РАЗДЕЛ  ПЯТЫЙ. О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ  ПРОТИВ  НРАВСТВЕННОСТИ

Вправе ли государство требовать целомудрия от своих членов? Смешной вопрос, который может обсуждаться лишь нацией, переставшей быть свободной и утратившей свою нравственность. Итак, признаем это несомненное2 право, не оспаривая его, ибо оно может лишь способство­вать семейному спокойствию и благоприятствовать раз­множению населения, которое всегда составляет силу го­сударств.

Но кому не ясно, что закон против невоздержанности должен одинаково связывать оба пола и что наказание, на­значаемое нарушителям, должно быть соразмерно пре-

1              Поскольку политические институты пе могут подняться до вы­

соты институтов  религиозных,  то я  вовсе не предлагаю  учредить

ломбард, подобный тому, который   был в   Риме.   Это   учреждение

поистине бтагочестивое, где общественная благотворительность при­

ходит на помощь всякому лицу, доведенному обстоятельствами до

крайности. [В Италии в XV в  были учреждены монахами и пользо­

вались покровительством папы кассы, выдававшие ссуды под залог

движимого  имущества  и с взиманием   процентов,   под   названием

Monti di pteta  Таким образом, еще в средние века церковь стреми­

лась под видом благотворительности опутать своими сетями неиму­

щее население.—Прим. ред.]

2              Когда какая-либо нация сохраняет   присущую   ей   законода­

тельную власть, то ясно, что в об 1асти нравственности она не менее

свободна законодательствовать, чем в отношении имущества, чести,

достоияетва, поддержания порядка и т. п.

82

ступлению. Однако на деле это происходит не так и ка-

жегся, что везде законодатель, угождая вкусам испорчен­ного века, забыл о справедливости.

По общему наблюдению, женщины более расположены к нежности, чем мужчины; они больше и глубже ощущают потребность в любви. Этой естественной склонности, кото­рая, если бы она оставалась необузданной, повлекла бы за собой большие беспорядки в обществе, стараются с детства противопоставить стыд. Но так как в наших по­литических учреждениях все противоречиво, то в свете девушки всегда получают воспитание, противоположное тому, которое они приобрели в отцовском доме. Чего только мы не делаем, чтобы заставить их забыть уроки скромности? Едва лишь они достигают возраста, когда способны нас понимать, как мы спешим развивать их во­ображение: все их помыслы мы направляем к наслажде­нию и при помощи множества ухищрений стремимся раз­будить их чувства. А когда их молодое сердце раскры­вается для любви, то слишком часто мы имеем низость злоупотребить их слабостью; если же они и ускользают от наших уловок, то лишь благодаря бдительности своих матерей.

Но вот, наконец, пришла пора для заключения неж­ного союза. И здесь мужчина имеет все преимущества; он выбирает, а женщина может лишь отказывать; а сколько безрассудных родителей приносят в жертву честолюбию счастье своей дочери? Руководимые слепой нежностью, они отрывают ее от мужчины, которого она уважает и нежно или страстно любит, чтобы принудить ее отдаться мужчине, которого она презирает и ненавидит. А если брак уже заключен? Вынужденная в дальнейшем отка­заться от предмета своей любви, она уже не способна по­любить другого и не видит для себя в будущем ничего, кроме горя.

Если она оказалась счастливее большинства и избе­жала принуждения, то ее счастье недолговечно. Ласки скоро сменяются супружеской холодностью; вместо лю­бовника она имеет господина, который присваивает себе тираническую власть, пренебрегает своим долгом, сбрасы­вает с себя оковы и считает себя совершенно свободным.

А когда, узнав о его неверности, она хочет пожало­ваться, то он не слушает ее упреков и делает вид, что не

6*            83

замечает ее слез. Если же, устав тщетно жаловаться на непостоянного, который обманул ее, она следует его при­меру, он вопит о мести и безжалостно расправляется с ней. И можно ли поверить тому, что законы не только не при­ходят па помощь слабой, угнетенной женщине, но присо­единяются к ее жестокому притеснителю, и за ошибку, ко­торую он совершает безнаказанно, она всегда утрачивает свое доброе имя, часто свою свободу, а иногда и самую жизнь. Таким образом, в отношении пола, более всего нуждающегося в защите, законодатель всюду осущест­вляет самую ужасную тиранию \

Нужно ли было, чтобы к стольким обидам присоеди­нялась жестокость предубеждения? Пока женщины ка­жутся равнодушными к нам, мы находимся у их <ног, но стоит только им проявить излишнюю чувствительность, мы начинаем их презирать. А сколько женщин, к вечному стыду нашего столетия, было обесчещено за те же самые слабости, которыми мы кичимся.

Рядом с изображением обманутой женщины давайте поставим изображение обольщенной девушки. Если путем лицемерной внимательности мужчина трогает сердце мо­лодой особы и если при помощи лживых клятв он застав­ляет ее отдаться ему, то скольких горьких мук ей будет вскоре стоить миг легковерия. Она будет оплакивать его всю жизнь, и никогда слезы °не смоют ее позора.

А когда ее ошибка обнаруживается, то вероломный со­блазнитель покидает ее. Обольщенная девушка, как бы она ни привязалась к нему, обвиняет его в клятвопреступле­нии, взывает к его состраданию, но он, глухой к ее упре­кам, смеется над ее столами и издевается над ее сле­зами.

А если она протестует против такого гнусного поведе­ния, то тщетно она оглашает суды своим плачем — законы отказываются от нее. Да что я говорю? Часто они карают ее за ее же несчастье, в то время как жестокосердый его виновник остается безнаказанным 2.

1              Как ни возмутительна эта тирания, сами судьи, кажется, яа-

ходят в ней удовольствие. Иной из них, только что подписав приго­

вор нарушительнице супружеской верности, принимается писать лю­

бовную записку женщине, которую хочет соблазнить.

2              Правда, иногда, когда жертва   принадлежит  к   богатой   или

знатной семье, обольститель сурово наказывается. Но это исключе-

84

Если бы по крайней мере она еще находила какое-ни­будь утешение в общественном сострадании; но свет, да­лекий от того чтобы заступиться за подло соблазненную девушку, предпочитает громко заявлять о ее слабости; и в то время как несчастную девушку осмеивают1, подлец, который ее обманул, не замечает никакой разницы в ока­зываемом ему приеме. Евли он богат, то его повсюду встре­чают с прежним почетом и он будет продолжать оболь­щать других девушек, не потерявших еще своей невинно­сти.

После того как она долгое время оплакивала свою ошибку, ей, наконец, разрешают вернуться в свет; но в этом она не может найти даже слабого утешения: ее из­бегают, и если она не имеет состояния, то часто для того, чтобы существовать, ей остается лишь предаваться прости­туции.

Ее участь кажется ей невыносимой. Однако как эга участь мягка в сравнении с той, которая ее ожидает. Не­счастная жертва! Вскоре, избегая докучливого дневного света, осмеливаясь показываться только ночью, постоянно подвергаясь уличным оскорблениям и измученная уста­лостью, она вынуждена ради хлеба продавать поцелуи любви первому встречному, выносить его отвратительные ласки, терпеть его сквернословие, его грубые выходки, его оскорбления, и, как будто бы недостаточно быть добычей сотни грязных распутников, она будет обречена еще на муки отвратительной болезни, на ужасы нищеты.

Но ведь есть и такие, которые живут в лоне наслажде­ния. Да, но на одну, живущую в богатстве,   приходится. тысяча обреченных на ужаснейшую нищету, ютящихся   з страшных трущобах, ночующих на убогих пастелях, тер­заемых отчаянной нуждой.

При виде стольких ловушек, расставленных у самых ног молодежи, стольких приманок, предлагаемых невин-

ние является лишь новым оскорблением человечества. Ибо, при всех прочих равных условиях, для девушки, у которой имеются дары фортуны, утрата чести никогда не является столь жестокой, как для девушки, единственное приданое которой состоит лишь в ее чести.

1 Я понимаю, что такое обхождение не имеет места в больших городах и особенно в столицах, но оно является естественным в маленьких провинциальных городах, особенно в тех странах, ко­торые сохранили хоть какую-нибудь нравственность.

85

ности, стольких насилий, совершаемых над слабостью, какая справедливая душа не извинила бы ошибок слабого пола, который мы принудили к самым тяжелым обязанно­стям. А при виде ужасной участи стольких жертв нашего вероломства, какая чувствительная душа не испытала бы сострадания!

Но не сострадание, а негодование хотел бы я возбу­дить в сердцах. Как? Двоедушие, плутовство, лицемерие, ложь, вероломство мужчин не будет предметом порица­ния, а чувствительность, доверчивость, слабость женщин будут навсегда клеймиться позором? Вместо того, чтобы служить им поддержкой, мы умеем лишь обманывать их. И после того как мы стали их низкими соблазнителями, нам будет еще позволено быть в отношении их подлыми тиранами? По какому праву забавляемся мы таким обра­зом и\ слабостью? По какому праву присваиваем мы себе тираническую власть над ними?

Мы принудили их к самым строгим обязанностям. Го­ворят, что так и следовало: распущенность женщин выз­вала бы ужасный беспорядок в обществе. Как будто рас­пущенность мужчин не вызывает никакого беспорядка, как будто мужчины °не были их соучастниками, кап. будто безнаказанность мужчин не являлась наибольшим из бес­порядков? Отбросим же эти дурацкие правила испорчен­ного века; предрассудок, который им благоприятствует, постыден; но законы, которые их разрешают, ужасны. Если законы разрешают одному полу быть несправедли­вым, если они дают ему право развращать беззащитную добродетель и если они утверждают за ним гнусную при­вилегию тиранить слабость, то пусть будет нлвекч про­клята их несправедливая власть. Дерзнем же возражать здесь против их пристрастности! После того как они столь долго служили преступлению, пусть они, наконец, будут защищать невинность.

Распутство, несомненно, должно быть наказано у обоих полов, ибо оно нарушает общественный порядок, но нака­зание должно быть одинаковым. Я сказал одинаковым, но я ошибся; женщина редко бывает виновной \ а мужчина редко бывает невинным. Половая распущенность всегда берет свое начало от него. Сколько найдется   красивых

1 Я говорю о женщине, которая еще не сошла с пути истины. 86

соблазнителей, единственным занятием которых является расставл^ние сетей для женской добродетели! Не ses ли мы таконы? Если мы хоть немного жили в свете, то мы желаем прослыть волокитами, и такова сила этого смеш­ного желания, что мы любезничаем даже с теми, к кото­рым мы роэно ничего не чувствуем. Не довольствуясь воз­буждением их тщеславия, мы, восхваляя соблазнитель­ность их прелестей, стремимся заронить желание в их душу. Если они сопротивляются, то мы льстим их гордо­сти, упрекая их в жестокости; мы шевелим в глубине их душ сокровеннейшие страсти, и чего только мы не пускаем в ход, чтобы всего от них добиться. В какой же твердости нуждается молодая женщина, чтобы не потерпеть круше­ния в море, в котором имеется столько подводных камней? И тем не менее как многие из них сопротивляются!

Половая распущенность берет свое начало от мужчин, и женщина никогда не сдается, если она не соблазнена; соблазнитель, значит, является более виновным, чем не­счастная, которую он обесчещивает.

Теперь сравните ях нравственность—и вы найдете мужчину еще более виновным. Сколько хлопот, уверток, хитростей требуется ему для выполнения его преступных замыслов! Беспрестанно занятый тем, чтобы скрывать своп истинные чувства и рядиться в те чувства, которых он вовсе не имеет, он живет в постоянном лицемерии. И гак, лишь ценой истины, чистосердечия, чести добивается он обольщения женщины1. Но это еще только одна часть тех преступлений, которые он совершает, и если ему по­надобится принести в жертву тех, кто стоит на пути вы­полнения его планов, то он готов ко всему. Сколько не­винных людей приносится в жертву его страсти! Если он не может утолить эту страсть, не сделав презренной жен­щину, являющуюся ее объектом, то он позорит ее и часто вместе с нею — брата, отца, супруга.

Что приведет он в свое оправдание? Опьянение чувств? То же самое мог бы сказать и убийца. Но как пуста эта отговорка! Да разве тот, кто позволяет вспыхнуть своим

1 Проведем тщательное различие между женщиной, которую только стремятся развратить, и женщиной, уже развращенной: по­следняя для исполнения своего желания часто употребляет множе­ство хитростей, первая же довольствуется лишь слабым сопротив­лением,

87

желаниям, кто ждет случая для их удовлетворения, кто старается устранить препятствия, благодаря которым этот случай может быть упущен, и прогнать сомнения совести, способные остановить его жертву, не имеет времени при­слушаться к голосу долга, беспрестанно укоряющего его sa подлое вероломство? А если он, наконец, утолил ее, эту злополучную страсть? Вскоре он начинает забывать свои обещания, пренебрегать своими клятвами, и, как будто еще недостаточно отказаться от всех своих обязан­ностей, он соединяет надругательство с тяжким оскорбле­нием и насмехается над несчастной, погубленной им, — в награду за то, что она пожертвовала ему своей добро­детелью.

Но в чем виновата эта несчастная? В минутной слабо­сти. Сознаемся в том, что распутство женщины почти всегда вызывается тяжелой необходимостью, тогда как распутство мужчин всегда происходит из-за склонности к пороку. На одну проститутку, доведенную до проституции леностью или страстью к украшениям, приходится тысяча проституток, доведенных до нее голодом, И кто же не знает, что все они начинают с того, что их соблазнили? Ввиду крайнего неравенства наших состояний большин­ство, находясь во власти меньшинства, отыскивает себе средства к существованию лишь в кабале.

Когда молодая девушка, изгнанная нищетой из роди­тельского дома, приходит на поиски убежища в большой город, то, если она красива, она скоро попадает в руки этих презренных исповедниц греха, которые уже не могут совершать его сами и всегда подстерегают тех, кто может умножить их постыдный промысел. Вскоре, нанятая в ка­честве служанки, она препровождается в дом разврата и безжалостно отдается в руки какому-нибудь старому раз­вратнику. А если при своем входе в гостиницу она избе­жит роковой встречи, то последняя не замедлит произойти в одном из тех мест, где занимаются вымогательством ищущих места слуг1. Будучи менее неопытной и более счастливой, она может найти себе место, но несчастье, ко-

1 Известно, что в большинстве крупных городов имеются бюро, куда обращаются слуги для поступлеаня аа место.

торое ей угрожало, этим только отсрочивается. Оно под­жидает ее в новом убежище, где хозяева и слуги старают­ся ее соблазнить. Нежные слова, похотливые речи, непри­стойные песни, обещания, подарки, хитрости, насилие —■ все пускается в ход и — слишком часто с успехом. Л если молодая девушка сопротивляется, то она отнюдь еще не является победительницей: она подвергается посягатель­ствам со стороны всех тех, кто занимается поставкой жен­щин для чувственных наслаждений богачей, и перспектива блестящего житейского положения делает наконец то, чего не могли сделать скудные дары. Безумная меияег поло­жение iï после потери своей чести почти всегда оказы­вается брошенной на произвол.

Пусть не думают, что только одна красота подвергается этому соблазну. Для каждой молодой девушки, которая, не имея ни помощи, ни пристанища, оказывается на мосто­вой, остается лишь одно средство для существования: от­даваться подлецам, которые пожелают воспользоваться ее печальным положением.

Распутство отвратительно, и я вовсе не стремлюсь к его оправданию. Однако ввиду того, что у женщин оно почти всегда является вынужденным, правительство, пока оно допускает, чтобы они не имели необходимого, не вправе их наказывать. Еще менее нмеет'оно права заставлять их одних нести наказание за ошибку, в которой принимали участие и другие. Но раз уже они избавились от нищеты и узнали о своих обязанностях, об опасностях, которым они подвергаются, о способах сопротивления, ю, если они все же обрекают себя на это постыдное положение, они должны нести ответ перед правосудием.

Распутство в роскошном,-позолоченном помещении не менее преступно, чем распутство в хижине. Таким обра­зом, женщина, которая, чтобы отказаться от добродетели, забыла о_ своем рождении, о своем воспитании, о своих обязанностях, не заслуживает более пощады. Правосудие должно главным образом покарать соблазнителя.

На этом вопросе я остановился на весьма долгое время, и это было необходимо потому, что он затрагивает половину человеческого1 рода, потому, что связанное с ним общественное мнение является чудовищным, потому, что законы, которые к нему относятся, являются варварскими,

89

и потому, что их несправедливость освящена законодате­лями всех просвещенных наций 1.