Вступительная статья

 26 ноября 2001 г. принята третья часть Гражданского кодекса Российской Федерации, а также Федеральный закон "О введении в действие третьей части Гражданского кодекса Российской Федерации" *(1). В дальнейшем должен быть принят заключительный разд.VII Кодекса, образующий четвертую часть ГК, посвященную вопросам интеллектуальной собственности. Таким образом, кодификация современного гражданского права России близка к завершению.

 В часть третью ГК вошли нормы, регулирующие соответственно отношения по наследованию и в области международного частного права. Анализируя введенную в действие в РФ регламентацию наследственных отношений, специалисты практически единодушно отмечают ее современный характер и подчеркивают, что содержание новых разделов ГК в области наследования следует в общем русле частноправовых начал, закрепленных в Кодексе и, в частности, в его ст.1  *(2).

 Углубление частноправовых начал в наследственном праве осуществлено за счет обращения к различным средствам. Прежде всего, поистине революционное изменение касается такого важнейшего принципа частного права вообще и гражданского права в том числе, как свобода завещания. Подтверждением этого выступает впервые произведенный в отечественном праве переход от допускаемых со стороны закона для некоторых категорий лиц актов завещательных распоряжений в отношении ограниченных списков имущества, предназначенного для личных бытовых или семейных нужд и в основном сводящегося к распространенным предметам личного пользования, к свободе завещания как принципу наследственного права, непосредственно закрепленного в нормах закона. Далее, существенно расширен круг наследников по закону даже по сравнению с тем уровнем, который был достигнут буквально накануне принятия третьей части Гражданского кодекса после внесения изменений и дополнений в ГК РСФСР 1964 г. Федеральным законом от 14 мая 2001 г., установивших третью и четвертую очереди наследников и расширивших число наследников по праву представления. Наконец, решительному пересмотру подверглись существовавшие устои в таком важнейшем аспекте, как определение объектной сферы действия свободы завещания. В этом плане свободное усмотрение частных собственников по распоряжению своим имуществом, включая и право совершать распоряжения на случай смерти, получило необходимое легальное закрепление. В результате в предмет завещаний включен значительный перечень объектов, неизвестных прежнему регулированию в области наследования, единственным ограничителем которого является наличие запрещения по их свободному обращению, установленное в законе (не только земельные участки, находящиеся на них строения или постройки для проживания, но и здания или сооружения хозяйственного назначения, предприятия как имущественные комплексы и т.д.).

 Таким образом, посредством развития института свободы завещания и предоставления более широкому кругу граждан возможности участвовать в наследственных отношениях, что влечет за собой обладание ими статусом наследодателей и наследников и вытекающими из него правами и обязанностями, а также расширения номенклатуры объектов вещных прав, которые к тому же могут стать предметом наследования, обеспечивается укрепление в целом института частной собственности физических и юридических лиц на различные виды имущества. В то же время распространение режима объектов наследования на такое имущество, как земельные участки, предприятия (имущественные комплексы), права участия в хозяйственных обществах, исключительные права, возникающие в связи с результатами творческой деятельности (интеллектуальной собственности), которое никогда ранее не выступало предметом наследственных отношений, приводит в движение соответствующий механизм вовлеченности их в гражданский оборот. В итоге за счет этого активизируется их оборотоспособность.

 Новизна решений, присущих российскому праву, затрагивает самые разные сферы и элементы регулирования наследственных отношений. В их числе не только юридическое содержание норм материального права, но и такой инструмент, как квалификация. Правда, некоторые из подобных решений не являются однозначными. Часть из них, будучи дискуссионными и раньше, продолжает оставаться таковыми, что подтверждается в полной мере даже и содержанием данного комментария, когда отдельные авторы придерживаются если не различных, то во всяком случае не во всем совпадающих позиций по тому или иному поводу. В частности, это касается вопроса о правовой природе завещательных распоряжений, сделанных на случай смерти лицом, являющимся вкладчиком банка (например, Сберегательного банка РФ). Вновь принятое регулирование исходит, во-первых, из признания такого распоряжения завещанием, и даже больше того - приравнивания его по форме к нотариально удостоверенным завещаниям, во-вторых.

 Не стоит особо углубляться в детали, воспроизводя здесь во всем объеме те жаркие споры, которые в свое время состоялись в этой связи в советской юридической литературе (см. об этом в  комментарии к ст.8 Федерального закона от 26 ноября 2001 г. "О введении в действие третьей части Гражданского кодекса Российской Федерации"). Однако нельзя не заметить, что закрепленные в Гражданском кодексе РСФСР 1964 г. позиции должны восприниматься как отражение более выверенных, по существу, победивших по качествам своей юридической последовательности концепций, высказывавшихся в доктрине. В числе основных крупных групп противостоящих мнений значились два подхода, сформированных на основе различий в квалификациях: признавать ли подобные акты завещаниями или распоряжениями, сделанными субъектом договорных гражданско-правовых отношений в пользу третьего лица. В этом плане такие бесспорные авторитеты гражданского и международного частного права, как В.И. Серебровский, Л.А. Лунц, К.А. Граве *(3), не сомневались в правильности отказа от вмещения этого института в рамки наследственного права. Л.А. Лунц, в частности, отмечал, что "не является наследованием право выгодоприобретателя по договору страхования жизни, а также права лица, в пользу которого вкладчиком в банке сделано распоряжение о выплате вклада после его смерти определенному лицу на основании и в порядке, указанных в ст.436 ГК РСФСР (соответственно ст.561 ГК РСФСР 1964 г. - Л.А.), полагая необходимым характеризовать такие отношения как права, основанные на договоре в пользу третьего лица *(4).

 Кроме того, думается, нельзя сбрасывать со счетов и другие обстоятельства, имманентно связанные с иной принципиальной оценкой природы рассматриваемого акта и имеющихся в этих случаях отношений. Квалификация денежных средств, хранящихся на счетах собственника в банке, в качестве наследства, объективно влечет за собой осложнение пользования ими для управомоченных рассматриваемым актом распоряжения средствами лиц (шестимесячный "мораторий", совершение необходимых формальностей по получению свидетельства о праве на наследство, общий режим оспаривания в условиях наличия акта специального выражения воли лица в отношении строго определенного предмета и т.п.). Приведенное со всей очевидностью свидетельствует о том, что подобная квалификация неизбежно должна восприниматься как имеющая более широкие масштабы действия, так как она затрагивает и иные отношения - например, в соответствующих ситуациях договорные отношения по страхованию жизни. Немаловажно, что указанное имеет прямое отношение и к международному частному праву, поскольку в зависимости от оценки характера отношения компетентным органом избирается и соответствующая коллизионная норма при выборе применимого правопорядка. Следовательно, в анализируемой ситуации гипотетически суд или иной правоприменительный орган мог бы выбирать правовую систему, руководствуясь коллизионными нормами, относящимися не к закону наследования, а к обязательственным статутам.

 Характеризуя новеллы вновь принятого законодательства не по их последовательности в зависимости от местоположения выражающих их соответствующих норм в структуре акта, а по социально-экономической, политической и юридической значимости тех сфер, которые должны быть затронуты такими новеллами, безоговорочно следовало бы начать анализ с разд.VI "Международное частное право". Это обусловлено многими обстоятельствами. Впервые за всю историю отечественного международного частного права положения, относящиеся к этой области права, сгруппированы в особый раздел основного, кодифицирующего гражданское право акта, озаглавленный "Международное частное право". В предшествующем регулировании, как известно, предписания, квалифицируемые нормами международного частного права, содержались в Основах гражданского законодательства СССР от 8 декабря 1961 г. *(5), Гражданском кодексе РСФСР от 11 июня 1964 г. *(6) и Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. *(7) под иными, незначительно расходящимися между собой названиями: "Правоспособность иностранцев и лиц без гражданства. Применение гражданских законов иностранных государств, международных договоров и соглашений" (Основы гражданского законодательства СССР 1961 г.) или "Правоспособность иностранных граждан и юридических лиц. Применение гражданских законов иностранных государств и международных договоров" (Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г.). При этом ограничение характера совокупности норм, помещаемых в соответствующий раздел, определялось юридической природой акта: его отраслеообразуюшим статусом - во-первых, и принадлежностью к основополагающим источникам именно гражданского права - во-вторых.

 Как отмечено выше, в нынешнем регулировании соответствующий раздел ГК, равно как и модельного акта, разработанного в рамках СНГ и во многих отношениях составившего его базу, носит именно такое название: "Международное частное право". В этом плане характерно, что законопроектом, одобренным 12 июля 2001 г. в первом чтении нижней палатой Федерального Собрания Российской Федерации - Государственной Думой, - предусматривалось иное наименование раздела: "Отношения в области международного частного права", что, по замыслу его создателей, должно было отразить прежде всего наличие в МЧП гражданско-правовых отношений, "осложненных иностранным элементом", в качестве его органической части, но отнюдь не обозначить тем самым факт исчерпания всего объема в объекте регулирования международного частного права, ибо в сферу действия последнего входят и трудовые, и семейные, и иные отношения, характеризующиеся такой же спецификой. Тем не менее на стадии принятия акта в окончательном виде рассматриваемый раздел получил название "Международное частное право". Таким образом, в Российской Федерации продолжает сохраняться положение, когда отношения, подпадающие под сферу действия международного частного права, регулируются множественностью актов: ГК, СК, Федеральным законом "О государственном регулировании внешнеторговой деятельности" 1995 г., Кодексом торгового мореплавания 1999 г., Федеральным законом "Об иностранных инвестициях в Российской Федерации" 1999 г., отдельными правовыми актами, регулирующими трудовые отношения *(8), и т.п., а не единым всеобъемлющим актом, регламентирующим все основные "блоки" общественных отношений, обладающих однородностью по признаку "международности" в качестве специфического признака, как это происходит сегодня во многих государствах мира. Помимо этого, наличие в современных условиях в источнике гражданского права России - ее ГК - совокупности положений, объединенных в разделе, который именуется "Международное частное право", способно внушить мнение о включенности последнего в структуру гражданского права. Эти опасения не выглядят надуманными, так как находят подтверждение в новейших публикациях. В частности, Е.А. Суханов, говоря о наследственном праве и международном частном праве, квалифицирует их "подотраслями гражданского права" и констатирует, что "обе эти подотрасли гражданского права получают в третьей части ГК РФ свое логическое продолжение и закрепление" *(9).

 Отныне VI раздел ГК, равно как и ранее ст.414 КТМ 1999 г., вводит в "легальный оборот", т.е. непосредственно в текст правового акта, конструкцию "отношения, осложненного иностранным элементом", которая до этого в нашей стране являлась категорией доктринальной. Нельзя при этом не отметить, что в ряде зарубежных государств специальные законодательные акты, посвященные международному частному праву и принятые в порядке его кодификации (например, § 1 Закона ЧССР 1963 г. о международном частном праве и процессе *(10), действующего ныне в Чехии, § 1 Указа Президиума ВНР N 13 о международном частном праве 1979 г., ст.826 и сл. вьетнамского Гражданского кодекса, ст.1 румынского Закона 1992 г. N 105 применительно к регулированию отношений международного частного права); а также Модельный гражданский кодекс для стран СНГ и основанные на нем акты Армении, Республики Беларусь, Киргизии, Казахстана, Узбекистана и др., оперируют этим понятием без каких-либо оговорок. Однако анализ категориальной основы правовых актов, принятых в области МЧП во многих государствах в конце 90-х годов ХХ в., свидетельствует об отказе законодателя от упомянутой конструкции при формулировании нормативных положений, касающихся объекта международного частного права. Таковы, в частности, законы о международном частном праве Грузии, Италии, Венесуэлы, Туниса и др.

 Понятие "иностранный элемент" не является ни простым, ни однозначным. Под иностранным элементом подразумевают либо то, что субъектом данного правоотношения выступает иностранец (иностранное физическое либо юридическое лицо, а в подлежащих случаях иностранное государство), либо то, что объектом отношения является вещь (движимая или недвижимая), находящаяся за границей, или то, что событие, действие - юридический факт - наступил за рубежом *(11). В силу этого в специальных публикациях по МЧП принято распределение "иностранных элементов" по группам: "иностранный элемент" на стороне субъекта; "иностранный элемент" на стороне объекта; "иностранный элемент", характеризующий наступление юридического факта.

 В свете указанного нельзя не заметить расхождений во введенных в тексты КТМ и ГК РФ обозначениях "отношения, осложненные иностранным элементом", которые по-разному сформулированы в каждом из упомянутых документов для целей идентификации регулируемых объектов *(12). В то же время нельзя не подчеркнуть еще раз, что в новейших зарубежных кодификациях международного частного права несомненно осуществляется переход на позиции установления специфического признака МЧП через связь его объекта (регулируемых общественных отношений) с правовыми системами нескольких государств, а конструкция "иностранного элемента" представляет собой в некотором смысле дань прошлому этапу развития в области МЧП *(13).

 Известную почву для неоднозначных трактовок в правоприменении представляют собой и некоторые другие аспекты современного регулирования в области международного частного права Российской Федерации. Обратимся в качестве иллюстрации к одному из важнейших его институтов - "оговорке о публичном порядке". Его правовое закрепление осуществлялось и прежде. Некоторые из имевшихся ранее подходов воспроизведены в третьей части ГК. Вместе с тем в нынешней российской регламентации указанного института присутствуют и новые элементы. Так, особо подчеркивается характер отказа в применении иностранного права: "Норма иностранного права...: в исключительных случаях не применяется, когда последствия ее применения противоречили бы основам правопорядка (публичному порядку) Российской Федерации" (ст.1193). Следовательно, неприменение иностранного права выступает чрезвычайным явлением. Кроме того, для целей отказа рассматривается не сама норма иностранного права, а последствия ее применения с точки зрения основ российского правопорядка. В законе присутствует важное добавление - последствия применения нормы иностранного права должны явно противоречить публичному порядку Российской Федерации. В этом плане включение специальной части, посвященной собственно МЧП, и конкретно приведенных норм в акт гражданского права, к тому же раздела, трактующего общие положения МЧП, не могло не породить ряд существенных проблем.

 Прежде всего общие положения МЧП должны восприниматься как таковые, т.е. квалифицироваться как касающиеся всех "блоков" отношений, регулируемых последним, - следовательно, и семейных, и трудовых, и прочих их разновидностей. Между тем в СК, а также других законодательных актах содержится оговорка о "публичном порядке", имеющая иное юридическое содержание, причем заметно более широкое, и другое внешнее (текстуальное) выражение. Возникает вопрос: как надлежит судам и другим компетентным органам применять данный институт после введения в силу третьей части ГК, допустим, при рассмотрении брачно-семейных отношений? Главный мотив для целей обоснования обращения к названным нормам ГК налицо, поскольку речь идет об "общих положениях международного частного права", а значит, касающихся и семейных отношений. В этом случае приоритет ст.1193 при сравнении двух одинаковых по юридической силе правил обусловлен известной еще с римских времен максимой "более поздний акт отменяет предыдущий", в результате чего сфера действия оговорки о публичном порядке будет закономерно сужена.

 С другой стороны, СК представляет собой специальный акт, предназначенный для регулирования особой разновидности отношений, который в силу этого должен применяться на основе принципа legis specialis derogat legis generalis ("общие законы отменяются специальными"). При этом обосновать расхождение общих положений МЧП, сформулированных в ГК, и таковых в семейном праве в части регламентации отношений, связанных с "публичным порядком", весьма затруднительно, поскольку областью, наиболее подверженной действию этого института, являются именно брачно-семейные отношения как традиционная сфера международного частного права. Всего этого можно было бы избежать, если бы был принят отдельный самостоятельный акт по международному частному праву. В подобной ситуации упомянутая проблема оговорки о публичном порядке разрешалась бы на совершенно других принципах: положения, ныне присутствующие в ГК, обладали бы качеством и акта специального (lege speciali, содержащего нормы, посвященные МЧП, даже если вопрос касается регулирования семейных или иных отношений, не входящих в сферу действия ГК), и одновременно акта, принятого позднее (lege posteriori), вследствие чего их приоритет по ряду направлений был бы несомненен. Тем не менее реальное состояние дел с юридической стороны выглядит сегодня иначе.

 Однако, несмотря на указанное, нельзя не признать его позитивного содержания и общей новизны регламентации. Идеи и задачи, стоявшие перед разработкой нового регулирования, обусловили качественно иной уровень концептуальной основы упорядочения частноправовых отношений международного гражданского и хозяйственного оборота. Искомый уровень необходимо должен был соответствовать, во-первых, современным потребностям разнообразного межгосударственного сотрудничества, а во вторых, следовать новейшим тенденциям развития МЧП в мировом масштабе.

 С введением в силу третьей части ГК в действующем праве появились институты, ранее ему абсолютно не известные. Это касается как регулирования наследственных отношений, которое в целом подверглось существенным количественным и качественным изменениям, так и в не меньшей степени и международного частного права. При этом восприятие отечественными нормами конструкций, свойственных традиционному типу регулирования наследственных отношений в западных странах (например, существования различий в видах и формах завещательных распоряжений, в том числе такой формы, как "закрытое завещание", свидетельствование при составлении, подписании, передаче должностному лицу, указанному в законе, завещания и т.д.), закономерно влечет за собой не только повышение роли международного частного права, сравнительного правоведения и, вообще, знаний об институтах подобного рода в процессе правоприменительной деятельности органов суда и нотариата Российской Федерации, но и способствует более тесной увязке регулирования "внутренних" отношений и отношений международного характера.

 Оценивая проведенную в третьей части ГК кодификацию международного частного права, необходимо отметить прежде всего ее широту. По сравнению с последовательно сменявшими друг друга более ранними актами вступившая в действие регламентация отношений международного частного права представляет собой развернутую систему норм, насчитывающую 40 статей. Однако количественная сторона - не главная в оценке нынешнего российского регулирования по международному частному праву. Принципиальным отличием является то, что это регулирование выступает именно в качестве системы норм, структурированной согласно общим принципам построения акта цивилистического характера и имеющей общую ("Общие положения") и особенную части. "Общие положения" объединяют девять статей, посвященных соответственно фундаментальным вопросам действия международного частного права, из которых к первостепенным относятся: основания и средства определения иностранного права, подлежащего применению, квалификация юридических понятий, взаимность, обратная отсылка, оговорка о публичном порядке, реторсии, установление содержания норм иностранного права. Впервые в отечественных нормах международного частного права отражены вопросы действия императивных норм и применения права страны с множественностью правовых систем.

 Особенная часть сконструирована по принципу разделения норм на два крупных института: "лица" и "вещные и обязательственные отношения". Коллизионное регулирование распространяется практически на все категории лиц и подвиды "гражданско-правовых отношений, осложненных иностранным элементом" (правовой статус физических и юридических лиц, индивидуальных предпринимателей, организаций, не являющихся юридическими лицами, государств, а также вещно-правовые отношения, в том числе право собственности на отдельные виды объектов, договорные обязательства, включая потребительские сделки, неосновательное обогащение, недобросовестная конкуренция, обязательства из причинения вреда, односторонние сделки и т.д.).

 В числе новелл VI раздела ГК следует отметить появление в отечественном праве коллизионных формул прикрепления, являющихся оригинальными по существу и квалифицируемых специалистами как "гибкие". В этот разряд входит коллизионный принцип подчинения регулируемого отношения праву, с которым оно наиболее тесно связано. Принцип наиболее тесной связи, будучи сегодня достаточно распространенным в мире, существует в различных правовых системах как основной и как субсидиарный. В российском праве после введения в силу третьей части ГК анализируемая формула прикрепления используется в обеих ипостасях: в качестве и основного (см., например, ст.1211), и субсидиарного (ст.1186) коллизионных принципов. Нормативный акт содержит критерии (признаки), которыми правоприменительный орган или иное лицо может руководствоваться при установлении искомого правопорядка, обладающего наиболее тесной связью с регулируемым отношением. В частности, в договорных отношениях, имеющих объектом недвижимое имущество, правом, наиболее тесно связанным с отношением (договором), считается право того государства, на территории которого имущество находится (ст.1213), а в условиях договора строительного подряда - право страны, где в основном создаются предусмотренные договором результаты (ч.1 п.4 ст.1211).

 Получила развитие и новые грани в своем назначении и содержании коллизионная формула "закон страны продавца" (lex venditoris) в широком смысле этого понятия, в результате чего указание на право "страны, где находится место жительства или основное место деятельности, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора", присутствует в значительно более внушительном перечне договорных видов, чем это было ранее. К тому же данная коллизионная формула является квалифицирующим фактором для определения правопорядка, с которым отношение наиболее тесно связано.

 Характерную черту действующей регламентации, существующей в разд.VI третьей части ГК, составляет весьма серьезное изменение соотношения между количествами односторонних и двусторонних коллизионных правил за счет сокращения односторонних и увеличения числа двусторонних норм, равно как и пополнение их числа за счет новых правил, предназначенных для определенного рода отношений, никогда ранее не подвергавшихся коллизионному регулированию с помощью национально-правовых положений. Так, появились коллизионные нормы, касающиеся отыскания права, подлежащего применению к опеке и попечительству, которые ныне помещены в ст.1199. Здесь определение "решающего" для существа отношения права поставлено в зависимость от дифференциации объемов (круга общественных отношений, а также условий, при которых действуют определенные правила поведения), установленных в содержащихся в данной статье коллизионных нормах. Спектр формул прикрепления к соответствующему правопорядку подразумевает как личный закон лица, в отношении которого учреждаются опека или попечительство, так и личный закон опекуна (попечителя). В то же время не исключается и обращение к "территориальному" закону, устанавливаемому на основе привязки к месту совершения акта (lex loci actus) либо lex fori. При этом впервые за всю предшествующую практику конструирования и действия международного частного права в регулировании применены инструменты поистине "революционные". В этом плане нельзя не отметить крупное нововведение действующего права - при наличии указанных в положениях п.3 ст.1199 обстоятельств осуществляется сравнение содержания материальных норм иностранного и российского (если последний выступает в качестве lex domicilii субъекта, над которым устанавливается опека или попечительство) правопорядков, в ходе отыскания надлежащего права и окончательного его выбора на основе критерия большей благоприятности для опекаемого лица: "Отношения между опекуном (попечителем) и лицом, находящимся под опекой (попечительством), определяются по праву страны, учреждение которой назначило опекуна (попечителя). Однако когда лицо, находящееся под опекой (попечительством), имеет место жительства в Российской Федерации, применяется российское право, если оно более благоприятно для этого лица".

 Следовательно, существующее регулирование со всей масштабностью демонстрирует отход от выраженных в самой общей форме в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. правил по ограничению дееспособности либо признанию недееспособности в СССР, закреплявшихся с помощью односторонней коллизионной привязки: "Признание в СССР лица недееспособным или ограниченно дееспособным подчиняется советскому праву" (п.5 ст.160). Это сопровождается, во-первых, расширением сферы регулируемых отношений (т.е. имеет место формулирование предписаний не только для целей признания недееспособности лица или ограничения его дееспособности в России, но и вообще для решения коллизионных вопросов установления опеки и попечительства где бы то ни было в мире), а во-вторых, широким использованием двусторонних коллизионных норм при разграничении отдельных аспектов соответствующих отношений, равно как и обращением к новым приемам и формулам.

 Отмеченные обстоятельства должны закономерно привести к возрастанию масштабов применения иностранного права, что соответствует общим тенденциям усиления взаимодействия между национально-правовыми системами, взаимопроникновения отдельных элементов и подходов правовой регламентации, свойственных многим или ряду правопорядков конкретных государств. Помимо этого, указанное безусловно связано с мировыми процессами в развитии права, в том числе и международного частного права, отражая направления, обусловленные глобализацией.

Л.П. Ануфриева,

кандидат юридических наук