§ 5. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ЦЕЛЕЙ НАКАЗАНИЯ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ

Цели уголовной политики, как мы убедились, сложная и острая проблема, породившая многочисленные школы, течения, направления уголовно-правовой мысли. Советское уголовное право в первые годы также было подвержено влиянию различных теорий, предпринимались попытки определить цели наказания с марксистско-ленинских позиций, теоретически сформулировать задачи советской уголовной политики, поскольку «представление о возможных целях карательной деятель­ности государства может определить круг возможных в настоящее время и в будущем наказаний, подобно тому, как и в прошлом та или иная цель наказаний, выдвигавшаяся на первый план, окрашивала собой всю карательную систему данной эпохи»100.

Как отмечал А. А. Пионтковский, некоторые авторы, исследуя задачи наказания в уголовном праве, сформулировав верно ту или иную цель — исправительную, предупредительную или охранительную — считали ее единственной, чем искажали действительную роль нака­зания в Советском государстве. В это время только зарождалась концепция советской теории уголовного права о соотношении прину-

98            Чехов А. П. Собр. соч. в 12 т. Т. 5. М., 1962. С. 109—110.

99            Там же. С. 109.

100          Жижиленко А. А. Указ, работа. С. 33.

33

дительной   и   воспитательной   сторон   наказания,   понятий   «кара»,   «на­казание» и «воспитание»'01.

В связи с этим представляет интерес дискуссия, развернувшаяся на страницах журнала «Пролетарская революция и право» между Л. А. Саврасовым и Я. Л. Берманом.

В статье начальника карательного отдела НКЮ РСФСР Л. А. Сав­расова (некоторыми авторами его позиция воспринималась как офи­циальная) «Преступление и наказание в текущий переходный период» утверждалось, что принцип исправления по отношению к некоторой категории преступников нереалистичен. «Всегда ли преступника нужно сисправлять», перевоспитывать, и не должно ли в некоторых случаях за преступлением следовать наказание в буквальном смысле этого слова?» — спрашивал автор. И отвечал: «В нас крепко вошла и засела идея, что преступников нет, а есть только преступность, что поэтому казнить, наказывать преступников нельзя, что — я уверен — очень и очень многим поставленный мною вопрос покажется диким и нелепым. Если мы считаем и открыто заявляем, что некоторые враги народа (восстающие с оружием в руках против власти народа, нарушающие революционный порядок, вооруженные бандиты и т. п.) должны истреб­ляться, то так же честно и открыто, без всякого фарисейства, мы должны заявить, что за некоторые преступления мы будем наказывать, карать»102. Эта концепция, надо сказать, имела сторонников (напри­мер, Н. В. Крыленко) и отстаивалась примерно до середины 30-х годов.

Я. Л. Берман подверг резкой критике позицию Л. А. Саврасова. «Преступника редко можно помянуть добрым именем. Но из этого совсем не следует делать вывода, что поэтому на наказание преступ­ников власть должна смотреть как на расправу с ними»103. Он считал, что наказанию свойственны и кара, и воспитание, то есть подходил к пониманию данного института с классовых позиций, и указывал, что тюремное заключение можно оценивать по-разному; во-первых, как учреждение, в котором власть стремится всех тех, кто так или иначе переступил установленные ею нормы, наказывать в буквальном смысле этого слова; во-вторых, как учреждение, в котором власть делает попытки исправить провинившихся членов общества. От того, какой метод — воздействие карой или исправительное воздейст­вие (а отсюда вытекают и формы устанавливаемого в тюрьме режима) — положен в основу борьбы с преступностью, зависит взгляд, по мнению автора, на тюремное заключение.

«... Проповедование жестоких мер, возмездия, наказания как наказа­ния, максимума устрашения преступника, не только не вызывается необходимостью, но является, по меньшей мере, бесцельным. В области пенитенциарии задачей государственной власти должно быть только исправление преступника. Задача покарать, отплатить может быть сопутствующей первой: стоять на очереди только постольку, поскольку невозможно исправительные меры сделать свободными от всех эле­ментов наказания»104.

101          См :   Уголовное   право    История   юридической   науки.   М.,    1978.   С.    122.

102          Саврасов  Л.   Преступление   и   наказание  в   текущий   переходный   период//

Пролетарская революция и право. 1918  № 5—6   С. 24. 26.

"" Берман Я. Наказание или исправление?//Пролетарская революция и право 1918  № 8—9—10  С   48. 1(14 Там же. С. 49.

34

В статье «К вопросу о наказании» Л. А. Саврасов, вступив в дискуссию с Я. Л. Берманом, продолжал отстаивать свои позиции, хотя вынужден быть признать: «... теоретически нет неисправимых преступников. Но мы действуем во времени и в пространстве, сил у нас недостаточно и нам впору лишь справиться с теми случайными и молодыми преступниками, которых мы можем и потому обязаны вылечить»'05. В ней автор изложил свои взгляды на соотношение наказания и исправления. «Наказание нельзя противопоставлять исправ­лению, ибо наказание есть целое, а исправление часть. Я уже не говорю о старом делении наказаний на уголовные и исправительные... Пенология выработала, правда, особый термин, чтобы подвести эти наказания под «исправление», она говорит о «юридическом исправлении» этими на­казаниями, но нам, марксистам, прятаться за слова не пристало, и мы можем смело сказать, что кроме наказания, выливающегося в форму определенных методов «исправления преступника», есть наказа­ния, «которые применяются для непосредственного воздействия на психику субъекта, совершившего правонарушение, т. е. говоря простым языком, «чтобы ему впредь неповадно было». «Юридическое исправле­ние»— ...для марксистов это не есть исправление, а просто кара: «пусть помнит, что за такие вещи по голове не гладят»106.

Непоследовательность позиции Л. А. Саврасова очевидна. В отношении одних преступников он допускал возможность достижения их исправле­ния, что же касается других — врагов революции, то целью их наказа­ния считал только кару. В его концепции отразилась та историческая обстановка, в которой зарождалось советское уголовное законодатель­ство107.

Я. Л. Берман придерживался взгляда, что при применении конкрет­ного наказания надо исходить из опасности преступника, а не из тяжести совершенного преступления, поскольку, по его мнению, класси­фикация преступлений, сделанная по внешним признакам (тяжести), неудачна. Он предлагал в основу уголовной ответственности положить не правонарушение, а опасность личности преступника. «В соответст­вии с этим положением важность, значение и тяжесть преступного деяния должна оцениваться по состоянию преступника и мотивам совершения преступления» и поэтому «уголовный кодекс социалисти­ческого государства должен отказаться от воздания преступнику по мере им совершенного»108. Эти взгляды Я. Л. Бермана были навеяны идеями социологической школы уголовного права, которую он считал социалистическим направлением. Они имели довольно широкое распрост­ранение в науке советского уголовного права вплоть до 40-х годов.

В анализируемых статьях Я. Л. Берман отрицал наличие свободной воли у преступника. «Преступление является результатом определенных социальных отношений, ... каждый преступник ответствует не за свою вину, а за вину погрешностей в социальном устройстве. И при со­циализме эта истина остается непреложной, и совершение преступле-

105          Саврасов  Л.   К  вопросу  о  наказании//Пролетарская   революция   и   право.

1919. № 2—4. С. 78.

106          Там же. С. 77. 79.

107          См.    об    этом:    Криминология.    Исправительно-трудовое    право.    История

юридической науки. М, 1977.

108          Берман   Я.   К   вопросу   об   уголовном   кодексе   социалистического   государ-

ства//Пролетарская революция и право. 1919. № 2—4. С  43.

35

ний в этих условиях будет также (как и при капиталистическом строе) показателем погрешностей в их построении». Отсюда автор делал соответствующие выводы о целях уголовной политики. «... Борьба с преступлениями будет борьбой за уничтожение этих погрешностей. Власть должна будет рядом превентивных мер, умаляющих или даже уничтожающих эти погрешности, преследовать цель предотвращения преступных деяний, В соответствии с этими мерами, для борьбы с преступными элементами, с лицами, уже совершившими преступления, последовательно она может руководствоваться только одной целью исправления этих лиц, дабы они более не совершали преступлений»109-Для индивидуализации наказания Я- Л. Берман разработал клас­сификацию преступников, взяв за основу смешанный критерий социаль­ного и биологического и соединив таким образом антропологическое и социологическое направления в учении о личности правонаруши­теля. В этой классификации выделены три группы.

В первую включались преступники, в чьей преступной деятель­ности решающую и непосредственную роль играли социальные факторы. В отношении их предлагалось принимать только такие меры, которые обеспечивали бы им, хотя бы и на время, нормальные социальные условия. Я. Л. Берман не объяснял, что следует понимать под нор- . мальными социальными условиями. Как считает О. Ф. Шишов, речь, по всей вероятности, идет о мерах наказания, не связанных с лише­нием свободы110.

Вторую группу составляли лица, у которых «влияние социальных условий отразилось, как фактор преступности, благодаря также опре­деленным дурным наклонностям». В таких случаях мерам первона­чального порядка должны соответствовать особые меры воспитатель­ного характера, содержание которых автор не рассматривал. Под дурными же наклонностями предлагалось понимать различные формы социальной испорченности правонарушителя.

И наконец, в третью группу входили лица, преступная дея­тельность которых непосредственно была вызвана болезненным, ненормальным состоянием. К ним надлежало применять главным об­разом меры воспитательного характера.

Из приведенной классификации видно, что Я. Л. Берманом пред­принималась попытка обосновать применение воспитательных мер даже к душевнобольным, совершившим общественно опасное деяние. Вполне понятно, что эта идея не получила одобрения.

Автор предполагал предусмотреть в уголовном кодексе такие виды наказания, как частичное ограничение свободы, полное лишение свобо­ды, принудительные работы. В них сохранялись карательные свойства наказания. В наказаниях же в виде штрафа и конфискации кара­тельные моменты, как он полагал, должны отсутствовать.

«Такая непоследовательность Я. Л. Бермана объясняется тем, что, с одной стороны, он находился под влиянием социологической школы права, отрицавшей не только карательное свойство наказания, но и сам термин «наказание», с другой стороны, не мог игнорировать и принципы классической школы, стремясь эклектически сочетая поло-

109 Берман Я. К вопросу об уголовном кодексе социалистического государства// Пролетарская революция и право.  1919. № 2—4. С. 43.

"° См .   Шишов   О.   Ф.   Становление   и   развитие   истории   уголовного   права в  СССР.   Проблемы   Общей  части   (1917—1936   гг.).   Вып.   1.   М.,   1981.   С.  67.

36

жения   этих   двух   направлений,   приспособить   их   к   условиям   проле­тарского государства»    .

Оригинальную трактовку целей наказания предлагал А. А. Жижи-ленко, по мнению которого, современной карательной системе присуща цель устрашения, поскольку сохраняются такие наказания, как смертная казнь. «В особенности же эта цель устрашения делается главным руководящим началом тогда, когда страна переживает революцию и когда террор возводится в принцип управления»"2. Как он считал, в то время перед наказанием ставилась и цель обезвреживания, но она исчезала по мере того, как исчезала из карательного арсенала смертная казнь и сокращалась допустимость пожизненного лишения свободы. Однако А. А. Жижиленко подчеркивал, что указанная цель «не мирится с выставляемым в настоящее время началом — нет преступников неисправимых, есть преступники неисправленные, то есть такие, которых не удалось еще исправить» .

Основной целью всякой современной карательной системы А. А. Жи­жиленко видел исправление преступника, его социальное перевоспитание. При этом он разграничивал цели и возможности ее достижения Последние автор связывал с применением особых приемов социально­го перевоспитания преступника, с помощью которых виновному лицу прививаются отсутствующие у него мотивы поведения, необходимые для социальной жизни. «Самое важное в этом отношении — просветить ум человека, оказавшегося на преступном поприще, и привить ему навыки к трудовой жизни, любовь к труду и привычку трудиться. Все новейшие мероприятия в области борьбы с преступностью про­никнуты этой целью исправления»"4. Однако эта цель карательной политики присуща, по мнению А. А. Жижиленко. лишь условному осуждению, условному освобождению и т. д. Что же касается наказа­ния как института уголовного права, то он видел его следующие цели:

охрана правопорядка. В этом смысле всякое наказание является

мерой  оборонительной,   охраняющей  существующий   правовой  уклад  со

всеми его особенностями. Без признания этой цели, как считал А. А. Жи­

жиленко,  нельзя  представить себе  наказания  вообще.  Она  же  пресле­

дуется и другими мерами правовой охраны;

правовое   воспитание   масс.   Эта    цель   должна   достигаться,   с

одной    стороны,    угрозой    наказанием,    с    другой — его    исполнением.

Угроза осуществления наказания за определенное правонарушение ука­

зывает на недопустимость того или иного поведения  и вместе с тем  на

значение и ценность отдельных благ и интересов.

Наказание преступников формирует у людей представление о том, что «угроза уголовной кары не есть пустой звук, что она, напротив, имеет вполне реальный смысл»115.

Рассматриваемая цель по данной концепции не адекватна задаче специального устрашения, хотя в них А. А. Жижиленко видел много общего.

А. А. Жижиленко пытался также спрогнозировать цель карательной политики в ближайшем будущем. При этом он исходил из деления преступников на две категории:

111          Шишов О. Ф. Указ, работа. С. 69.

112          Жижиленко А. А. Указ, работа. С. 37.

113          Там же.

114          Там же.

115 Там же. С  38

37

случайные (эпизодические)"6. К ним он относил лиц, ведущих добропорядочный образ жизни: людей в общем честных, но ставших преступниками в силу сложившихся обстоятельств, под влиянием соблаз­на, под воздействием охватившей их страсти, бороться с которой они оказались не в силах, наконец, вследствие неблагоприятного для них стечения обстоятельств. В их жизни преступление было случайным эпизодом;

привычные (настоящие), то есть ведущие предосудительный образ жизни, не привыкшие различать добро и зло, свое и чужое; это люди, для которых преступная деятельность — своего рода профессия, со­вершающие преступления по привычке

Применительно к указанным группам А. А. Жижиленко формулировал и цели наказания. Случайного (эпизодического) преступника, как он считал, нет нужды исправлять. «Он в исправлении, в смысле социаль­ного перевоспитания, не нуждается; он такой же порядочный чело­век, как и все остальные граждане, преступления не совершившие. Но ему надо напомнить о существовании угрозы наказанием за учи­ненное им деяние и постараться укрепить в нем ослабевшие стимулы, могущие противодействовать соблазну, действию страсти и т. д. Это может быть достигнуто наказанием, которое в отношении таких лиц преследует цель их устрашения, причем ... устрашение должно пониматься не в смысле простого внушения страха, а в смысле такого воздействия на психику человека, которое может заставить его, так сказать, опомниться, одуматься и укрепить в себе удерживающие от впадения в преступ­ные стимулы»1'7.

Вторую категорию преступников А. А. Жижиленко видел неодно­родной, поэтому считал необходимым карательную политику дифферен­цировать. К так называемым закоренелым преступникам, исходя из опасности личности виновного, он предлагал применять меры социаль­ной защиты, а «настоящих преступников» полагал возможным испра­вить или перевоспитать.

Таким образом, на воззрениях А. А. Жижиленко, как видим, также сказывалось влияние социологической школы уголовного права.

Г. Ю. Манне подчеркивал, что нет вечных и неизменных целей. «Цели, преследуемые мерами уголовного принуждения, подвержены, подобно содержанию и формам преступления и наказания, истори­ческой эволюции и зависят от характера общественных отношений той или иной эпохи»"8. Однако при этом он считал, что цели общего и специального предупреждения известны уголовному праву уже на сравнительно ранних ступенях его развития.

Автор пытался определить иерархию целей уголовной репрессии и способы решения поставленных задач. Так, цель общего предупрежде­ния преступлений достигалась и достигается, по его мнению, воспитатель­ным и мотивационным действием на массы: а) угрозы применения принудительных мер; б) исполнения этой угрозы в отношении лиц, со­вершивших социально опасное деяние. Солидаризуясь с А. А. Жижиленко, Г. Ю. Манне исходил из того, что указанная цель выдвигалась на

116          Проблема   «случайного   преступника»   в   теории   уголовного   права   разра­

батывается   и   в   настоящее   время.   См.:    Голик   Ю. В.   Случайный   преступник.

Томск, 1984.

117          Жижиленко А. А. Указ, работа. С. 38.

118          Манне Г. Ю. Указ, работа. С. 19—20.

38

первый план при резких обострениях классовых противоречий, ут­рачивая свое значение в периоды относительно спокойного раз­вития, когда возрастание преступности определялось не столько ростом первичной преступности, сколько увеличением рецидива.

Цель исправления преступника, значение которой возросло поз­же, как полагал Г. Ю. Манне, тесно связана с институтом ли­шения свободы, она влияет на организацию мест заключения и определяет характер и способы воздействия на заключенных.

Краткий анализ истории науки уголовного права показывает, как сложно, порой противоречиво решались вопросы целей карательной политики и это, естественно, не могло не сказаться и на уголовном законодательстве.

В советском уголовном праве цели наказания впервые были сформулированы в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР, утвержденных постановлением НКЮ 12 декабря 1919 г. . В них говори-лос: «Задача наказания — охрана общественного порядка от совершившего преступления или покушавшегося на совершение такового и от будущих возможных преступлений как данного лица, так и других лиц» (ст. 8). Из текста данной нормы видно, что уголовная репрессия проводилась с целью как общего, так и специального предупреждения. Причем в Руководящих началах были указаны и способы достижения спе­циального предупреждения. «Обезопасить общественный порядок от буду­щих преступных действий лица, уже совершившего преступление, можно или приспособлением его к данному общественному порядку, или, если не поддастся приспособлению, изоляцией его и, в исклю­чительных случаях, физическим уничтожением его» (ст. 9).

Иначе говоря, специального предупреждения предлагалось достичь путем ресоциализации виновного лица, а также применением в исключи­тельных случаях высшей меры наказания. Указанные способы в даль­нейшем нашли отражение в уголовном законодательстве.

Приспособление, по мнению О. Ф. Шишова, это результат во­спитательного воздействия со стороны окружающей среды . Оно дости­галось путем применения мер наказания в виде принудительных ра­бот без помещения в места лишения свободы, выражения общественного порицания, условного осуждения и др. (ст. 25). Изоляция предполагала лишение свободы.

Руководящие начала отошли от понимания наказания как возмездия и искупления вины, а исходили из того, что оно должно быть целе­сообразным, совершенно лишенным признаков мучительства и не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий (ст. 10). С. Я. Булатов по данному поводу писал: «Марксистско-ленинское материалистическое понимание преступления приводило... к необходимости отвергнуть господствовавшую в течение тысячелетий теорию и практику

1 9 1

наказания — возмездия»    .

119          См.: СУ РСФСР. 1919. № 66. Ст   590.

Авторство Руководящих начал — вопрос спорный. О. Ф. Шишов полагает: «Есть все основания считать, что Руководящие начала были разработаны коллективно, ко первоначальная редакция принадлежала М Ю. Козловскому» (см.: Шишов О. Ф. Указ, работа. С. 83).

120          См.: Шишов О. Ф. Указ   работа. С. 76.

121          Булатов    С.    Я.    Руководящие    начала    по   уголовному    праву    РСФСР//

Правоведение. 1959  № 4. С. 130.

39

Согласно Руководящим началам, наказание считалось мерой оборони­тельной. В законе нашла отражение теоретическая концепция, принад­лежащая М. Ю. Козловскому, отрицавшему свободу воли преступника. «В первую голову, наша карательная политика порвет совершенно с принципами возмездия хотя бы потому, что наш взгляд на преступни­ка исключает наличность у него «свободной» воли или просто «воли». Для нас, детерминистов в этом вопросе, аксиомой является положение, что преступник — продукт социальной среды и что все его действия, все его побуждения от его и нашей «воли» не зависят. Нелепо поэтому воздавать «должное» за то, в чем он невиновен. Мучительность и жестокость наказания должны быть отброшены»122.

Позиция М. Ю. Козловского ничего общего не имела с марксистским пониманием детерминизма, который не только не исключает, а наоборот, подчеркивает свободу воли субъекта, отвергает идею фатальной предоп­ределенности человеческого поведения. «Детерминизм не только не пред­полагает фатализма, а напротив, именно и дает почву для разумного действования»123. Будучи детерминированной, воля человека позволяет ему сохранять господство не только над природой, но и над самим собой, ибо с точки зрения марксизма свобода личности есть власть, господство не только над обстоятельствами, в которых живет человек, но и над отношениями, в которых он выступает.

М. Ю. Козловский рассматривал преступление как продукт непримири­мости классовых противоречий и считал, что преступность исчезнет только при коммунистическом строе. Отсюда он делал вывод о том, что ставить перед наказанием цель исправления преступника бесполезно, поскольку она неразрешима. «Ничтожными нам представляются возмож­ные достижения в направлении исправления преступника, благоприоб­ретенное им от среды — всегда заранее данное, которое будет предопре­делять равнодействующую движущих сил его переживаний... Единственной целью налагаемой кары должна быть — в соответствии с нашим взглядом на причины преступности — самозащита или охрана условий общежития от посягательства, а... власти придется действовать реши­тельными хирургическими методами, мерами труда и изоляции»124. По мнению Г. В. Швекова, эта концепция оказала немалое влияние и на конструкцию УК РСФСР 1922 г. по вопросу о задачах нака-

I 91!

зания    .

М. Ю. Козловский отрицал и общепредупредительное значение уголовного наказания, а Н. В. Крыленко, наоборот, сетовал, что Руково­дящие начала упустили в характеристике наказания цели общего предупреждения преступлений. «А между тем применять наказание с целью устрашения, «чтобы другим неповадно было», полезно и отрицать значение террора мы — в практике судебной работы — отнюдь не можем. И маниловские теории, что террор не устрашает, отбрасываем, как опровергнутые действительностью» .

Анализ ст.ст. 7 и 8 Руководящих начал свидетельствует об ошибоч­ности утверждений Н. В. Крыленко. В указанных нормах выдвигались цели как общего, так и специального предупреждения преступлений.

122 Козловский   М.   Ю.   Пролетарская   революция   и   уголовное   право//Проле-тарская революция и право. 1918. № 1. С. 27. '" Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т.  1. С. 440.

124          Козловский М. Ю. Указ, работа. С. 27.

125          См.-   Швеков   Г.   В.  Первый  советский  уголовный  кодекс.  М.,   1970.  С.  65.

126          Крыленко Н. В. Судоустройство РСФСР. М., 1924. С. 114.

40

Об этом, на наш взгляд, точно сказал М. А. Чельцов-Бебутов: «Наряду с охранительной задачей суда особенно выдвинулась и воспитательная: содействовать внедрению в широкие рабоче-крестьянские массы и промежуточные (интеллигентские) группы, слабо вовлеченные в советское строительство, тех идей трудовой солидарности и уничтожения всякой эксплуатации и паразитизма, на которых должно воздвигнуться буду­щее бесклассовое общество; растолковывать вредоносность и, следова­тельно, преступность многих деяний, еще недавно разрешавшихся и даже поощрявшихся при буржуазном правопорядке и, таким обра­зом, принимать участие в сложном процессе создания новых правил жизни»127.

Судебная практика 1919—1920 гг. также свидетельствует о том, что народные суды и революционные трибуналы не преследовали цели возмездия. Назначая наказание, они исходили из оценки личности преступника и применяли такие меры, как, например, общественное порицание и принудительные работы без лишения свободы. Иначе говоря, роль наказания ими виделась в предупреждении совершения правонарушений128.

В 1920—1921 гг. началась разработка первого советского уголовного кодекса. Были опубликованы два его проекта: первый был подготовлен специальной комиссией Наркомата юстиции, второй — Институтом со­ветского строительства и права при Комакадемии129. Представляя на I Всесоюзном съезде работников советского строительства и права второй проект, Н. В. Крыленко охарактеризовал цели карательной политики переходного периода как подавление классовых врагов и дисциплинирующее воздействие на колеблющиеся элементы из среды трудящихся. «Уголовная политика пролетариата на данном этапе должна... строиться прежде всего на четком разграничении двух методов уголовно-правового воздействия в отношении классовых врагов и тру­дящихся, то есть на постановке во главу угла вопроса не что совершено, а кто, что и как совершил, во-пеовых, и, во-вторых, на предоставлении суду наибольшей возможности рационально построить репрессию, то есть найти более рациональные способы обезвреживания данного преступника и правильно разрешить вопрос, как надлежит реагировать в данном случае в целях общественно-дисциплинирующего воздействия вообще»130.

Соответственно предлагалось установить две системы уголовно-право­вых мероприятий: меры прямого подавления и меры дисциплинирую­щего воздействия. Первые предусматривали расстрел как метод физическо­го уничтожения наиболее опасных классовых врагов и изоляцию от общества лиц, чье дальнейшее пребывание на свободе представлялось явно нецелесообразным.

Смертную казнь Н. В. Крыленко полагал неизбежной и необходи­мой по отношению к лицам, сохранение которых в пределах нормаль­ного трудового общежития представлялось явно нецелесообразным и опасным. В то же время он не считал, что эта мера наказания заслу-

127          Чельцов-Бебутов  М.  А.  Преступление и наказание в истории  и советском

праве. Харьков, 1925. С. 77—78.

128          См.: там же. С. 42.

129          См.   об   этом:   Уголовное   право.   История   юридической   науки    М.,   1978.

С. 202.

130          Крыленко    Н.    В.    Три    проекта    реформы    уголовного    кодекса.    М.—Л..

1931. С. 17—18.

41

живает одобрения. При возможности создать «такие хорошие тюрьмы, в которые можно было бы запереть особо опасных преступников навсегда, мы не возражали бы против упразднения смертной казни»131.

Меры дисциплинирующего воздействия охватывали широкий диапазон конкретных видов наказания, от общественного порицания до прину­дительных работ в отдаленных местностях.

Согласно второму проекту, перед уголовным наказанием не стави­лась цель исправления преступника.

«Теория «исправления всех и вся» независимо от классовых мо­ментов, определяющих классовое сознание отдельных правонарушителей, также отвергается нами в корне, хотя последнее не означает полного отрицания возможности отдельных случаев исправления. «Исправление» точно так же не может быть признано поэтому ни конечной, ни основной целью нашей репрессивной политики»132. Предусматривалось также исклю­чить из УК РСФСР санкции, что явилось следствием оорьоы по преодоле­нию эквивалентности и дозировки в уголовной политике. По мнению Н. В. Крыленко, такое положение способствовало бы рационализации уголовно-судебной репрессии, давало бы возможность суду для эффектив­ности устрашения классовых врагов усиливать карательные меры.

Ни один из указанных проектов не был воспринят при создании УК РСФСР 1922 г., поскольку они базировались на чуждых марксизму идеях.

Принципиальные положения, относящиеся к целям уголовного нака­зания, были сформулированы Д. И. Курским. При обсуждении первого советского уголовного кодекса он подчеркивал: «... Преступник — это человек, который опасен в данное время, которого нужно изолировать или попытаться исправить, но которому ни в коем случае не надо мстить. Исходя из этого понимания задач борьбы с преступностью, мы строим наш кодекс как свод правил, который должен помочь нам возможно целесообразнее охранять нашу республику от опасных для нее деяний. Это первые основные понятия, которые мы выдвигаем»133.

Как и Руководящие начала 1919 г., УК РСФСР 1922 г. наказание объявлял только мерой оборонительной (ст. 26). Такое понимание задач наказания, как считал Г. В. Швеков, было основной причиной постепенного перехода от термина наказания к термину «меры социальной защиты»134. Законодатель стремился таким образом подчеркнуть отличие наказания в социалистическом государстве от наказания в буржуазном. А. Я- Эстрин по этому поводу писал: «Отказ от понятия «наказание» в данное время не означает для нас простой терминологической замены слова «наказание» словами «меры социальной зашиты». В этом отказе выражается разрыв советского уголовного права со старыми, проникнутыми юридическим фетишиз­мом уголовно-правовыми построениями»135.

Многие ученые полагают, что отказ от термина «наказание» явля­ется ошибочным. По мнению И. С. Ноя, введение нового термина заслуживает не только отрицательной оценки. «Положительное значе-

131          Крыленко Н. В. Судоустройство РСФСР. М., 1924. С. ИЗ.

132          Крыленко    Н.    В.    Три    проекта    реформы    уголовного    кодекса.    М.—Л.,

1931. С. 20.

133          Курский Д. И. Избранные статьи и речи. М., 1948. С. 81.

134          См.:   Швеков   Г.   В.  Указ  работа.  С.   172—174.   Следует  отметить,  что  по

этому поводу высказано и другое мнение.

135          Эстрин   А.   Я.   Уголовное   право   СССР — РСФСР.   М.,   1927.   С.   9.

42

ние отказа от термина «наказание» в те годы состояло в том, что коренное изменение характера наказания в советском праве, таким образом, делалось более доступным для понимания широких кругов общественности молодой Советской Республики»136.

Идея мер социальной защиты, с точки зрения И. С. Ноя, свиде­тельствовала о том, что авторы законодательных актов молодого Советского государства хотели перейти от оценки деяния к оценке личности преступника, выдвинуть на первый план индивидуализацию мер борьбы с преступниками в интересах достижения социального предупреждения137.

Думается, отказ от термина «наказание» не был случайным. Мно­гие ученые, исследовавшие в то время эту проблему, пытались выя­вить разницу между наказанием и мерами социальной защиты как по основаниям применения, так и, главное, по целям , назначения. А. А. Пионтковский писал, что необходимо «различать наказание, понимая под ним все виды уголовно-правового принуждения, имеющие своим основанием «вину», и меры социальной защиты, понимая под ними все виды уголовно-правового принуждения, имеющие основанием «опасное состояние»138.

Г. В. Швеков правильно подчеркивал связь мер социальной защиты с понятием «опасное состояние». Но это, по его мнению, не могло привести к широкому применению репрессии к лицам, не совершившим конкретных преступлений, к тем, кто представлял потенциальную опас­ность для общества, фактически не будучи виновным в уголовно-правовом смысле, поскольку центральным в кодексе оставалось понятие преступ­ления, а основанием привлечения к уголовной ответственности — совер­шение указанного в законе общественно опасного деяния139.

Более верная оценка этому, думается, дана А. А. Пионтковским, считавшим, что УК РСФСР 1922 г. предусматривал уголовно-правовое преследование за деяния, не являвшиеся преступными. В этом он видел некоторое действительное влияние социологической школы на становле­ние советского уголовного права140.

Так, в ст. 5 УК РСФСР указывалось: «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов...» Таким обра­зом, наряду с преступлениями в законе говорилось и об общественно опасных элементах. Статья 7 развивала это положение. Опасность лица, по мнению законодателя, проявляется не только в совершении преступ­ления, но и в «деятельности, свидетельствующей о серьезной угрозе обще­ственному правопорядку». Наконец, согласно ст. 49, «лица, признан­ные судом по связи с преступной средой данной местности социально опасными, могут быть лишены по приговору суда права пребывания в определенных местностях на срок не свыше трех лет».

Эти нормы впоследствии были признаны ошибочными и Декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 11 августа 1924 г. были изменены141.

136          Ной    И.   С.    Вопросы   теории   наказания   в   советском   уголовном   праве.

Саратов, 1962. С. 16.

137          См.:   Ной   И.   С.  Сущность  и  функции  уголовного  наказания  в  Советском

государстве. Саратов, 1973.

138          Пионтковский    А.    А.    Меры    социальной    защиты    и    Уголовный    кодекс

РСФСР//Советское право. 1923. № 3(6). С. 42.

139          См.: Швеков Г. В. Указ, работа. С. 174.

140          См.:  Уголовное право.  История  юридической  науки.  М.,   1978.  С.   127.

141          См.: СУ РСФСР. 1924. № 70.

43

Цели наказания и мер социальной защиты были закреплены в ст. 8 УК РСФСР. В качестве таковых устанавливались: а) общее преду­преждение новых нарушений как со стороны нарушителя, так и со стороны других неустойчивых элементов общества; б) приспособление нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия; в) лишение преступника возможности совершения дальней­ших преступлений.

Следует сказать, что выдвижение на первый план общепревентивной цели опровергает мнение о том, что в кодексе воплощены идеи социоло­гической школы, так как в уголовной политике социологи исходят в пер­вую очередь из специальной превенции.

«В первый период пролетарской диктатуры меры социальной за­щиты не могут ограничиться исключительно осуществлением специаль­ного предупреждения, но должны преследовать и общее предупрежде­ние... В дальнейшем в борьбе с преступностью трудящихся на первый план выдвигаются исключительно задачи специального предупрежде­ния»142.

Статья 26 Уголовного кодекса провозглашала, что «наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства и не должно причинять преступнику беспо­лезных и лишних страданий». Это же положение содержалось в ст. 6 НТК РСФСР 1924 г., в соответствии с которой запрещалось и униже­ние человеческого достоинства.

В Основных началах уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г.143 законодатель отказался от термина «наказание». В соответствии со ст. 4 Основных начал меры социальной защиты применя­лись с целью: а) предупреждения преступлений; б) лишения общественно опасных элементов возможности совершать новые преступления; в) исправительно-трудового воздействия на осужденных. Особо подчерки­валось, что «задач возмездия и кары уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик себе не ставит. Все меры социаль­ной защиты должны быть целесообразны, и не должны иметь целью причинение физического страдания и унижение человеческого достоин­ства». Как явствует из текста статьи, приоритет отдавался цели общего предупреждения преступлений.

В законе указывались и меры, посредством которых должны быть достигнуты провозглашенные цели:

судебно-исправительного   характера.   Они   применялись   к   лицам,

действовавшим виновно;

медицинского   характера.    Данные   меры   подлежали   применению

в отношении лиц, «совершивших преступления в состоянии хронической

душевной болезни, или временного расстройства душевной деятельности,

или   в  таком   болезненном   состоянии,  когда   не  могли  отдавать  отчета

в   своих   действиях   или   руководить   ими,   а   равно   в   отношении   тех,

которые  хотя  и  действовали  в  состоянии  душевного  равновесия,  но  к

моменту   вынесения   приговора   заболели   душевной   болезнью»   (ст.   7).

В этом случае, конечно, речь должна была идти не О совершении преступ­

ления, как указано в статье, а об общественно опасном деянии невменяе­

мого лица;

медико-педагогического характера. Их надлежало применять лишь

к   малолетним;   к   несовершеннолетним   эти   меры   применялись   в   том

142          Правда. 1925. 7 июля.

143          Далее сокращенно — Основные начала.

44

случае, когда соответствующими органами признавалось невозможным применение мер социальной защиты судебно-исправительного харак­тера.

Здесь впервые законодатель ввел понятие «исправление» преступ­ника, но не в качестве целей наказания, а как результат воздейст­вия мер социальной защиты. В разд. IV Основных начал, посвященном условно-досрочному освобождению, указывается: «к лицам, присужден­ным к срочным мерам социальной защиты и обнаруживающим исправ­ление, может быть применено условно-досрочное освобождение от даль­нейшего отбывания определенной судом меры социальной защиты» (ст. 38).

На воспитательное значение уголовного наказания неоднократно обращал внимание М. И. Калинин. Так, выступая на V Всероссийском съезде деятелей советской юстиции (10 марта 1924 г.), он подчерки­вал, что судья «... не должен говорить, что если этот человек виновен, то я его покараю, а он должен сказать так, что я должен ему вынести приговор, который дал бы максимальный результат...»144. Судья, по мнению М. И. Калинина, должен быть не карателем, а воспитателем.

В УК РСФСР 1926 г. была дана иная, чем прежде, иерархия целей наказания145. На первый план выдвигалась цель «предупреждения новых преступлений со стороны лиц, совершивших их», то есть спе­циальной превенции. Затем указывалось на применение мер социаль­ной защиты в иных целях: «воздействия на других неустойчивых членов общества и приспособления совершивших преступные действия к условиям общежития государства трудящихся» (ст. 9).

Следует признать верным утверждение А. А. Пионтковского о том, что соотношение общего и частного предупреждения, иерархия целей наказания зависят от конкретной социально-политической обстановки, а развитие советской уголовной политики будет идти по пути выдви­жения на первый план специальной, но не общей превенции. «На первых стадиях пролетарской диктатуры ... выдвигается настойчивая потребность частичной реализации общепревентивного действия каратель­ной деятельности пролетарского государства... По мере укрепления советского строя и роста социалистического строительства... задача специального предупреждения или применения мер социальной защиты должна все в большей области борьбы с преступностью выдвигаться на первое место»146.

Одна из важнейших задач наказания по УК РСФСР 1926 г. состоя­ла в осуществлении такого воздействия на лицо, совершившее пре­ступление, которое предупредило бы совершение им нового деяния. Суд, определяя вид и размер наказания, обязан был тщательно учи­тывать это положение. При этом он не должен был упускать из ви­ду и то, что назначаемым наказанием обеспечивается также воздей­ствие и на других неустойчивых членов общества. И наконец, если в отношении врагов социалистического государства, как полагал законода­тель, неизменной целью оставалась беспощадная кара, то в отноше­нии неустойчивых трудящихся, нарушивших социалистический правопо­рядок, большое значение приобретала воспитательная работа, в частности, приспособление — путем наказания — совершившего преступление к усло­виям социалистического общежития.

144          Калинин   М.   И.   О  социалистической  законности.  М.,   1959.   С.   89.

145          См.: СУ РСФСР. 1926. № 80.

146          Пионтковский А. А. Указ, работа. С. 19.

45

Так же, как и в ранее принятом уголовном законодательстве, в УК РСФСР 1926 г. указывалось: «Меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение челове­ческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят» (ст. 9).

Постановление ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. «О дополнении Положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управ­ления) статьями об измене Родине» после десятилетнего перерыва вновь вернуло уголовному законодательству термин «наказание». А. Я. Эстрин, изменивший свое отношение к «мерам социальной защиты», писал: «... Обозначением «меры социальной защиты» ... обнимались и меры, применяемые за преступления к совершившему его преступнику, и ме­ры, применяемые к опасным элементам, даже не уличенным в каком-либо конкретном преступлении. Ленин, однако, никогда не пользо­вался этим обозначением... В повседневном обиходе слово «наказание» остается у нас общеупотребительным, в то время как обозначение «меры социальной защиты» массам непонятно»148.

В 30-е годы цели уголовного наказания формулировались не только в уголовно-правовых нормах. Этому вопросу, в частности, была посвящена ст. 3 Закона о судоустройстве СССР, союзных и автоном­ных республик, принятого 16 августа 1938 г.149. В ней говорилось, что суд, применяя меры уголовного наказания, не только карает преступ­ников, но также имеет своей целью их исправление и перевоспитание. Приведенная формулировка, вероятно, явилась прообразом ст. 20 Основ 1958 г. и дала повод некоторым авторам утверждать, что наказание в советском уголовном праве ставит перед собой целью кару.

Подробный анализ этой позиции будет дан ниже, здесь же лишь от­метим: во-первых, такой вывод не вытекает из содержания ст. 3 ука­занного Закона; во-вторых, как правильно подметил М. Д. Шарго-родский, данная норма не отменяла положения ст. 9 УК РСФСР 1926 г.150.

После издания Основ 1958 г. были приняты уголовные кодексы союзных республик. В них буквально воспроизводилась формулировка целей наказания, приведенная в ст. 20 Основ: «Наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправ­ление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалисти­ческого общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение чело­веческого достоинства».

На сессии Верховного Совета СССР в 1957 г. отмечалось: «Наказание у нас имеет целью перевоспитание преступника, а не возмездие, а система наказания должна строится с таким расчетом, чтобы вернуть наказуемого в общество полноценным во всех отноше-

147          Сборник   документов   по   истории   уголовного   законодательства   СССР   и

РСФСР. 1917—1952. М„ 1953. С. 344.

148          Эстрин   А.   Я.   Советское   уголовное   право.   Общая   часть.    Вып.    1.   М.,

1935. С. 12.

149          См.:   Сборник  документов   по   истории   уголовного  законодательства   СССР

и РСФСР. 1917—1952. М., 1953. С. 403.

150          См.: Шаргородский М. Д. Указ, работа. С. 19.

46

ниях. Поэтому важно внести такие изменения в уголовное законода­

тельство, которые бы усилили воспитательную роль наказания»151.

Выступая через два года на сессии Верховного Совета СССР,

А. Ф. Горкин так характеризовал стоящие перед наказанием задачи:

«... Применение наказаний в социалистическом обществе преследует

цель исправления и перевоспитания преступников. В соответствии с

этим советское законодательство обязывает суды в каждом конкретном

случае тщательно исследовать все обстоятельства дела, выяснять

личность правонарушителя, мотивы совершения им преступления и

степень его общественной опасности и с учетом всех этих обстоя­

тельств определить целесообразное наказание, которое способствовало

бы быстрейшему исправлению и перевоспитанию преступника»'52. Мож­

но было бы привести высказывания и других государственных деяте­

лей, но ни до принятия Основ, ни после этого никто из них не видел

целью (или одной из целей) наказания кару153.         '