ГЛАВА 1. Предмет науки советской криминалистики и его соотношение с предметами естественных и технических наук

Познание объективной действительности в любой области человеческой деятельности может быть плодо­творным лишь в том случае, когда четко определен предмет данной конкретной науки.

Значение точного определения предмета науки, ко­торое справедливо называется исходной предпосылкой научного исследования [40, 90], всемерно подчерки­вается в общетеоретической (философской) и специ­альной литературе, в связи с чем обосновывается необ­ходимость постоянного совершенствования теории нау­ки вообще и учения о ее предмете в особенности [42, 28; 139,29; 168, 129; 190,242].

В марксистской теории познания четко различаются понятия объекта и предмета исследования. Объектом познания современной науки является часть природы и общества, которая входит в практическую и теорети­ческую деятельность человека [80, 76], Однако позна­ние не может осуществляться вообще, оно происходит дискретно и фрагментарно. Знание образуется из сум­мы знаний, поэтому о познании общего объекта можно говорить как о познании суммы специальных объектов природы и общества. В то же время один и тот же спе­циальный объект познания как часть, фрагмент объек­тивно существующей действительности может быть обращен к познающему субъекту различными сторона­ми, представляющими собой различные предметы ис­следования [42, 42; 48, 133; 165, 27; 306, 14], которые могут быть выражены как обособленные системы, име­ющие свою специфику, но в целом создающие специфи­ку объекта [277, 10]. В формулировке предмета каждой конкретной науки в наиболее общем виде разъясняется в каком аспекте происходит познание объекта.

В. А. Лекторский, рассматривая эти вопросы, пишет: «Одному и тому же объекту могут соответствовать не-

15

сколько различных предметов, так как характер пред­мета исследования зависит не только от того, какой объект он отражает, но и от того, зачем этот объект сформирован, для решения какой задачи» [151, 49].

Очевидно, следует согласиться с Ф. Ю. Бердичев-ским, который считает, что предмет науки — это абст­ракция (хотя и имеющая, как любая абстракция, услов­ный характер), являющаяся необходимой основой для размежевания предметов разных наук, особенно име­ющих общий объект исследования [48, 133}. Действи­тельно, с помощью абстракции, исследователь получает возможность провести научную классификацию, в том числе и определение предметов отдельных наук. Но в то же время необходимо точно указать, какие именно кон­кретные абстракции должны быть положены в основу формулировки предмета данной науки, что даст возмож­ность отграничить его от предметов других наук. Можно говорить (и это будет правильно) о предмете науки как об определенных закономерностях, познание которых позволяет раскрыть сущность данной стороны исследуемого объекта [40, 94; 165, 27]. Любая наука должна стремиться к открытию сущности общего в яв­лениях, к познанию закономерностей определенной формы движения материи, поскольку имеющиеся на поверхности отдельные явления практически никогда не позволяют, не абстрагируясь, увидеть необходимые взаимосвязи и взаимообусловленности, без чего позна­ние будет поверхностным, неполным, а знание неаде­кватным объективной действительности. «Если бы фор­ма проявления и сущность вещей непосредственно сов­падали, то всякая наука была бы излишня»,— писал К. Маркс [5, 384}.

Установление необходимых связей, лежащих за яв­лением, в глубине, представляется важнейшим назначе­нием науки. Однако, поскольку определенные формы движения материи или совокупности этих форм, кото­рые в общем виде представляют собой предметы от­дельных наук, проявляются многообразно и на самом разнообразном познавательном уровне, то включение в предмет науки только закономерностей развития объективного мира может быть признано правильным лишь по отношению к нахкам общего характера, кото­рые в своей познавательной функции «.,мйгут оперировать абстракциями, не обращаясь к изучению конкрет­ных материальных объектов и общественных явлений. Что же касается специальных наук, изучающих объективный мир в том или ином конкретном аспекте, то определение их предметов только как закономернос­тей, по нашему мнению, неприемлемо, поскольку оно не позволяет получить о них полное и четкое представ­ление, не всегда дает возможность достаточно обосно­ванно отграничить их от смежных наук Поэтому при определении предмета той или иной частной юридиче­ской науки представляется правильным решение, преж­де всего, вопросов, позволяющих изучить объект с изб­ранной исследователем стороны, а затем как следствие этого изучения попытаться вывести закономерности, ко­торые могут быть в свою очередь изучены.

Как уже отмечалось, криминалистика в настоящее время является самостоятельной юридической наукой, накопившей громадный практический материал и всту­пившей в фазу методологической зрелости. Решая воп­рос о ее предмете, нельзя ограничиться рассмотрением лишь ее современного состояния, так как это не по­зволит выявить тенденции и закономерности ее раз­вития.

Методологической основой исследования должны служить указания классиков марксизма-ленинизма о необходимости применения к изучению общественных явлений, к которым относится и наука исторического подхода [2, 16; 14, 139].В письме кИ. Ф.Арманд 30ноя­бря 1916 г. В. И Ленин писал. «Весь дух марксизма, вся его система требует, чтобы каждое положение рас­сматривать лишь (а) исторически; (|3) лишь в связи с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом исто­рии» [20, 329] В этих ленинских словах ярко выражено одно из важнейших требований диалектического мето­да — изучать изменение и развитие любого явления.

Такой подход к исследованию данной науки позво­ляет проследить последовательность перехода от одного объективного горизонта познания в области кримина­листики к другому и увидеть перспективы ее дальней­шего развития.

Криминалистика как цельная наука начала разви­ваться во второй половине XIX века, хотя ее ростки ухо­дят в глубь веков В начале ее развитие по нынешним

представлениям в значительной степени было односто­ронним. Отдельные успехи в установлении обстоя­тельств некоторых преступлений и связанные с приме­нением для этих целей данных естественных наук на определенном этапе стали приобретать черты системы, что привело к образованию некоторого научного направ­ления, заключавшегося в приискании и приспособлении данных различных наук для собирания и исследования доказательств. Эти данные и средства были преиму­щественно технического и естественно-научного характе­ра и поэтому все исследователи, занимающиеся общими вопросами современной криминалистики, совершенно правильно подчеркивают, что исторически свое на­чало криминалистика берет с криминалистической тех­ники. Более того, криминалистика долию годы выпол­няла роль именно «уголовной техники», считаясь «науч­ной дисциплиной, преследующей практические цели», не претендующей на самостоятельное научное значение [273, 14].

Эти и аналогичные высказывания о криминалис­тике до 30-х годов были, в основном, правильными, ибо отражали реальный теоретический уровень крими­налистики и главные практические начала реализации ее рекомендаций. Вряд ли поэтому следует упрекать с позиции современных представлений первых советских криминалистов в ограниченности и даже в привержен­ности их взглядам, господствовавшим в буржуазной криминалистике, ибо они, создавая фундамент совет­ской криминалистики, имели в своем распоряжении дос­тижения и опыт буржуазной криминалистики и лишь ростки нового в условиях острой классовой борьбы, сло­ма старой государственной машины и становления госу­дарства нового типа, неизвестного всей предыдущей истории. Но даже в первых работах советских крими­налистов, еще подверженных неизбежному влиянию буржуазной криминалистики, имеется, как правильно замечает Р. С. Белкин, «ряд оригинальных теоретичес­ких положений» [46, 155].

В. И. Ленин учит: «Не только при коммунизме оста­ется в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство — без буржуазии!

Это может показаться парадоксом или просто диа­лектической игрой ума, в которой часто обвиняют марк

18

сизм люди, не потрудившиеся ни капельки ' над тем, чтобы изучить его чрезвычайно глубокое содержание.

На самом же деле остатки старого в новом показы­вает нам жизнь на каждом шагу, и в природе и в об­ществе. И Маркс непроизвольно всунул кусочек «бур­жуазного» права в коммунизм, а взял то, что экономи­чески и политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма» [16, 99].

Академик А. П. Александров подчеркивает мудрость ленинской политики, в соответствии с которой осущест­вление грандиозных социальных и экономических пре­образований в нашей стране предполагало целенаправ­ленное использование всех завоеваний науки и культу­ры [31, 68]. В. И. Ленин писал. «От раздавленного ка­питализма сыт не будешь. Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и' из нее построить соци­ализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь коммунистического об­щества построить не можем» [17, 55].

Было бы непростительной ошибкой отказаться на первых порах и от теоретических и практических дости­жений буржуазной криминалистики, понятно, в прием­лемых для рабоче-крестьянского государства пределах. Выступая с критикой на современном этапе первых опытов советских криминалистов, нужно постоянно пом­нить об этом.

Советская криминалистика к концу 30-х годов, когда Б. М. Ша&ер в 1938 г. и В. П. Колмаков в 1939 г. кри­тиковали определение криминалистики, данное И. Н. Якимовым в 1925 г., превратилась в самостоя­тельную науку и перестала быть техническо-приклад-ной дисциплиной, ибо к этому времени был накоплен значительный опыт деятельности в условиях социалис­тического государства следственного и судебного ап­паратов нового типа, т. е. в криминалистике произошли значительные качественные сдвиги и были созданы объективные условия для постепенного отказа от мно­гих идей буржуазной криминалистики и становления ее в качестве самостоятельной науки — советской крими­налистики.

Определение криминалистики, данное И. Н. Якимо­вым, для своего времени было, в основном, правильным и сыграло значительную роль, а более совершенные оп-

19

ределения, появившиеся впоследствии, стали возможны­ми в связи с тем, что к этому периоду изменились внеш­ние условия, появилось новое содержание и поэтому возникла необходимость в переосмыслении сущности изучаемого предмета.

Дальнейшее развитие областей науки всегда связано с большими трудностями, для преодоления которых постоянно приходится возвращаться к началам науки, к ее основаниям. «Возвращение происходит, однако, не на пустом месте: при этом используется все богатство уже достигнутой ступени в развитии науки, но исполь­зуется критически — со строгим анализом тех средств, понятий и методов, посредством которых оно было при­обретено» [320*200].

Обращаясь к философским выводам В. И. Ленина о бесконечности процесса углубления познания [15,203], о диалектике как многостороннем познании «с бездной оттенков... приближения к действительности» [15, 321], Р. С. Белкин и А. И. Винберг отмечают: «...диалектика развития науки такова, что она неизбежно заставляет исследователя вновь и вновь обращаться к определению предмета науки каждый раз с новых позиций (подчерк­нуто нами.— В. Г.), завоеванных познанием» [44, 54; см. также: 46, 193].

Отрицать в диалектике «не значит просто сказать «нет» [4, 145]. Диалектическое отрицание характери­зуется двумя существенными чертами 1) оно есть усло­вие и момент развития и 2) оно есть момент связи но­вого со старым [201, 106}.

Новые теоретические достижения криминалистики не перечеркивают старые, а развивают, углубляют их, устраняют существующие порой ошибочные представле­ния. Только при таком подходе можно сохранить все богатство и многообразие накопленных криминалисти­ческих знаний, открыть «дальнейшие перспективы их приумножения, повышения их практической эффектив­ности» [42, 59].

Нам нет необходимости повторять подробно изме­нение взглядов на криминалистику, которая постоянно развивалась, приобретая новые черты, так как это сде­лано достаточно квалифицированно в целом ряде уже упоминавшихся работ. Достаточно лишь отметить, что дискуссии о предмете криминалистики 1942 г., 1952 г.,

20

а затем и 1970 г. полностью отражают исторические этапы развития не только криминалистики, но и всего социалистического правосудия и в большей степени всего Советского государства. Если в первые годы Со­ветской власти криминалистика относилась к науч­но-техническим дисциплинам (и это, в основном, со­ответствовало действительности), то уже к середине 30-х годов она выросла в самостоятельную науку, и боль­шинством ученых вопрос уже ставился не о том, самос­тоятельной ли наукой или вспомогательной дисципли­ной является криминалистика, а о возможности ее отне­сения к числу юридических наук. К этому времени кри­миналистика прошла этап интенсивного накопления эмпирического материала и вступила в фазу создания на основе систематизации этого материала, познания опре­деленных тенденций, зависимостей между установлен­ными фактами, некоторых закономерностей их возник­новения и изменения — частных криминалистических теорий, что является главным признаком образования, становления самостоятельной науки и позволяет четко отмежеваться от естественных и технических наук, дан­ные которых в преобразованном виде стали частью ее содержания [44, 58, 214}. Криминалистика уже пред­ставляла собой не конгломерат разрозненных данных из области биологии, химии, физики и т. п , а качественно новое знание. Уровень ее развития позволял интерпре­тировать, объяснять изучаемые явления [309, 28].

Наряду с этим, криминалистика наполнялась со­держанием, черпаемым из практики раскрытия и рас­следования преступлений, постепенно обособляясь от процессуальных вопросов. Криминалистическая техника и система тактических и методических знаний составили единую науку криминалистику, успешное развитие кото­рой и применение на практике могло быть достигнуто только при единстве в развитии «этих двух неразрывно связанных между собой частей». В связи с этим В. П. Колмаков правильно призывал «ориентировать следственные и судебные органы на полное овладение и техникой, и методикой расследования преступлений» [118, 53], так как увлечение «техницизмом» уже не со­ответствовало действительному содержанию кримина­листики и не отвечало потребностям практики борьбы с преступностью.

21

В дискуссии 1942 г. был подведен некоторый итог развития советской криминалистики и рядом ученых она была определена как самостоятельная наука, а к началу дискуссии 1952 г. и после нее преобладающим стал взгляд на криминалистику как на самостоятель­ную юридическую науку [51, 175], что вполне отвечало уровню ее развития, содержанию и выполняемым зада­чам Тем не менее не все ученые разделяли эту точку зрения М. С. Строгович сначала отводил криминалис­тике роль технической, вспомогательной дисциплины, включая в нее «научно-уголовную технику», а тактику и методику считал областью уголовного процесса [257, 8]. Затем он настойчиво повторял этот тезис, лишь моди­фицируя его, и в конечном счете представил кримина­листику как науку, состоящую из двух частей — техни­ческой и юридической [258, 54}. Аналогичные взгляды" высказывались и другими авторами, которые естествен­но-научное и правовое начала криминалистики прини­мали в ней за два самостоятельных направления, не сумев за внешними проявлениями увидеть сущность еди­ной, цельной науки, состоящей из настолько взаимосвя­занных и взаимообусловленных частей, что существо­вание каждой из них в отдельности, как научного на­правления, невозможно [265, 13; 285, 41; 297, 12].

Эти взгляды послужили основой для весьма сомни­тельных в теоретическом отношении предложений о не­обходимости разделения криминалистики на две само­стоятельные части — юридическую, или науку о следствии (тактика и методика расследования), и техничес­кую (криминалистическая экспертиза), каждая из ко­торых представляет собой самостоятельную дисципли­ну [71, 55, 141, 42, 298, 12] * , либо отнесения кримина­листики «в большей своей части к наукам естественным и техническим» [292, 41]. Эта позиция лежит в основе постоянной гальванизации идеи о существовании двух видов криминалистической техники техники для эк­спертов и техники для следователей, ставящей искус­ственный барьер в использовании научно-технических средств следователем и экспертом

* Следует отметить, что в более поздних своих работах А Р Шляхов подчеркивает недопустимость механического разделе­ния методов и средств криминалистики на правовые и технические.

22

Приведенные точки зрения были подвергнуты серьез­ной критике в советской юридической литературе [42, 67; 51, 10; 177, 20; 234, 120] «Криминалистическая техника без тактики беспредметна,— пишет А. И. Винберг,— ибо все научно-технические приемы и средства кримина­листической техники опосредствуются в уголовном судо­производстве через криминалистическую тактику» [61, 82]. А А Эйсман подчеркивает, что наиболее пра­вильной является «точка зрения, исходящая из единства и внутренней взаимосвязи всех отраслей и отделов кри­миналистики и признающая наличие во всех частях этой науки юридических и естественно-технических элемен­тов» [309, 26].

Самостоятельность криминалистики как науки оп­ределяется наличием в ней специфических теоретичес­ких, методологических начал, получающих все большее развитие и оказывающих значительное положительное влияние на практическое применение криминалистичес­ких средств и методов, а ее юридический характер,— во-первых, целями криминалистики, имеющими право­вую основу, во-вторых, необходимостью непосредствен­ного изучения правовых норм, имеющих отношение к разработке ее практических рекомендаций и развития собственной теории, в-третьих, нормативностью самой криминалистики, отдельные положения которой прямо или косвенно вводятся в правовые нормы, а многие фа­культативные ее положения, как отмечает Г. А. Мату-совский, «приобретают характер предписаний, приме­нение которых в определенных случаях становится не­обходимым» [IfiS, 30]. Главное же состоит в том, что криминалистика тесно связана с доказательственным правом, ибо доказывание осуществляется средствами уголовного процесса и криминалистики (во втором слу­чае— в информационном плане).

Многие авторы, основываясь на классификациях наук, приведенных в философской литературе, относят криминалистику в системе юридических наук к числу наук прикладных [33, 577; 44, 86; 87, 40; 164, 307; 166, 184]. В других случаях криминалистика интерпре­тируется как переходная (пограничная) наука [309, 29], ее положение трактуется как промежуточное «между специальными науками, у которых она черпает данные для своич приемов и средств, и наукой уголовного про-

23

цесса,  совместно с которой  криминалистика  участвует в  уголовно-процессуальной  деятельности»   [54,  25].

Действительно,   если   делить   все   науки   только   на фундаментальные   и   прикладные,   как  это   предлагает Б   М. Кедров, то криминалистику нужно отнести к на­укам прикладным. Однако, как известно, она уже име­ет достаточно прочную собственную теоретическую ба­зу и решает также задачи, далеко выходящие за пре­делы прикладного знания. Поэтому следует согласиться с Г. А. Матусовским, который, исследуя вопрос о месте криминалистики   в   системе   научных  знаний,   отмечал, что она может рассматриваться как прикладная наука лишь в плане общенаучного подхода к пониманию со­отношения   фундаментального   и   прикладного   в   науке [165, 23], Только в таком плане можно разделить мне­ние  Д.  А.   Керимова,  относящего  к  фундаментальным юридическим наукам лишь общую теорию государства и права, а все остальные юридические науки — к при­кладным [110, 69].

В связи с этим представляется необходимым, чтобы в каждой области знания с учетом общенаучных клас­сификаций  проводились  более  детальные  классифика­ции наук с учетом специфических особенностей данной области. Это окажет большую помощь в развитии теоре­тических ценностей наук и преломлении их в практике. Многие  авторы  обоснованно  проводят дополнитель­ную   классификацию   юридических   наук   по   циклам: государственно-правовые   (или  государственно-админис­тративные), цивилистические и криминалистические на­уки   [46,  82].   Кроме  этих,   некоторые*авторы  предла­гают и ряд других циклов [109, 31], причем С. С. Алек­сеев  считает,  что  в  каждом   из  этих  циклов  имеется своя фундаментальная  наука.  Он также полагает, что юридическая наука в целом «представляет собой теоре­тико-прикладную область знаний, в органическом единс­тве решающую познавательные и прикладные, практи­ческие задачи» [34, 17].

Все высказывания по этому поводу отражают, рас­крывают содержание тех или иных сторон, моментов наук о государстве и праве в их единстве и взаимооб­условленности, помогают в конечном счете совершенс­твованию правоприменительной деятельности. Однако в теоретическом отношении мы должны отдать пред-

24

почтение,   конечно,   классификации   юридических   наук общего плана, как наиболее сущностной.

В литературе по теории государства и права можно встретить классификации юридических наук общего ха­рактера, среди которых, по нашему мнению, наиболее удачной является классификация, предложенная П. Е. Недбайло. Он классифицирует юридические науки на общетеоретические, отраслевые, межотраслевые, специальные и прикладные [194, 24—25]. Здесь все представляется предельно ясным. Общетеоретические юридические науки — это общая теория государства и права, история государства и права, а также история политических и правовых учений: к отраслевым наукам относятся юридические науки, изучающие соответствую­щие отрасли советского социалистического права, а так­же других государств; межотраслевые — это науки, возникающие^ под влиянием развития общественных от­ношений на стыках юридических отраслевых наук (хо­зяйственное право, жилищное право); специальные юридические науки формируются на стыках юридичес­ких и других общественных и естественных наук (совет­ское строительство, криминалистика, судебная статис­тика); прикладные науки служат только для претворе­ния в жизнь достижений многих или отдельных юриди­ческих наук (юридическое делопроизводство).

По нашему мнению, отнесение криминалистики к прикладным наукам объясняется, в основном, тем, что смешиваются ее служебная роль в сфере отправления правосудия и характер ее познавательных функций. Судебное познание, которое не обусловлено внутрен­ними потребностями науки и поэтому не преследует целей установления закономерностей, т. е. фундаменталь­ных отношений и связей [112, 28], является по своей сущности практическим или прикладным познанием [245, 117]. В равной степени такой же характер имеет познание, осуществляемое с помощью уголовного про­цесса, который мы относим не к прикладным наукам *. В

* Специфические условия судебного познания, его цели, конечно, не означают, что само судебное познание протекает по законам, от­личным от законов всеобщего познания, а раскрытая истина чем-то отличается по своей сущности от объективной истины. На это обсто­ятельство правильно обращалось внимание в литературе [36, 9, 41, 9, 183, 19; 274, 10].

25

то же время служебная роль, выполняемая кримина­листикой, привнося в процесс расследования разраба­тываемые ею научные приемы, методы и средства, кото­рые обеспечивают наилучшие результаты в этой дея­тельности, способствуя установлению истины в судо­производстве на основе указанных приемов, методов и средств, вовсе не превращает эту науку в прикладную, поскольку криминалистика реализует на практике свои научные разработки, а не разработки других юриди­ческих отраслевых и межотраслевых наук, которые в какой-то мере также выполняют служебную роль.

В этой связи высказывание Д. А. Турчина о том, что криминалистику следует считать прикладной дисципли­ной «по обеспечению базовых наук доброкачественной доказательственной информацией» (к «базовым» наукам он относит уголовное право и уголовно-процессуальное право) [275, 183\, не соответствует нынешним представ­лениям о криминалистике.

В работах основоположников научного коммунизма неоднократно подчеркивалось, что общественные науки постоянно испытывают воздействие со стороны наук естественных, причем ток от вторых к первым постоян­но нарастает [13, 41]. В последнее время для решения проблем, стоящих перед отдельными науками, все ши­ре используются идеи, методы и средства, возникшие в других науках.

Ток от естественных и технических наук к юриди­ческим идет не только в направлении криминалистики. Влияние этих наук в той или иной мере ощущается на всех юридических науках как проявление глубокой закономерности современного научного развития, за­ключающейся в интеграции наук. Однако криминалис­тика подвержена этому влиянию в неизмеримо большей степени. Более того, постоянное использование данных естественных и технических наук обусловливает ее су­ществование. Эти науки, развиваясь, в определенной степени способствуют развитию и криминалистики, «создавая для нее новые возможности в разработке своих методов и средств в борьбе с преступностью» [54, 25].

Однако криминалистика — это не просто канал, «через который в следственную, судебную и оператив­но-розыскную деятельность внедряются достижения

26

естествознания и техники» [159, 12]. Привлекаемые для борьбы с преступностью научные и технические знания во взаимодействии друг с другом и юридическими эле­ментами постепенно трансформируются в систему зна­ний с новыми интегративными качествами, не присущи­ми исходным компонентам. При этом привлечение кри­миналистикой данных естественных и технических наук является закономерным и обусловливается природой возникновения следов преступлений, «дешифровка» кото­рых с целью получения доказательственной информации невозможна без глубокого и всестороннего использова­ния естественно-научных методов и научно-технических средств.

С. П. Митричев указывает: «Для того, чтобы дости­жения естественных и технических наук вошли состав­ной частью в криминалистическую технику (и вообще в криминалистику.— В. Г.), они должны приобрести новые качества» [176, 20]. Таким же образом в принци­пе высказываются и другие авторы [44, 69; 65, 12; 111, 39; 301, 10; 309, 28]. Однако некоторые из них счи­тают, что наряду с этим в криминалистику могут войти данные других наук в виде готовой суммы знаний, не подвергаясь активной переработке [74, 34; 125, 5], что криминалистика привносит в уголовное судопроизвод­ство эти данные «главным образом (значит, существует и иной путь?—В. Р.) путем активной их переработки для приспособления к целям раскрытия и предупреж­дения преступления» [65, 11]. Иногда отмечается, что криминалистическими могут стать не только те методы и средству специальных наук, которые применяются в измененном, переработанном, преобразованном виде, но и не подвергавшиеся этому.

С такими утверждениями согласиться нельзя. Кри­миналистическими могут быть признаны лишь такие знания и выработанные на их основе рекомендации, ко­торые отличаются от исходных данных, как уже гово­рилось, по содержанию и целям применения. Если при­знать, что рекомендации криминалистики могут содер­жать сведения из других наук в «первозданном» виде, то это будет означать, что криминалистика перестала быть самостоятельной наукой и превратилась в «энцик­лопедию естественных, технических и других наук» [88, 16].

27

Что же касается средств и методов, используемых в борьбе с преступностью без изменений и специально­го приспособления, то они должны рассматриваться не как криминалистические, а как принадлежащие к тем отраслям знаний, в которых они сформировались. Это будет их прямое использование в уголовном судопроиз­водстве. Здесь нужно различать, о чем правильно пи­шут отдельные криминалисты, применение криминали­стикой данных других наук Для производства новых криминалистических знаний и приспособление, преобра­зование этих данных для использования в борьбе с преступностью [44, 68; 88, 14]. При формировании но­вых идей, концепций в различных науках все шире используются достижения и методы других наук. Такое же явление происходит и в криминалистических науч­ных исследованиях. При этом методы других наук, обогащая возможности научного поиска, расширяя и совершенствуя арсенал средств познания предмета кри­миналистики, сами остаются неизменными. Например, математические методы или положения логики, которые прочно вошли в круг методов, используемых в исследо­ваниях как в естественных, так и в гуманитарных на­уках, не входят в содержание этих наук. Поэтому нельзя признать безупречной классификацию технико-криминалистических средств, в соответствии с которой к их числу, наряду с Другими, относятся универсальные или общетехнические средства, используемые в крими­налистических целях без переделки или приспособле­ния [46, 216; 60, 13; 119, 122], ибо их применение в уголовном судопроизводстве происходит непосредствен­но, будучи прямо регламентированным соответствую­щими процессуальными нормами, и в техническом отно­шении не требует помощи со стороны криминалистики.

Как установлено, криминалистика, оставаясь само­стоятельной юридической наукой, находится в тесной связи с естественными и техническими науками. .Эта связь в полной мере проявляется в криминалистической экспертизе, относительно которой в специальной лите­ратуре нет единого мнения. Особенно спорным является вопрос о месте криминалистической экспертизы в систе­ме наук, обслуживающих правосудие. По нашему мне­нию, это обусловлено наличием в криминалистике юри­дических и естественно-научных элементов, преоблада-

28

нием в ней последних. Постоянное и весьма интенсив­ное совершенствование криминалистической экспертизы, значительное насыщение ее сложными научно-техниче­скими средствами, требующими специальных знаний, далеко выходящих за пределы наших обычных пред­ставлений о содержании криминалистических знаний, привели некоторых ученых к мысли, что криминалисти­ческая экспертиза уже оформилась в самостоятельную отрасль знания, предмет которой лишь частично опреде­ляется закономерностями, изучаемыми криминалисти­кой, и поэтому ее следует выделить из науки кримина­листики; другие — отождествляют криминалистическую технику и криминалистическую экспертизу (А. В. Ду­лов, И. М. Зельдес, Г. М. Надгорный, Б. В. Харази-швили и др.).

На наш взгляд, авторы этих точек зрения допускают методологическую ошибку. Здесь, прежде всего, сле­дует исходить из понятия экспертизы и ее соотношения с той отраслью знаний, привлечение которых необхо­димо для решения возникающих специальных вопросов. Экспертиза представляет собой исследование вещест­венных доказательств и иных объектов лицами, сведу­щими в специальных отраслях знания, с целью дачи заключения и широко применяется в медицине, торгов­ле, строительстве, международных отношениях. Назван­ные экспертизы по своей сущности не отличаются от экспертиз, проводимых по поручению правоохранитель­ных органов, или так называемых судебных экспертиз. Во всех без исключения сферах человеческой деятель­ности смысл экспертизы может быть только один — научное, на уровне современных представлений данной конкретной науки, истолкование, разъяснение какого-нибудь обстоятельства или факта путем изучения, ис­следования соответствующих исходных данных. Экспер­тиза — это применение положений той или иной науки, как целостной системы определенных знаний [53, 20].

Какие же есть теоретические основания для того, чтобы выделить криминалистическую экспертизу в ка­кой-то особый вид, чтобы признать ее самостоятельной областью знаний относительно своей «материнской» науки? Думается, что таких оснований нет. Развитие и научное укрепление учреждений криминалистической экспертизы, значительные успехи в разработке новых

29

методов исследования вещественных доказательств в этих учреждениях, необходимость дополнительной углубленной специальной подготовки кадров экспертов в связи с недостаточностью общей подготовки по кри­миналистике создали в целом иллюзию самостоятель­ности криминалистической экспертизы. Явление было принято за сущность.

С. П. Митричев подчеркивает, что «нельзя разры­вать криминалистику, относя разработку вопросов, свя­занных с исследованием вещественных доказательств, обнаруженных в процессе расследования преступления, к одной дисциплине, а разработку самих методов рас­следования и раскрытия преступления — к другой. Со­ветская криминалистика... охватывает весь комплекс вопросов, связанных с работой следователя по раскры­тию преступлений и работой эксперта-криминалиста по исследованию вещественных доказательств» [176, 32— 33]. М. Я. Сегай имеет все основания для утверждения, что «при разработке методологии экспертного исследо­вания материальных следов преступления в свете си­стемного подхода необходимо опираться именно на внутренние закономерности развития науки кримина­листики» [231, 143].

Поддерживая мнение о том, что криминалистическая экспертиза сама по себе не является наукой, а основы­вается на применении данных криминалистической тех­ники для разрешения специальных вопросов [44, 172; 229, 115], мы не можем согласиться с двоякой трактов­кой экспертизы вообще и криминалистической в осо­бенности, которую предлагают некоторые авторы а) экспертиза — это практическая деятельность; б) экс­пертиза— это известная сумма специальных знаний [188, 37], так как «сумма знаний», используемая экс­пертом, относится к содержанию науки, представляемой данным экспертом.

Однако вышеизложеннное вовсе не означает, что единое понятие сущности криминалистической техники препятствует определенной ее дифференциации в зави­симости от профиля работы, ибо сама деятельность следователя и эксперта-криминалиста в процессуаль­ном, техническом и в методическом планах во многом отличается. Эти различия известным образом влияют на характер применяемой ими криминалистической тех-

30

ники, специально создаваемой или приспосабливаемой для следственной, оперативно-розыскной и экспертной работы [44, 72, 171]. Однако из-за этого криминалисти­ческая техника, как часть криминалистики, не стано­вится разобщенной. Более того, есть основания согла­ситься с утверждением А. Р. Шляхова, что криминали­стическая экспертиза оказывает определенное влияние на криминалистику в целом и на ее составные части. В этом проявляется соотношение части и целого, ибо часть обладает особенностью и, занимая соответствую­щее место в целом, «играет в нем определенную роль, воздействует на целое и в той или иной степени детерми­нирует его характер» [109, 265]. Тем не менее часть по отношению к целому всегда находится в состоянии под­чинения. «Часть должна сообразоваться с целым, а не наоборот»,— указывал В. И. Ленин [11, 362].

Таким образом, любая попытка расчленения в науч­ном отношении криминалистической техники на обо­собленные составные части является несостоятельной. Р. С. Белкин и А. И. Винберг отмечают, что при такой попытке игнорируется -«структура науки криминалисти­ки как целостной системы, в которой разработаны на­учные основы, принципы, общетеоретические положе­ния, закономерности возникновения и развития научных приемов и методов собирания доказательств и их ис­следования» [44, 174]. Криминалистическая техника может применяться главным образом при расследова­нии отдельных видов преступлений и только через следственную тактику [65, 9, 103, 69].

Проблемам теории и практики криминалистической экспертизы посвящено много работ, в которых рассмат­ривается и вопрос о предмете этого вида экспертизы [57; 90; 138; 298]. Поэтому нам нет необходимости де­тально на нем останавливаться.

Тем не менее широкое использование криминалисти­кой в своих целях данных естественных и технических наук, которые в преобразованном виде органически вхо­дят в ее содержание, требует четкого определения со­держания криминалистической экспертизы в ее соотно­шении с экспертизами естественно-научного характера.

В 50-е годы некоторыми учеными была высказана идея, что отличительным признаком криминалистиче­ской экспертизы является ее идентификационный харак-

31

тер, а критерием отграничения от других экспертиз — индивидуальная идентификация. Эта точка зрения была подвергнута справедливой критике, так как, во-первых, криминалистическая экспертиза не всегда решает зада­чу установления тождества даже с включением в это понятие установления групповой принадлежности, во-вторых, задачу установления тождества могут решать и другие виды экспертиз, например, судебно-медицин­ская [139, 42; 309, 31]. Однако при этом не было опре­делено с достаточной точностью содержание кримина­листической экспертизы. По нашему мнению, его невоз­можно определить, поскольку оно беспрерывно меня­ется с привлечением новых достижений естественных и технических наук. В принципе же данный вопрос может быть решен таким образом, к криминалистическим сле­дует относить те виды исследований, которые прово­дятся на основе научных данных, входящих в содержа­ние криминалистической техники. Последняя, безуслов­но, постоянно развивается. Вместе с изменениями ее содержания будут меняться и возможности криминали­стической экспертизы При этом необходимо подчерк­нуть, что содержание науки не может пополняться ме­ханическим привнесением каких-либо положений или методик Оно может расширяться либо видоизменяться только в результате проводимых в данной науке иссле­дований, дальнейшего познания ее предмета Таким же образом может изменяться и содержание экспертизы, ибо она производив от своей науки, вторична. Крими­налистическая экспертиза также может развиваться только на базе криминалистики, иначе это будет не криминалистическая экспертиза, а экспертиза, пред­ставляющая другую область знаний

Поэтому вызывает серьезные возражения точка зре­ния, в соответствии с которой исследования веществ, материалов и изделий, проводимые в учреждениях су­дебной экспертизы, являются криминалистическими на том основании, что они выходят за рамки обычного технического исследования указанных объектов, так как имеют «криминалистическую направленность», требуют специфической оценки данных исследования, а цель этих исследований состоит в содействии органам право­судия в достижении истины (Б Е. Гордон, В. С. Мит-ричев, А Р Шляхов, В. А Пучков и др.).

32

Критикуя сну точку зрения, ее противники Подчер­кивают, что нельзя механически объединять «под фла­гом криминалистики» знания, основанные на имеющих собственное развитие науках, а также расширять гра­ницы криминалистической экспертизы путем включения в нее судебных экспертиз, имеющих самостоятельное значение [44, 62; 139, 40]. Как отмечают А. И. Вин-берг и Н. Т Малаховская, все эти вопросы в действи­тельности решают не эксперты-криминалисты, а судеб­ные химики, физики, биологи, «которых нарекают кри­миналистами для удобства построения... искусственной - концепции». Они указывают, что само понятие «крими­налистическая экспертиза материалов, веществ и изде­лий» — необъятно, ибо оно охватывает весь материаль­ный мир [70, 63].

В обоснование вывода об отнесении экспертиз ве­ществ к криминалистическим, как мы уже подчеркива­ли, приводится аргумент, что исследования этих объектов в учреждениях судебной экспертизы имеют особые задачи, их результаты требуют специфической оценки и поэтому они должны входить в предмет кри­миналистической экспертизы.

Однако непонятно, почему, например, вопросы об определении природы исследуемого вещества или так называемого «неизвестного вещества» относятся к кри­миналистическим, а вопросы идентификационного ха­рактера, например, об установлении однородности двух проб, нельзя решать специалистам вне учреждений судебной экспертизы? И непременным ли условием решения этих вопросов является знание специалистами природы криминалистической идентификации [301, 12, 9]? Во-первых, это не согласуется с уголовно-процессу-альным законом в соответствии с которым в качестве эксперта может быть вызвано любое лицо, обладающее необходимыми знаниями, а процессуальное положение сотрудников экспертных учреждений и иных лиц, при­глашаемых для производства экспертизы, совершенно одинаково (ст. ст. 78, 187, 189, 288 УПК РСФСР, ст. ст. 75, 196, 198, 310 УПК УССР). Во-вторых, знание экспертом теории криминалистической идентификации, безусловно, желательно, но вряд ли можно поставить под сомнение ценность данных о природе веществ, характере примесей, об однородности представленных

33

образцов, которые получают, например, незнакомые с теорией криминалистической идентификации работники атомного реактора с помощью радиоактивационного анализа или проводимого в любой университетской ла­боратории лазерного масс-спектрометрического ана­лиза. Невозможно понять, почему эти и многие другие специалисты в области физических и химических наук «не в состоянии», как утверждает А. Р. Шляхов, решать идентификационные вопросы [301, 9]? Что не позво­ляет химику или биологу по заданию судебных органов определить, что данная проба воды взята из конкретно­го водоема, а данное растение произросло в конкретном районе, т. е. решать вопросы идентификационного ха­рактера, устанавливая источник происхождения? Нель­зя также понять, почему физики или химики могут давать только необоснованные заключения, которые, как отмечает А. Р. Шляхов, подкрепляются авторите­том «большой» физики и химии и результатами прове­денных экспертом исследований с помощью далеко не современных методов и инструментальных средств?

Этот аргумент А. Р. Шляхова противоречит истине, так как именно в «большой» физике и химии применя­ются самые современные методы и инструментальные средства. Пионерами их использования всегда будут представители «большой» науки, а судебно-экспертные учреждения, которые не разрабатывают эти методы (за очень редким исключением), будут оставаться лишь потребителями или, в лучшем случае — заказчиками. Между тем, провозглашенная названными авторами принципиально неправильная с точки зрения кримина­листической идентификации концепция о возможности индивидуальной идентификации объектов, не имеющих устойчивой формы, на практике не получила своего подтверждения, поскольку она основывалась лишь на установлении групповой (родовой) принадлежности объектов. Поэтому указанным авторам пришлось в одном исследовании объединить ряд не связанных меж­ду собой методов, относящихся к разным наукам, и та­ким образом получить систему признаков, позволяю­щих индивидуализировать объект на основе их комп­лексной оценки. В результате этого экспертизы из различных областей знаний, или комплексные экспер­тизы, были искусственно заменены одной quasi — кри-

34

миналистической экспертизой. В данном случае речь идет, как подчеркивают Р. С. Белкин и А, И. Винберг, «о расширении криминалистики и основывающейся на ее положениях такой отрасли практической деятель­ности, как криминалистическая экспертиза, путем включения в их рамки всего, что только может отно­ситься к исследованию вещественных доказательств, т. е. не об интеграции научного знания, а о механиче­ском его объединении» [44, 62]. Декларирование неко­торыми учеными факта возникновения «новых» разде­лов криминалистики не имеет оснований [45, 103].

Сторонники критикуемой нами концепции правильно отмечают, что решение вопроса об источнике происхо­ждения при исследовании веществ (что для судебных органов, конечно, намного ценнее, чем просто установ­ление по каким-либо признакам однородности объек­тов) затруднено, а чаще всего невозможно по группе признаков только одного какого-то происхождения, на­пример, химических или биологических, но в совокуп­ности эти признаки могут составить неповторимый комплекс, позволяющий индивидуализировать объект.

Однако в данном случае мы имеем дело с комплекс­ной экспертизой (для решения одного вопроса привле­каются сведущие лица в разных областях знаний или разной специализации, т. е. происходит синтез разно­родных знаний), либо с серией разнородных экспертиз (исследуются различные объекты и по существу реша­ются разные вопросы) [293, 9]. А. Я. Палиашвили от­мечает, что при оценке результатов комплексной экспертизы, помимо прочего, необходимо устанавливать, не было ли механического объединения различных ви­дов экспертиз [204, 13]. На это же обстоятельство обращает внимание и Н. А. Селиванов [232, 40].

Расширение возможностей экспертизы состоит в рас­пространении практики проведения комплексных экс­пертиз, которые позволяют полнее охватить объект ис­следования, изучить его во многих связях и опосредст-вованиях (Р. С. Белкин).

Комплексный характер исследования объектов при проведении «новых криминалистических» экспертиз при­знают и сами сторонники рассматриваемой теории [173, 43; 303, 29]. Однако, несмотря на это, экспертизы ве­ществ, материалов и изделий из них они в целом назы-

35

вают криминалистическими. В итоге несколько самосто­ятельных исследований, проведенных некриминалиста­ми, интегрируются в криминалистическое исследование, что может быть признано правильным только в связи с «криминалистической» оценкой полученных данных. Но ведь вид экспертизы определяется не по характеру оцен­ки, а по области тех знаний, которые используются в качестве исходных для проведения экспертизы.

Р. С. Белкин и А. И. Винберг предостерегают, что внедрение в практику не устоявшихся теоретических по­ложений о характере исследований материалов, веществ и изделий следует рассматривать как отрицательное яв­ление, которое может иметь нежелательные последствия [44, 61].

Использование для вывода при экспертизе веществ совокупности разнородных признаков, устанавливаемых с помощью различных естественных наук, «данных дру­гих экспертиз», данных о принадлежности определенно­му лицу «исследуемых частей предметов, достоверно установленной материалами уголовного дела», данных о «механизме происхождения» веществ, известных из обстоятельств дела и т. п. обусловливает превышение полномочий эксперта, отход от научных принципов кри­миналистической экспертизы.

В специальной литературе можно встретить описа­ния отдельных экспертиз, которые приводятся для под­тверждения концепции о криминалистическом характе­ре экспертиз материалов и изделий как положительные. Так, в одной из работ отмечается (подчеркнуто нами.— В. Г.), что идентификация лица проводилась по способу снаряжения патронов, при которой оценивались не толь­ко профессиональные навыки, но и учитывались при­надлежность данному лицу высечек для изготовления пыжей и прокладок, одинаковый состав дроби и способ ее изготовления, материал пыжей, прокладок, а также факты нахождения указанных материалов только у дан­ного лица, что вытекало из материалов дела (А. Р. Шля­хов). Вряд ли следует комментировать это явное вме­шательство эксперта в компетенцию следователя и суда. Из такой постановки вопроса логически вытекает утвер­ждение: эксперт — «участник доказывания» по уголов­ным делам, что может привести к давно опровергнутой концепции «эксперт — научный судья».

36

Использование экспертом подобных материалов мо­жет привести, как подчеркивают некоторые авторы, к ориентации его на согласование своих выводов с други­ми доказательствами в ущерб научной сущности и самостоятельности выводов, в ущерб достижению ис­тины.

Приведенные нами соображения свидетельствуют о слабости теории судебной экспертизы. Поэтому очень своевременным и важным является предложение А. И. Винберга и Н. Т. Малаховской о необходимости укрепления теоретических основ судебной экспертизы путем создания и развития новой отрасли науки — су­дебной экспертологии [66]. Эта идея, высказанная 20 лет назад А. Р. Шляховым, правда, в несколько иной интерпретации, получила одобрение соответствующих научных учреждений и отдельных ученых. Важно отме­тить, что в юридической литературе и ранее подчерки­валась необходимость создания учения о судебной экс­пертизе, которая рассматривалась как целостная систе­ма, имеющая общие гносеологические основы (М. Я. Се-гай), отмечалась тенденция к установлению все большего единства между различными отраслями экспертизы (А. А. Эйсман). Кроме того, указывалось на дифферен­циацию отдельных видов экспертиз, способствующих созданию ряда их систем, что также требует сравнитель­ных и обобщающих исследований по многим вопросам (Н. П. Яблоков).

Для того, чтобы определить предмет криминалисти­ки, необходимо также установить соотношение этой нау­ки с науками, имеющими непосредственное отношение к борьбе с преступностью. В литературе решение данно­го вопроса прежде всего связывается с разграничением криминалистики и уголовного процесса, с определением места теории доказательств и так называемого доказа­тельственного права.

Нами уже рассматривался вопрос о самостоятельнос­ти криминалистики как науки и принадлежности ее к числу наук юридических. Однако для последовательнос­ти изложения необходимо еще раз напомнить точку зре­ния М. С. Строговича, который считает, что кримина­листическая тактика и методика расследования отдель­ных видов преступлений полностью входят в состав нау­ки уголовного процесса [260, 101]. Эта точка зрения,

37

отстаиваемая ее автором даже сейчас, когда кримина­листика в теории столь стремительно шагнула вперед, была подвергнута справедливой критике.

В этой связи необходимо упомянуть о полемике по поводу отнесения к числу тактических криминалистиче­ских приемов не только научных рекомендаций крими­налистики, но и отдельных процессуальных предписаний, которые по смыслу имеют тактический характер. Одни авторы этот вопрос решают положительно [42, 41; 117, 100; 134, 275; 290, 27], другие — считают, что к числу криминалистических могут быть отнесены лишь реко­мендации, применяющиеся в том или ином конкретном случае в силу целесообразности по личному усмотрению ответственного за разрешение дела лица [30, 68; 51, 12, 61, 79; 177, 50].

По нашему мнению, этот спор не имеет принципи­ального значения, поскольку суть вопроса не изменится от того, к какой категории мы будем относить предпи­сания криминалистического характера, содержащиеся в уголовно-процессуальных- нормах, так как лишь взятые в совокупности уголовно-процессуальные нормы и ре­комендации криминалистики обеспечивают наиболее эф­фективное отыскание истины по делу [82, 7]. Взаимное проникновение положений двух юридических наук не только не вредит каждой из них, а напротив, обогащает их и вооружает новыми знаниями. Внутреннее единство криминалистики и уголовного процесса, как отмечает А. А. Эйсман, «проявляется в том, что любые правила и приемы криминалистики согласуются с общими поло­жениями процессуальной науки, а общие положения последней не должны отрываться от наличных средств и возможностей криминалистики» [309, 26]. Вопросы о тесной взаимосвязи криминалистики и уголовного про­цесса, о необходимости комплексных исследований сред­ствами и методами этих наук правильно рассматрива­ются и другими авторами [54, 26; 159, 16].

Криминалисты для разработки теоретических поло­жений своей науки и создания наиболее эффективных практических рекомендаций должны изучать идеи и нор­мы уголовно-процессуального права (а также нормы некоторых других отраслей), равно как представители уголовно-процессуальной науки не могут обойтись без изучения как отдельных теоретических ценностей кри-

38

миналистики, так и разрабатываемых ею и применяемых в практике борьбы с преступностью средств и приемов для обогащения теории процессуальной науки и посто­янного совершенствования уголовно-процессуального за­конодательства.

Однако комплексность исследования, тенденция к интеграции наук при решении наиболее сложных вопро­сов той, или иной области познания не отменяют пред­метности изучения объективной действительности. Этот процесс часто приводит к смешению предметов и мето­дов разных наук в решении какой-либо комплексной за­дачи и поэтому особенно актуальным является более строгое различение места каждой из наук, включенных в данное комплексное исследование.

Множественность точек соприкосновения кримина­листики и уголовного процесса в практическом примене­нии их рекомендаций и предписаний, частичное совпаде­ние объекта исследования (преступление), не всегда чет­кое представление о задачах и возможностях этих двух областей знаний в борьбе с преступностью и не совсем правильное в некоторых случаях оперирование отдель­ными терминами обусловили появление ряда порою да­же противоречивых мнений о характере соотношения криминалистики, уголовного процесса и теории доказа­тельств.

С. М. Потапов отмечал, что криминалистика являет­ся наукой о судебных доказательствах, наукой доказа­тельственного права [215]. Криминалист из ГДР Э. Штельцер, который поддерживает эту идею, обосно­вывает ее тем, что все области теории криминалистики пронизаны основными вопросами теории познания (функ­ция получения истины; практика как исходный пункт, критерий и цель познания; эксперимент как практиче­ская проверка правильности познания). Из этого выска­зывания может следовать, что другие науки не выпол­няют познавательных функций.

Этой позиции в основе придерживается и Н. Н. Мед­ведев Он, в частности, подчеркивает, что расследование по своему содержанию есть процесс, подчиняющийся законам гносеологии, который не может быть предметом правового регулирования. «Правовой регламентации доступна лишь формальная, но не содержательная сто­рона познания..., если бы правовые нормы регулировали

39

познание по его существу, то вполне логично было бы допустить возможность выведения закономерностей по­знания из правовых норм», что, по его мнению, является абсурдным даже в виде предположения [168, 144]. Он считает также, что в советской юридической литерату­ре неправильно трактуется понятие теории доказатель­ств, к которой относят закономерности процесса позна­ния истины и принципы удостоверения познанных фак­тов и обстоятельств в уголовном судопроизводстве, и заявляет при этом, что тем авторам, с которыми он диску­тирует, «необходимо иметь представление о теории до­казательств» и что теория и практика «не представляют собой тождества» [168, 145].

В конечном итоге Н. Н. Медведев в указанной и в других своих работах [166, 180; 167, 126] приходит к выводу, что содержание теории доказательств, как оно трактуется в литературе, охватывается понятием «рас­следование», составляющим предмет криминалистики, а значит, теория доказательств также входит в общую теорию науки криминалистики как ее составная часть, Он утверждает, что «сущность теории доказательств, а равно и теории доказывания, не оставляет сомнения в том, что обе они входят в криминалистику, составляя учение о предмете этой науки. Если вычленить теорию доказательств из криминалистики, то последняя пере­станет быть самостоятельной наукой, ибо без предмета исследования науки не бывает» [168, 146—147]. Н. Н. Медведев аргументирует свое высказывание вы­двинутым им же тезисом , и именно тем, который и сле­дует доказывать.

Автор не принимает во внимание то обстоятельство, что, кроме предварительного следствия, существует еще и судебное, в ходе которого осуществляется доказыва­ние, составляющее основное содержание деятельности всех участников процесса [148, 6; 223, 149]. Но в таком случае судебное следствие в полном объеме должно быть областью приложения криминалистики, с чем мы не можем согласиться, поскольку криминалистика в су­дебном разбирательстве делает лишь первые шаги (это подчеркивается всеми криминалистами) Таким обра­зом, если придерживаться точки зрения Н. Н. Медведе­ва, то окажется, что доказывание осуществляется только на предварительном следствии, а в суде оно отсутствует.

Утвердив таким образом предмет науки криминалис­тики, Н. Н. Медведев вполне определенно отмежевыва­ет его от предмета науки уголовного процесса. Крими­налистика, по его мнению, «изучает сущность, содержа­тельную сторону расследования», а «предметом уголов-но-процессуальной науки является его формальная сторона» [168, 141]. Причем здесь же он характеризует взаимосвязь этих двух наук как «диалектическое соот­ношение содержания и формы, которым определяется субординация (т. е. подчинение одной науки другой.— В. Г.) названных наук». Значит, одна наука является формой для другой, содержательной науки. Здесь, на наш взгляд, комментарии излишни.

Р. С. Белкин относит содержание процесса собирания доказательств к предмету криминалистики, оставляя уголовно-процессуальному праву исследование процес­суального порядка этого этапа доказывания, его формы и средства. Аналогичным образом проводится разграни­чение сфер влияния криминалистики и уголовного про­цесса и на других этапах доказывания — исследования, оценки и использования доказательств [42, 40]. Эти вы­сказывания автора являются неубедительными.

В другой своей работе Р. С. Белкин отмечает, что закон «регламентирует не сами методы познания исти­ны, как категории гносеологические, а форму их приме-' нения .. В общем виде — это (уголовный процесс.— В.Г.) регламентированный законом порядок производства предварительного расследования и судебного разбира­тельства» [46, 261].

Отсюда вытекает, что уголовный процесс не имеет непосредственного отношения к установлению истины по уголовному делу, а только определяет порядок и усло­вия деятельности, обеспечивающейся криминалистикой. Но из этого также следует, что гносеологическими функ­циями обладают рекомендации криминалистики, кото­рые в случае превращения их в нормы права должны эти функции потерять. Между тем нормы уголовно-про-цессуального права находятся на более высокой ступе­ни абстракции, чем рекомендации криминалистики, что позволяет наиболее полно выяснить отношения, возни­кающие в связи с производством по уголовному делу. Рассматривая вопрос о взаимосвязи норм УПК и реко­мендаций криминалистики, А. Н. Колесниченко подчер-

41

кивал, что «основным, главным и определяющим всегда являются уголовно-процессуальные нормы» [117, 97]. При этом нормы уголовного процесса, как правило, на­сыщены достаточно конкретным содержанием, которое дает возможность с необходимой полнотой познать ис­тину по отдельному уголовному делу. Рекомендации криминалистики, ее средства и методы способствуют успешному осуществлению уголовно-процессуальнои дея­тельности, позволяют в рамках закона путем отыскания, фиксации, исследования определенной информации обеспечить наиболее качественное доказывание по уго­ловному делу.

Понимание уголовно-процессуальнои деятельности, как не имеющей гносеологического начала, вызывает серьезные возражения, на что в литературе уже обра­щалось внимание [50, 29; 126, 16; 176, 8]. Против отве­дения «уголовному процессу роли «оформителя» тех ре­зультатов, которые достигнуты с помощью приемов и средств криминалистики», решительно выступал А. И. Вин-берг [61, 80].

Эта деятельность состоит не в оформлении различ­ных действий, ведущих к познанию истины, а в самом познании, которое предлагается именовать «уголовно-процессуальным познанием действительности» [95, 75]. А. Н. Васильев правильно отмечает, что наука уголов­ного процесса не может не вникать в сущность явлений, связанных с установлением объективной истины, но здесь же он указывает, что криминалистика является прикладной по отношению к фундаментальной науке уголовного процесса [56, 88].

Процессуальное право устанавливает форму судопро­изводства, содержание которого состоит в целенаправ­ленной системе действий и отношений, складывающихся в процессе их осуществления. М. Л. Якуб пишет, что содержанием судопроизводства являются «направленная на достижение задач, предусмотренных ст. 2 УПК след­ственная и судебная деятельность и связанные с ней отношения органов государства, ведущих производство по делу, как между собой, так и с гражданами. Этим определяется и содержание процессуальной формы» [317, 163]. Таким образом, содержанием процессуальной формы является не криминалистическая, а процессу-

альная деятельность, которая в определенных случаях и в определенном объеме может обеспечиваться также средствами криминалистики, равно как в случае необ­ходимости и средствами других наук.

Это обстоятельство не лишает криминалистику науч­ной и практической самостоятельности и не уменьшает ее значения в системе наук, осуществляющих борьбу с преступностью. Ее главная задача состоит в создании надежных методов выявления и объяснения доказатель­ственной информации, создании системы технических средств, тактических приемов и частных методик наи­более эффективного использования этой информации, что невозможно сделать в рамках любой другой науки.

Многие авторы правильно называют уголовно-про-цессуальную деятельность частным случаем познания действительности [157, 99] и считают, что «познаватель­ные элементы органически вплетены в уголовно-процес-суальную деятельность» [217, 106]. Более того, можно доказать, что установление объективной истины по делу в рамках уголовног-о судопроизводства может быть осу­ществлено в принципе вообще без применения крими­налистических знаний путем выполнения соответствую­щих предписаний уголовно-процессуального закона по собиранию, исследованию и оценке доказательств.

Б. М. Шавер утверждал, что в некоторых случаях при расследовании можно обойтись и без приспособлен­ных к задачам расследования данных естественных и технических наук с помощью использования обычных, известных из житейского опыта приемов и методов по­знания [287, 66].

Небезынтересно сравнить в этом смысле доказывание в гражданском или в административном процессе с уго-ловно-процессуальным доказыванием. Как отмечается в литературе, единый характер социалистического пра­восудия как государственной деятельности по охране и защите прав определяет сходство уголовно-процессуаль-ной и гражданско-процессуальной форм, а различия обусловливаются только особенностями предмета судеб­ной деятельности [286, 181]. Совершение преступления требует немедленного и оперативного реагирования со стороны государства и поэтому уголовный процесс имеет стадию предварительного расследования. Это вызвано также тем, что собирание необходимых доказательств,

43

как правило, происходит в условиях противодействия со стороны отдельных лиц и при наличии многих других негативных факторов. Гражданско-правовой спор и спо­собы его разрешения лишены экстремальных черт, а защита права прежде всего касается заинтересованного субъекта.

Тем не менее сущность этих процессов и их цели одинаковы — установление истины с использованием строго определенных средств. При этом судебное реше­ние, как и приговор, имеет такую же общеобязательную силу и основывается на таких же достоверных и истин­ных данных. В то же время в гражданском процессе доказывание осуществляется только процессуальными средствами, хотя иногда и делаются попытки примене­ния данных криминалистики. Вряд ли на основании не существенных с точки зрения судебного познания раз­личий между гражданским и уголовным судопроизвод­ством можно утверждать, что доказывание в них имеет различное содержание: в первом случае процессуальное, а во втором — криминалистическое.

Вместе с тем особенности осуществления уголовного судопроизводства настоятельно требуют привлечения тактических, методических и технических рекомендаций, разрабатываемых криминалистикой, что в значительной степени способствует наилучшему выполнению постав­ленных задач. Однако сущность доказывания остается той же, хотя существенная разница в объектах позна­ния и может ввести в заблуждение.

Очевидно недостаточно четкое представление о сущ­ности доказывания по уголовным делам, смешение по­нятий судебного доказательства и логического доказа­тельства, о чем уже говорилось в литературе [89; 160; 161; 217], приводит к спорным выводам по вопросу о месте теории доказательств и практической деятельнос­ти по доказыванию в уголовном судопроизводстве. Уго­ловное судопроизводство является производством имен­но по доказыванию, которое представляет собой осу­ществляемую в установленном законом порядке деятель­ность по собиранию, проверке и оценке доказательств с целью установления истины и решения задач уголов­ного судопроизводства [162, 26; 223, 148; 274, 84]. Это доказывание, направленное не только на достижение истины и связанное с ним формирование внутреннего

44

убеждения лиц, ответственных за решение дела, но и на обеспечение полной достоверности полученных выводов*, нельзя смешивать с доказыванием, например, обвиняе­мому его вины, которую он отрицает, с помощью предъ­явления ему во время допроса доказательств, а также оперативных данных, логических выводов и даже пред­положений и догадок следователя.

В. М. Савицкий отмечает, что «доказывание тезиса, вывода всегда обращено к внешнему адресату, в то вре­мя как доказывание в смысле исследования предназна­чено прежде всего для формирования внутреннего убеж­дения самого познающего» [223, 157].

С помощью криминалистических средств и методов может быть установлена истина, но лишь «доказывание придает знаниям характер достоверности» [217, 107]. Для того, чтобы фактами можно было оперировать в уголовном процессе, сведения о них должны отвечать «признакам относимости, допустимости, достоверности и достаточности, т. е. быть доказательствами в процес­суальном понимании» [106, 30]. Познавая истину, сле­дователь и суд во'спринимают не факты прошлого, а до­казательственные факты [223, 147; 260, 313; 289, 4], зна­ния о которых могут содержаться только в установлен­ных законом источниках. Информация, содержащаяся в непроцессуальных источниках, при формировании внут­реннего убеждения, т. е. при доказывании, выступает лишь вспомогательным фактором [189, 108].

Вопрос о соотношении криминалистики и теории до­казательств в литературе не нов. В фундаментальном труде «Теория доказательств в советском уголовном про­цессе» их разграничение проводится по количественно­му признаку. Так, Г. М. Миньковский и А. А. Эйсман отмечают, что теория доказательств, как часть науки уголовного процесса, изучает «явления и закономернос­ти», связанные с поведением людей в специфических условиях совершения преступления, причинные, времен­ные и пространственные взаимосвязи этих явлений, об-

* Ю. К- Орлов выделяет три взаимообусловленных этапа судеб­ного доказывания в правовом аспекте- доказывание — познание, до­казывание — удостоверение и доказывание — обоснование, что поз­воляет глубже исследовать сущность процессуальной деятельности по доказыванию [199].

45

щие закономерности отображения событий и действий на материальных объектах и в сознании людей» [266, 17]. Они подчеркивают также, что теория доказательств изучает названные закономерности на таком уровне об­щности, который положен в основу нормативного регу­лирования, а детализация этих закономерностей, на­ходящаяся ниже этого уровня, составляет предметную область криминалистики [266, 17—18].

В этом же труде Р. С. Белкин и А. А. Эйсман об­разно называют теорию доказательств «стратегией» процесса доказывания на уровне правового регулиро­вания, считают, что рекомендации, разрабатываемые те­орией доказательств, относятся к вопросам нормативно­го регулирования и, следовательно, к наиболее важным, общим вопросам правоприменительной практики. Кри­миналистика же, по их мнению, исследует специаль­ные, меньшей общности, более конкретные закономер­ности формирования доказательственной информации [266, 28, 29]. Различие между теорией доказательств и криминалистикой они видят в том, что у этих наук «раз­личаются уровни общности отношений, уровни их су­щественности, а также методы их регулирования: в од­ном случае — нормативный, а в другом — «техничес­кий» [266, 30].

Такой критерий разграничения криминалистики и теории доказательств представляется неудачным. Во-первых, степень общности рекомендаций криминалис­тики может быть нисколько не меньшей нормативных предписаний уголовного процесса (доказательственного права), и основой этих рекомендаций может быть по­знание закономерностей не являющихся детализацией или конкретизацией закономерностей, составляющих предмет теории доказательств. Например, вряд ли можно назвать детализацией положений, относящихся к теории доказательств, изучение закономерностей, позволяю­щих определить с естественно-научных и криминалис­тических позиций сущность идентификационного пери­ода или основы формирования показаний, имеющих, наряду с другими разработками криминалистики, перво­степенное значение в процессе доказывания. Во-вторых, сами рекомендации криминалистики могут быть доста­точно общими и по этому признаку (степени общности) далеко не всегда их можно отграничить от норматив-

46

ных предписаний доказательственного права. Например, рекомендации криминалистики о недопустимости прове­дения таких исследований вещественных доказательств, которые могут привести к повреждению или уничтоже­нию последних, не менее общие, чем предписание ст. 79 УПК УССР о том, что вещественные доказательства должны быть внимательно осмотрены, по возможности сфотографированы, подробно описаны в протоколе ос­мотра и приобщены к делу.

Степень общности закономерностей, исследуемых те­орией доказательств и криминалистикой, может слу­жить лишь вспомогательным признаком для их разгра­ничения, иначе криминалистика volens-nolens должна рассматриваться как прикладная относительно теории доказательств дисциплина, либо как ее составная часть, т. е. они будут исследовать один и тот же предмет, но только на разных уровнях общности.

По нашему мнению, главным критерием для отгра­ничения криминалистики от теории доказательств дол­жен быть общий критерий предметного разделения кри­миналистики и науки уголовного процесса.

Б. М. Шавер и А. И. Винберг правильно, на наш взгляд, наметили линию разграничения уголовного про­цесса и криминалистики. Они писали: «О том, как поль­зоваться доказательствами, как подходить к их оцен­ке, как их процессуально оформлять, учит наука со­ветского уголовно-процессуального права... Однако, чтобы успешно расследовать и рассмотреть в суде уголов­ное дело..., необходимо, кроме того, уметь их обнару­жить и исследовать» [288, 3]. Именно эти последние вопросы и составляют главную сущность криминалис­тики, качественно отличающую криминалистику от уго­ловного процесса.

А. Н. Васильев отмечает, что основное назначение криминалистики заключается в том, чтобы специаль­ными приемами и средствами обеспечить наиболее пра­вильное и полное осуществление требований уголовно-процессуального закона [135, 8]. Многие авторы счи­тают, что назначение криминалистики — служить за­дачам правосудия, борьбе с преступностью, требующим использования в уголовном судопроизводстве современ­ных возможностей науки и техники. Более четкую гра­ницу проводит И. М. Лузгин. По его мнению, главное

47

дов работы с доказательствами, технических средств их исследования, приемов оценки на основе знания зако­номерностей их образования'и функционирования в уго­ловном процессе, а наука уголовно-процессуального пра­ва анализирует правоотношения, возникающие на всех стадиях уголовного процесса, природу юридических норм, регулирующих эти правоотношения [158, 171; 176, 9; 313, 3]. Удачную конструкцию предлагает Ф. Ю. Бер-дичевский, который разграничивает эти науки по со­держанию и целям практической деятельности. Кри­тикуя попытку размежевания теории доказательств и криминалистики по степени общности изучаемых ими за­кономерностей, он делает правильный вывод, что уго-ловно-процессуальная наука изучает любые, а не толь­ко высокого уровня общности, закономерности форми­рования доказательств. Он подчеркивает также, что предметом криминалистики являются закономерности возникновения информации о событии преступления и совершивших его лицах; установив такие закономер­ности, «криминалистика разрабатывает соответствую­щие им средства отыскания, обнаружения необходимой информации в целях ее использования в качестве су­дебных доказательств. На этом кончается область не­посредственных интересов криминалистики и начина­ется область исследования уголовно-процессуальной на­укой засодержание криминалистики состоит в изучении мето­кономерностей формирования доказательств и их использования в целях установления истины» [48, 138].

В связи с этим нами не разделяются взгляды, выс­казанные в литературе о том, что теория доказательств в известных пределах стала составной частью кримина­листики [46, 20; 69, 71], так как криминалистика не­посредственно не принимает участия в доказывании, а лишь всемерно способствует данному процессу. Поэто­му можно сказать, что процесс доказывания исследу­ется процессуальной наукой, а тактические вопросы это­го процесса изучает криминалистика. Несмотря на то, что процесс доказывания является объектом изучения и теории судебных доказательств и криминалистики, предметные области их совершенно четко разграничены. Как отмечает В. Я. Колдин, «предметом уголовно-про­цессуального права и теории судебных доказательств

48

является динамическая система правоотношении, реали­зуемая в процессе доказывания; предметом же крими­налистики — осуществляемый в рамках этих отношений информационно-познавательный процесс» [116, 83]. Сле­дует согласиться с Г. М. Миньковским и А. Р. Ратино-вым, которые отмечают, что «положения о предмете до-казывания и относимости доказательств, классификация доказательств и т. д.— все это компетенция науки уго­ловного процесса; криминалистика же использует (под-черкнуто нами.— В. Г.) соответствующие положения в готовом виде при разработке рекомендаций по плани­рованию следствия, осуществлению следственных дей­ствий и т. д.» [171, 147—148].

Таким образом, наука криминалистика, как единст­во знания и деятельности, участвует в познании исти­ны по уголовным делам, способствует своими средст­вами и методами доказыванию, а наука уголовного процесса решает теоретические и практические вопро­сы доказывания, ибо, как отметил В. М. Савицкий, меж­ду любыми группами уголовно-процессуальных норм «всегда можно проследить связи, опосредованные одной и той же процессуальной категорией — доказыванием» [223, 145]. При этом, если внимательно изучить аргу­ментацию сторонников отнесения теории доказательств и к предмету криминалистики, то окажется, что в ко­нечном счете вся она сводится к тому, что криминалис­тика разрабатывает приемы, методы и средства соби­рания, исследования и оценки судебных доказательств и на этом основании теория доказательств должна яв­ляться ее предметной областью [69, 73—74]. Однако технические и тактические приемы, методы и средства криминалистики не составляют сущности доказывания, а лишь создают условия, способствуют его наилучше­му осуществлению, служат средствами познания путем выявления и исследования доказательственной инфор­мации. Поэтому привлекает внимание точка зрения А. Н. Васильева, который считает, что стыки между двумя науками, их взаимопроникновение в процессе до­казывания и при исследовании отдельных вопросов теории доказательств вполне возможны, «но не эти смежные вопросы составляют главное содержание тео­рии доказательств, и поэтому она была и остается час­тью науки уголовного процесса, ибо без этой теории

49

немыслима   современная   уголовно-процессуальная дея­тельность» [53, 18].

Определяя предмет криминалистики, отметим, что определения в науке, как подчеркивал Ф. Энгельс, ни­когда не могут охватить всего многообразия форм и связей действительности, но в то же время краткое указание наиболее общих и наиболее характерных от­личительных признаков «в так называемой дефиниции часто бывает полезно и даже необходимо» [4, 635]. В. И. Ленин предостерегал от эклектической погони за полным перечнем всех отдельных признаков и отдель­ных «факторов» [9, 142].

Таким образом, при определении предмета крими­налистики (как и любой другой науки) необходимо вы­членить и точно фиксировать факторы, связи и отно­шения, относящиеся к этой научной дисциплине, и те факторы, связи и отношения, от которых абстрагиру­ются в данной науке [277, 55]. Понятие предмета нау­ки должно отражать его сущность, а не только явле­ния [46, 15].

Мы имеем большое число определений предмета со­ветской криминалистики, каждое из которых для сво­его времени и в той или иной мере соответствует при­веденным методологическим требованиям, что дает возможность в определенной степени получить правиль­ное представление о предмете современной советской кри­миналистики. Эти определения характеризуются сво­ими положительными и отрицательными признаками, но принципиальных расхождений между ними не имеется. Об этом пишут и авторы данных определений. Так, Р. С. Белкин, определяя криминалистику как науку о закономерностях возникновения, собирания, исследова­ния и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей средствах и методах су­дебного исследования и предотвращения преступле­ний, подчеркивает, что «предлагаемое определение не отрицает существующих в криминалистике определений ее предмета, а лишь уточняет его» [134, 9]. И. Ф. Кры­лов считает, что криминалистика — это наука о тех­нических средствах, тактических приемах и методах, используемых с соблюдением норм процессуального за­кона для обнаружения, собирания, сохранения, фикса­ции и исследования доказательств, в целях эффектив-

50

ного раскрытия, расследования и предупреждения пре­ступлений, и тут же добавляет, что «успешное реше­ние названных задач обусловлено знанием общих и криминалистических закономерностей образования до­казательств» [137, 11]. По мнению Г. М. Надгорного, новое определение криминалистики «никак не исключа­ет «традиционного», а лишь уточняет его в свете сов­ременных представлений о предмете познания [188, 39].

Предпринимая попытку дать определение предмета советской криминалистики, мы должны сделать нес­колько предварительных замечаний, которые позволят обосновать нашу точку зрения.

1. Одним из элементов предмета любой науки явля­ются те или иные закономерности объективного мира. Определенные закономерности изучаются и кримина­листикой, на что обращалось внимание еще в 30-е го­ды и наиболее полно обосновано Р. С. Белкиным. В на­стоящее время большинство советских криминалистов считает, что в определение науки криминалистики в ка­честве одного из его элементов следует ввести упоми­нание о соответствующих закономерностях (А. Я. Гинз­бург, А. В. Дулов, Г. Г. Зуйков, 3. И. Кирсанов, А. Н. Колесниченко, И. М. Лузгин, М. Я. Сегай, В. Г. Танасевич, А. Р. Шляхов, А. А. Эйсман и др.).

2. Криминалистика постоянно расширяет сферу сво­его применения и уже выходит за пределы уголовного процесса. Все более настойчиво высказываются мнения, что криминалистика должна заниматься разработкой проблем предупреждения преступлений, тактики опера­тивно-розыскных действий, судебного следствия, дея­тельности защитника [35; 50, 7; 179, 17; 264; 270, 132; 278, 38]. Эти направления деятельности можно объеди­нить в едином понятии применения криминалистики в борьбе с преступностью.

3. В определениях криминалистики постоянно фи­гурирует термин «доказательство»: «Криминалистика — наука о технических средствах... обнаружения собира­ния, исследования доказательств...», «Криминалисти­ка — наука о закономерностях возникновения судеб­ных доказательств». По нашему мнению, этот термин не следует употреблять в определении предмета крими­налистики по двум причинам. Во-первых, криминалистика не должна заниматься исследованием работы с до­казательствами в процессуальном смысле этого слова. Это положение достаточно убедительно доказано Ф. Ю. Бердичевским [48, 138; см. также: 170, 63]. Во-вторых, как известно, доказательствами являются не факты, а сведения о них, причем эти сведения могут расцениваться как доказательства не сами по себе, а только вместе с содержащим их источником.

Поэтому весьма спорным является утверждение Р. С. Белкина, что «возникнув, доказательство стано­вится объективно существующим явлением материаль­ного мира. Его существование, как и существование лю­бого явления, обусловлено объективными закономернос­тями действительности» [46, 43]. В другой работе он отмечает: «Механизм возникновения доказательств «дей­ствует» вообще за рамками уголовного процесса» [42, 39]. По нашему мнению, это происходит в результате неточного истолкования понятия факта. В философии существует два понятия факта: а) факт интерпретиру­ется как реальность, действительность, а также как яв­ление, событие; в этом понимании объективная дейст­вительность дается фактически, в виде совокупности объективных фактов; б) факт как элемент системы зна­ний, в пределах которой он является ее достоверным основанием [132, 151]. В познании объективный факт (первый случай) отражается в виде восприятия факта, а потом фиксируется в суждении (второй случай). С точки зрения гносеологической природы, разницы в этих понятиях, как отмечает Н. Н. Медведев, нет [167, 116]. Однако у нас речь идет о доказательствах, кото­рые представляют собой знание о фактах, а знание мо­жет возникнуть лишь в процессе познания. Поэтому до­казательствами могут быть факты только второго рода [36, 79; 167, 107]. Ю. К. Орлов пишет, что «всякое ус­танавливаемое по делу событие исследуется прежде всего как физический процесс и, лишь будучи познано в этом качестве, оно получает определенную юридичес­кую оценку» [197, 4], т. е. может быть представлено как доказанное, зафиксированное юридическими доказа­тельствами.

Авторы книги «Криминалистика и доказывание» отстаивают объективное существование факта и опре­деляют его со ссылкой на философские источники как

52

дискретный момент действительности, установленный человеком [41, 178]. Это правильно. Но все дело в том, что для того, чтобы объективный факт стал научным, он должен стать «образом», должен быть установлен, познан человеком. «Для материалиста «фактически дан» внешний мир, образом коего являются наши ощуще­ния»,— указывает В. И. Ленин [12, 112]. Факт—не просто фрагмент действительности, а такие стороны объективного мира, «которые вошли в сферу познава­тельной деятельности человека... и оказались зафиксиро­ванными с помощью наблюдения или эксперимента» [304, 111].

Таким образом, Р. С. Белкин по существу говорит не о формировании доказательств, а об объективных предпосылках этого процесса [167, 123]. Он и сам от­мечает, что «при совершении преступления возникают не доказательства, а те фактические данные, которые впоследствии в соответствии с законом приобретают по расследуемому делу значение судебных доказательств» [43, 159], что введение термина «доказательства» ус­ловно, поскольку возникают не доказательства, а фак­тические данные, которые в будущем могут стать до­казательствами [46, 31—32].

Однако, какой смысл пользоваться условными тер­минами, вызывающими неразбериху и ненужные споры, когда можно легко избежать этого, введя в научный обиход термин, соответствующий отражаемому их со­держанию? На это обстоятельство совершенно правиль­но обращает внимание В. Г. Танасевич [263, 109].

4. Криминалистика изучает закономерности^ возник­новения (образования) информации о преступлении. Знание этих закономерностей служит основой для раз­работки технических средств, тактических приемов и ме­тодов для собирания, исследования и использования этой информации.

Что же касается закономерностей собирания, иссле­дования и использования доказательств, то некоторые авторы не считают возможным включать их в предмет криминалистики либо без объяснений ограничиваются упоминанием лишь о закономерностях возникновения доказательств [48, 140; 137, 11; 263, 120]. Н. А. Сели­ванов отмечает, что под закономерностями собирания, исследования и использования доказательств подразумеваются закономерности практики расследования преступлений, которую, кроме криминалистики, изуча­ют и другие науки: уголовный процесс и уголовное право, и подчеркивает, что в определении нет необходи­мости ссылаться на изучение практики расследования, так как «оно лишь один из методов разработки и со­вершенствования технических средств, тактических при­емов и методик расследования» [242, 102].

5. В определении криминалистики не должно быть смешения элементов, относящихся к предмету и объек­ту исследования, а также к содержанию науки. Объек­тами изучения в криминалистике являются, прежде все­го, судебная и экспертная практика, данные естествен­ных и технических наук. Кроме того, объектом изуче­ния может быть уголовно-процессуальное законодатель­ство, а также нормы других отраслей права и различ­ные подзаконные акты.

6. Многие авторы, исследующие проблему предмета советской криминалистики, рассматривают технические средства, тактические приемы и методики расследова­ния как систему. Это — безусловно, правильно, ибо предметом науки не могут быть разрозненные элемен­ты, составляющие механически объединенный конгло­мерат. «Предмет науки криминалистики как целостное понятие, — подчеркивает А. И. Винберг,— представля­ет собой систему множества входящих в нее элемен­тов» [65, 7]. При конструировании определения пред­мета криминалистики это обстоятельство должно быть обязательно учтено.

Таким образом, советская криминалистика — это на­ука о закономерностях возникновения информации о преступлении, системе технических средств, тактических приемов и методик собирания, исследования и исполь­зования этой информации в целях наиболее эффектив­ного осуществления борьбы с преступностью.

54