в данном случае вреда самим умершим, ссылаясь на то, что клевета может изменить мнение людей о их добром имени2. Но вполне солидарны с теми, кто допускает ответственность за такую клевету в случае, если она затрагивает интересы живых лиц, у которых существует тесная связь с умершим3. Во-первых, им не безразлично мнение окружающих об их умерших родственниках. Во-вторых, клевета в отношении умершего косвенно может затрагивать и его близких, которые еще живы.

Последняя позиция, однако, требует уточнения. Состав клеветы в этом случае, по нашему мнению, будет лишь тогда, когда распространением заведомо ложной информации в отношении умершего нарушается честь и достоинство, и тем самым причи-

1              Коржанский Н И Указ соч С 45

2            См Сташис В В , Бажанов М И Указ соч С 20

3                  Такого мнения придерживались например, такие юристы, как Виноград-ский М И , Малицкий А Л , Пирогов С А и другие (Дискуссия на заседании Украинского юридического общества) См  Вестник советской юстиции, 1925, № 1/35

219

няется психическая травма конкретному живому лицу, которому не безразлична репутация его умершего родственника, и это обстоятельство охватывается умыслом виновного.

В законодательстве некоторых стран имеет место ответственность за клевету в отношении умершего или лица признанного безвестно отсутствующим. Такой закон, например, присутствует в уголовном кодексе Швейцарии (ст. 175), где говорится о том, что если клевета направлена против умершего или против лица, признанного безвестно отсутствующим, то право подачи жалобы принадлежит их родственникам Аналогичный закон имеется и в уголовном кодексе Германии (§ 189), который гласит: «кто оскорбляет память умершего, наказывается лишением свободы до двух лет или денежным штрафом». Думается, что подобный закон целесообразно поместить и в уголовном кодексе России, так как российские народы в не меньшей мере чтят память умерших.

В практике встречаются случаи психического насилия над личностью, причиняющие серьезные психические травмы, но не охватывающиеся уголовным законом. В данном случае субъект различными способами сообщает потерпевшему крайне неприятную для него, заведомо ложную информацию исключительно в целях приведения его в стрессовое состояние по мотивам мести.

Например, У. в целях психического воздействия на Т. по мотиву мести сообщил ей по телефону о том, что ее сын попал под трамвай и помещен в больницу в тяжелом состоянии. В течение часа Т. находилась в сильном душевном потрясении, а когда узнала, что ее сын здоров, лишилась чувств и целые сутки была больна.

В другом случае С. после развода с мужем решила отомстить ему и его родственникам. С этой целью она сообщила телеграммой родителям бывшего мужа, что их сын умер, и просила приехать на похороны. Убитые горем шесть человек ехали за тысячу километров, будучи жестоко обманутыми. У матери был сердечный приступ.

По существующим законам моральный вред может быть компенсирован в денежном выражении Однако, нам представляется, что законодатель должен предусмотреть и уголовную ответственность за подобные способы причинения морального вреда личности при наличии особо отягчающих обстоятельств, напри-

220

I мер, повлекшие существенное расстройство здоровья, стойкое нервное расстройство, внезапную смерть.

В литературе встречается мнение о целесообразности установления уголовной ответственности также за диффамацию - распространение истинных сведений о частной жизни лица без его

: согласия, составляющих его личную или семейную тайну, порочащих его честь, достоинство или подрывающих его репутацию, если это не затрагивает интересы общества или других лиц1.

Нам представляется, что это предложение вполне соответствует конституционным требованиям всемерной защиты интересов личности и заслуживает внимание законодателя. Однако предложение сосредоточить в одной главе наряду с посягательством на честь и достоинство граждан также и оскорбление представителей власти, признав и в этих составах в качестве основного объекта интересы личности, по нашему мнению, вряд ли следует реализовывать2. Каким бы важным ни являлся объект, касающийся чести и достоинства личности, по общему правилу основной объект должен определяться по направленности умысла виновного. Если оскорбление судьи или работника милиции связано с их служебными обязанностями, а не с конкретной личностью, и совершено публично, прежде всего, страдают интересы правосудия и государственной власти, а личность выступает лишь в качестве дополнительного объекта. Не случайно законодатель назвал состав оскорбления участников судебного разбирательства и судьи выражением «неуважение к суду» (см. ст. 297 УК РФ) Существенным отличием (и преимуществом) составов с этими объектами перед обычным оскорблением в том, что они не относятся к делам частного обвинения.

Аналогичные доводы можно привести и в отношении клеветы в специальном составе ст. 298 УК РФ. Тот факт, что специальные составы, предусматривающие уголовную ответственность за неуважение к суду и представителям власти, крайне мало применяются на практике, вовсе не говорит о том, что они неудачно построены. В этом отражается критерий терпимости наших судей и представителей власти к проявлению бескультурья и неуважения к интересам правосудия и государственного управления.

1                   См , например, Нуркаева Т Н , Щербаков С А Уголовно-правовая охрана чести и достоинства граждан Уфа, 2001 С 6

2          Там же С 7

221

Особенности уголовно-правовой оценки насильственных действий в половых преступлениях

Новый уголовный закон об ответственности за изнасилование (ст. 131 УК) положил конец десятилетия длившемуся спору о понятии психического насилия в этом составе. Еще в 1928 году профессор А.А. Пиантковский характеризовал психическое насилие при посягательстве на половую свободу не обязательно как угрозу преступным действием. «Его наличие, - писал автор, - может быть констатировано и при угрозе совершения не преступных действий (например, разглашение позорящих сведений)»1.

Профессор М.Д. Шаргородский также считал, что при изнасиловании «психическое насилие может выразиться как в угрозе убить, нанести телесные повреждения, совершить поджог, так и в угрозе сообщить позорящие сведения»2.

Данные позиции были подвергнуты критике со стороны других ученых. Например, А.Н. Игнатов писал о том, что шантаж или даже угроза уничтожением имущества не ставит женщину в безвыходное положение, так как речь идет об осуществлении угрозы в будущем. «Если признать изнасилованием склонение женщины к половой связи путем угрозы разгласить о ней позорящие сведения, - писал А.Н. Игнатов, - то с большим основанием можно было бы отнести к изнасилованию понуждение женщины к вступлению в половую связь с лицом, от которого женщина являлась материально или по службе зависимой»3.

Теперь, рассматривая новый закон 1997 года, мы видим, что позиция А.Н. Игнатова победила. В новом законе прямо сказано, что изнасилование признается таковым только при условии, если оно совершено «с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использова-

' Пиантковский А.А. Советское уголовное право. Особенная часть. Т. 2. М.-Л., 1928. С. 394. Аналогичной позиции А.А. Пиантковский придерживался и в последующих своих работах. См.: Преступления против личности. М., 1938; Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М, 1961 и др.

2                   Шаргородский М Д. Ответственность за преступления против личности. Л., 1953. С. 102

3                        Игнатов А.Н Ответственность за преступления против нравственности (половые преступления) М, 1966 С 49

222

нием беспомощного состояния потерпевшей». Все другие виды угроз, в том числе и те, которые признавали при изнасиловании упомянутые выше авторы (уничтожением имущества либо распространением о потерпевшей позорящих сведений и т.п.), отнесены к другому составу преступления, именуемому «побуждение к действиям сексуального характера» (ст. 133 УК). Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью вынесена законодателем за рамки ч. 1 ст. 131 УК и предусмотрена в ч. 2 данной статьи в качестве отягчающего признака, как это было сделано и в старом законе.

Таким образом, споры о том, какой должна быть угроза при изнасиловании по своему содержанию, решены законодателем небольшим добавлением к ее характеристике. Очевидно, что законодатель в данном случае пошел по более легкому пути. Для него главным в решении этого вопроса была определенность, которая исключает всякие дискуссии, а соответственно и ошибки, которые ранее допускала практика при квалификации изнасилования.

Вполне справедливым, на наш взгляд, является дополнение объективной стороны изнасилования указанием на возможность угрозы насилием не только в адрес самой потерпевшей, но и в адрес «других лиц». Законодатель не уточняет каких именно лиц, а поэтому надо понимать, видимо, любых, не обязательно родственников. Но бесспорно, что в данном случае имеется в виду угроза применением насилия к другим лицам немедленно, сейчас, а не в будущем. Значит, эти лица должны находиться где-то рядом с самой потерпевшей и выступать в данном случае фактически в качестве заложников.

Однако пойти по наиболее легкому пути - не обязательно -наиболее правильному. Нам больше импонирует позиция Б.А. Блиндера. «Дело не в том, - писал он, - причинением какого ущерба субъект угрожает потерпевшей и когда он угрожает выполнить эти действия. Важно установить, что угроза была настолько серьезна, реальна и конкретна, что она подавила волю женщины к сопротивлению и заставила ее пожертвовать своей свободой»1.

1 Блиндер Б.А. Ответственность за изнасилование по советскому уголовному праву. Автореф. канд. дисс. Ташкент, 1966. С. 16.

223

Мы поддерживаем мнение о том, что в составе этого преступления угрозу нельзя ограничивать побоями, причинением вреда здоровью средней тяжести. Дело в том, что у многих людей есть ценности не дешевле, а может даже дороже здоровья и самой жизни. Конечно, речь не идет об имущественных ценностях. Но дороже здоровья может быть честь, достоинство, свобода, любовь к человеку, чувство патриотизма. Угрозы на эти блага могут оказать не меньшее воздействие на волю лица, чем побои. Поэтому мы считаем, что законодатель здесь все-таки не прав. В качестве способа изнасилования должна признаваться не только угроза причинением физического насилия, что вытекает из толкования закона, но и угроза посягательством на определенные духовные ценности личности.

Мы также допускаем в этом составе и угрозы, направленные в будущее. Суть в том, что потерпевшая может сознавать, что она ни сейчас, ни в будущем не сможет помешать виновному исполнить угрозу. Особенно, если ее исполнение откладывается на короткое время.

Показателен в этом отношении пример изнасилования при следующих обстоятельствах: подросток К., встретив знакомую шестнадцатилетнюю М. в парке недалеко от танцплощадки, где танцевала молодежь, силой завел ее в кусты и предложил вступить с ним в половую связь, угрожая в противном случае пойти на танцплощадку и через микрофон объявить всем, что М. больна сифилисом. Зная, что К. ранее уже совершал подобные действия и способен ее опозорить, М. уступила насильнику, а наутро подала заявление в прокуратуру о ее изнасиловании.

На следствии М. пояснила, что на танцплощадке находился парень, которого она любит, и такая публичная клевета явилась бы для нее хуже смерти, а предотвратить эти действия К. она была не в состоянии.

Волгоградский областной суд признал квалификацию действий К. по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР правильной (по признаку «изнасилование несовершеннолетней»). Тем самым, по существу, была признана возможность изнасилования с применением не только угроз физическим насилием, но и распространением клеветы, посягающей на честь и достоинство потерпевшей, а также угрозы, направленной в будущее.

224

Такая квалификация нам представляется справедливой с позиций старого закона, где угроза не была конкретизирована законодателем. Но думается, что этот прецедент из судебной практики мог бы послужить источником формирования нового уголовного закона. Это мнение основывается на том, что в каждом конкретном случае, защищая права и свободы граждан от преступных посягательств, закон должен предоставить возможность суду исследовать все обстоятельства дела, чтобы решить вопрос о том, была ли подавлена воля потерпевшей или у нее был выход из создавшейся проблемной ситуации при посягательстве на ее половую свободу, тем более на половую неприкосновенность несовершеннолетней. Необходимо дать суду возможность принять во внимание в данном случае личность самой потерпевшей, ее возрастные особенности, отношение к интересам, нарушением которых преступник угрожает, обстановку, в которой совершается преступление, физические и моральные данные виновного и многие другие факторы, способные оказать влияние на волю потерпевшей или способствовать этому влиянию. При создании нового закона об изнасиловании, законодатель, на наш взгляд, подошел формально к реконструкции данного состава, учитывая лишь права и интересы обвиняемого, но оставляя за пределами состава массу способов психического насилия, имеющих статус не понуждения, а принуждения, т.е. полное подавление воли потерпевшей.

В части второй данной статьи законодатель конкретизирует угрозу, указывая в качестве квалифицирующих обстоятельств конкретно угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, а также изнасилование, совершенное с особой жестокостью по отношению к потерпевшей или другим лицам. Следовательно, в составе части первой остается лишь угроза побоями. По нашему мнению, на основании изложенных выше доводов, было бы правильнее по примеру ч. 1 ст. 190 уголовного кодекса Швейцарии расширить этот объективный признак изнасилования, заменив в законе выражение - «...или с угрозой его применения», выражением - «или с применением психического насилия, способного сломить волю потерпевшей».

Аналогичные изменения по тем же основаниям целесообразно, на наш взгляд, внести и в состав ч. 1 ст. 132 УК РФ в отношении законодательного определения угрозы, способной подавить волю

8 1465

225

I1 I

потерпевшего (потерпевшей) при мужеложстве, лесбиянстве или иных действиях сексуального характера.

На влияние обстановки при восприятии угроз потерпевшими в момент изнасилований справедливо обращает внимание Л.А. Андреева. «Такая обстановка, - пишет она, - может иметь место, в частности, при совершении этого преступления в безлюдных местах, когда явное неравенство физических сил противника и жертвы настолько очевидно, что страх за свою жизнь исключает возможность для потерпевшего лица оказать сопротивление»'.

Практически автор допускает совершение изнасилований при конклюдентной угрозе, когда угроза прямо не выражается виновным, но она заключается в самой обстановке, в поведении виновного и т.д.

Такого рода изнасилования, действительно, на практике не такая уж редкость. Надо так же отметить, что суды в основном верно подходят к решению вопроса об ответственности за такие преступления.

Разновидность конклюдентной представляет завуалированная угроза. Сложность правовой оценки такого рода угроз заключается в том, что в этих случаях виновные, желая запугать потерпевших, выражают информацию, внешне не содержащую признаков угрозы. Они делают вид, что демонстрируют свои негативные качества из обычного хвастовства, либо по другим безобидным причинам. Делают это, как правило, в любезном тоне, ничем не выражая своей недоброжелательности к потерпевшей. Между тем, такая информация в определенной обстановке способна настолько запугать потерпевшую, что подавляет ее волю.

В следственной практике имел место факт, когда г-н Р. вызвался проводить г-ку Н. поздним вечером из ресторана домой вопреки ее протестам. В пути он стал рассказывать ей о том, что только что освободился из мест лишения свободы, где отбывал наказание за совершенное им убийство при ограблении, подчеркивая при этом, что ему ничего не стоит убить человека. Все это произвело на Н. такое устрашающее воздействие, что, когда Р. остановил ее в безлюдном переулке неподалеку от ее дома и стал

' Андреева Л А Состав преступления изнасилования в советском уголовном праве Канд дисс Л., 1962 С. 80

226

требовать, чтобы она вступила с ним в половую связь, Н. не оказала должного сопротивления. Однако, когда Р. попытался вступить с ней в половую связь вторично, потерпевшая предложила ему зайти к ней домой, но завела его к соседям, где жил работник милиции. Здесь Р. был задержан, а затем привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 117 УК РСФСР и осужден к 6 годам лишения свободы. Приговор не был опротестован.

Надо заметить, что доказывание такого рода преступлений представляет значительную сложность и не всегда может быть успешным, но это уже проблемы уголовного процесса. Как правило, завуалированные угрозы носят неопределенный характер. Такая угроза имела место и в приведенном выше примере. Поэтому действия виновного были квалифицированы по ч. 1 названной статьи прежнего уголовного кодекса. По новому уголовному кодексу вряд ли подобные преступления будут квалифицироваться как изнасилование. В лучшем случае они будут расцениваться как понуждение женщины к вступлению в половую связь, т.е. квалифицироваться по ст. 133 УК. Думаем, что это несправедливо, так как существенно ущемляет гарантию прав и свобод законопослушных граждан.

Интересно отметить, что в литературе встречается мнение, что в подобных случаях изнасилование нужно расценивать как совершенное с применением физического насилия, так как женщина не оказывает сопротивления, сознавая его бесполезность и опасаясь применения к ней более серьезных мер. В связи с отсутствием видимых признаков психического насилия, авторы усматривают другой вид насилия - физический в последующих действиях виновного, выражающихся в срывании с потерпевшей одежды, прикасании к ней руками и т.д.1

На наш взгляд, в данном случае имеет место насилие психического характера, а не физического, поскольку воля потерпевшей парализуется действиями виновного, предшествующими прикасанию к ней руками и срыванию с нее одежды. Эти физические действия нельзя считать насилием вообще, потому что они не выступают в качестве средств, подавляющих волю потерпевшей

1 См , например, Блиндер Б.А Указ соч. С 7

227

или ее сопротивление, а направлены непосредственно на совершение полового акта.

При рассмотрении способов психического насилия при посягательстве на половую свободу женщин особый интерес представляет неинформационное воздействие на психику потерпевшей, с помощью которого женщина умышленно приводится в беспомощное состояние. В юридической литературе и на практике приведение потерпевшей в беспомощное состояние путем введения в ее организм помимо ее воли одурманивающих веществ, приравнивается к беспомощным состояниям, возникшим по вине самой потерпевшей. В частности, об этом прямо говорил Пленум Верховного Суда РСФСР в Постановлении от 5 августа 1967 года. Пленум подчеркнул, что «для признания изнасилования, совершенного с использованием беспомощного состояния, не имеет значения, привел ли виновный женщину сам в такое состояние (например, напоил пьяной, дал наркотики, снотворное и т.п.) или она находилась в беспомощном состоянии независимо от действий виновного»1.

С позиции изложенного выше понимания психического насилия такое отождествление в принципе является верным, так как закон не оговаривает никаких условий беспомощного состояния потерпевшей и его использование виновным при совершении рассматриваемого преступления находится под одним названием - «изнасилование». И все-таки, насильственный способ приведения потерпевшей в беспомощное состояние с участием самого виновного, должен признаваться более общественно опасным и отягчающим вину преступника. А приведение потерпевшей в беспомощное состояние помимо ее воли способами, опасными для ее жизни и здоровья, свидетельствует об особом коварстве насильника, и должно быть внесено законодателем, по нашему мнению, в ч. 2 ст. 131 УК РФ в качестве квалифицирующего обстоятельства.

В связи с изложенным, представляется более верным решение данного вопроса в уголовном кодексе Швейцарии, где использование беспомощного состояния потерпевшей при изнасиловании выделено в отдельную норму (ст. 191). Умышленное же приведе-

1 См Бюллетень Верховного суда РСФСР 1967 № 12

228

|дае насильником потерпевшей в такое состояние предусмотрено |в основном составе наряду с другими способами насилия - физи-[ческим и психическим (ст. 190).

Следует считать насильственным вступление в половую связь 1с использованием беспомощного состояния потерпевшей даже в Ltom случае, если она находится в бессознательном состоянии и не осознает, что с ней происходит. В этом случае половой акт совершается помимо воли потерпевшей, игнорируя ее согласие или (несогласие. Эго подтверждается законодателем уже в самом на-кзвании ст. 131 УК РФ - «Изнасилование». Отдельное указание в масти 1 этой статьи на совершение этого преступления «... с ис-шользованием беспомощного состояния потерпевшей» не меняет {•сущности преступления и играет лишь роль уточнения состава, }т.е. законодатель признает и такие действия насильственными.

Исследования практики свидетельствуют о чрезмерной гуман-|ности современного российского суда при вынесении наказаний (виновным в изнасиловании. Особенно это касается изнасилований несовершеннолетних и малолетних. Да и сам закон, защищающий половую неприкосновенность, слишком мягок, разделяя (^несовершеннолетний возраст до 14 лет и после, что означает су-(щественное смягчение ответственности за изнасилование потерпевшей, возраст которой едва превысил 14 лет. Закон также тре-j бует обязательное доказывание того, что малолетний возраст потерпевшей был заведомо известен преступнику. Это позволяет j многим преступникам уходить от повышенной уголовной ответ-; ственности за отсутствием доказательств этого факта.

В связи с этим хотелось бы обратить внимание на более адекватную, на наш взгляд, реакцию уголовного законодательства | Франции на рассматриваемые преступления в отношении мало-Р летних потерпевших. Ст. 222-24 французского уголовного кодек-\ са предусматривает за изнасилование несовершеннолетней в воз-1 растё до 15 лет наказание до 20 лет лишения свободы, что вдвое I превышает соответствующую санкцию ст 131 УК РФ. Кроме то-■ го, французский закон не придает значения тому, знал виновный , о возрасте потерпевшей или нет, когда речь идет о половой неприкосновенности, что свидетельствует о значительно большей защите здоровья несовершеннолетних По нашему мнению, целесообразно принимать во внимание в пользу виновного лишь те

229

факты, когда потерпевшая сама вводит преступника в заблуждение, преувеличивая свой возраст. Как это ни странно, практика знает немало таких случаев.

Вопросы, связанные с квалификацией насильственных действий при хулиганстве

Следует, видимо, согласиться с мнением И.И. Карпеца в том, что «всей своей сущностью хулиганство связано с преступлениями против личности, хотя и относится к преступлениям против общественного порядка»'. Насильственные действия хулигана всегда затрагивают личность в качестве дополнительного объекта, даже если хулиган не применяет физическое насилие к определенному лицу. Грубое нарушение общественного порядка всегда связано с негативным воздействием на психику граждан. Это нарушает их нормальную деятельность и нормальный отдых, а иногда влияет и на их здоровье. Поэтому хулиганство, по моему мнению, следует включить в число наиболее общественно опасных насильственных преступлений, имеющих определенную специфику в плане характера насилия и соответственно - состава преступления.

Понятие - «хулиганство», пришедшее к нам из Англии, связано с фамилией одной британской семьи, которая прославилась своими скандалами. Субъект хулиганства как преступления против общественного порядка - любой гражданин (в том числе и иностранец, находящийся на нашей территории), достигший 16-ти лет, а при квалифицированном хулиганстве - 14-ти лет.

Грубое нарушение общественного порядка - действие (или, как правило, целый ряд противозаконных действий), являющееся основным признаком состава хулиганства, носит оценочный характер, что и представляет сложность при квалификации этого преступления. Степень общественной опасности преступных действий хулигана зависит не только от их интенсивности, но и от содержания затронутых преступником общественных отношений, из которых и складывается общественный порядок. Сюда входит посягательство и на личность, и на собственность, кото-

' Карпец И И Указ соч С 37

230

рые выступают в данном случае в качестве дополнительного и .факультативного объектов. При этом общественная опасность заключается уже в самой возможности причинения психического и , физического вреда личности и нарушения спокойствия граждан {или хотя бы одного человека) Исследования показывают, что насилие при хулиганстве, как показатель его общественной опасности, часто на практике оценивается неверно. Примерно в 20% оно -недооценивается. Побои, нанесенные в общественном месте, рассматриваются как мелкое хулиганство, а если этому предшествовала обоюдная ссора, несмотря на явное нарушение общественного порядка, преступные действия квалифицируются как дела частного обвинения. Это является основной причиной искусственной датентности хулиганства, относящегося к ч. 1 ст. 213 УК РФ.

Еще большая латентность уголовно-наказуемых хулиганств, «вязанных с причинением гражданам существенных психических ,травм и даже сопряженных с реальными угрозами убийством. На Практике такие преступления часто поглощаются административным проступком - мелким хулиганством. Искусственное сни-зкение возбуждения уголовных дел по хулиганству, связанному с психическим насилием, существенно снижает профилактическую гроль уголовного закона, так как такие преступления во многих Случаях предшествуют гораздо более тяжким насильственным преступлениям, направленным против личности. t Принимая во внимание, что хулиганство - умышленное преступление, его субъект всегда осознает и предвидит нарушение общественного порядка. Волевой момент при этом может быть различным, и в этом особенность хулиганства. Наступления оп-деленных последствий субъект желает (например, причинить

юбои). Другие побочные последствия могут и не являться целью его преступных действий, но он их сознательно допускает или осится безразлично к их наступлению (например, нарушение щественного порядка). Иными словами, умысел при хулиганстве может быть и прямым, и косвенным в одном преступлении

ю отношению к разным объектам Более того, часть последствий ■лиган может причинить и по неосторожности, т.е. он может и не предвидеть, как далеко заведут его действия. Например, изби-потерпевшего, преступник не предвидит, что тем самым на

определенное время остановит производственный процесс, свя-

231

занный с потерпевшим, и причинит вред целому предприятию. Эти дополнительные последствия лишь увеличивают степень общественной опасности преступных действий. Однако, если преступник совершает насильственные действия в квартире на почве личных отношений и не осознает, что тем самым нарушает покой соседей, то состав хулиганства отсутствует, и действия должны рассматриваться, как преступление против личности.

Однако как быть, если при грубом нарушении общественного порядка по неосторожности допускается убийство? Например, хулиган бьет ножом одного человека, но промахивается и попадает в другого, находящегося рядом, чего не только не желает, но даже не допускает.

На практике в подобном случае следствие и суд иногда идут, на наш взгляд, по неверному пути, рассматривая неосторожное убийство при хулиганских действиях как умышленное, совершенное из хулиганских побуждений.

Приведу пример из судебной практики Волгоградского областного суда. Преступление имело банальное начало, но его последствия оказались неожиданными не только для окружающих, но и для самого преступника. Находясь в нетрезвом состоянии, гр-н Рочев в своей квартире учинил скандал со своей женой, а затем набросился на нее с ножом. Спасаясь от него, Рочева с ребенком на руках пыталась скрыться у соседей, но муж настиг ее там и нанес три удара ножом, причинив тяжкий вред здоровью. В связи с тем, что Рочева уклонялась от ударов, конец ножа задел ребенка, причинив, как вначале показалось, незначительное повреждение в области позвоночника. Однако повреждение оказалось смертельным. Девочка вначале была парализована, а через месяц скончалась.

Следователь квалифицировал преступление как убийство ребенка из хулиганских побуждений с особой жестокостью (поскольку это произошло на глазах матери) и покушение на убийство жены с теми же отягчающими обстоятельствами. Суд согласился с такой квалификацией. В последнем слове на судебном процессе подсудимый просил для себя смертную казнь, получил ее и был расстрелян. Приговор обжалован не был.

Квалификация мотивировалась следующим образом. Преступник в момент нанесения ударов ножом видел перед собой и

232

ясену и дочь. Следовательно, посягая на жизнь жены, он сознательно допускал, что может ранить и дочь, находящуюся у нее на 'руках, либо просто не придал этому должного значения в момент Преступления.

В то же время, следствие установило, что Рочев очень любил дочь и всегда бережно с ней обращался. Он даже не знал, что ранил ее, и в момент предъявления обвинения был крайне удивлен, узнав, что убил дочь. На наш взгляд, убийство дочери Рочев допустил по преступному легкомыслию, что требует и соответствующей квалификации.

Кроме того, и следствие и суд ошибочно упустили из обвинения ч. 3 ст. 213 УК РФ, так как грубое нарушение общественного порядка с применением предметов, используемых в качестве оружия, здесь налицо, и эти действия не полностью охватываются составом убийства из хулиганских побуждений.

Хулиганство, сопряженное с сопротивлением представителю власти и совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия (п. «б» ч. 2 и ч. 3 ст. 213) также , порождает определенные трудности при квалификации. Под оружием в данном составе понимается любое огнестрельное и холодное. К иным предметам, используемым в качестве оружия, исходя из логики закона, следует отнести все те предметы бытового назначения и просто содержащиеся в природе, с помощью которых можно причинить вред здоровью человека. К таковым могут относиться такие предметы, как топоры, кухонные ножи, отвертки, кирпичи, камни, палки и т.д.

Под применением оружия и иных предметов следует понимать не только беспорядочную стрельбу в общественном месте или попытку ударить кого-либо ножом, кирпичом или любым другим предметом, но и реальную угрозу безопасности граждан, связанную с действиями вооруженного хулигана. Имеется в виду, что эти действия направлены на запугивание окружающих (например, размахивание ножом, прицеливание из ружья, угрожающая демонстрация кирпича, палки, топора и т.д.).

Если в процессе хулиганских действий причиняется тяжкий вред здоровью потерпевшего или смерть, то квалификация должна наступать по совокупности преступлений. Причинение вреда

233

здоровью граждан меньшей тяжести охватывается составом хулиганства и дополнительной квалификации не требует.

Сопряженное с сопротивлением представителям власти хулиганство часто происходит в связи с провокацией этого сопротивления при грубом, не оправданном насилии со стороны блюстителей порядка. Примером может служить избиение гражданина Н. милиционерами патрульной службы при следующих обстоятельствах. Находясь на дискотеке, Н. курил во время танцев, за что получил предупреждение от работника патрульной службы, но не сразу бросил сигарету. Тогда два работника милиции в грубой форме стали выводить Н. из помещения, где проходила дискотека. Н. сказал, что сам выполнит все требования, и попытался освободиться от державших его за руки представителей власти. Однако блюстители порядка еще сильнее заломили ему руки, причинив боль, что, в свою очередь, заставило Н. громко возмущаться, и в целом привело к нарушению общественного порядка в общественном месте. Все это послужило основанием для возбуждения уголовного дела по п. «б» ч. 2 ст. 213 УК РФ.

Прокуратурой района вполне обоснованно дело было прекращено за отсутствием в действиях Н. состава преступления, так как инициаторами грубого нарушения общественного порядка явились сами представители власти.

Борьба с хулиганством всегда была на первом плане и у правоохранительных органов, и у законодателя. В целях усиления этой борьбы применялись разные способы и средства. В конце 60-х годов прошлого столетия, например, впервые на вооружение милиции были введены дубинки; свирепствовали медицинские вытрезвители с многочисленными фактами избиений лиц, попавших в эти заведения. Принималось и законодательное решение (правда, на короткий срок) о признании повторного мелкого хулиганства, совершенного в течении года, преступлением, предусмотренным ч. 1 ст. 206 УК РСФСР. В 80-е годы, устав, наконец, бороться с пьянством, в каком-то безумном отчаянии руководство страны приказало вырубить все виноградники. Словом, попытались действовать по старой притче: «лучшее средство от тараканов - сжечь дом». Но и это не помогло. Хотя временный результат и был - в 1988 году хулиганство в стране снизилось почти на 50%, но болезнь не была излечена, а лишь загнана

234

внутрь. Пьянство и связанные с ним невидимой цепью хулиган-| ство, тяжкие бытовые, автодорожные и многие другие преступления с введением в стране демократических свобод грянули с удвоенной силой.

Кроме того, показатель уголовных дел о хулиганстве всегда во многом зависел от качества работы правоохранительных органов. По результатам исследований каждый пятый протокол о мелком хулиганстве содержит состав ч. I ст. 213 УК РФ и каждый третий - составы угрозы убийством или оскорбления (ст. ст. 119 и 130).