Черно-белый боевик*

Идет себе кандидат технических наук домой, дышит московской пылью и думает о передаче слабых взаимодейст­вий векторными бозонами. Вдруг из-за угла выбегает группа не так чтобы очень молодых детишек с бритыми головами и кастетами. Выбегает, начинает обзы­вать кандидата наук похабными слова­ми и бить. По ногам, в живот, в лицо. «Мало ли кого бьют, может, случай­ность», — думает кандидат наук, вытирая кровь. Но вот через неделю опять он идет домой тем же путем. И история по­вторяется. А все потому, что однажды кандидат наук родился негром, а канди­датом стал в стране бледнолицых.

Самые опасные места для темноко­жих: красная и рыжая ветки московско­го метрополитена — район Университе­та дружбы народов и МГУ. Здесь водятся стаи бандерлогов — особый вид наших с вами соотечественников. В стаи бандерлоги объединились идейно. Идейно побрили головы, чтобы стать совсем одинаковыми, и надели камуфляж. Идея проста и однозначна: Россия – для рус­ских. Еще стаями не страшно нападать и добывать корм. Место обитания было выбрано просто: здесь больше всего их врагов — темнокожих.

Точно, больше. Я перепрыгивала че­рез огромные лужи около бывшего Лумумбы, и вместе со мной их перепрыги­вала разноцветная толпа студентов. Се­годня здесь учатся 9200 человек. Примерно треть — иностранцы, преи­мущественно цветные. Больше всего едут из Индии, Китая, Кении, Сирии, Шри-Ланки, Танзании и Нигерии.

— Мой друг однажды днем возвра­щался в общежитие, хотел перейти до­рогу возле ВДНХ. Засмотрелся в сторо­ну, и тут его толкнули «бритоголовые» прямо под троллейбус. Упал, разодрал коленки, троллейбус его задел, но успел остановиться, так что друг отделался сотрясением мозга и царапинами. Это еще ничего, одного у нас чуть под поезд в метро не столкнули, — рассказывает аспирант Дамба из Гвинеи.

В индийском парламенте сегодня поднят вопрос о российских хулиганах. Каждый год примерно тысяча студен­тов-индийцев отправляется учиться в Россию. Они платят за обучение две ты­сячи долларов в год, а их за такие день­ги жестоко избивают и унижают. Наша милиция бездействует. Иностранцы бе­гут за защитой в посольство и жалуются на диких «рашен».

— Ваша Дума без конца обсуждает во­прос какой-то порнографии, а у них под носом творится полное беззаконие. Да еще средства массовой информации, — говорит Акааза, журналист из Нигерии, старательно выговаривает все три сло­ва, — виноваты в том, что россияне от­носятся к нам, как к нахлебникам. А мы везем в вашу страну деньги, а потом не­сем вашу культуру к себе в страны.

Недавно к ним в университет пришел журналист из «МК». Пришел, пообщался и решил сделать сюжетный снимок. Попро­сил студентов стать полукругом и поднять сжатый кулак вверх: рот-фронт-мир-труд-май. Студенты, многие из которых до сих пор верны идеалам коммунизма, вежливо откликнулись. В итоге вышла статья о со­юзе чернокожих студентов, которые мо­чат «скинов» и борются за место под рос­сийским солнцем. «Скины», которые, как оказалось, тоже немного умеют читать, в тот же день совершили набег и избили еще нескольких приезжих.

— Мы боимся выйти за пределы сту­денческого городка. Каждое утро дума­ем, вернемся ли, взвешиваем, стоит ли лишний раз выходить. Ладно, я – юрист, а вот, например, врачи. Им же прихо­дится часто мотаться по клиникам, по­том возвращаются поздно, — это уже студент Мир из Бангладеш.

— Ну, а правда, бороться с ними вы не думали? Ну я не знаю — газовый баллон­чик или пару ударов снизу в челюсть? — спрашиваю я, памятуя о том, чьих рук дело спасение утопающих.

— Да мы сюда учиться приехали, а не бороться. Да и что сделаешь, если «скины» одни не ходят. В основном группой по десять-пятнадцать человек.

— Слава богу, — радуется проректор Университета дружбы народов, — никого пока не убили, но многих уже покалечили.

Привыкнув писать объективно и взвешенно, я решила выслушать про­тивную сторону. Противную-препро­тивную. В редакции, несмотря на мою благоприятную арийскую внешность, за меня волновались, поэтому снабдили телохранителем.

Дождавшись, мы пошли к Музею Рево­люции — защитники чистоты расы любят дежурить в сердце Родины. Мимо прошествовал целеустремленный отрядик РНЕ, обдав запахом кожаного ремня и пота. За отрядиком мы не побежали, удовлетворившись щупленьким мальчи­ком лет тринадцати. Все было при нем: бритая голова, солдатские ботинки. Та­кой румяненький и пухленький, что ка­жется — дотронься до щеки, брызнет сок.

— Мальчик,— отвлеченно начала я,— за что ты негров не любишь?

— А чего они сюда понаехали, пусть ка­тятся, откуда взялись. Вообще надо гнать отсюда всех этих косоглазых и черных.

— Слушай, а какой повод тебе нужен, чтобы идти что-нибудь громить?

— Да иногда просто хочется подраться.

— И часто?

— Ну раз в неделю, два. А вот недавно покупал вот эти штаны,— он гордо потянул за пятнистую материю,— и какой-то гру­зин говорит «ах ты сукин сын!» Он мать мою обозвал, понимаете? Такое не проща­ют. Мы еще вернемся туда с ребятами, — сказал мальчик и поднял на меня большие темные глаза с пушистыми ресницами.

Мой друг-телохранитель (полуказах) иронически спрашивает:

— А к казахам вы как относитесь? То­же бьете?

— Нет. Казахов мы не трогаем, Казах­стан же в Россию входит.

— Допустим, а на глаз ты отличишь еврея от русского?

— Не-е. В последнее время сложно стало. Евреи стали сильно на русских похожи.

Из дневника африканского студента Тони Олагоке

Орфография подлинника соблюдена

2 апреля.

Я уже два дня страдаю от бессонницы. Сердце бьется как будто собирается взорвать­ся. Неужели мне приходится продолжать ез­дить в метро, в том же метро по которому так много «охотников» за африканцами и азиата­ми. Занятия в больницах нельзя пропускать, а я не могу туда добраться без транспорта, осо­бенно без метро. С ума можно сойти, если так будет продолжаться. Моему дневнику придет­ся много рассказывать об этом адском време­ни, если я конечно переживу чуму ненависти.

3 апреля.

Я поехал в церковь. «Ты худеньким стал, Тони!» — сказала одна знакомая. Я пришел домой, посмотрел «Список Шиндлера»... на­цистский режим не был веселым для евреев. Фильм Спилберга произвел больше впечатление чем книга. Постарался спать днем, но не получилось. Да и никуда нельзя пойти. Занимался.

4 апреля.

Ужас какой, избиение здесь, нападение там. Сегодня я видел однокурсника с бинтованной головой, его ударили ножом в метро. Я начи­наю все ненавидеть. У меня было совсем дру­гое намерение, когда приехал сюда: учиться на свои деньги, стать врачом, лечить людей. Я ни­чего не требую. Просто хочется испытывать че­ловечное отношение не только от преподавате­лей. Мне это не удается в течение последних двух лет. Думаю, может быть нужно начинать искать медвуз в какой-нибудь другой стране.

Моя первая встреча с этим ужасом костоголовым была недавно. Я старался до сих пор об этом не думать. Почти три месяца назад один, совсем мальчишка, подошел ко мне в трамвае, сознательно наступал на ноги и обзывал: «негр поганый». А через три дня в метро меня догна­ли парень с девушкой (черные куртки, камуфляжные брюки) посмотрели на меня с презре­нием, чуть не как на дерьмо, и выкрикнули: «сука!» Явно эти люди живут с болезнью по имени ненависть. Микроб этой инфекции питается комплексом неполноценности.

5 апреля.

Страх становится невыносим, как и холод на улице. Килева, друг из Уганды, рассказал мне, говоря с трудом, как его избили на остановке и сломали челюсть. Все началось с крика: «Что ты здесь делаешь, черный?» Друг не успел моргнуть глазом, как на него обрушились кулаки. Сам он долгое время отрицал существование целенаправленных актов насилия против иностранцев. Может быть, теперь у него другой взгляд. Вечером я зашел передать сообщение знакомому суданскому студенту. У него сидели земляки, у которых на лицах обида. Один из них был избит пятью «охотниками». Еще не успев закончить подготовительный факультет, они обсуждают вопрос: вернуться обратно домой или нет, пока не поздно.

6 апреля.

Опять об «экстренном» возвращении. Сегодня три знакомых африканца вернулись домой. Ракел в Кению, Джон в Уганду, Матю в Замбию. Их родители сильно боялись. А я не могу просто уехать, остается два года до кон­ца учебы. Лидия Александровна (знакомая студента. — Ред.) все время говорит: «Будьте осторожными ребята».

7 апреля.

Встал утром с знакомым страхом. Во рту по­чему-то горький привкус. Это наверно психологическое расстройство. Меня пугает каждый белый незнакомец. На пути с занятий я оказал­ся единственным «черным» по пути в общежи­тие. По моим часам 19:15. Я решил ехать по красной линии, думая что она будет более без­опасной поскольку много иностранцев ездят по ней. Я ошибся. В вагоне я чувствовал себя кро­ликом, за которым охотятся. На Спортивной вошли пять решительных «охотников» в «рабо­чей» форме. Вокруг меня образовался круг из троих. Остальные двое с небольшого расстоя­ния смотрели вместе с другими пассажирами, явно заинтересованными. Я чувствовал себя жутко, переполненный гнева. Меня толкал их лидер и всячески обзывал. Я упал на сидение, хотел встать, но другой ударил меня в лицо ка­ким-то металлическим предметом, который надевал как кольцо. Стало темно и мокро. Ко­гда я поднял голову увидел женщину, которая протягивала бумажный платок. Остальные пас­сажиры смотрели как будто хотели сказать — «какое мне до тебя дело», другие — «так тебе и надо». Кровь текла по левой щеке. Дома все задавали обычный вопрос: «что случилось?» Не хотелось рассказывать.

8 апреля.

Все время думаю о вчерашнем. Нет аппети­та, чувствую себя униженным. Ведь бьют пар­ни намного моложе тебя только потому, что ты оказался не в том месте (в этой стране) и не в то время (конец двадцатого века). «Вот это ты покупаешь своими деньгами», – думал я.

Поехал в аптеку. Она недалеко, через три ос­тановки. В автобусе на одном сидении написано:

«Все евреи в гетто, место негров — зоопарки». Три-четыре года назад такого не было. Я поду­мал о Шпенглере и его «Закате Европы». Неуже­ли я оказался в Европе во время ее заката? Или может быть ее чумы? Надо позвонить домой.

    — Как вы думаете, имеют ли «белые» право жить в стране, свободной от «черных», китайцев и т.д.?

    — Подумайте, в чем причины национализма, национальной и расовой нетерпимости?

    — Как вы думаете, почему в интеллигентном обществе считается неприличным демонстрировать националистические взгляды?

    — Подумайте, почему милиция не может (или не хочет) эффективно противостоять националистическим выходкам?

Эдуард Лимонов

«Люби друзей своих и безжалостно бей врагов своих»*

— В Москве живут два разнородных элемента, два полюса — коренное славянское население и так называемые кавказцы. Большая часть этих людей занимается перепродажей продуктов, фруктов, овощей, вплоть до бана­нов. Они ведут себя часто заносчиво, высоко­мерно, развязно, опасно и насильственно. Причем у себя, в своих семьях, эти люди так себя не ведут. Они себя чувствуют здесь на завоеванной территории, на которой ведут се­бя, как мародеры. Все это вызывает законное недовольство русских. Я бы даже воздержал­ся от понятия «расизм», здесь от расизма очень мало элементов.

Как от этого избавиться? Очень просто: за­конодательными мерами ввести визовый режим. У нас давно не СССР, и, я думаю, визо­вый режим нескольких степеней пребывания (туристы и прочие) решил бы проблему. Ведь сегодня нас просто приезжают грабить. Если нет визы, я просто бы дал 48 часов на выезд из страны. А тех, кто не уехал, использовал бы на трудработах, они бы у меня были интернированы и занимались общественно полезным трудом. Еще надо действительно просто за­претить здесь торговать людям из других республик. Поверьте, улицы наших городов быст­ро бы опустели.

Вы говорите, «фашизм»? Что называется фашизмом, а что нет, это мне судить — я 20 лет прожил на Западе и знаю, что нигде это не называется фашизмом. Это не называется ни диктатом, ни фашизмом, такие вещи практиковались в истории самых демократических стран. Во время Второй мировой войны американцы интернировали более 300000 японцев. На своей территории просто посадили их в лагеря. Если страна в тяжелой ситуации, в ней вводят или военное положение, или ко­мендантский час.

Что еще можно сказать о черных? Чечены – очень злой народ, поклявшийся достичь нашей гибели, поэтому к ним надо относиться крайне серьезно, они злые, опасные, военные, у них есть свое собственное государство. Есть интеллектуалы и у азербайджанцев, и в еще большей степени — у грузин, есть люди, преданные русской культуре... Но мы говорим о толпе. Толпе, приезжающей из азербайджанских гор, наплевать на нашу культуру и наших интеллектуалов, и наших девушек, которых они считают девками, поэтому, естественно, наше отношение к ним должно быть соответствующим. Люби друзей своих и безжалостно бей врагов своих – простые заповеди человеческого существования.

– Как вы думаете, в чем не прав Эдуард Лимонов?

– В чем причины национальной розни, ненависти к людям другой национальности?

– Обсудите в классе, что плохого сделали, например, "лица кавказской национальности" ученикам вашего класса? (Не вообще, а конкретно).

Юрий Дружников

Правило самоистязания*

В качестве американца, побродившего изрядно по глобусу, скажу, что североамериканская демократия — самая-самая в мире. А как русский писатель, склонный к инакомыслию, упру палец в ее изъян, в ее самоистязание. Все знают суть этой американской акции (affirmation action — позитивное действие); меньшинствам даются преимущества при поступлении в университет, приеме на работу и для поддержки бизнеса.

Славянская кафедра соседнего университета принимала на работу преподавателя. Вообще-то он у них уже был, но на так называемых «мягких деньгах», то есть временный, а нужен был постоянный. Казалось бы, парень окончил Гарвард, по-русски говорит почти хорошо; накопав материалов в Москве, завершает рукопись о советской критике тридцатых годов, студенты пишут о нем славные отзывы — переведите его на «твердые деньги», и все тут! Но в том-то и загвоздка, что согласно позитивному действию, у него уйма дефектов: он не негр, не женщина, не беременный, не гомосек, передвигается не в коляске, а своим ходом и, к сожалению, не дебил. Поэтому авторитетная комиссия отобрала из сорока двух кандидатов не его, а симпатичную черную девушку, которая заявила, что она лесбиянка и при этом немножечко в положении. Политически все было выдержано корректно.

Вот уже несколько лет все на кафедре отдуваются, читая за нее лекции, не только потому, что она перманентно или рожает, или беременна (это дело святое). То она получила грант на изучение праоснов лесбийской любви и отбыла в Грецию (хотел сказать — в Древнюю Грецию), то занята поддержкой очередной кампании феминисток. И при этом никто не может ее убедить не ставить на первом слоге ударение в фамилии Толстой.

Но и это еще не все. Недавно бывшая девушка, а ныне преподаватель, учтя ситуацию, публично заявила, что при приеме на работу пять лет назад свинские мужчины-шовинисты ей дали ставку ниже, чем надо, потому что она женщина. Она потребовала пересмотра всего ее досье, чтобы задним числом повысить себя при приеме на работу, а стало быть, и по всем последующим ступеням, и несколько комиссий посейчас продолжают в смущении над этим работать.

«Позитивное действие» в Калифорнийском университете на практике отменено раньше других, и на будущий год это решение войдет в силу. Но сколько лет придется хлебать его последствия — от крупного до мелочей? Ведь «chairman» (председатель) нельзя говорить, потому что «man» — мужчина, и мы пишем просто «chair» — стул. Оскорбительно говорить в лекции или писать «он происходит от обезьяны», надо «он/она происходит от обезьяны», и т.д.

В университете ведутся отдельно просто «исследования» и — «женские исследования», причем последние в специально созданном центре финансируются более охотно, а значит, привлекают все больше аспирантов. Углубляется феминизация всех наук. А из всех наук для нас важнейшей является теперь феминизм. Таков порочный круг. Читаются курсы по литературе и по женской литературе. По театру и по женской драматургии. Мемуары, написанные женщинами, изучаются отдельно в курсах истории и сравнительной литературы. Мужчины все больше становятся в исследованиях негативной силой. С публичными лекциями по университетским кампусам Калифорнии разъезжает немолодая студентка, которая делится с аудиторией деталями, как ее хотел соблазнить профессор. Не соблазнил, но замыслил. Ничего не доказано, но публика кричит: «Давай подробностей!» Не приходится удивляться, что в конкурсе, объявленном одной американской газетой на лучшее определение мужчины, побеждает феминистка, которая написала: «Это сволочь, которую надо кормить мясом».

Давно замечено, что у человека две возможности существования: потреблять окружающий мир и выражать в нем себя. Программа позитивного действия, думается, преследовала вторую цель: помочь определенным категориям людей всплыть на поверхность. На практике эта акция превратилась в жертву первой цели: закон (и нас с вами) потребляют люди, нечистые на руку. Кажется, обитатели ХХ века, мы переполнены свидетельствами того, как часто благородные политические замыслы оборачиваются взрывом низменных страстей, а путь к высоким идеалам устилается жертвами вчерашних идеалистов. Но жизнь подбрасывает все новые и новые иллюстрации, свидетельства, образцы.

Знаменитый подонок, растерзавший в Лос-Анджелесе бывшую жену и случайного человека, выпущен на свободу потому, что он черный. Виноваты и мы тоже — доведшие до абсурда программу позитивного действия. Раньше я сердился, когда студентки пропускали меня первым в лифт, теперь смирился и боюсь нарушить их равноправие. В компании я проглатываю комплимент хорошенькой женщине, ибо это может быть истолковано как сексуальное домогательство и для штрафа мне придется продать дом. Послушно пишу в анкетах вместо «белый» — «кавказского происхождения», ибо писать «белый» — значит унижать «черных», уж не знаю, какому идиоту в США удалось протащить такой эвфемизм, ничего общего, правда, не имеющий с созвучным российским выражением. Я пишу эти строки на плохом, медленном компьютере, потому что университет обязан поддерживать малый бизнес, где хозяин черный, и покупать технику только у него, а тот шустрит, продает старье.

Америка по каждому поводу должна исчерпать аргументы всех умных и обязательно всех глупцов, чтобы, изрядно набив синяков и шишек, вернуться к трезвой разумности.

Отвоевав, наконец, демократию, получив свободу любых акций, российский образованный люд на наших глазах то и дело по самым обычным поводам теряет здравый смысл в борьбе «за» и «против». Какие страшные прогнозы смерти литературы, интеллигенции, распада семьи вешают нам в виде лапши на уши. То и дело ищут виновных, врагов, делят людей на «своих» и «чужих», на внутренних и эмигрантов и все это представляют как те же самые позитивные действия.

Недавно профашистская газета «Патриот» нашла нового врага и сосредоточила на нем гнев, посвятив вашему покорному слуге очередную целую полосу.

Суть позитивного действия компатриотов — требование к президенту России «применить всю вашу власть», чтобы запретить «осмеяние и оскорбление нашей национальной гордости». В пример приводятся опять эмигрантские авторы. В частности, об известной книге Андрея Синявского «Прогулки с Пушкиным» (между прочим, только что вышедшей на английском в издательстве (Yale University Press) говорится, что это «маразматический бред выжившей из ума старухи». Ну ладно, допустим, что «бред», но почему профессор Сорбонны Синявский — «старуха»?

Читаю в одной нью-йоркской русской газете программное интервью московской писательницы. Она скромно констатирует, что входит в тройку самых лучших пишущих женщин Российской Федерации. В интервью эта сочинительница «новой прозы» заявляет, что они-де втроем (птица-тройка, стало быть) толкают вперед женскую литературу бывшей одной шестой части суши. То, что провозглашает московская писательница, по сути, опять же позитивное действие, на этот раз в литературе.

А почему, собственно, женский бестселлер должен обособляться, как «М» и «Ж», как гинекология? Литература бывает хорошая и плохая, ну назовите ее еще профессиональной и графоманской, ну разделите на жанры, как говорил мольеровский герой, все то, что не проза — то стихи. Но не вижу я ни в стихах, ни в прозе жанра «Ж». Обособление это, в сущности, подпитка заниженных критериев. В интеллектуальной области Божий дар — единственная законная привилегия индивида над посредственностью и вообще одного человека над другим. Ни пол, ни национальность, ни цвет кожи тут ни при чем.

– Как могла сложиться описанная Ю.Дружниковым абсурдная ситуация?

– Справедливо ли введение неравенства при приеме на работу, при отправлении правосудия, в поддержке бизнеса и т.п.? А чем оно может быть оправданно?

- Следует ли поддерживать дискриминируемые в реальной жизни меньшинства, давая им какие-либо привилегии?