§ 40. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И АНТИМОРАЛЬНЫЙ ПОСТУПОК В Д0БУРЖУАЗН0М ИЦБУРЖУАЗНОМ .УГОЛОВНОМ ПРАВЕ"

I. Вопрос о моральной оценке преступления возникает только с усилением значения субъективного момента конкретного преступления, причем в периоды, когда субъективной стороне принадлежала преобладающая роль, нередко усиливалась и роль моральной оценки деяния.* В первые периоды уголовного права решающее значение придавалось фактически причиненному вреду, элемент моральной оценки деяния или отсутствовал или играл второстепенную роль. Этому coot-i ветствовал и характер санкций, выражавшихся зачастую в той] или иной форме компенсации ущерба.

В тех системах права, которые целиком базируются на религии и по существу могут быть названы ее частью,5 понятия антиморального и преступного поведения почти сливаются воедино, причем оба эти понятия охватываются одним общим понятием греха. Таковы системы католического канонического права, шариата, а из более ранних правовых систем — Авеста, законы Моисея и др.

Понятие греха в «этих случаях не может быть противопоставлено понятию антиморального поступка. Здесь при всеобъемлющей роли религии и в общественной и в частной жизни людей она определяет понятия дозволенного и недозволенного и она же дает оценку тому или иному поведению человека. Поэтому понятие антиморального поступка поглощается понятием греховного поступка.

Особенно наглядно это можно видеть на примере Авесты. Преступление есть одновременно грех, степени тяжести которого соответствует степень тяжести наказания. Поэтому Авеста определяет одновременно земную и загробную санкция; например, за нарушение честного слова — санкция от 300 до 1000 ударов и пребывание в аду на срок до 900 лет.

Ислам охраняет мерами принуждения почти все предписания религии и в то же время рассматривает каждое нарушение норм права как грех.6

4 Исключением является учение социологической школы, но она, строго говоря, решающее значение придает не субъективной стороне конкретного преступления, а совокупности свойств личности субъекта.

6 Энгельс писал о западноевропейском средневековье: «Средние века присоединили к богословию и подчинили ему все прочие формы идеологии: философию, политику, юриспруденцию» (Маркс и Энгельс. Соч., т. XIV, стр. 675).

* Теоретик мусульманского права пишет: «В исламе есть только одна истина —- истина религиозная; она вмещает в себе все истины, составляю-

Преступление и антиморальный поступок в добуржуазном праве        231

Каноническое право считало каждое преступление вместе с тем и грехом.7 Из этого, правда, не вытекало, что всякий без исключения грех одновременно являлся преступлением, ко во всяком случае область греховного была немногим шире области преступного.

В тех государствах средневековья, где религия хотя играла и огромную роль, но не исключительную, она освящала классовую репрессию государства, признавая всякое преступление греховным поступком и подкрепляя, таким образом, светскую кару церковным осуждением. Однако, в отличие от теократических систем, область греховного была значительно шире области преступного.8 При этом, в зависимости от удельного веса и известной самостоятельности церкви по отношению к государству, церковь нередко считала возможным признавать грехом деяния, правомерные с точки зрения государства, и даже некоторые деяния, являвшиеся обязанностью подданного.9

В феодально-абсолютистских государствах намечается разделение антиморального и греховного поведения, но в очень неопределенной форме. В области уголовного права, где еще не дифференцируется понятие преступного как деяния, запрещенного уголовным законом под страхом наказания, и, таким образом, санкционируется произвол судьи, безнравственность деяния весьма часто отождествляется с его преступностью. Область безнравственного, правда, значительно шире области преступного, но в принципе судья при наказании деяния может исходить из признака безнравственности, определяемой на основе феодальной системы нравственности, и на этом основании приговорить виновного к наказанию. При системе вмешательства   абсолютизма   во   все   области   личной   жизни   круг

щие себе базу, основу отношений человека к его создателю, ко всему обществу и государству, а равно и к себе подобным» (Саввас Паша. Теория мусульманского права. Пер. А. Выгорницкого, Ташкент, 1910, стр. 6).

7                      Д. А. Дриль отмечает, что служители церкви старались внедрять взгляд на преступление как на нарушение в то же время и одной из заповедей божиих, т. е. грех (Уголовное право, СПб., 1909, стр. 68).

8                     Так, Гоббс писал: «Всякое преступление есть грех, но не всякий грех есть преступление» (Левиафан, Гиз, 1936, стр. 225).

9                   Так,   Номоканон,  действовавший  в  Византии, а   частью и  в Русском государстве, считал грехом, требующим покаяния и наложения «питимии, умерщвление врага на войне, убийство, совершенное при необходимой обороне. Православная церковь после долгих колебаний признала (в 920 г.) законность вступления в третий брак, но продолжала считать его грехом, влекущим на несколько лет отлучение от причастия (см. Номоканон при большом требнике, Одесса, 1872, правила 9 и 52).

232                                                                                                                                                                                                                                                                                                      Преступление — деяние аптиморальное

наказуемости деяний безнравственных оставался чрезвычайно широким.

Великий Пушкин в докладе против мракобеснических заклинаний крайнего реакционера Лобанова, прочитанном 18 января 1836 г. в Императорской Российской Академии, по существу бичевал не только воззрения Лобанова, но и систему уголовного права и всепроникающей полицейской регламентации николаевского времени. Он говорил: «Мысли, как и действия, разделяются на преступные и на неподлежащие никакой ответственности. Закон не вмешивается в привычки частного человека, не требует отчета о его обеде, о его прогулках, и тому подобном... Закон постигает одни преступления, оставляя слабости и пороки на совесть каждого».10

С усложнением классовых отношений общества, с ослаблением монопольной роли церкви в области идеологии появилось несколько критериев оценки нравственных качеств деяния. Государство стало претендовать и на роль законодателя в области нравственности. Во всяком случае, каждое деяние, караемое законом, признавалось безнравственным. Правда, идеологи абсолютизма ставили перед собой вопрос, не являются ли некоторые преступления безразличными в моральном отношении, например, невыполнение правил езды, нарушение правил об устройстве дымоходов и т. п. Этот вопрос они зачастую разрешали, прибегая к такому рассуждению: все, что исходит от самодержавной власти, есть благо, нравственная обязанность подданного — повиноваться каждому велению власти и соблюдать запреты, ею установленные; если же запрет нарушен, то виновный допустил не только противоправный, но и безнравственный поступок.11

II. Идеологи идущей к власти буржуазии, начиная с самых ранних, наоборот, как правило, отрицали за государством право, и по существу возможность, определять внутренне

10                     А. С. II у ш к и н. Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной   (А. С. Пушкин. Соч., ГИХЛ, Л., 1936, стр. 743—744).

11                     См. С. Б. В а р ш е в. Общие начала теории и законодательства о преступлениях и наказаниях. М., 1841, стр. 4.

Интересны рассуждения, которыми сопровождалось издание брачного закона при Иосифе II: «Всякое деяние, разрешенное законами государства, всякое пользование правом, пожалованным государем, не есть и не может быть названо грехом или, иначе, действием, совершенным противу долга...» Отрицание этого признается «явным вторжением в права государя и возмутительным учением... Наоборот, неповиновение государственным законам должно считать одним из тягчайших грехов» (Цит. по книге Рейснера «Духовная полиция в России», 1910, стр. 79).

Преступление и антьморальный поступок в буржуазном правя                                                                                                             233

обязательные для граждан правила поведения. Интересны рассуждения Спинозы. Он писал, что общество может утвердиться только в том случае, если «оно присвоит себе право каждого мстигь за себя и судить о том, что хорошо и что дурно. А потому оно должно иметьвластьпредписыватьобщий образ жизни и установлять законы, делая их твердыми не посредством разума, который ограничить аффекты не в состоянии, но путем угроз»>12 Гражданин обязан подчиняться предписаниям государства, даже если он считает их вредными, повиноваться из  страха   или  любви.13

Следовательно, Спиноза признавал власть государства только в области внешнего поведения человека, но отрицал его власть над совестью. В интересующей нас области из учения Спинозы вытекало, что государство может признать деяние наказуемым, запретить его и наказывать за нарушение запрета. Граждане обязаны соблюдать этот запрет, но сохраняют вытекающее из естественного состояния право признавать его несправедливым.

III. Следует остановиться на воззрениях по интересующему нас вопросу А. Фейербаха, поскольку они привлекли внимание советских исследователей. А. Фейербах, в противоположность Канту, считавшему преступление видом безнравственного поступка, исходил из того, что право и мораль совершенно различныпо своей природе и притом даже относятся к различным сферам: мораль — к миру вещей в себе, а право — к миру явлений.

А. Фейербах отрицал какое бы то ни было значение безнравственности деяния для его наказуемости, которая должна определяться исключительно нормой права. При этом совершенно несущественно, является ли преступление деянием нравственным, аморальным или безразличным с точки зрения нравственности.

А. А. Пионтковский пишет, что А. Фейербах «первый иа лагеря сторонников критической философии поставил со всей решительностью проблему резкого разграничения области мо-

12                      Б. Спиноза.   Этика. Часть IV, теорема 37, схол. 2. Гиз., М., 1932.

13                     Спиноза отрицал абсолютный характер права и нравственности. Он писал, что в естественном состоянии нет ничего, чго можно было бы назвать преступлением, а также поступком справедливым или несправедливым. Преступление есть неповиновение, наказуемое только по праву государственному. «Справедивость и несправедливость, преступление и заслуга составляют понятия внешние, а не атрибуты,   выражающие природу души» (Этика, стр. 167).

•234                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         Преступление — веяние анггаилоралькое

ради и области права, как двух принципиально отличных, не имеющих между собой ничего общего областей».14 Это признается заслугой Фейербаха.

Мнение А. А. Пионтковского вызывает возражения. Правильно, что в условиях Германии того времени точка зрения Фейербаха была относительно прогрессивной; она хотя в некоторой степени ограничивала понятие преступления только рамками, определенными законом,16 с отказом от преследования неопределенного множества антиморальных с точки зрения феодальной идеологии поступков.

Трудно,'однако, усмотреть заслугу Фейербаха в том, что он принципиально разрывал области морали и права, как якобы не имеющие ничего общего между собой. Нельзя представить себе правовой системы, в основе которой не лежали бы определенные моральные представления. И всякий новый класс, взявший государственную власть, запечатлевает свои моральные воззрения в  области права.

В принципе в эпоху капитализма моральное осуждение преступления не связывается необходимо с религиозным осуждением, моральная вина отнюдь не всегда рассматривалась как разновидность греха. Однако в силу того, что буржуазия сохранила очень многое из обломков феодализма, религиозный -момент в области уголовного права, особенно в части отбывания наказания, сохранил в ряде случаев свое значение. Так, например, в основе пенсильванской системы тюремного заключения лежало представление о преступлении, как грехе и наказании, как средстве покаяния и искупления греха.18

IV. В период победы и утверждения капитализма в передовых странах наиболее распространенным в буржуазной теории являлось признание преступления родом безнравственного поступка.17

14                    А. А. Пионтковский. Уголовно-правовые воззрения Канта, Фейербаха и Фихте. Ученые записки ВИЮН, вып. № 1, М., 1940, стр. 65.

15                     М. М. Исаев пишет, что требование законности у Фейербаха не являлось революционным требованием.  В отличие   от   просветителей XVIII в., которые требовали, чтобы в законе нашли выражение требования человеческого разума, т. е. требования революционной тогда буржуазии, у А. Фейербаха требование законности было связано с признанием положительного права вообще (Проф. М.М. Исаев. К вопросу о политической оценке идей классической школы уголовного права в первой половине XIX века, М., Военно-Юридическая Академия, 1947, стр. 18).

18 См. Маркс и Энгельс.  Соч., т. V, стр. 177—180. 17 Так, например, Ortolan, Resume des Elements de Droit Penal, Paris, 4874, p. 67.

Преступление и антиморальный поступок в буржуазном праве                                                                                                                                                               235

С дальнейшим развитием капитализма и обострением противоречий как между антагонистическими классами, так и внутри господствующего класса многие из буржуазных теоретиков исключают элемент безнравственности из понятия преступления.

Биндинг решительно высказывался против установления какой бы то ни было связи между уголовным правом и нравственностью.18 Он утверждал, что, только различая явления юридического и нравственного порядка, можно объяснить существование правомерных, но весьма безнравственных деяний, и, наоборот,— весьма нравственных деяний, которые с точки зрения права должны быть признаны преступными.

По существу эта точка зрения означала намеренное игнорирование существеннейшего вопроса в учении о понятии преступления.

Такой же точки зрения держался Я. С. Таганцев. Он писал: «Преступное не может и не должно быть отождествляемо с безнравственным: такое отождествление, как свидетельствуют горькие уроки истории, ставило правосудие на ложную стезю; вносило в область карательной деятельности государства преследование идей, убеждений, страстей и пороков; заставляло земное правосудие присваивать себе атрибуты суда небесного».19 В условиях царской России точка зрения Таганцева была прогрессивной.

Сергеевский еще более решительно утверждал, что преступным будет противное закону государственному, каково бы оно ни было с точки зрения нравственных принципов. «Преступник может быть нравствен и безнравствен, добр и зол, праведен и греховен — все это не имеет существенного значения». Сергеевский заявлял далее, что исполнение некоторых норм обязательно, но безнравственно, например, исполнение обязанности доносить о преступлении; наоборот, некоторые поступки, как, например, дуэль, наказуемы, но одобряются нравственностью.20

iS К. Ъ ind i n g. Die Normen und ihre (jfcertretung. B. II, Leipzig, 1914.

19                      H. С. Таганцев. Лекции, т. I, СПб, 1902, стр. 40

20                    Сергеевский.   Русское уголовное право. СПб., 1905, стр. 52—53, 57. Вообще русские теоретики уголовного права, как правило, требовали полнейшего отделения морали от уголовного права. Это было вполне понятно, так как Уложение о наказаниях было переполнено запретами, которые с точки зрения правосознания буржуазии должны относиться к области морали. Еще в большей мере это можно сказать об Уставе о предупреждении и пресечении преступлений.

Из числа прогрессивных русских ученых, выступавших за абсолютное разграничение областей морали и уголовного права, упомянем еще Спасовича. В одной из защитительных речей он, проводя резкую грань

236                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      Преступление — Эеяние антиморальное

Действительно, трудно было бы ожидать, чтобы либеральный буржуазный ученый в условиях царизма признал безнравственными многочисленные религиозные преступления, нарушения бесконечных полицейских запретов или запрещенные под страхом суровой кары браки людей, находящихся между собой в каких-то степенях свойства или даже так называемого духовного родства (через крещение, браки родственников и пр.). V. Однако большая часть буржуазных теоретиков разграничила области преступного и антиморального таким образом, что они совпадают в одной части и не совпадают в другой.

Эти авторы полагали, что некоторые преступления безусловно антиморальны, другие не безнравственны, например дуэль,21 некоторые политические преступления, многие неосторожные деликты. Наоборот, многие деяния, не признаваемые преступлением, глубоко  безнравственны.

Обычно эти авторы изображают области преступного и безнравственного графически в виде- двух  кругов, площади

между преступным и бесчестным, говорил: «В высшей степени ненаучно и нелогично отождествление понятий бесчестное и уголовно-преступное, представление о том, якобы они покрываются, якобы преступное есть второй этаж бесчестного, бесчестное, так сказать, в квадрате, и что достаточно сказать: преступное, потому что бесчестным будет оно неминуемо само по себе». Спасович указывал далее на то, что люди часто преступают уголовный закон, «не будучи увлечены никакими нравственно-унижающими их побуждениями». Сюда относятся прежде всего преступления против веры, множество полицейских деликтов и т. д. (С п а с о в и ч. Соч. , т. VII, стр. 258). См. также С. Будзинский. Начала уголовного права. Варшава, 1870, стр. 301; Кистяковский. Цит. учебник, стр. 51.

21 Дуэль запрещается почти всеми кодексами, однако, по воззрениям феодальных и близких к ним элементов, дуэль—деяние пе только не порочащее, а благородное. Несмотря на признание дуэли преступлением, во всех буржуазных странах издавались дуэльные кодексы, которые хотя и были произведениями отдельных лиц (чаще всего знаменитых бреттеров) и не имели прямой государственной санкции, однако в определенных слоях господствующих классов считались гораздо более обязательными, чем законы. Нормы этих кодексов прямо противопоставлялись нормам закона. Так, в изданном в России дуэльном кодексе мы читаем, что «дуэль служит способом отмщения за нанесенное оскорбление и не может быть заменена, но вместе с тем и не может заменить органы судебного правосудия...» (ст. 3); дуэль «возможна и допустима только между лицами равного, благородного происхождения» (ст. 6); «извинения на месте поединка не допускаются» (ст. 193); отказ от дуэли покрывает бесчестием. Основной принцип и назначение дуэли — «решать недоразумения между отдельными членами общей дворянской семьи между собой, не прибегая к посторонней помощи» (ст. 2). Весь кодекс, по существу, содержит правила совершения убийства (см. В. Д у р а с о в. Дуэльный кодекс. 4-е изд., СПб., 1912). В государствах, где большую роль играют остатки феодальных классов, дуэль фактически ненаказуема или наказывается очень мягко.

Преступление и антиморальный поступок е буржуазном праве                                                                                                                                        237

которых в некоторой части совпадают.22 Следовательно, лишь некоторые преступные деяния признаются одновременно безнравственными и, наоборот, лишь некоторые безнравственные поступки являются одновременно деяниями преступными. Это разграничение преступных деяний по степени их значения в области морали наиболее основательно проведено английскими теоретиками уголовного права.

Дж. Стифен признавал имеющей тесную связь с нравственностью лишь весьма незначительную часть преступных деяний—■ убийство, кражу и т. u.Zi Некоторые же деяния, признаваемые законом преступными, по его мнению, весьма нравственны. Стифен делает откровенный вывод: «Законодатель поставлен в необходимость поддерживать иногда порядок вещей несправедливый, дурной».

В отношении преступлений, выражающихся в нарушении запретов (корчемство, контрабанда, незаконная охота, нарушение законов о торговле и мореплавании), Стифен замечает, что «нравственное чувство в отношении этих преступлений зависит отчасти от взглядов на предмет различных классов»; «сквайр и мужик совсем иначе смотрят на охоту на чужих землях». О посягательствах на органы власти (измена, бунт, сопротивление власти, ослушание и пр.) Стифен замечает, что «в сущности нравственный характер этого класса преступлений может быть бесконечно различен, смотря по обстоятельствам». Так, даже в отношении измены (treason), видами которой являлись замысел на государя, предательство в пользу внешнего врага, насильственные действия против правительства страны, Стифен заметил, что «теперешнее нравственное настроение английского народа осуждает безусловно два первые разряда деяний, но судит о деяниях третьего класса, смотря по обстоятельствам».

Позднейшие английские и американские исследователи развивают в основном ту же точку зрения.24 Примерно таких же воззрений держались некоторые русские дореволюционные авторы.

П. И. Люблинский писал, что в область преступлений не входит целый ряд весьма безнравственных и греховных поступков, но, с другой стороны, добрая половина уголовных

22                   См., например, Таганцев. Лекции, стр. 37;Пусторослев. Анализ понятия о преступлении, стр. 143.

23                    Джемс Стифен.  Уголовное право Англии. Пер. В. Спасо-вича, СПб., 1865, стр. 129—132.

24                   См., например, Kenny.  Outlines of Criminal Law. Cambridge. 1936, p. 8-10.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 б

238                                                                                                                                                                                                                                                                  Преступление — деяние антиморальноа     _____________

запретов не имеет ничего общего с понятием безнравственности или греха.25

Лохвицкий придерживался того же воззрения, полагая, что из всех наказуемых деяний только часть принадлежит к числу безнравственных поступков, но отсюда он делал вывод, что лишь именно эти деяния и могут считаться преступлением в строгом смысле слова. Лохвицкий писал: «Деяния, запрещаемые законом, бывают, по отношению к нравственности и нашему сознанию, двух родов: одни—такие, которые запрещаются чувством справедливости, совестью; другие,— которые безразличны для нашего внутреннего чувства, но которые государство наказывает потому, что считает ихвредными для общей безопасности и спокойствия, например, нарушение правил о паспортах, о карантинах, о предосторожности от огня и т. п.». По мнению Лохвицкого, Уложение 1845 г. на этой базе разделило наказуемые деяния, вне зависимости от степени наказания, на преступления и проступки. Таким образом, оскорбление, как деяние, противоречащее нравственности, является преступлением, хотя оной карается только штрафом, а нарушениекарантинныхправил,караемоесмертнойказныо,— проступком, так как оно есть деяние с точки зрения нравственности безразличное.26

VI. Воззрение, согласно которому преступление является, или по крайней мере должно быть, в то же время безнравственным проступком, за последние десятилетия находит новых сторонников среди буржуазных теоретиков.27

Обосновать признание каждого преступления de lege lata безнравственным поступком для буржуазных теоретиков было нелегко. Здесь возможны были два пути. Следуя первому-пути, приходится исходить из должного понятия преступления вместо сущего. Так поступил Владимиров, который, как и Лохвицкий, считал, что перечень преступлений надо решительно сократить, называя этим именем лишь безнравственные поступ-

28 П. И. Л ю б л и н с к и й.  О действии наказания. Новые идеи в правоведении. СПб., 1914, сборн. 1, стр. 13.

26                   А. Лохвицкий.   Курс русского уголовного права. СПб., 1867, стр. 33—34.

27                   Обстоятельной критике это воззрение подверг Е. Д. С и н и ц к и Й. Он писал, что очень неправомерные поступки могут быть совершены высоконравственными личностями. В виде примера Синицкий указывает на борьбу славянских народов Австро-Венгрии за национальное освобождение, являвшееся, согласно австрийским законам, государственным преступлением  (Е. Д. Синицкий.  Моралистическое направление в уголовном праве. Сборник правоведения и общественных внаний. СПб.» 1896, стр: 258).

Преступление и антиморальный поступок в буржуазном праве        239

ки.23 Близко к такому взгляду подходил и С. В. Познышев.

Другой путь — признание, что поскольку государство устанавливает наказуемость каких-либо деяний, оно, тем самым, причисляет их к числу безнравственных. Они становятся безнравственными в силу веления государства и с того момента, когда оно причислило эти деяния к числу преступных.

Эта концепция в сущности воспроизводит изложенные выше воззрения идеологов абсолютизма,29 но уже применительно к буржуазному обществу. Она рьяно поддерживается империалистической реакцией, особенно путем культивирования взгляда на каждого побывавшего в тюрьме как на отверженного. Эго тем более удобно для капиталистов, что, например, в США они легко могут откупиться от тюрьмы.

Попытки придать моральное освящение уголовной репрессии, усилившиеся в период начавшегося упадка капитализма, базировались, в частности, на созданной в конце XIX в. теории этического минимума. С точки зрения этой теории всякое преступление в какой-то мере может считаться безнравственным поступком.

Выдвинутое Еллинеком учение о праве, как этическом минимуме, в применении к уголовному праву означало, что преступление нарушает этот этический минимум и потому оно безнравственно; наоборот, каждое правомерное действие никогда не нарушает этического минимума и потому не может быть безнравственным. На вопрос, нравственно ли поступает безжалостный кредитор, отбирающий последнее имущество у бедняка, Еллинек иезуитски отвечает, что он поступает не безнравственно, ибо действует правомерно (следовательно, в его поступках есть минимум нравственности), но он поступил бы еще более нравственно, если бы превысил этот этический минимум и имущества не отбирал.30

VII. Для уяснения соотношения между понятиями преступление и антиморальный поступок в буржуазном праве следует учитывать, что нравственность имеет классовый характер. Буржуазная мораль основана на лжи, лицемерии, ханжестве. Она антинаучна.

Энгельс писал: «Люди, сознательно или бессознательно, черпают свои этические взгляды в последнем счете из практи-

28                      Владимиров. Курс уголовного права, стр. 211.

С. В. Познышев.   Задачи общественных наук в связи с основами этики. М., 1908, стр. 3.

29                      Г о б б с.  Левиафан, стр. 125.

30                       Еллинек.  Социально-этическое значение права, неправды и наказания. М., 1910, стр. 148.

240                                                                                                                                                                                                                                                                                                 Преступление — деяние антиморальное

ческих условий своего классового положения, из экономических условий производства и обмена... Мораль была всегда классовой моралью; она или оправдывала господство и интересы господствующего класса или же отражала возмущение угнетенного, но достаточно окрепшего уже класса против этого господства и защищала будущие интересы угнетенных».31

Когда буржуазия, будучи прогрессивным классом, приходила к власти, она мыслила себя в качестве представительницы всего общества и свою классовую мораль, свое классовое право выставляла как общенародную мораль, общенародное право. Отсюда — учение о безнравственности всякого преступления. Однако с развитием и обострением классовой борьбы, с углублением классовых противоречий между классом капиталистов и пролетариатом требования буржуазной морали оказались в столь кричащем противоречии с действительным положением, что многие буржуазные теоретики предпочли разграничить области преступного и безнравственного как области, в принципе не соприкасающиеся между собою. Буржуазия была тогда еще достаточно сильна, чтобы во многих случаях обойтись без обоснования репрессии безнравственностью деяния, за  которое репрессия применяется.

Помимо того, противоречия между остатками феодальных классов, с одной стороны, и буржуазией,— с другой, а также противоречия между отдельными группами буржуазии не позволяли применить нравственный критерий к очень большому числу преступных деяний. Если, например, уголовный закон запрещал свободное отправление культов, более прогрессивная часть буржуазии не могла считать преступления, совершенные лицами, исполняющими обряды неразрешенного культа, безнравственными; наоборот, она самый такой уголовный закон считала безнравственным.

Следует иметь в виду и еще одно обстоятельство — двойственный характер морали буржуа. Буржуа может признать одно и то же действие безразличным в нравственном отношении или, наоборот, безнравственным, в зависимости от того, кем оно совершается и какую форму имеет.

Разоблачая биржевых плутов, Маркс приводит историю мистера Брауна —видного капиталиста, члена парламента. Состоя директором дутого предприятия, Браун после краха предприятия, воспользовавшись своим служебным положением, обобрал предприятие на 70 000 фунтов стерлингов. Разоблачение этого грабежа не помешало ему выполнять не только

31 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. Партиздат, 1934, стр. 66.

Преступление и антиморальный поступок по советскому прйву                                                                                                                                                 241

непосредственно государственные, но и судейские обязанности. В качестве судьи Браун наложил «суровое наказание, предусмотренное законом, на одного бедного извозчика, который утаил небольшое количество вверенного ему картофеля, прочитав виновному елейную проповедь на тему о возмутительности  нарушения  чужого доверия».32

Таким образом, у буржуа зачастую существуют две мерки оценки нравственности поступка и нередко еще одна мерка — для решения вопроса о правомерности поступка. Исключение нравственного элемента из понятия преступного означает для буржуа возможность признать поступок прекрасным, свидетельствующим о высоких качествах души человека, и вместе с тем требовать его наказания, поскольку с точки зрения закона поступок является преступлением и, следовательно, должен быть наказан, чтобы поддержать силу буржуазного закона.33