4

В конце XIX в. ситуация в тюрьмах и на каторге стала меняться не в пользу «бродяг». Во-первых, каторжная «кобылка», доведенная до отчаяния невыносимым давлением «бродяг», начала поднимать голову. В Томской пересыльной тюрьме, где порой собиралось до трех тысяч арестантов одновременно, несколько раз происходили страшные избиения «бродяг». По некоторым данным, во время происходивших массовых беспорядков в середине 80-х гг. XIX в. было убито и покалечено арестантами около пятидесяти «бродяг». В этот же период активно начала вмешиваться во внутреннюю жизнь арестантов и тюремная администрация, занявшая позицию решительного противостояния засилью «бродяг» над остальными осужденными. Во многих тюрьмах «бродягам» было запрещено занимать какие-либо артельные должности. Таким образом, «бродяги» лишались официальных властных полномочий и устранялись от формального руководства арестантской общиной. В то же время и российский законодатель, осознав, по-видимому, социальную опасность, которую таили в себе «бродяги» и их сообщества, нормативно закрепил в 1878 г. положение о том, что арестованный и осужденный «бродяга» подлежал обязательному направлению на каторгу. Из каторги тысячи российских беспаспортных бродяг пересылались на Сахалин, где и находили себе последний приют. Как пишет очевидец, «ряды бродяг стали сильно редеть, особенно бродяг старых, закаленных в боях, строго следивших за неукоснительным соблюдением старинных арестантских законов».

 Таким образом, многовековой идеологический антагонизм между лидерами преступного мира и остальным обществом нашел свое дальнейшее материальное воплощение. Оно заключалось, во-первых, в выработке и законодательном закреплении мер репрессивного характера по отношению к «бродягам» со стороны государства; во-вторых, в массовых выступлениях осужденных против бесчеловечной политики «бродяг», направленной против своего же брата арестанта. Нередко эти массовые выступления заканчивались избиением и даже убийством «бродяг». Справедливости ради надо отметить, что «бродяги», несмотря на это, не утеряли своего главенствующего положения в тюремной общине. Они по-прежнему оставались «князьями» преступного мира, с той лишь разницей, что стали прибегать к противоправным и аморальным проступкам скрытно и в основном чужими руками. Для этого в окружении «бродяг» всегда находились арестанты, готовые выполнить любое желание «бродяг» за их покровительство. Это подтверждается и письменными свидетельствами очевидца: «Впрочем, я вообще замечал, что тюремные поводыри, «иваны» и «глоты» ограничиваются в большинстве случаев тем только, что вносят материальные пожертвования и стоят на стреме, «карауля» надзирателей, в огонь же опасности лезут всегда люди, играющие в тюрьме самую незначительную роль и даже служащие предметом общих насмешек». В целом ситуация в тюрьмах Российской империи конца XIX — начала XX вв. характеризовалась тем, что государство стало выделять «бродяг» из общей массы преступников как наиболее опасную ее часть и ужесточать свою политику по отношению к ним.

Октябрьский переворот 1917 г. и последовавший за ним глубокий экономический и политический кризис власти, резкое падение уровня жизни населения, гражданская война, атеистическая политика, проводимая большевиками, — все это привело к падению нравственности, кризису духовности русского народа. Как и всякий другой, экономический и политический кризис повлек за собой небывалый рост преступности. Из тюрем, поселений и с каторги в массовом порядке освобождался уголовный элемент. Впрочем, и сами новые правители состояли из людей с богатым криминальным прошлым, не понаслышке знавших традиции и обычаи тюремного мира. В этот период многие «бродяги» получили долгожданную свободу и незамедлительно вернулись к своему прежнему преступному ремеслу. Уголовный мир начал активно пополняться преступниками новой формации: спекулянтами, бандитами, контрреволюционерами. Большинство населения было лишено постоянного места работы и источника дохода. Кражи, хищения, спекуляции, грабежи стали средством существования тысяч до того законопослушных граждан. Всеобщее падение нравов привело к тому, что преступный образ жизни для многих становился обычным источником доходов. Произошла массовая криминализация населения. «Бродяги» с удивлением обнаружили, что воровство и разбой перестали быть только их профессией. В тюремном мире как в капле воды отражались все события, происходившие в обществе того периода. Наступил кризис власти и у старых тюремных сидельцев «бродяг». Серьезную конкуренцию им составляли новые, молодые, дерзкие, не признававшие никаких законов и никакой власти, кроме власти силы преступники.

После того как прошла «революционная эйфория», государство начало наводить в стране порядок. Прежде всего, это выразилось в усилении мер репрессивного воздействия по отношению к преступности. Профессиональные преступники всех категорий, бандиты, спекулянты, воры, контрреволюционеры и другой «классово чуждый элемент» изолировались во вновь созданные места заключения. Существовавшая система тюрем с трудом справлялась с хлынувшим потоком заключенных. Положение усугублялось и тем, что никакой работы, в том числе оперативно-розыскного характера, с заключенными почти не велось. Роль администрации тюрем, как и в прошлые времена, сводилась к охране арестованных и осужденных. Внутренняя тюремная жизнь повсеместно регулировалась самими заключенными. По-прежнему тюремную общину возглавляли наиболее опытные и пользовавшиеся авторитетом преступники, подчинявшие себе остальных заключенных. Появление в местах лишения свободы лидеров новой формации, зачастую с политическим «оттенком», обусловило противостояние представителей старых и новых тюремных порядков. Как полагает исследователь воровской среды В.М. Анисимков, «старые «авторитеты» и преступники «новой формации» постоянно конфликтовали — боролись за сферы влияния. Последние часто получали название «жиганы». И если раньше «жиганам» отводилась весьма скромная роль — роль «провинившихся», то теперь они не только стали быстро перенимать традиции и обычаи «авторитетов», но интенсивно вырабатывать и свои собственные». Высокая степень политизации общества коснулась и уголовного мира. Это выразилось в том, что всякая противоправная деятельность расценивалась преступными авторитетами новой формации как форма противодействия государству рабочих и крестьян. Произошла политизация и преступных «законов», по которым жила тюремная элита. Теперь каждый член сообщества не имел права служить в армии, работать, занимать общественные или иные административно-распорядительные должности, в том числе и в местах лишения свободы. Таким образом «жиганы» и их лидеры приобрели статус «идейных» преступников. Свою деятельность они преподносили как выражение несогласия и протест против Советской власти. Особенно ярко это проявлялось в создании банд. Банды организовывались и пополнялись теми людьми, кто пострадал от новой власти или был ею не доволен. Политические мотивы мгновенно превращались в уголовные формы выражения. Наряду с этим в местах лишения свободы власть возвращалась в руки «бродяг», которые были более закаленными, опытными и сплоченными лидерами преступного мира, нежели «жиганы». К «бродягам» примкнули и остальные потомственные профессиональные преступники с богатым дореволюционным прошлым, не желавшие изменять многовековым арестантским традициям, обычаям и законам. Наиболее многочисленную и устойчивую их часть составляли воры. Следует отметить, что воровское сообщество России издревле имеет свою особую, четко регламентированную структуру. У каждого вора существует своя специальность. У воров разных специальностей есть свои, особые приемы совершения краж. Каждая категория воров составляет отдельное сословие в преступном мире. Профессиональные воры объединялись в корпорации, воровские общества. Как и всякое другое общество, они имели свой «устав», своих руководителей, проводили общие собрания для решения спорных и злободневных вопросов — воровские сходки. Каждый член этого профессионального союза был обязан руководствоваться интересами общества и не нарушать его законов. Самое главное, что сила организации профессиональных воров скреплялась, как это ни парадоксально, силой их нравственности. У них всегда существовало, и существует до сих пор, свое, пусть и искаженное с точки зрения остального общества, понятие о нравственности. Воры не расценивают свою профессию как что-либо безнравственное, потому что это их ремесло, образ жизни. Они смотрят на это сугубо с рационалистических позиций и не испытывают после совершения кражи каких-либо нравственных страданий. «Воры, мошенники и аферисты, как это ни смешно, особенно заботятся о своем благородстве, которое считают выше простой житейской чести. Конечно, понятие о благородстве у них условное. И потому, если карманник, вор-специалист похищает бумажник из карманов, это не доказывает, что вы должны бояться ночевать с ним в одной комнате, чтобы он вас не обокрал. Или не играть с ним в карты из опасения, что он вам не заплатит, или, если он вам что-либо пообещает, то не исполнит обещания, думая, что если человек способен на кражу, то он уже способен на всякий бесчестный поступок. Такой взгляд будет узким, односторонним и неправильным. В противном случае преступный мир не мог бы существовать при такой организации, какую он имеет, в нем не было бы силы и сплоченности».

Обучали молодых, начинающих воров премудростям их профессии воры со стажем, которые стали в своем деле «профессионалами». Обучение шло и на воле, и в тюрьме. Обучение в тюрьме было менее опасно, потому что за плохо выполненное задание ученику не угрожало уголовное преследование, поэтому на жаргоне преступников тюрьма именовалась «академией». Процесс приобщения молодежи к вступлению в семью воров был тщательно продуман. Для кандидатов устанавливался стаж не менее трех лет. За это время человек постигал тайны своего ремесла, всесторонне изучался и проверялся на предмет соответствия воровской профессии и членства в воровской общине. После обучения и проверки «достойные» кандидаты принимали на воровской сходке «присягу» и становились общепризнанными ворами.