§ 3. ЭВОЛЮЦИЯ ЦЕЛЕЙ НАКАЗАНИЯ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ

Дискуссии о целях наказания ведутся со времен Платона и Аристо­теля. У русских юристов также не было единого мнения по поводу как содержания целей наказания, так и их количества. Многие из исследо­вателей обоснованно допускали преследование карательной политикой нескольких целей. С. В. Познышев же полагал, что наказание может иметь лишь одну, единственную цель: «Если поставить наказанию не­сколько целей, то они или объединятся в одной общей идее, или если останутся самостоятельными, будут в непримиримом противоречии и антагонизме друг с другом; из каждой из них будут вытекать свои особые требования»36.

Интересны концепции русских ученых об эволюции целей нака­зания. Так, по мнению М. Н. Гернета, наказание в своем развитии прошло три стадии: 1) период частной и общественной мести; 2) пе­риод устрашения; 3) период исправления и предупреждения37. Несколь­ко иначе представлял эволюцию целей наказания Г. Ю. Манне. Он выделял следующие периоды: господство кровной мести и зарождение системы композиций (до XI в.); отмирание мести, господство компо­зиций и зарождение уголовного наказания в современном смысле (XI— XIII вв.); отмирание композиций и развитие уголовных наказаний (XIV—XV вв.); безраздельное господство уголовных наказаний (XVI— XVII вв.); господство уголовных наказаний и зарождение мер со­циальной защиты (XVIII—XIX вв.); отмирание наказаний и возрастаю­щее значение мер социальной защиты (начало XX в.)38.

Предложенная Г. Ю. Маннсом схема более последовательна, по ней можно проследить цели наказания в развитии. В то же время здесь ощущается влияние социологической школы, провозгласившей отмирание уголовных наказаний, замену их мерами социальной за­щиты39.

А. А. Жижиленко по мере развития уголовного права выделял цели уголовной репрессии: обезвреживание; удовлетворение потерпевшего от преступления; устрашение и обезвреживание; эксплуатация труда преступников; социальное перевоспитание осужденного40.

Обезвреживание достигалось либо изгнанием преступника, либо лишением его жизни. Последнее осуществлялось сначала в форме кровной мести, то есть непосредственной обязанности рода потерпев­шего расправиться с преступником. Упоминание об этом встречается в Русской Правде: «Убьеть муж(ь) мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или брату — чаду, любо сестрину сынови» (ст. 1).

36            Познышев   С.   В.   Основные   начала   науки   уголовного   права.   М.,   1907.

С. 52.

37            См.: Гернет М. Н. Преступление и наказание. Нижний Новгород, б. г. С. 2.

38            См.:   Манне   Г.   Ю.   Общее   и   специальное   предупреждение   в   уголовном

праве. Иркутск, 1926. С.  14.

39            Подробнее см  об этом в § 5 настоящего пособия.

40            См.:   Жижиленко   А.   А.   Очерки   по   общему   учению   о   наказании.   Птг.,

1923. С. 33.

16

Исследователи отмечают, что ко времени составления Русской Прав­ды кровная месть во многом потеряла свой первоначальный харак­тер. Ее же допущение в этом законе свидетельствует о влиянии на Русскую Правду обычного права.

По тексту закона нельзя сделать вывод о правовом основании кровной мести — досудебная эта расправа или послесудебная. Многие исследователи полагают, что она здесь занимает переходное место непосредственной расправы рода к наказанию, налагаемому и исполня­емому государственным органом41.

Кровная месть со временем, как считают ученые, трансформиро­валась в смертную казнь. В памятниках русского права она впервые упоминается в уставной Двинской грамоте 1397 г., хотя смертная казнь, несомненно, применялась и ранее42. В ее ст. 5 говорилось: «... а уличат (татя. — А. Ч.) втретьие, — ино повесити»43.

Развитие государства привело к зарождению денежных выкупов или так называемых композиций, которые преследовали цель удовлетворе­ния потерпевшей стороны. Преступник выплачивал потерпевшему определенную сумму соответственно размеру и значению причиненного вреда. Это было своего рода средство откупиться от права мести, принадлежащего обиженному.

Цель удовлетворения потерпевшего первоначально превалирует в памятниках права, вся карательная система сводится к денежным взысканиям. По Русской Правде выкуп предусматривался за убийство, причинение телесных повреждений, оскорбление и т. д. «Аще ли кто кого ударить батогом, любо жердью, любо пястью, или чашею, или рогом, или тылеснию, то 12 гривен» (ст. З)44. Кроме того, наказания применялись с еще одной целью — вознаграждение лица, отправлявшего правосудие, выражавшееся во взыскании в его пользу определенных сумм.

Впоследствии цель удовлетворения потерпевшего, как и цель воз­награждения отдельных лиц за исполнение наказания, заменяется целью обогащения государственной казны, затем, по мере усиления государственной власти и развития карательных мер, наказания стали применяться с целью устрашения. В это время «на преступление устанавливается взгляд как на деяние, вредное... господствующим классам, в борьбу с преступностью вносится некоторая доля хладно­кровия и потому обращается внимание на личность преступника. Государственная власть ставит целью наказания только устрашение и поэтому наказания этого периода отличаются страшной жестокостью»45. Причем преследовалась цель устрашения не самого преступника, а других лиц. Такое отношение к наказанию прекрасно иллюстрирует печально знаменитая фраза английского судьи, сказанная вору, приго-

41            См.: Российское законодательство X—XX веков   Т.  1. М.,  1984. С   47—50.

42            См.: Познышев С, В. Указ, работа.

43            История    государства    и   права    СССР//Сборник   документов.    Ч.    1     М.,

1968. С. 126.

44            В   Русской   Правде   (краткой   редакции)   называются   два   вида   штрафа   в

пользу государства   (князя):  вира — штраф  за  убийство  и продажа — штраф  за

причинение имущественного ущерба. По пространной    редакции Русской Правды

виновный платил потерпевшему головничество либо урок.

45            Гернет М. Н. Указ, работа. С  3.      '

17

воренному им к смертной казни и жаловавшемуся на чрезмерную суровость наказания: «Не потому ты будешь казнен, что украл лошадь, а для того, чтобы другие не крали лошадей».

Соборное уложение 1649 г. предусматривало жестокие наказания за многие деяния. «А будет какой бесчинник пришед в церковь божию во время святыя литургии, и каким ни буди обычаем, божественный литургии совершити не даст, и его изымав и сыскав про него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады», — указывается в ст. 2 гл. 1. «А будет кто умышлением и изменою город зазжжет, или дворы, и в то время, или после того зажигалыцик изымай будет, и сыщется про то его воровство допряма, и его самого зжечь безо всякого милосердия» (ст. 4 гл. 11). Применение подобных наказаний мотивируется тем, «чтобы иным на то смотря, неповадно было так делать» или «чтобы на то смотря, иные такого беззаконного и скверного дела не творили»46.

В условиях ооострения классовой борьбы главной целью наказания также было устрашение. Поэтому назначались жестокие наказания, многие из которых приводились в исполнение публично.

Цель устрашения, как указывал А. А. Жижиленко, покоилась на представлении о том, что страхом наказания, страхом подвергнуться известным страданиям можно оказать такое воздействие на психику людей, что они будут воздерживаться от совершения преступлений. При этом чем сильнее будет элемент страдания в наказании, тем больше страха он будет внушать47.

В связи с этим вся карательная система характеризовалась чрез­вычайной суровостью. И. Я. Фойницкий писал: «... государство считает нужным применять наказания в формах наиболее грубых, суровых, действующих на воображение масс; даже лишения жизни в простой форме ей недостаточно: находит нужным усложнять, квалифицировать смертную казнь колесованием, четвертованием и проч. Притом, наказание публично: толпа не только допускается к присутствованию к экзеку­ции, но и приглашается к тому трубными звуками, глашатаями и т. п.»48.

Кстати, при подготовке французского уголовного кодекса 1791 г. прогрессивный общественный деятель того времени Мишель Лепелетье де Сан-Фаржо также предлагал сделать наказание публичным: «Жалкое состояние виновного, в которое он ввергнут благодаря своему преступ­лению, должно воспитательно действовать на душу народа»49.

Наказания рассматриваемого периода преследовали одно: устрашить массы, потрясти их ужасом уголовных кар. Физические страдания становились все более мучительными, утонченными. Телесные наказа­ния обретали форму истязаний человека и нанесения ему увечий. Даже лишение свободы было скорее рассчитано на причинение фи­зического страдания, нежели на ограничение свободы передвижения.

Личность человека при преследовании цели устрашения остава­лась вне поля зрения правосудия. Зачастую избирались такие способы наказания, которые унижали виновного в глазах населения, сопровожда­лись различными обрядами, рассчитанными на возбуждение в массах

46            См.: Российское законодательство X—XX веков. Т. 4. М.,  1985. С. 83—256.

47            См.: Жижиленко А. А. Указ, работа. С. 34.

48            Фойницкий   И.  Я.  Учение  о  наказании  в  связи  с тюрьмоведением.   СПб.,

1889. С. 55.

49            Французский уголовный кодекс. М., 1947. С. 12.

18

презрения к преступнику и преступлению. Так, широко известен при­водившийся Л. Н. Толстым пример (на который ссылалась потом Н. К. Крупская), когда мальчику, совершившему кражу, надевали на шею табличку с надписью «вор» и водили его по улице на посмешище окружающим. Бесчеловечность таких наказаний очевидна.

Известно: общество привыкает к жестокости. Следовательно, для воплощения идеи устрашения необходимо было постоянно все более ужесточать наказания. «... Размер наказания приходилось искать не в степени виновности лица, а в соображениях и обстоятельствах, со­вершенно посторонних этой виновности, например, в степени чувстви­тельности общества к тому или иному наказанию; чем менее чувствительно общество, тем должно быть суровее наказание; таким образом, лицу приходилось отбывать более тяжкое наказание не за свою вину, а за нравы общества»50.

Против средневековой идеи устрашения, достигаемой путем жестокой расправы над виновным, выступал Ч. Беккариа. По его мнению, «цель наказания заключается только в том, чтобы воспрепятствовать виновному вновь нанести вред обществу и удержать других от совершения того же» .

По Соборному уложению 1649 г. наказание нередко преследовало и цель возмездия по принципу талиона. «А будет кто не бояся Бога и не опасаяся Государския опалы и казни, учинит над кем-нибудь мучительное надругательство, отсечет руку, или ногу, или нос, или ухо, или губы обрежет, или глаз выколет, а сыщется про то допряма, и за такое его надругательство самому ему то же учинить» (ст. 10 гл. XXII). Так, за кражу предусматривалось отсечение руки, за лжепри­сягу — урезание языка и т. д. .

В Воинских артикулах Петра I (1716 г.) главной целью наказа­ния также было устрашение. Угроза применения беспощадной казни характерна почти для всех глав. Например, согласно артикулу 137. «всякий бунт, возмущение и упрямство без всякой милости имеет быть виселецею наказано.

В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить: а особливо, ежели опасность в медлении есть, дабы ! чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разширится) и более б не умножилось». Предусматривалось пуб­личное приведение в исполнение наказаний, «дабы всяк, смотря на то, от таких прегрешений и преступлений себя мог охранить».

В уголовном законодательстве Петра I возмездие как цель нака­зания еще сохранялось. Артикул 154, например, предписывал: «Кто кого волею и нарочно без нужды и без смертнаго страха умертвит, или убьет его, тако что от того умрет, онаго кровь паки отмстить, и без всякой милости оному голову отсечь». Согласно артикулу 145, «ежели кто кого ударит по щеке, онаго пред всею ротою профос53 тако же ударить...»

Наказание преследовало и изоляцию преступника. Для этого в артикулах были предусмотрены тюремное заключение и ссылка.

50            Фойницкий И. Я. Указ, работа. С. 55—56.

51            Беккариа Ч. Преступление и наказание. М., 1939. С. 243.

52            См:  Титкова  С.  С.  Наказание в  русском  праве  в XV—XVIII  вв.//Направ-

ления    уголовной    политики    в    борьбе    с    преступностью.    Свердловск,     1986.

С. 118—124.

53            Профос — воинский    служитель,    убирающий    нечистоты    в     казармах    и

выполняющий   разные   исполнительные   служебные   обязанности;   арест   при   нем

или   наказание  от  его   руки   принимают  характер   особой   унизительности.

19

Указанные цели карательной политики предполагалось достичь жестокими мерами наказания. В 74 артикулах предусматривались: смертная казнь (как простая, так и квалифицированная: четвертование, колесование); телесные наказания, делившиеся на членовредительные (вырезание и прожжение языка, отсечение руки, отсечение носа и т. д.) и болезненные (битье кнутом, шпицрутенами и т. д.). Одной из задач наказания по Воинским артикулам являлась возможность извлечения выгод — использование преступника в интересах государства. Виновные ссылались на каторгу, направлялись гребцами на галеры, строительные работы и т. д. Применялись имущественные наказания: конфискация, вычеты из жалованья, штрафы.

Подневольный труд заключенных приумножал богатство правящего класса, поэтому это вызвало сокращение наказаний, направленных на физическое уничтожение виновных, причинение им увечий. «Цель эксплуатации преступников в интересах государства особенно сильно начинает осуществляться в карательных системах середины новых веков и продолжает быть одним из руководящих принципов карательной деятельности государства в течение продолжительного времени, пока не выдвигается представление о том, что наказание кроме полезности для государства должно заключать в себе в первую очередь полез­ность и для самого преступника»54.

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. вводилась довольно сложная система наказаний, разделенная на два разряда: наказания уголовные и наказания исправительные. Каждый из них предусматривал несколько родов и степеней55. Таким образом, была создана своеобразная «лестница наказаний».

Разряд наказания, согласно ст. 3 Уложения, зависел от преступления и проступка, от «рода и меры важности оных». К уголовным наказаниям относилось лишение всех прав состояния в сочетании со смертной казнью, со ссылкой на каторжные работы либо со ссылкой на поселение в Сибирь или на Кавказ. Кроме того, всех виновных, «не изъятых от телес­ных наказаний», публично били плетьми (от 30 до 100 ударов)56. Направляемых на каторгу клеймили (ст. 19).

Лишение всех прав состояния означало потерю всех привилегий, связанных с принадлежностью к определенному сословию, прекращение супружеских отношений, лишение прав собственности на имущество, лишение родительских прав.

Исправительными наказаниями по Уложению являлись: ссылка, временное заключение в крепость, тюрьму, смирительные или работные дома, кратковременный арест, выговор в присутствии суда, замеча-иия и внушения, денежные взыскания. К этим наказаниям добавля­лось битье розгами от 50 до 100 ударов (ст. 34).

Как к уголовным, так и исправительным наказаниям в некоторых, определяемых законом случаях, присоединялось церковное покаяние.

За преступления и проступки по службе, кроме общих мер, предусмат­ривались следующие наказания: «1) исключение из службы; 2) отре­шение от должности; 5) перемещение с высшей должности на низшую; 6) выговор более или менее строгий, с внесением онаго в послужной спи-

54            Жижиленко А. А. Указ, работа. С  35.

55            См.:   Уложение  о  наказаниях   уголовных  и   исправительных.   СПб.,   1845.

56            Впоследствии  битье плетьми  было отменено.   В  ст.   17  Уложения  о  нака­

заниях в редакции 1885 г. оно уже не встречается.

20

сок; 7) вычет из жалованья; 8) выговор более или менее строгий, без внесения в послужной список; 9) замечание более или менее строгое». Естественно, Уложение пронизывал классовый принцип. Несмотря на легальное деление наказаний на уголовные и исправительные, каратель­ная политика, по существу, преследовала рассмотренные выше цели, и в первую очередь—устрашение. В то же время нельзя не отметить, что по сравнению с предыдущими уголовно-правовыми актами, несом­ненно, был сделан шаг вперед: исчезли квалифицированные казни, появились относительно определенные санкции и т. д. Предпринима­лись меры к дифференциации наказания взрослых и несовершенно­летних.

В этом отношении показательно определение Сената о примене­нии закона от 2 июня 1897 г. по делам о малолетних. В нем говорилось: «Закон был вызван к жизни признанием, что главнейшим средством воздействия на малолетних и несовершеннолетних, впавших в преступле­ние, должны быть не меры карательные, а воспитательно-исправи­тельные, что опыт и практика показали, что в громадном большинстве случаев лица, не достигшие совершеннолетия, впадают в преступление вследствие недостаточности своего умственного и нравственного разви­тия, нередко под влиянием окружающей их порочной среды, противо­стоять которому они, по своей незрелости, не в состоянии; между тем определявшиеся им наказания, отличаясь по преимуществу карательным характером, не могли содействовать их исправлению... И сам порядок суда над малолетними и несовершеннолетними (от 10 до 17 лет. — А. Ч.)... с его сложными формами, недоступными пониманию под­ростков, с его торжественностью и публичностью, не соответствует свойствам возраста малолетних и более юных несовершеннолетних преступников и потому нуждается в изменениях в интересах нравствен­ности и исправления обвиняемых»57.

В 1885 г. был подготовлен проект нового Уголовного уложения, но утвержден он был лишь в 1903 г. с указанием, что обнародовано и введено в силу Уложение может быть только по особому царскому распоряжению. Но такое распоряжение относительно всего Уложения не последовало вообще. В связи с революцией 1905 г. был введен в силу только раздел о государственных преступлениях58.

Уложение дифференцировало преступные посягательства на три вида: тяжкие преступления, преступления и проступки (ст. 3). В за­висимости от этого предусматривались наказания: смертная казнь, ка­торга, ссылка на поселение, заключение в исправительном доме, крепости, тюрьме, арест и денежная пеня (ст. 2). В законе оговаривались как минимальные, так и максимальные сроки наказания. Это правило не распространялось лишь на ссылку, которая назначалась наказанному без срока. Вопрос о каторге решался альтернативно: либо от четырех до 15 лет, либо бессрочно. Смертная казнь исполнялась только через повешение, публично. Осуждение к смертной казни, каторге или ссылке сопровождалось лишением прав состояния.

В науке также шел поиск оптимальных целей карательной политики. В XIX в. многие ученые как в России, так и за рубежом исследовали проблемы наказания, формулировали его задачи. С. В. Познышев, например, под целью наказания понимал как возможно более сильное

57            См.:   Устав   о   наказаниях,   налагаемых   мировыми   судьями.   Киев — Харь­

ков, 1900. С. 217—218.

58            См.: Уголовное уложение 1903 г. СПб., 1903.

психическое противодействие стремлению к преступлению. «Возникая в душе вслед за идеей преступления мысль о наказании должна тушить пре­ступное желание, предотвращать, уничтожать или парализовать стремле­ние к преступлению»59. По мнению автора, такое воздействие наказание должно оказывать как на преступников, так и на других граждан. Следовательно, задачу карательной политики С. В. Познышев видел в специальном и общем предупреждении, считая, что они являются составными частями, логически дополняющими друг друга, одной цели наказания — предупреждения преступлений. Последнее возможно достичь путем: 1) физического удержания от преступной деятельности; 2) воз­действия на психику субъект?, психического противодействия пре­ступлению.

С точки зрения С. В. Познышева, общее предупреждение сво­дится к тому, что наказание, ассоциируясь в мыслях граждан с преступ­лением, должно воспитывать у людей осознание недозволенности по­добных деяний и таким образом предупреждать или подавлять стрем­ление к их совершению. По существу, общепревентивная роль на­казания С. В. Познышевым связывалась с воздержанием от совершения преступлений в связи с неизбежностью наказания. При этом ученый не уточнял, оказывает ли закон подобное влияние на всех либо только на неустойчивых граждан.

Частное предупреждение достигается, согласно концепции С. В. Поз­нышева, нравственным или юридическим исправлением. Таким обра­зом, последнее он признавал, в отличие от других ученых, способом достижения цели наказания60, а не самой целью, выделяя две его формы: «нравственное» и «юридическое» исправление. «Под юридическим исправлением следует разуметь внушение субъекту, путем применения к нему наказания, сознания неизбежной связи известного поведения с данным негодным последствием»61.

С. В. Познышев выступал против отождествления, имевшего место в некоторых уголовно-правовых теориях того времени, юридического исправления с устрашением виновного. При устрашении содержанием наказания преступнику внушался такой страх, чтобы, вспоминая о нем, он удерживался от совершения преступления из-за боязни вновь перенести подобное наказание. Юридическое же исправление, как полагал С. В. Познышев, центр тяжести воздействия переносит не на содержание наказания, а главным образом на неизбежность связи преступления с наказанием. Ученым проповедовались гуманистические идеи: отрицание всяких жестоких и грубых карательных мер как оказывающих глубоко вредное действие на наказуемых. «Одних эти меры делают отчаянными удальцами преступления, которым терять уже нечего, других глубоко потрясают нравственно, лишают энергии и силы, нужных для борьбы за существование, и навсегда выбивают из колеи честной, нормальной жизни»62.

Нравственное исправление преступника, по сравнению с юридическим, заключалось, по мнению С. В. Познышева, в более глубоком воздейст­вии на личность виновного. Оно предполагало не только внушение не­избежности наказания, но и воздействие на характер наказуемого.

59            Познышев С. В. Указ, работа. С. 73—74.

60            Эта   концепция   существует   и   в   современной   теории   уголовного   права.

См.: § 6 данного пособия.

61            Познышев С. В. Указ, работа. С. 74.

62            Там же. С. 75.

22

которое бы изменило его личность («нравственную личность») настолько, чтобы он в будущем не имел «решимости вступить на путь преступ­ления». Это не означало превращение порочного человека в добродетель­ного, что вообще, согласно воззрениям С. В. Познышева, недостижимо посредством наказания, а предполагало лишь некоторое изменение к лучшему характера преступника, достаточное для предупреждения рецидива, некоторое ослабление склонностей, толкающих на преступный путь, или усиление противодействующих им нравственных чувствований и представлений. Наказание должно стремиться, по возможности, приучить человека к труду, ослабить или уничтожить его дурные привычки и т. д. «Если допускается вообще возможность хотя бы некото­рого исправления взрослого человека посредством разных воспитательных средств, то должна быть допущена возможность исправления посред­ством наказания, так как последнее может заключать в себе все эти воспитательные средства»63.

Оставляя в стороне некоторую непоследовательность позиции С. В. Познышева, деление им исправления на указанные виды, отме­тим, что он близко подошел к современному пониманию исправления и перевоспитания лиц, совершивших преступление.

М. Н. Гернет при определении целей наказания, в отличие от С. В. Познышева, исходил из самостоятельности двух решаемых уголовной политикой задач: исправления преступника и предупреждения преступлений64. И. Я. Фойницкий, видя в наказании средство «огражде­ния общежития», считал, что при его применении достигается цель безопасности, устрашения или исправления. Указанные цели не раз­деляются механически: все они — в большей или меньшей степени — присущи каждому наказанию. Исправление или, по выражению И. Я. Фойницкого, приспособление преступника к честной жизни составляет реальную потребность государства. В подтверждение этого автор ссылался не только на данные о количестве рецидивистов, в некоторых странах составляющих почти половину всех наказанных, но и на опыт применения мер «рационального воспитания». «Теории исправления доктрина уголовного права обязана весьма важным поло­жением, по которому наказание не должно быть развращающим ни для наказываемого, ни для общества; она сблизила в области наказания интерес общественный с личным, показав, что наказание приносит обществу пользу всего надежнее путем доставления пользы самому наказываемому, воспитания его в духе сознания своих социаль­ных обязанностей и доставления ему возможности честной жизни и по от­бытии наказания»65.

Вместе с тем И. Я. Фойницкий не был последователен в своих рассуждениях, полагая, что так называемые случайные преступники не нуждаются в исправлении: наказывая их, государство преследует цель устрашения. В качестве аргумента он приводил организацию отбывания наказания, по его мнению, аксиому тюрьмоведения: в краткосрочных тюрьмах режим всегда строже, чем в тюрьмах долгосроч­ных. Первые обыкновенно устраиваются по системе одиночного заклю­чения, которому подвергаются осужденные. По отношению же к заключен­ным на длительные сроки режим существенно смягчается: допускается

63            Познышев С. В. Указ работа. С. 75.

64            См.: Гернет М. Н. Указ, работа. С. 4.

65            Фойницкий И. Я. Указ, работа. С. 61.

23

совместное проживание преступников, лучше организовано их пита­ние и т. д. Более длительный срок заключения, считал И. Я. Фойниц-кий, дает возможность рассчитывать на исправление преступника, что немыслимо при краткосрочном осуждении. По его мнению, в послед­нем случае не остается другого средства воздействия на осужденного, кроме устрашения.

Представители педагогической науки, рассматривавшие проб­лему наказания, считали, что исправление не может быть целью уголовного преследования. Так, с точки зрения М. А. Олесницкого, «главная цель юридических наказаний—возмездие (или воздаяние), а главная цель педагогических наказаний — исправление»66.

Некоторые ученые пытались вывести цель наказания из мотивации поведения преступника. В частности, М. П. Чубинский писал: «При­нимая в соображение мотив... главными специальными целями нака­зания являются обеспечение и цель исправления; цель обеспечитель­ная должна преследоваться по отношению к тем преступникам, которых нет надобности исправлять ввиду положительного с этико-социальной точки зрения мотива их деятельности; по отношению же ко всем осталь­ным преступникам наказание должно преследовать цель исправле­ния»67.

Полемизируя с Листом, полагавшим в отношении преступников, действовавших по положительным мотивам, преследовать цель устраше­ния, М. П. Чубинский утверждал, что эта позиция ошибочна хотя бы потому, что названная категория лиц способна воспринимать гораздо более возвышенные мотивы, чем страх. Последний для них менее эффективен, ибо самые жестокие кары, прямо рассчитанные на устрашение, никогда еще не приводили к цели, . а наоборот, часто вызывали ожесточение и увеличение тех преступных проявлений, с которыми желали бороться. «Если преступник действовал по анти­социальному мотиву — он требует исправления; чем меньше по первому взгляду надежд на исправление, тем интенсивнее следует стремиться к достижению этой цели; решать же вперед, что преступник неиспра­вим, и переходить к обеспечительному наказанию в виде интерни­рования, чуждого цели исправления, — это значит, с одной стороны, заранее сложить руки и признать свое бессилие, с другой — риско­вать ошибками: недаром, например, норвежский проект Уголовного кодекса, вводя неопределенные приговоры для лиц особо опасных, в то же самое время предусматривал, что лицо, подвергшееся тако­му приговору, может доказать свою способность к исправлению и быть отпущенным на свободу»68.

Следует сказать, что проблема так называемого неисправимого преступника в XIX в. обсуждалась довольно широко. С резкой крити­кой ученых, допускавших наличие таких лиц, выступал С. В. Позны-

66 Олесницхий М. А. Полный курс педагогики. Киев, 1895. С. 322. Небезынте­ресно привести мнение по этому вопросу известного педагога А. Дистервега, считавшего, что «наказания большей частью и бесполезны и ненужны, нака­зание вообще должно ставить себе целью устранение наказаний» (см.: Дистервег А. Избранные педагогические сочинения. М., 1956. С. 212). А. С. Ма­каренко исправление также относил к прерогативе педагогических наказаний. (см : Макаренко А. С. Педагогическая позма//Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. С. 363— 364).

" Чубинский   М.   П.   Курс   уголовной   политики    Ярославль,   1909.   С.   402. 68 Там же. С  403.

24

шев. Он утверждал, что до сих пор не установлены и не могут быть

установлены такие признаки, по которым можно было бы в отдельных

случаях безошибочно узнавать неисправимых преступников. А пока

такого критерия нет, то и рассуждать об обезвреживании неиспра­

вимых преступников нечего. В отношении каждого преступника, хотя

бы и многократного рецидивиста, суд должен предположить, что он,

может быть, изменится к лучшему. «Суду при обсуждении вопроса

о неисправимости данного лица пришлось бы гадать о будущем: какое

действие могло бы в будущем оказать на этого субъекта то или иное

наказание, вовсе ли никакого или сколько-нибудь исправляющее,

не присоединились ли бы в данном случае к наказанию какие-либо

другие события в жизни этого человека, которые, может быть, могли

бы переродить его и сделать более чувствительным к карательному

воздействию и т. д.»69. Как считал С. В. Познышев, уголовное право

не знает неисправимых, а знает лишь неисправленных.           <

Необходимость обезвреживания рассматриваемой категории преступ­ников отрицал и И. Я- Фойницкий. С его точки зрения, в отношении «неисправимых» следует действовать путем «физического захвата их личности» до тех пор, пока не устранится опасность для общества. И. Я. Фойницкий считал ошибочной позицию, согласно которой опас­ность прекращается только со смертью преступника. Солидаризуясь с Дюкеном, он полагал, что предрасположенность к совершению преступ­лений присуща человеку лишь до достижения определенного возраста; после этого она уменьшается, а стало быть, уменьшается и его опасность. Это может быть, по мнению автора, достигнуто и раньше благодаря рациональным мерам воспитания70.

Подводя итог сказанному, отметим: дореволюционные ученые стара­лись расставить акценты на задачах наказания, исходя из своего, не всегда материалистического, понимания причин правонарушений, социальной роли наказания и его места как правового института в борьбе с преступностью.