§  2.   НОРМА  СОВЕТСКОГО  УГОЛОВНОГО  ЗАКОНА, ЕЕ ПОНЯТИЕ И СТРУКТУРА

Некоторые теоретики считают, что нормативность пра­ва является «ведущим и определяющим свойством правовой -формы общественного регулирования»98. Вся,кое право как совокупность определенных государственных пред­писаний не может существовать без норм, в которых эти пред­писания формулируются. С. С. Алексеев отмечает, что юриди­ческая норма в социалистическом обществе — это исхо­дящее от социалистического государства « охраняемое им общеобязательное фор.мально-ои р ед ел енное правило поведения, которое .(не­посредственно или в сочетании с др угими норма­ми права) предоставляет участникам общест­венного отношения да и н от о вида юридические права и налагает иа них юридические обязан-« о с т и ".

В работе, посвященной нормам конкретной отрасли права, мы не считаем уместным глубоко вдаваться в сущность опреде­лений нормы, которые даются теорией права. Приведенная выше формулировка вполне годится в качестве основы для опре­деления понятия уголовно-правовой нормы. Здесь только следует обратить внимание на одну неточность. В действительности государство не охраняет норму права как таковую, потому что сама по себе она, взятая в отрыве от охраняемого ею обществен­ного отношения, не представляет никакой ценности и не может быть нарушена. В данном случае под охрану ставится обще­ственное отношение, регулируемое этой нормой. Оно и являет собой О'бъект посягательства. Каждая норма есть порождение уголовного законодательства и представляет собой всеобщее правиле поведения, установленное социалисти­ческим государством, выражающее общую волю трудящихся, нарушение или несоблюдение кото­рой влечет за собой применение го сударствен­ного принуждения в виде мер уголовного нака­зания. Данное определение отражает основные черты, прису-щие всем нормам права вообще и уголовно-правовым в частно-

98            С. С. Алексеев. Социалыная ценность права в советском обществе.

М., «Юридическая литература»,  197il, стр. 87.

99            С.   С.   Алексеев.   Общая  теория  социалистического  права,  вып.   2,

стр. 7; о н же. Проблемы теории права, т.  1, стр. 203.

69

сти.   Можно бесконечно варьировать   это определение, но сущ­ность его всегда останется одной и той же.

Правовая норма не может существовать сама по себе без нормативного акта. Иными словами, это всегда писаная норма. Тем она, в частности, « отличается от норм морали, которые живут как нефиксированные нормы поведения, как незримые правила повседневного руководства поступками человека. Они входят в человеческое сознание как традиция, о'бычай, предание, как пример для подражания. Норма права «ак воля .государства имеет другую форму и другую'цель — она четко выражена и'не менее четко зафиксирована в нормативном акте.

Что касается нормы уголовного права,,то она всегда от­ражена в законодательном акте, т.е. является высшей формой проявления государственной воли.

Законодательные акты Советского государства — это законы Верховного Совета СССР и (Верховных Советов союзных рес­публик. По установившемуся обычаю они могут быть в виде кодексов или самостоятельных актов. Кодексы .состоят из раз-делов, глав и статей. Единичные законодательные акты обычно включают преамбулу и отдельные статьи.

Норма права и статья закона — это далеко не одно и то же. Статья закона представляет сабой форму фиксирования в пись­менном виде правовой нормы. Она, таким образом, выступает в качестве формы, а содержанием, облеченным в эту форму, является правовая норма.

Как уже говорилось, «ормы уголовного права представляют собой самостоятельные нормы, которым присущи все свойства уголовно-правовых. Не соответствует действительности мнение, согласно которому эти нормы порождены другими отраслями права или даже моралью и только уголовный закон придает им характер уголовно-правовых. Фактически вне законодательного акта не бывает и шравовой нормы. Поэтому реально ее нельзя отделить от закона, в котором она выражена. Если это уголовно-правовой закон, то, следовательно, и норма, заключенная в нем,— уголовно-правовая. Не имеет никакого значения, что аналогич­ная, сходная норма раньше содержалась, например, в адми­нистративном акте. В тот момент она носила все качества адми­нистративно-правовой нормы, но как только за ее нарушение была установлена уголовная ответственность, она стала уголовно-правовой.

То же самое можно сказать и о нормах морали. Коль скоро за какой-либо   аморальный   проступок   назначается   уголовное

70

наказание, то этот проступок превращается уже в преступление. Правда, он остается одновременно и действием аморальным, следовательно, соответствующая моральная норма не перестает существовать и действует независимо от того, что в уголовном законодательстве появилась аналогичная .норма. Уголовный закон может содержать в одной статье только одну .норму уголовного права. В уголовном законодательстве таких норм большинство. Практически каждая норма Общей части и боль­шинство Особенной заключены в одной статье 10° (ст. ст. 64, 65, 68, 107, ИЗ, 172 УК РСФСР и т. п.).

Мы полагаем, что уголовно-правовая норма и состав престу-. плен и я—практически одно и то же10'. Иными словами, состав преступления — это .научное описание уголовно-правовой нормы, и разновидности одного .и того же состава есть не что иное, как модификация одной и той же нормы права. Поэтому одна и та же норма в разных вариантах (простой, квалифицированный, привилегированный состав) может содержаться в различных частях одной и той же статьи Уголовного кодекса., Кстати, в Особенной части УК почти каждая статья имеет'подобное де­ление. Для примера можно привести статьи главы 2 Особенной части "УК РСФСР, в которых описываются отдельные посяга­тельства на социалистическую собственность; то же самое мож­но оказать и о других главах УК РСФСР и союзных республик. Это является одним из правил построения нормы в советском уголовном праве.

Практике известны и такие случаи, когда в одной статье УК содержится больше одной нормы. Правда, они представляют собой исключение, но все-таки встречаются. Так; например, ст. 88 УК РСФСР предусматривает .в двух своих частях не различные варианты одного и того же состава (нормы), а две различные правовые нормы: а) нарушение правил о валютных операциях и б) спекуляция валютными ценностями. Аналогично сконструирована и ст. 153 УК РСФСР. В ней также практически речь идет о двух различных нормах: о частнопредприниматель­ской деятельности и занятии запрещенным промыслом./В-ряд ли такой прием представляет собой высшее достижение законо­дательной техники,    так как, не говоря    уже о невозможности

100          Нормы  Общей  части  отличаются от  норм  Особенной  настолько,  что

проф. М. Д. Шаргародский вообще называет их нормами уголовного права

в  широком  смысле  слова   (Уголовный  закон,  стр.  23).

101          В.   Н.   Кудрявцев.   О   противоправности  преступлений.   «Правове­

дение»,  1959, №  1, стр. 70—71.

71

квалификации по совокупности указанных действий, подобная законодательная конструкция искусственно сводит в одно пре­ступление два действия, у которых совершенно различна объек­тивная сторона, следовательно, и общественная опасность имеет свои особенности. Советскому уголовному законодательству из­вестны и такие случаи, когда одна и та же норма содержится в различных статьях УК- Это, как правило, бывает при наличии значительного разнообразия квалифицирующих или смягчаю­щих обстоятельств, благодаря которым одна норма (состав) может иметь большое количество вариантов. Для подтвержде­ния можно сослаться на норму, предусматривающую ответст­венность за убийство. Практически она «размещена» в пяти статьях УК (102—106).

Подобных примеров можно было бы привести много.

Проф. Д. А. Керимов в связи с этим высказывает мнение о целесообразности в одной статье закона, как правило, излагать одну правовую норму102. Думается, что это правило должно быть элементарным требованием законодательной техники и из него должно быть сделано как можно меньше исключений.

Более сложным я спорным считается вопрос о структуре уголовно-правовой нормы. Таковым он является потому, что уголовно-правовая норма несколько не подходит по цвету к классической структурной гамме, составляющей элементы право­вой нормы. Она звучит'в диссонанс с доминирующим положе-М^цем о ее трехчленном делении.

Как известно, еще 'Издревле, повелось делить всякую право­вую норму на три составные части: гипотезу, диспозицию и санкцию.

«Первая часть (гипотеза. — М. К.) указывает на те фактиче­ские обстоятельства, при наличии которых подлежит исполне­нию соответствующее правило поведения.

Вторая часть (диспозиция. — М. К.) формулирует само правило поведения. Эта часть и определяет существо нормы.

Третья часть (санкция. — М. К.) говорит о тех мерах, кото­рые может применить государство в случае нарушения указан­ного правила поведения» 103.

Ю. Г. Ткаченко, как и многие теоретики права, полагает, что указанные три элемента    всегда присущи любой правовой

102          Д. А. Керим о в, указ. соч., стр. 68.

103          Ю. Г. Ткаченко, указ. соч., стр. il8.

72

норме. Если верить этому утверждению, то всякая уголовно-правовая норма должна была бы выглядеть примерно так: если кто-либо противоправно совершит убийство (гипотеза) и умыш­ленно убьет другого человека: а) из (ревности или б) из хулиган­ских побуждений, или ш) с целью скрыть или облегчить другое преступление и т. п. (диспозиция), то наказывается лишением свободы от восьми до пятнадцати лет или смертной казнью (санкция).

Однако в действительности »и одна норма советского уго­ловного права не формулировалась таким образом. Можно с уверенностью сказать, что вряд ли найдется какой-либо совре­менный Уголовный кодекс, где 'бы законодатель строил абсолют­но все нормы уголовного законодательства по указанной схеме. Это так же верно, как то, что классическое .правило, требующее для любой пьесы единства 'Времени, места и действия, давно уже успешно третируется многими драматургами.

При этом надо обратить внимание и на следующее: в нор­мах Общей части УК обычно нет санкции и очень часто «гипоте­зы, в нормах же Особенной, как правило, отсутствует гипотеза, а иногда и санкция. Единственная из указанных трех частей — диспозиция — всегда имеется в любой норме104. Она составляет главное звено в ней.

В связи с этим ,в теории государства и орава и в науке уго­ловного права до сих пор идет полемика о действительной структуре уголовно-правовой нормы и сочетании в ней трех названных элементов." Однако многие авторы исходят из обя­зательности трехчленного строения нормы. Так, например, проф. Н. Д. Дурманов полагает, что уголовко-оравовая норма, как и другие нормы советского права, слагается из трех элемен­тов: диспозиции, гипотезы, санкции. Однако все они отличаются существенными особенностями, одна из которых—сужение содер­жания 'гипотезы за счет, расширения диспозиции 105.

104          Примерный уголовный кодекс США тоже не придерживается указан­

ного правила. Например, в ст. 210 ' имеются гипотеза и диспозиция, но нет

санкции:   «Лицо   виновно  в  совершении  преступного  человекоубийства, если

оно   с   целью,   заведомо,   по   опрометчивости   или   небрежности   причиняет

смерть другому человеческому существу». В данной статье очень ярко выра­

жены и  гипотеза, и диспозиция. Однако уже в следующей статье —2102 —

с  достаточной  четкостью можно  установить только  диспозицию  и  санкцию.

105          Н. Д. Дурманов, указ. соч., стр. 116.

73

Другие ученые-криминалисты полагают, что «орма уголовного права состоит из диспозиции и санкции 1о6.у Однако в настоя-щее время на смену двум классическим представлениям о строении уголовно-правовой нормы приходят воззрения, смеща­ющие эти понятия и пытающиеся убедить, что диспозиция — это в действительности гипотеза, а санкция — это диспозиция или что-то в этом роде.

Так, например, Н. П. Томашевский полагает, что в уголовно-правовой норме имеются только гипотеза и диспозиция, посколь­ку в санкции (по Томашевскому, в диспозиции) указываются применяемые государством конкретные меры по реализации условий, заключенных в диспозиции (по Томашевско'му, в гипоте­зе) 107. Напротив, Я. М. Брайнин считает, что ,в уголовном праве роль гипотезы .выполняет диспозиция. Она как бы сливается , с последней. .В отношении санкции Я. М. Брайнин утверждает, что ома — «составной элемент всякой нормы, в том числе и уголовно-правовой», даже если и не указана в законе. Несколь­кими строками ниже автор, правда, пишет, что в уголовном праве имеется значительное число норм, не снабженных санк­циями, однако правильно полагает, что отсутствие санкций не означает, что данная норма лишена принудительной силы 108.

(По мнению М. С. Строговича и А. Ф. Шебанова, в уголов­но-правовой норме гипотеза и диспозиция сливаются, а санкция проявляется очень четко 109.

В. Г. Смирнов считает, что диспозиция ,ка;к таковая вообще отсутствует в уголовно-правовой норме. По его мнению, норма заключает в себе условия, при которых возникает юридический факт, и санкцию за несоблюдение их. «Нормы Особенной части уголовного    законодательства.—пишет    он,—состоят только  из

шб А. А. Г ер цел зон. Уголовное право. Часть Общая. М., 1948. стр. 1184; И. И. Солодкин. См.: Курс советского уголовного права. Часть Об­щая, т. 1. Л., Изд-<во ЛГУ, 1968, стр. 76 и некоторые другие. О. Э. Лейст полагает, что единственным элементом нормы является диспозиция, а гипоте­за и санкция — атрибуты нормы. Хотя смысловое значение терминов «атри­буты» и «элементы» трудно различить, все же О. Э. Лейст, по нашему мне­нию, прав в смысле того, что в норме всегда и- при всех условиях диспозиция присутствует обязательно, и оспорить это трудно. Что же касается гипотезы и санкции, то их присутствие в иорме можно обнаружить далеко не всегда (О. Э. Лейст, указ. соч., стр. 105).

107          Н. П. Томашевский, указ. соч., стр. 242.

108          Я. М.  Брайнин, указ. соч., стр. 41—42.

109          Теория    государства    и    права.    М.,    Госюриздат,    1949,    стр.    М9;

А. Ф. Шебанов.  Нормы  советского  социалистического  права. М,  Изд-во

МГУ,  1956, стр. 36. '

74

двух частей: гипотезы и санкции»110. При этом, с его точки зре­ния, содержание правила поведения дается в самой гипотезе.

Наконец, С. С. Алексеев полаивает, что с учетом «специали­зации» права в юридической норме различается только два ос­новных элемента—гипотеза и диспозиция (санкция). Однако в уголовном праве автор считает допустимым диспозицию назы­вать диспозицией, а не гипотезой, и санкцию именовать просто санкцией1П.

С. С. Алексеев, как нам представляется, весьма реально подходит к оценке трехчленной структуры правовой нормы. Он справедливо утверждает, что все эти три элемента могут быть свойственны классической и идеальной модели «автономной» правовой нормы, которая существует независимо от других и не связана с ними. Однако в современных правовых системах, где нормы права действуют не изолированно, а в совокупности с другими, надобность в подобной «треххвостке» отпала. «Поэтому трехчленная традиционная схема, выработанная при­менительно к норме вообще, не соответствует структуре реаль­ных норм права» 112.

Думается, что всякие структурные подразделения отражают представление о наиболее оптимальном решении проблемы по­строения правовой нормы. При этом оптимальность понимает­ся как наибольшая практическая пригодность и целесообраз­ность. Нет никакой нужды и необходимости канонизировать классическое строение правовой нормы. Более того, явно не­целесообразно подводить «теоретическую» базу под подобный «реликтовый» классицизм. Процесс усложнения и количествен­ного увеличения правовых норм идет одновременно со все более тесным их сближением. Сейчас юридические факты нередко регулируются сразу несколькими связанными между собой нормами. Чаще всего это нормы Общей и Особенной части. В подобных условиях вряд ли есть смысл в угоду традиции и для поддержания известной «обрядовости» в построении 'нормы идти старым проторенным путем.

110          В.  Г. Смирнов. Функции советского уголовного права, стр. 76.

111          С.  С.  Алексеев.  Общая  теория  социалистического  права,  вып.  2,

стр.  18 и ел.

Проф. С. С. Алексеев замечает: «Поэтому в отличие от наименований, принятых в отношении иных норм, условие здесь может быть названо и диспозицией  (Проблемы теории права, т. il, стр. 226).

112          С.  С.  Алексеев.  Общая теория  социалистического  права,  вып.  2,

стр. 20—21.

75

На наш взгляд, нет необходимости и под флагом «уточне­ния понятий» заниматься перемещением их содержания из гипо­тезы .в диспозицию, а из последней в санкцию. Все эти три тер­мина имеют определенное содержание, и научно-техническая революция не сделала их сообщающимися сосудами, а следова­тельно, и не поменяла их местами. Диспозиция — это всегда конкретное предписание, которое дает нам представление, зна­ние описываемого предмета. Она не может быть ни санкцией, ии гипотезой. Санкция может являться составной частью дис­позиции, если под последней понимать указание, обращенное к двум адресатам — сторонам правоотношения. Но в таком случае не нужна и гипотеза; норма права тогда должна состоять толь­ко из одной диспозиции. В действительности же 'гипотеза в ней обращена' к участникам правоотношения, диспозиция занимает нейтральное положение, так как в ней описывается содержание правоотношения, а санкция адресуется соответст­вующим органам власти, наделенным правомочиями применять •необходимое принуждение.

В силу тесной взаимосвязи норм Общей и Особенной части (часто, но не всегда) первые содержат в себе в сжатом или раз­вернутом виде все структурные элементы нормы. В зависимости от целевого назначения нормы отдельные ее элементы могут иметь доминирующее значение. Например, в нормах, определяющих уголовно-правовые понятия или институты, главным элементом является диспозиция; в нормах о наказании — диспозиция или санкция.

В нормах Особенной части ярко выражены два элемента — диспозиция и санкция. Гипотезу можно обнаружить лишь в от­дельных нормах, которые говорят о специальных субъектах преступления.

Как пра!В.ило, в нормах Особенной части гипотезы жак тако­вой нет. Она растворяется в диспозиции. В ней нет и необходи­мости, так ка,к охранительная норма обращена «о всякому и каждому, кто совершит описанное в диспозиции преступное действие. Гипотеза всех норм Особенной части помещена в ст. 3 Основ, где оказано, что уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, и т. п. Это общее положение конкретизируется в ст. ст. ilO m 11 Основ.

Итак, суммируя изложенное, можно сделать вывод, что три структурных элемента правовой нормы в данный момент явля­ются содержанием «идеальной» модели уголовно-правовой нор-76

мы. В силу дальнейшей интеграции и дифференциации право­вых .норм, превращения .их в систему взаимосвязанных и взаимо­зависимых предписаний к конкретному юридическому факту (преступлению) в настоящее время имеют отношение многие ■нормы Общей ,и Особенной части уголовного права. Поэтому ■все эти структурные подразделения, содержатся в целом ряде норм уголовного законодательства, которые в своей совокупно­сти образуют как бы «общую» норму, относящуюся к конкрет­ному преступлению.

В этом плане представляет определенный интерес .классифи­кация уголовно-правовых норм, которую дал в свое время проф. А. А. Герцензоя. Он полагал, что существует три .вида норм уголовного нрава: 1) декларативные, т. е. устанавливаю­щие общие принципы уголовного права; 2) определитель­ные, т. е. дающие формулировки институтов и понятий уголов­ного права; 3) специальные, т. е. содержащие описание сос­тава преступления и положенное за его совершение наказа­ние113.

Данная (классификация правильно отражает специфику каж­дой уголовно-правовой нормы и отражает ее служебную роль в уголовном законодательстве. С технической стороны, первые два вида не имеют особых правил построения, и к ним приме­нимы общие предписания законодательной техники, которые употребляются при построении любой нормы; специальные же нормы различаются по характеру построения диспозиций и санкций.

Что касается видов гипотез, то следует согласиться с проф Н. Д. Дурмановым, по мнению которого деление на виды, дан­ное общей теорией права, неприемлемо, когда речь идет о нор­мах уголовного права. «Поскольку условием применения санк­ций всегда является совершение описанных в диспозиции уго­ловно-правовой нормы деяний, образующих состав преступления. то гипотеза всегда имеет одинаковый характер»114.

Диспозиция и санкция, применяемые при построении уго­ловно-правовой нормы, бывают различными по своему 'виду. Поскольку проблема видов диспозиции и санкции в советском уголовном праве теоретически решена и по этому 'поводу :в науке уже нет никаких дискуссий, мы ограничимся лишь перечисле-

113          А. А. Герцензоя. Уголовное право. Часть Общая. М., 1948, стр. 182.

114          Н.  Д. Дурманов, указ. соч., стр.  121.

77

нием и кратким описанием их, которое имеется в любом учеб­нике по уголовному праву.

Проф. Н. Д. Дурманов (полагает, что диспозиция нормы уго­ловного права определяет признаки состава преступления, но сама не тождественна ему. Конечно, целевое назначение поня­тий «норма права» и «состав правонарушения» различно. Поэто­му .и диспозиция как часть нормы не аналогична составу престу­пления, так же как понятие «объект действия» не идентично понятию «действие объекта». В диспозиции отражены отдельные элементы состава преступления, но сама она не есть состав, как и отражение в зеркале какого-то предмета не являетоя самим этим предметом. Однако связь между диспозицией нормы права и составом преступления больше, чем между предметом и отра­жением его.

Диспозиция не только отражает состав преступления, но и пооождает ©го. Составные элементы какого-то действия стано­вятся составом преступления только тогда, когда описаны . в диспозиции как таковые. Следовательно, чтобы состав престу­пления отражался в зеркале нормы, необходимо предваритель­ное наделение человеческого поступка определенными призна­ками состава, свойствами, которые вырабатывает отража­тель (диспозиция нормы). Поэтому нам представляется в из­вестной мере искусственным противопоставление диспозиции нормы и диспозиции уголовного закона. Вне уголовного закона  диспозиция нормы не существует, так же как и состав престу­пления—вне диспозиции нормы. По нашему мнению, диспозиция нормы и диспозиция закона — практически одно и то же. Поэто­му в дальнейшем мы не будем проводить между ними различия.

Проф. Я. М. Брайни'Н различает пять видав диспозиций: описательную, п р о с т у ю, бланкетную, с с ы л о ч я у ю, смешанную115. Проф. И. И. Солодим делит их на четыре мзда, т. е. не выделяет смешанной диспозицииП6. Подобного деления придерживается и проф. Н. Д. Дурманов П7. Оно и явля­ется наиболее распространенным в советской правовой науке» Правильно подмечено .в учебнике И969 года, что смешанные диспозиции  не  представляют  самостоятельного вида,   а   могут

115          Я. М. Б р а й н и н, указ. соч., стр. 50 и ел.

116          Курс   советского   уголовного   права.   Часть  Общая,   т.  ll.   Л.,   Изд-во

ЛГУ, стр. 77.

117          Курс советского уголовного права. Часть Общая, т.   1. М., «Наука»,

1970, стр. 174.

78

быть отнесены к "Одному из перечисленных118. «Диспозицией на­зывается часть статьи Особенной части, содержащая определе­ние вида .конкретного «преступного деяния»119.

1. Описательной является такая диспозиция, в которой законодатель описывает признаки состава определенного вида преступления. Типичным примером ее считают диспозицию ст. 144 УК РСФСР (а также 145 и 146). В ней даются признаки состава кражи личного имущества граждан. Там ска­зано: «Тайное похищение личного имущества граждан». Данная диспозиция, конечно, описательная, но она далеко не типична для развернутой описательной диспозиции. Прак­тически в ней описана только объективная сторона кражи, т. е. лишь один из признаков состава. Бесспорно, диспозиции такого вида являются наиболее распространенными в уголовных кодексах союзных республик, но это не делает их типичными для описательной диспозиции.

Более подходящим примером типичной описательной дис­позиции может быть диспозиция ст. fl70 УК РСФСР: «Злоупот­ребление властью или служебным положением, то есть умыш­ленное использование должностным лицом своего служебного положения вопреки интересам службы, если оно совершено из корыстной или иной личной заинтересованности и причинило су-щественный вред государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан». В при­веденной диспозиции описаны все признаки состава этого пре­ступления. В частности, в ней имеется указание на объект пре­ступления — интересы службы, описана объективная сторона — использование служебного положения вопреки.., дан субъект — должностное лицо и говорится об умышленной вине. Причем 'здесь" отражены даже факультативные признаки субъективной ^стороны — мотивы преступления. Однако таких диспозиций а нашем уголовном законодательстве мало. Дело в том, что выде­ление в нормах Общей части признаков, свойственных пода­вляющему 'большинству преступлений, позволяет законодателю в целях экономии не повторять каждый раз .в статье то, что уже указано в этой части.

К числу таких признаков относятся, например, признаки объекта и субъекта преступления. Выделение их в диспозициях делается только тогда, когда они наделены еще специфически--

118          Советское уголовное   право.    Общая часть.    М.,   Изд-во МГУ,   1989,

стр. 45.   :

119          Там  же.

79

ми характеристиками (например, специальный субъект престу­пления: должностное лицо, военнослужащий, свидетель, эксперт и т. п.). Наше законодательство довольно часто «е упоминает и о субъективной стороне состава преступления. Причем здесь оно, к сожалению, не придерживается никаких особых правил. Правда, принято считать, что если в законе не оговаривается специально форма вины, то данное преступление следует счи­тать возможным и при умышленной, и при неосторожной форме вины. Но это правило часто нарушается законодателем. Напри­мер, ст. 211 УК РСФСР предусматривает состав неосторож­ного нарушения правил безопасности движения, хотя в тексте ее о формах вины совершенно не упоминается. Такую практику законодательства вряд ли можно признать правильной. Всякие догадки и предположения относительно такого важного и необ­ходимого элемента состава преступления, каким -является субъ­ективная сторона, порождают недомолвки, кривотолки и в .конеч­ном счете могут дезориентировать практику. А в этом-то вопро­се законодатель должен быть четким и последовательным.

Мнение Бентама о том, что такие недостатки законодатель­ства, как двусмысленность, когда из употребляемого выраже­ния можно сделать выводы ,в различных направлениях и не из­вестно, какое из них соответствует мысли законодателя, и тем­нота, когда эту мысль вообще нельзя узнать из данного выраже­ния, вредят самой цели законодательства, справедливо во всех случаях 120.

Выбор вида диспозиции зависит от множества различных моментов, которыми и должен руководствоваться законодатель. Самым главным соображением должны быть простота, точность и ясность закона. Он должен охватить все наиболее типичные случаи, для которых издан, и вместе с тем быть предельно «пор­тативным» в употреблении.

Как уже отмечалось, степень обобщенности признаков описа­тельной диспозиции должна зависеть от сложности преступного деяния. Непременным условием является требование, чтобы законодатель обязательно описывал признаки, по которым дан­ный состав преступления отличается не только от конкури­рующих и общих или специальных составов (это само собой разумеется), но и от других. Иными словами, '.в диспозиции важно указывать признаки, по которым один  состав разнится

П. И. Люблинский, указ. соч., стр. 3—4.

от другого, памятуя о том, что единые для всех составов приз­наки описаны в Общей части УК.

Описательная диспозиция может быть казуистической или близкой к ней, если она охватывает только одно какое-либо строго определенное действие. Однако если диспозиция должна описать ряд различных действий, которыми могут быть причи­нены один или несколько преступных результатов, то она дол­жна быть абстрактной.

Мы полагаем, что при этом уместно указать на следующее правило. В одной диспозиции можно сформулировать либо несколько преступных действий, которыми достигается опреде­ленный преступный результат, либо одно (в крайнем случае два), которое вызывает или может вызвать много различных общественно опасных последствий. То есть в одной диспозиции что-то одно должно быть конкретным: либо описание действий, либо описание последствий. Если и те, и другие описаны слиш­ком общо, то она будет «каучуковой». Подобные диспози­ции допустимы лишь тогда, когда указываются вполне конкрет­ные условия применения статьи.

Возьмем для примера ст. .134 УК РСФСР. В ней указано два конкретных условия ее применения — насилие или угроза таковым. Эти признаки описаны конкретно. Что же касается самого характера преступного действия субъекта, то оно может быть самым разнообразным — воспрепятствование женщине участвовать .в -государственной, общественной или .культурной деятельности может выражаться в различных формах. Не слиш­ком конкретны 1И последствия этой статьи — существенное нару­шение равноправия женщины. Однако указание на способы до­стижения последствий весьма определенны, и это делает прием­лемой подобную формулировку нормы.

Иной характер носит диспозиция ст. 130 УК РСФСР. Здесь

однозначным представляется результат действий субъекта —

распространены ложные ,и позорящие другое лицо измышления.

Однако закон не определяет, а значит, и не ограничивает спо­

соба распространения подобных действий ('распространение

клеветы). Способы могут быть, следовательно, самыми разно­

образными.          .   I ;        ■

Наиболее полно в любой описательной диспозиции должна быть описана объективная сторона состава преступления, ибо только ее описание в большинстве случаев дает представление о характере преступного действия и причине, почему оно обще­ственно опасно. Более того, нельзя считать описательной диспо-

6    Заказ 231         81

зицию, в которой 'Содержится описание ©сех других элементов состава: объекта, субъекта, субъективной стороны, но нет объек­тивной стороны.

Наряду с объективной должна быть по возможности описана и субъективная сторона. Если особый состав преступления обра­зуют факультативные элементы ее, то они должны быть обяза­тельно представлены в диспозиции.

Что касается субъекта преступления, то о нем в описатель­ной диспозиции следует обязательно упоминать лишь в том" случае, когда имеются особые признаки состава преступления, которые являются либо определяющими, либо квалифициру­ющими. То же самое можно сказать и об объекте преступления. Правило краткости законодательства должно заключаться в том, что в диспозиции нормы не следует употреблять понятий, описаний, терминов, если норма права может недвусмысленно понята, усвоена и применена без них (закон «бережливости» Иеринга 121).

Законодательная практика знает случаи, когда одно и то же f действие в зависимости от субъекта преступления или от особен­ностей  субъективной  стороны  может  быть  предусмотрено  раз- ;ш личными нормами уголовного законодательства. При этом если i для описания общего состава употребляется описательная дне-1 позиция, то для специального!    достаточно ссылочной,    однако) особенности субъекта «ли субъективной стороны :в ней должны быть описаны полно  (ср. ст. ст. 102, 108 со ст. 67 УК РСФСР и ст. 170 со ст. 260 УК).

2. В отличие от описательной (конструктивной) диспозиции простая не содержит определения состава преступления. Она либо называет таковой, либо указывает на самые общие его признаки. При этом мы считаем простой диспозицию, в которой отсутствует понятие преступления, описание его объек­тивной стороны. Упоминание же иных признаков, которые характеризуют субъекта или субъективную сторону преступле­ния, а равно его объект, не превращает данную диспозицию в описательную. Классический таример простой диспозиции1— ст. 103 УК РСФСР — умышленное убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств. Но не менее простой является и

121 Иеринг справедливо указывал, что краткость — одно из неоценимых качеств законодателя. Но краткость, замечал ан далее, «заключается не в малом количестве слов (хотя это тоже имеет значение. — М. К.), содержи­мых законом, а в интенсивности, в глубине высказываемых им мыслей.» (Юридическая техника. СПб.,   1917, стр. 58).

82

диспозиция ст. 102 УК, хотя в ней описываются признаки, от­носящиеся к различным сторонам состава убийства. Однако они представляют собой квалифицирующие, а не конститутив­ные элементы его.

Простая диспозиция применяется тогда, когда законода­тельное понятие преступления совпадает С общежитейским. В этом случае принято считать, что специального законодатель­ного определения преступления не требуется. Формально против этого тезиса трудно что-либо возразить. Действительно, принцип бережливости здесь соблюдается. Вместе с тем мы полагаем, что « такой экономии по возможности ле следует прибегать. Дело в том, что житейское понятие о преступлении подчас ■бывает очень своеобразным. Термины «бандит», «разбойник», применяемые в житейском плане, очень часто весьма далеко отстоят от юридических понятий «бандитизм», «разбой», «гра­беж». По нашему млению, всякая диспозиция должна быть описательной в большей или меньшей степени.

3.             Ссылочной    называется    диспозиция,    в   которой  для

уяснения содержания  нормы законодатель отсылает к другой

статье Уголовного кодекса. Эта диспозиция  может быть одно­

временно простой или содержать элементы описательной. Она

есть результат одного из приемов законодательной техники," при

которой, с одной стороны, соблюдается принцип бережливости,

а с другой—благодаря избежанию повторения поднимается уро­

вень законодательной стилистики. Примером являются ст. ст. ПО,

111, 114    УК РСФСР    и   многие   другие.   Для  придания боль­

шей точности и ясности следовало бы во всех случаях ссылоч­

ной диспозици указывать и номер (Статьи, на которую содержит­

ся ссылка в упомянутой диспозиции.

4.             Термин    бланкетная    происходит    от    французского

«карт бланш», т. е. «чистый лист». Это означает, что в уголовном

заколе дается простая диспозиция, однако в ней указывается,

что для уяснения содержания нормы следует обратиться к за­

конодательным актам других отраслей права, которые регули­

руют охраняемые уголовным законом правоотношения.

Если усматривать в качестве функции уголовного права

только охранительную, то ладо прийти к выводу, что все дис­

позиции уголовного законодательства — бланкетные. Однако, на

деле это далеко не так, хотя, конечно, бланкетных диспозиций

в УК союзных республик действительно много. Примером

являются ст. ст. 75 я 76 УК РСФСР. Для того чтобы привлечь

к уголовной ответственности по" этим статьям, необходимо дока-

6*            83

зать, что сведения, которые лицо разгласило или которые утра­тило, содержат государственную тайну. Перечень же подобных сведений представляет собой особый законодательный акт, не от­носящийся к уголовному праву.

В статье «О технике уголовного законодательства»ш по поводу бланкетных диспозиций мы писала, что в диспозиции необходимо совершенно точно указать, какие иные законо­дательные акты имеет о ©иду соответствующая статья, их на­именование и источник, где они опубликованы. Я. М. Брайнин полагает, что наше предложение невыполнимо, так как содер­жание таких актов часто изменяется и пв таком случае прихо­дилось бы менять нормы уголовного права 123. Действительно, может быть, в нормах уголовного закона нет необходимости давать источник, где напечатаны подобные нормативные акты, однако их название указывать в норме надо. Ведь если изме­няется форма и содержание нормативного акта, следовательно, он заменяется новым законодательным актом, на который блан­кетная норма уголовного закона не рассчитана. В этом акте могут содержаться правила поведения, нарушение которых не предусмотрено в бланкетной диспозиции, изданной ранее. Значит, следует менять и уголовно-правовую норму. Если же соответствующие правила поведения представляют собой под­законный акт, то в нем вообще нельзя ставить вопрос об уголов­ной ответственности за его нарушение, ибо это есть прерогати­ва высшего органа законодательной власти. В подобных слу­чаях всегда необходимо пересматривать бланкетную норму и либо приводить ее в соответствие с изданным вновь норматив­ным актом, либо наоборот, если, разумеется, они противоречат друг другу. Известные сложности, .которые в настоящее время вызываются применением ст. 162 УК, и заключаются в том, что существует запутанность в разграничении ответственности за различные запрещенные .промыслы. Поэтому изменение нормативного акта во многих случаях должно влечь за собой и изменение бланкетной нормы. Следовательно, ссылаться в ней на соответствующий нормативный акт тоже вполне воз­можно.

Статьи уголовных законов состоят нередко из пунктов, пара­графов и частей, которые в овою очередь имеют собственные санкции,  а  иногда  объединяются  одной  санкцией.    Возникает

122          «Правоведение»,  1962, № 3.

123          Я. М. Брайнин, указ. соч., стр. 73.

84

■вопрос, что в таких случаях понимать под диспозицией: всю ■совокупность параграфов, частей и пунктов .или же считать, что каждый >из них представляет собой самостоятельную дис­позицию? Если предположить, что каждая статья имеет свою диспозицию, то большинство диспозиций будут сложными и со­единят в одной статье несколько различных аидов преступле­ний 124. Признаками объединения, как указывал П. И. Люблин­ский, могут быть: однородность составов преступного деяния (квалифицирующие и привилегированные составы), одина­ковость легального термина (.например, кража социалистиче­ской собственности, личного имущества граждан), тождествен­ность санкций и т. и.125.

Конечно, все это вопросы законодательной техники, но они выходят далеко .за пределы чисто технических. От техниче­ского несовершенства зависит и квалификация преступлений, особенно по совокупности. В самом деле. Содержит ли ст. 102 УК РСФСР один состав умышленного убийства при квалифици­рующих обстоятельствах или же это одиннадцать различных составов преступления, объединенных одной санкцией? Почему, когда >в действиях убийцы имеются признаки ряда пунктов ст. 102 УК, они все вменяются ему в вину в соответствующем процессуальном акте и его действия (квалифицируются сразу по .нескольким пунктам ст. 102 УК, однако наказание назначает­ся не по совокупности за каждый признак, отягчающий пре­ступление? Конечно, это можно объяснить тем, что подобная квалификация полнее отражает степень общественной опасно­сти содеянного, а наказание учитывается в рамках санкция ст. 102 УК, пределы которой достаточно валики. Но как быть, ©ели грабеж одновременно совершается группой лиц и каждый из участников ее действует повторно, а все они причиняют на­силие, не опасное для жизни, здоровья? В данном случае все эти признаки не разделяются буквенными обозначениями и поэтому квалифицировать действия обвиняемых, как это показано выше, затруднительно. А ведь отразить степень общественной опасно­сти в квалификации надо.

Далее, почему, собственно, изнасилование, если оно соверше­но особо опасным рецидивистом и к тому же было сопряжено с угрозой убийством или причинением 'тяжкого телесного по­вреждения, квалифицируется только по ч. 3 ст. 117 УК. Логич-

124          П.  И.  Люблинский,  указ.  соч., стр.  28.

125          Там   же.

85

нее было бы и здесь вменять преступнику в вину чч. 2 и 3 данной статьи и назначать наказание по совокупности. Ведь одно дело преступление, когда оно совершено участником группы впервые, другое — когда он к тому же ранее судился за изнасилование. Однако на практике так не делается.

- Все эти «почему» возникают из технического несовершенства отдельных правовых норм, из недооценки значения правил законодательной техники для построения уголовного законо­дательства.

Более подробно на этих вопросах мы остановимся ниже. Однако их решение зависит от того, будем ли мы считать само­стоятельной диспозицией каждый пункт, параграф или часть статьи УК «ли усматривать в одной статье Уголовного кодекса лишь одну диспозицию, сколько бы пунктов, параграфов и час­тей эта статья ни содержала. Нам думается, что предпочти­тельнее первый вариант решения данного .вопроса. Из этой пре­зумпции мы и будем исходить в дальнейшем.

*

Санкцией называется та часть уголовно-пра­вовой н о р м ы, г д е обозначена мера г о с у д а р с т в е н-HOiro принуждения, которую может назначить суд за совершение деяния, описанного в диспо­зиции.

Является ли санкция диспозицией или она сливается с «ей в уголовном праве, эта часть статьи — неотъемлемый аксессуар всех охранительных норм, размещенных в Особенной части. Она имеет не менее важное, а для преступника и более важное значение, ибо содержит в себе определенное количество лише­ний и (известную тяжесть страданий, которые выпадут на его долю, если он осмелится нарушить закон.

Вместе с тем если диспозициям уголовного закона в теории уголовного права уделялось и уделяется значительное внима­ние, то санкциям в этом отношении повезло гораздо меньше. Достаточно ознакомиться с литературой по вопросам квалифи­кации преступлений в Особенной части уголовного права, чтобы согласиться с данным утверждением. Откройте любую книжку, посвященную отдельным преступлениям. В ней вы можете найти ответ на самый каверзный вопрос относительно квалифи­кации отдельных случаев преступного поведения, но вы навер­няка не найдете аргументированной консультации по поводу назначения наказания за них.   Практически ни в одном таком

86

пособии нет четких, конкретных, недвусмысленных рекоменда­ций о том, какой мере наказания следует подвергать в подоб­ных случаях за -содеянное. Даже в Комментариях к уголовным кодексам союзных республик авторы, как правило, говоря о санкциях, не находят больше слов, чем о них сказал законода­тель. В самом новейшем Комментарии к УК РСФСР, выпущен­ном издательством «Юридическая литература» в 1971 году, ничего не говорится о санкциях. Авторы сочли достаточным привести их только в законодательном тексте соответствующей статьи. Между тем вряд ли кто-либо из юристов не понимает, что неправильное построение санкций, равно как и их ошибочное применение, наверняка сведет на нет все усилия правосудия в борьбе с преступностью, даже если квалификация каждого пре­ступления будет безукоризненной. Напротив, мелкие погреш­ности в квалификации общественно опасных действий (при-4 справедливо назначенном наказании за их совершение) могут вполне скорректировать подобные ошибки.

Приходится констатировать, что до самого последнего време­ни теория уголовного трава изучает проблему индив'идуали- ' зации наказания в общем плане, следуя ib этом за ст. 32 Основ, которую трудно назвать конкретной и определенной. Теория и техника уголовного законодательства не выработали приемов и правил построения санкций с оптимальными нижними и верх­ними пределами, с научно обоснованными рекомендациями в отношении выбора мер наказания за каждое преступление. Все это, обусловливая строгость .и конкретность в вопросах квалификации преступлений, одновременно не -препятствует проявлению 'известного волюнтаризма в определении наказания.

Квалификация преступления мало зависит от настроения и отношения судьи « личности обвиняемого, однако этого абсо­лютно нельзя сказать относительно назначения ему наказания в рамках санкции инкриминируемой статьи и даже с полным учетом  отягчающих и  смягчающих  обстоятельств.

Образно говоря, в осуществлении уголовного правосу­дия употребляется два вида «взвешивания». Когда требуется квалифицировать преступное действие, в ход пускаются совре­менные электронные весы, допускающие лишь крайне незначи­тельные отклонения; когда же дело доходит до применения санкций, то здесь все измерения и взвешивания осуществляются менее строго. Самый опытный и квалифицированный судья субъ­ективен в своих оценках. Его также должен корректировать за­кон. «Судья суди, да И за судьей гляди!» К сожалению, в воп-

87

росах применения  наказания вторая часть этой пословицы не всегда верна.

Минимальные и максимальные пределы некоторых санкций столь значительны, а оценочные критерии, указанные в диспо­зициях отдельных статей, так -неопределенны, что в ряде слу­чаев суждение о том, что за одни и те же преступления, совер­шенные з одинаковых условиях и аналогичными субъектами, должна быть назначена одинаковая мера наказания, -д действи­тельности является не правилом, а исключением.

Изучение диспозиций и санкций позволяет заметить извест­ную диспропорцию в комбинации этих критериев. Как правило, диспозиции содержат значительно больше формализованных критериев, чем санкция, и наоборот, в санкциях судья найдег гораздо больше возможностей для оценочных суждений, чем в диспозиции. В ряде законодательных формулировок можно установить закономерность: чем больше формальных признаков включает диспозиция статьи, тем шире просторы судейского усмотрения в санкции (например, ст. 102 УК РСФСР).

В санкциях за наиболее распространенные преступления в уголовном законодательстве, как правило, соблюдается тре­буемое единство. Однако сказанное не означает, что уже сей­час достигнуто такое положение, при котором выяснены все те вопросы, какие законодатель должен решить, устанавливая санкцию за преступление. Простой пример—санкции за хище­ния социалистического имущества.

Санкции чч. 1 и 2 ст. ст. 89—93 УК РСФСР и соответствую­щих статей УК   других союзных   республик довольно скрупу­лезно   детализированы;   что же касается   ч. 3, то там за все преступления    меры наказания    одинаковы: от 3—7 до  15 лет -лишения  свободы.  Очевидно, такое положение обосновывается позицией, согласно которой чем больше причиненный хищением ущерб, тем меньшее значение имеет способ хищения. Видимо,, эти    рассуждения    взяты за    основу      формулировки    ст. 93' УК РСФСР. Немалую роль в установлении санкций играет лич­ность преступника,    преступный тип, к которому он относится, » мотивы преступного деяния, характер умысла и другие объек­тивные и субъективные обстоятельства, но в санкциях они от­ражаются лишь в самой общей форме.    Судебная практика в таких случаях в известной ;мере корректирует законодательство. Всегда ли удачно? — это другой вопрос.

Так, например, санкции, установленные за кражу социали­стической    собственности и хищения    путем    злоупотребления

служебным положением, одинаковы, однако за первое преступ­ление к лишению свободы приговаривается в два раза больше, чем за второе. Даже за мелкие хищения в виде кражи наблю­дается тенденция применять лишение свободы. Напротив, за растрату и присвоение даже по ч. 2 ст. 92 УК наказание нередко назначается в пределах санкции ч. 1 этой статьи. Это главным образом объясняется тем, что субъектом преступления часто выступают женщины, имеющие детей и совершающие это деяние впервые. Направленность к еще большей строгости отмечается в репрессиях за хулиганство. Несмотря на то, что за это преступление законодатель предусмотрел меньшую меру наказания, чем за хищение, суды часто более суровы по отно­шению к хулиганам, чем к растратчика*!. И это имеет свое объяснение: как правило, у лиц, совершивших хищение .путем растраты и присвоения, больше смягчающих обстоятельств, чем у хулиганов, которые в основном являются пьяницами, дезорганизаторами производства и т. л. Да и само это преступ­ление таково, что для него трудно найти смягчающие обстоя­тельства. Однако 1все это показывает практика, тенденция же законодательства иная 125а.

С другой стороны, по малообъяснимым основаниям закон иногда устанавливает чрезмерно строгие санкции, верхний предел которых никогда не .назначается -судами. В качестве примера можно назвать ч. 3 ст. 130 УК.

Таким образом, можно констатировать, что необходимо про­должать тщательную разработку приемов и методов законода­тельной техники в конструировании санкций за отдельные пре­ступления, тем более, что практический опыт применения дей­ствующих ныне санкций 'вполне достаточен.

Сами правила построения санкций в советском уголовном праве мы попытаемся сформулировать ниже.

В советском уголовном законодательстве встречаются санк­ции двух видов: относительно-определенные и аль­тернативные.

Законодательство остановилось именно на этих двух видах потому, что они являются наиболее удобными и гибкими для индивидуализации   наказания. Вместе с тем они таят в себе и

125а На это обратил внимание Пленум Верховного Суда СССР в поста­новлении от 19 апреля 1974 г." «О 'применении судами постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 октября 1972 года «О судебной практике по делам о хулигавстве» ((«Советская юстиция», 1974, № 12, стр. 30).

89

известную опасность, если при их конструировании не придержи­ваться определенных правил построения, речь о которых пойдет в последней главе работы. В частности, в уголовном законода­тельстве первых лет Советской власти встречались так называе­мые абсолютно-неопределенные санкции. Например, «подвергнуть изоляции до окончания военного времени» и т. п. П. Е. Недбайло и Н. Д. Дурманов полагают, что эти санкции были определенными, но «недостаточно определенными»126 или «неконкретизированными»127.   '

Думается, что нет достаточных оснований, чтобы изменять общеизвестное наименование таких санкций, которые в настоя­щее время практически не встречаются. К тому же вряд ли указание о «наказании по всей строгости советских законов» содержит какой-либо элемент определенности.

В последующем законодательстве Союза ССР и союзных республик имелись абсолютн о-о пред еденные санк-ц и«, в которых указывался только строго определенный вид и размер наказания. Это, например, ст. 58 1б УК РСФСР — измена Родине военнослужащим. Действующее ныне уголовное законо­дательство отказалось от подобных санкций, поскольку они не дают возможности индивидуализировать наказание за конк­ретное преступление. Такое отношение к абсолютно-определен­ным санкциям среди советских рравоведов является практиче-

* ски единодушным. Нам же представляется, что подобные санк­ции в отдельных случаях просто необходимы. Они нужны, когда требуется строго централизованная единая карательная прак­тика по преступлениям, объективные свойства которых таковы, что степень общественной опасности деяния мало колеблется в зависимости от обстоятельств дела и личности виновного. Практически можно установить абсолютно-определенные санк­ции за простое хулиганство, простое мужеложство, простое из­насилование, простое умышленное убийство и некоторые другие. В принципе, пользуясь ст. 43 УК РСФСР, суд в необходимых случаях может, учитывая исключительные обстоятельства по делу, назначить более мягкое наказание. Но эти обстоятельства должны быть действительно исключительными. Представляется, что слишком большая индивидуализация наказания, если при этом она покоится на чисто    субъективном  заключении судьи,

' является такой же несправедливостью, как и наказание без учета личности обвиняемого. Но, с другой стороны, и учитывае-

126          П.  Е.  Недбайло, указ.  соч., стр.  167.

127          Н. Д. Дурманов, указ. соч., стр.  128.

90

мые судьей черты личности должны быть весьма значитель­ными, чтобы повлиять на меру наказания, а для этого они дол­жны быть исключительными. В сущности, в настоящее время закон предоставляет суду такие широкие полномочия для ин-дивидуализ'ации наказания и даже для освобождения от него (широкие пределы санкций, альтернативная санкция, ст. ст. 43, 44, 50 УК и т. д.), что может возникнуть опасность чрезмерной индивидуализации, идущей вразрез с интересами общей превен­ции.

Относительн о-о пределенная санкция — прак­тически единственная в действующем ныне уголовном законо­дательстве, так как ею же одновременно является альтерна­тивная санкция. Относительно-определенные санкции могут быть: а) только с высшим пределом наказания; б) только с обозначением низшего предела; в) с обозначением низшего и высшего пределов наказания.

Первый вид этих санкций указывает высший предел наказа­

ния, который может 1быть назначен за данное преступление. В

таком случае низшим пределом является минимальный срок

этого вида наказания, установленный в Общей части: для лише­

ния свободы — три месяца, для направительных работ — один

месяц, для ссылки и высылки—два года. Так, например, ч. 2

ст. 149 УК РСФСР (умышленное уничтожение или поврежде­

ние личного имущества граждан) предусматривает лишение

свободы на срок до восьми лет. , Это означает, что за данное

преступление, совершенное при отягчающих обстоятельствах,

суд может назначить наказание от трех [месяцев до восьми лег

лишения свободы.              '

Санкции второго вида в законодательстве настоящего вре­мени не встречаются. Их суть заключалась в том, что в законе указывался только низший предел наказания, ниже которого суд назначить не мог. Высшим пределом в этом случае считал­ся .максимальный срок наказания, предусмотренный Общей частью: для лишения свободы—десять лет, для исправительных работ — один год, для'.ссылки и высылки — пять лет. Проф. Н. Д. Дурманов указывал, что такое построение способствовало завышению санкций128. Думается, что этот вывод иеточен. В сущности, если в санкции статьи указывается низший и обоз­начен высший предел наказания, то она практически мало чем отличается от рассматриваемой. В самом деле, санкция, напри-

128 Н. Д. Дурманов, указ. соч., стр. 127.

91

мер, п. «д» ст. 146 УК РСФСР (разбой) предусматривает нака­зание в виде лишения свободы на срок от шести до пятнадцати лет. В этом случае законодатель мог бы обойтись и указанием лишь на низший предел санкции, так как больше пятнадцати лет лишения свободы «и один суд не может назначить вообще. Третий вид санкции является самым распространенным в со­ветском уголовном законодательстве. Конструируя ее, законо­датель указывает на низший и высший пределы наказания. Примером может быть санкция ст. 103 УК РСФСР, в которой за простое умышленное убийство установлено наказание в виде лишения свободы от трех до десяти лет.. Подобные санкции обладают наибольшей гибкостью, дают возможность учитывать как задачи общего предупреждения, так и возможность индиви­дуализации наказания. Однако и построение их связано с труд-' ностями, так как требует стротого учета всех отягчающих и см яг- . чающих обстоятельств, которые определяют вероятную степень общественной опасности данного преступления. Причем уста­навливать все это надо априорно, заранее предвидя возможные варианты преступных случаев и степень их общественной опас­ности.

Законодательная практика показывает, что данное требо'ва-ние не всегда выдерживается. Для примера можно сравнить санкции ст. 103 и ч. 1 ст. 146 УК РСФСР. Санкции еа эти пре­ступления совершенно одинаковы, но разве тождественна сте­пень их общественной опасности?

В первом случае последствием умышленных действий, диа­пазон которых и мотивы крайне разнообразны, является смерть потерпевшего, а в другом — потерпевшему угрожает лишение имущества и причинение легких или менее тяжких телесных повреждений. Однако всяко-му ясно, что жизнь и любое личное имущество — понятия несопоставимые. Вряд ли есть такое личное имущество, которое бы стоило жизни его хо­зяина. Но санкция угрожает одинаковым наказанием за лише­ние жизни и за лишение имущества с угрозой лишения жизни и здоровья. При этом смерть вовсе не является «законным» последствием ст. 146 УК РСФСР. Таких примеров можно было бы привести много.

Из сказанного ясно, что правильный выбор санкций — очень ответственная и трудная задача законодателя. По этой причине и на теорию в этом отношении ложится не менее сложная зада­ча оказать законодателю действенную помощь.

Альтернативной    является    такая    санкция,   "которая

92

указывает на возможность применения одного из двух или не­скольких видов наказания, 'обозначенных в ней. Проф. Н. Д. Дурма«ов подсчитал, что она встречается в УК РСФСР 1960 года 170 раз. Это свидетельствует о том, что законодатель широко прибегает к таким санкциям. Они весьма полезны, когда диапазон степени общественной опасности преступления весьма значителен, а равно когда деяние может стоять на грани адми­нистративного или дисциплинарного нарушения. Чаще всего альтернатива лишения свободы — это исправительные работы, последних — штраф, увольнение от должности и т. п. Обяза­тельной альтернативой смертной казни является лишение свободы. Примером могут быть санкции ст. 148 (вымогатель­ство) и ч. 1 ст. 149 УК РСФСР (умышленное уничтожение или повреждение личного имущества граждан).

Проф. Н. Д. Дурманов обращает внимание на то, что ст. 932 УК РСФСР, наказывающая за хищение социалистиче­ской собственности в небольших размерах штрафом в пределах до трехкратного размера стоимости похищенного имущества, имеет пропорциональную санкцию. Думается, что подобное название санкции отражает в определенной степени ее сущ­ность.