СУБЪЕКТЫ ПЕРВЫХ ПОПЫТОК ОГРАНИЧЕНИЯ САМОДЕРЖАВИЯ В РОССИИ: ЦЕРКОВЬ

Несмотря на выстроенную московскими царями систему власти, борьба за ограничение самодержавия велась параллельно с его упрочением и началась одновременно с первыми попытками усилить власть единоличную. В этом заключается, может быть, главный парадокс российской истории.

В России, видимо, с тех времен, когда стала кристаллизоваться идея единовластия,   возникли, развивались и  сохранялись, в той или иной степени  организованные и влиятельные, общественные группы, которые в разные эпохи и с различным успехом  создавали известный противовес княжеской, а затем и  царской власти. Как уже говорилось, это, во-первых, православная церковь в лице своих высших иерархов и,  во-вторых, боярство.

Попробуем проанализировать поведение духовенства и боярства в борьбе за участие во власти и выявить причины, по которым они  так и не сумели реально ограничить российское  самодержавие.

Христианство (а россияне, как известно, приняли эту веру последними в Европе) принесло с  собой на Русь мощный пласт византийской культуры. Появился новый общественный класс – духовенство, со своей иерархией,  пра­вилами и законами,  своими учреждениями и кругом лиц. Все это положило начало постепенному  формированию нового взгляда на обществен­ные отношения.

 Выбор православия  был  вполне  естественным,  если принять во внимание тогдашнее богатство и  могущество  Византии,  а  также особое значение для Древней Руси торговых  отношений с ней.  Однако  то, что Россия восприняла христианство у Византии, а не у Рима, имело для ее дальнейшего исторического разви­тия да­леко идущие последствия. Русь стала единственным государством Европы, унаследовавшим византийскую схе­му построения государственно-общественных отношений. Видимо,  это решение явилось одним из наиболее судьбоносных событий российс­кой истории.

 После принятия Русью православия Византия пришла в упадок. И уже к ХVI веку Московское государство было  единственным крупным царством в мире,    проповедовавшим восточный вариант христианства. Подвергаясь постоянным нападкам со стороны католичества и ислама, православие,  а с ним и  Московское госу­дарство, все более замыкалось в себе и становилось нетерпимее к инакомыслию как в религиозных  вопросах, так и в государственном строительстве. Таким образом, принятие христианства, вместо того чтобы сблизить Россию с христианским миром, привело к изоляции от соседей.

Кроме того, православная церковь по своей природе децентрализована, она  состоит  из самостоятельных национальных единиц, построенных на  принципе  автокефальности.  Важнейшие  церковные вопросы решаются  соборами  по  традициям раннего христианства. Все это не способствовало единству в борьбе за  свои интересы от  покушений светской власти.

Рассматривая положение церкви в организации  государственно-правовых отношений,  автор обращает   внимание  на то, что в дохристианский период истории глава государства часто был облечен в священный сан высшего жреца. Например, Александр Македонский заставлял греков признавать себя богом. С появлением христианского учения должна была измениться и эта мировоззренческая установка, поскольку дело церкви как общества верующих – спасение людей. Эта цель  чужда государству, для которого приоритетами являются   земное обогащение и приобретение мирской славы. Это и предполагает наличие двух начал жизни – духовного и светского, которые должны совместно жить и развиваться.

Сначала этот паритет отношений, по-видимому, поддерживался:   христианские императоры  не вмешивались в дела церкви (Константин, Валентиниан Маркиан, Феодисий I, Феодисий II и др.), а церковь в ответ формулировала обязанности верующих по отношению к государству («надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести»). Наконец, Августин (354–430) почувствовав, наверное, появляющиеся амбиции светской власти, говорит о том, что в случае, если власть велит делать что-то противное божественной воле, то можно ей не повиноваться. Нам сказано – несть власти, нежели от Бога; однако часто забывают то, что следует после этого, а именно: все исходящее от Бога хорошо устроено; так дайте нам власть хорошо устроенную, и мы не будем сопротивляться. Надо сказать, что пастыри, не скрываясь, порицали нечестивых правителей, установки которых нарушали порядок, который установил Константин Великий.  В итоге выстраивалась симфония властей, то есть порядок взаимоотношений между церковью и государством.

На  Халкидонском Соборе (451 год) восточная церковь  была включена в ритуал избрания и освящения императорской власти. В 451 году впервые в истории император Маркиан был венчан на царство константинопольским патриархом.

Этим актом формально подтверждалась истинность идеи о   превосходстве духовной власти. Кроме того, на том же Соборе, не без усилий императора, константинопольский патриарх получил первенство над другими православными иерархами, а восточная церковь тем самым завершила совершенствование  своей организации. Таким образом, интерес государства и церкви, будучи взаимным, завершился союзом.  В частности, указами императора Маркиана в 452 году началось государственное преследование религиозного инакомыслия: сочинения еретиков уничтожались, собрания запрещались, участие в них влекло за собой телесные наказания, штрафы, конфискацию имущества, ссылку, с государственной службы изгонялись люди, проповедовавшие другие формы религии.

Постепенно влияние императора на церковные дела усилилось, дальнейший же ход  истории  показал, что духовная власть стала лишь прикрытием власти политической. В результате система государственной власти получила еще один элемент – церковь, вместе  с её собственностью. Во всяком случае, право государства на церковное имущество признавалось неоспоримым.

Указание на божественное происхождение императорской влас­ти в  Византии разумелось в словах "во Христе верный" и предпо­лагало право императора не только быть защитником и  покровите­лем церкви,  но и блюстителем "чистоты" веры (ортодоксии).

Главой церкви в Византии стал император,  а церковь была не столько внутри государства, сколько частью государства.  По существу, импера­тор имел возможность и право вмешиваться в важнейшие  церковные дела, но и церковь, в свою очередь, была под покровительством го­сударства, которое использовало власть для поддержки реше­ний церкви  на  всей  своей территории.  Именно о такой царской обязанности напоминал Патриарх Константинопольский Василий I  в 1993 году: «Царство  и Церковь имеют между собой тесное единение и общение, и невозможно отделить одно от другого».

Юстиниан стал первым из императоров Византии, который осознал вселенское значение  и величие императорской власти;   в годы его правления была сформулирована идея соединения мира под началом империи и  христианства. Он ощущал себя верховным правителем своих подданных, вне зависимости от их происхождения, богатства и прошлых заслуг.

Во времена Юстиниана (527–565) власть императора над церковью стала абсолютной. Он увлекался теологией и считался признанным теоретиком религии, автором законодательной регламентации религиозной деятельности.  Император созывал соборы, утверждал  их решения  и возводил их до уровня закона. Юстиниан диктовал церкви догматы, дисциплину, право, обязанности – словом, сделал её органом своей высшей, святейшей власти. Его законодательство полно актами о церковном устройстве, детальной регламентацией всей религиозной жизни. Защита и насаждение истинного вероучения в его сознании ассоциировались с главной обязанностью императора перед Богом и людьми. Он стремился к сосредоточению всех христиан в «одно стадо» и считал вполне справедливым лишать земных благ того, кто неправильно поклоняется Богу. Беспощадно борясь с язычниками, он стремился к православному единению христиан. С этой целью он запретил распространение старых доктрин посредством преподавания и закрыл афинскую школу.  В единой империи должны быть единый закон, единая вера, единая духовная власть – его вера и воля. После упорядочения законодательства и принятия «Кодекса Юстиниана» он запретил толковать и комментировать законы, поскольку это было прерогативой императора. Любопытно, что в конце жизни он все меньше и меньше обращался к делам государства и предпочитал проводить время в спорах с иерархами церкви и монахами.

Наконец, византийский император Никифор I (802–812) окончательно обосновал  идею первенства государства над церковью, однако официально признаваемым и внешне подчеркиваемым  режимом взаимоотношений была так называемая симфония, в рамках которой императоры чаще всего демонстрировали формальное равенство и уважение к церкви.

Будучи наследницей византийских традиций, русская православная церковь время от времени претендовала на более существенную роль в распределении государственной власти. Это станет хорошо видно, если представить себе хронологию развития государственно-церковных отношений в России, которые, кстати сказать, развивались практически по тому же сценарию, что и в Византии.

Начиная с  ХIV  века церковь и государство находятся в некоем равнове­сии. Кроме того, к приходу монголов византийское христианство уже модифицировалось как неотъемлемая часть русской куль­туры.  Однако завоеватели    фактически устранили Рюриковичей  от решения проблемы  примата светской  (княжеской)  власти, церковь же получала небывалые  имущественные, землевладельческие права и льготы. Язычники  никак не  намеревались  вмешиваться  в  церковные дела,  и уж  тем более не  интересовали  их   вопросы  догматики.   Монголы  дали русской  церкви шанс  небывало   возвыситься,  и духовенство  эту  возможность  использовало  в полной  мере, сделавшись реальной   политической силой. Если   Рюриковичи   были   для   монголов    просто вассалами, покорными   или   непокорными,   то   духовенство – жрецом «чужих»   богов,  которых следовало  задобрить,  чтобы  они  не  причиняли  зла.

Усилившись экономически, став крупнейшим землепользователем, церковь стала претендо­вать на принятие самостоятельных и независимых решений. Светская власть, в силу своей слабости, напротив, вынуждена была строить свои отношения  с  церковью на основе компромиссов. Такая ситуация позволяет сделать вывод, что в описываемое время церковь не была  послушна и беспрекословно покорна политике государства.

В период феодальной раздробленности Руси  церковь достаточно спокойно переживает притязания княжеской власти и, следуя византийской традиции, активно участвует в процессе образования государства,  помогает развивать основные государственные институты.

Пришедшая на Русь православная  церковь имела свои канонические законы, во многом чуждые русским обычаям. Кроме того, из Византии прибыли образованные и влиятельные духовные и светские люди, которые привыкли к своему праву и не желали  подчиняться праву русскому. Тем более что последнее во многом противоречило учению христианс­кой морали и церковным канонам (многоженство,  способы и условия совершения брака, отпущение жены, наложничество и др.). Итак,  христианство  потребовало  настоящего  переворота во всех сферах правовой жизни Древней Руси.

Действительно, с самого начала становления русской государственности каноническое право было основой права светского. Известно, например, что Русская Правда вышла из-под пера церков­ного законоведа,  ее составитель, не заимствуя дословно тексты памятников церковного и византийского права,  все же ру­ководствовался этими документами. О том, что она родилась в  сфере  церковной юрисдикции, свидетельствует то, что Русская  Правда как светский нормативный акт имела в ка­честве  источников древнюю русскую Кормчую, извлечение из законов Моисеевых,  эклогу  (свод, составленный при иконоборческих императо­рах-соправителях первой половины VIII века и   содержащий преиму­щественно постановления семейного и гражданского права),  закон Судный людем – Судебник царя Константина, содержа­щий статьи о наказаниях, а также  церковные уставы первых хрис­тианских князей, Владимира и Ярослава.

То же можно сказать и о постановлениях Стоглавого церковно-государственного Собора  (1551), которые имеют  двойственное значение. Например, в них содержится много определений, прямо ка­сающихся светской юрисдикции – семейного, гражданского,  уголовного и,  наконец,  государс­твенного права. 

Надо сказать, что действия церковной власти были проникнуты духом соборности. Соборы, малые и большие, происходили  часто,  по всем запросам церковной жизни, более того, совершение всех важнейших дел церкви, начиная с выборов высших иерархов (да и государства, поскольку часто было очень трудно прочертить границу между ними), мыслились только соборно. При этом значение соборов как церковной власти было очень велико, что  видно  из происходящих время от времени столкновений   церкви  и  государства.  Таким образом, Соборы представляли вполне  реально  высшую  церковную  власть,  и  государство, признавая это,  само обращалось к соборам при всяких не­доразумениях. Наконец, именно  духовные соборы дали  форму и имя будущим земским соборам.

С принятием христианства духовенство в той или иной форме принимает участие работе органов власти и управления Российским госу­дарством. Более того, успехи российской государственности находились в тесных связях с  успехами христианства.

Начнем с того, что в работе веча наравне со всеми участвовали также и духовные лица. Бывало, что работой этого органа руководил митро­полит, как, например, на ки­евском вече  1147 года.  В Новгороде существовала традиция вечевого избрания владыки. В выборах, помимо народа, принимали участие князь, духовенство и мирские чиновники, состоявшие  на службе при особе владыки.

Важным  обстоятельством  участия в государственной дея­тельности было утверждение и религиозное освящение княжеской, а позже и царской власти. Уже с древних времен совершались религиозные  обряды при вступлении князя на престол. Например, в начале XIV века в этом событии участвует митрополит. В 1319 году «прииде благоверный князь Ми­хайло (Ярославич Тверской) в Русь (из Орды) и посажен бысть  на столе великого княжения в Володимери... митрополитом Киевским и всея Руси Максимом»; посажение совершалось тогда в церкви (сна­чала во Владимире, потом в Москве,  в Успенском соборе).

Можно говорить о том, что высшее  духовенство достаточно часто   призывалось в боярскую Думу; так  являлась распространенная Дума.  Боярская Дума в чрезвычайных, но, впрочем, очень частых случаях усиливалась новы­ми  членами  и превращалась в Земский Собор.  Соборы возникли в форме усиленного состава Думы уже в первые времена  объединения Руси,  но  особенно торжественную и правильную форму выражения мнения всей земли им придал Иоанн Грозный.

Наконец, согласно  традиции,  в  случаях междуцарствия царская власть представляется на Земском Соборе лицом, заменяющим госу­даря (патриархом или Думой).  Поэтому патриархи или лица, их за­мещающие, имели право созывать Земский Собор и в периоды междуцарствия вели его заседания.

Видимо, здесь уместно  говорить также и о косвенном участии церкви в ре­шении государственных дел. Речь, конечно, идет о советах, личном влиянии пастыря, например духовника, испове­дях, демонстрации  солидарности и единства и т. п.

С середины ХV   и в начале ХVI века  государство постепенно берет перевес над церковью.  Это связано с тем, что границы владений Русской православной церкви (со времени отделе­ния Киевской митрополии) совпадали с государственными,  и поэтому  все высшие чины церкви стали подданными Великого князя  и  царя. Связь церкви и государства усилилась и стала еще тесней со време­ни, когда русские митрополиты посвящались уже не в Царьграде, а в Москве.

В  Древней Руси с введением христианства постепенно ут­верждается мнение о верховенстве духовенства и духовной власти. Византийские патриархи в настольных грамотах новопоставленных митрополитов писали, что великие князья, равно как и другие русские князья и сановники, должны воздавать им честь, показывать духовную любовь с благоговением и  послушание. Позиция эта укрепилась с введением в 1589 году пат­риаршества, когда значение церкви начинает уравновешиваться со значением государства. Отношения царя с митрополитами и патриархами,  что очень важно подчеркнуть, были непосредственными, и успехи их влияния друг на друга часто зависели от личных качеств,  амбиций и целей сторон.  Голос Церкви, по образному выражению Л. Тихомирова,  был  слышен  как  во дворце, так  и во время царского совещания с боярами и земскими соборами. Во всяком случае,  высшее духовенство принимало непос­редственное участие в обсуждении и решении наиболее острых  по­литических  вопросов государства.

Не­которые патриархи,  стремясь к независимости, считают  себя даже равными во власти с царями и называются "ве­ликими государями" (Филарет при Михаиле Федоровиче,  Никон  при Алексее  Михайловиче);  тогда  обнаруживается  обратное влияние церкви на государственные дела.

Попытка утверждения идеи превосходства церкви над государством была предпринята Никоном на церковном Соборе 1666 года.  Она успеха не имела, Собор подтвердил, что царь имеет право управлять всеми  своими  подданными,  включая  духовенство,  которые, вплоть до патриарха, должны подчиняться ему во  всех  вопросах, включая догматические. С  падением Никона равновесие восстанавливается.

Многие церковные иерархи считали, что основой верховенства церкви, кроме морального  автори­тета, является еще и её хозяйственно-общественная организация. Православная церковь  постепенно  становится  крупнейшей хозяйственной организацией. У духовенства большая часть времени и помыслов уходила на охрану своего имущества, включая  крепостных.  По  некоторым  оценкам, в ХVI веке  в собственности церкви находилось до трети всей земли.  Правда  о собственности в  строго  юридическом  смысле говорить не приходится. Государство (князья и цари), по существу, передавали  ее  по праву условного  владения,  которое  нужно было постоянно подтверждать. Таким образом, церковная земля была  специализированным видом казенной  собственности.  Именно поэтому церковь не имела  особого желания ссориться с государством и царями.

В  конце  ХV в. в самой церкви появилось новое движение нестяжателей, деятельность которых разделила церковь на две партии, различно смотревшие на политическую функцию церкви в обществе. Одни говорили,  что русское  духо­венство настолько поглощено своим мирским богатством,  что,  забыв о духовном росте, ласкается всячески к властям и угождает им, что­бы сохранить свое и приобрести еще большее.  И только нищая церковь, не погрязшая в суете мирской,  способна  не преклонять голову перед государством, а послу­жить совестью  народной.  Консервативная же партия любостяжателей,  возглавлял которую настоятель Волоколамского монастыря Иосиф,  стояла за тесное сотрудничество с монархией, мотивируя свою позицию стремлени­ем сохранить в государстве истинно христианский дух. Философия  этой партии приводила церковь к роли сотрудницы государства.

В этом споре особое место занимало боярство, воспринимавшее церковь  лишь как конкурента в борьбе за землю. Поэтому боярство было против монастырского землевладения и автокефальности русской церкви, против любого ее усиления, так как независимость последней открывала русскому государю возможность вмешательства в церковные дела. Боярство возражало против подчинения церкви государству и поддерживало нестяжателей.

Однако победительницей в этом споре нестяжателей и любостяжателей  стала монархия, которая, используя и поддерживая обе стороны,  сумела сна­чала избавиться от влияния любостяжателей,  а затем приступила к секвестиро­ванию церковной земли.

Чрезмерная занятость  церкви своим хозяйством и обогащени­ем, упущения в области духовности и образования привели к даль­нейшему усилению государства и рас­колу, который стал мощным ударом по престижу церкви.

Однако всему этому предшествовал относительно короткий, но драматичный период усиления церкви, связанный с именами патриарха Филарета, отца Михаила Романова и патриарха Никона.

Никон был  шестым  патриархом  Московским и всея Руси.  Он считал, что чрезмерная власть государства над церковью, существовавшая  в то время (надзор государственной власти за цер­ковью,  смещение и назначение патриархов,  созыв и  направление деятельности духовных соборов,  вплоть до изменения их решений, издание царем церковных законов и т.д.), недопустима. Никон пытался остановить  вмешательство светской власти в дела церкви и пост­роить церковную организацию, аналогичную  государственной,  с полновластным патриархом (вселенским) во главе. В итоге честолюбивый  Никон добился многого; по взаимоотношениям царя и патриарха можно было судить о том,  что власть духовная  выше  власти  светской. Царь  во  время отлучек из Москвы оставлял Никона своим заместителем, и,  наконец,  в официальных документах Никон стал именовать себя Великим государем.  Тем самым дружба царя и Никона способствовала восстановлению на какое-то время равновесия  между церковью и государством.

Никон, однако, был весьма своевласт­ным человеком,  бестактным и подчас очень жестоким – многое в его поведении указывало на  прошлое простолюдина. Своим  рефор­маторским пылом он восстановил против себя широкие массы духовенства, а затем вызвал злобу виднейших царедворцев,  которых раздражали его по­велительные манеры и,  по существу,  присвоение части державной власти.

 Как в церковной среде,  так и  при  дворе  против  Никона строились многочисленные интриги, целью которых было обострение отношений между патриархом и царем.  Наконец,  Алексея убедили, что патриарх и в самом деле переступил границы своих полномочий, и царь заметно охладел к Никону. В 1666 году царь соз­вал церковный Собор, на который были приглашены авторитетные церковные деяте­ли из Греции; они  должны были  разрешить  разногласия  между царем и патриархом и высказать свое мнение о реформах Нико­на. Защищаясь от выдвинутых против себя обвинений, Никон, впер­вые для православия,  высказал идею о главенстве церкви над государством – «священство царства преболе есть:  священство от Бога есть, от священство же царство помазание».

Церковный Собор признал вину Никона и лишил его сана патриарха. Главным обвинителем на суде  выступал сам царь,  который перечислил все "вины" бывшего патриарха. Никону не удалось убедить Собор,  подтвердивший при­верженность византийской традиции: царь управляет всеми сво­ими подданными, в том числе и духовенством во главе с патриархом, ко­торым следует подчиняться ему во всех вопросах, исключая догма­тические.

Другим важным решением Собора было согласие с реформами Никона,  которые приводили русскую церковную жизнь в большую сообразность  с  греческой традицией.

                Духовенство повиновалось решениям Собора, несмотря на то, что от церкви начали отпадать целые  приходы.  Для  того  чтобы предотвратить  массовый отток из своих рядов, церковь вновь нуж­далась в мощной государственной поддержке,  а получив её, попала в еще более жесткую зависимость от государства.

Это решение Собора было отвергнуто значительной частью верующих, которые отказывались принять тре­буемые изменения и предпочитали жить по-старому. Таким образом, реформы патриарха Никона отвратили от правящей церкви многих ее ревностных сторонни­ков, толкнув их в иноверчество.

Деление православной  церкви на старообрядческую и господствующую (никонианскую) привело к интенсификации  религиозной жизни и  расколу русского общества, каждый член которого должен был сделать выбор  между  офици­альной церковью и раскольниками.  Раскол  оказал непреходящее влияние на политическое положе­ние  церкви. Он стал настоящим бедствием для русского православия,  так как, лишенная единства, церковь совершенно утрачивала возможность сопротивления амбициям монархии и отдавала себя на милость  государс­тва.

Здесь, видимо, можно предположить, что процесс этот был естественным в силу того, что  фактически,  создавая мощную неограничен­ную монархию, церковь традиционно «воспитывала» для себя хозяина. Он  олицетворял собой сильную царскую власть, способную поддерживать священнослужителей в искоренении ересей и защищать православных,  находящихся под иноверным влиянием. Она поста­вила весь свой авторитет на развитии имперских амбиций, уходящих корнями к императору  Августу,  божественному происхождению царской власти .

К XVI веку церковь практически добровольно поставила себя под опе­ку государства. Дело в том, что православие говорит о духовной и светской властях как о постоянной и необходимой константе единства, установленного Богом. Эту исти­ну одинаково  понимали  и цари, и духовенство,  отсюда борьба за верховенство носила не принципиальный, не длительный по времени, а субъективно-личностный, амбициозный и поэтому временный характер. Цари начали назначать высших иерархов церкви,  вмеши­ваться в церковное законодательство и судопроизводство,  постепенно лишая её  (церковь) прав и авто­номии.

 Тем не менее до Петра I, кото­рый, как известно,  недолюбливал русское духовенство и тяготел к про­тестантизму, церковь все же сохраняла некоторую  автономию и имела хотя бы внешние черты отдельного от государс­тва института, тем более что принцип симфонии властей, утверж­денный на Соборе 1666 года, по-прежнему оставался в силе. Она официально стояла отдельно от государства,  имела своего руководителя – патриарха, свои собственные  органы управления (адми­нистративные, судебные, налоговые), наконец, церковь имела собственные владения, которые давали ей доход от хозяйственной деятельности.

Церковная реформа Петра 1 разрушила  видимую   конструкцию симфонии  светской  и  духовной властей, покончила  с самостоятельностью церкви  и несколько двусмысленным её статусом. Думаю, не будет большим преувеличением утверждение, что церковь стала жертвой собственного отношения к государству.   Петр I  упразднил  патриаршество, отдельную церковную администрацию,  конфисковал  доходы и поставил ее, таким образом, на государственной содержание. Петр I  передал управле­ние церковным имуществом Монастырскому Приказу, поручив ему уп­равление  и  налогообложение в церковных вотчинах.  И хотя иму­щество церкви секуляризовано не было,  однако его до такой сте­пени  вписали  в  общую административную структуру государства, что, когда полвека спустя произошла настоящая секуляризация, она выглядела уже простой формальностью.

Кульминационной точкой  церковной политики Петра I явился «Духовный регламент», в котором прямо говорится, что не может быть единоличного церковного управления в государстве «монаршеском». Этот документ стал  бюрократической конструкцией русской православной церкви,  расписав до мельчайших подробностей всю деятельность духовенства. Пат­риаршество  было отменено и заменено на министерство по делам религии – Священный синод,  глава которого,  как правило,  был военным,  именовался обер-прокурором и назначался на должность  непосредственно ца­рем.

Духовенство, по существу, становилось государственным чинов­ничеством, и ему полагалось, как и военным,  давать присягу на верность царю в послушании и преданности,  "рабом и подданным быть".  Самое же  неприятное – священники обязаны были теперь сообщать  влас­тям полу­ченные даже на исповеди особые сведения,  направленные против интересов императора. С этого периода началось  сотрудничество церкви  с  полицией, а доносы священников на своих прихожан стали для них должностной обязанностью.

Увы,  получив от Петра унизительные для  нее  обязан­ности, церковь роптала, но не протестовала, а это говорит о том, что ­духовная жизнь церкви кафедральных соборов была просто ширмой, за которой скрывались вполне земные желания: достаток и жизнь. Сломав и подчинив себе церковь, власть еще более отдалила себя от народа.

В соответствии с Петровским регламентом император становился главным судьей в духовных делах русской церкви. Следовательно, в церковном управлении высшая власть принадлежит исключительно  императору,  а  Синод  есть лишь его аппарат,  такой же, как сенат и другие органы уп­равления монархией. Таким образом, на Церковь был распространен общий  дух  бюрократизма,  присущий всем государственным учреждениям России.

  Так, русская православная церковь перестает существовать  как самостоятельный институт общества и центр власти и официально сливается с го­сударственным аппаратом. Тем самым духовные  ведомства превращаются  в  филиалы   органов светской администрации.

Пос­ледующая эволюция церковного управления немного исправ­ила ситуацию,  отчасти же, напротив, еще более ухудшила полож­ение дел, однако уровень бюрократизации органов церковного управления  не отставал от бюрократизации светских органов государства.

Тем не менее подчинение православной церкви государству, начатое при Петре I и про­долженное при Анне Иоанновне, в царствование Елизаветы начинает понемногу  ослабевать, укрепляется экономическое положение церкви, духовенство мало-помалу освобождается от прежних  тяжестей  и  укрепляется в своих правах. Елизавета настолько демонстративно проявляла всюду свое уважение к вере отцов,  что даже некоторые из  остзейских  дворянских фамилий приняли православие.

Однако именно в царствование Елизаветы  началось влияние западноевропейского либерализма на русское общество, в высших слоях которого стали развиваться   антицерковные  настроения.

Унаследовавшего после Елизаветы Петровны российский трон Петра III только условно можно было назвать православным человеком. Это, собственно, снимало с него какие-либо ограничения в вопросах взаимоотношений с церковью.

Экспроприация церковных имуществ,  проведенная им в 1762 году, привела к тому, что  примерно миллион сидевших на церковных землях крестьян пе­решли в руки государства, а приходское и монастырское духовенс­тво было переведено на казенное жалованье. Те же священники, которым не досталось приходов, долж­ны были призываться в армию. Реформа предполагала еще и физическое сокращение духовного сословия. Наконец, многие монастыри,  не приносящие государству дохода, закрывались.

Императрица Екатерина II, как известно,  не отличалась набож­ностью, религиозные обряды и требования внешнего благочестия она исполняла лишь в силу тактических соображений и была далека от какой-либо духовности. Более того, она была деисткой и поклонницей Вольтера. Екатерине, ко­торая смотрела на религию с чисто утилитарной точки  зрения, церковь представлялась исключительно как дополнительный механизм управления государством.

По вступлении же на  престол  Екатерина  издает указ об отобрании в казну монастырских имений и введении монас­тырских штатов, что вызвало резкий протест высшего духовенства. Митрополит Ростовский Арсений  пишет в Синод об ог­раблении монастырских имений и вмешательстве светских лиц в ду­ховные дела. Обращение Арсения закончилось назначением расследования.  На  допросе во дворце в присутствии  Императрицы Арсений  говорил столь  резко,  что  Екатерина  зажала себе уши,  а ему «заклепали рот».  На заседании Синода состоялся суд,  который лишил митрополита архиерейского сана и предал,  по расстрижении из монашества,  суду светскому, который должен был за  оскорбление  Величества осудить Арсения на смертную казнь. Такое поведение священника было неожиданностью для власти:  обычно церковь молча сносила унижение. Видимо, поэтому дело закончилось изданием указа императрицы, по которому Арсений был освобожден  от  светского  суда, ему  был  оставлен  монашеский чин и объявлена ссылка в один из дальних монастырей.

Как и Петр I, Екатерина стремилась к закрытию монастырей и сокращению численности монахов, считая такого рода деятельность «мелочным, бесполезным делом, из которого ничего не проис­ходит», «формой человеческого дурачества», «детской игрой», бесполезной для человечества.

В результате к последней трети XVII века «было уничтожено четыре пятых русских монастырей".

Воспитанная  литературой эпохи Просве­щения,  Екатерина  придерживалась на­чал терпимости и относилась снисходительно к  раскольникам, которым  были возвращены некоторые гражданские  права и к которым не применялось насилие. Кроме того, по настоянию императрицы принимались определенные меры, чтобы побудить раскольников, бежавших в Польшу (а  их было до 300 000 человек), к возвращению в Россию.

И, наконец,  Екатерина II сделала еще один шаг  к  полному включению духовенства в число государственной бюрократии. В 1790-х годах она проводит в жизнь задуманную еще Петром III реформу и совмещает границы епархий с  границами  губерний. Тем самым церковные иерархи подпадают и под контроль губернаторов. 

Павел  I, продолжая политику веротерпимости, что, надо сказать, еще более понижает значение церкви,  подписывает  Указ о свободе культов.

 В 1798 году он  издает  манифест  о принятии  Мальтийского ордена под свое покровительство и стано­вится его гроссмейстером. Через год с согласия папы берет на себя руководство делами ордена и утверждает себя его Великим магистром. Кроме того, Павел I покровительствовал иезуитам, даже папе, униженному французской революцией, предлагал переселиться в Россию. Религиозный либерализм императора приводит к тому,  что в обществе распространяются слухи об обращении Павла в  ка­толичество.  Конечно, это только слухи, однако фактом является интерес Павла к проблеме объединения церквей.

В результате всей этой политики церковь как корпорация была  изолирована, а  церковная  власть понималась как  отвлеченное понятие.

Русская православная церковь попала под власть  российской бюрократии, от решения которой зависело назначение  и освобождение членов Синода и вообще  проведение более или менее стабильной политики по отношению к  церкви. Кроме того, все вопросы церковного управления, какие-либо предложения о его изменении, осуществление  контроля за управлением епархиями, предложения по поводу кадровых вопросов (назначение, перемещение и посвящение епископов, избрание кандидатов на чиновные должности  по  духовному ведомству, распоряжения о назначении пенсий и наград и т.д.), готовил чиновничий аппарат. 

Члены Синода, по существу,  превращались  в консультантов, которые, в силу своей полной зависимости,  просто соглашались с мерами, вырабо­танными чиновниками. Любое проявление нелояльности заканчивалось изменением состава Синода:  таких его членов обычно  отпускали  на службу в епархию,  других, более подходящих и сговорчивых,  вызывали для присутствия.

 Таким образом, архиереи Синода, по причине своей зависимости и в определенном смысле случайности своего членства в Синоде,  не могли ни консолидироваться для  усиления позиций церкви, ни ставить себе каких-либо больших политических  целей, ни тем более осуществлять их.

Что же говорить о местном епархиальном управлении? На местах епископы, лишенные самостоятельности, были обязаны повино­ваться Синоду,  представлять ему всевозможные  и  разнообразные отчеты и  испрашивать  у  него разрешения на совершение тех или иных действий. Они не могли назначить или уволить того или иного чиновника епархиального управления, учредить новые приходы и монастыри, строить церкви; их права были ограничены и в таких вопросах, как заведование учеб­ными заведениями и епархиальным хозяйством. Наконец, для ведения дел епархиаль­ного управления при епископах находились консистории, секретари которых непосредственно подчинялись обер-прокурору Синода.  Таким образом,   контроль за деятельностью епископов, формально  принадлежащий Синоду, находился в руках обер-прокурора и секре­тарей консисторий.

           Более  того, в системе бюрократического управления церковью установилась практика беспрерывного  перемещения епископов с одного места на другое. В результате влияние чиновника на местные приходы и священнослужителей превысило возможности  церковной иерархии и епископов: власть бюрократии проникала во все сферы цер­ковного управления,  и высшего,  и епархиального, что не способствовало единению  верующих и их пастырей.

Священник назначается и смещается светской властью – в случае неудачного назначен­ия прихожане не могут получить пастыря по сердцу или не вольны, несмотря на  единог­ласные просьбы, оставить в приходе отнимаемого у них пастыря. Вопреки закону, самостоятельное участие мирян в управлении приходом и  заведовании церковным имуществом упразднено. Отсюда появление множества сект и уход сотен тысяч православных в сектантс­тво.

Своего крайнего  развития  бюрократия  достигла к ХХ веку. Управление церковью,  совершенно подчиненное  светской  власти, было построено исключительно на канцелярских началах,  с беско­нечной отчетностью и волокитой. Вдохнове­нию, голосу совести здесь было оставлено меньшее место,  нежели в управлениях, например, министерства внутренних дел.

К сожалению, русская  православная  церковь  не  смогла  отстоять принцип сосуществования светской и духовной властей,  выдвинутый в Евангелии от Матфея, – «кесарево кесарю, а Божие – Богу», и, не добившись верховной власти над духовным миром страны, отдала госу­дарству и  царю контроль не только за телом православного чело­века, но и за его умом и душой. Следуя византийской традиции, православие не мыслило себя без поддержки и покровительства государства;  русс­кая церковь всегда следовала государству и не выработала самос­тоятельной позиции,  присущей институту власти.  С каждым годом она становилась все более послушной и,  наконец, перестала быть самостоятельным  учреждением, из  равноправного партнера  государства превратившись в его бю­рократический отросток, из союзника – в служанку.

Таким образом, восприняв христиан­ство от Византии, где, как и в Риме,  каждый религиозный догмат  оттачивался десятилетиями, русская церковь получила цельное вероучение. После гибели Византии как империи она, вместо того чтобы развивать православие, замкнулась в его старом, византийском варианте, употребив всю свою силу и власть, чтобы  охранить его от посягательств. Монархия же, опираясь на византийскую модель, развивалась.

Всецело подчиненная светской власти, русская православная церковь  оказалась неспособной до конца исполнить свою мис­сию. Отторгнутый от общей семьи европейских народов, русский народ стал христианским лишь по религиозной форме, он  не смог вкусить всех плодов  христианства,  которое, собственно, выковало ум,  характер и менталитет западного человека, породило богатство культуры, заложило крепкие основы гражданственности.

А. ШАТИЛОВ

аспирант