2.3. Пределы субъективных гражданских прав

Из приведенного в предыдущем параграфе определения злоупотребления гражданскими правами, сформулированного В.П.Грибановым, следует, что оно представляет собой действие субъекта в пределах принадлежащего ему гражданского права, но выходящее за пределы его осуществления. Пределы осуществления гражданских прав, по мнению В.П.Грибанова, устанавливаются в гражданском законодательстве: субъектными границами (определяемыми рамками дееспособности); временными границами (определяемыми сроками осуществления права); требованием осуществлять субъективные гражданские права в соответствии с их назначением; регламентацией способов осуществления права (способы реализации имущества: продажа, дарение и т.д.); предоставленными лицу средствами принудительного осуществления или защиты принадлежащего ему субъективного права (необходимая оборона, подведомственность спора и т.д.)*(56).

Какова природа пределов осуществления гражданских прав, о которых идет речь в данном определении, и как они соотносятся с субъективными гражданскими правами?

При оценке действий лица, осуществляющего субъективное право, с точки зрения их правомерности рассматриваются пределы, установленные субъективным правом, которое, по мнению большинства ученых, является мерой дозволенного поведения. Эта мера представляет собой идеальную модель поведения, действия в границах которой не влекут за собой отрицательной реакции государства, более того, государство гарантирует защиту таких действий.

Будучи идеальной моделью дозволенного поведения, субъективное право представляет собой возможное поведение субъекта. Осуществление субъективного права - это совершение лицом реальных действий, соответствующих содержанию права и не выходящих за меру дозволенного, то есть за границы (пределы) права.

Сторонники введения в закон понятия пределов осуществления гражданских прав как чего-то отличного от субъективных прав исходят из того, что эти пределы установлены императивными нормами гражданского права, устанавливающими субъектные, временные и другие ограничения, в то время как субъективные права определяются управомочивающими нормами. При таком подходе помимо субъективного гражданского права вводится еще одна идеальная модель поведения. В.П.Грибанов определяет понятие "злоупотребление гражданскими правами" как деяние, выходящее за границы одной модели поведения - пределов осуществления гражданского права, но находящееся в пределах другой модели - субъективного гражданского права. Таким образом, сторонники этого определения утверждают, что субъективное право до начала его осуществления есть мера возможного дозволенного поведения. Когда же субъективное право начинает осуществляться, мера дозволенного поведения становится иной: сокращается до размеров пределов осуществления гражданского права, из чего неизбежно следует вывод о том, что существует одна мера дозволенного поведения для потенциального, абстрактного субъективного права, а другая - для права осуществляемого. Значит, можно нарушить одну границу дозволенного, не нарушив другой. Занимая такую позицию, надо было бы признать, что действие может быть одновременно и правомерным, и противоправным. Невозможность такого положения очевидна.

Юридическую несостоятельность понятия "пределы осуществления гражданских прав" как чего-то отличного от пределов гражданских прав можно обнаружить, и не прибегая к длинным рассуждениям. Достаточно лишь перефразировать это словосочетание с учетом того, что субъективное гражданское право - это мера (пределы) дозволенного поведения, и тогда оно будет звучать следующим образом: "пределы осуществления действий в пределах дозволенного поведения".

Свобода осуществления гражданских прав, предоставленная субъектам управомочивающими нормами и правилом диспозитивности, не может быть безграничной. Она ограничивается интересами других лиц (физических и юридических), а также интересами общества. Поэтому объем субъективных гражданских прав определяется не только границами, установленными управомочивающими нормами, но и совокупностью норм различных отраслей права, содержащих запреты и предписания, которые ограничивают субъективные права. Так, ч. 3 ст. 17 Конституции РФ устанавливает, что "осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц", а ст. 1064 ГК закрепляет общее правило о том, что "вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также вред, причиненный имуществу юридического лица, подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим вред".

Кроме этих наиболее широких запретов, обеспечивающих взаимное ограничение гражданских прав, законодательство содержит большое количество норм, уменьшающих объем конкретных субъективных прав. Так, если право собственности дозволяет субъекту владеть, пользоваться и распоряжаться принадлежащим ему имуществом, то это вовсе не означает, что он волен распоряжаться данным имуществом каким угодно образом. В соответствии со ст. 209 ГК собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону, иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц.

Дозволенное поведение по осуществлению правомочий собственника ограничивается совокупностью предписаний и запретов, которые относятся к реализации субъективного права в каждом конкретном случае. Например, собственник строительных материалов может распорядиться ими, построив дом. Однако для этого ему необходимо в соответствии со ст. 222 ГК: иметь земельный участок, отведенный для этих целей в порядке, установленном законодательством; получить необходимые разрешения; соблюдать в процессе строительства строительные нормы и правила. Эти требования, все более детально регламентируя правомочия собственника, в значительной степени ограничивают их. Целью такой регламентации является предупреждение возможных конфликтов интересов субъекта права с интересами других членов общества. Этой же цели служат гражданско-правовые нормы, устанавливающие субъектные, временные и другие ограничения субъективных прав.

Субъективное право есть мера дозволенного поведения, определяемая всей совокупностью правовых норм, влияющих на его объем. Поэтому пределы осуществления субъективного гражданского права совпадают с пределами субъективного права. Действие может считаться правомерным только в том случае, если оно не выходит за пределы, установленные как управомочивающей правовой нормой, которая определяет исходный объем субъективного права, так и совокупностью обязывающих и запрещающих правовых норм, которые ограничивают это право. Если же действия находятся в пределах меры дозволенного поведения, установленной управомочивающей нормой, но при этом выходят за границы дозволения, уменьшенного различными запретами и предписаниями, то такие действия должны считаться совершенными уже за пределами права, то есть не осуществлением права, а правонарушением.

Все сказанное выше позволяет сделать вывод об ошибочности определения понятия "злоупотребление гражданскими правами", основанного на признании существования двух пределов дозволенного поведения. Термин "пределы осуществления гражданских прав" не обозначает чего-либо, отличного от пределов субъективного права. Следовательно, запреты, перечисленные в ст. 10 ГК, ограничивают субъективные гражданские права, так же как и любые другие правовые нормы, содержащие запрещение. Так, например, уголовно-правовой запрет убийства ограничивает право собственности на вещь использовать ее в целях лишения жизни другого человека. Называть эти запреты пределами осуществления гражданских прав нет необходимости.

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что введение в ГК понятия пределов осуществления гражданских прав и запрета злоупотребления гражданскими правами является, во-первых, теоретически необоснованным, а во-вторых, потенциально опасным. Нежелательность наличия в законе нормы, закрепляющей недопустимость злоупотреблений гражданскими правами, заключается в том, что она устанавливает запрет и санкцию за его нарушение, не описывая признаков запрещаемого деяния, не раскрывая его содержания. Такое положение, как показывает практика, приводит к нарушению принципа законности правоприменительными органами, обращающимися к этой норме при разрешении конкретных дел.

Арбитражная практика применения ст. 10 ГК подтверждает эти опасения. Так, арбитражный суд признал злоупотреблением гражданским правом требование бенефициара к организации-гаранту о выплате гарантии в случае, когда бенефициар, являясь кредитором в основном обязательстве, предъявил требование об уплате гарантии после того, как получил обеспеченную гарантией оплату за поставленный товар. Оплата товара была произведена третьим лицом*(57).

Решением по другому делу арбитражный суд на основании ст. 10 ГК отказал в удовлетворении иска, расценив как злоупотребление правом требования бенефициара к гаранту о выплате гарантии в условиях, когда основное обязательство, обеспеченное гарантией, было исполнено удовлетворительным для бенефициара образом, так как он получил возмещение за невыполнение условий контракта из заложенного имущества*(58).

В описанных случаях истцы, требовавшие выплаты им сумм гарантий, действовали в полном соответствии с п. 2 ст. 376 ГК, которая устанавливает, что даже если гаранту известно о выполнении обеспеченного гарантией обязательства, то после повторного обращения бенефициара он обязан произвести оплату, после чего гарант имеет право потребовать от принципала возмещения сумм, уплаченных бенефициару по банковской гарантии, в порядке регресса (ст. 379 ГК), если возможность предъявления такого требования предусмотрена договором гаранта с принципалом.

Признавая действия бенефициаров, осуществлявших свое право, предусмотренное ст. 376 ГК, злоупотреблением правом, арбитражный суд отказался следовать конкретной норме закона, регулирующей рассматриваемые отношения. Статья 10 ГК в этих случаях была использована для того, чтобы не применять закон, который суд посчитал несправедливым. Такой подход нельзя признать правильным.

Постановлением Президиума Высшего Арбитражного Суда от 16 декабря 1997 г. N 964/97 злоупотреблением гражданскими правами было признано установление в кредитном договоре необоснованно завышенных процентов в случае невозврата кредита в срок, поскольку потери банка покрывались процентами по обычной ставке.

С этим решением также нельзя согласиться, так как законодательство не предусматривает ограничения размера процентов по кредитам, и стороны вольны устанавливать их в любом размере. Закон не связывает размер процентов с размером убытков, понесенных кредитором. Если же суд пришел к выводу, что законодательство должно содержать ограничение размера процентов, то ему следовало поставить перед законодателем вопрос о внесении изменений в закон, но не создавать правовую норму самостоятельно.

Таким образом, ст. 10 ГК в рассмотренных случаях была использована, во-первых, для неприменения правовых норм, которые должны были применяться (дела о банковской гарантии), а во-вторых, для вынесения решения на основе нормы, "созданной судом" (решение, касающееся размера процентов). Такой подход судебных органов нарушает принцип законности. Поэтому нельзя согласиться с Л.В.Щенниковой, которая считает приведенные выше судебные решения по делам о банковской гарантии обоснованными и выступает за более широкое применение ст. 10 ГК в судебной практике*(59).

Демонстрацией деструктивной роли ст. 10 ГК может служить и следующее судебное дело, которое является образцом как необоснованности, так и несправедливости решения суда, в отличие от рассмотренных выше дел о банковской гарантии, решения по которым, несмотря на их необоснованность, являются по сути справедливыми, защищающими гарантов от несовершенного закона и недобросовестных бенефициаров.

ЗАО "Текстильная фирма "Контекс"" (г. Москва) и ТОО "Уралфарм" (г. Екатеринбург) был заключен договор, в соответствии с которым товарищество получило 378,8 погонных метра медицинской марли на сумму 257,6 тыс. руб., но уплатило за товар лишь 151,1 тыс. руб., причем с нарушением указанного в договоре срока.

ЗАО "Контекс" обратилось в арбитражный суд с иском о взыскании с контрагента 545,1 тыс. руб., ссылаясь на условие договора, предусматривавшее возможность увеличения цены товара в зависимости от роста курса доллара. Договором было предусмотрено, что если в период с даты выставления счета продавцом до момента списания денежных средств со счета покупателя курс доллара США увеличится более чем на 1,5%, то указанная в договоре цена товара должна определяться следующим образом: указанная в рублях сумма в счете продавца делится на курс доллара США на дату выставленного счета и умножается на курс доллара на дату списания денег со счета покупателя. Кроме того, истец просил взыскать с ответчика 144,6 тыс. руб. пени в размере 0,5% в день за период просрочки.

В связи с резким ростом курса доллара в августе-октябре 1998 г. применение порядка расчета стоимости товара повлекло существенное увеличение его стоимости. Учитывая это обстоятельство, суд расценил действия истца как использование ситуации в целях получения сверхприбыли за счет причинения имущественного вреда своему партнеру, то есть как злоупотребление правом (ст. 10 ГК). При этом суд указал на то, что, по данным Госкомстата России, за период просрочки платежа уровень инфляции на потребительские товары составил 149,6%, тогда как, по расчетам истца, удорожание марли составило более 400%. Таким образом, за четыре месяца просрочки платежа у "Контекса", по мнению суда, не могло быть таких убытков, какие были заложены в формирование цены марли. Суд также сделал вывод, что взыскание с ответчика пени за просрочку платежа в размере 0,5% в день покрывает убытки истца, возникшие в тот период.

Суд принял решение удовлетворить иск ЗАО "Текстильная фирма "Контекс"" частично, взыскав с ТОО "Уралфарм" в пользу ЗАО 166,8 тыс. руб., из которых 106,6 тыс. руб. - задолженность и 60,2 тыс. руб. - пени за просрочку платежа. Федеральный арбитражный суд Волго-Вятского округа оставил решение в силе.

В результате данного судебного решения был наказан не просрочивший исполнение должник, а сторона, надлежащим образом исполнившая свои обязательства по поставке товара. Истец получил лишь обесценившиеся задолженность и пени. Суд вынес решение без учета падения курса рубля к доллару в несколько раз, проигнорировав условие договора о порядке расчета суммы платежа. Пойдя по этому пути, можно по любому договору, заключенному до 1998 г., уменьшать в несколько раз размеры платежей, исчисленных в условных единицах, исходя при этом из своего понимания справедливости.

Таким образом, доводы, изложенные в данном параграфе, позволяют сделать вывод о том, что пределы осуществления гражданских прав есть не что иное, как пределы субъективных прав. Следовательно, определение понятия "злоупотребление гражданскими правами", основанное на различии этих категорий, нельзя признать правильным. Однако ошибочность данной дефиниции еще не означает, что это понятие не может быть определено иначе. Поэтому следующий параграф посвящен выяснению сущности злоупотребления гражданскими правами и формулированию его определения.