§ 3. Основы вменения противоправности

Когда мы знаем, что совершено преступление (понимаемое как противоправность или противоправное поведение), возникает во­прос: кто его совершил? И кто должен нести ответственность? Для того чтобы в ходе расследования выяснить персональную ответст­венность, мы используем термин «вменение» (attribution), кото­рый предполагает совершение активных и социальных действий. Как только доказана противоправность (нарушение лицом нормы уголовного закона), наш долг предъявить обвинение в ее соверше­нии, вменить в вину какому-то конкретному лицу или группе лиц. Вменение обвиняемому противоправных действий означает, что мы привлекаем лицо к ответственности, а в конечном счете и наказанию за конкретное деяние.

В соответствии с российскими традициями в области уго­ловного права и уголовного процесса важнейшей составной частью вменения лицу совершенного им преступления, предпо­лагающего и обязательное установление того, какое преступ­ление совершено, является квалификация преступления. Под ней понимается установление в совершенном деянии при­знаков соответствующего состава преступления, предусмот­ренного определенной уголовно-правовой нормойК Квалифика­ция преступления всегда есть уголовно-правовая оценка уста­новленных фактических обстоятельств совершенного преступ­ления. Однако для квалификации уголовно-правовое значение имеют не все фактические обстоятельства, а только те, которые одновременно являются и признаками соответствую­щего состава преступления (предусмотренного определенной уголовно-правовой нормой).

За установлением фактических обстоятельств уголовного дела следует установление уголовно-правовой нормы, в соот­ветствии с которой и квалифицируется совершенное лицом общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом. Установление уголовно-правовой нормы не состоит лишь в формальном выборе нормы права. Необходимо проверить, явля­ется ли норма действующей, не вносили ли в нее изменения, выяснить вопросы ее действия во времени и пространстве.

Наконец, правильная квалификация преступления невозможна без уяснения смысла и содержания соответствующей правовой нормы, т.е. без ее толкования.

Установление фактических обстоятельств уголовного дела и установление уголовно-правовой нормы соотносятся друг с другом как отдельное и общее. Например, уголовно-правовая норма об ответственности за кражу дает собирательный образ всех проявлений этого преступления через такие призна­ки, как «тайное хищение чужого имущества» (ч. 1 ст. 158 УК РФ). Конкретные проявления тайного способа хищения разно­образны, однако все они содержат признаки, сформулированные в уголовно-правовой норме об ответственности за кражу. Все они (несмотря на те или иные различия фактического исполне­ния кражи) совпадают. Так, все они совершаются только тайно. Поэтому при квалификации рассматриваемого преступ­ления отбрасываются все случайные характеристики кражи, отличающие одну кражу от другой, а в расчет принимаются только объединяющие признаки, сформулированные в уголов­ном законе («тайное хищение чужого имущества»).

Итоговый вывод о том, что установленные фактические обстоятельства соответствуют установленной уголовно-пра­вовой норме, формулирующей определенный состав преступле­ния, по своей логической форме, как уже отмечалось, соответ­ствует дедуктивному силлогизму. В нем установленные фак­тические обстоятельства служат меньшей посылкой. В каче­стве же большей посылки выступает уголовно-правовая норма, к которой «примеряют» установленные факты. Однако про­цесс квалификации в целом нельзя сводить только к дедукции, так как достижение истины в квалификации преступления (как и в любом другом деле) невозможно без взаимосвязи дедукции и индукции. Например, установление фактических обстоятельств дела, как и всякое накопление фактов, проис­ходит преимущественно индуктивным путем';.

Процесс сопоставления фактических обстоятельств дела и уголовно-правовой нормы осуществляется по методике, разра­ботанной по теории уголовного права, проверенной многолетней

См.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972.

О силлогизме квалификации преступлений см.: Наумов А.В., Новичен-ко А.С. Законы логики при квалификации преступлений. М., 1978.

242

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

243

судебной практикой, а также практикой прокурорско-следст-венных органов и органов дознания. Суть ее заключается в сопоставлении фактических данных с уголовно-правовой нор­мой по всем элементам состава преступления. По общему правилу процесс квалификации обычно начинается с установ­ления объекта и объективной стороны преступления, а закан­чивается установлением субъекта и субъективной стороны. При этом преступление лишь тогда может быть признано квалифицированным правильно, когда все без исключения об­стоятельства, связанные со всеми элементами преступления, имеются в наличии и точно соответствуют признакам того или иного состава преступления, предусмотренного уголовным законом.

Итоги квалификации преступления, т.е. вывод о том, что деяние, совершенное данным лицом, содержит состав преступ­ления, соответствующий установленной уголовно-правовой норме, отражаются в важнейших уголовно-процессуальных до­кументах уголовного дела, в особенности в обвинительном заключении следователя и судебном приговоре.

Слово «вменение» ассоциируется с процессом расследования (в том числе и судебного). Его результатом становится предъявление обвинения. Если установлено лицо, обвиняемое в совершении преступления, мы полагаем его подлежащим ответственности. Такое лицо должно нести ответственность за себя и за совершенное преступление.

Основной принцип отправления правосудия выражается так: не может быть уголовной ответственности без виновного проти­воправного действия.

Вменение лицу, совершившему преступление, является послед­ней из трех составных частей расследования. Первая часть каса­ется выяснения вопроса о том, совершено ли лицом действие (бездействие), нарушающее право. Являются ли его (ее) действия основанием для ведения расследования по вменению виновности лицу, совершившему преступление? (Этот вопрос мы будем по­дробно рассматривать в гл. VI). Далее возникает вопрос о том, могут ли конкретные вредные последствия быть вменены данному лицу. Возник ли вред как результат его действия? (Эту проблему мы рассматривали в гл. IV). И наконец, третья часть — может ли

действие,   причинившее  вред,  быть  установлено  как  виновное действие обвиняемого.

Для разрешения последнего и наиболее трудного вопроса су­ществуют два различных подхода. И каждый из них по-своему переплетается с терминами «вина» (mens rea), «виновность» (cul­pability) и «упречность» (blameworthiness). Эти подходы отли­чаются друг от друга, но в них используют «один набор» терминов, нужных для формулирования и решения необходимых вопросов. Я назову их психологической и оценочной теориями противоправ­ности.

Психологическая теория связана с вопросом о том, отражается ли преступление в сознании обвиняемого. Ключевым здесь явля­ется установление того, стал ли обвиняемый на путь преступления сознательно или по крайней мере осознавал ли он, что делает и что его действия в результате причинят вред. Смысл этой теории, как представляется, состоит в том, что если лицо действует сознательно, то оно понимает, что делает, и должно отвечать за результат своих действий. Сознательное совершение преступного деяния все расставляет по своим местам: преступление совершено данным лицом. Таким образом, основным моментом является наличие сознания обвиняемого. Термины «виновность» и «вина» трактуются соответственно, чтобы указать, что только в том случае лицо может привлекаться к ответственности за виновное соверше­ние действия, если оно осознавало свои поступки и их последст­вия. Такой подход к установлению ответственности типичен для многих правовых систем, включая систему общего права, и ис­пользован в Примерном уголовном кодексе.

Все это не противоречит и теории российского уголовного права. Правда, здесь вина определяется не только исходя из содержания интеллектуального элемента (например, при умысле — лицо сознавало общественно опасный характер свое­го деяния и предвидело наступление его последствий), но еще и из волевого (при умысле — желало наступления преступных последствий или сознательно их допускало либо относилось к ним безразлично).

Другая теория, оценочная, подчеркивает наличие справедли­вости в привлечении конкретного обвиняемого к ответственности за уголовно наказуемое деяние. Вопрос здесь состоит в том, будет

244

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

245

ли справедливо обвинить его в совершении противоправных дей­ствий, независимо от того, предвидел ли он вредный результат преступления. В этом и заключается оценочный подход. Вменение противоправности основывается на оценке не только психологи­ческих факторов, но и социальных и правовых факторов, связан­ных с обвинением лица в совершении преступления.

В настоящее время и в российской теории уголовного права вина рассматривается не только в психологическом плане (как умысел и неосторожность), но и в оценочном. Правда, в 40-х гг. попытку совместить оба эти подхода в определении вины Б. С. Утевский был подвергнут «убийственной» критике. По его мнению, наряду «с психологическим содержанием вины как умысла и неосторожности вина в качестве основания уголовной ответственности есть совокупность обстоя­тельств, заслуживающих... суда, отрицательной обществен­ной оценки от имени... государства и требующих уголовной ответственности подсудимого»^. Автора обвиняли в заимство­вании оценочных теорий вины, выдвинутых буржуазными уче­ными-юристами2 («криминал» по тем временам серьезный). Однако в дальнейшем, как уже отмечалось, резкое неприятие оценочного понимания вины в советском уголовном праве было преодолено, а признание вины основанием уголовной ответст­венности теперь сформулировано как принцип в УК РФ. И это правильно, так как уголовный закон не случайно связывает уголовную ответственность не со всяким психическим отноше­нием лица к совершенному им общественно опасному деянию и его последствиям, а лишь с определенным — только в форме умысла или неосторожности. Именно эти формы психического отношения выражают либо антисоциальное (в умышленных преступлениях) либо пренебрежительное (в неосторожных преступлениях) отношение виновного к интересам (ценнос­тям), охраняемым уголовным законом, т.е. интересам личнос­ти, общества и государства. Поэтому вина есть психическое отношение лица к совершенному им опасному действию или бездействию  и  наступившим  в результате этого  вредным

1              Утевский Б. С. Вина в советском уголовном праве. М., 1950. С. 103.

2              См.,  напр.:  Пионтковский А. А.   Учение о преступлении по советскому]

уголовному праву. С. 329 — 330.   '

последствиям, в котором проявляется его отрицательное от­ношение к интересам (ценностям), охраняемым уголовным законом от преступных посягательств.

Факторы, которые исключают ответственность в оценочном смысле, имеют определенное юридическое название — обстоя­тельства, исключающие виновность. Это означает, что, несмотря на то, что сам акт был внешне противоправным, лицо, его совер­шившее, не может быть привлечено к ответственности за преступ­ление.

Мы уже говорили о трех возможных исключающих виновность обстоятельствах — невменяемость, несовершеннолетие и вынуж­денные действия (личная и общая необходимость).

Исходя из специфики решения данной проблемы в российском уголовном праве, необходимо уточнить юридическую природу освобождения от уголовной ответственности. Дело в том, что в российском уголовном праве предусмотрено два вида освобож­дения. Во-первых, освобождение от уголовной ответственнос­ти в случаях отсутствия в действиях лица состава преступ­ления, т. е. отсутствия как общественной опасности совершен­ного деяния, так и противоправности (например, необходимая оборона или крайняя необходимость). Обстоятельства, кото­рые лежат в основе признания соответствующих деяний про­тивоправными, именуются в уголовном законе обстоятельст­вами, исключающими преступность деяния. К ним УК РФ относит не только необходимую оборону и крайнюю необходи­мость (как прежний УК РСФСР 1960 г.), но и еще четыре обстоятельства: причинение вреда при задержании лица, совер­шившего преступление; физическое или психическое принужде­ние (при определенных условиях); обоснованный риск; исполне­ние приказа или распоряжения. Разумеется, что исключают преступность деяния также невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности лиц, совершивших пред­усмотренные уголовным законом деяния.

В соответствии со ст. 38 УК РФ не является преступле­нием причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представляется возмож-

246

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

247

ным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер. Последнее предполагает явное несоответствие пред­принятых мер характеру и обстоятельствам задержания, когда лицу без необходимости причиняется явно чрезмерный, не вызываемый обстановкой вред. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышлен­ного причинения вреда.

Согласно ст. 40 УК РФ, не является преступлением причи­нение вреда охраняемым уголовным законом интересам в резуль­тате физического принуждения, если вследствие такого при­нуждения лицо не могло руководить своими действиями (без­действием). Вопрос об уголовной ответственности за причи­нение вреда охраняемым уголовным законом интересам в резуль­тате психического принуждения, а также в результате физи­ческого принуждения, вследствие которого лицо сохранило воз­можность руководить своими действиями, решается по прави­лам крайней необходимости.

Статья 41 УК РФ определяет, что не является преступ­лением причинение вреда охраняемым уголовным законом инте­ресам при обоснованном риске для достижения общественно полезной цели. Риск признается обоснованным, если указанная цель не могла быть достигнута не связанными с риском дейст­виями (бездействием) и лицо, допустившее риск, предприняло достаточные меры для предотвращения вреда охраняемым уголовным законом интересам. Риск не признается обоснован­ным, если он заведомо был сопряжен с угрозой для жизни многих людей, с угрозой экологической катастрофы или общественного бедствия.

В соответствии со ст. 42 УК РФ не является преступле­нием причинение вреда охраняемым уголовным законом интере­сам лицом, действующим во исполнение обязательного для него приказа или распоряжения. Уголовную ответственность за причинение такого вреда несет лицо, отдавшее незаконный приказ или распоряжение. Лицо, совершившее умышленное пре­ступление во исполнение заведомо незаконного приказа или распоряжения, несет уголовную ответственность на общих основаниях. Неисполнение заведомо незаконного приказа или распоряжения исключает уголовную ответственность.

Эти четыре «дополнительных» обстоятельства, исключаю­щие преступность деяния,  по своей юридической природе в

какой-то мере близки либо к необходимой обороне (причинение вреда при задержании преступника), либо к крайней необходи­мости (все остальные). Тем не менее, они существенным обра­зом отличаются от них и уже этим «заслужили» право на выделение в качестве самостоятельных.

Так, очевидно, что причинение вреда преступнику при его задержании имеет самостоятельную юридическую природу и отличается от необходимой обороны хотя бы тем, что осу­ществляется или может быть осуществлено уже после оконча­ния общественно опасного посягательства (т.е. когда правила необходимой обороны уже неприменимы).

Физическое принуждение напоминает необходимую оборону, а психическое — крайнюю необходимость. Однако от необхо­димой обороны физическое принуждение отличается тем, что вред при этом (т. е. если вследствие такого принуждения лицо совершает общественно опасное деяние) причиняется не лицу, которое физически воздействует на другого, а третьим лицам. И специфика данного обстоятельства заключается в ином (по сравнению с необходимой обороной и крайней необходимос­тью) — в определении того, является ли деяние, совершенное при физическом принуждении, волевым. Этот же момент явля­ется главным и для установления уголовно-правового значения психического насилия.

Обоснованный риск отличается от крайней необходимости тем, что при крайней необходимости грозящая опасность обязательно, если ее не устранить, приведет к наступлению общественно вредных последствий, а при риске наступление таких последствий является лишь возможным. Кроме того, в отличие от крайней необходимости вред при обоснованном риске может быть и большим, чем предотвращенный. Включе­ние этого обстоятельства в УК РФ объясняется тем, что в современных условиях стремительного развития науки и тех­ники гораздо чаще, чем раньше, возникает необходимость (до­пустим, при освоении новой технологии в производственном процессе, при разработке новых методов лечения в медицине) пойти на определенный риск причинения физического вреда жизни и здоровью человека или существенного материального вреда. Уголовный закон в этом отношении должен быть таким,  он, с одной стороны, не превращался в тормоз прогресса,

248

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

249

а с другой стороны, при наличии вины экспериментатора, в рамках общих оснований уголовной ответственности не исклю­чал бы его личной ответственности.

И есть второй вид освобождения от уголовной ответствен­ности и наказания — по нереабилитирующим основаниям, когда соответствующие действия лица безусловно противо­правны, нарушают тот или иной уголовно-правовой запрет и содержат в себе состав определенного преступления. К нему относятся, например, освобождение от уголовной ответствен­ности в связи с деятельным раскаянием в отношении лиц, впервые совершивших преступление небольшой тяжести (ст. 75 УК РФ), освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим лица, также впервые совершившего преступление небольшой тяжести (ст. 76 УК РФ), освобождение в связи с истечением сроков давности (ст. 78 УК РФ) и др. Разумеется, оправдательный приговор суд выносит только при установлении обстоятельств первого, т.е. исключающих преступность деяния.

Первые два варианта, при которых исключается виновность, основаны на уголовно-правовой недееспособности человека. Если' в силу психического расстройства или дефекта лицо не в состоянии, оценить противоправный или преступный характер своих дейст-; вий, то его нельзя обвинять в их совершении и налагать ответст­венность за противоправный акт. Похожее положение и с недости­жением возраста уголовной ответственности, по крайней мере в> отношении пограничного возраста, учитывая который суд должен) оценить личностные способности молодого человека.

Принуждение как личная и общая необходимость возникает под влиянием определенных обстоятельств. Если человек стано-\ вится объектом запугивания со стороны третьего лица и это ведет1 его к совершению преступления, то вопрос о его виновности' ставится таким образом: а мог ли он противостоять запугиванию?* Аналогичная ситуация складывается, если угроза исходит не от' другого лица, а от естественных обстоятельств. Типичным пример ром может служить угроза голода для моряков, потерпевших1 кораблекрушение, или для туристов, попавших в ловушку из-за'' горного обвала. Если в таких обстоятельствах люди, попавшие Bv безвыходное положение, совершают акт каннибализма, резонно

признать убийство жертв преступлением, но гораздо менее резонно возлагать вину на несчастных.

Центральным вопросом второго подхода к вменению противо­правности является то, что надо с полным основанием ожидать друг от друга в цивилизованном обществе. Можем ли мы ожидать, что люди, включая тех, кто страдает душевным расстройством, или тех, кто действует в условиях принуждения, всегда воздержи­ваются от совершения неправомерных поступков? В обществе, не имеющем терпимости к слабостям человеческой природы, вряд и будет существовать множество вариантов для оправдывающих обстоятельств. В бывшем Советском Союзе и странах Восточной Европы идеологическая попытка создать новый тип «коммунисти­ческой личности» подразумевала минимальную терпимость к че­ловеческим слабостям. Как это ни удивительно, но общее право также разделяет взгляды на возможность освобождения от ответ­ственности тех, кто по причинам личной слабости под влиянием обстоятельств повел себя противоправно.

Немецкая теория уголовного права развивала направление по созданию теории обстоятельств, исключающих виновность. В ци­тируемом ниже отрывке из «Философии права» Кант привел случай с потерпевшими кораблекрушение моряками. Один из них в открытом море спас свою жизнь за счет того, что столкнул в воду другого с доски, за которую оба уцепились. Интуиция подсказывает, что мы не должны наказывать человека, спасающе­го свою жизнь. На вопрос «почему» Кант в «Метафизике нравов» ответил так: «Иными словами, не может быть такого уголовного права, которое карает смертной казнью того, кто при кораблекру­шении, спасая свою жизнь, сталкивает в море другого человека, чья жизнь находится в такой же опасности, и тем самым спасает себя, ибо угроза такого наказания, содержащаяся в законе, не может быть страшнее потери собственной жизни. Уголовный закон такого толка не может произвести ожидаемого воздействия, по­скольку угроза предстоящей расплаты (смертный приговор суда) как-то туманна по сравнению с угрозой жизни сейчас, а потому не Может перевесить последнюю. Отсюда следует, что спасение соб­ственной жизни путем насилия должно расцениваться не как Невиновное действие, а как ненаказуемое. По странному смеше­нию понятий юристы путают субъективную виновность и объек­тивную противоправность».

250

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

251

Хотелось бы уточнить, что Кант в «Метафизике нравов* в приводимом случае с потерпевшими кораблекрушение моряка­ми (когда один спас свою жизнь за счет того, что столкнул в воду другого с доски, за которую они оба уцепились) как раз и выступает только за ненаказуемость таких действий. Однако он считал, что эти действия, как и вообще совершенные в состоянии крайней необходимости, являются противоправны­ми и, в частности, отрицал право спасать свою жизнь за счет гибели другого.

Напротив, Гегель в «Философии права» рассматривал дей­ствия, совершенные в состоянии крайней необходимости как правомерные. Он подчеркивал, например, что право нужды есть именно право, а не только снисхождение, что правомерно спасение жизни за счет нарушения чужого права собствен­ности^.

Что же касается обсуждаемого вот уже более столетия в уголовно-правовой литературе вопроса о том, можно ли спа­сать собственную жизнь за счет жизни другого человека, то и с позиции теории российского уголовного права, и исходя из формулировки уголовного закона о крайней необходимости сле­дует категорический и единственный вывод: нет, нельзя. Дело в том, что в соответствии со ст. 39 УК РФ одно из необхо­димых условий признания правомерными действий, совершен­ных при крайней необходимости, состоит в том, чтобы при­чиненный вред был обязательно меньшим, чем предотвращен­ный. И это отвечает логике критерия крайней необходимости обстоятельства, исключающего преступность деяния. Ведь крайняя необходимость — это всегда столкновение двух пра-воохраняемых интересов, когда один из них можно спасти, причинив вред другому. Какой же смысл в причинении при этом равного вреда? И спасение собственной жизни за счет жизни другого человека как раз и противоречит указанному условию и превращает указанные действия в преступные. На страни­цах этой книги мы не раз обращались к библейским заповедям. Мне кажется, что отказ в признании правомерным спасения собственной жизни за счет жизни другого более соответствует

внутреннему содержанию христианской морали. Евангелие требует, чтобы «ближний возлюбил другого как самого себя». Когда же человек обрекает «ближнего» на смерть, даже для спасения собственной жизни, о какой уж тут любви к нему можно говорить?

Довольно редко, но все-таки в современной судебной прак­тике дела подобного рода (причинение смерти другому человеку для спасения собственной жизни) встречаются. Например, в отечественной учебной литературе приводится такой случай.

Группа подростков затеяла на улице рискованную игру, состоявшую в том, что они по очереди садились в кузов проходящих грузовых машин. Саша Ш. подбежал к самосвалу, схватился за задний борт и подтянулся, чтобы запрыгнуть в кузов. Но его ногу затянуло между рамой и колесом. От боли и испуга он закричал. Услышав крик, водитель И. остановил самосвал. Поняв, что произошло, он стал думать, как освобо­дить ногу подростка. Тем временем к месту происшествия прибежал отец Саши. Полагая, что сын пострадал по вине водителя, он выдернул из забора кол и набросился на И., который укрылся в кабине. Тогда отец пострадавшего стал бить колом по кабине, разбил ветровое стекло и сделал попыт­ку проткнуть водителя. Чтобы спасти свою жизнь, И. включил скорость и тронулся с места. При движении мальчик, который оставался зажатым между рамой и колесами, был еще больше травмирован и погиб. Суд не признал, что И. действовал в состоянии крайней необходимости, и осудил его за умышленное убийство^.

Что же касается конкретной наказуемости действий, со­вершенных в ситуации спасения собственной жизни за счет жизни другого, то исключительность подобных ситуаций вряд ли позволяет говорить о строгом наказании.

Отсюда возникла традиция преемственности в отношении об­стоятельств, исключающих виновность, в праве Германии. В пер­вом Уголовном кодексе 1871 г., принятом при Бисмарке, содер­жалась ст. 54, которой предусматривалась личная и общая необ­ходимость. Помятуя о замечании, сделанном Кантом, немецкие

1 Взгляды Канта и Гегеля на проблему крайней необходимости цит. по: Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. С. 469.

См.: Советское уголовное право. Общая часть / Под ред. М.А. Гельфера, П.И. Гришаева, Б.В. Зравомыслова. М., 1972. С. 226.

252

Глава V. Противоправность и вменение

§ 3. Основы вменения противоправности

253

теоретики осторожно отнеслись к трактовке обстоятельств, исклю­чающих виновность по основаниям субъективно личностного по-   . рядка. Они избегали утверждения, что невиновные действия не являются противоправными. Другими словами, невиновное пове­дение противоправно, но ненаказуемо.

Я полагаю, что перед теоретиками уголовного права во всех -правовых системах встает проблема вменения противоправности. Они не всегда могут пользоваться именно этими терминами, но их теории находят отражение в действующей доктрине. Для примера возьмем положения общего права, касающиеся максимы actus поп facit reus nisi mens sit rea (не может быть уголовной ответствен­ности без единения виновной воли и виновного действия). В этой формуле виновное действие означает противоправный акт, а ви­новная воля служит критерием вменения ответственному лицу его действия. Иными словами, не может быть уголовной ответствен­ности без виновного (или упречного) нарушения права.

Вывод полностью соответствует решению этого вопроса в современной теории российского уголовного права.

Однако этот вывод не разрешает противоречия между психо­логической и оценочной теориями вменения. На самом деле обе' теории имеют корни в общем праве. Практическая разница между ними состоит в том, рассматриваются ли обстоятельства, исклю- ■ чающие виновность, как отрицание вины или упречности, или же i они рассматриваются как основание для «защиты». В соответствии с Примерным уголовным кодексом обстоятельство, исключающее виновность, не отрицает «форм виновности», требующихся по закону для квалификации правонарушения. Совершение правона­рушения в условиях личной и общей необходимости, вменяемости и ошибки в законе выводит его за рамки требования виновности (ст. 2.02).

И по российскому уголовном праву первые два обстоятель-  .? ства исключают вину.

Мы видим, однако, что судьи принимают многие решения в системе общего права, исходя из того, что невменяемость и другие обстоятельства, исключающие виновность, отрицают вину (mens rea). Можно предположить некую практическую цель в поддер­жании двойственности этих конфликтующих направлений в реше-

нии вопроса вменения противоправности, но можно также пред­положить, что в системе общего права этой проблеме никогда не уделялось того внимания, которого она заслуживает.

Моя позиция, которую позже я изложу подробно, состоит в том, что правильным подходом к вопросу вменения противоправ­ности является оценочная теория, и далее объясню, почему это так важно с практической точки зрения для теории уголовного права. Чтобы было ясно, в чем состоит сущность теории, о которой идет речь, я буду использовать термин «упречный» (blameworthy) для выражения принципа оценочного вменения.

Основные положения, из которых мы исходим, таковы:

не может быть уголовной ответственности без упречного

противоправного действия;

обстоятельство, исключающее виновность, отрицает проти­

воправность;

обстоятельство, исключающее виновность, отрицает упреч-

ность.

Первый вывод, как уже отмечалось, соответствует россий­ской теории уголовного права. Второй — частично, так как он применим лишь к освобождению от уголовной ответственности по обстоятельствам, исключающим преступность деяния, и не применим к освобождению от уголовной ответственности по нереабилитирующим основаниям. Третий вывод допустим с учетом сказанного в отношении второго вывода. И по большому счету я не вижу здесь серьезных разногласий, так как под освобождением от ответственности г-н Флетчер понимает только освобождение по обстоятельствам, исключающим пре­ступность деяния (а по отношению к ним эти выводы амери­канского автора целиком и полностью применимы).

Различие между противоправным и упречным действиями по­рождает ряд затруднений. Первое из них — это определение тех видов действий (нападения), против которых допустима самообо­рона. По правилу, действующему в большинстве правовых систем, самооборона допустима в отношении противоправных нападений. Вопрос в том, как мы должны интерпретировать требование наличия противоправного поведения. Должно ли само нападение быть элементом упречного, наказуемого поведения? А что если нападающий не подлежит ответственности ввиду, например, не-

254

Глава V. Противоправность и вменение

§ 4. Проблема пограничных случаев: предполагаемая самооборона         255

вменяемости или вынужденности действий? Впервые я обратился к этой проблеме в статье «Соразмерность наказания и нападение психически неуравновешенного: иллюстрация в теории сравни­тельного уголовного права»1, а много позже — «Нападение невме­няемого — двадцать лет спустя»2. Некоторые теоретики полагают, что самооборона может иметь место только против виновных и не подлежащих освобождению от ответственности нападений. Другие настаивают на том, что нападение просто должно быть противоп­равным вне зависимости от того, виновен ли нападающий в совершении агрессивного действия или нет.

С точки зрения российского уголовного права здесь нет повода для дискуссии, так как проблема решена непосредствен­но в самом уголовном законодательстве. В соответствии со ст. 38 УК РФ необходимая оборона возможна не только от преступных посягательств, но и от общественно опасных, не являющихся преступными (в первую очередь имеются в виду посягательства невменяемого или лиц, не достигших возраста уголовной ответственности).

Насильственное действие при самообороне не преследует цели причинить вред нападающему как упречному правонарушителю. Защищающийся не выступает в роли представителя государства с целью наказать агрессора. Цель его защиты, скорее, состоит в том, чтобы защитить нарушенные интересы путем отражения неправо­мерного нападения. Поэтому есть смысл считать, что неправомер­ное нападение порождает полное право на самооборону вне зави­симости от того, подлежит или нет нападающий освобождению от ответственности.

Данная позиция полностью совпадает с российской теорией уголовного права.