ГЛАВА 5. Формы применения в уголовном судопроизводстве средств и методов, основанных на данных естественных и технических наук

Решая вопрос о формах применения данных естест­венных и технических наук в уголовном судопроизвод­стве, нужно исходить из предусмотренных законом спо­собов познания по уголовному делу. Эти способы пред­ставляют собой систему приемов и операций, предназ­наченных «для поиска, обнаружения, получения, закрепления, исследования фактических данных (ин­формации)», применяемых в процессе доказывания [266, 557], а также систему операций по собиранию и использованию вспомогательных ориентирующих сведе­ний (например, данных оперативно-розыскной работы).

Использование понятия познания, а не доказывания при определении форм применения естественных и тех­нических средств и методов обусловлено тем, что уста­новление объективной истины по делу обеспечивается не только в ходе доказывания как частного случая по­знания, имеющего строго определенную процессуальную форму, но и путем проведения широким кругом лиц разнообразных действий, результаты которых с точки зрения осуществления уголовного судопроизводства не имеют доказательственного значения. Важно также иметь в виду, что познание проявляется в истинностной функции, а также в единстве последней с функциями мировоззренческой и гуманистической [140, 9—10].

Таким образом, познавательный характер советского уголовного процесса предопределяет возможность ис­пользования данных естественных и технических наук как важнейшего инструмента познания не только в процессуальных формах, но и в непроцессуальных. Поэ­тому в уголовном судопроизводстве можно выделить две формы познавательной деятельности, а значит и две формы применения данных естественных и техни­ческих наук по основанию их доказательственного зна­чения — процессуальную и непроцессуальную. Обе эти формы осуществляют лица, наделенные определенными процессуальными полномочиями или имеющие установ­ленные процессуальные права и обязанности, но в пер­вом случае в ходе применения научных данных может наступить какой-нибудь юридически значимый результат, а во втором — наступление такого результата не­возможно. Однако приведенная классификация являет­ся лишь подходом к решению вопроса. Главное здесь заключается в проведении более детальной классифи­кации процессуальной и непроцессуальной форм позна­вательной деятельности.

Разграничение форм применения научно-технических средств и методов дается многими авторами, в том чи­сле и авторами учебников. Часть из них определение форм ограничивает перечислением субъектов, которые могут использовать научно-технические средства в уго­ловном процессе. Так, В. К- Лисиченко к формам при­менения научно-технических методов и средств относит использование их: а) следователем и лицом, проводя­щим дознание; б) специалистом во время проведения следственных действий; в) экспертом-криминалистом [248, 24]. При этом сфера применения научно-техничес­ких средств ограничивается предварительным следстви­ем и дознанием, хотя законодатель предусматривает использование специальных знаний и в суде. В этом же учебнике совершенно правильно утверждается, что кри­миналистические методы распространяют свое действие и на судебную деятельность и на розыск (248, 5], кото­рый, как известно, относится к оперативной работе.

В. Я. Колдин также ограничивает применение науч­но-технических методов и средств стадией расследова­ния и называет две формы: применение их в процессе .следственных действий   (следователь,  специалист)   и в ходе экспертизы (эксперт) [135,25].

Кроме того, по мнению М. А. Седовой, применять криминалистическую технику имеет право и суд [137, 41}, а И. В. Макаров считает, что помимо следователя, специалиста и эксперта, средства и методы криминали­стической техники могут использоваться и оперативны­ми работниками [134, 36] В. Н. Герасимовым в основу классификации форм также положены субъекты, одна­ко у него отмечается и другое, более принципиальное с научной и практической точек зрения основание — доказательственное значение полученных с помощью

научно-технических средств результатов. В перечень субъектов, кроме вышеуказанных, он включает и про­курора-криминалиста [72,5].

По трем основаниям проводит классификацию Н. А. Селиванов. Он различает формы применения средств и методов криминалистической техники в зави­симости от правового положения участников деятель­ности по раскрытию и расследованию преступлений, совершенно правильно включая в их число следователя, лицо, ведущее дознание, специалиста, оперативного ра­ботника, эксперта, судью; от цели применения,— назы­вая обнаружение, фиксацию, изъятие, исследование доказательств; от процессуального значения результа­тов,— выделяя непосредственный источник доказа­тельств, опосредованный мнением эксперта, и источник доказательств, не имеющий доказательственного зна­чения [136,25—26].

Приведенная система форм в целом может быть признана удовлетворительной, однако при ее конструи­ровании автор допустил неточности, не позволяющие согласиться с ней полностью.

Во-первых, не следует ограничивать только опера­циями с доказательствами использование криминали­стической техники в зависимости от цели ее применения, так как обнаруживаться, фиксироваться, изыматься и исследоваться могут объекты и не имеющие доказа­тельственного значения (например, фотографическая фиксация в ходе оперативного мероприятия или инстру­ментальное изучение предмета следователем не в ходе следственного действия). Очевидно, речь должна идти вообще об информации, помогающей познать истину по уголовному делу.

Во-вторых, действительно, результаты применения криминалистической техники имеют разное процессу­альное значение в зависимости от юридических условий хода ее применения, а именно: в одних случаях они мо­гут быть источниками доказательств, а в других слу­чаях — нет. Поэтому введение понятий непосредствен­ного источника доказательств и источника доказа­тельств, опосредствованного мнением эксперта, не имеет никакого практического значения, поскольку с точки зрения теории доказательств и уголовно-процессуально-го закона все источники доказательств имеют одинаковое    процессуальное    значение — давать    возможность субъектам доказывания черпать из них сведения о фак­тах. В этом смысле протокол   осмотра   вещественного доказательства, например, имеет такую же доказатель ственную силу, как и заключения эксперта.

Что же касается названного Н. А. Селивановым ис­точника доказательств, «не имеющего доказательствен­ного значения», то если здесь имеются в виду непро­цессуальные источники, они вообще не могут имено­ваться источниками доказательств, поскольку послед­ние обязательно должны иметь признак допустимости, а если речь идет об источниках, предусмотренных зако­ном, то они, даже при отсутствии в них имеющей отно­шение к делу доказательственной информации, всегда будут иметь доказательственное значение. В данном случае такие источники не используются в процессе до­казывания, хотя и находятся в деле [41, 182—200; 197, 11—15}.

По нашему мнению, главным критерием разграниче­ния форм использования данных естественных и техни­ческих наук в уголовном судопроизводстве является доказательственное значение результатов их примене­ния, так как доказывание составляет главную сущность уголовного процесса, и четкое определение места, зна­чения и содержания каждой из форм имеет первосте­пенное практическое значение. Однако разграничение только по этому основанию не позволяет создать все­объемлющую систему форм, поскольку недостаточно учитываются характер, условия такой деятельности, .правовые полномочия отдельных субъектов познания (и доказывания) по уголовным делам. В классификации обязательно должны быть представлены и непроцес­суальные формы, ибо с их помощью может прямо осу­ществляться познание объективной истины по делам. Они также могут способствовать в той или иной мере доказыванию и в некоторых случаях даже обеспечи­вать его. Поэтому, когда речь идет об использовании данных естественных и технических наук в уголовном судопроизводстве, то несколько расширяются рамки по­нятия «судопроизводство».

Применительно к задачам идентификации так по­дошел к разграничению форм В. П. Колмаков, который выделил три формы: следственно-судебную, оперативную и экспертную [124, 23]. Тем не менее и эта клас­сификация, по нашему мнению, нуждается в уточнени­ях. Прежде всего, необходимо выделить форму исполь­зования научных данных в процессе познания по уго­ловным делам, отличающуюся отсутствием процессу­альной регламентации и юридическим безразличием результатов, которую можно назвать, пользуясь пред­ложенным В. К. Лисиченко термином, личным изуче­нием [154, 46]. Этот термин подчеркивает непроцессу­альный характер данной формы, ограниченность полу­ченных в ходе ее применения результатов. Кроме того, имеются основания для разъединения следственно-су­дебной формы на две самостоятельные, поскольку пред­варительное расследование (дознание) и судебное след­ствие имеют много особенностей процессуального, такти­ческого и организационного характера, которые требу­ют самостоятельного изучения вопроса и об использо­вании научных данных в этих стадиях.

Таким образом, мы предлагаем классифицировать формы применения данных естественных и технических наук в уголовном судопроизводстве на процессуальные, к -хоторым отнести следственную, судебную и эксперт­ную, и непроцессуальные — оперативную и личное изу­чение.

При решении вопроса о субъектах применения дан­ных естественных и технических наук следует исходить не только из доказателвственных функций участников уголовного судопроизводства, но и из познавательных, так как иначе к лицам, применяющим эти данные, не могут относиться специалисты и эксперты, не являющи­еся, как известно, субъектами доказывания [114, 104; 124, 23; 266, 495]. В круг этих лиц также должны вклю­чаться все субъекты доказывания, как ответственные за дело органы, так и лица и органы с собственным за­конным интересом, поскольку все они, хотя и в разной степени, способствуют установлению истины по делу, обсуждая и оценивая доказанность обвинения. Уровень развития советской демократии и защиты прав, прин­ципы коллегиальности и участия общественности, уста­новленные Конституцией СССР, подчеркивают и обес­печивают возможность более активного участия в ис­следовании материалов уголовного дела всех субъектов доказывания, в том числе и с помощью методов, основанных на использовании данных естественных и тех­нических наук. Уместно отметить, что деятельность других, кроме ответственных за дел<3, субъектов дока­зывания по исследованию доказательств также преду­смотрена уголовно-процессуальным законодательством. Обвиняемый, подозреваемый, обвинитель, защитник, потерпевший, гражданский истец, гражданский ответ­чик и другие могут знакомиться с материалами дела, исследовать доказательства (ст. 43, 48, 49, 50, 51, 52, 217, 218, 219 УПК УССР), все участники судебного раз­бирательства имеют равные права в исследовании до­казательств (ст. 261, 262, 264, 265, 266, 267, 268, 313, 315), участники процесса имеют определенные права и при назначении экспертизы, знакомятся с ее результа­тами (ст. 197, 202, 311). Во всех случаях названные лица под общим контролем следователя или суда могут использовать данные естественных и технических на­ук, в основном, в виде научно-технических средств. При этом важно отметить, что замечания этих лиц, возникшие в связи с применением научно-техничес­ких средств, обязательно должны быть занесены в протокол следственных действий или судебного за­седания.

По нашему мнению, субъектами применения методов естественных и технических наук в процессе установле­ния истины по уголовному делу должны быть признаны органы и лица, ответственные за дело (органы дозна­ния; лица, проводящие дознание; следователь; началь­ник следственного отдела; прокурор в стадии возбужде­ния уголовного дела и предварительного расследования, в том числе прокурор-криминалист; суд), лица, дея­тельность которых вообще немыслима без применения данных естественных и технических наук, в связи с чем им предоставляется такое право законом (специалист, эксперт), а также лица и органы с собственным (пред­ставляемым) законным интересом (прокурор в суде, общественный обвинитель, потерпевший, представитель потерпевшего, гражданский истец, представитель граж­данского истца, подозреваемый, обвиняемый, подсуди­мый, защитник, общественный защитник, закон-ный представитель обвиняемого или подсудимого, граждан­ский ответчик, представитель гражданского ответчика).

В данном случае мы придерживаемся схемы уголовно-процессуальных прав и (или) обязанностей, разрабо­танной И, Л. Петрухиным [266, 495].

Естественно, что каждый из'названных субъектов может действовать только в пределах предоставленных ему прав и выполнять присущие ему процессуальные функции. Следует подчеркнуть, что между ответствен­ными за дело лицами и органами, а также лицами и органами с собственным законным интересом в плане применения данных естественных и технических наук существует весьма серьезное различие: первые исполь­зуют эти данные и основанные на них научно-техниче­ские средства, прежде всего, для выявления и фиксации доказательственной информации, исследования и ис­пользования доказательств, вторые пользуются уже до­бытыми доказательствами. Тем не менее, поскольку представители второй группы лиц являются субъектами доказывания, они должны быть признаны и субъекта­ми использования данных естественных и технических наук, ибо доказывание может осуществляться и с по­мощью этих данных, конечно, в строго определенных законом для каждого субъекта рамках [96, 98].

Таким образом, в уголовном судопроизводстве науч­но-технические средства и приемы могут применяться большой группой лиц, часть из которых на это прямо уполномочена законом, а остальные — имеют предо­ставленную им законом возможность. В связи с этим неточным представляется утверждение Г. И. Грамовича, что научно-технические средства принципиально могут использоваться лишь лицами, уполномоченными на то законом [81, 5].

При выполнении следственных действий следовате-, лем и лицом, производящим дознание, может использо­ваться весь комплекс научно-технических средств и приемов в объеме полномочий следователя, предусмот­ренных законом (ст. 114 УПК УССР, а также статьи, регламентирующие проведение отдельных следственных действий). В этом же объеме применяются научно-тех­нические средства и приемы начальником следственного отдела и прокурором, которые помимо функции надзора, могут лично производить расследование по уголовному делу или производить отдельные следственные действия

 (ст. 1141 и 227 УПК УССР). Аналогичным образом мо­жет использовать научно-технические средства и прие­мы при расследовании преступлений и прокурор-крими­налист, который, являясь прокурором следственного от­дела (управления), по своему статусу занимает долж­ность помощника прокурора (области, республики), а значит, выполняет часть его функций по надзору за расследованием в соответствии со ст. 32 п. 6 и ст. 227 УПК УССР. Он также может взять на себя выполнение отдельных следственных действий или расследования дела в целом и в таком случае его полномочия в ис­пользовании средств и приемов совпадают с полномо­чиями следователя.

В процессе познания по уголовным делам при ре­шении вопросов, связанных с собиранием, исследовани­ем и оценкой доказательств, а также с необходимостью уяснения некоторых фактов и обстоятельств, очень часто возникает потребность в использовании данных естест­венных и технических наук непосредственно, а также трансформированных и относящихся уже к области кри­миналистической техники.

Законодательство четко регламентирует две формы деятельности сведущих лиц, которые могут привлекать­ся следователем и судом для выполнения отдельных задач, связанных с необходимостью применения специ­альных знаний — деятельность специалиста и эксперт­ную деятельность. В этой связи неточными являются утверждения некоторых авторов о том, что закон разли­чает две формы использования специальных познаний— в форме назначения экспертизы и в форме применения знаний специалистов [76, 27; 134, 434] и что для ис­пользования следственной техники не требуются специ­альные познания (А. Р. Шляхов). Достаточно сопоста­вить ст. 133', устанавливающую обязанность специа­листа содействовать следователю в обнаружении, за­креплении и изъятии доказательств, и ст. ст. 178 и 179 УПК РСФСР, в которых закреплено право следователя в целях обнаружения следов и других вещественных до­казательств производить осмотр, применяя при этом в необходимых случаях фотографирование, киносъемку и другие научно-технические средства, чтобы убедиться в справедливости нашего замечания.

112

Специалист приглашается для участия в следствен­ных и судебных действиях не всегда и он участвует в этих действиях, используя свои специальные знания и навыки для содействия следователю и суду.,Это значит, что специалист по поручению следователя (суда) вы­полняет часть обязанностей последнего и только в рам­ках его полномочий, т. е. у следователя (суда) нет ни­каких препятствий для самостоятельного проведения всех действий и без приглашения специалиста, в том числе и с использованием специальных знаний и навы­ков. Это обстоятельство правильно подчеркивает Н. А. Селиванов [234, 114].

Иной вывод и невозможен, ибо утверждение, что специальные знания применяются только в двух формах (специалист и эксперт) вызывает недоумение: фотогра­фирует, например,- место происшествия или делает слеп­ки со следов специалист — применяются специальные познания; эти же действия производит сам следова-"тель — специальные знания не применяются.

Непременным условием 'назначения экспертизы и привлечения специалиста в соответствии с законом, как уже отмечалось, является необходимость использования для решения определенных вопросов или выполнения следственных (судебных) действий специальных зна­ний. Что же такое специальные знания, кто ими может обладать и как они могут быть реализованы в уголов­ном судопроизводстве?

Закон не дает определения специальных знаний. Наиболее удачными в литературе являются определе­ния тех авторов, которые рассматривают специальные знания как процессуальное понятие, характеризуют их как инстумент доказывания, подчеркивают объективный характер этих знаний. Специальные знания должны быть получены в результате специальной профессио­нальной подготовки, опыта практической работы, соот­ветствовать современному уровню знаний в данной об­ласти [124, 20; 205, 5; 244, 38; 250, 202]. Поэтому для отграничения специальных знаний, по нашему мнению, недостаточно указания на то, что они «не относятся к числу общеизвестных, общедоступных, имеющих мас­совое распространение» [266, 702; 312, 91], что к числу специальных могут быть отнесены знания в зависимос­ти от того, «располагают и могут ли располагать ими не только следователь, прокурор, судья, но также по­нятые, обвиняемый, потерпевший, наконец, присутст­вующие в зале суда» [308, 39—40]. Такой субъектив­ный критерий определения специальных знаний позво­ляет относить к этой категории любые знания, даже потерявшие со временем черты узко профессиональных в науке, технике, искусстве, если участники следствен­ного или судебного действия или присутствующие в зале суда не будут ими располагать по объективным или субъективным причинам.

Специальные знания в уголовно-процессуальном значении — это знания в науке, технике или искусстве, применяемые для получения доказательственной инфор­мации специально подготовленными лицами. Поскольку следователи также относятся к их числу, то есть все основания полагать, что законодатель ввел понятие специальных знаний в их отношении, в определенном смысле даже в противопоставление юридическим зна­ниям, которые для лиц, профессионально осуществляю­щих уголовное судопроизводство, являются обязатель­ными, повседневно необходимыми, без которых они не могут нормально осуществлять свои служебные функ­ции. Таким образом, в уголовно-процессуальном значе­нии специальные знания должны интерпретироваться как не относящиеся к юридическим.

Как же в таком случае решать вопрос о криминали­стических знаниях, учитывая, что криминалистика от­носится к числу юридических наук? Если для решения каких-либо вопросов права специальные знания «со стороны» не привлекаются, так как их решение сос­тавляет исключительную компетенцию лип, разрешаю­щих дело по существу (это положение признается все­ми), то для решения криминалистических вопросов мо­гут в соответствии с законом назначаться криминали­стические экспертизы и для оказания помощи следо­вателю и суду приглашаються специалисты-кримина­листы.

Знания, которые получают выпускники специальных учебных заведений, являются специальными знаниями, а сами выпускники этих заведений становятся специа­листами данной отрасли народного хозяйства. Это, ес­тественно, в полной мере относится и к выпускникам юридических учебных заведений. При этом вполне ло-

114

гично предположить, что не все специалисты в одина­ковой мере овладевают своей "специальностью, но спе­циальные знания сами по себе не могут быть лучшими или худшими. Специальные знания — это совокупные знания специалистов в данной области, характеризую­щие достижения конкретной научной или технической отрасли, поэтому они всегда отражают современный уровень развития науки, техники, искусства, даже если отдельные специалисты по каким-либо причинам от­стают от даного уровня.

В связи с этим принадлежность знаний к специаль­ным нельзя ставить в зависимость от глубины овладе­ния ими отдельными лицами. Такой точки зрения при­держивается, например, В. П. Колмаков. Он подчерки­вает, что «следователь, изучавший курс криминалисти­ки, освоил только минимум знаний», а криминалист-эксперт «еще изучал криминалистическую технику на курсах экспертов, проходил стажировку, готовился и' сдавал кандидатские экзамены». По его мнению, это значит, что эксперт будет знать криминалистическую технику «на современном уровне развития» [124, 20], а следователю заранее отводится роль дилетанта в об­ласти криминалистической техники, знающего ее не «на современном уровне развития». Мы придерживаем­ся той точки зрения, что следователь может и должен быть достаточно квалифицированным криминалистом, но «не для того, чтобы в момент расследования высту­пать экспертом или специалистом, а для того, чтобы направлять работу криминалистов и судебных медиков» [79, 55]. Главное же здесь состоит в том, что следователь обязан знать криминалистику в таком объеме (также и в области криминалистической техники), который по­зволил бы ему умело выполнять возложенные на него обязанности по расследованию преступлений.

Исходя из общих предпосылок, можно сделать вы­вод, что знания в области криминалистики — юриди­ческой науки, органически объединяющей в себе юри­дические, естественно-научные и технические элемен­ты,— не должны рассматриваться в уголовно-процессу-альном смысле как специальные, поскольку, как мы уже подчеркивали, знание криминалистики является одним из непременных условий надлежащего выполнения сво­их профессиональных обязанностей лицами, занимающими целый ряд юридических должностей. Иное тол­кование обусловило бы необходимость различать специ­альные знания для проведения криминалистических эк­спертиз и специальные криминалистические знаний для проведения следственных действий, в связи с чем в тео­рии нам пришлось бы оперировать двумя понятиями специальных криминалистических знаний, что на прак­тике привеДет к путанице.

Решение вопроса о сущности специальных знаний в области криминалистики следует искать, по нашему мнению, в содержании деятельности эксперта-кримина­листа. В этом плане обращают на себя внимание вы­сказывания В. П. Колмакова, который рассматривает вопрос о «криминалистических знаниях, используемых для идентификационных экспертиз» *. Следует полагать, что именно такие знания он относит к специальным кри­миналистическим знаниям в системе прочих криминали­стических знаний, поскольку здесь же отмечает, что «следователь обладает криминалистическими знания­ми», которые позволяют ему «подвергнуть проверке за­ключение эксперта путем изучения справочной и иной литературы по данному виду экспертизы» [124, 21\ Мы не можем согласиться с тем, что знания следователя в криминалистической технике не превышают его возмож­ности изучить справочную литературу для проверки заключения эксперта, так как здесь проявляется тезис В. П. Колмакова о более глубоких знаниях эксперта и менее глубоких знаниях следователя. Критерий глу­бины знаний не имеет объективного начала, а поэтому непригоден. С равным успехом можно сказать, что сле­дователь обладает и другими знаниями, поскольку изу­чить справочную литературу для проверки заключения эксперта он может и из других, кроме криминалистики, областей знания. Однако идея о неоднородности крими­налистических знаний, часть которых в определенных условиях может быть отнесена к специальным в уголов-но-процессуальном смысле, безусловно, заслуживает внимания.

* Как о специальных речь должна идти о криминалистических знаниях, используемых не только для идентификационных экспертиз, но и для неидентификационных, которые также являются правомер­ными.

116

При решении этого вопроса привлекает внимание позиция авторов, предлагающих разделить науку кри­миналистику на криминалистику и криминалистическую экспертизу, относя последнюю к числу естественных и технических наук, а также тех, которые считают, что деятельность эксперта-криминалиста имеет техничес­кий, подсобный характер, будучи лишенной правового содержания.

П. И. Тарасов-Родионов, обосновывая вышеуказан­ную вторую точку зрения о характере деятельности сле­дователя и эксперта-криминалиста, отмечал: «Научно-технические приемы расследования будут носить пра­вовой характер, поскольку они относятся к правовой деятельности следователя и, следовательно,— являются составной частью первого, основного направления нау­ки советской криминалистики (направление о рас­крытии и расследовании преступлений). Но при всем этом работа эксперта-криминалиста носит не пра­вовой, а технический характер (это второе направ­ление имеет технический характер, а не правовой, поскольку оно связано не с непосредственной дея­тельностью следователя, носящей правовой характер, а с деятельностью эксперта-специалиста)» Г265,

Однако здесь характер криминалистической экспер­тизы и деятельности эксперта-криминалиста определе­ны поверхностно и односторонне.

Во-первых, высказываемое некоторыми авторами мнение о том, что для выделения криминалистической экспертизы из науки криминалистики в самостоятель­ную науку созданы объективные условия — неоснова­тельно. Кроме того, поскольку криминалистическая эк­спертиза тесно связана с техникой и тактикой расследо­вания преступлений, неудачной является и попытка обосновать допустимость криминалистической экспер­тизы на том основании, что она, как самостоятельная отрасль знаний, относится к числу естественных и тех­нических наук.

Во-вторых, любая экспертиза, в том числе и крими­налистическая, может существовать только в недрах той науки, знаниями которой она пользуется, в связи с чем ошибочным является мнение, что наука, в кото­рой развивается и существует экспертиза, относится по классификации к одной группе наук, а сама экспер­тиза — к другой.

В-третьих, утверждение, что деятельность эксперта-криминалиста при исследовании вещественных доказа­тельств носит чисто технический характер, вряд ли можно признать бесспорным, ибо, как и первое мнение, основывается на отрицании единства и тесной взаимо­связи и взаимообусловленности всех разделов науки криминалистики. Все приемы и методы криминалисти­ческой техники, для какой бы цели они не предназна­чались — для использования непосредственно на след­ствии или в суде либо при проведении криминалисти­ческих экспертиз — разрабатываются на основе потреб­ностей следственной и судебной практики с учетом тре­бований уголовно-процессуального закона. Это напол­няет всю криминалистическую технику в целом и в ее связи с остальными частями криминалистики специфи­ческим юридическим содержанием при наличии пре­дельной ее насыщенности естественно-научными и тех­ническими элементами [137, 40].

Эти элементы и составляют сферу деятельности эксперта-криминалиста, который помогает познавать факты с их естественно-научной и технической сюрон в сочетании с их юридическим значением. Однако экс­перт не может вторгаться в область юридических во­просов, а дает лишь заключение по поставленным перед ним вопросам строго технического характера [51, 11]. Такого рода знания эксперта-криминалиста (и специа­листа-криминалиста, приглашаемого для помощи сле­дователю) с учетом цели их применения и некоторой специализации в рамках криминалистической техники, несмотря на то, что они входят в единую науку крими­налистику, могут относиться к специальным криминали­стическим знаниям, поскольку лица, получающие юри­дические профессии, для надлежащего выполнения сво­их обязанностей могут ими не располагать.

Руководствуясь этими замечаниями, можно охарак­теризовать специальные криминалистические знания в процессуально-правовом смысле как знания в области криминалистической техники, применяемые специально подготовленными лицами для познания объектов при осуществлении юридической деятельности с их естест­венно-научной и технической сторон.

118

В определенной зависимости с криминалистическими специальными знаниями находятся криминалистические специальные навыки, представляющие собой действия, отдельные компоненты которых стали автоматизиро­ванными в результате образования динамического сте­реотипа в коре головного мозга лица, их приобретшего. Владение этими навыками позволяет качественно и быстро применять научно-технические средства и прие­мы при обнаружении, закреплении и изъятии доказа­тельств.

Вопросам привлечения специалистов к участию в проведении следственных действий уделяет внимание широкий круг авторов. Все они единодушны в оценке значения этого института, подчеркивая расширение воз­можностей использования в интересах расследования достижений науки и техники, обеспечение быстрого, точного и квалифицированного обнаружения, закрепле­ния и изъятия доказательств, повышение качества пред­варительного расследования в целом.

Законодательно вопрос о привлечении специалиста решен во всех союзных республиках, причем право при­глашения специалистов предоставлено также и суду (ст. ^70' УПКУССР).

Процессуальные обязанности и права специалиста точно изложены в законе. В ст. 1281 УПК УССР под­черкивается, что специалист обязан участвовать в про­изводстве следственного действия, используя свои спе­циальные знания и навыки для содействия следователю в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств; обращать внимание следователя на обстоятельства, связанные с обнаружением и закреплением доказа­тельств; давать пояснения по поводу специальных воп­росов, возникающих при производстве следственного действия. В то же время он может обращаться с разре­шения следователя с вопросами к лицам, участвующим в производстве следственного действия: делать заявления, связанные с обнаружением, закреплением и изъятием доказательств. Правильным является мнение, что уча­стие специалиста в следственном действии не ограничи­вается только его производством, а охватывает и под­готовку к нему и обработку результатов; например, упаковку вещественных доказательств, так как в неко­торых случаях неквалифицированное осуществление

119

этих мероприятий может свести на нет результаты всего следственного действия.

Особое место среди специалистов занимают педаго­ги и врачи, приглашаемые для участия в допросе несо­вершеннолетних и умственно отсталых свидетелей и обвиняемых. Цель приглашения этих лиц к участию в допросе состоит в помощи следователю или суду в оп­ределении соответствия по содержанию и форме пока­заний допрашиваемых их возрасту (это особенно важ­но в тех случаях, когда дети говорят по указке, с «чу­жих слов»), особенностям умственного развития, а в некоторых случаях и в создании обстановки, способ­ствующей установлению психологического контакта между следователем (судом) и допрашиваемым. В связи с этим представляется неточным утверждение, что «педагог или врач должны сделать вывод о пра­вильности ведения допроса с точки зрения педагогики и психологии» [26, 500] или что педагог должен выска­зать свое мнение о «правильности ведения допроса с точки зрения особенностей психологии подростка» [25, 508]. ролее того, в комментарии к ст. 168 УПК УССР В. Д. Позняк утверждает, что «законные предста­вители или врач имеют такие же ~права и обязан­ности, как педагог», и что они могут высказать сле­дователю замечания «относительно тактики допроса» [26, 202].

Такого рода контрольные функции явно выходят за рамки предоставленных им прав. Следователь может провести допрос лучше или хуже, установить психоло­гический контакт с несовершеннолетним или нет, полу­чить или не получить от него полные и правдивые по­казания, но нельзя ставить под сомнение результаты допроса в зависимость от правильного или неправиль­ного его ведения с точки зрения педагога. Указание в протоколе на то, что допрос был проведен неправильно (если к тому же в лротокол будут записаны замечания «относительно тактики допроса»), обязательно должно вызвать вопрос о допустимости таких показаний в ка­честве источника доказательств. Кроме того, что зна­чит неправильное ведение допроса с точки зрения пе­дагогики? Педагогика вообще не изучает правила до­проса несовершеннолетних и невозможно однозначно определить правильность допроса того или иного мало-

120

летнего или подростка. Не все, что является правиль­ным, с точки зрения педагогики, допустимо при рассле­довании, и наоборот. Педагог, например, сочтет вполне приемлемым угостить застенчивого ребенка конфетой с тем, чтобы расположить его к себе, наладить с ним психологический контакт. С точки же зрения крими­налистики и уголовного процесса, такого жеста вполне достаточно, чтобы считать показания этого ребенка не имеющими доказательственной силы.

Особую группу специалистов составляют судебные медики, важность участия которых в осмотре трупа на месте его обнаружения переоценить невозможно. Ин­ститут судебных медиков сложился уже давно, накоплен громадный опыт плодотворного сотрудничества работ­ников дознания, следствия и суда со специалистами в области судебной медицины, что создает серьезные предпосылки для успешной борьбы с преступлениями против жизни и здоровья. Однако не все еще вопросы решены.

В ст. 192 УПК УССР указано, что внешний осмотр трупа следователь производит с участием судебномеди-цинского эксперта. Здесь имеется в виду должность, так как по своему процессуальному положению он при­нимает участие в осмотре как специалист, если к тому времени не назначена судебномедицинская экспертиза, производство которой поручено этому эксперту. Однако специалистами в области судебной медицины могут быть не только судебномедицинские эксперты, но и дру­гие врачи, работающие в бюро или институтах судебно-медицинской экспертизы. Поэтому и по содержанию и по форме наиболее приемлемой является редакция ст. 180 УПК РСФСР, в которой подчеркивается, что в наружном осмотре трупа принимает участие врач — специалист в области судебной медицины.

Судебный медик не только может помочь следовате­лю в осмотре трупа, но постоянно участвуя в проведе­нии следственных действий при расследовании убийств и некоторых других преступлений против жизни и здо­ровья и имея в связи с этим большую практику, а также зная опубликованный опыт своих коллег, он в состоянии оказать помощь делом и советом в обнаружении следов и вещественных доказательств (особенно биологическо­го происхождения), в оценке этих следов с судебно медицинской точки зрения и построении версий о меха­низме происшествия, в исследовании доказательств на месте их обнаружения в оперативных целях. Поэтому следует поддержать мнение о необходимости приглаше­ния судебного медика для участия в осмотре места про­исшествия и при отсутствии на нем трупа [307], а так­же о привлечении экспертов по исследованию вещест­венных доказательств из бюро судебномедицинских эк­спертиз к участию в осмотрах и обысках по делам о преступлениях против личности [155].

Подчеркивая все возрастающую роль специалистов в расследовании и в судебном рассмотрении дел, не­обходимость расширения сферы применения их знаний и навыков в борьбе с преступностью, следует указать на недопустимость смешения функций специалистов с функ­циями экспертов, когда они на основании осмотра сле­дов и других объектов на месте происшествия делают выводы, например, о непригодности следов для иден­тификации, о чем делается соответствующая запись в протоколе осмотра [122, 25]. Подобные факты не ред­кость на практике.

Сейчас не вызывает споров положение, что если сле­дователь не может сам применить какие-либо средства, он должен поручить эту операцию специалисту. Это позволит следователю эффективнее провести следствен­ное действие в тактическом плане. Значительное рас­ширение использования знаний специалистов в послед­нее время безусловно следует признать положительным явлением. Однако оно имеет и отрицательную сторону. Следователи нередко полностью передоверяют специа­листам применение криминалистической техники, не контролируя их, уповая на их опыт и знания, а это иногда приводит к тому, что фиксируются такие обсто­ятельства и предметы, которые не имеют отношения к делу, а важные — игнорируются. Это особенно бывает заметным при фотографировании и киносъемках, про­изводимых специалистами.

Руководит расследованием и ведет его следователь. Поэтому действия специалиста при проведении след­ственных действий должны осуществляться по указанию и с разрешения следователя. Это правило важно выпол­нять особенно в тактическом отношении, поскольку толь­ко следователь, ведущий расследование, начавший уже

122

логическую деятельность по раскрытию данного преступ­ления и обладающий, помимо прочего, более или менее обширной информацией, добытой из других источников, сможет правильно определить задачи расследования по конкретному делу, объем фиксации и границы исследо­вания доказательств. Самый квалифицированный спе­циалист без следователя не сможет столь логично це­леустремленно и полно применить научно-технические средства.

В то же время представляется, что ст. 1281 УПК УССР несколько ограничивает возможности использова­ния специалиста, поскольку, согласно этой статье, он может давать пояснения только «по поводу выполняемых им действий». В такой редакции статьи, в частности, не предусматривается консультационная деятельность спе­циалиста, которая, по нашему мнению, весьма важна и необходима.

Уголовно-процессуальные кодексы некоторых союз­ных республик запрещают участие одного и того же ли­ца в качестве специалиста и в качестве эксперта по од­ному и тому же делу (см. 67УПК РСФСР). Между тем анализ следственной и судебной практики показывает, что такое ограничение не способствует рациональному использованию специальных знаний в уголовном судо­производстве. В то же время выполнение экспертизы ли­цом, которое ранее приглашается в качестве специалис­та, способствует быстрому и качественному проведению экспертизы. Это особенно ценно в тех случаях, когда эксперту для решения поставленных вопросов необхо­димо непосредственно ознакомиться с определенной об­становкой места происшествия [59; 76: 84, 11]. Участие специалиста в обнаружении, изъятии и осмотре вещест­венных доказательств облегчает последующее проведе­ние им экспертизы в отношении тех же объектов. Кро­ме того, не следует забывать, что следователь и суд, как правильно подчеркивают некоторые авторы, часто бы­вают ограничены в широком выборе специалистов и экспертов, что приводит ко многим недоразумениям [169, 26; 207, /75]).

В связи с изложенным, более удачной представляется редакция статей 62 и 1281 УПК УССР и аналогичных статей УПК некоторых других союзных республик, не препятствующих лицу, принимавшему участие в деле

в  качестве специалиста,  проводить в дальнейшем  эк­спертизу по тому же делу.

Важнейшей формой применения специальных знаний в уголовном судопроизводстве является экспертиза, призванная обеспечить широкое использование в борь­бе с преступностью и в других целях данных естест­венных и технических наук. «Экспертиза назначается в случаях, когда для разрешения определенных вопросов при производстве по делу необходимы научные, техни­ческие или другие специальные знания» — гласит ч. 1 ст. 75 УПК УССР *.

В специальной литературе нет существенных разно­гласий в определении понятия судебной экспертизы. Она определяется как процессуальное действие, направлен­ное на установление в предусмотренном законом по­рядке фактов, имеющих значение для дела, с использо­ванием специальных знаний путем привлечения сведу­щего лица для проведения исследования и дачи заклю­чения [266, 700; 210, 66; 312, 89].

Таким образом, можно провести четкое различие между использованием специальных знаний экспертом и специалистом. Участие специалиста является состав­ной частью следственного (судебного) действия, и ре­зультаты его деятельности отражаются в протоколе этого следственного действия (судебного заседания). Произ­водство же экспертизы — самостоятельное процессуаль­ное действие. Эксперт имеет дело с уже собранными до­казательствами либо иными материалами и на их осно­ве устанавливает новые фактические данные, а состав­ленное им заключение является самостоятельным ис­точником доказательств [25, 196; 26, 169; 100; 101, 7; 169, 12].

Важной отличительной особенностью деятельности эксперта является то, что он не только устанавливает факты на основании специальных знаний, но и объяс­няет их [25, 115; 234, 111].

Закон устанавливает точный перечень случаев, ког­да экспертиза должна назначаться обязательно. В уго-ловно-процессуальных кодексах союзных республик эти случаи определяются, в основном, одинаково, хотя име-

* По УПК РСФСР экспертиза назначается, когда необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле (ст. 78).

124

ются и довольно серьезные расхождения. Например, в соответствии с п. 3 ст. 79 УПК РСФСР экспертиза на­значается обязательно для определения психического или физического состояния свидетеля или потерпевшего в случаях, когда возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие зна­чение для дела, и давать о них правильные показания. В УПК УССР такая норма отсутствует. В то же время п. 4 ст. 76 УПК УССР предписывает назначать обяза­тельно экспертизу для установления половой зрелости потерпевшей по делам о половых сношениях с лицами, не достигшими половой зрелости, а в УПК РСФСР та­кой нормы нет. В соответствии с п. 5 ст. 86 УПК Литов­ской ССР экспертиза обязательна по делам о подделке денежных знаков и ценных бумаг. Названные и неко­торые другие различия не объясняются национальными особенностями той или иной союзной республики, а свидетельствуют о слабости теоретических разработок по данному вопросу и поэтому приводят к не всегда достаточно аргументированному законодательному его разрешению.

Представляется, что этот вопрос должен решаться единообразно во всех союзных республиках. Единствен­ным критерием~отнесения той или иной экспертизы к числу обязательных может быть невозможность в дан­ное время решения определенного вопроса с помощью других источников доказательств. Не без основания счи­тается (и это находит свое выражение в законе), что такими в настоящее время являются некоторые вопросы из области медицины, судебной медицины, судебной пси­хиатрии и судебной психологии, т. е. все они связаны с человеческим организмом и его жизнедеятельностью.

Во всех остальных случаях экспертиза должна наз­начаться по усмотрению следователя и суда и только при наличии действительной в этом необходимости [39, 52]. Не следует назначать экспертизу «на всякий случай», когда обстоятельства достаточно выяснены, или с ее помощью предполагается получить сведения о фактах, достоверно установленных другими средства­ми доказывания.

Неточность допускает В. А. Притузова, подчеркивая, что наличие специальных знаний у следователя или судьи не исключает обязательности назначения экспер-

125

тизы f 135, 399]. Безусловно, здесь нужно говорить не об обязательности экспертизы, а о недопустимости под­мены проведения экспертизы производством следствен­ных или судебных действий.

Некоторые авторы считают, что на практике дела о выпуске недоброкачественной продукции, об автоава­риях и другие вообще не могут быть закончены рассле­дованием без экспертизы, другие,— предлагают увели­чить перечень случаев обязательного назначения экспер­тиз, мотивируя это расширением возможностей приме­нения данных естественных и технических наук в уго­ловном процессе, необходимостью улучшения качества расследования.

Как показывает следственная и судебная практика, экспертиза нередко назначается для решения вопросов, не требующих специального исследования или" с досто­верностью установленных другим путем. Более того, в официальных инструкциях можно встретить рекоменда­ций весьма спорные. Так, в п. 10 Типовой инструкции о производстве судебных автотехнических экспертиз, ут­вержденной Министерством юстиции СССР 18 ноября 1974 г., на разрешение автотехнической экспертизы предлагается ставить вопрос об установлении и уточ­нении условий видимости в обзорности с места водите­ля с учетом данных о дорожной обстановке в момент дорожно-транспортного происшествия, который пол­ностью может быть решен следственным путем. Г. М. Надгррный совершенно правильно отмечает, что в автотехниче*ской экспертизе особенно актуальным яв­ляется определение компетенции эксперта, так как здесь есть целая группа вопросов, занимающих промежуточ­ное положение между общеизвестным и специальным [187,77].

Заключение эксперта — важное средство познания. С помощью экспертизы путем использования достиже­ний современной науки и техники решается все более широкий круг вопросов. Однако своеобразие заключе­ния эксперта как источника доказательств, оперирова­ние научными категориями и проведение специализиро­ванных исследований, выходящих за пределы наших обычных знаний, не превращают его в особый, исключи­тельный или «привилегированный» вид доказательств. Эта идея четко выражена в ст. 17 Основ уголовного судопроизводства, а также в ст. 67 УГЩ УССР и соот­ветствующих статьях УПК других союзных республик, и неоднократно подчеркивалась в руководящих поста­новлениях и определениях высших судебных органов [27; 28; 29]. Следственная и судебная практика знает много случаев, когда критическая оценка заключения эксперта с учетом собранных по делу других доказа­тельств позволяла обнаружить допущенные ошибки и в конечном итоге успешно завершить расследование. За­ключение эксперта является одним из источников дока­зательств, а фактические данные, почерпнутые из него, также подлежат оценке, как и добытые другим путем.

Некоторые авторы считают, что эксперт в процессе выполнения задания соответствующих органов может пригласить по своему усмотрению консультанта, если для решения какого-то вопроса требуются специальные знания из другой отрасли. По их мнению, для этого не требуется специального постановления органа, назна­чившего экспертизу, а приглашенный консультант не должен подписывать заключение эксперта и вообще его деятельность может не отражаться в заключении [107,59].

Подобная практика противоречит процессуальному законодательству, так как решать вопрос о привлечении специалистов для официальной деятельности могут только органы, назначившие экспертизу [90, 250]. «Ка­кое бы незначительное исследование не проводило прив­леченное лицо,— отмечает А. Я. Палиашвили,— оно все же является экспертом со всеми вытекающими отсюда последствиями, и результаты его исследований должны оформляться заключением» [204, 13]. Иной путь при­влечения эксперта к участию в процессе практически сводит на нет гарантии, связанные с производством эк­спертизы.

Что же касается деятельности технических помощни­ков эксперта (лаборантов), то она может отражаться в исследовательской части заключения, но сам факт их участия во вспомогательных работах не отмеча­ется, так как они непосредственно не участвуют в исследованиях.

Развитие науки и техники, значительные улучше­ния в оснащении следственных и оперативных органов научно-техническими средствами, в том числе и анали-

127

тическими, четко, наметившаяся- тенденция к широкому их использованию в судебной деятельности коренным образом изменяет соотношение следственного осмотра и судебной экспертизы. А. И. Винберг отмечает, что с помощью осмотра сейчас можно выявлять и фиксиро­вать фактические данные, которые недавно могли быть получены путем назначения и проведения экспертизы [63, 94]. По мнению Н. В. Терзиева, пределы компетен­ции следователя или судьи при осмотре вещественных доказательств являются изменчивыми, какая-то часть сведений специального характера превращается в об­щее достояние [267, 22]. В связи с этим вопрос о раз­граничении компетенции эксперта и следователя в ис­следовании вещественных доказательств постоянно вы­зывает дискуссию.

Одни авторы, допуская возможность исследования вещественных доказательств следователем (самостоя­тельно или с помощью специалиста) считают, что ре­зультаты этих исследований имеют только тактическое или оперативное значение и не могут служить источни­ком доказательств [178, 13; 233, 13; 290, 55].

Сторонники другого направления полагают, что ре­зультаты исследований, проводимых следователем, при соответствующем процессуальном оформлении и в оп­ределенных пределах могут быть источником доказа­тельств [122, 24].

Внутри этой дискуссии можно выделить более узкое направление спора, участники которого решают вопрос о допустимости проведения следователем идентифика­ционных исследований и об их доказательственном зна­чении.

Первая группа авторов считает, что проведение иден­тификационных исследований следователем самостоя­тельно или с помощью сведущих лиц вполне допустимо, но результаты этих исследований не могут иметь до­казательственной силы [230, 67; 269, 12; 297, 18].

По мнению авторов другой группы, факты тождест­ва могут устанавливаться без экспертизы, если их оче­видность не вызывает сомнений, а вывод о тождестве будет вытекать из описания признаков, содержащегося в протоколе [172, 138; 216, 148; 249, 72]. В. Я. Колдин также полагает, что- идентификационные исследования, проводимые следователем, в случае установления факта

128

отсутствия тождества, могут иметь доказательственное значение [115, 70].

Решая поставленный вопрос в целом, необходимо, по нашему мнению, прежде всего определить четкую пози­цию по трем частным вопросам: о пределах использо­вания следователем данных естественных и технических наук, независимо от характера использования результа­тов в процессе доказывания; о понятии исследования вещественных доказательств; о понятии осмотра веще­ственных доказательств, его границах и доказательст­венном значении.

Следует отбросить, как несостоятельные, любые по­пытки дифференцировать по существу криминалистиче­скую технику на «технику для следователя» и «технику для эксперта». Конечно, криминалистические средства не являются однородными. Часть научно-технических средств, как правило, используется экспертом, вторая— в основном, следователем, третья — тем и другим. Но в то же время, с одной стороны, криминалистическая техника, как раздел науки криминалистики, составная ее часть, тесно связанная с криминалистической такти­кой и методикой расследования отдельных категорий преступлений, имея единую методологическую основу, разрабатывает теоретические положения и практические рекомендации, прежде всего, общие для всех форм их применения в уголовном процессе и вне его, а затем более детально исследует возможности использования данных естественных и технических наук в следственной и экспертной работе. С другой стороны, для такого су­губо формального размежевания криминалистической техники нет научно обоснованного критерия, так как раз^ витие техники очень динамично, она проникает в след­ственную практику и обогащает ее постоянно. Пределов в овладении следователем техникой нет и быть не может [63,52; 147, 119].

Деление криминалистической техники субъективно и поэтому, как отмечается многими авторами, примене­ние данной техники следователем и экспертом различно в связи с различием их процессуальных функций. В. Я. Колдин подчеркивает, что разграничение компетен­ции следователя и эксперта в процессе доказывания не является основанием для противопоставления осу­ществляемых этими лицами исследований [114, 102].

По мнению Б. Л. Зотова, недопустимость совмещения по закону в одном лице функций следователя и эксперта означает отличие не в применении приемов и аппарату­ры, а в доказательственном значении выводов исследо­вания [99, 12].

Весьма аргументированное обоснование допустимос­ти применения следователем научно-технических средств в тех же пределах, что и экспертом, дал Н. А. Селива­нов. Он отметил, что оценке в суде подлежит не вы­вод следователя, сделанный на основании исследования им вещественных доказательств, «а та совокупность доказательств, которые собраны по делу», что следо­ватель применяет средства и приемы, не изменяющие вещественных доказательств, а «отсутствие в законе указаний на допустимость применения конкретных на­учно-технических средств в определенных формах нель­зя рассматривать как запрещение практиковать их» [239, 80—82].

К этому можно добавить, что деятельность следова­теля по применению научно-технических средств, про­текающая в рамках принципов и норм уголовного про­цесса, не только не приводит к недозволенному ущем­лению чьих-либо прав и интересов, а, наоборот, спо­собствуя объективному, полному и всестороннему ис­следованию доказательств и в конечном счете уста­новлению истины, помогает наилучшей защите этих прав.

Установив это важное обстоятельство, мы, однако, еще не можем решать вопрос о разграничении процес­суальной компетенции следователя и эксперта. По на* шему мнению, дискуссия по этому вопросу при одно­значном определении понятия «исследование» потеряла бы свою остроту. Это объясняется тем, что значитель­ная часть авторов вкладывает в данное понятие смысл научного исследования.

Р. С. Белкин отмечает, что процесс исследования сле­дователем или судом доказательств, хотя и может про­исходить с помощью научно-технических средств, но он не является научным поиском, «не имеет характера на­учного исследования. Это — практика, использующая отдельные положения науки» [38, 16]. Конечно, нужно различать характер исследования вещественных дока­зательств, приводимых следователем и экспертом. Од-

130

нако экспертные исследования являются действительно научным исследованием, научным поиском лишь в тех случаях, когда разработанные ранее методы, приборы и т. п. не позволяют решить поставленную задачу и для этого необходима разработка новых методик, создание новейших приборов или усовершенствование, специаль­ное приспособление старых методик и приборов.

А. В. Дулов пишет, что следователь использует на­учно-технические средства только для выявления, обна­ружения фактов, «скрытых для человека, не вооружен­ного научно-техническими средствами», а экспертиза назначается тогда, когда «специальные знания необхо­димы для исследования определенных обстоятельств уголовного дела» [91,10].

Н. А. Селиванов полагает, что «процесс установле­ния фактов путем выявления, объяснения, а иногда и сравнительной оценки признаков с помощью специаль­ных приемов и средств принято называть исследовани­ем. По сравнению с осмотром исследование — более сло­жная форма изучения вещественных доказательств» [234, 119].

Безусловно, осмотр и исследование не равнозначные понятия. В то же время они не могут и противопостав­ляться, им нельзя придавать качественно разное значе­ние, так как осмотр в гносеологическом плане (именно в таком плане эти понятия рассматриваются вышеука­занными авторами) является одним из методов иссле­дования. Семантически исследование трактуется не только как научный поиск, но и как «осмотр для вы­яснения, изучения чего-нибудь» [196], «внимательный, тщательный осмотр-» [282]).

Исследования, проводимые следователем, лишены главных черт научного поиска и состоят именно в тща­тельном осмотре. При этом научно-технические средст­ва лишь расширяют возможности осмотра, причем со­отношение следственного осмотра и экспертизы со вре­менем изменяется. Поэтому оперирование таким сугубо оценочным понятием, как «более сложная форма изу­чения» для разграничения процессуальных возможнос­тей следователя и эксперта вряд ли поможет нам до­стичь цели. Осмотр и исследование нельзя различать по степени сложности логических форм мыслительной деятельности лиц, их производящих, поскольку в обоих

131

случаях участвуют все формы рассудочной деятельнос­ти. Кроме того, выявленные при осмотре признаки, как и при экспертном исследовании, сопоставляются с из-вестншш научными положениями и данными опыта.

При ином подходе к сущности осмотра в значитель­ной степени теряют смысл усилия, направленные на расширение арсенала научно-технических средств сле­дователя, которые предназначены прежде всего для обеспечения высокого качества проводимых следствен­ных 'Действий, а не для непроцессуальной деятельности. В таком случае и роль специалиста, призванного рас­ширить познавательные возможности осмотра, помогая следователю, главным образом, в обнаружении дока­зательств, окажется не столь уж полезной.

Н. А. Селиванов отмечает, что ст. 179 УПК РСФСР ориентирует «на наиболее активное использование средств криминалистической техники при осмотре», сре­ди которых называет микроскоп, ультрафиолетовую лампу, электронно-оптический преобразователь, свето­фильтры, а среди методов осмотра — люминесцентный анализ, цветоделение и др. [239, 33, 43, 49]. В то же вре­мя для производства предварительных исследований следователю рекомендуются эти же средства и методы [239, 55]. Это означает, что анализ вещественных дока­зательств во время осмотра и предварительного иссле­дования может иметь одни и те же цели, достигаемые одинаковым путем, например, с помощью цветоделе­ния. Однако выявленные при этом неразличимые при­знаки, ставшие доказательственными фактами в резуль­тате одинакового в каждом случае анализа, должны иметь различное процессуальное значение.

Кроме того, Н. А. Селиванов считает, что если ос­мотр и предварительное исследование совпадают по времени, то «признаки, выявленные путем исследова­ния, которые способны наблюдать понятые, целесооб­разно описать, не объясняя их значения», причем опи­сание это должно быть сделано, естественно, в прото­коле осмотра [239, 86]. Возможность проведения пред­варительных исследований в ходе следственного дей­ствия допускают и другие авторы. Как видим, лишение осмотра исследовательского содержания привело к ис­кусственной конструкции сочлененного осмотра и пред­варительного исследования, в котором результаты последнего уже имеют доказательственное значение, по­скольку фиксируются в протоколе осмотра, являющемся источником доказательств. Отсюда следует, что предва­рительные исследования могут становиться процессуаль­ным действием. Но это противоречит закону и совсем запутывает вопрос. Таким образом, сужение функций осмотра представляется неудачным. Исследовательский характер следственного осмотра специально подчерки­вают многие авторы [39, 48; 122, 16; 127, 76, 276, 4—8]. В юридической литературе встречается очень много со­общений об успешном применении следователями, про­курорами-криминалистами, специалистами научно-тех-нически% средств для исследования вещественных доказательств, результаты которых, надлежащим обра­зом зафиксированные в протоколе осмотра, принимались судами как доказательства без назначения экспертизы.

По мнению Н. А. Селиванова, название «предвари­тельное исследование» условно, так как оно может про­водиться после проведения экспертизы или экспертиза вообще может не назначаться ввиду обнаружения сле­дователем новых существенных доказательств. Тем не менее он считает, что ограниченный характер таких исследований, в результате которых не появляется но­вое средство доказывания, позволяет применять этот термин [234, 121].

Однако, во-первых, он допускает, что сведения, по­лученные в ходе предварительного исследования, могут быть внесены в протокол осмотра, а это свидетельствует о появлении нового средства доказывания, о чем мы уже говорили выше. Во-вторых, анализируя законода­тельство, следственную и судебную практики, мы уста­новили, что предоставленные следователю законом пол­номочия позволяют ему в определенных случаях огра­ничиваться при исследовании вещественных доказа­тельств осмотром, получая при этом в процессуальном отношении полновесные фактические данные без назна­чения в последующем экспертизы, и достигать резуль­татов в исследовании, таким образом, окончательно *.

* Окончательными они являются в том смысле, что не требуют обязательного подтверждения другими способами. В то же время они, как и заключение экспертизы, подлежат оценке в одинаковой мере со всеми иными доказательствами.

133

Кроме того, в оперативно-технических отделах си­стемы МВД "проводятся экспертизы по уголовным делам и исследования по оперативно-розыскным материалам. Исследования по линии оперативных органов, которые иногда называют предварительными исследованиями (Н. А. Селиванов, Г. М. Миньковский), имеют неглас­ный характер, но они официальны, равноценны с дру­гими источниками оперативных данных и с успехом используются в работе этих органов (по объему работы и научности выводов исследования, как правило, не от­личаются от экспертиз). Поэтому нет никаких основа­ний называть исследования по оперативным данным предварительными. Таковыми в данном случае можно было бы назвать исследования, проведенные оператив­ным работником перед тем, как передать материалы для исследования в ОТО.

Исходя из вышеизложенного, мы считаем, что су­ществуют две общие формы исследования вещественных доказательств — процессуальная и непроцессуальная. Процессуальными формами исследования могут быть признаны только осмотр (следственный или судебный) и экспертиза. Каждая из процессуальных форм регла­ментируется законом и результаты применения каждой из них имеют доказательственное значение.

Непроцессуальная форма позволяет широко исполь­зовать в познавательных и оперативно-тактических це­лях весь арсенал научно-технических средств, данные естественных и технических наук в широком плане, но результаты ее применения не имеют доказательствен­ной силы. Результаты применения этой формы ни в каких официальных документах не фиксируются за ис­ключением тех случаев, когда исследования проводят­ся в ОТО по письменным заданиям оперативных ор­ганов.

Следует отметить, что непроцессуальная форма ис­следования вещественных доказательств по гносеологи­ческим характеристикам проводимых исследований, при­меняемым научным методам и методикам, используемым инструментальным научно-техническим средствам ис­следования, как и процессуальная, может осуществлять­ся в виде осмотра и в виде экспертного исследования, хотя доказательственного значения эти исследования иметь не могут.

134

Представляется, что для обозначения подобного ро­да исследований рациональнее использовать термин «непроцессуальные исследования», а не такие, как «пред­варительное исследование», «доэкспертное исследова­ние», «самостоятельное исследование» и даже «предва­рительное доэкспертное исследование», употребляемые в литературе, так как эти термины не отражают харак­тера той деятельности и ее результатов, для обозна­чения которых они употребляются.

Как мы уже установили, получение доказательствен­ных фактов при исследовании вещественных доказа­тельств с использованием данных естественных и техни­ческих наук и разработанных на их основе научно-тех­нических средств возможно путем следственного (судеб­ного) осмотра и экспертизы.

Мы полагаем, что в основу разграничения компетен­ции следователя и эксперта не могут быть положены степень сложности мыслительных процессов, характери­стика применяемых научно-технических1 средств, про­тивопоставление отдельных терминов (например, ос­мотр — исследование, обнаружение — выявление и т. п.), поскольку они в значительной степени неопределенны. Здесь нужна классификация, которая бы содержала признак, не изменяющий своего существа в связи с по­стоянным и растущим привлечением на службу право­судию данных естественных и технических наук и по­стоянным изменением соотношения обычного и специ­фического элементов в использовании этих данных.

Одним из критериев разграничения компетенции сле­дователя и эксперта, который определен в законе, яв­ляется необходимость привлечения для решения того или иного вопроса специальных знаний. Однако одного этого критерия, особенно при решении вопроса о на­значении криминалистических экспертиз, недостаточно. Это обстоятельство признается в литературе практиче­ски всеми.

Многие авторы в качестве второго критерия выдви­гают очевидность или неочевидность для участников процесса результата криминалистических исследований, т. е. если они очевидны, то можно ограничиться осмот­ром и фиксацией выявленных фактов в протоколе этого следственного действия [39, 49, 52; 62, 112; 72, 7; 124, 27; 198,95; 216, 146; 308,55].

135

В общих чертах понятие очевидности позволяет раз­граничивать компетенцию следователя и эксперта. Од­нако, по нашему мнению, в основу классификации дол­жен быть положен более стабильный признак, посколь­ку понятия очевидного и неочевидного постоянно меня­ются как по отношению к общим проблемам, так и к частным вопросам   [90, 31; 267, 22]. Это явление имеет тенденцию к ускорению  в  связи  с  научно-техническим прогрессом и значительным широким повышением обра­зованности людей. Кроме того, причины отдельных яв­лений могут часто только казаться очевидными, крите­рием  истинности  знания   не  могут  служить   ни   чувст­венное  наблюдение,  ни  самоочевидность,  ни  ясность  и отчетливость   [131,   162].   «Научные   истины, — писал К. Маркс,— всегда парадоксальны, если судить на ос­новании повседневного опыта, который улавливает лишь обманчивую  видимость вещей»   [3,  131], что  примени­тельно к нашему случаю практического познания исклю­чает- возможность  использования   понятия   очевидности для- разграничения компетенции следователя  и экспер­та   [57, 101;   195, 30; 230, 71]. В связи с этим необхо­димо заметить, что далеко  не  всегда     из доступности непосредственного    восприятия     вытекает   очевидность [72, 7]. В то же время трудно согласиться с утвержде­нием, что если ход исследования недоступен пониманию всех  присутствующих,  то  и  его  результат  теряет  оче­видный для всех характер, вследствие чего непременно должна назначаться экспертиза   [136, 27; 243, 129]. По нашему мнению, в таких случаях нужно ставить вопрос об очевидности связи результата и исследования, а не хода самого исследования  [см. также: 198, 96]. Напри­мер, при прочтении залитой чернилами записи путь ис­следования с помощью электронно-оптического преобра­зователя   с  естественно-научной  точки     зрения   может быть недоступен пониманию отдельных участников след­ственного действия, но результаты исследования дадут возможность убедиться всем о наличии под пятном оп­ределенной записи.  Безусловно,  для того, чтобы  полу­чить объяснение принципа работы ЭОП, не следует на­значать криминалистическую экспертизу.

Характерной особенностью экспертизы является дача заключения, которое может возникнуть только на осно­ве исследования и истолкования данных исследования специалистом. Выводы эксперта формируются в процессе исследования вещественных доказательств на основании выявления признаков и фактов, их анализа, установле­ния их природы, взаимозависимости и взаимообуслов­ленности, в конечном итоге — оценки признаков и фак­тов в их совокупности [39, £28; 230, 223; 234, 119]. Именно оценочное суждение в экспертном исследовании является тем абстрагированием, которое приводит ис­следователя от «живого созерцания» к практике [15, 152—153}.

Поэтому, по нашему мнению, экспертиза должна назначаться в тех случаях (кроме общеобязательных), когда исследование вещественных доказательств может быть проведено только на основании специальных зна­ний, и вывод о результатах этого исследования может быть сделан лишь на основании оценочного суждения исследователя.

При отсутствии хотя бы одного из названных крите­риев назначать экспертизу нет необходимости и решение вопроса может быть достигнуто следователем самостоя­тельно или с помощью специалиста при надлежащем процессуальном оформлении.

Основываясь на этой концепции, можно поддержать мнение тех авторов, которые считают возможным ре­шение целого ряда вопросов неидентификационного и даже идентификационного характера путем следствен­ного осмотра [195, 16; 249, 72; 266, 706]. Установленные и зафиксированные в соответствии с требованиями за­кона в протоколе осмотра факты не требуют в дальней­шем «перепроверки» путем экспертизы, «закрепления» в заключении эксперта.

Было бы совершенно неправильным утверждать, что осмотр как исследование не завершается обобщением, синтезом, что по поводу выявленных в результате ос­мотра фактов не возникает вывод. Дело заключается не в том, что в исследовании, не требующем для вы­вода оценочных суждений, вообще отсутствует синтети­ческая часть и вывод, а в том, что вывод этот может быть сделан любым лицом, а не только обладающим специальными знаниями. Основания для таких выводов могут быть получены в результате визуального и ин­струментального осмотра вещественных доказательств и документов, что позволяет устанавливать имеющие значение для дела признаки объектов осмотра, факты отсутствия тождества и даже тождество объекта по его частям, но обязательно при наличии общей линии разделения.

Подобного рода выводы представляют собой опре­деленную ступень в познании по уголовному делу и в протоколах следственных действий как выводы не фик­сируются, но они непременно должны быть использова­ны при доказывании, получив соответствующую оценку в постановлении о привлечении в качестве обвиняемо­го, обвинительном заключении, постановлении о пре­кращении дела, приговоре или определении суда.

Расширение возможностей использования данных естественных и технических наук в уголовном судопро­изводстве обусловило постановку вопроса об использо­вании специальных знаний в стадии возбуждения уго­ловного дела.

Некоторые авторы полагают, что требования ст. ст. 94 и 97 УПК УССР (ст. ст. 108 и 109 УПК РСФСР) о необходимости установления достаточных оснований для возбуждения уголовного дела путем проверки по­ступивших заявлений и сообщений позволяют ставить вопрос о допустимости проведения судебных экспертиз в стадии возбуждения уголовного дела. Их аргументы сводятся к тому, что без квалифицированного исследо­вания в некоторых случаях весьма затруднительно, а иногда вообще невозможно установить наличие или от­сутствие оснований для возбуждения уголовного дела. Такие ситуации возникают главным образом по заявле­ниям и сообщениям о преступлениях против жизни, здо­ровья, свободы и достоинства личности, когда для ре­шения вопроса о возбуждении дела необходимы кон­кретные выводы судебномедицинской экспертизы [182, 56; 185, 176; 207, 173; 271, 146; 291, 228].

По нашему мнению, эти предложения нельзя под­держать по нескольким причинам. Во-первых, основа­нием к возбуждению уголовного дела является не до­казанность преступления, а обоснованное объективными данными предположение о наличии определенного уго-ловно наказуемого действия или бездействия; в этой стадии может и не быть полной уверенности, что пре­ступление совершено [25, 159]. Во-вторых, как отмеча­ется в литературе (В. М. Галкин), назначение и про-

138

ведение экспертизы до возбуждения уголовного дела повлекло бы за собой проведение и других следствен­ных действий, связанных с ее обеспечением необходимы­ми материалами. В-третьих, для проверки поступивших материалов с сообщением о преступлении существует . целый ряд действенных средств, которые вполне обеспе­чивают надежность предварительных данных для реше­ния вопроса о возбуждении уголовного дела по сущест­ву, в том числе возможности оперативных органов.

Оценивая в целом дискуссию по данному вопросу, следует отметить, что авторы, настаивающие на допуске экспертизы в стадию возбуждения уголовного дела, из­брали не лучший путь решения данной проблемы. Бе­зусловно, следственные действия по сравнению с про­веркой открывают более широкую перспективу для добывания сведений о фактах. В литературе даже появи­лась некоторая тенденция, направленная на дополне­ние закона о проведении следствия только после воз­буждения уголовного дела, большим числом неоправдан­ных исключений. В этом плане предлагается до возбу­ждения уголовного дела разрешить производство лич­ных и квартирных обысков, допросов, освидетельствова­ния, выемки, ареста на имущество, проведение экспер­тизы. Некоторые авторы допускают проведение любых неотложных следственных действий, а затем решение вопроса о возбуждении или об отказе в возбуждении уголовного дела [225,41].

Такие исключения из правил создают только види­мость активности и быстроты в расследовании, а на са­мом деле приводят к нарушениям социалистической за­конности. В. М. Савицкий по этому поводу отмечает, что «практически это означает ликвидацию стадии воз­буждения уголовного дела, перенос центра тяжести следственной работы на период, начало которого ника­кой вехой четко не обозначено» [224, 107; см. также 198, 132, 236,5, 295,56].

Отдельные авторы правильно обращают внимание на необходимость различать достоверность вывода сде­ланного в ходе расследования дела или проверки мате­риалов и достаточность оснований для правильного ре­шения процессуального вопроса. При принятии офици­альных решений прокурор или следователь опираются на имеющиеся в их распоряжении достоверно установ-

139

ленные факты, хотя, как правило, и недостаточные для окончательного вывода, но вполне убедительные для принятия того или иного решения. Даже к решению о привлечении лица в качестве обвиняемого нельзя предъ­явить требование полной безапелляционности, ибо, как отмечает Л. М. Карнеева, «степень доказанности обстоя­тельств, составляющих содержание предъявляемого об­винения, на данном этапе ниже той, которая признается необходимой для окончания расследования» [105, 109}. Значит, решение должно признаваться обоснованным, если к моменту его принятия из совокупности данных (доказательств или иных сведений — в зависимости от этапа расследования и характера принимаемого реше­ния) вытекает однозначный вывод, который в то же вре­мя не может рассматриваться как окончательный по су­ществу дела.

Все изложенное в большей степени относится именно к принятию решения о возбуждении уголовного дела. Поэтому непомерное расширение этой стадии и значи­тельное углубление исследовательского процесса в ней путем допуска целого ряда негарантированных следст­венных действий представляется неоправданным.

Для улучшения качества проверочных действий в стадии возбуждения уголовного дела резервы могут быть найдены в допуске в эгу стадию специалистов, в использовании помощи оперативно-технических отделов и т. п., но нельзя добиваться прогресса в этом деле, со­здавая уродливую подстадию, суррогат предваритель­ного расследования.

Проведение всех следственных действий, в том числе и судебных экспертиз, только после возбуждения уго­ловного дела, точное соблюдение процессуальных норм является единственно приемлемым, так как дает след­ственным органам значительно больше возможностей для установления достоверной истины по делу, чем ка­кие-либо иные системы организации собирания доказа­тельств.

В постановлении ЦК КПСС «Об улучшении работы по охране правопорядка и усилении борьбы с правона­рушениями» (сентябрь, 1979 г.) подчеркивается, что в нашей стране последовательно проводится курс на дальнейшее укрепление социалистической законности и правопорядка, создаются необходимые условия для ис-

140

коренения всяких нарушений правопорядка, ликвидации преступности, устранения причин ее порождающих [24а].

В советском обществе имеются надежные экономи­ческие, политические, социальные и правовые предпо­сылки для успешной борьбы с преступностью в це­лом, для реального и гарантированного развития свобод и прав личности, расширения демократии. В то же вре­мя, как указывает Л. И. Брежнев, «социалистическая демократия — это не только права, но и высокая граж­данская ответственность. И чем шире становятся эти права, тем выше и ответственность граждан перед об­ществом» [23, 225].

В указанном постановлении ЦК КПСС, в выступле­нии Л. И. Брежнева на ноябрьском (1979 г.) Пленуме ЦК КПСС определены конкретные меры, направленные на дальнейшее улучшение профилактики правонаруше­ний, усиление борьбы с другими антиобщественными проявлениями, неукоснительное соблюдение советских законов всеми гражданами и должностными лицами. Особое внимание в этих документах обращается на не­обходимость совершенствования деятельности органов прокуратуры, внутренних дел, юстиции и судов.

Одной из важнейших предпосылок устранения отме­ченных недостатков и дальнейшего укрепления закон­ности и правопорядка в стране являются принятые вто­рой сессией Верховного Совета СССР десятого созыва законы о народном контроле, Верховном Суде, прокура­туре, арбитраже и адвокатуре.

ч Акцентируя внимание на отдельных положениях принятых решений, следует подчеркнуть, что совершен­ствование работы оперативных органов, следствия и су­да, направленной на борьбу с преступностью во всей сложности и многогранности этой проблемы, в значи­тельной степени зависит от развития теории криминалис­тики, активного и творческого использования данных ес­тественных и технических наук при осуществлении пра­восудия. При этом необходимо отметить, что успешное внедрение достижений науки в практику борьбы с пре­ступностью, помимо рассмотренных в работе организа­ционных предпосылок и направлений научного поиска, во многом определяется качеством подготовки кадров для административных органов, в том числе и в плане

141

овладения ими современными научно-техническими сред­ствами, техническими навыками и тактическими при­емами их применения.

В последних постановлениях партии и государства по вопросам идеологии, об усилении борьбы с правонару­шениями и о высшей школе самым серьезным образом ставится вопрос с значительном улучшении подготовки специалистов с высшим образованием, в частности, для следственной и судебной работы.

Коммунистическая партия и Советское государство всегда уделяли и уделяют первоочередное внимание пре­дупреждению правонарушений. Одной из действенных форм этой работы, на развитие которой постоянно обра­щается внимание в постановлениях директивных орга­нов, является использование средств массовой информа­ции.

Как показывает практика,.умелое использование в профилактической работе радио, телевидения и кино позволяет эффективно разъяснять широким кругам на­селения суть советских законов, раскрывать причины и условия, способствующие совершению правонарушений, распространять опыт взаимодействия общественности и административных органов, мобилизовать население на оказание помощи этим органам в раскрытии конкретных преступлений и пресечении правонарушений, а в целом предупреждать правонарушения и аморальные поступ­ки, перевоспитывать лиц, совершивших правонарушения.

Органы прокуратуры, милиции, суда, юстиции, руко­водствуясь в своей кропотливой работе программными документами КПСС, используя достижения естественных и технических наук, а также получая активную помощь и поддержку широкой общественности, успешно реша­ют задачу полного искоренения преступности в стране.