Приговор приведен в исполнение*

В недавно принятом Кодексе впервые за семь с лишним десятилетий регламентирован порядок исполнения смертной казни. Но даже в нем множество умолчаний, недомолвок и моральной жестокости. Почему и сейчас смертнику не объявляют, что просьба о помиловании отклонена и он будет казнен? Почему лишают возможности проститься с родными? Почему в последний час к верующим не придет священник для исповеди и причастия? Почему, наконец, нельзя выдать близким для достойного погребения тело казненного или сообщить, где именно он тайно закопан? Да будь он трижды преступником, государство уже покарало его пулей в затылок — какая еще месть нужна?

ОЖИДАНИЕ КАЗНИ

Как только суд объявляет преступнику смертный приговор, сразу же после возвращения из СИЗО его переодевают в полосатую робу с полосатой шапочкой и поселяют в специальную камеру. Зарешеченное окно в ней забрано таким толстым козырьком, что о небесах по ту сторону можно только догадываться. Дверь заперта на кодовый замок, открыть который без ведома дежурного помощника начальника СИЗО невозможно. Осужденные на смерть коротают дни либо в одиночестве, либо с напарником. Каждый день у них начинается с пристегивания наручников и повального обыска — простукивают стены, решетки, по сантиметру прощупывают белье и одежду. Ни прогулок, ни свиданий, ни разговоров по телефону, которые изредка позволены другим. Вывод в баню или медчасть — только поодиночке, только в наручниках и с усиленной охраной, только по пустынным коридорам.

Первые месяцы после приговора смертники живут надеждой — ушла ведь кассационная жалоба в Верховный суд, вдруг там отменят либо отправят на доследование, или «вышку» заменят пожизненным? Ожидание это может длиться полгода, а то и больше, все это время надежда на лучший исход человека не оставляет. Время от времени появляется единственный человек с воли, с которым общаться дозволено, — его адвокат, который и утешит, и новостями поделится.

Но вот определение Верховного суда получено, приговор подтвержден, но смертник и тут держится — еще не вечер! Еще можно сочинить и отправить жалостливое прошение президенту и ждать милости от него. Ждут год, полтора — мне до сих пор памятен двойной убийца Марат Конкин, которого мытарили в ожидании расстрела четыре года и все же оставили жить. Это был уже не человек — труп лежачий. Седые патлы на лысеющей голове, ходуном ходящие руки, худоба дистрофика — шел ему тогда двадцать четвертый год.

…Расстреливают в тюрьмах обычно в подвальных камерах, удаленных от остальных обитателей. Почти повсеместно это происходит на заре, сразу после подъема. И вот здесь уже тюремщики не таятся: недосуг, и ни к чему теперь лицемерить. Все, кто это видел, утверждают одно: смертники впадают в какой-то транс, ступор, никто не помнит ни истерик, ни буйства — психика обреченного уже изуродована годами ожидания, с их безлюдьем и убивающей душу тишиной. Так же молча они выслушивают решение об отклонении их прошения о помиловании, так же безропотно поворачиваются, как велит стоящий за спиной человек в форме. Вполне возможно, что они не видят тех, кто сидит за столом в глубине камеры.

Выстрел всегда один — трудно промахнуться, если стреляешь в затылок в упор. Был человек — и нету.

— Как вы думаете, какими качествами должен обладать палач?

— Как вы думаете, зачем при исполнении смертной казни присутствует врач? Не противоречит ли это клятве Гиппократа защищать жизнь?

Олег Тобольцев

Остров Огненный: смерть в рассрочку*

…Первые двери, вторые, тамбур, решетка, замок, отпираемый с пульта дежурного… Другая решетка. В боковое оконце видно, как с тыльной стороны ворот убирают металлические пластины с приваренными к ним шипами, которые готовы пропороть скаты непрошеной или не в те руки попавшей машины.

…Всю предшествующую жизнь я обходился без подсматривания в замочные скважины, а теперь смотрю в глазки камер на законных основаниях. В каждой по двухъярусной кровати, постели аккуратно, без морщин, накрыты грубыми одеялами. Днем спать запрещено, лежать на койках до отбоя тоже не разрешается. Кто читает, кто переговаривается о чем-то, сидя на тяжелых табуретах. В одной из камер натыкаюсь глазами на встречный ненавидящий взгляд. Второй ее обитатель недвижим под одеялом.

На совести каждого не меньше двух загубленных душ, и страшно даже подумать, сколько людей порешил в общей сложности 141 обитатель камер колонии спецрежима. На дверях каждой камеры фотографии постояльцев и краткий перечень былых «заслуг». Слабонервным такое лучше не читать. Николай Клептча, например, судим семь раз, за спиной два убийства и разбойное нападение. У его соседа Казбека Калоева на счету 15 нападений в составе банды и три убийства… Сейчас оба мирно коротают бесконечный срок у телевизора.

…Впереди целая вечность, минус недели, а то и месяцы, когда многим доведется совершать двухсоткилометровые путешествия с острова в особую вологодскую больницу. Без лечения не обойтись, поскольку профессиональное заболевание заключенных — туберкулез.

…Лязг двери. Князев вскакивает и, как положено по здешним правилам, прижимает лицо к стене, скороговоркой тарабаня анкетные данные с перечислением статей Уголовного кодекса и всех своих грехов.

— Я погубил две жизни, — говорит он мне, — раскаяние ничего не искупит, да и не нужно оно никому. Пусть ничего не останется, ни тела, ни могилы. Сердце здоровое, кому-нибудь пригодится, почки тоже. Печень еще… На нескольких больных хватит, пусть живут. Меня надо было раньше расстрелять, жизнь сразу не задалась. Надо поскорее из нее уйти, может в другом воплощении повезет. Я не просил о смягчении приговора.

    – Пожизненное заключение или смертная казнь? Какое наказание тяжелей?

    – Стоит ли содержать за государственный счет отпетых убийц и негодяев, в то время как у государства не хватает средств, чтобы обеспечить нормальное содержание подследственных и других заключенных?

– Как вы относитесь к идее «пускать» преступников на органы для честных людей?

Г. Иваницкий

Найдутся ли ответы?*

Имеет ли человек право на смерть?

В обсуждении участвуют: Физик, Инженер, Медик, Биолог, Священник, Юрист, Историк, Экономист.

Физик. С тех пор, как на Земле существует живое, до самого последнего времени только Природа дирижировала рождением и смертью. И вот развитие науки и, в частности, такой ее отрасли, как биофизика, привело, казалось бы, к невероятному.

Готов ли человек принять на себя ответственность решать самые сокровенные вопросы жизни и смерти? На страницах печати уже давно идет дискуссия по поводу противоречий между выработанными веками нормами поведения людей и современными достижениями науки и техники. Первый этап дискуссии был вызван операциями по пересадке органов от одного человека другому. Сразу возникли вопросы: какое состояние можно считать биологической смертью организма? Когда можно сказать: «Человек умер»? Какими правовыми нормами регулировать отношения между родственниками умершего и медициной, которая использует его органы для спасения других жизней? Второй этап дискуссии был порожден созданием биофизической аппаратуры нового типа, искусственного сердца, легкого, почки, разработкой искусственной крови.

То, что каждый человек имеет право на жизнь, — очевидно, но современная техника позволяет очень долго поддерживать умирающего человека на грани жизни и смерти. Возникла обратная нравственная проблема: имеет ли человек право на смерть? Разрешается ли врачу рисковать, используя новый препарат или новый прибор, чтобы продлять на день или год жизнь пациента, а вместе с тем и его страдания, или это эксперименты над живыми людьми, и они аморальны? Стоит ли продолжать искусственно поддерживать жизнь впавшего в безнадежное состояние человека? Нужна ли сама жизнь неполноценному младенцу с врожденными психическими и физическими пороками?

Все эти вопросы не так уж абсурдны, как может показаться. Именно они вызвали несколько судебных процессов.

СМЕРТЬ МОЗГА — СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА

Инженер. Насколько мне известно, еще в 1968 г. известный советский хирург, врач и писатель Н.М.Амосов отметил:

«Я думаю, что логика здесь простая, если жизнь — это деятельность мозга, то какие могут быть сомнения? Конечно, хорошо, когда мозг живет вместе с телом и получает от него радости, но если это невозможно, то лучше один мозг, чем смерть. Конечно, только для людей с развитым интеллектом, для которых радости мышления и творчества занимают главное место в балансе удовольствий. Когда я говорю о мозге, то я имею в виду голову. Это проще и целесообразнее, так как глаза и уши позволяют подвести к мозгу информацию, а речь — передать собственную. Решать вопрос, жить мозгу или нет, должен сам мозг, и никто другой. А то, что голова без тела выглядит странно, так к любой странности можно привыкнуть. В конце концов, к голове можно приделать протез тела, и даже с управлением от самого мозга…» Вспомните роман нашего известного фантаста А.Р.Беляева «Голова профессора Доуэля», написанный в 1925 г. То, что казалось в 20-х годах фантазией, спустя 40 лет серьезно обсуждалось и казалось, что становится почти реальностью. Действительно, ответ прост: мозг должен решать — жить ему или не жить.

Медик. Это кажущаяся простота. Как стало ясно в последнее время, наш мозг — это, прежде всего, проточный биохимический реактор, функционирование которого происходит на основе автоволновых (колебательных) реакций, идущих в различных частях организма. Подвижность процессов в таком реакторе зависит от внутренней среды мозга и от поступления субстратов биохимических реакций извне. Успехи нейрофармакологии показывают, что диапазон принимаемых мозгом решений сильно зависит от того, какие вещества и в каком количестве поступают в него. При одной и той же ситуации мозг может принять положительное или отрицательное решение в зависимости от его внутреннего биохимического наполнения. Но тогда какой его ответ считать истинным? В каком состоянии должен находиться мозг больного, чтобы принимать его ответы во внимание? По-видимому, больной мозг не может навязывать свое решение окружающим, и им должно быть предоставлено право самим взвесить все «за» и «против» и составить собственное мнение. Но кто может и кто должен взять на себя ответственность и сделать окончательный вывод, исходя из всех аргументов?

Биолог. Я могу добавить. Сейчас изучаются многочисленные пептиды, ответственные за забывание, привыкание, узнавание, раздваивание личности человека. Большая часть их синтезируется в нашем организме в нормальных условиях, но если соотношения между синтезом различных пептидов нарушаются, то в психической деятельности человека могут возникать значительные отклонения. Например, описан такой эксперимент: человек запоминает информацию, пока действует введенный ему пептид, а когда его действие кончается, он не может ее вспомнить. При повторном введении того же препарата пациент вспоминает ранее сообщенный ему текст. Другими словами, такой человек становится своеобразным закодированным посланием, «расшифровать» которое можно, введя ему соответствующий пептид. Сравнительно недавно удалось получить ряд синтетических энкефалинов, влияние которых отличается более высокой эффективностью, чем действие нейропептидов, вырабатываемых организмом. Широко исследуются также вещества болетворного и паралитического действия, которые также содержатся в небольших количествах или синтезируются в определенных условиях в нашем организме. Однако в больших количествах они содержатся в выделениях некоторых растений, насекомых, рыб, змей. Эти вещества способны изменять поведение человека, вызывать болевой стресс, агрессивность, даже шок и паралич. С другой стороны, существуют вещества, подавляющие возбуждение, делающие человека вялым, безвольным, сонливым. Короче говоря, я хотел только подчеркнуть, насколько наш мозг уязвим, и как легко трансформируется наше поведение под влиянием внешних условий или болезни.

Священник. К таким причинам, которые лишают жизнь смысла, принадлежит не только страдание, но и сама смертность человека — страх смерти. Мимолетность нашего существования, несомненно, создает бессмысленность плотской жизни. Но она же формирует нашу ответственность, так как все зависит от реализации временных возможностей. Человек постоянно делает выбор из массы существующих возможностей, решая, которая из них будет обречена на несуществование, а какая будет реализована. В каждое мгновение человек не может цепляться только за жизнь, а должен решать, плохо или хорошо то, что будет памятником его существованию.

Юрист. Что касается юридической практики, то учет возможных отклонений в деятельности мозга давно положен в ее основу. Когда в присутствии нотариуса писались завещания о наследстве, то они всегда начинались со слов: «Находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю…» Человек с необратимо погибшим мозгом не может считаться личностью. Жизнь индивидуума справедливо отождествляется с жизнью его мозга, его сознания.

Историк. В свете рассматриваемых проблем жизни и смерти естественно возникает вопрос о правомерности лишения жизни из милосердия. Моральный аспект этой проблемы неоднократно поднимался в мировой философской литературе разных эпох. Описано немало случаев убийства тяжелораненого или больного по его просьбе, чтобы избавить от мучений.

Юрист. Напомню, что в 20-е годы в Уголовном кодексе РСФСР была даже статья 84, освобождающая от уголовного наказания за умышленное убийство, совершенное из чувства сострадания по настоянию убитого. Но современное законодательство не решает такой проблемы. Это вопрос сложный, вызывающий споры. Право на эвтаназию — убийство из милосердия, как считают некоторые медики, может иметь человек, находящийся в безвыходной ситуации, вызванной, например, неизлечимой и мучительной болезнью.

В юридической литературе высказывалось мнение, что право на эвтаназию должно включать как право больного быть усыпленным, так и отказ от реанимации, дабы сократить предсмертные страдания. Но если согласиться с возможностью предоставления человеку такого права ухода из жизни, то нужен правовой акт, способный регламентировать условия его реализации. И решать такой вопрос для себя может только сам человек, находящийся в здравом рассудке.

Инженер. Успехи медицины, биофизики, биохимии, техники в наши дни привели к тому, что в реанимационной палате умирающий человек может находиться увешанным датчиками, шлангами, капельницами, с искусственными органами, снабженными компьютерным управлением, сколь угодно долго. Что же по этому поводу думают врачи? Не следует ли прекратить страдания больного?

Экономист. Кроме того, здесь, как мне кажется, существует и серьезная экономическая проблема. Один день пребывания больного в реанимационной палате под непрерывным наблюдением обходится довольно дорого государству или родственникам. Таким образом, здесь сталкиваются экономические и нравственные соображения.

Медик. Я не занимаюсь ни реанимацией, ни нейрохирургией, поэтому сошлюсь не на собственный опыт, а на опыт своего коллеги. Вот цитата из интервью Р.Масленда — президента Всемирной федерации неврологов, данного корреспонденту «Литературной газеты» в 1986 г.: «Когда я был молодым врачом, медиком без особого опыта, я говорил себе: «Моя задача — сделать так, чтобы люди продолжали жить». Это трудная задача, но стоящее за ней волевое решение — довольно легкое. Однако сегодня при всех нынешних чудесах медицинской технологии мы можем поддерживать жизнь в некоторых частях тела практически бесконечно. У нас в США существуют четкие критерии мозговой смерти, и с регистрацией этого момента, собственно, никаких сложностей нет. О, если бы проблема исчерпывалась только этим! Нет, не исчерпывается. Есть пациенты в безнадежном положении, чей мозг серьезно поврежден, но еще не мертв. Поставьте себя на место нейрохирурга, который должен удалить фатальную опухоль мозга и подарить человеку полгода — год жизни в качестве бездумного растения. Этика нашей профессии все более становится непосильным, изматывающим душу бременем…»

Биолог. Я приведу пример из своей практики. Молодым человеком я начал свою карьеру в Институте нейрохирургии и насмотрелся на многочисленные поражения мозга — опухоли, травмы, отеки. Если лобная кора мозга поражена, то часто реальное восприятие внешней среды и оценка самого себя в этой ситуации у больного нарушены. Человек с поврежденной корой превращается в раба ситуации, так как цикл взаимодействия личности с внешней средой разрушен. В этом смысле страшной являлась операция лейкотомия (лоботомия), то есть рассечение основных связей лобной коры и остальной части мозга или разрушение связей между правой и левой половинами лобной коры. Эта операция полностью уничтожала личность человека. Сначала казалось, что лейкотомия — это победное оружие против шизофрении, тяжелых неврозов и других серьезных психических расстройств, то есть тех случаев, когда человек теряет власть над своим поведением, мыслью, эмоциями. Однако когда были осознаны последствия этой операции, то все стали единодушны — эта операция равносильна убийству.

— Как вы думаете, почему проблема эвтаназии столь противоречива?

— Известны ли вам страны, в которых разрешено «убийство из жалости»?

Вячеслав Белаш

Медики сказали надвое*

Врачи бирмингемской больницы святой Марии готовы убить новорожденную девочку. Родители не согласны. Британское правосудие — на стороне медицины.

«ПАРА ИЗ КСАГРЫ»

Почти два месяца мировая обществен­ность следит за судьбой мальтийской девочки, которая 8 августа этого года роди­лась в одном из лучших родильных до­мов Европы — в бирмингемской больни­це святой Марии. Сразу после рождения девочки британский суд вынес поста­новление, запрещающее называть ее настоящее имя и имена ее родителей. В газетах всего мира используют псевдо­ним, придуманный судом для ребенка, — Мэри. Ее родителей принято называть парой из Ксагры, по месту постоянного жительства супругов — деревне, распо­ложенной на принадлежащем Мальте средиземноморском острове Гозо.

Они познакомились семь лет назад и почти сразу же решили пожениться. Но денег не было, жениху пришлось уехать в Австралию. За пять лет ему удалось ско­пить кое-какие деньги, он вернулся до­мой, купил участок земли в родной де­ревне и уже официально предложил сво­ей любимой руку и сердце.

Сыграли свадьбу. Молодой начал строить дом для своей будущей семьи — он мечтал о том, что у него будет много детей. Но мечта так и оставалась мечтой: у молодой женщины было несколько вы­кидышей. Незадолго до рождественских праздников «женщина из Ксагры» вновь забеременела. Вскоре стало ясно, к радос­ти родителей, что родится двойня. Одна­ко уже на пятнадцатой неделе беремен­ности врачей обеспокоили результаты ультразвукового обследования.

Более детальные анализы подтверди­ли опасения врачей: была обнаружена редкая патология плода. Впрочем, по мнению врачей, ничего ужасного не бы­ло. С такого рода патологиями научились работать врачи ЮАР и Великобритании. С Британией у Мальты по этому поводу даже есть особое соглашение. В соответ­ствии с ним пара из Ксагры в мае 2000 го­да отправилась в Бирмингем, в больницу святой Марии. Там и родилась двойня — девочки, известные теперь под псевдо­нимами Мэри и Джоди. Они — так назы­ваемые сиамские близнецы.

Мэри и Джоди соединены крестцами под углом 180° друг к другу и нижними отделами спинного мозга. У каждой из них есть собственные конечности, легкие, сердце, печень и почки. У них единый мочевой пузырь и система кровообращения.

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

Феномен сиамских близнецов известен давно. Во второй половине ХХ века врачи научились разделять таких детей, и о многих из них никогда и не скажешь, что им когда-то была проведена операция. Поэтому врачи, обнаружившие у пары из Ксагры такую патологию, не сомневались, что им удастся добиться успешного разделения близнецов и в этом случае.

Первые секунды после родов, казалось, подтвердили справедливость прогнозов врачей. Фактически речь должна была идти о довольно простом разделении младенцев и последующей чисто косметической операции. Все оказалось гораздо сложнее. С одной из близняшек, теперь известной как Джоди, все было в порядке. Другое дело Мэри. Мозг ее был едва развит, а недоразвитые легкие и сердце отказали уже через несколько минут после родов. С тех пор и до настоящего времени она живет только потому, что общая система кровообращения позволя­ет ей пользоваться сердцем и легкими своей сестры.

Для Мэри операция по разделению будет равнозначна отключению от систе­мы искусственного поддержания жизни. Однако если операцию не провести, то обе девочки не проживут и полугода. Бо­лее того, любое промедление с операци­ей опасно: чем дольше Мэри использует свою сестру для перекачки обогащенной кислородом крови, тем выше вероят­ность патологических и необратимых из­менений в мозге Джоди из-за кислород­ного голодания. Вероятность летального исхода операции для Джоди всего 6%.

По мнению врачей, выбора нет: опе­рация необходима, поскольку она спасет жизнь хотя бы одному из детей. Пара из Ксагры, ревностные католики, наотрез отказалась дать разрешение на опера­цию, которая убьет одну из дочерей. Уже 9 августа больница святой Марии обра­тилась в суд за разрешением провести хирургическое вмешательство, указав, что бездействие равносильно убийству Джо­ди. Мэри, по словам врачей, в любом слу­чае нежизнеспособна.

«ЗАКОННАЯ САМОЗАЩИТА»

«Мы не можем согласиться с тем, что од­на из наших дочерей должна умереть, чтобы дать возможность выжить другой нашей дочери. Это не соответствует воле Господа. Каждый имеет право на жизнь, поэтому мы не хотим убивать нашего ре­бенка. Это мы и сказали врачам, лечащим Мэри и Джоди. Мы знаем, что наши новорожденные дети находятся в тяже­лом состоянии и что врачи делают все возможное, чтобы им помочь. Но мы не хотим проведения этой операции. Мы верим в Бога и с радостью примем то, что Господь уготовал для наших детей. Мы к тому же в глубине души уверены, что ес­ли Джоди удастся выжить, то с ее инвалидностью ей будет невыносимо тяжело жить в нашей стране», — это заявление па­ра из Ксагры передала судье, в руках кото­рого оказалась судьба Мэри и Джоди.

У врачей — свои аргументы. В то вре­мя как Мэри практически не проявляла признаков жизни (из-за отказа легких она не могла даже плакать), Джоди разви­валась вполне нормально. Если надежд на восстановление работы сердца и лег­ких Мэри не было никаких, у Джоди, утверждали врачи, были очень хорошие шансы не только на выживание, но и на то, что с возрастом она будет способна вести относительно нормальную жизнь. Вывод: операция необходима.

Главный судья Бирмингема, разбиравший это дело, 25 августа вынес вердикт: исходя из представленных медицинских свидетельств, операция, дающая Джоди надежду на нормальную жизнь, должна быть проведена. В том же духе высказа­лись и лорды из апелляционного суда. 23 сентября они единогласно подтверди­ли вердикт судьи Бирмингема.

«Она жива потому, и только потому, что, как бы жестоко это ни звучало, она высасывает жизненные силы из своей сес­тры. Ее паразитическое существование в скором времени приведет к тому, что ее сестра перестанет жить. Суровая реаль­ность такова, что Мэри убивает Джоди. В этих условиях разделение младенцев мо­жет означать законную самозащиту со стороны Джоди, — говорилось в решении председательствовавшего в апелляцион­ном суде лорда Уорда. — Она не способна к самостоятельной жизни. Ей суждено уме­реть. Она, конечно, имеет право на жизнь, но у нее почти нет права жить».

ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЕРДИКТ

Британия, до сих пор относившаяся к судьбе Мэри и Джоди равнодушно-учас­тливо и несколько более оживленно к оп­росам типа «убить — не убить» (кстати, сог­ласно тем же опросам, половина страны выступала за операцию, другая — за право родителей самим решать судьбу своих до­черей), вдруг взорвалась. В один момент «дело бирмингемских сиамских близне­цов» стало общенациональным — стоило главе римско-католической церкви Вели­кобритании, лицу, разумеется, пристрас­тному, но искушенному в британском прецедентном праве, рассказать, что этот вер­дикт может означать для всей страны. Кар­динал Кормак Мэрфи-О'Коннор выразил серьезные опасения по поводу того, что вердикт может создать в английском пра­ве прецедент, позволяющий «лишать жиз­ни ни в чем не виновного человека ради продления жизни другого». Это фактичес­ки подтвердили и сами судьи апелляцион­ного суда, позволившие передать дело в палату лордов, — именно потому, что их, апелляционных судей, решение создает прецедент, а потому должно быть рассмот­рено палатой лордов, высшей судебной инстанцией страны.

ПРИМИРЕНИЕ СТОРОН

Пока Британия обсуждала возможные последствия вердикта апелляционного суда для всей страны, пара из Ксагры решала, идти ли в своей борьбе дальше. Уже на прошлой неделе адвокаты, выступаю­щие от имени родителей и Мэри, высту­пили с сенсационным заявлением: пара из Ксагры не изменила своего отноше­ния к операции, однако не намерена по­давать апелляцию в палату лордов. А уже на следующий день все ведущие газеты со ссылкой на анонимный источник в больнице святой Марии сообщили, что в сложившейся ситуации врачи склонны от операции отказаться. Вероятность смерти Джоди в ходе вмешательства, ко­нечно, мала, однако она существует. За со­бытиями в больнице святой Марии прис­тально следит весь мир (о судьбе близне­цов регулярно сообщают газеты боль­шинства стран от США до Бангладеш и от Норвегии до Чили), и смерть Джоди на операционном столе была бы настоящей катастрофой для клиники.

Все это, скорее всего, свидетельству­ет о том, что врачи и пара из Ксагры договорились. Мало знакомым с британской системой судопроизводства маль­тийцам надоели суды, все, чего они хотят (и об этом они не раз говорили, да­вая показания под присягой), — чтобы их оставили в покое и они получили, на­конец, возможность заботиться о своих детях, пока они живы. Больнице тоже хотелось бы поскорее вернуться к обыч­ной работе. Да и британским властям, оплачивающим фактически все расхо­ды по делу (они оплачивают адвокатов пары из Ксагры и одновременно спонсируют деятельность больницы святой Марии), развитие сюжета не сулит ниче­го, кроме новых трат. Так что в «закры­тии» скандала заинтересованы абсолют­но все его участники.

— Можно сказать, что об операции речь уже не идет, — заявляет руководи­тель одной из британских католических организаций Pro-Life Movement Джеймс Либерман. — Вероятнее всего, несчас­тных девочек постараются поскорее вы­писать и отправить в Италию, чьи свя­щенники не раз говорили о готовности предоставить паре из Ксагры все условия для того, чтобы последние месяцы жиз­ни малюток прошли в достойных услови­ях. И это, разумеется, прекрасно. Жаль, однако, что, отказавшись от судебного разбирательства в палате лордов, маль­тийцы, судя по всему, лишили нас пос­ледней надежды на отмену ужасного вер­дикта апелляционного суда. А жить в стране, в которой тебя каждый может убить, доказав, что это прибавит ему еще несколько лет жизни, — ужасно.

Если бы решение пришлось принимать вам, что бы вы сделали?

Имеют ли родители право решать судьбу своих детей?

Не изменили ли клятве Гиппократа английские врачи?

Почему данное судебное решение особенно важно для Великобритании?

Лев Кадик